Страница:
произведениям писателя ("Война и мир", "Анна Каренина", "Что такое
искусство" и "Царство Божье внутри вас") занимают более 600 тысяч(!) страниц
машинописного текста. При этом следует иметь в виду, что, приступая к работе
над томами, редакторы имели в своем распоряжении отнюдь не упорядоченную
машинопись.
Великий писатель ничуть не заботился о доступности своего архива.
Последний представлял из себя огромную, хаотически смешанную кипу листков и
обрезков листков, исписанных с обеих сторон весьма неразборчивым почерком.
Их нужно было прочитать, подобрать по контексту, рассортировать по
произведениям и последовательным авторским редакциям. Затем перепечатать,
вновь тщательно сличить с автографами и лишь потом начать научную обработку:
восстановление вариантов, сопоставление их между собой и с окончательным
текстом, подготовку комментариев.
Дневники Толстой вел с небольшими перерывами всю свою сознательную
жизнь (с 1847 по 1910 год), а число сохранившихся и найденных писем Толстого
превысило восемь с половиной тысяч. Дневники и письма (равно как и некоторые
статьи) готовились к публикации впервые.
Текстологическая работа над уже опубликованными (даже при жизни автора)
произведениями имела целью устранение, путем тщательной сверки с
черновиками, корректурами и вариантами, цензурных пропусков, ошибок,
допущенных при переписке рукописей, типографских опечаток. К примеру,
текстологических поправок к последнему прижизненному изданию "Анны
Карениной", сделанных редактором (В.А. Ждановым) набралось более 900!
Но вернемся к организации дела.
Рукопись подготовленного к печати тома рецензировалась одним из членов
Редакционного комитета, затем обсуждалась на его заседании (таковых за время
издания было 156). Обсуждение подробно протоколировалось. Затем все
материалы по тому направлялись в Государственную Редакционную Комиссию.
Одобренная в ГРК рукопись поступала в Госиздат для печати без каких бы то ни
было изменений.
Работа редакторов должна была оплачиваться по трудовым соглашениям с
Госиздатом, предусматривающим и выплату аванса, поскольку для многих
редакторов эта работа являлась основным источником средств к существованию.
Для обеспечения единого подхода к составлению томов, подготовке рукописей и
комментариям М.А. Цявловским была разработана подробная инструкция.
Могут ли возникнуть у читателя сомнения в необходимости столь
трудоемкой работы? Не думаю, но на всякий случай назову лишь некоторые,
важнейшие, на мой взгляд, ее плоды.
Во-первых, создается эталон для последующих, безошибочных публикаций
всех произведений Толстого. Во-вторых, открывается для молодых писателей
"творческая лаборатория" великого писателя. В-третьих, публикация вариантов
художественных произведений, помимо чисто сюжетного интереса, обогащает
образы уже знакомых персонажей и наше понимание отношения автора как к ним
самим, так и к событиям, в которых они участвуют. В комментариях приводятся
материалы, из которых видно как развивалось каждое произведение в процессе
его создания, отмечаются все связанные с ним высказывания Толстого в
дневниках, записных книжках и письмах, используется и другая мемуарная
литература, как опубликованная, так и находящаяся в рукописях.
Публикация дневников и писем разворачивает перед нами всю панораму
жизни писателя, эволюцию его духовного облика, его мысли, сомнения,
философские взгляды, его поиски и творческие озарения. Эта публикация
представляет ряд прототипов героев его произведений, взгляды Толстого на
современное ему общество, да и всю историю общественного развития за период
длительностью в 70 лет. Более того.
Великие художники обладают даром предвидения будущей общественной
эволюции. Их провидческие мысли могут предостеречь от многих ошибок нас -
потомков. Вот только один пример - размышления Толстого о пользе
технического прогресса из дневниковой записи 1907 года:
"Средства воздействия технического прогресса могут быть благодетельны
только тогда, когда большинство, хотя и небольшое, религиозно-нравственное.
Желательно отношение нравственности и технического прогресса такое, чтобы
этот прогресс шел одновременно и немного позади нравственного движения.
Когда же технический прогресс перегоняет, как это теперь, то это - великое
бедствие.
Может быть, и даже я думаю, что это бедствие временное; что...
отсталость нравственная вызовет страдания, вследствие которых задержится
технический прогресс и ускорится движение нравственности и восстановится
правильное отношение"*.
Читатель легко может сопоставить это высказывание Толстого, к примеру,
с недавней историей использования атомной энергии.
Но вернемся к конкретным перипетиям подготовки Полного собрания
сочинений Л.Н. Толстого. 2 июля 1928 года Наркомпрос (надо полагать по
настоянию Черткова) издал специальное положение о "Комитете по исполнению
воли Л.Н. Толстого". Этот комитет, в частности, получил право наблюдения за
расходованием Гослитиздатом средств, отпускаемых на издание. В состав
комитета под председательством Черткова вошли: А.Б. Гольденвейзер, Н.К.
Муравьев, О.К. Толстой и Н.С. Родионов.
Второй раз в моем рассказе встречается фамилия Н.С. Родионов. Кто это?
Почему его включают в состав Комитета по наблюдению за исполнением воли
Толстого вместе с известным пианистом и другом Льва Николаевича А.Б.
Гольденвейзером? Среди литераторов того времени фамилия Родионов не
фигурирует. В прижизненном окружении Толстого - тоже. Резонно предположить,
что это - человек, близкий Черткову. Это действительно так.
Более того. Перед своей смертью в 1936-м году Чертков передаст все дело
издания Полного собрания сочинений Л.Н. Толстого в руки Николая Сергеевича
Родионова, который посвятит этому делу почти всю свою дальнейшую жизнь - в
общей сложности около 30 лет. И самоотверженная работа, и личные интересы
Николая Сергеевича все эти годы будут неразрывно связаны с драматической
эпопеей Толстовского издания. В такой связи я в последующих главах
постараюсь представить читателю основные этапы и эпизоды "сражения" с
Советской властью за полное, без купюр издание Толстого, которое практически
в одиночку, вел Николай Сергеевич Родионов.
Параллельно с этим, знакомясь с историей второй половины жизни самого
Николая Сергеевича, читатель сможет проследить эволюцию понимания им,
потомком старинного дворянского рода, новой советской действительности. И
убедиться в том, что тяжкие удары судьбы и утрата первоначальных иллюзий не
помешают ему сохранить верность своим жизненным принципам.
