Страница:
противостоять, протестовать против этого всеми силами души и никогда не
можешь примириться. Можно усыпить, но заглушить - никогда.
А между тем в своей повседневности все время сталкиваешься с этими
двумя злами и делаешь уступки за уступками. Сам себе гадок и противен"...
Будущее, согласно строю мыслей эпохи, рисуется Николаю Сергеевичу в
мировом масштабе, как всеобщее торжество Труда, то есть власть трудовых
масс, а настоящее - как завершающий этап их освобождения от гнета Капитала.
И уже существует страна, где реализовано "торжество Труда". Повсюду в этом
убеждает транспарант "Труд в СССР есть дело чести, дело доблести и
геройства". Об этом же по радио твердят популярные песни, например: "Идет,
ломая скалы, ударный труд./ Прорвался с песней алой ударный труд./ В труде
нам слава и почет..." или "Стоим на страже всегда, всегда/ И если скажет
стана труда,/ Прицелом точным / Врагу в упор..." И даже молодой Шостакович в
знаменитой "Песне о встречном" превосходной музыкой славит трудовой
энтузиазм: "Бригада нас встретит работой,/ И ты улыбнешься друзьям,/ С
которыми труд и заботы ,/ И встречный, и жизнь пополам..." Сейчас молодой
читатель может гадать, кто такой этот встречный. Но тогда все знали. Рабочим
спускают производственный план на пятилетку, а они выдвигают свой,
"встречный план" - превышающий государственное задание.
На всю страну восхваляются живые примеры. Шахтер Алексей Стаханов в
1935 г. чуть ли не втрое превысил дневную норму вырубки угля. Потом станет
известно, что несколько человек создавали условия для его "подвига". А пока
он - герой. Разворачивается "стахановское движение". Машинист Петр Кривонос,
трактористка Паша Ангелина... Героев немало. Все они избираются в Верховный
Совет. Простые рабочие решают государственные дела - воистину "власть
трудовых масс"!
Из дневника Н.С. 28 сентября 1940 г. (В Европе уже идет война).
"Старый мир столкнулся с новым миром. Какой бы он ни был, но он новый и
оттого победит. Эпоха капитализма кончилась и гибнет, вызывая неимоверные
страдания народа. Народы истекают кровью в буквальном смысле слова. Дошло до
кульминационной точки. А что дальше? Дальше ничего не может быть другого
(исторически) как власть народа, власть трудовых масс. Это так ясно.
Выросла новая сила, неизведанная еще в истории, сила несокрушимая, все
сметающая на своем пути. И исторически, и социологически, и философски это
верно, как 2 х 2 = 4.
Читаю мысли Толстого, его неоформившиеся мысли в Дневниках, в
черновиках. Он видит то же и предсказывает гибель старого, своей критикой
разрушает это старое и предрекает новое - власть труда, развитие личности,
уничтожение всяческих перегородок между людьми, царство полной и настоящей
свободы".
...Конечно, совсем не замечать темных пятен окружающей его
действительности Николай Сергеевич не может (в дневнике в июле 1928 г. -
разговор с Чертковым: "Много говорили о крестьянах, о насильственном
коллективировании их, об отобрании у них урожая и прочих насилиях со стороны
государства в пользу города...). Но все это он старается отнести к временным
издержкам великого преобразования мира.
Из дневника Н.С. 4 октября 1940 г.
"...Но жизнь идет вперед, и то, что многим кажется чудовищным, имеет
свои оправдания. Надо дерзать и не бояться. Строится новая жизнь. Бурно,
иной раз уродливо, коряво, но все таки строится. И так надо все
воспринимать, не только не закрывать глаза на плюсы, но отыскивая их всюду.
Минусы бросаются в глаза, они есть, но не в них дело".
И еще одна любопытная запись почти в самый канун войны. Здесь, как и 12
лет назад - анафема частной собственности.
Из дневника Н.С. 18 февраля 1941 г.
"У нас нет большего врага, чем капитализм и собственность.
Собственность разлагает личность человека, усыпляет его дух. Собственность -
продукт и орудие эгоизма, враг настоящей общественности и братства людей.
Что эти видимые формы общественности - всякие свободы, конституционализмы и
проч.? Все это нечто иное, как обман, усыпление подлинного творческого духа
человека и отвлечение его от борьбы, от движения вперед. И потому
собственность и чувство собственности идет к гибели и его надо вытравлять,
путем воспитания, из сознания людей".
Здесь особенно интересна последняя фраза: чувство собственности надо
"вытравлять из сознания людей". До боли знакомая лексика! Живя с волками,
невольно обучаешься их языку, а в какой-то степени и образу мыслей.
Но главным обстоятельством, побудившим Николая Сергеевича поддерживать
Советскую власть было, как мне кажется, то, что она предоставила возможность
издать полное собрание сочинений Толстого.
