Страница:
поняли, что чувство патриотизма, которое одно поддерживает это орудие
насилия, есть чувство грубое, вредное, стыдное и дурное, а главное -
безнравственное".
"Патриотизма и правительство", 1900 /90, 437/
3. Возможно ли общество без государства?
Итак, Толстой считает необходимым упразднить государство, ликвидировать
централизованную власть правительства. Оставим пока в стороне вопрос о том,
как он предлагает добиваться этого, и посмотрим, может ли существовать
общество без государства. Предположим даже, что правительства исчезли
одновременно во всех странах и потому угрозы нападения извне не существует.
Что за общественное устройство может придти на смену государству?
Многонациональные объединения в отсутствии центральной власти,
возможно, распадутся, но связь людей, говорящих на одном языке, традиционные
экономические и культурные связи, консолидирующие каждый народ, должны
остаться. Для упорядочения этих связей нужны признанные всеми правила
взаимоотношения людей - законы, способы разрешения возможных конфликтов,
т.е. суд, необходима организация финансов, транспорта, средств связи,
общественных работ, обмена информацией, народного образования и т.п.
Наконец, надо обеспечить безопасность граждан, защиту их личной свободы и
имущества от посягательства преступных элементов, т.е. нужна полиция. Не
означает ли все это необходимость государственного устройства и
центрального, обладающего определенной властью правительства? Толстой так не
считает:
"Говорят, что без правительств не будет тех учреждений:
просветительных, воспитательных, общественных, которые нужны для всех.
Но почему же предполагать это? Почему думать, что неправительственные
люди не сумеют сами для себя устроить свою жизнь так же хорошо, как ее
устраивают не для себя, а для других правительственные люди?
Мы видим, напротив, что в самых разнообразных случаях жизни в наше
время люди устраивают сами свою жизнь без сравнения лучше, чем ее устраивают
для них правящие ими люди. Люди без всякого вмешательства правительства, и
часто несмотря на вмешательство правительства, составляют всякого рода
общественные предприятия - союзы рабочих, кооперативные общества, компании
железных дорог, артели, синдикаты. Если для общественного дела нужны сборы,
то почему же думать, что без насилия свободные люди не сумеют добровольно
собрать нужные средства и учредить все то, что учреждается посредством
податей, если только эти учреждения для всех полезны? Почему думать, что не
могут быть суды без насилия? Суд людей, которым доверяют судящиеся, всегда
был и будет и не нуждается в насилии. Мы так извращены долгим рабством, что
не можем себе представить управление без насилия. Но это неправда. Русские
общины, переселяясь в отдаленные края, где наше правительство не вмешивается
в их жизнь, устраивают сами свои сборы, свое управление, свой суд, свою
полицию и всегда благоденствуют до тех пор, пока правительственное насилие
не вмешивается в их управление".
"Единое на потребу. О государственной власти", 1905 /36, 186/
Возможность свободной общественной организации Толстой мыслил себе
отнюдь не только в локально ограниченных масштабах общины:
"Весьма вероятно, что общины эти не будут жить обособленно и войдут
между собой, вследствие единства экономических, племенных или религиозных
условий, в новые свободные соединения, но совершенно иные, чем прежние -
государственные, основанные на насилии".
"Конец века", 1905 /36, 263/
Итак, Толстой полагает, что основанную на насилии государственную
власть может заменить развернутая в масштабе целого народа общественная, как
бы мы теперь сказали, самодеятельная организация. Возможно ли это? Какие
формы примет такая организация? Будут ли ее граждане выполнять общественные,
в том числе полицейские и судебные, функции поочередно, в порядке своего
рода дежурства, на время которого общество будет брать их на свое
содержание? Или же необходимость определенной профессиональной подготовки
заставит создать некую, более или менее стабильную, общественную структуру,
в первую очередь региональную, находящуюся под действенным контролем
общества? Как гарантировать, что эта структура не станет над обществом?
Толстой не предлагает конкретных рецептов и схем. Он пишет:
"Условия нового строя жизни не могут быть известны нам, потому что они
должны быть выработаны нами же. Только в этом и жизнь, чтобы познавать
неизвестное и сообразовывать с этим новым познаванием свою деятельность".
"Царство божье внутри вас", 1893 /28, 208/
и спустя тридцать лет, уже в конце жизни:
"...люди и общества идут к неведомому не переставая, изменяясь не
вследствие составления рассудочных планов некоторых людей о том, каково
должно быть это изменение, а вследствие вложенного во всех людей стремления
приближения к нравственному совершенству, достигаемому бесконечно
разнообразной деятельностью миллионов и миллионов человеческих жизней. И
потому те условия, в которые станут между собой люди, те формы, в которые
сложится общество людей, зависят только от внутренних свойств людей, а никак
не от предвидения людьми той или иной формы жизни, в которую им желательно
сложиться".
"О значении русской революции", 1906 /36, 353/
Интересно отметить, что отрицая, как мы увидим ниже, все виды
общественной деятельности и политической борьбы, направленной на заранее
определенное переустройство общества, Толстой в конце жизни очень
сочувственно относится к возникавшей в то время в России кооперации:
"Кооперативная деятельность, - учреждение кооперативов, участие в них,
- есть единственная общественная деятельность, в которой в наше время может
участвовать нравственный, уважающий себя человек".
Из письма проф. Тотомианцу, 1910 /81, 66/
Заметим в скобках, что в качестве одной из моделей массовой
неправительственной организации в наше время наверное можно было бы
рассмотреть профсоюзные организации на Западе. Зачатки такой организации
можно усмотреть и в самодеятельных, пока что в нашей стране очень
ограниченных, товариществах, как, например, КСП /клуб студенческой песни/. И
не этих ли свободных форм общественной организации инстинктивно ищет наша
молодежь в столь популярных у нее самодеятельных туристских походах?