Главным источником для такого знакомства послужат записные книжки и
дневники Николая Сергеевича - 26 толстых тетрадей, хранящихся в архиве
Ленинской библиотеки.
Мало кому известная история "сражения за Толстого" дает мне право
включить имя Николая Родионова в название книги, а сейчас побуждает прервать
на короткое время повествование о Черткове и начальном становлении Издания
для того, чтобы вкратце рассказать о первой половине жизненного пути
главного героя этой повести, до его прихода в Редакцию Толстовского издания.
Без этого все дальнейшее будет мало понятно. Итак:
Николай Сергеевич Родионов родился 27 марта 1889 года в небогатом
помещичьем имении "Ботово", находившемся примерно на половине пути между
нынешним Солнечногорском и Дмитровым. Имение принадлежало одной из
обедневших ветвей старинного дворянского рода Шаховских. Бабушка Николая
Сергеевича по материнской линии, княжна Шаховская умерла в Ботово в 1918
году.
Род князей Шаховских известен с конца XVI века. Потом этот титул носили
и обер-прокурор Синода (в середине XVIII века), и декабрист - один из
основателей "Союза благоденствия", и известный в середине XIX века
драматург. Дед Николая Сергеевича командовал гвардейскими егерями в
Бородинском сражении, а его дальний родственник, князь Дмитрий Иванович
Шаховской, был известным публицистом, земским деятелем, депутатом 1-ой
Государственной Думы (от кадетов), а в 1917 году - министром Временного
правительства. Он дожил до 1939 года. После Октябрьской революции работал в
кооперации. Можно предполагать, что его пример сыграл свою роль в
формировании общественной позиции младшего поколения семьи Родионовых.
Их было четверо, братья: Николай, Константин, Сергей и сестра Наталья.
Отец - военный инженер рано покинул семью и жил в Москве. Детей вырастила
мать - женщина демократических убеждений и передовых взглядов на воспитание.
Принадлежащие имению земли арендовали крестьяне деревни Ботово и близлежащих
сел: Матвейково, Косминки и Алабуха. Условия аренды, по-видимому, были
льготные и отношение крестьян к помещице дружественное. Об этом
свидетельствует тот редкостный факт, что после революции по постановлению
волостного крестьянского схода верхний этаж помещичьего дома был оставлен в
пожизненное владение его бывшей хозяйке. А на ее похороны в 1920 году
собралось множество крестьян из окрестных деревень - могила была сплошь
засыпана полевыми цветами.
Детей своих "барыня" воспитывала по-спартански. Николай Сергеевич
вспоминает, что в грозу с молниями и громом малышам разрешалось нагишом
бегать перед домом под проливным дождем. В три года мать посадила его на
лошадь без седла и сказала: "поезжай"... Очень поощрялась и дружба с
крестьянскими детьми. Большую часть времени мальчики Родионовы проводили в
деревне, участвуя на равных в играх и делах деревенской ребятни: зимой в
катании на салазках, летом - в купаньях, сборе ягод, поездках в "ночное" -
на выпас лошадей. Гимназистом, приезжая на лето в Ботово, Николенька
Родионов едва ли не каждый день ходил в деревню к своим знакомцам.
Уже незадолго до своей кончины, в 1957 году Николай Сергеевич
записывает в дневнике:
"...Вот опять вспомнилось Ботово, и в частности Онофрий Бубнов. Он
очень любил лошадей, служил кучером. Как-то поздней осенью, вечером иду в
темноте мимо конюшни и слышу странные звуки - всхлипывания с причитаниями.
Онофрий только что приехал со станции, кланяется в землю и плача
приговаривает: "Милые вы мои лошадушки, простите вы меня окаянного. Я вас
зря иногда обижал: подстегну кнутом, когда не надо, и овес на станции
продавал, чтобы выпить - вы, сердешные, шли усталые и голодные, а я пьяный.
Простите меня ради Христа..."
В первые годы коллективизации Онофрий был председателем Косминского
колхоза, но года через два его не переизбрали, и он ушел в пастухи. И как
был доволен!
Старший брат его Семен Бубнов был мужик с воображением. Любил работать
ночным сторожем или пасти "ночное", чтобы все было цело и никто не
воровал... Зато когда напьется, поколачивал свою старуху мать, бабушку
Варвару, приговаривая: "Какое ты имела право, растудыть твою мать, меня
родить такого несчастного? За то и бью, что родить родила, а счастья не
дала. Всех убью, кто родил несчастных. Несчастных не должно быть на земле".
Я это сам видел и слышал...
С Бубновыми и со всеми другими мужиками из Косминки и Алабухи в
детстве, да и позднее, мне всегда было интересно. Я знал все их нужды, знал
по имени всех их ребятишек, а их много было. И они все считали меня за
своего и потому в начале революции даже выбрали меня гласным в волостную
Земскую единицу, которой так и не пришлось существовать... А в 18-м году
постановили принять меня в общество и выделить мне земельный надел. Но не
пришлось...
Много на Алабухе было интересных крестьян. Иван Серов, хорошо помнивший
крепостное право, интересно рассказывал про то время и про помещика
Сабурова, Сергей Абрамов Свистунов - рослый красавец, чрезвычайно
рассудительный и много других. Память моя ясно сохранила образы всех
крестьян Косминки и Алабухи. Самое мое любимое времяпрепровождение летом в
детстве и юности было часами беседовать с ними и слушать их рассказы, многие
- высокохудожественные. Там, с ними я чувствовал себя дома и на месте".
Естественно, что общественные взгляды и жизненные планы гимназиста
старших классов Николая Родионова были связаны с защитой интересов крестьян.
Сохранились его записные книжки того периода под общим заголовком "Думы и
размышления". Вот несколько фрагментов из этих записей. Например от 11 марта
1906 года на тему "Крестьяне и земство":
"Говорят, что теперь крестьянин имеет свою собственность - землю. В чем
различие, спрошу я, между правом на землю до освобождения и после? Разница
только та, что раньше крестьянин платил оброк только одному своему
господину, теперь он платит за ту же землю... различные налоги, подати и
оброки в гораздо большем размере, чем раньше: и своему бывшему господину за
выкуп земли и всем ступеням пресловутой бюрократической лестницы..."