В своем выступлении перед большой молодежной аудиторией в связи со
110-летней годовщиной рождения Л.Н. Толстого он говорит:
"Только Великая Октябрьская Революция открыла двери к осуществлению
воли Толстого. Владимир Григорьевич Чертков нашел живой отклик в этом деле у
руководителей Советского правительства и Партии. Он имел личные свидания по
этому поводу с товарищем Лениным и товарищем Сталиным".
...Теперь, когда мы получили представление об исходном мировоззрении
нашего героя, вернемся к истории Издания, возобновив ее, за неимением других
источников, хотя бы с февраля 1937 года.
В начале мая Николай Сергеевич чувствует удивительную бодрость. "Вдруг
все ясно и светло, - записывает он в дневнике, - всему свое место и
ощущение, что все можешь сделать, что захочешь". И дело подворачивается -
совершенно неожиданное. 27 июня его избирают в профком секции ИТС
Гослитиздата (бывший Госиздат) и поручают организацию "соцсоревнования и
ударничества". В те годы к этому еще нередко относились с интересом и
пристрастием не только партийные начальники, но и соревнующиеся. Во всяком
случае, Николай Сергеевич записывает так: "Мне очень интересна общественная
работа. Посмотрим, что выйдет".
Конечно, главное чем он тут же начинает заниматься это хлопоты о
материальной помощи: то о назначении пенсии одному из редакторов, которого
характеризует как "ценнейшего редактора, культурного и хорошего человека"...
то академического пособия детям другого, внезапно умершего редактора (К.С.
Шохар-Троцкого). А сам уже взялся бесплатно доканчивать работу над
оставшимся без редактора томом с тем, чтобы предусмотренный договором
гонорар могла получить его вдова.
Впрочем, одновременно с этим он, как полагается, составляет, утверждает
на профкоме и согласовывает в партбюро вызов на соцсоревнование,
адресованный издательству "Литературной Энциклопедии".
В чем они собирались соревноваться - не скажу, но все-таки это первый
урок в школе советской общественной бюрократии. К счастью, ученик, видимо,
оказался неспособным. Больше в дневнике о соцсоревновании или другой
общественной работе такого рода упоминаний нет.
Зато каждый день во второй половине мая с утра до ночи, а иной раз и до
раннего утра он работает над примечаниями к дневнику Толстого за 1884-й год
и тянет тяжкий воз организационной работы в Главной редакции. Самое
неприятное здесь - необходимость требования от редакторов своевременной
сдачи готовых томов. Многие из них, например Гусев, Сергеенко старше и
авторитетнее Николая Сергеевича. Но дело есть дело! В адрес двух упомянутых
редакторов он записывает в дневнике 29 марта 38 года: "Меня ближайшие
товарищи (Н.Н. и А.П.) поставили в такое положение, что я не сдержал слова!
Очень тяжело! Не за себя только, а главным образом это подрывает авторитет
Редакции".
Схема организации дела та же, что ранее, при Черткове: редакторы по
договору с Гослитиздатом (ГЛИ) составляют и редактируют тома, сдают их в
"Лефортовский дом" - в Главную Редакцию. Оттуда работа направляется на
рецензию, потом обсуждается на заседании Редакционного комитета,
утверждается Главной Редакционной Комиссией (ГРК) и, наконец, передается
(опять через Лефортовский дом) в ГЛИ для печати.
К 1938 году Черткова уже нет и в связанных между собой редакционных
звеньях тоже произошли персональные перемены. После смерти Луначарского и
Покровского в состав ГРК введены И.К. Луппол и М.О. Савельев. Об изменениях
в составе Редакционного комитета сказано в 1-й главе. Но самое, как
оказалось, серьезное персональное изменение - назначение директором
Гослитиздата А. Лозовского. В страшном 1937-м году бывшего генерального
секретаря Профинтерна направляют с понижением в ГЛИ. Кроме того у него
"камень на шее": в 1917 году за оппозиционные настроения он был исключен из
партии. В 1919-м приняли обратно, но, конечно же, не забыли. Сталин таких
вещей не забывает. Это означает, что Лозовский "висит на волоске", должен на
новой работе проявить особое рвение, а главное - ни в чем не ошибиться!
Между тем, к своему 10-летнему юбилею Издание приходит с весьма
скромными результатами. После решения Совнаркома от 8 августа 1934 года дело
казалось бы пошло. В 35-м году вышло из печати 10 томов, в 36-м - 7, в 37-м
- 8, но все равно за десять лет издано только 36 томов из 90, хотя полностью
подготовлено к печати и передано Гослитиздату 80 томов.
Что-то здесь не так! Прожженного политика Лозовского волнует не
медлительность издания - кого там "наверху" беспокоят темпы публикации
научного, академического издания Толстого? Чего опасался его предшественник?
Не в содержании ли дело? Не дай бог - серьезный "прокол"! Хотя издание и
академическое, но врагов немало - донесут, куда следует.