Из цитированного выше отрывка видно, что Толстой допускает
существование в обществе без государства институтов полиции и суда, а
следовательно насилия - хотя бы в интересах самозащиты общества от
преступных элементов. А как же с христианской заповедью непротивления злу
насилием? Еще в 1890 г. Толстой писал:
"...вместо того, чтобы понимать что сказано: злом или насилием не
противься злу или насилию, понимается /мне даже кажется нарочно/, что
сказано: не противься злу, т.е. потакай злу, будь к нему равнодушен, тогда
как противиться злу, бороться с ним есть единственная внешняя задача
христианства, и что правилом о непротивлении злу сказано каким образом
бороться со злом самым успешным образом. Сказано: вы привыкли бороться со
злом насилием, отплатой. Это нехорошее, дурное средство. Самое лучшее
средство - не отплатой, а добром".
Из письма одному из друзей /по биогр. - Бирюкова/
Это, по-видимому, следует понимать так. Наиболее эффективный, дающий
необратимые результаты способ искоренения зла - не наказание, а воспитание,
убеждение, основанное на добром отношении к людям. Однако в качестве
переходной меры Толстой допускает насилие, но не как возмездие, а лишь как
средство ограничения возможности зла. Замена насилия воспитанием произойдет
постепенно:
"Принцип непротивления злу насилием, состоящий в замене грубой силы
убеждением, может быть только свободно принят. И в той мере, в какой он
свободно принимается людьми и прилагается к жизни, т.е. в той мере, в
которой люди отрекаются от насилия и устанавливают свои отношения на
разумном убеждении, - только в той мере и совершается истинный прогресс в
жизни человечества".
Из предисловия к биографии Гаррисона, 1904 /36, 99/
Но что значит "свободно принят"? Что такое свобода в общественном
понимании этого слова? Может ли человек, живя в обществе, быть свободным и
при этом не стеснять свободу других людей? Необходимость определенного
ограничения личной свободы в интересах общества очевидна. Вопрос в том, что
обуславливает это ограничение. Если закон, угрожающий наказанием, то это, по
мнению Толстого, не свобода. Он верит в возможность добровольного, разумного
самоограничения:
"Для того, чтобы люди могли жить общей жизнью, не угнетая одни других,
нужны не учреждения, поддерживаемые силою, а такое нравственное состояние
людей, при котором люди по внутреннему убеждению, а не по принуждению,
поступали бы с другими так, как они хотят, чтобы поступали с ними".
"К политическим деятелям", 1903 /35, 210/
В понятие свободы Толстой вкладывает совсем иной смысл, чем
революционеры:
"Под свободой революционеры понимают то же, что под этим словом
разумеют и те правительства, с которыми они борятся, а именно: огражденное
законом /закон же утверждается насилием/ право каждого делать то, что не
нарушает свободу других... или, строго и точно выражаясь, свобода по этому
определению, есть одинаковое для всех, под страхом наказания, запрещение
совершения поступков, нарушающих то, что признано правом людей. И потому то,
что по этому определению считается свободой, есть в большей мере случаев
нарушение свободы людей..."
Толстой утверждает, что...
"Свобода есть отсутствие стеснения. Свободен человек только тогда,
когда никто не воспрещает ему известные поступки под угрозой насилия...
Истинно свободны могут быть люди только тогда, когда они все одинаково
убеждены в бесполезности, незаконности насилия и подчиняются установленным
правилам не вследствие насилия или угрозы его, а вследствие разумного
убеждения".
Предисловие к статье В.Г. Черткова "О революции", 1904 /36, 152/
И начинается свобода с познания и признания истины:
"Человек, не свободный в своих поступках, всегда чувствует себя
свободным в том, что служит причиной его поступков, - в признании или
непризнании истины".
"Царство божье внутри вас", 1893 /28, 279/
4. Необходимость религии
В только что цитированных отрывках Толстой говорит о том, что люди
смогут построить истинно свободное общество только тогда, когда все они
будут "одинаково убеждены" в правильности некоторых основных принципов. Но
как возникнет такое всеобщее разумное убеждение, такое высокое и
доминирующее нравственное состояние людей? Быть может из осознания ими их
общих интересов, общего блага? В это Толстой не верит:
"...власть может быть уничтожена только разумным сознанием людей. Но в
чем должно состоять это сознание? Анархисты полагают, что это сознание может
быть основано на соображениях об общем благе, справедливости, прогрессе или
личном интересе людей. Но, не говоря уже о том, что все эти основы
несогласны между собой, самые определения того, в чем состоит общее благо,
справедливость, прогресс или личный интерес, понимается людьми бесконечно
разнообразно. Поэтому невозможно предполагать, чтобы люди, несогласные между
собой и различно понимающие те основы, во имя которых они противятся власти,
могли бы уничтожить столь твердо установленную и искусно защищающую себя
власть. Предположение же о том, что соображения об общем благе,
справедливости или законе прогресса могут быть достаточны для того, чтобы
люди, освободившись от власти, но не имеющие никакой причины для того, чтобы
жертвовать своим личным благом благу общему, сложились бы в справедливые, не
нарушающие взаимную свободу условия, еще более неосновательно".
"К политическим деятелям", 1903 /35, 207/
Так как же, все таки, могут возникнуть одинаковая убежденность и
высокое нравственное состояние людей? Толстой считает, что они могут
возникнуть на основе одинакового для всех личного понимания каждым человеком
смысла жизни и его места в ней, из которого вытекает и его нравственная
позиция. Это понимание Толстой называет религией. Оно шире, чем вера,
например, вера в бога, хотя может и включать ее. По определению Толстого:
"Религия есть известное, установленное человеком отношение своей
отдельной личности к бесконечному миру или началу его. Нравственность же
есть всегдашнее руководство жизни, вытекающее из этого отношения".