И далее: "Но вот тот же светлый Император возвестил новую реформу -
учреждение Земства. Вот Земство возникло, но недолго оно устояло на своей
высоте. Вскоре его начали угнетать со всех сторон, урезывать и стеснять.
Подлым бюрократам стало досадно на Земство, что благодаря ему простой народ
просыпается от своего векового сна. И вот бюрократия придумала учреждение
Земских Начальников, то есть таких же, назначенных властью чиновников,
только под маской Земства... Правительство дало им такое громкое название,
чтобы подорвать авторитет Земства. Но это не удалось руководителям нашей
родины! Народ возненавидел Земских Начальников, но авторитет Земства не
упал, а, наоборот, возвысился, так как нашлись у нас на Руси честные люди,
которые, невзирая ни на какие препятствия, стали крепко на намеченном пути,
взялись за дело горячо и мужественно отстаивают земские крестьянские
интересы".
...В записи от 10 августа того же года гимназист Родионов размышляет о
разных категориях людей:
К первому разряду он относит тех, "у которых нет никакой духовной
жизни, они живут весело, пьют, спят, едят и во всем уподобляются животным".
Ко второму - людей, "которые заботятся только о своих домашних делах, им нет
дела до того, что совершается вокруг них в государстве и во всем мире... они
не сознают, что все человечество идет вперед, и чем больше будет людей,
заинтересованных общественной жизнью, тем будет лучше для них самих, так как
весь народ будет более цивилизован и потому гораздо более чувствителен к
нуждам своего ближнего..."
"К третьему разряду я причисляю людей, которые руководят всем движением
вперед; эти люди живут именно так, как требовал отче наш Господь... Они
стараются искоренить всю неправду, приносящую вред родному народу. Конечно,
эти люди больше всех достойны уважения. Но надо заметить, что подобные люди
чаще встречаются в обеспеченных классах. Чуть только они начнут беднеть, как
сейчас же забывают свою чистую, праведную идею и погружаются в мелкие дрязги
материального существования.
Полное уважение я могу иметь только к тем людям, которые, несмотря ни
на какие невзгоды, продолжают стойко и крепко держаться своего пути. Но
таких людей незначительное количество. Чтобы быть таким человеком надо много
характера. Подготовиться к чистой, честной жизни очень трудно...
Неужели я не сумею себя перевоспитать и подготовить к моему идеалу
настоящего гражданина?"
Запись от 15 декабря 1907 года, озаглавленная "Почему я кадет" сделана
под впечатлением событий 1905 года, манифеста 17 октября, созыва 1-й
Государственной Думы, ее разгона и суда над депутатами (все это подробно
описано). Запись заканчивается так:
"Первая Дума дала первый толчок для моего развития, бросила первые
семена добра и правды в блуждающую и начинающую отчаиваться душу. Я твердо
уверен, что не только на одного меня она произвела такое спасительное
действие. Быть может десятки, сотни людей она вывела на правильный путь. И в
этом ее великая заслуга перед Русским Народом вообще и молодым поколением в
частности".
Есть столь же подробная запись 1908 года с горячим протестом против
смертной казни. Хотя имя Толстого в этой записи не упомянуто, она сделана,
несомненно, под влиянием его взглядов, хорошо известных просвещенной части
русского общества, несмотря на запрет публикации поздних статей писателя.
Интересна запись, сделанная в 1910 году уже студентом Университета,
озаглавленная "Несколько слов о нравственности".
Утверждая, что нравственность есть проявление души человеческой,
Николай Родионов развивает своеобразное доказательство существования души,
как некой внутренней силы, постоянно борющейся с низкими инстинктами
человека. Заключительные строчки статьи звучат так:
"Вот самое основание этой-то силы, которая не позволяет человеку идти,
сообразуясь только со своими внешними интересами, не позволяет пасть
окончательно до степени животного и называют душою".
В Университете Николай Родионов изучает банковское и кредитное дело с
целью воспользоваться этими знаниями для помощи крестьянам. По окончании
работает в Дмитрове инспектором банка по мелкому кредиту, а затем целиком
переключается на работу в Кредитном Союзе кооператоров Московской губернии.
Он разъезжает по деревням, организуя кооперативные товарищества, помогает им
в получении и оформлении кредита в Крестьянском банке, приобретении на паях
сеялок, жаток, молотилок и другого сельскохозяйственного инвентаря,
налаживает сбыт продукции.
В 1920 году Объединенный Совет кооперативов создает Комитет помощи
голодающим Поволжья, куда входит и Николай Сергеевич. В начале февраля 1921
года кооперативное движение в России молодая Советская власть запрещает. В
конце июля членов Комитета помощи голодающим арестовывают, несмотря на
решение X съезда РКП(б) о переходе к НЭП'у (в марте) и декрет СНК,
разрешающий потребительскую кооперацию (в апреле). Николай Сергеевич
проводит 6 недель во внутренней тюрьме на Лубянке. Это пребывание едва не
закончилось трагически. Он подхватил инфекцию, проявившуюся образованием
нарыва под черепом около глаза. К счастью, нарыв прорвался, а у его
сокамерника, заболевшего тем же, воспалительный процесс перешел в гнойный
менингит, от которого тот умер.
Выйдя на свободу 12 сентября, Николай Сергеевич снова с головой
окунается во вновь ожившую кооперативную деятельность.
25 ноября 1921 года в помещении "Артель-союза" собрались деятели
сельскохозяйственной кооперации, чтобы отметить вторую годовщину со дня
смерти одного из зачинателей кооперативного движения в России Г.Е.
Степанищева. Председательствовал на собрании Николай Сергеевич Родионов.
После вступительного слова О.В. Затейщикова о прошлой работе
кооперации, ее смерти и возрождении кооперативного движения, основного
доклада П.В. Всесвятского о деятельности нового Союза кооператоров,
сообщения Н.М. Михеева о работе Высшей крестьянской школы имени Степанищева
и оживленных прений с заключительным словом выступил Николай Сергеевич. В
частности, он сказал (цитирую по дневнику):
"...ночь проходит и чувствуется рассвет, все три оратора указывали на
него...
