Оловянная Ирина. Самурай

   Через полчаса я состряпал такой текст: «Профессор, я отнюдь не умираю от тоски в этом месте, и мне очень нравятся здешние виды. Я буду рад вернуться домой только после того, как Ваша подружка, а моя тетя Цинтия залечит пятно, выступившее у нее на щеке. А то у нее вечно плохое настроение, а расплачиваться за него приходится мне. Не слишком почтительный, Энрик». Ехидное письмо мальчишки, до которого сейчас не добраться и который догадывается, что когда он вернется домой живой и здоровый, отец будет слишком счастлив, чтобы всыпать ему за дерзость.
   Если у профа и есть сейчас любовница и если даже её (невероятное совпадение) зовут Цинтия, то мне об этом ничего не известно, и проф это знает. И, уж конечно, я не мог раскрашивать эту несуществующую даму несмываемой краской. Но быстрой проверке всё это не поддается. Я несколько раз перечитал письмо: да, больше всего это похоже на намёк на чисто детскую шалость и обиду на слишком резкую реакцию на неё. Рыдать и напрашиваться «пожалейте меня» позволено только девчонкам. Годится.
   Торре пришел ещё через полчаса, пороть горячку и требовать его к себе я не стал: чем меньше народу догадывается о том, что произошло что-то из ряда вон выходящее, тем лучше. Майор посмотрел на меня вопросительно, я слегка кивнул.
   Торре забрал у меня ноутбук:
   — Ну что, маршал авиации, пошли разберёмся с ремонтом ВВС? Я тебя отнесу.
   — Может, лучше в кресле-каталке? — ухмыльнулся я (Караул! Я не думал, что он воспримет это всерьез!).
   — Хочешь дышать двумя лёгкими — не прыгай! Так я, во всяком случае, понял Маму Маракана.
   — А почему она Мама Маракана?
   — Это очень смешно. Расскажу, когда поправишься. Торре привёз меня в свой кабинет.
   — Ну?!
   — Лучше будет, если это прочитаете не вы, а кто-нибудь, кто не знает про ваше поручение.
   — Логично.
   Он связался с кем-то по интеркому:
   — Фредо, зайди ко мне.
   Через минуту в кабинет зашел один из офицеров Торре. Я его видел, но мы не знакомились: некогда.
   — Фредо, прочитай и скажи, что ты об этом думаешь. Мое письмо было прочитано по крайней мере четырежды. Фредо нахмурился:
   — С ума сошёл на старости лет? Мне что, делать нечего?
   — Отлично, — обрадовался майор, — я тоже ничего не понял. При чём тут твои проблемы с твоей потенциальной мачехой? Я так понимаю?
   — Нет у меня никакой потенциальной мачехи, — объяснил я, — на одном из древних языков Земли Цинтия — это Луна. А Луна с Земли выглядит похожей на человеческое лицо с огромным пятном на щеке. И генерал это знает, а если он забыл, кто такая Цинтия, то знает, куда посмотреть.
   — Да, похоже, что это сработает. Отправляй. И молитесь, чтобы нас тут не поджарили.
   — Как вообще дела с войной? — поинтересовался я.
   — Над Палермо больше не дерутся, там в нашу пользу. Но Эльбу пока назад не отобрали, непонятно, что там будет, — ответил Торре.
   — А как наши дела в джунглях? — спросил я.
   — Не беспокойся, теперь мы справимся. Но чёрт бы его побрал, он прикалывает всех своих раненых и даже отравившихся, словно я собираюсь их пытать!
   — Может, он так думает? — предположил я.
   — С какой стати? — Даже само предположение задевало офицерскую честь Торре.
   — Во что только не верят люди, если долдонить им об этом достаточно долго!
   — Хм. Подумаем, что с этим можно сделать. Торре отвёз меня обратно в палату.
   — Майор Торре, — обратился к нему Веррес, — скажите, почему вы сняли свой вопрос?
   — Потому что тот пароль, который знаете вы, не совпадает с тем, что есть у той роты. — Майор не стал мучить пленного лейтенанта подробностями.