"Религия и нравственность", 1893 /39, 26/
Если эта религия такова, что из нее естественно вытекает свободное
сообщество людей, то такое сообщество приобретает прочный фундамент:
"Только бы люди, желающие служить... своим ближним, поняли, что
человечество движется не животными требованиями, а духовными силами, и что
главная движущая человечество сила есть религия, т.е. определение смысла
жизни и вследствие этого смысла различение хорошего от дурного и важного от
неважного".
"Неужели это так надо?", 1900 /34, 237/
Если все члены общества, а в мыслимом пределе - все люди на земле или,
хотя бы, большинство людей, лично для себя принимают одну и ту же религию,
то она становится общественной или даже общечеловеческой религией - общим
для всех жизнепониманием:
"...человечеству нельзя уже, при совершившихся разнообразных
изменениях: и густоты населения, и установившегося общения между разными
народами, и усовершенствования способов борьбы с природой, и накопления
знаний, - продолжать понимать жизнь по-прежнему, а необходимо установить
новое жизнепонимание, из которого вытекла бы и деятельность, соответствующая
тому новому состоянию, в которое оно вступило или вступает...
Установление этого, свойственного человечеству в тех новых условиях, в
которые оно вступает, жизнепонимания и вытекающей из него деятельности и
есть то, что называется религия.
И потому религия... не есть... явление, когда-то сопутствовавшее
развитию человечества, но потом пережитое им, а есть всегда присущее жизни
человечества явление, и в наше время столь же неизбежно присущее, как во
всякое другое время... религия всегда есть определение деятельности
будущего, а не прошедшего".
"Царство божье внутри вас", 1893 /28, 68/
Таким образом главной задаче человечества, и в первую очередь, его
мыслящей, просвещенной части, является выработка и распространение нового
жизнепонимания - новой религии:
"Для того, чтобы люди нашего времени одинаково поставили себе вопрос о
смысле жизни и одинаково ответили на него, нужно только людям, считающим
себя просвещенными, перестать думать и внушать другим поколениям, что
религия есть атавизм, пережиток прошедшего дикого состояния, и что для
хорошей жизни людей достаточно распространения образования, то есть самых
разнообразных знаний, которые как-то приведут людей к справедливости и
нравственной жизни, а понять, что для доброй жизни людей необходима
религия".
"Одумайтесь", 1904 /36, 127/
Потребность в религии более или менее ощущается всеми, но, как это
всегда бывало в истории, должны найтись люди, которые сумеют ответить на эту
потребность - сформулировать основные положения новой религии:
"Сущность религии в свойстве людей пророчески предвидеть и указывать
тот путь жизни, по которому должно идти человечество... Свойство этого
провидения... в большей или меньшей степени обще всем людям, но всегда во
все времена были люди, в которых это свойство проявлялось с особенной силой,
и люди эти ясно и точно выражали то, что смутно чувствовали все люди, и
устанавливали новое понимание жизни, из которого вытекала иная, чем прежняя,
деятельность на многие сотни и тысячи лет".
"Царство божье внутри вас", 1893 /28, 69/
Без религии, без общего для всех гуманистического жизнепонимания,
технический прогресс человечества может оказаться для него гибельным. Эта
мысль, высказанная Толстым 80 лет назад, звучит пророчеством:
"Лишенные религии люди, обладая огромной властью над силами природы,
подобны детям, которым дали бы для игры порох или гремучий газ. Глядя на то
могущество, которым пользуются люди нашего времени, и на то, как они
употребляют его, чувствуется, что по степени своего нравственного развития
люди не имеют права не только на пользование железными дорогами, паром,
электричеством, телефоном, фотографиями, беспроволочными телеграфами, но
даже простым искусством обработки железа и стали, потому что все эти
усовершенствования и искусства они употребляют только на удовлетворение
своих похотей, на забавы, разврат и истребление друг друга.
Что же делать? Отбросить все те усовершенствования жизни, все то
могущество, которое приобрело человечество? Забыть то, что оно узнало?
Невозможно. Как ни зловредно употребляются эти умственные приобретения, они
все-таки приобретения и люди не могут забыть их. Изменить те соединения
народов, которые образовывались веками и установить новые? Придумать такие
новые учреждения, которые помешали бы меньшинству обманывать и
эксплуатировать большинство? Распространить знания? Все это испробовано и
делается с большим усердием. Все эти мнимые приемы исправления составляют
главное средство самозабвения, отвлечения себя от сознания неизбежной
гибели. Изменяются границы государств, изменяются учреждения,
распространяются знания, но люди в других пределах, с другими учреждениями,
с увеличенными знаниями остаются теми же зверями, готовыми всякую минуту
разорвать друг друга, или теми рабами, какими всегда были и будут, пока
будут руководиться не религиозным сознанием, а страстями, рассудком и
посторонними внушениями".
"Одумайтесь", 1904 /36, 123/
Что же это за религия? Как отыскать, сформулировать ее основные
положения? И кто же это сделает? Толстой считает, что искать нечего, что эти
основные положения, пригодные и необходимые нам, современным людям, были уже
сформулированы в учении Христа, в религии ранних христиан:
"Среди разработанности религиозных правил еврейства... и среди
римского, выработанного до великой степени совершенства, законодательства
явилось учение, отрицавшее не только всякие божества, - всякий страх перед
ними, всякие гадания и веру в них, но и всякие человеческие учреждения и
всякую необходимость в них.
Вместо всяких правил прежних исповеданий, учение это выставляло только
образец внутреннего совершенства, истины и любви в лице Христа и последствие
этого внутреннего совершенства, достигаемого людьми, - т.е. внешнее
совершенство... при котором все люди разучатся враждовать, будут все научена
богом и соединены любовью".