Под предлогом недовольства комментариями (хотя сам он не литературовед,
а специалист по истории профдвижения) Лозовский останавливает печатание и
начинает энергичную ревизию подготовленных к печати томов. Все они
направляются новым рецензентам, которые знают, что следует искать. Николай
Сергеевич жалуется в Госредкомиссию. На заседании от 4-го сентября ГРК резко
осуждает контрольные притязания Лозовского, как идущие в разрез с двумя
постановлениями СНК (28-го и 34-го годов). Контрольная функция принадлежит
только ГРК!
Однако опасность слишком велика, чтобы считаться с протестом ГРК, тем
более что там сейчас фигуры не столь крупные как были раньше. Лозовский
ищет... и, конечно же, находит то, что ищет.
В.И. Ленин и Луначарский, когда поддерживали решение публиковать "всего
Толстого", не читали его неопубликованных статей, тем более - дневников и
писем. А там содержится немало неприятных для нынешнего руководства
суждений. Ну хотя бы, для примера, такое:
"...То же, что большинство революционеров выставляет новой основой
жизни социалистическое устройство, которое может быть достигнуто только
самым жестоким насилием и которые, если бы когда-нибудь и было бы
достигнуто, лишило бы людей последних остатков свободы, показывает только
то, что у людей этих нет никаких новых основ жизни".
("Конец века". 1905 год)
И подобных "перлов" у великого писателя удается найти немало.
Лозовскому ясно, что "такое" обязательно попадет в ЦК, а то и на стол к
самому Сталину. И тот спросит: "А кто это издал?" О последующим за этим
"перемещением" директора Гослитиздата гадать не приходится...
Но и отказываться печатать или требовать цензурных изъятий, даже
докладывать об этом "наверх" никак нельзя - ведь Ленин распорядился печатать
все! Оспаривать волю вождя революции не менее опасно.
Остается единственный выход - не делать ничего! Не отказываться
печатать, но и... не печатать! Можно подвергнуть критике комментарии, можно
сослаться на финансовые трудности, найти другие зацепки, но не допускать
опасные рукописи до типографии. С наркомом Литвиновым был обнадеживающий
разговор о возможном переходе в Наркоминдел. Во что бы то ни стало надо
потянуть время. Пускать в печать только тщательно проверенные с точки зрения
их "безопасности" тома. (За все время пребывания Лозовского на посту
директора ГЛИ выйдет только два тома. Один - с вариантами Анны Карениной,
другой - с письмами Л.Н. Толстого к жене. Но это все потом...) А пока,
осенью 1938 года, Николаю Сергеевичу Родионову остается только ожидать
вмешательства ГРК. Ожидание в Москве - томительно. К счастью подворачивается
случай - сопровождать очередную группу писателей, совершающих традиционное
паломничество в Ясную Поляну, к Толстому.
Из дневника Н.С. 19 сентября 1938 г.
"11-12-го ездили с писателями в Ясную Поляну. Со мной ездил сын Сережа.
Очень было это приятно и радостно. Ночевали впятером: Гусев, Сергеенко, я,
Саша Толстой и Сережа в павильоне. 12-го вечером ездили в телятники. Очень
сильное впечатление. "Духом Черткова" повеяло. Назад с яблоками возвращались
на телеге на станцию Засека. Ночью при луне 4зда.
Сильное впечатление от Ясной Поляны. Голос Льва Николаевича через
граммофонные пластинки. Мне Ясная Поляна всегда помогала в делах:
1) В 1928 году, когда начал работать по Толстому. Жил там 5 дней.
2) Осенью 1935 года ездил туда с покойным Н.К. Муравьевым и писателями.
3) В мае 1936 г. - с Талечкой. Несмотря на то, что там заболел, - это
лучшее пребывание в Ясной - в тишине и сами с собой. Последние две поездки
тогда, когда мне пришлось дело Вл. Гр-ча по изданию писаний Л.Н. Толстого
подхватить в свои руки.
4) Теперь, когда новые руководители Гослитиздата простерли свои длани
на его писания, а мне пришлось их отбивать и активно защищаться, Ясная
Поляна очень помогла".
Умиротворение, вывезенное из Ясной длится недолго. Вскоре Лозовский
совершает новый "акт агрессии". 5-го октября из библиотеки Толстовского
музея вывозят в ГЛИ девять вышедших ранее томов. Их тоже раздают "своим"
рецензентам. Николай Сергеевич в недоумении: А это зачем? Отправляется в
музей выяснять, что за тома. Еще раз сверяет (в дубликатах) ленинские цитаты
о Толстом. Все верно. В недоумении и тревоге говорит по телефону с членами
Госредкомиссии Бонч-Бруевичем и Лупполом. По их просьбе направляет в ГРК
официальный протест. Ему невдомек, что Лозовский ищет "огрехи" не столько
комментаторов и редакторов, сколько самого Толстого. Ищет и находит!