   — В армии Кремоны ни у кого нет паролей сдачи, — криво ухмыльнулся лейтенант.
   — Чего? — нестройно воскликнули Торре и я вместе.
   — Нельзя сдаваться, это преступление!
   — Какое счастье, что мы только полгода были союзниками, — с чувством сказал Торре.
   — Лучше бы вообще не были, — подхватил я, — это какое-то безумие. Кажется, заразное. Всё равно же сдаются.
   Я почему-то думал, что такие порядки были только в далёком прошлом.
   — Я не сдался! — запальчиво воскликнул лейтенант. — Я был без сознания.
   — А хотя бы и в сознании, — заметил Торре. — Вы собирались убежать в лес на сломанных ногах?
   — Я бы застрелился!
   — Зачем? — спросил я спокойно. Точнее, я сделал вид, что спокоен, но, кажется, удачно.
   Ответить было нечего, поэтому лейтенант отвернулся к стенке. Его сразу же оставили в покое.
   Мама Маракана смилостивилась и пустила ко мне сразу всех друзей вместе, правда ненадолго. Основной поток раненых схлынул, поэтому Лариса не выглядела такой усталой, ночью она, наверно, поспала. Самым мрачным выглядел Гвидо. Я вопросительно посмотрел на Алекса: может, у Гвидо кто-нибудь погиб там, в Палермо? Алекс незаметно покачал головой и хмыкнул.
   — Гвидо, что с тобой? — поинтересовался я. — Тебя не пустили в джунгли пострелять?
   — Хуже, — буркнул Гвидо, но уточнять не стал.
   — Понимаешь… — Лео пустился в объяснения, — очень приятно быть героем обороны Джильо-Кастелло. Часа два. А потом это здорово достаёт. К тому же Торре вчера загнал в убежище всех, кому нет шестнадцати. И все тут умирают от тоски и досады на свой год рождения. Я раз двадцать рассказывал про воздушный бой, а потом стал посылать всех подальше.
   — А ты не можешь послать всех подальше? — спросил я у Гвидо.
   — Угу, — тяжело вздохнул тот.
   — Понятно. Попроси защиты у Мамы Маракана. В госпитале тишина и покой.
   — И вдвое больше раненых, чем он может принять, — заметила Лариса.
   — Все так плохо?
   — Именно.
   — А почему тут никто больше не лежит? — Я показал на две пустые кровати.
   — Потому что все остальные с ожогами. — Лариса спрятала лицо у меня на плече.
   Ребята деликатно удалились. Бедный лейтенант, он не может повернуться на бок лицом к стенке, у него от всех отворачиваний уже, наверное, шея болит.
   Я осторожно гладил девочку по спине и сцеловывал слезы с её щёк. Что я мог ей сказать? Все эти жестокие игры не для неё. «А ты ими наслаждаешься! — сказал обвиняющий внутренний голос. — Хочешь посмотреть на результат?» — «Нет, не хочу, но придётся», — ответил я.

Глава 11

   Лейтенант молчал весь день, а за ужином разбил стакан. М-мм, что это с ним? Сломанные ноги — ещё не повод терять годами вбитую координацию движений. Ему лет двадцать пять, не меньше. Значит, кемпо он занимается уже два десятилетия^[8], и хорошо занимается, иначе не мог бы стать офицером-десантником. И почему ему это так понравилось?
   Вечером медсестра сделала нам ещё по одному уколу, пожелала спокойной ночи и выключила свет. Я долго не мог заснуть: целый день лежишь, откуда взяться усталости? И что это капает? О, черт! Я нажал кнопку звонка и не отпускал её, пока в палату не вбежала Мама Маракана.
   — Что?!
   — Лейтенант! Посмотрите на него.
   С координацией движений у него все в порядке, а вот с желанием жить… Я вовремя поднял тревогу, он потерял ещё не слишком много крови.
   Утром лейтенанта привезли обратно, со швами на запястьях, после переливания крови, ослабевшего, но живого. Разговаривать со мной он не хотел.