"Царство божье среди вас", 1893 /28, 40/
Беда в том, что сущность христианского учения была искажена, заменена
церковью на религию прямо противоположную /см. ч. 1/ и тем было на два
тысячелетия задержано нравственное развитие человечества:
"...основная причина бедствий теперешнего человечества не во внешних
материальных причинах - не в политических, не в экономических условиях, а в
извращении христианской религии - в замене истин, нужных человечеству и
соответствующих его теперешнему возрасту, собранием бессмысленных нелепостей
и кощунств, называемых церковной верой, посредством которых нехорошее
считается хорошим и неважное - важным, и наоборот: хорошее - нехорошим и
важное - неважным".
"Неужели это так надо?", 1900 /34, 237/
Для масштаба мыслей Толстого два истекших тысячелетия не изменили
сущности главной проблемы установления свободной и разумной совместной жизни
людей на земле. По его мнению то дело, которое было начато Христом, пройдя
через все ужасы насилия и ненависти, может начать реализовываться сейчас,
когда человечество осознает себя стоящим на краю пропасти:
"Думаю, что именно теперь начал совершаться тот великий поворот,
который готовился почти 2000 лет во всем христианском мире, переворот,
состоящий в замене извращенного христианства и основанной на нем власти
одних людей и рабства других - истинным христианством и основанным на нем
признанием равенства всех людей и истинной, свойственной разумным существам
свободой всех людей.
Внешние признаки этого я вижу в напряженной борьбе сословий во всех
народах, в холодной жестокости богачей, в озлоблении и отчаянии бедных; в
безумном, бессмысленном, все растущем вооружении всех государств друг против
друга; в распространении неосуществимого, ужасающего по своему деспотизму и
удивительному по своему легкомыслию учения социализма; в ненужности и
глупости возводимых в наиважнейшую духовную деятельность праздных
рассуждений и исследований, называемых наукой; в болезненной развращенности
и бессодержательности искусства во всех его проявлениях; главное же... в
сознательном отрицании всякой религии и замене ее признанием законности
подавления слабых сильными и потому в полном отсутствии каких бы то ни было
разумных руководящих начал жизни".
"Конец века", 1905 /36, 232/
Здесь уместно процитировать хотя бы два небольших фрагмента из
размышлений Толстого о назначении искусства, которым он посвятил целый
трактат:
"Назначение искусства в наше время - в том, чтобы перевести из области
рассудка в область чувства истину о том, что благо людей в их единении между
собой и в установлении на место царствующего теперь насилия то царство
Божие, т.е. любви, которое представляется всем нам высшей целью жизни
человечества".
"Что такое искусство?", 1897 /30, 195/
"Есть сердечная, духовная работа, облеченная в мысли. Эта - настоящая и
эту любят... И есть работа мысли без сердца, а с чучелой вместо сердца, это
то, чем полны журналы и книги".
Из дневника, 1895 /53, 23/
Усматривая единственный путь спасения человечества в восстановлении и
распространении религии добра, любви и терпимости, Толстой апеллирует не к
слепой вере, а к разумному началу:
"Все движение жизни - что называют прогрессом - есть все большее и
большее объединение людей в уясненном разумом определении цели, назначения
жизни и средств исполнения этого назначения. Разум есть сила, которая дана
человеку для указания направления жизни.
В наше время цель жизни, указанная разумом, состоит в единении людей и
существ; средства же для достижения этой цели, указанные разумом, состоят в
уничтожении суеверий, заблуждений и соблазнов, препятствующих проявлению в
людях основного свойства их жизни - любви".
Из письма М.О. Меньшикову, 1895 /68, 197/
Общественная позиция Толстого смыкается с его представлением о
нравственной основе жизни, как оно было раскрыто выше /ч. I/. В трактате
"Царство божье среди вас" он проводит мысль, что любовь, заинтересованную в
объекте любви, направленную на него, человек легко может перенести на свою
семью, на небольшой, связанный взаимными интересами, коллектив людей,
труднее - на целый народ. Любить такой неохватимый объект, как государство,
почти невозможно, а любовь к человечеству - бессмыслица уже по одному тому,
что это - фикция, не имеющая реальных границ. Но человек может с добротой и
любовью относиться к людям, с которыми его сталкивает жизнь, не потому, что
они принадлежат к какой-либо категории, а потому, что таково его разумное
жизнепонимание - его религия.
5. Не политическая борьба, а воспитание нравственности
Итак, Толстой утверждает, что государство - зло, а правительство -
инструмент насилия, порабощения большинства граждан. Но быть может это -
только имевшая место до сих пор практика и все-таки можно представить себе
государство, управляемое гуманным правительством? Конечно, прежние
правительства добровольно не откажутся от своей власти, но их можно
попытаться свергнуть путем политической борьбы, а если потребуется, то силой
оружия. Толстой считает, что ничего хорошего из этого получиться не может.
Он убежден, что...
"Истинное социальное улучшение может быть достигнуто только
религиозным, нравственным совершенствованием всех отдельных личностей.
Политическая же агитация, ставя перед отдельными личностями губительную
иллюзию социальных улучшений посредством изменения внешних форм, обыкновенно
останавливает истинный прогресс".
Из письма в редакцию американской газеты, 1904 /36, 156/
И не только останавливает, но в нравственном плане нередко
оборачивается регрессом:
"...для того, чтобы положение людей стало лучше, надо, чтобы сами люди
стали лучше... Для того же, чтобы люди становились лучше надо, чтобы они все
больше и больше обращали внимание на себя, на свою внутреннюю жизнь. Внешняя
же общественная деятельность, в особенности общественная борьба, всегда
отвлекает внимание людей от внутренней жизни и потому всегда, неизбежно
развращая людей, понижает уровень общественной нравственности... самые
безнравственные части общества все больше и больше выступают наверх и
устанавливается безнравственное общественное мнение, разрешающее и даже
одобряющее преступления..."
"Правительству, революционерам и народу" /36, 308/
Причина этого кроется в том, что выступая на борьбу с общественным злом
во имя социальной справедливости, политические деятели и партии никогда не
могут объединить под своими знаменами всех граждан в силу того, что
представления разных по социальному положению групп людей о том, что есть
насилия, есть чувство грубое, вредное, стыдное и дурное, а главное -
безнравственное".