Вера в этот рассвет у всех нас есть - вера в развитие крестьянской
сельскохозяйственной кооперации. За эти два года мы присутствовали на
похоронах нашего дела и казалось, что то здание, которое мы с такой любовью
строили, вконец уничтожено, растаскано по бревнышкам. Но вот прошло немного
времени и жизнь взяла свое. Тот корень, на котором держалось это здание -
крестьянское трудовое хозяйство, не засох. Сквозь груды мусора и развалин он
дал свежие побеги, молодые ростки, и наша задача дать ему правильное
направление и верное русло.
Сейчас особенно это важно, ибо идет новая жизнь, "атмосфера
искательства" чувствуется всеми, как сказал Николай Михайлович. Конечно, там
в школе, в деревне она сильнее и ярче, но и мы про нее не должны забывать.
Эта "атмосфера искательства" есть основная черта русского народа. Павел
Васильевич отметил другую черту - потребность в добровольном единении.
Позвольте мне отметить еще и третью характерную черту русского
земледельческого народа - долготерпение.
Из соединения этих трех элементов: искательства, единения и
долготерпения создается крепкое, великое здание, которое перенесет и
переборет все невзгоды и ему ничего не страшно..."
И далее, в конце своего выступления:
"Мы идем в эру обновления жизни духовной и жизни хозяйственной. И наша
задача, задача кооператоров, которые не забыли про моральные основы жизни,
найти такую форму хозяйствования, которая соответствовала бы нравственной
жизни. Эту форму можно получить не путем декретов и не путем лицемерного
коммунизма, а только изнутри самого населения, путем его самодеятельности.
Кооперация есть единственная форма хозяйственной деятельности,
соответствующая нравственному сознанию всего человечества и отдельного
человека, так как в ней нет насилия, а в основе ее доверие и любовь. Это нам
надо помнить особенно теперь, когда, как сказал Павел Васильевич, "вся
русская жизнь - сплошная трудность и тяжесть". Давайте же в это верить и с
этой верою вступать в новую работу. Позвольте закончить нашу беседу и мое
слово верою в силу русского народа, как это выразил русский народный поэт
Некрасов:
"Вынес достаточно русский народ!
Вынес и эту "дубину" железную
Вынесет все! И широкую, ясную
Грудью проложит дорогу себе!
Жаль только жить в это время прекрасное
Уж не придется, ни мне, ни тебе".
А может быть и придется! С тех пор, как написаны эти строки, прошло
много лет и я глубоко верю, что нам придется жить "в это время прекрасное",
быть может не мне, но все равно нашему поколению".
Надежды Николая Сергеевича не оправдались. Он с увлечением работал в
"Моссельпромсоюзе", постоянно общался с крестьянами, целиком отдавался
организаторской деятельности. Но в 1928 году эта деятельность оборвалась
вместе с окончанием НЭП'а. Кооперативное движение снова оказалось под
запретом.
(Заканчивая этот абзац, я вдруг ясно увидел яркую картинку из раннего
детства. На глухой боковой стене пятиэтажного дома огромный плакат: "Нигде
кроме, как в Моссельпроме..." А под ним женщина в форменной фуражке с лотка
продает шоколадные тянучки под названием "Нукс". Никогда и нигде я не ел
таких вкусных конфет.)
Для завершения знакомства с Николаем Сергеевичем считаю уместным
посвятить несколько строк его семейной жизни.
В 1812 году он женится на дочери председателя 1-й Государственной Думы
Ольге Сергеевне Муромцевой. Детей в этом браке не было. В 1919 году супруги
расходятся, и Николай Сергеевич соединяет свою судьбу с судьбой дочери
главного хормейстера Большого театра Натальей Ульриховной Авранек. Она
старше его на 3 года и уже была замужем, когда он только оканчивал гимназию.
Талечка Авранек была подругой Оли Муромцевой, и Николя Родионов был тайно
влюблен в нее еще в пору своей ранней юности.
Мужа Наталья Ульриховна потеряла, вероятно, в войну, умер в раннем
детстве и ее первый ребенок. В 1919 году институту брака никто не придавал
серьезного значения, и Николай Сергеевич (ему уже 30 лет) с согласия
родителей Натальи Ульриховны просто поселяется в просторной квартире
Авранеков на Большой Дмитровке, где пройдет вся жизнь семьи Родионовых.
3 апреля 1922 года в ней появляется первенец Сережа, а 29 июля 1925
года - второй сын, Федя. В этом же году умирает от рака отец Николая
Сергеевича.
В 22-м и 23-м годах летом Николай Сергеевич с Натальей Ульриховной и
маленьким Сережей живут в Матвейкове у "кумы" - Пелагеи Андреевны. Там же
они провели и лето 26-го года с обоими сыновьями. Спустя тридцать с лишним
лет Николай Сергеевич такими словами вспоминает эту пору:
"Полная, счастливая жизнь! По утрам косил с крестьянами. Ночевали в
сенном сарае на душистом сене".
В 27-м году летом жили на даче в деревне "Горки", неподалеку от станции
Апрелевка, в доме семьи Кругликовых. Николай Сергеевич каждый день ездил в
Москву в "Мосселькредитсоюз" и возвращался с продуктами и керосином. С
хозяйкой дома Надеждой Осиповной семья Родионовых так сдружилась, что каждое
лето вплоть до начала войны проводила с детьми в Горках. Жили счастливо.
Редко какой мужчина с таким вниманием и любовью присматривается к своим
малышам. Вот, для примера, хотя бы две записи из дневника за 1928 год:
...16 сентября. Горки: "...Вечером ходил в Апрелевку за Талечкой. Чудно
прошлись и побыли вдвоем. Бедная, как ей трудно разрываться между старыми и
малыми. Сегодня опять проводил ее в Москву к больному отцу...
Ужинали с Сергушей вдвоем (у Феди ангина). Он оживленно, с блеском
глазенок мне рассказывал о своих делах: о том, как тетя Надя кормит из соски
поросеночка, "совсем как мы Федю кормили", какие глубокие рвы у тигров в
Зоологическом саду, о клетках обезьян, автомобилях, аэропланах. Я плохо его
слушал, но ужасно был рад его обществу. Сейчас они оба вот тут спят и
похрапывают".
...28 декабря: "Дети радуют, развиваются и на глазах становятся людьми.