   Мама Маракана осмотрела меня и недовольно покачала головой:
   — Извини, малыш, но придется полежать ещё несколько дней. Тебе не повезло.
   — Да что со мной такое?
   — Когда вы второй раз летали, вас не встряхнуло?
   — Ну встряхнуло, там такой взрыв был!
   — Перелом со смещением. Позавчера, пока ты спал, мы там все починили, но если ты будешь прыгать — пробьёт лёгкое, придется делать репозицию.
   — Ладно, — проворчал я, — а война кончилась?
   — Нет, наши сейчас дерутся за Эльбу, а здесь все ещё не кончилось в джунглях.
   — Понятно, — кивнул я.
   Ничего мне не понятно. Надо не драться за Эльбу, как бы дорога она мне ни была, а врезать Кремоне в Палермо или в каком-нибудь другом жизненно важном для них месте, и как следует, тогда они и с Эльбы уйдут и рады будут, что ноги унесли. Это называется «Стратегия непрямых действий», превосходные образчики которой демонстрировал синьор Мигель прошлым летом, да и весной тоже. На Ористано ни одного выстрела не прозвучало, когда остров переходил из рук в руки.
   Сразу после завтрака (лейтенанта кормили с ложечки и почти насильно) в нашу палату зашел майор Торре. Ну и видок у него; сомневаюсь, что он спал хотя бы час с тех пор, как война началась. Пожав мне руку и вымученно улыбнувшись, он обратился к лейтенанту:
   — Лейтенант Веррес, я думаю, что вы ведёте себя недостойно.
   — Думайте что хотите.
   — Послушай, сынок, я убил своего первого врага, когда твои родители ещё не познакомились, и я знаю о чем говорю: ты выбрал самый трусливый выход.
   Лейтенант отвернулся.
   — Не хотите разговаривать? Тогда так: я прикажу привязать вам руки и кормить внутривенно, если вы не пообещаете мне не пытаться больше покончить с собой.
   — Хм, а что помешает мне обещать и поступить по-своему, раз уж я решил умереть?
   — Я рискну.
   — Вы поверите моему слову?!
   — Поверю, — твёрдо заявил Торре.
   — Ладно, я обещаю не стараться умереть каким-либо образом, пока нахожусь в госпитале вверенной вам воинской части.
   — Хорошо, меня это устраивает. Будем надеяться, что ты поумнеешь прежде, чем срастутся твои переломы, парень.
   Майор ушёл, у него по-прежнему дел невпроворот. А я тут валяюсь, как последний бездельник! У-у, и главное, обещал валяться.
   Лейтенант молчал не меньше часа, прежде чем решился заговорить со мной:
   — Скажи, Энрик… Тебя ведь так зовут?.. Я кивнул.
   — У вас все офицеры такие, ну… как Торре? — Лейтенант смутился, понимая, как глупо звучит его вопрос.
   Но я его, кажется, правильно понял:
   — Ну-у, я со всеми незнаком, но те, кого я знаю, пожалуй, не хуже. Я имею в виду не умение воевать. Хотя, по-моему, это взаимосвязано.
   — Что взаимосвязано? — заинтересованно спросил лейтенант.
   — Умение воевать и способность увидеть человека в прицеле своего бластера. Не мишень. Иначе станешь зверем, а они, кроме всего прочего, глупее людей.
   — Это самая главная военная тайна корпорации Кальтаниссетта? Зачем ты тогда её выдаёшь? — насмешливо поинтересовался лейтенант.
   — Вряд ли эта. К тому же для вас она совершенно бесполезна: ну прибежите вы с ней к вашему главкому, и что? Он вам просто не поверит, решит, что вы в плену двинулись умом, и предложит выйти в отставку.
   — Он не предложит мне выйти в отставку, а прикажет меня расстрелять, неважно, скажу я ему что-нибудь или нет, — напряжённым голосом проговорил лейтенант.
   — Как это?
   — Я — офицер, сдавшийся в плен.