"Патриотизма и правительство", 1900 /90, 437/
3. Возможно ли общество без государства?
Итак, Толстой считает необходимым упразднить государство, ликвидировать
централизованную власть правительства. Оставим пока в стороне вопрос о том,
как он предлагает добиваться этого, и посмотрим, может ли существовать
общество без государства. Предположим даже, что правительства исчезли
одновременно во всех странах и потому угрозы нападения извне не существует.
Что за общественное устройство может придти на смену государству?
Многонациональные объединения в отсутствии центральной власти,
возможно, распадутся, но связь людей, говорящих на одном языке, традиционные
экономические и культурные связи, консолидирующие каждый народ, должны
остаться. Для упорядочения этих связей нужны признанные всеми правила
взаимоотношения людей - законы, способы разрешения возможных конфликтов,
т.е. суд, необходима организация финансов, транспорта, средств связи,
общественных работ, обмена информацией, народного образования и т.п.
Наконец, надо обеспечить безопасность граждан, защиту их личной свободы и
имущества от посягательства преступных элементов, т.е. нужна полиция. Не
означает ли все это необходимость государственного устройства и
центрального, обладающего определенной властью правительства? Толстой так не
считает:
"Говорят, что без правительств не будет тех учреждений:
просветительных, воспитательных, общественных, которые нужны для всех.
Но почему же предполагать это? Почему думать, что неправительственные
люди не сумеют сами для себя устроить свою жизнь так же хорошо, как ее
устраивают не для себя, а для других правительственные люди?
Мы видим, напротив, что в самых разнообразных случаях жизни в наше
время люди устраивают сами свою жизнь без сравнения лучше, чем ее устраивают
для них правящие ими люди. Люди без всякого вмешательства правительства, и
часто несмотря на вмешательство правительства, составляют всякого рода
общественные предприятия - союзы рабочих, кооперативные общества, компании
железных дорог, артели, синдикаты. Если для общественного дела нужны сборы,
то почему же думать, что без насилия свободные люди не сумеют добровольно
собрать нужные средства и учредить все то, что учреждается посредством
податей, если только эти учреждения для всех полезны? Почему думать, что не
могут быть суды без насилия? Суд людей, которым доверяют судящиеся, всегда
был и будет и не нуждается в насилии. Мы так извращены долгим рабством, что
не можем себе представить управление без насилия. Но это неправда. Русские
общины, переселяясь в отдаленные края, где наше правительство не вмешивается
в их жизнь, устраивают сами свои сборы, свое управление, свой суд, свою
полицию и всегда благоденствуют до тех пор, пока правительственное насилие
не вмешивается в их управление".
"Единое на потребу. О государственной власти", 1905 /36, 186/
Возможность свободной общественной организации Толстой мыслил себе
отнюдь не только в локально ограниченных масштабах общины:
"Весьма вероятно, что общины эти не будут жить обособленно и войдут
между собой, вследствие единства экономических, племенных или религиозных
условий, в новые свободные соединения, но совершенно иные, чем прежние -
государственные, основанные на насилии".
"Конец века", 1905 /36, 263/
Итак, Толстой полагает, что основанную на насилии государственную
власть может заменить развернутая в масштабе целого народа общественная, как
бы мы теперь сказали, самодеятельная организация. Возможно ли это? Какие
формы примет такая организация? Будут ли ее граждане выполнять общественные,
в том числе полицейские и судебные, функции поочередно, в порядке своего
рода дежурства, на время которого общество будет брать их на свое
содержание? Или же необходимость определенной профессиональной подготовки
заставит создать некую, более или менее стабильную, общественную структуру,
в первую очередь региональную, находящуюся под действенным контролем
общества? Как гарантировать, что эта структура не станет над обществом?
Толстой не предлагает конкретных рецептов и схем. Он пишет:
"Условия нового строя жизни не могут быть известны нам, потому что они
должны быть выработаны нами же. Только в этом и жизнь, чтобы познавать
неизвестное и сообразовывать с этим новым познаванием свою деятельность".
"Царство божье внутри вас", 1893 /28, 208/
и спустя тридцать лет, уже в конце жизни:
"...люди и общества идут к неведомому не переставая, изменяясь не
вследствие составления рассудочных планов некоторых людей о том, каково
должно быть это изменение, а вследствие вложенного во всех людей стремления
приближения к нравственному совершенству, достигаемому бесконечно
разнообразной деятельностью миллионов и миллионов человеческих жизней. И
потому те условия, в которые станут между собой люди, те формы, в которые
сложится общество людей, зависят только от внутренних свойств людей, а никак
не от предвидения людьми той или иной формы жизни, в которую им желательно
сложиться".
"О значении русской революции", 1906 /36, 353/
Интересно отметить, что отрицая, как мы увидим ниже, все виды
общественной деятельности и политической борьбы, направленной на заранее
определенное переустройство общества, Толстой в конце жизни очень
сочувственно относится к возникавшей в то время в России кооперации:
"Кооперативная деятельность, - учреждение кооперативов, участие в них,
- есть единственная общественная деятельность, в которой в наше время может
участвовать нравственный, уважающий себя человек".
Из письма проф. Тотомианцу, 1910 /81, 66/
Заметим в скобках, что в качестве одной из моделей массовой
неправительственной организации в наше время наверное можно было бы
рассмотреть профсоюзные организации на Западе. Зачатки такой организации
можно усмотреть и в самодеятельных, пока что в нашей стране очень
ограниченных, товариществах, как, например, КСП /клуб студенческой песни/. И
не этих ли свободных форм общественной организации инстинктивно ищет наша
молодежь в столь популярных у нее самодеятельных туристских походах?