Выписанная мной выше "контрреволюционная" цитата, к примеру, взята из тома
No 36, вышедшего в 1936 году. Теперь у Лозовского есть козыри и против самой
ГРК - пропустили! Можно действовать смелее.
Последние записи в дневнике Николая Сергеевича напоминают сводки с
фронта военных действий:
...11 октября. Бухгалтерия ГЛИ отказывается платить зарплату
сотрудникам и принимать к оплате счета Главной Редакции. Заместитель
директора Ржанов требует представить отчет: кому, сколько и за что уплачено,
а также подробную смету на будущий год. (До сего времени Главная Редакция
свободно распоряжалась выделяемыми ей, согласно договору с Гослитиздатом,
суммами). Николай Сергеевич пытается позвонить Лозовскому, но тот
отказывается с ним разговаривать.
После получения требуемого отчета, из Дирекции ГЛИ сообщают, что на
этот раз бухгалтерии указано осуществить выплаты, но в дальнейшем оплата
будет производиться только в рамках сметы, утвержденной Дирекцией. Противно.
Лишняя писанина и к тому же неизбежно фальшивая - разве можно заранее
предусмотреть все расходы Редакции. Но, Бог с ними.
Куда серьезнее другое. Говорят, что в 20-х числах месяца Дирекция ГЛИ
собирается устроить заседание со своими рецензентами. Николай Сергеевич
пишет Лозовскому о том, что сторонняя рецензия рукописей уже несколько лет
пылящихся на полках издательства сейчас несвоевременна. Редакция должна сама
сначала просмотреть и, быть может, откорректировать эти рукописи в свете
новых указаний Партии. Тем не менее, 23 октября закрытое совещание с
рецензентами в Дирекции состоится.
...26 октября. Главный бухгалтер ГЛИ сообщает Николаю Сергеевичу о том,
что с 1-го ноября Гослитиздат прекращает финансирование и ликвидирует
независимую Главную Редакцию. Подготовку Издания они будут осуществлять
сами! Это - одностороннее расторжение договора, подписанного в свое время
Чертковым и утвержденного решениями Совнаркома.
...27 октября. Собирается Редакционный комитет. Николаю Сергеевичу
поручают подготовить письмо-протест в адрес председателя СНК СССР тов.
Молотова. На составление и согласование текста со всеми членами
Редакционного комитета уходит несколько дней. Наконец, письмо отправлено.
Остается ждать результата.
Из дневника Н.С. 20 ноября 1938 г.
"Как давно не записывал! А жаль. Много было всяких волнений, но главное
- томительное ожидание разрешения нашего кризиса. Не перевели денег на
выплату зарплаты и гонораров. Пришлось продать за 5 300 рублей запасные тома
Федору Петровичу (букинисту? - Л.О.). Главный бухгалтер сообщил, что
дирекция ГЛИ пока решила переводить не по 10, как обусловлено договором, а
по 5 тысяч в месяц. Очень несолидно и неустойчиво. Показывает то, что у них
нет мнения, т.е., вернее, есть желание нас уничтожить, но пока боятся...
Разговаривал с Цехером (главбух - Л.О.). Он, как всегда, беззастенчиво
врет в глаза.
Удивительные люди. Все их действия направлены на разрушение живого,
высококультурного, национального дела. И не по глупости и неумению, а
злонамеренно! Каждый день убеждаюсь в этом все больше и больше. Сегодня
звонил в секретариат Молотова. Узнавал о решении по письму Редакционного
комитета. Запросили материалы (это через 3 недели после письма - Л.О.). -
Звоните через 2-3 дня".
Из записи видно, что об истинной причине сопротивления Лозовского
Николай Сергеевич не догадывается. Ему в голову не приходит мысль, что слова
Толстого могут быть для кого-то неприемлемы.
...22 ноября. За ноябрь действительно переводят только 5 тысяч. Деньги,
вырученные от продажи томов уже истрачены. Удается выплатить долги
редакторам, но счета за вычитку и корректуру остаются неоплаченными.
...27 ноября. Николай Сергеевич посещает Алексея Толстого и просит о
помощи. Известно, что есть решение ввести А. Толстого и Фадеева в состав
Госредкомиссии. Это усиливает оборону против Лозовского. Идут совещания: то
с Бонч-Бруевичем, то с Лупполом. 29-го ноября в дневнике краткая запись:
"Совсем болен - реакция от волнения".
Из дневника Н.С. 2 декабря 1938 г.
"В 10 утра был у Лозовского и говорил с ним. Убедился в бесполезности
разговоров и в том, что он сознательно срывает дело. Записал, придя домой
весь разговор, почти дословно. За каждое слово ручаюсь.
К 5 часам поехал к Ал. Ник. Толстому. Много и интересно говорили о
делах Гл. Редакции. Он пришел в ужас от того, что делает Лозовский и
формулировал это как "поход на науку". Говорил, что этого дела так оставлять
нельзя.
Придя домой, ночью, написал черновик письма от имени Ред. Комитета тов.