Сережа умный, тонкий, скрытный, покорный и углубленный в себя; доброта - его
основное свойство, которое все покрывает. Федя живой, яркий, настойчивый,
ласковый - все наружу - и стремительный. Тоже добрый, уже с юмором, с быстро
искусство" и "Царство Божье внутри вас") занимают более 600 тысяч(!) страниц
машинописного текста. При этом следует иметь в виду, что, приступая к работе
над томами, редакторы имели в своем распоряжении отнюдь не упорядоченную
машинопись.
Великий писатель ничуть не заботился о доступности своего архива.
Последний представлял из себя огромную, хаотически смешанную кипу листков и
обрезков листков, исписанных с обеих сторон весьма неразборчивым почерком.
Их нужно было прочитать, подобрать по контексту, рассортировать по
произведениям и последовательным авторским редакциям. Затем перепечатать,
вновь тщательно сличить с автографами и лишь потом начать научную обработку:
восстановление вариантов, сопоставление их между собой и с окончательным
текстом, подготовку комментариев.
Дневники Толстой вел с небольшими перерывами всю свою сознательную
жизнь (с 1847 по 1910 год), а число сохранившихся и найденных писем Толстого
превысило восемь с половиной тысяч. Дневники и письма (равно как и некоторые
статьи) готовились к публикации впервые.
Текстологическая работа над уже опубликованными (даже при жизни автора)
произведениями имела целью устранение, путем тщательной сверки с
черновиками, корректурами и вариантами, цензурных пропусков, ошибок,
допущенных при переписке рукописей, типографских опечаток. К примеру,
текстологических поправок к последнему прижизненному изданию "Анны
Карениной", сделанных редактором (В.А. Ждановым) набралось более 900!
Но вернемся к организации дела.
Рукопись подготовленного к печати тома рецензировалась одним из членов
Редакционного комитета, затем обсуждалась на его заседании (таковых за время
издания было 156). Обсуждение подробно протоколировалось. Затем все
материалы по тому направлялись в Государственную Редакционную Комиссию.
Одобренная в ГРК рукопись поступала в Госиздат для печати без каких бы то ни
было изменений.
Работа редакторов должна была оплачиваться по трудовым соглашениям с
Госиздатом, предусматривающим и выплату аванса, поскольку для многих
редакторов эта работа являлась основным источником средств к существованию.
Для обеспечения единого подхода к составлению томов, подготовке рукописей и
комментариям М.А. Цявловским была разработана подробная инструкция.
Могут ли возникнуть у читателя сомнения в необходимости столь
трудоемкой работы? Не думаю, но на всякий случай назову лишь некоторые,
важнейшие, на мой взгляд, ее плоды.
Во-первых, создается эталон для последующих, безошибочных публикаций
всех произведений Толстого. Во-вторых, открывается для молодых писателей
"творческая лаборатория" великого писателя. В-третьих, публикация вариантов
художественных произведений, помимо чисто сюжетного интереса, обогащает
образы уже знакомых персонажей и наше понимание отношения автора как к ним
самим, так и к событиям, в которых они участвуют. В комментариях приводятся
материалы, из которых видно как развивалось каждое произведение в процессе
его создания, отмечаются все связанные с ним высказывания Толстого в
дневниках, записных книжках и письмах, используется и другая мемуарная
литература, как опубликованная, так и находящаяся в рукописях.
Публикация дневников и писем разворачивает перед нами всю панораму
жизни писателя, эволюцию его духовного облика, его мысли, сомнения,
философские взгляды, его поиски и творческие озарения. Эта публикация
представляет ряд прототипов героев его произведений, взгляды Толстого на
современное ему общество, да и всю историю общественного развития за период
длительностью в 70 лет. Более того.
Великие художники обладают даром предвидения будущей общественной
эволюции. Их провидческие мысли могут предостеречь от многих ошибок нас -
потомков. Вот только один пример - размышления Толстого о пользе
технического прогресса из дневниковой записи 1907 года:
"Средства воздействия технического прогресса могут быть благодетельны
только тогда, когда большинство, хотя и небольшое, религиозно-нравственное.
Желательно отношение нравственности и технического прогресса такое, чтобы
этот прогресс шел одновременно и немного позади нравственного движения.
Когда же технический прогресс перегоняет, как это теперь, то это - великое
бедствие.
Может быть, и даже я думаю, что это бедствие временное; что...
отсталость нравственная вызовет страдания, вследствие которых задержится
технический прогресс и ускорится движение нравственности и восстановится
правильное отношение"*.
Читатель легко может сопоставить это высказывание Толстого, к примеру,
с недавней историей использования атомной энергии.
Но вернемся к конкретным перипетиям подготовки Полного собрания
сочинений Л.Н. Толстого. 2 июля 1928 года Наркомпрос (надо полагать по
настоянию Черткова) издал специальное положение о "Комитете по исполнению
воли Л.Н. Толстого". Этот комитет, в частности, получил право наблюдения за
расходованием Гослитиздатом средств, отпускаемых на издание. В состав
комитета под председательством Черткова вошли: А.Б. Гольденвейзер, Н.К.
Муравьев, О.К. Толстой и Н.С. Родионов.
Второй раз в моем рассказе встречается фамилия Н.С. Родионов. Кто это?
Почему его включают в состав Комитета по наблюдению за исполнением воли
Толстого вместе с известным пианистом и другом Льва Николаевича А.Б.
Гольденвейзером? Среди литераторов того времени фамилия Родионов не
фигурирует. В прижизненном окружении Толстого - тоже. Резонно предположить,
что это - человек, близкий Черткову. Это действительно так.
Более того. Перед своей смертью в 1936-м году Чертков передаст все дело
издания Полного собрания сочинений Л.Н. Толстого в руки Николая Сергеевича
Родионова, который посвятит этому делу почти всю свою дальнейшую жизнь - в
общей сложности около 30 лет. И самоотверженная работа, и личные интересы
Николая Сергеевича все эти годы будут неразрывно связаны с драматической
эпопеей Толстовского издания. В такой связи я в последующих главах
постараюсь представить читателю основные этапы и эпизоды "сражения" с
Советской властью за полное, без купюр издание Толстого, которое практически
в одиночку, вел Николай Сергеевич Родионов.
Параллельно с этим, знакомясь с историей второй половины жизни самого
Николая Сергеевича, читатель сможет проследить эволюцию понимания им,
потомком старинного дворянского рода, новой советской действительности. И
убедиться в том, что тяжкие удары судьбы и утрата первоначальных иллюзий не
помешают ему сохранить верность своим жизненным принципам.