Из цитированного выше отрывка видно, что Толстой допускает
существование в обществе без государства институтов полиции и суда, а
следовательно насилия - хотя бы в интересах самозащиты общества от
преступных элементов. А как же с христианской заповедью непротивления злу
насилием? Еще в 1890 г. Толстой писал:
"...вместо того, чтобы понимать что сказано: злом или насилием не
противься злу или насилию, понимается /мне даже кажется нарочно/, что
сказано: не противься злу, т.е. потакай злу, будь к нему равнодушен, тогда
как противиться злу, бороться с ним есть единственная внешняя задача
христианства, и что правилом о непротивлении злу сказано каким образом
бороться со злом самым успешным образом. Сказано: вы привыкли бороться со
злом насилием, отплатой. Это нехорошее, дурное средство. Самое лучшее
средство - не отплатой, а добром".
Из письма одному из друзей /по биогр. - Бирюкова/
Это, по-видимому, следует понимать так. Наиболее эффективный, дающий
необратимые результаты способ искоренения зла - не наказание, а воспитание,
убеждение, основанное на добром отношении к людям. Однако в качестве
переходной меры Толстой допускает насилие, но не как возмездие, а лишь как
средство ограничения возможности зла. Замена насилия воспитанием произойдет
постепенно:
"Принцип непротивления злу насилием, состоящий в замене грубой силы
убеждением, может быть только свободно принят. И в той мере, в какой он
свободно принимается людьми и прилагается к жизни, т.е. в той мере, в
которой люди отрекаются от насилия и устанавливают свои отношения на
разумном убеждении, - только в той мере и совершается истинный прогресс в
жизни человечества".
Из предисловия к биографии Гаррисона, 1904 /36, 99/
Но что значит "свободно принят"? Что такое свобода в общественном
понимании этого слова? Может ли человек, живя в обществе, быть свободным и
при этом не стеснять свободу других людей? Необходимость определенного
ограничения личной свободы в интересах общества очевидна. Вопрос в том, что
обуславливает это ограничение. Если закон, угрожающий наказанием, то это, по
мнению Толстого, не свобода. Он верит в возможность добровольного, разумного
самоограничения:
"Для того, чтобы люди могли жить общей жизнью, не угнетая одни других,
нужны не учреждения, поддерживаемые силою, а такое нравственное состояние
людей, при котором люди по внутреннему убеждению, а не по принуждению,
поступали бы с другими так, как они хотят, чтобы поступали с ними".
"К политическим деятелям", 1903 /35, 210/
В понятие свободы Толстой вкладывает совсем иной смысл, чем
революционеры:
"Под свободой революционеры понимают то же, что под этим словом
разумеют и те правительства, с которыми они борятся, а именно: огражденное
законом /закон же утверждается насилием/ право каждого делать то, что не
нарушает свободу других... или, строго и точно выражаясь, свобода по этому
определению, есть одинаковое для всех, под страхом наказания, запрещение
совершения поступков, нарушающих то, что признано правом людей. И потому то,
что по этому определению считается свободой, есть в большей мере случаев
нарушение свободы людей..."
Толстой утверждает, что...
"Свобода есть отсутствие стеснения. Свободен человек только тогда,
когда никто не воспрещает ему известные поступки под угрозой насилия...
Истинно свободны могут быть люди только тогда, когда они все одинаково
убеждены в бесполезности, незаконности насилия и подчиняются установленным
правилам не вследствие насилия или угрозы его, а вследствие разумного
убеждения".
Предисловие к статье В.Г. Черткова "О революции", 1904 /36, 152/
И начинается свобода с познания и признания истины:
"Человек, не свободный в своих поступках, всегда чувствует себя
свободным в том, что служит причиной его поступков, - в признании или
непризнании истины".
"Царство божье внутри вас", 1893 /28, 279/
4. Необходимость религии
В только что цитированных отрывках Толстой говорит о том, что люди
смогут построить истинно свободное общество только тогда, когда все они
будут "одинаково убеждены" в правильности некоторых основных принципов. Но
как возникнет такое всеобщее разумное убеждение, такое высокое и
доминирующее нравственное состояние людей? Быть может из осознания ими их
общих интересов, общего блага? В это Толстой не верит:
"...власть может быть уничтожена только разумным сознанием людей. Но в
чем должно состоять это сознание? Анархисты полагают, что это сознание может
быть основано на соображениях об общем благе, справедливости, прогрессе или
личном интересе людей. Но, не говоря уже о том, что все эти основы
несогласны между собой, самые определения того, в чем состоит общее благо,
справедливость, прогресс или личный интерес, понимается людьми бесконечно
разнообразно. Поэтому невозможно предполагать, чтобы люди, несогласные между
собой и различно понимающие те основы, во имя которых они противятся власти,
могли бы уничтожить столь твердо установленную и искусно защищающую себя
власть. Предположение же о том, что соображения об общем благе,
справедливости или законе прогресса могут быть достаточны для того, чтобы
люди, освободившись от власти, но не имеющие никакой причины для того, чтобы
жертвовать своим личным благом благу общему, сложились бы в справедливые, не
нарушающие взаимную свободу условия, еще более неосновательно".
"К политическим деятелям", 1903 /35, 207/
Так как же, все таки, могут возникнуть одинаковая убежденность и
высокое нравственное состояние людей? Толстой считает, что они могут
возникнуть на основе одинакового для всех личного понимания каждым человеком
смысла жизни и его места в ней, из которого вытекает и его нравственная
позиция. Это понимание Толстой называет религией. Оно шире, чем вера,
например, вера в бога, хотя может и включать ее. По определению Толстого:
"Религия есть известное, установленное человеком отношение своей
отдельной личности к бесконечному миру или началу его. Нравственность же
есть всегдашнее руководство жизни, вытекающее из этого отношения".