   — Ну и что? Это же не преступление!
   — Это измена.
   — И зачем тогда все договоры и конвенции о правах пленных? И никому не рекомендуется их нарушать, а то ведь скопом навалятся и раздавят. Все хотят иметь какие-то гарантии, что война ведётся в определённых рамках.
   — А кто сказал, что Кремона нарушает эти конвенции? Ваши пленные вернутся домой живые и относительно здоровые.
   — Ваши тоже!
   — А дальше?
   — Что дальше? Цветы, объятия, поцелуи, вернулся живой, и слава Мадонне.
   — Меня расстреляют, я уже сказал.
   — Я понял. То есть я ничего не понял. Когда прошлым летом наши поглотили Алькамо, я точно знаю, что парням из их террористических отрядов сильно не повезло, они там устраивали взрывы на заводах, ещё какие-то дела. Так они ещё долго будут добывать селениты, а солдаты-то что? С них какой спрос? Какого-то полковника, помнится, судили за стрельбу из орудий по Фоссано, он тоже сейчас селениты добывает. Ну это понятно. Как говорит мой отец, «женщины вне игры», в них стрелять нельзя.
   — Отец, который дарит сыночку до зубов вооружённый катер?
   — Разве одно противоречит другому?
   — Разве можно давать детям оружие?
   — Это вашему чертовому психу-капитану, который бродит сейчас по джунглям и режет своих собственных солдат, нельзя давать в руки оружие! — заорал я вдруг.
   Лейтенант побелел.
   — Прошу прощения, — произнес я спокойнее, — обычно я так не взрываюсь.
   — Он не псих, — возразил Веррес, — у него такой приказ.
   — То есть ваше начальство заранее знало, что вы обречены?
   — Нет, так сказано в уставе десантных войск: в случае невозможности унести с собой раненых…
   — О Мадонна! И вы… тоже так?..
   — Нет, пока не приходилось, и теперь не придётся.
   — Тогда я знаю, как можно победить Кремону почти без единого выстрела: надо по радио открытым текстом обещать, что тот, кто сдастся в плен, не будет возвращён обратно.
   — Думаешь, только ты такой умный? Не сработает. У каждого есть семья, — с тоской в голосе произнес лейтенант.
   Я открыл рот, а потом с шумом его захлопнул. У меня появился ещё один враг. Кроме Каникатти.

* * *

   Обед нам привезла Лариса, с ложечки она, правда, кормила Верреса, черт бы его побрал с его суицидальными наклонностями, теперь он ложку в руке удержать не может. Потом мы немного пошептались, а когда Лариса собралась уходить, я попросил её прислать ко мне Алекса и Лео.
   — Опять собрался воевать? — улыбнулась Лариса.
   — Это война умов, — пояснил я, — тебе понравится, никаких жертв.
   Судя по всему, Алекс и Лео прибежали сразу же, как только Лариса сообщила им о моей просьбе.
   — Ничем вас не заняли, — приветствовал я своих друзей.
   — Да уж, по части загрузить чем-нибудь свою армию, чтобы не скучала, Торре значительно тебе уступает.
   — Это комплимент?
   — Сегодня я думаю, что да.
   — Понятно. Помните, чем мы занимались летом?
   — Склероза пока нет, — заметил Лео.
   — Ноутбук достать сумеете?
   — Вряд ли, тут не очень много компов, Торре нам не выделит. Хотя… Можно слазать наверх и утащить из школы, — ответил Алекс.
   — Э-э, а это не опасно? — спросил я.
   — Смотрите, какой он стал осторожный! Сам бы мог слазать, не спрашивал бы. Но тебе надо лежать, нам это ещё раз сегодня объяснили. Так что не рыпайся.
   — Не буду, я обещал Маме Маракана.
   — Ладно, не беспокойся, в худшем случае нас поймают на краже со взломом.
   — И что?
   — Да ничего, — Лео слегка шлепнул себя по ляжке, — и то не факт, может, обойдётся.