А.А. Жданову. Сейчас 4 часа утра. Завтра утром надо послать".
Письмо Жданову, подписанное всеми членами Редакционного комитета,
уходит в ЦК, а вслед за ним и запись последнего разговора с Лозовским. Все
письма отправляются с нарочным, чтобы на копиях иметь отметки о получении.
Опять начинается томительное ожидание. Время от времени Николай Сергеевич
звонит референтам Молотова и Жданова. Ответы одинаковы: материал получен,
звоните через пятидневку.
А платить редакторам и сотрудникам опять нечем.
...20 декабря. С разрешения ГРК Главная Редакция продает Толстовскому
музею (за 10 тысяч) копии писем Толстого и фотографии его рукописей,
хранящихся в Ленинской библиотеке. Лозовский на месяц уезжает.
...15 января 1939 года. Ответа из высоких инстанций все нет. Нет
никаких вестей и от Алексея Толстого, которому Николай Сергеевич писал в
первых числах января. Лозовский возвращается.
Из дневника Н.С. 25 января 1939 г.
"Был в Редакции. Узнал от Виноградова, что Лозовский написал на нашем
письме: "Впредь до решения дела в Руководящих органах все переводы денег
Редакции Толстого прекратить".
Звонил по телефону 614-21 тов. Кузнецову, секретарю А.А. Жданова,
рассказал в чем дело. Просил позвонить 20-го".
...27-го Кузнецов сообщает, что на 29-е назначено совещание по вопросу
Издания с участием Лозовского. Затем его переносят на 31-е. Потом
выясняется, что совещание в ЦК отложено на неопределенный срок, но зато
образована комиссия для предварительного разбора дела. Николая Сергеевича
обещают пригласить в эту комиссию для беседы.
Впрочем, сотрудники аппарата Жданова, Кузнецов и Беляков, рекомендуют
пока снова связаться с Лозовским. Ему де, предложено "обеспечить
бесперебойную работу Главной Редакции впредь до решения директивных
органов". Но Лозовский всячески уклоняется от встречи: то занят, то болен,
то врачи запретили говорить по телефону(?!)
Наконец, за январь переводят деньги, но опять 5 тысяч вместо 10-ти.
Долги сотрудникам Редакции накапливаются.
Тем временем проясняются аргументы противной стороны. Нет, это не
крамольные слова самого Толстого, которые следовало бы выкинуть из текста -
такое пока еще никто не смеет произнести...
Из дневника Н.С. 19 февраля 1939 г.
"Узнал, что в комиссию входит Емельян Ярославский, который во всем
согласен с Лозовским. Последний тоже входит и даже, как будто, руководит
комиссией. Звонил Белякову и очень просил вызвать Луппола, меня, Цявловского
и Гудзия. Положение наше трудное, но я, все-таки, не отчаиваюсь - правда не
может не восторжествовать!
Обвинение нас: "Толстой тонет в море комментариев и в море своих же
собственных черновиков и вариантов"!!?? Т.е. Толстой тонет в самом себе!! -
А что же слова Ленина, что наследство Толстого "берет и над этим наследством
работает российский пролетариат"? Что же эти слова для них ничто?! - А что
же поручение Толстого В.Г. Черткову опубликовать его рукописи и черновики,
для них это ничто?!"
...25 февраля Лозовский, наконец, принимает Николая Сергеевича. Вот
подробная запись в дневнике их разговора:
"...Лозовский: "Финансовое положение Гослитиздата тяжелое. Мы получаем
только 25% бумаги, продукция не выходит, денег нет. Вместе с тем, Вы должны
117 000 руб., таких больших авансов мы платить не можем, ни одна ревизионная
комиссия не найдет это правильным".
Я: "Размер аванса определяется не абсолютной цифрой, а относительной.
Он много меньше законного 25%-ного аванса: сумма договора 1 000 000. 25% -
это 250 000, а у нас более, чем вдвое меньше...
...Отдел пропаганды ЦК мне дал указание, что впредь до решения ЦК
работа должна идти полным ходом и материальное обеспечение мы получим от
вас".
Лозовский: "Я постараюсь добиться, чтобы решение всего вопроса было до
1 марта. Финансовый вопрос разрешится как часть целого. Придется подождать
до 1-го."...
Я: "Мы не можем обходить постановление СНК. Я не понимаю, почему в
рабочем порядке мы с Вами не можем договориться. Вы объявили нам войну,
действуете помимо нас, строите какие-то обвинения, о которых мы слышим
стороной. И все это за глаза. Положение создалось ненормальное, оно вредно
отражается на деле".
Лозовский: "Я воюю не против вас, а против Госредкомиссии.
Госредкомиссия имеет неверные установки, она давала вам неверные директивы,
а вы их исполняли. (я понимаю, не могли не исполнять). Против вас я ничего
не имею т.к. вы исполняете большое дело, хотя вы и группа частных лиц".