Главным источником для такого знакомства послужат записные книжки и
дневники Николая Сергеевича - 26 толстых тетрадей, хранящихся в архиве
Ленинской библиотеки.
Мало кому известная история "сражения за Толстого" дает мне право
включить имя Николая Родионова в название книги, а сейчас побуждает прервать
на короткое время повествование о Черткове и начальном становлении Издания
для того, чтобы вкратце рассказать о первой половине жизненного пути
главного героя этой повести, до его прихода в Редакцию Толстовского издания.
Без этого все дальнейшее будет мало понятно. Итак:
Николай Сергеевич Родионов родился 27 марта 1889 года в небогатом
помещичьем имении "Ботово", находившемся примерно на половине пути между
нынешним Солнечногорском и Дмитровым. Имение принадлежало одной из
обедневших ветвей старинного дворянского рода Шаховских. Бабушка Николая
Сергеевича по материнской линии, княжна Шаховская умерла в Ботово в 1918
году.
Род князей Шаховских известен с конца XVI века. Потом этот титул носили
и обер-прокурор Синода (в середине XVIII века), и декабрист - один из
основателей "Союза благоденствия", и известный в середине XIX века
драматург. Дед Николая Сергеевича командовал гвардейскими егерями в
Бородинском сражении, а его дальний родственник, князь Дмитрий Иванович
Шаховской, был известным публицистом, земским деятелем, депутатом 1-ой
Государственной Думы (от кадетов), а в 1917 году - министром Временного
правительства. Он дожил до 1939 года. После Октябрьской революции работал в
кооперации. Можно предполагать, что его пример сыграл свою роль в
формировании общественной позиции младшего поколения семьи Родионовых.
Их было четверо, братья: Николай, Константин, Сергей и сестра Наталья.
Отец - военный инженер рано покинул семью и жил в Москве. Детей вырастила
мать - женщина демократических убеждений и передовых взглядов на воспитание.
Принадлежащие имению земли арендовали крестьяне деревни Ботово и близлежащих
сел: Матвейково, Косминки и Алабуха. Условия аренды, по-видимому, были
льготные и отношение крестьян к помещице дружественное. Об этом
свидетельствует тот редкостный факт, что после революции по постановлению
волостного крестьянского схода верхний этаж помещичьего дома был оставлен в
пожизненное владение его бывшей хозяйке. А на ее похороны в 1920 году
собралось множество крестьян из окрестных деревень - могила была сплошь
засыпана полевыми цветами.
Детей своих "барыня" воспитывала по-спартански. Николай Сергеевич
вспоминает, что в грозу с молниями и громом малышам разрешалось нагишом
бегать перед домом под проливным дождем. В три года мать посадила его на
лошадь без седла и сказала: "поезжай"... Очень поощрялась и дружба с
крестьянскими детьми. Большую часть времени мальчики Родионовы проводили в
деревне, участвуя на равных в играх и делах деревенской ребятни: зимой в
катании на салазках, летом - в купаньях, сборе ягод, поездках в "ночное" -
на выпас лошадей. Гимназистом, приезжая на лето в Ботово, Николенька
Родионов едва ли не каждый день ходил в деревню к своим знакомцам.
Уже незадолго до своей кончины, в 1957 году Николай Сергеевич
записывает в дневнике:
"...Вот опять вспомнилось Ботово, и в частности Онофрий Бубнов. Он
очень любил лошадей, служил кучером. Как-то поздней осенью, вечером иду в
темноте мимо конюшни и слышу странные звуки - всхлипывания с причитаниями.
Онофрий только что приехал со станции, кланяется в землю и плача
приговаривает: "Милые вы мои лошадушки, простите вы меня окаянного. Я вас
зря иногда обижал: подстегну кнутом, когда не надо, и овес на станции
продавал, чтобы выпить - вы, сердешные, шли усталые и голодные, а я пьяный.
Простите меня ради Христа..."
В первые годы коллективизации Онофрий был председателем Косминского
колхоза, но года через два его не переизбрали, и он ушел в пастухи. И как
был доволен!
Старший брат его Семен Бубнов был мужик с воображением. Любил работать
ночным сторожем или пасти "ночное", чтобы все было цело и никто не
воровал... Зато когда напьется, поколачивал свою старуху мать, бабушку
Варвару, приговаривая: "Какое ты имела право, растудыть твою мать, меня
родить такого несчастного? За то и бью, что родить родила, а счастья не
дала. Всех убью, кто родил несчастных. Несчастных не должно быть на земле".
Я это сам видел и слышал...
С Бубновыми и со всеми другими мужиками из Косминки и Алабухи в
детстве, да и позднее, мне всегда было интересно. Я знал все их нужды, знал
по имени всех их ребятишек, а их много было. И они все считали меня за
своего и потому в начале революции даже выбрали меня гласным в волостную
Земскую единицу, которой так и не пришлось существовать... А в 18-м году
постановили принять меня в общество и выделить мне земельный надел. Но не
пришлось...
Много на Алабухе было интересных крестьян. Иван Серов, хорошо помнивший
крепостное право, интересно рассказывал про то время и про помещика
Сабурова, Сергей Абрамов Свистунов - рослый красавец, чрезвычайно
рассудительный и много других. Память моя ясно сохранила образы всех
крестьян Косминки и Алабухи. Самое мое любимое времяпрепровождение летом в
детстве и юности было часами беседовать с ними и слушать их рассказы, многие
- высокохудожественные. Там, с ними я чувствовал себя дома и на месте".
Естественно, что общественные взгляды и жизненные планы гимназиста
старших классов Николая Родионова были связаны с защитой интересов крестьян.
Сохранились его записные книжки того периода под общим заголовком "Думы и
размышления". Вот несколько фрагментов из этих записей. Например от 11 марта
1906 года на тему "Крестьяне и земство":
"Говорят, что теперь крестьянин имеет свою собственность - землю. В чем
различие, спрошу я, между правом на землю до освобождения и после? Разница
только та, что раньше крестьянин платил оброк только одному своему
господину, теперь он платит за ту же землю... различные налоги, подати и
оброки в гораздо большем размере, чем раньше: и своему бывшему господину за
выкуп земли и всем ступеням пресловутой бюрократической лестницы..."