   — М-мм, герои растут на моем пути, как грибы после дождя! Нельзя как-нибудь обойтись без?..
   — Кончай молоть воду в мясорубке! Зачем ты нас позвал?
   — Алекс, я не хочу вас подставлять. Нельзя просто попросить комп из школы?
   — Э-э, наверно, можно, просто я не догадался. И Лео тоже.
   — Вот! Замечательно. Итак, вы просите комп, садитесь за него…
   — А подробнее, кто справа, кто слева?
   — Ладно, прошу прощения. Надо сделать сравнительный анализ воинских уставов корпораций Кальтаниссетта, Каникатти, Кремона, Джела, Вальгуарнеро и Трапани. Те разделы, в которых идет речь о правах и обязанностях, особенно во всяких безвыходных положениях. Поинтересоваться, как и когда они изменялись, скажем, за последние сто лет и почему. Попутно прочитайте внимательно устав Кремоны и выделите те места, которые покажутся вам странными.
   — Что такое «странное место»?
   — Я не хочу сейчас никак влиять на ваши выводы. Сам увидишь.
   — Хорошо, а потом?
   — Потом лучше если каждый отдельно составит список вопросов, на которые надо ответить. Я в том числе, разумеется.
   — Давно это я не взламывал сайты родной корпорации, — проговорил Алекс, потягиваясь, — даже самому противно, до чего паинька.
   — Паинькой и останешься. Отмазываться опять будем у синьора Мигеля, — обещал я.
   — Хм, на этот раз тебе точно ничего не поручали, у тебя свое шило в заднице, — заметил Лео.
   — Угу, и на нём чертовски больно лежать.
   — Отдай его мне, оно мне нравится, — ухмыльнулся Лео.
   — Обойдёшься, своё заведи.
   Алекс и Лео убежали заниматься делом. Везёт же людям! Впрочем, с лейтенантом не соскучишься. Чего только не узнаешь об окружающем мире, если, конечно, умеешь слушать. А он услышал часть нашей с ребятами беседы. И рвётся задать какие-то вопросы, но пока не решается.
   Вскоре в палату опять заглянул Торре с ноутбуком: пора бы профу откликнуться на моё письмо.
   — Энрик, зачем твоим разбойникам комп?
   — Это я просил достать и кое-что сделать. Это важно и не вредно для обороны Кастелло.
   — Ну ладно, будет им комп, — согласился Торре, — держи, почту скачай.
   — Угу. — Я посмотрел на измученное лицо майора. — Кстати, у этих разбойников голова варит, раз уж я не могу сделать ничего полезного… А Алекс — один из двух лучших хакеров, каких я знаю.
   — А второй кто?
   — Второй — я.
   — Понятно. Ты это к тому, что их можно использовать более эффективно?
   — Конечно. Чтобы не скучали, — ухмыльнулся я.
   — Трогательная забота. Я понял.
   От профа пришло такое письмо: «Энрик! Не беспокойся, Цинтия никогда не станет твоей мачехой. Так что можешь спокойно возвращаться. Р. Г.». Я показал его Торре. Мы посмотрели друг другу в глаза и синхронно кивнули: всё в порядке.

Глава 12

   — Сколько тебе лет?
   — Тринадцать, скоро четырнадцать.
   — У вас что, все такие, как ты?
   — Вряд ли. Все — разные.
   — Не притворяйся, ты отлично меня понял. Откуда ты такой взялся?
   — Сам не знаю.
   — Как это так?
   — Если бы вас оставили в роддоме в день вашего рождения, а потом сдали в приют, вы бы тоже не знали, откуда вы взялись! — взорвался я.
   — Прости, я не знал. Ты говорил, у тебя есть отец. Долгое молчание.
   — Мне было девять лет, когда он меня усыновил.
   — Он какая-то важная птица в вашем клане?
   — Генерал Галларате.
   — Я слышал твой разговор с приятелями, прошу прощения, но если ты этого не хотел, вам следовало говорить потише.
   — Это не тайна, — ухмыльнулся я.