Я: "Если Вы стоите на той точке зрения, что мы - группа частных
предпринимателей, то, действительно, у нас не может быть непосредственных
отношений и взаимопонимания. Тогда действительно не о чем разговаривать.
Лозовский: "Я говорю не в этом смысле. Мои слова надо понимать в том
смысле, что мы с Вами находимся в договорных отношениях, как с автором. Я
считаю, что мы с Вами договорились".
Я: "Ни до чего не договорились!"
Лозовский: "Договорились в том смысле, что Вам надо подождать до 1-го".
Я: "Это вопрос финансовый, хотя и очень насущный, но не самый главный.
Нам надо знать решение всего вопроса в целом, с принципиальной стороны. А до
принятия этого решения нам надо высказать свою принципиальную точку зрения".
Лозовский: "Вас, вероятно, пригласят на заседание комиссии".
В тот же день Николай Сергеевич звонит в ЦК Белякову... Тот его
заверяет: "Комиссия, вероятно, будет завтра. Вас пригласят..."
...26 февраля день тянется бесконечно. Николай Сергеевич бродит из
комнаты в комнату, все время прислушиваясь к телефону. Прикуривает одну
папиросу от другой. Телефон молчит...
На следующий день, 27-го, отогнав от себя тревожные мысли о комиссии,
Лозовском, ЦК, он поднимается над всей этой суетой к заветным размышлениям о
величии эпохи, роли искусства и, как бы делясь ими со своим Учителем,
записывает в дневнике:
"Не могу не написать, а то забуду. По-моему искусство только тогда
искусство, когда оно отражает действительность, когда оно отображает эпоху и
живет тем, чем живет эпоха. Признаю только реализм в искусстве и только то
искусством, что соединяет людей, а не отгораживает себя, - якобы художника,
якобы поэта, - от людей, от масс. Только то искусство, что заражает массы.
Поэтому я признаю законность целеустремленности искусства. Искусство только
тогда искусство, когда оно двигает вперед, а не назад. Сейчас движущая
вперед историческая сила - пролетариат. Философия пролетариата - марксизм. И
потому я признаю законность в данный момент только марксистского подхода к
искусству.
Вот к чему я прихожу неожиданно для самого себя и только это для меня
сейчас искренно..."
Противники Николая Сергеевича идут земными тропами и устраивают на них
можешь примириться. Можно усыпить, но заглушить - никогда.
А между тем в своей повседневности все время сталкиваешься с этими
двумя злами и делаешь уступки за уступками. Сам себе гадок и противен"...
Будущее, согласно строю мыслей эпохи, рисуется Николаю Сергеевичу в
мировом масштабе, как всеобщее торжество Труда, то есть власть трудовых
масс, а настоящее - как завершающий этап их освобождения от гнета Капитала.
И уже существует страна, где реализовано "торжество Труда". Повсюду в этом
убеждает транспарант "Труд в СССР есть дело чести, дело доблести и
геройства". Об этом же по радио твердят популярные песни, например: "Идет,
ломая скалы, ударный труд./ Прорвался с песней алой ударный труд./ В труде
нам слава и почет..." или "Стоим на страже всегда, всегда/ И если скажет
стана труда,/ Прицелом точным / Врагу в упор..." И даже молодой Шостакович в
знаменитой "Песне о встречном" превосходной музыкой славит трудовой
энтузиазм: "Бригада нас встретит работой,/ И ты улыбнешься друзьям,/ С
которыми труд и заботы ,/ И встречный, и жизнь пополам..." Сейчас молодой
читатель может гадать, кто такой этот встречный. Но тогда все знали. Рабочим
спускают производственный план на пятилетку, а они выдвигают свой,
"встречный план" - превышающий государственное задание.
На всю страну восхваляются живые примеры. Шахтер Алексей Стаханов в
1935 г. чуть ли не втрое превысил дневную норму вырубки угля. Потом станет
известно, что несколько человек создавали условия для его "подвига". А пока
он - герой. Разворачивается "стахановское движение". Машинист Петр Кривонос,
трактористка Паша Ангелина... Героев немало. Все они избираются в Верховный
Совет. Простые рабочие решают государственные дела - воистину "власть
трудовых масс"!
Из дневника Н.С. 28 сентября 1940 г. (В Европе уже идет война).
"Старый мир столкнулся с новым миром. Какой бы он ни был, но он новый и
оттого победит. Эпоха капитализма кончилась и гибнет, вызывая неимоверные
страдания народа. Народы истекают кровью в буквальном смысле слова. Дошло до
кульминационной точки. А что дальше? Дальше ничего не может быть другого
(исторически) как власть народа, власть трудовых масс. Это так ясно.
Выросла новая сила, неизведанная еще в истории, сила несокрушимая, все
сметающая на своем пути. И исторически, и социологически, и философски это
верно, как 2 х 2 = 4.