И далее: "Но вот тот же светлый Император возвестил новую реформу -
учреждение Земства. Вот Земство возникло, но недолго оно устояло на своей
высоте. Вскоре его начали угнетать со всех сторон, урезывать и стеснять.
Подлым бюрократам стало досадно на Земство, что благодаря ему простой народ
просыпается от своего векового сна. И вот бюрократия придумала учреждение
Земских Начальников, то есть таких же, назначенных властью чиновников,
только под маской Земства... Правительство дало им такое громкое название,
чтобы подорвать авторитет Земства. Но это не удалось руководителям нашей
родины! Народ возненавидел Земских Начальников, но авторитет Земства не
упал, а, наоборот, возвысился, так как нашлись у нас на Руси честные люди,
которые, невзирая ни на какие препятствия, стали крепко на намеченном пути,
взялись за дело горячо и мужественно отстаивают земские крестьянские
интересы".
...В записи от 10 августа того же года гимназист Родионов размышляет о
разных категориях людей:
К первому разряду он относит тех, "у которых нет никакой духовной
жизни, они живут весело, пьют, спят, едят и во всем уподобляются животным".
Ко второму - людей, "которые заботятся только о своих домашних делах, им нет
дела до того, что совершается вокруг них в государстве и во всем мире... они
не сознают, что все человечество идет вперед, и чем больше будет людей,
заинтересованных общественной жизнью, тем будет лучше для них самих, так как
весь народ будет более цивилизован и потому гораздо более чувствителен к
нуждам своего ближнего..."
"К третьему разряду я причисляю людей, которые руководят всем движением
вперед; эти люди живут именно так, как требовал отче наш Господь... Они
стараются искоренить всю неправду, приносящую вред родному народу. Конечно,
эти люди больше всех достойны уважения. Но надо заметить, что подобные люди
чаще встречаются в обеспеченных классах. Чуть только они начнут беднеть, как
сейчас же забывают свою чистую, праведную идею и погружаются в мелкие дрязги
материального существования.
Полное уважение я могу иметь только к тем людям, которые, несмотря ни
на какие невзгоды, продолжают стойко и крепко держаться своего пути. Но
таких людей незначительное количество. Чтобы быть таким человеком надо много
характера. Подготовиться к чистой, честной жизни очень трудно...
Неужели я не сумею себя перевоспитать и подготовить к моему идеалу
настоящего гражданина?"
Запись от 15 декабря 1907 года, озаглавленная "Почему я кадет" сделана
под впечатлением событий 1905 года, манифеста 17 октября, созыва 1-й
Государственной Думы, ее разгона и суда над депутатами (все это подробно
описано). Запись заканчивается так:
"Первая Дума дала первый толчок для моего развития, бросила первые
семена добра и правды в блуждающую и начинающую отчаиваться душу. Я твердо
уверен, что не только на одного меня она произвела такое спасительное
действие. Быть может десятки, сотни людей она вывела на правильный путь. И в
этом ее великая заслуга перед Русским Народом вообще и молодым поколением в
частности".
Есть столь же подробная запись 1908 года с горячим протестом против
смертной казни. Хотя имя Толстого в этой записи не упомянуто, она сделана,
несомненно, под влиянием его взглядов, хорошо известных просвещенной части
русского общества, несмотря на запрет публикации поздних статей писателя.
Интересна запись, сделанная в 1910 году уже студентом Университета,
озаглавленная "Несколько слов о нравственности".
Утверждая, что нравственность есть проявление души человеческой,
Николай Родионов развивает своеобразное доказательство существования души,
как некой внутренней силы, постоянно борющейся с низкими инстинктами
человека. Заключительные строчки статьи звучат так:
"Вот самое основание этой-то силы, которая не позволяет человеку идти,
сообразуясь только со своими внешними интересами, не позволяет пасть
окончательно до степени животного и называют душою".
В Университете Николай Родионов изучает банковское и кредитное дело с
целью воспользоваться этими знаниями для помощи крестьянам. По окончании
работает в Дмитрове инспектором банка по мелкому кредиту, а затем целиком
переключается на работу в Кредитном Союзе кооператоров Московской губернии.
Он разъезжает по деревням, организуя кооперативные товарищества, помогает им
в получении и оформлении кредита в Крестьянском банке, приобретении на паях
сеялок, жаток, молотилок и другого сельскохозяйственного инвентаря,
налаживает сбыт продукции.
В 1920 году Объединенный Совет кооперативов создает Комитет помощи
голодающим Поволжья, куда входит и Николай Сергеевич. В начале февраля 1921
года кооперативное движение в России молодая Советская власть запрещает. В
конце июля членов Комитета помощи голодающим арестовывают, несмотря на
решение X съезда РКП(б) о переходе к НЭП'у (в марте) и декрет СНК,
разрешающий потребительскую кооперацию (в апреле). Николай Сергеевич
проводит 6 недель во внутренней тюрьме на Лубянке. Это пребывание едва не
закончилось трагически. Он подхватил инфекцию, проявившуюся образованием
нарыва под черепом около глаза. К счастью, нарыв прорвался, а у его
сокамерника, заболевшего тем же, воспалительный процесс перешел в гнойный
менингит, от которого тот умер.
Выйдя на свободу 12 сентября, Николай Сергеевич снова с головой
окунается во вновь ожившую кооперативную деятельность.
25 ноября 1921 года в помещении "Артель-союза" собрались деятели
сельскохозяйственной кооперации, чтобы отметить вторую годовщину со дня
смерти одного из зачинателей кооперативного движения в России Г.Е.
Степанищева. Председательствовал на собрании Николай Сергеевич Родионов.
После вступительного слова О.В. Затейщикова о прошлой работе
кооперации, ее смерти и возрождении кооперативного движения, основного
доклада П.В. Всесвятского о деятельности нового Союза кооператоров,
сообщения Н.М. Михеева о работе Высшей крестьянской школы имени Степанищева
и оживленных прений с заключительным словом выступил Николай Сергеевич. В
частности, он сказал (цитирую по дневнику):
"...ночь проходит и чувствуется рассвет, все три оратора указывали на
него...