   — Но я так понял, что вы не любопытства ради это затеяли и что вы что-то подобное уже делали.
   — Точно.
   — Интереснее, чем играть в стрелялки?
   — Конечно. Стрельбы нам в реальности хватило, вы же видели.
   — И даже ощущал. И что, синьор Мигель Кальтаниссетта этим заинтересуется?
   — Не знаю. Может быть, он тоже не читал ваш устав. Иначе не стал бы заключать союзный договор.
   — Чем тебе не нравится наш устав?! Сдержаться лейтенанту было тяжело, но он старался.
   — Он вам и самому не нравится, по крайней мере, последние два дня. А чем он не нравится мне, я вам скажу после того, как прочитаю.
   — А чем он мешает при заключении договоров о союзе? Ещё один раунд борьбы с самим собой — мальчишка покусился на великие незыблемые ценности! Но лейтенант был достаточно умён, чтобы знать, что криком ничего не докажешь. Придётся ему искать аргументы и убеждать меня в своей правоте. Ну пусть попробует. Кремонских детей, наверно, легко убедить в чём угодно. Со мной так не получится.
   — Ну тот, кто обманывает и подставляет своих, наверняка не станет держать слово, данное чужому. Я недавно стал считать Кальтаниссетта своими, раньше всё время что-то мешало, но когда меня похитили, точно знал, что меня будут искать и вытаскивать. Хотя фактически я им никто.
   — Хм, ты не такое уж плохое вложение капитала.
   — Может быть, но я думаю, любого бы искали. Просто для того, чтобы впредь не повторялось или чтобы повторялось пореже. А с вашими, получается, можно делать всё, что угодно, их никто не защитит.
   — М-м, мне это никогда не приходило в голову. Я всегда думал, что сдаться — значит потерять честь, а тогда и жить как-то незачем.
   — Вы не сами так думали, вас в этом долго убеждали. Причём убеждали со своими довольно грязными целями, и делали это люди, которые произносят слово «честь» с мерзкой ухмылочкой.
   — И какие же это грязные цели?
   — Ну это очень просто: убедить людей, которые вам ничего не должны, в том, что они ваши вечные неоплатные должники. И заставить их действовать соответствующим образом.
   — Хорошо, я тебя понял. Извини, мне надо подумать.
   — Угу, только не вздумайте нарушать слово, которое вы дали Торре, а то я в вас разочаруюсь.
   — Какая разница, когда я умру? Сейчас или через пару месяцев после обмена пленных?
   — Э-э, что у вас всех-всех расстреляют?
   — Офицеров — да. Солдат — нет. У вас селенитовые шахты, у нас — терраформирование на Южном континенте.
   — Понятно. Терраформировать тоже можно по-разному. — Я привстал. — Лейтенант Веррес, я даю вам свое слово, что приложу все усилия для того, чтобы вас не вернули клану Кремона, если вы сами этого не захотите!
   — Что ты можешь сделать? — грустно улыбнулся лейтенант.
   — Вы имели возможность убедиться, что не так уж мало, — парировал я, валясь обратно в постель.
   О, черт, мне действительно надо лежать! Лейтенант с тревогой посмотрел на меня:
   — Ты как?
   — Ничего. В самом крайнем случае мне вырастят новое лёгкое и пересадят.
   — Не набивайся на это.
   — Не буду.
   После такой тяжёлой работы: встать, дать слово чести и повалиться назад — надо как следует поспать. Так что оставить в покое лейтенанта было несложно.
   Проснулся я потому, что со мной что-то такое медицинское делали. Пришлось дышать какой-то гадостью, да ещё и Мама Маракана выругала:
   — Сказано тебе: не вставай!
   Потом пришел очень сердитый Торре:
   — Теперь ты рвешься на тот свет! Ты, между прочим, не пленный. Выдеру!
   — Хорошо быть пленным, — прохрипел я, — я не думал, что это так серьёзно.
   — Не пугайте ребёнка, майор Торре! — решительно встала на мою защиту Мама Маракана. Её глаза метали такие молнии!..