Читаю мысли Толстого, его неоформившиеся мысли в Дневниках, в
черновиках. Он видит то же и предсказывает гибель старого, своей критикой
разрушает это старое и предрекает новое - власть труда, развитие личности,
уничтожение всяческих перегородок между людьми, царство полной и настоящей
свободы".
...Конечно, совсем не замечать темных пятен окружающей его
действительности Николай Сергеевич не может (в дневнике в июле 1928 г. -
разговор с Чертковым: "Много говорили о крестьянах, о насильственном
коллективировании их, об отобрании у них урожая и прочих насилиях со стороны
государства в пользу города...). Но все это он старается отнести к временным
издержкам великого преобразования мира.
Из дневника Н.С. 4 октября 1940 г.
"...Но жизнь идет вперед, и то, что многим кажется чудовищным, имеет
свои оправдания. Надо дерзать и не бояться. Строится новая жизнь. Бурно,
иной раз уродливо, коряво, но все таки строится. И так надо все
воспринимать, не только не закрывать глаза на плюсы, но отыскивая их всюду.
Минусы бросаются в глаза, они есть, но не в них дело".
И еще одна любопытная запись почти в самый канун войны. Здесь, как и 12
лет назад - анафема частной собственности.
Из дневника Н.С. 18 февраля 1941 г.
"У нас нет большего врага, чем капитализм и собственность.
Собственность разлагает личность человека, усыпляет его дух. Собственность -
продукт и орудие эгоизма, враг настоящей общественности и братства людей.
Что эти видимые формы общественности - всякие свободы, конституционализмы и
проч.? Все это нечто иное, как обман, усыпление подлинного творческого духа
человека и отвлечение его от борьбы, от движения вперед. И потому
собственность и чувство собственности идет к гибели и его надо вытравлять,
путем воспитания, из сознания людей".
Здесь особенно интересна последняя фраза: чувство собственности надо
"вытравлять из сознания людей". До боли знакомая лексика! Живя с волками,
невольно обучаешься их языку, а в какой-то степени и образу мыслей.
Но главным обстоятельством, побудившим Николая Сергеевича поддерживать
Советскую власть было, как мне кажется, то, что она предоставила возможность
издать полное собрание сочинений Толстого.
В своем выступлении перед большой молодежной аудиторией в связи со
110-летней годовщиной рождения Л.Н. Толстого он говорит:
"Только Великая Октябрьская Революция открыла двери к осуществлению
воли Толстого. Владимир Григорьевич Чертков нашел живой отклик в этом деле у
руководителей Советского правительства и Партии. Он имел личные свидания по
этому поводу с товарищем Лениным и товарищем Сталиным".
...Теперь, когда мы получили представление об исходном мировоззрении
нашего героя, вернемся к истории Издания, возобновив ее, за неимением других
источников, хотя бы с февраля 1937 года.
В начале мая Николай Сергеевич чувствует удивительную бодрость. "Вдруг
все ясно и светло, - записывает он в дневнике, - всему свое место и
ощущение, что все можешь сделать, что захочешь". И дело подворачивается -
совершенно неожиданное. 27 июня его избирают в профком секции ИТС
Гослитиздата (бывший Госиздат) и поручают организацию "соцсоревнования и
ударничества". В те годы к этому еще нередко относились с интересом и
пристрастием не только партийные начальники, но и соревнующиеся. Во всяком
случае, Николай Сергеевич записывает так: "Мне очень интересна общественная
работа. Посмотрим, что выйдет".
Конечно, главное чем он тут же начинает заниматься это хлопоты о
материальной помощи: то о назначении пенсии одному из редакторов, которого
характеризует как "ценнейшего редактора, культурного и хорошего человека"...
то академического пособия детям другого, внезапно умершего редактора (К.С.
Шохар-Троцкого). А сам уже взялся бесплатно доканчивать работу над
оставшимся без редактора томом с тем, чтобы предусмотренный договором
гонорар могла получить его вдова.
Впрочем, одновременно с этим он, как полагается, составляет, утверждает
на профкоме и согласовывает в партбюро вызов на соцсоревнование,
адресованный издательству "Литературной Энциклопедии".
В чем они собирались соревноваться - не скажу, но все-таки это первый
урок в школе советской общественной бюрократии. К счастью, ученик, видимо,
оказался неспособным. Больше в дневнике о соцсоревновании или другой
общественной работе такого рода упоминаний нет.
Зато каждый день во второй половине мая с утра до ночи, а иной раз и до
раннего утра он работает над примечаниями к дневнику Толстого за 1884-й год
и тянет тяжкий воз организационной работы в Главной редакции. Самое
неприятное здесь - необходимость требования от редакторов своевременной
сдачи готовых томов. Многие из них, например Гусев, Сергеенко старше и
авторитетнее Николая Сергеевича. Но дело есть дело! В адрес двух упомянутых
редакторов он записывает в дневнике 29 марта 38 года: "Меня ближайшие
товарищи (Н.Н. и А.П.) поставили в такое положение, что я не сдержал слова!