"Религия и нравственность", 1893 /39, 26/
Если эта религия такова, что из нее естественно вытекает свободное
сообщество людей, то такое сообщество приобретает прочный фундамент:
"Только бы люди, желающие служить... своим ближним, поняли, что
человечество движется не животными требованиями, а духовными силами, и что
главная движущая человечество сила есть религия, т.е. определение смысла
жизни и вследствие этого смысла различение хорошего от дурного и важного от
неважного".
"Неужели это так надо?", 1900 /34, 237/
Если все члены общества, а в мыслимом пределе - все люди на земле или,
хотя бы, большинство людей, лично для себя принимают одну и ту же религию,
то она становится общественной или даже общечеловеческой религией - общим
для всех жизнепониманием:
"...человечеству нельзя уже, при совершившихся разнообразных
изменениях: и густоты населения, и установившегося общения между разными
народами, и усовершенствования способов борьбы с природой, и накопления
знаний, - продолжать понимать жизнь по-прежнему, а необходимо установить
новое жизнепонимание, из которого вытекла бы и деятельность, соответствующая
тому новому состоянию, в которое оно вступило или вступает...
Установление этого, свойственного человечеству в тех новых условиях, в
которые оно вступает, жизнепонимания и вытекающей из него деятельности и
есть то, что называется религия.
И потому религия... не есть... явление, когда-то сопутствовавшее
развитию человечества, но потом пережитое им, а есть всегда присущее жизни
человечества явление, и в наше время столь же неизбежно присущее, как во
всякое другое время... религия всегда есть определение деятельности
будущего, а не прошедшего".
"Царство божье внутри вас", 1893 /28, 68/
Таким образом главной задаче человечества, и в первую очередь, его
мыслящей, просвещенной части, является выработка и распространение нового
жизнепонимания - новой религии:
"Для того, чтобы люди нашего времени одинаково поставили себе вопрос о
смысле жизни и одинаково ответили на него, нужно только людям, считающим
себя просвещенными, перестать думать и внушать другим поколениям, что
религия есть атавизм, пережиток прошедшего дикого состояния, и что для
хорошей жизни людей достаточно распространения образования, то есть самых
разнообразных знаний, которые как-то приведут людей к справедливости и
нравственной жизни, а понять, что для доброй жизни людей необходима
религия".
"Одумайтесь", 1904 /36, 127/
Потребность в религии более или менее ощущается всеми, но, как это
всегда бывало в истории, должны найтись люди, которые сумеют ответить на эту
потребность - сформулировать основные положения новой религии:
"Сущность религии в свойстве людей пророчески предвидеть и указывать
тот путь жизни, по которому должно идти человечество... Свойство этого
провидения... в большей или меньшей степени обще всем людям, но всегда во
все времена были люди, в которых это свойство проявлялось с особенной силой,
и люди эти ясно и точно выражали то, что смутно чувствовали все люди, и
устанавливали новое понимание жизни, из которого вытекала иная, чем прежняя,
деятельность на многие сотни и тысячи лет".
"Царство божье внутри вас", 1893 /28, 69/
Без религии, без общего для всех гуманистического жизнепонимания,
технический прогресс человечества может оказаться для него гибельным. Эта
мысль, высказанная Толстым 80 лет назад, звучит пророчеством:
"Лишенные религии люди, обладая огромной властью над силами природы,
подобны детям, которым дали бы для игры порох или гремучий газ. Глядя на то
могущество, которым пользуются люди нашего времени, и на то, как они
употребляют его, чувствуется, что по степени своего нравственного развития
люди не имеют права не только на пользование железными дорогами, паром,
электричеством, телефоном, фотографиями, беспроволочными телеграфами, но
даже простым искусством обработки железа и стали, потому что все эти
усовершенствования и искусства они употребляют только на удовлетворение
своих похотей, на забавы, разврат и истребление друг друга.
Что же делать? Отбросить все те усовершенствования жизни, все то
могущество, которое приобрело человечество? Забыть то, что оно узнало?
Невозможно. Как ни зловредно употребляются эти умственные приобретения, они
все-таки приобретения и люди не могут забыть их. Изменить те соединения
народов, которые образовывались веками и установить новые? Придумать такие
новые учреждения, которые помешали бы меньшинству обманывать и
эксплуатировать большинство? Распространить знания? Все это испробовано и
делается с большим усердием. Все эти мнимые приемы исправления составляют
главное средство самозабвения, отвлечения себя от сознания неизбежной
гибели. Изменяются границы государств, изменяются учреждения,
распространяются знания, но люди в других пределах, с другими учреждениями,
с увеличенными знаниями остаются теми же зверями, готовыми всякую минуту
разорвать друг друга, или теми рабами, какими всегда были и будут, пока
будут руководиться не религиозным сознанием, а страстями, рассудком и
посторонними внушениями".
"Одумайтесь", 1904 /36, 123/
Что же это за религия? Как отыскать, сформулировать ее основные
положения? И кто же это сделает? Толстой считает, что искать нечего, что эти
основные положения, пригодные и необходимые нам, современным людям, были уже
сформулированы в учении Христа, в религии ранних христиан:
"Среди разработанности религиозных правил еврейства... и среди
римского, выработанного до великой степени совершенства, законодательства
явилось учение, отрицавшее не только всякие божества, - всякий страх перед
ними, всякие гадания и веру в них, но и всякие человеческие учреждения и
всякую необходимость в них.
Вместо всяких правил прежних исповеданий, учение это выставляло только
образец внутреннего совершенства, истины и любви в лице Христа и последствие
этого внутреннего совершенства, достигаемого людьми, - т.е. внешнее
совершенство... при котором все люди разучатся враждовать, будут все научена
богом и соединены любовью".