   — Его напугаешь, — проворчал майор, отступая на заранее подготовленные позиции, — придется позвать вашего сыночка.
   — Позовите, — прошептал я, помогая ему углубить окопы до полного профиля, — ещё зимой хотел посмотреть, так не дали.
   Теперь я знаю, кто самый главный человек в Джильо-Кастелло.
   Меня отвезли обратно в палату.
   — Это вы подняли тревогу, чтобы я не загнулся? — спросил я лейтенанта всё тем же хриплым шепотом.
   — Ну да.
   — Спасибо.
   — Брось, кто иначе спасёт мою шкуру?
   — Хм.
   Умирать он больше не хочет. Это хорошо, но теперь я обязан его спасти, иначе я стану предателем, как эти чертовы кремонские генералы. Плохо только, что я лежу пластом и голосок у меня… Возможности нулевые.
   Хорошо, что Алекс с Лео не утерпели и пришли сообщить мне, какой я идиот! Выслушав всё, что мне причиталось, я показал, что совсем не могу говорить, и сделал движение, как будто пишу. Мне сразу же подсунули блокнот и ручку. Я начал писать: «Заткнитесь и читайте молча! Кремона расстреливает всех офицеров, вернувшихся из плена. Я обещал лейтенанту Верресу, что его не отдадут. Попросите от меня Торре, чтобы его не включали в список пленных, а если он откажется, взломайте, черт вас побери, список и уберите его оттуда! Попробуйте спасти остальных. Через профессора или синьора Мигеля!»
   — Понятно, — нахмурил брови Лео, переглянувшись с Алексом, — не волнуйся.
   — Лежи, разрази тебя гром! — велел Алекс. — Утром придём и расскажем, что у нас получилось.
   Поздно вечером пришла Лариса, решила всю ночь бдеть у моей постели. Протестовать не было сил.
   Как мне надоело это замкнутое пространство госпиталя, спрятанного на нижнем этаже огромного подземного бункера, в котором может прожить некоторое время всё население Кастелло.
   Утром пришла добрая тетя Марта со своими страшными шприцами и обрадовала нас, что мир заключён, бегающую по джунглям роту частью перебили, частью переловили, так что уже можно выбираться на поверхность. Нашла кого радовать, лейтенант помрачнел, а я забеспокоился: успели ли ребята сделать то, о чём я их просил?
   Раненых, впрочем, вытащат на поверхность в последнюю очередь: естественно, случись что, нас будет сложно быстро затолкать обратно.
   После завтрака ко мне со скандалом прорвались Алекс и Лео. Пока Лео держал дверь — с той стороны в неё стучалась Мама Маракана, Алекс протянул мне блокнот с записью: «Торре не возражает, остальные глухо, нет связи». Я кивнул. Лео отскочил от двери и еле успел поймать Маму Маракана, едва не упавшую на пол нашей палаты. Она быстро обрела свое медицинское достоинство.
   — Брысь отсюда! — повелела она ледяным тоном. Лейтенант откровенно веселился, я тоже. Ребята изобразили на лицах самое виноватое выражение и испарились. Зря я веселюсь, рассердившаяся Мама Маракана может не пустить их ко мне ещё раз. И что мы тогда будем делать? То есть они-то как-нибудь переживут, а я?
   — Стараешься помалкивать? — спросила Мама Маракана.
   Я кивнул.
   — Правильно. Рефлексы у тебя здоровые, а вот мозгов совсем нет.
   Я помотал головой: наоборот.
   Когда Мама Маракана ушла, я прохрипел:
   — Вас не будет в списках пленных. Так что все получилось просто.
   — А все остальные? Это же не решение проблемы. Я кивнул, сказать что-нибудь ещё я не мог. Кажется, Мама Маракана решила мне отомстить, потому что количество всяких процедур перешло все разумные пределы, как в анекдоте: «…А во время операции можно будет полежать?» Вечером я уже мог вздохнуть, не опасаясь, что сейчас накатится боль и придется сжимать зубы. И голос появился.