Вера в этот рассвет у всех нас есть - вера в развитие крестьянской
сельскохозяйственной кооперации. За эти два года мы присутствовали на
похоронах нашего дела и казалось, что то здание, которое мы с такой любовью
строили, вконец уничтожено, растаскано по бревнышкам. Но вот прошло немного
времени и жизнь взяла свое. Тот корень, на котором держалось это здание -
крестьянское трудовое хозяйство, не засох. Сквозь груды мусора и развалин он
дал свежие побеги, молодые ростки, и наша задача дать ему правильное
направление и верное русло.
Сейчас особенно это важно, ибо идет новая жизнь, "атмосфера
искательства" чувствуется всеми, как сказал Николай Михайлович. Конечно, там
в школе, в деревне она сильнее и ярче, но и мы про нее не должны забывать.
Эта "атмосфера искательства" есть основная черта русского народа. Павел
Васильевич отметил другую черту - потребность в добровольном единении.
Позвольте мне отметить еще и третью характерную черту русского
земледельческого народа - долготерпение.
Из соединения этих трех элементов: искательства, единения и
долготерпения создается крепкое, великое здание, которое перенесет и
переборет все невзгоды и ему ничего не страшно..."
И далее, в конце своего выступления:
"Мы идем в эру обновления жизни духовной и жизни хозяйственной. И наша
задача, задача кооператоров, которые не забыли про моральные основы жизни,
найти такую форму хозяйствования, которая соответствовала бы нравственной
жизни. Эту форму можно получить не путем декретов и не путем лицемерного
коммунизма, а только изнутри самого населения, путем его самодеятельности.
Кооперация есть единственная форма хозяйственной деятельности,
соответствующая нравственному сознанию всего человечества и отдельного
человека, так как в ней нет насилия, а в основе ее доверие и любовь. Это нам
надо помнить особенно теперь, когда, как сказал Павел Васильевич, "вся
русская жизнь - сплошная трудность и тяжесть". Давайте же в это верить и с
этой верою вступать в новую работу. Позвольте закончить нашу беседу и мое
слово верою в силу русского народа, как это выразил русский народный поэт
Некрасов:
"Вынес достаточно русский народ!
Вынес и эту "дубину" железную
Вынесет все! И широкую, ясную
Грудью проложит дорогу себе!
Жаль только жить в это время прекрасное
Уж не придется, ни мне, ни тебе".
А может быть и придется! С тех пор, как написаны эти строки, прошло
много лет и я глубоко верю, что нам придется жить "в это время прекрасное",
быть может не мне, но все равно нашему поколению".
Надежды Николая Сергеевича не оправдались. Он с увлечением работал в
"Моссельпромсоюзе", постоянно общался с крестьянами, целиком отдавался
организаторской деятельности. Но в 1928 году эта деятельность оборвалась
вместе с окончанием НЭП'а. Кооперативное движение снова оказалось под
запретом.
(Заканчивая этот абзац, я вдруг ясно увидел яркую картинку из раннего
детства. На глухой боковой стене пятиэтажного дома огромный плакат: "Нигде
кроме, как в Моссельпроме..." А под ним женщина в форменной фуражке с лотка
продает шоколадные тянучки под названием "Нукс". Никогда и нигде я не ел
таких вкусных конфет.)
Для завершения знакомства с Николаем Сергеевичем считаю уместным
посвятить несколько строк его семейной жизни.
В 1812 году он женится на дочери председателя 1-й Государственной Думы
Ольге Сергеевне Муромцевой. Детей в этом браке не было. В 1919 году супруги
расходятся, и Николай Сергеевич соединяет свою судьбу с судьбой дочери
главного хормейстера Большого театра Натальей Ульриховной Авранек. Она
старше его на 3 года и уже была замужем, когда он только оканчивал гимназию.
Талечка Авранек была подругой Оли Муромцевой, и Николя Родионов был тайно
влюблен в нее еще в пору своей ранней юности.
Мужа Наталья Ульриховна потеряла, вероятно, в войну, умер в раннем
детстве и ее первый ребенок. В 1919 году институту брака никто не придавал
серьезного значения, и Николай Сергеевич (ему уже 30 лет) с согласия
родителей Натальи Ульриховны просто поселяется в просторной квартире
Авранеков на Большой Дмитровке, где пройдет вся жизнь семьи Родионовых.
3 апреля 1922 года в ней появляется первенец Сережа, а 29 июля 1925
года - второй сын, Федя. В этом же году умирает от рака отец Николая
Сергеевича.
В 22-м и 23-м годах летом Николай Сергеевич с Натальей Ульриховной и
маленьким Сережей живут в Матвейкове у "кумы" - Пелагеи Андреевны. Там же
они провели и лето 26-го года с обоими сыновьями. Спустя тридцать с лишним
лет Николай Сергеевич такими словами вспоминает эту пору:
"Полная, счастливая жизнь! По утрам косил с крестьянами. Ночевали в
сенном сарае на душистом сене".
В 27-м году летом жили на даче в деревне "Горки", неподалеку от станции
Апрелевка, в доме семьи Кругликовых. Николай Сергеевич каждый день ездил в
Москву в "Мосселькредитсоюз" и возвращался с продуктами и керосином. С
хозяйкой дома Надеждой Осиповной семья Родионовых так сдружилась, что каждое
лето вплоть до начала войны проводила с детьми в Горках. Жили счастливо.
Редко какой мужчина с таким вниманием и любовью присматривается к своим
малышам. Вот, для примера, хотя бы две записи из дневника за 1928 год:
...16 сентября. Горки: "...Вечером ходил в Апрелевку за Талечкой. Чудно
прошлись и побыли вдвоем. Бедная, как ей трудно разрываться между старыми и
малыми. Сегодня опять проводил ее в Москву к больному отцу...
Ужинали с Сергушей вдвоем (у Феди ангина). Он оживленно, с блеском
глазенок мне рассказывал о своих делах: о том, как тетя Надя кормит из соски
поросеночка, "совсем как мы Федю кормили", какие глубокие рвы у тигров в
Зоологическом саду, о клетках обезьян, автомобилях, аэропланах. Я плохо его
слушал, но ужасно был рад его обществу. Сейчас они оба вот тут спят и
похрапывают".
...28 декабря: "Дети радуют, развиваются и на глазах становятся людьми.
Сережа умный, тонкий, скрытный, покорный и углубленный в себя; доброта - его
основное свойство, которое все покрывает. Федя живой, яркий, настойчивый,
ласковый - все наружу - и стремительный. Тоже добрый, уже с юмором, с быстро