"Царство божье среди вас", 1893 /28, 40/
Беда в том, что сущность христианского учения была искажена, заменена
церковью на религию прямо противоположную /см. ч. 1/ и тем было на два
тысячелетия задержано нравственное развитие человечества:
"...основная причина бедствий теперешнего человечества не во внешних
материальных причинах - не в политических, не в экономических условиях, а в
извращении христианской религии - в замене истин, нужных человечеству и
соответствующих его теперешнему возрасту, собранием бессмысленных нелепостей
и кощунств, называемых церковной верой, посредством которых нехорошее
считается хорошим и неважное - важным, и наоборот: хорошее - нехорошим и
важное - неважным".
"Неужели это так надо?", 1900 /34, 237/
Для масштаба мыслей Толстого два истекших тысячелетия не изменили
сущности главной проблемы установления свободной и разумной совместной жизни
людей на земле. По его мнению то дело, которое было начато Христом, пройдя
через все ужасы насилия и ненависти, может начать реализовываться сейчас,
когда человечество осознает себя стоящим на краю пропасти:
"Думаю, что именно теперь начал совершаться тот великий поворот,
который готовился почти 2000 лет во всем христианском мире, переворот,
состоящий в замене извращенного христианства и основанной на нем власти
одних людей и рабства других - истинным христианством и основанным на нем
признанием равенства всех людей и истинной, свойственной разумным существам
свободой всех людей.
Внешние признаки этого я вижу в напряженной борьбе сословий во всех
народах, в холодной жестокости богачей, в озлоблении и отчаянии бедных; в
безумном, бессмысленном, все растущем вооружении всех государств друг против
друга; в распространении неосуществимого, ужасающего по своему деспотизму и
удивительному по своему легкомыслию учения социализма; в ненужности и
глупости возводимых в наиважнейшую духовную деятельность праздных
рассуждений и исследований, называемых наукой; в болезненной развращенности
и бессодержательности искусства во всех его проявлениях; главное же... в
сознательном отрицании всякой религии и замене ее признанием законности
подавления слабых сильными и потому в полном отсутствии каких бы то ни было
разумных руководящих начал жизни".
"Конец века", 1905 /36, 232/
Здесь уместно процитировать хотя бы два небольших фрагмента из
размышлений Толстого о назначении искусства, которым он посвятил целый
трактат:
"Назначение искусства в наше время - в том, чтобы перевести из области
рассудка в область чувства истину о том, что благо людей в их единении между
собой и в установлении на место царствующего теперь насилия то царство
Божие, т.е. любви, которое представляется всем нам высшей целью жизни
человечества".
"Что такое искусство?", 1897 /30, 195/
"Есть сердечная, духовная работа, облеченная в мысли. Эта - настоящая и
эту любят... И есть работа мысли без сердца, а с чучелой вместо сердца, это
то, чем полны журналы и книги".
Из дневника, 1895 /53, 23/
Усматривая единственный путь спасения человечества в восстановлении и
распространении религии добра, любви и терпимости, Толстой апеллирует не к
слепой вере, а к разумному началу:
"Все движение жизни - что называют прогрессом - есть все большее и
большее объединение людей в уясненном разумом определении цели, назначения
жизни и средств исполнения этого назначения. Разум есть сила, которая дана
человеку для указания направления жизни.
В наше время цель жизни, указанная разумом, состоит в единении людей и
существ; средства же для достижения этой цели, указанные разумом, состоят в
уничтожении суеверий, заблуждений и соблазнов, препятствующих проявлению в
людях основного свойства их жизни - любви".
Из письма М.О. Меньшикову, 1895 /68, 197/
Общественная позиция Толстого смыкается с его представлением о
нравственной основе жизни, как оно было раскрыто выше /ч. I/. В трактате
"Царство божье среди вас" он проводит мысль, что любовь, заинтересованную в
объекте любви, направленную на него, человек легко может перенести на свою
семью, на небольшой, связанный взаимными интересами, коллектив людей,
труднее - на целый народ. Любить такой неохватимый объект, как государство,
почти невозможно, а любовь к человечеству - бессмыслица уже по одному тому,
что это - фикция, не имеющая реальных границ. Но человек может с добротой и
любовью относиться к людям, с которыми его сталкивает жизнь, не потому, что
они принадлежат к какой-либо категории, а потому, что таково его разумное
жизнепонимание - его религия.
5. Не политическая борьба, а воспитание нравственности
Итак, Толстой утверждает, что государство - зло, а правительство -
инструмент насилия, порабощения большинства граждан. Но быть может это -
только имевшая место до сих пор практика и все-таки можно представить себе
государство, управляемое гуманным правительством? Конечно, прежние
правительства добровольно не откажутся от своей власти, но их можно
попытаться свергнуть путем политической борьбы, а если потребуется, то силой
оружия. Толстой считает, что ничего хорошего из этого получиться не может.
Он убежден, что...
"Истинное социальное улучшение может быть достигнуто только
религиозным, нравственным совершенствованием всех отдельных личностей.
Политическая же агитация, ставя перед отдельными личностями губительную
иллюзию социальных улучшений посредством изменения внешних форм, обыкновенно
останавливает истинный прогресс".
Из письма в редакцию американской газеты, 1904 /36, 156/
И не только останавливает, но в нравственном плане нередко
оборачивается регрессом:
"...для того, чтобы положение людей стало лучше, надо, чтобы сами люди
стали лучше... Для того же, чтобы люди становились лучше надо, чтобы они все
больше и больше обращали внимание на себя, на свою внутреннюю жизнь. Внешняя
же общественная деятельность, в особенности общественная борьба, всегда
отвлекает внимание людей от внутренней жизни и потому всегда, неизбежно
развращая людей, понижает уровень общественной нравственности... самые
безнравственные части общества все больше и больше выступают наверх и
устанавливается безнравственное общественное мнение, разрешающее и даже
одобряющее преступления..."
"Правительству, революционерам и народу" /36, 308/
Причина этого кроется в том, что выступая на борьбу с общественным злом
во имя социальной справедливости, политические деятели и партии никогда не
могут объединить под своими знаменами всех граждан в силу того, что
представления разных по социальному положению групп людей о том, что есть