Очень тяжело! Не за себя только, а главным образом это подрывает авторитет
Редакции".
Схема организации дела та же, что ранее, при Черткове: редакторы по
договору с Гослитиздатом (ГЛИ) составляют и редактируют тома, сдают их в
"Лефортовский дом" - в Главную Редакцию. Оттуда работа направляется на
рецензию, потом обсуждается на заседании Редакционного комитета,
утверждается Главной Редакционной Комиссией (ГРК) и, наконец, передается
(опять через Лефортовский дом) в ГЛИ для печати.
К 1938 году Черткова уже нет и в связанных между собой редакционных
звеньях тоже произошли персональные перемены. После смерти Луначарского и
Покровского в состав ГРК введены И.К. Луппол и М.О. Савельев. Об изменениях
в составе Редакционного комитета сказано в 1-й главе. Но самое, как
оказалось, серьезное персональное изменение - назначение директором
Гослитиздата А. Лозовского. В страшном 1937-м году бывшего генерального
секретаря Профинтерна направляют с понижением в ГЛИ. Кроме того у него
"камень на шее": в 1917 году за оппозиционные настроения он был исключен из
партии. В 1919-м приняли обратно, но, конечно же, не забыли. Сталин таких
вещей не забывает. Это означает, что Лозовский "висит на волоске", должен на
новой работе проявить особое рвение, а главное - ни в чем не ошибиться!
Между тем, к своему 10-летнему юбилею Издание приходит с весьма
скромными результатами. После решения Совнаркома от 8 августа 1934 года дело
казалось бы пошло. В 35-м году вышло из печати 10 томов, в 36-м - 7, в 37-м
- 8, но все равно за десять лет издано только 36 томов из 90, хотя полностью
подготовлено к печати и передано Гослитиздату 80 томов.
Что-то здесь не так! Прожженного политика Лозовского волнует не
медлительность издания - кого там "наверху" беспокоят темпы публикации
научного, академического издания Толстого? Чего опасался его предшественник?
Не в содержании ли дело? Не дай бог - серьезный "прокол"! Хотя издание и
академическое, но врагов немало - донесут, куда следует.
Под предлогом недовольства комментариями (хотя сам он не литературовед,
а специалист по истории профдвижения) Лозовский останавливает печатание и
начинает энергичную ревизию подготовленных к печати томов. Все они
направляются новым рецензентам, которые знают, что следует искать. Николай
Сергеевич жалуется в Госредкомиссию. На заседании от 4-го сентября ГРК резко
осуждает контрольные притязания Лозовского, как идущие в разрез с двумя
постановлениями СНК (28-го и 34-го годов). Контрольная функция принадлежит
только ГРК!
Однако опасность слишком велика, чтобы считаться с протестом ГРК, тем
более что там сейчас фигуры не столь крупные как были раньше. Лозовский
ищет... и, конечно же, находит то, что ищет.
В.И. Ленин и Луначарский, когда поддерживали решение публиковать "всего
Толстого", не читали его неопубликованных статей, тем более - дневников и
писем. А там содержится немало неприятных для нынешнего руководства
суждений. Ну хотя бы, для примера, такое:
"...То же, что большинство революционеров выставляет новой основой
жизни социалистическое устройство, которое может быть достигнуто только
самым жестоким насилием и которые, если бы когда-нибудь и было бы
достигнуто, лишило бы людей последних остатков свободы, показывает только
то, что у людей этих нет никаких новых основ жизни".
("Конец века". 1905 год)
И подобных "перлов" у великого писателя удается найти немало.
Лозовскому ясно, что "такое" обязательно попадет в ЦК, а то и на стол к
самому Сталину. И тот спросит: "А кто это издал?" О последующим за этим
"перемещением" директора Гослитиздата гадать не приходится...
Но и отказываться печатать или требовать цензурных изъятий, даже
докладывать об этом "наверх" никак нельзя - ведь Ленин распорядился печатать
все! Оспаривать волю вождя революции не менее опасно.
Остается единственный выход - не делать ничего! Не отказываться
печатать, но и... не печатать! Можно подвергнуть критике комментарии, можно
сослаться на финансовые трудности, найти другие зацепки, но не допускать
опасные рукописи до типографии. С наркомом Литвиновым был обнадеживающий
разговор о возможном переходе в Наркоминдел. Во что бы то ни стало надо
потянуть время. Пускать в печать только тщательно проверенные с точки зрения
их "безопасности" тома. (За все время пребывания Лозовского на посту
директора ГЛИ выйдет только два тома. Один - с вариантами Анны Карениной,
другой - с письмами Л.Н. Толстого к жене. Но это все потом...) А пока,
осенью 1938 года, Николаю Сергеевичу Родионову остается только ожидать
вмешательства ГРК. Ожидание в Москве - томительно. К счастью подворачивается
случай - сопровождать очередную группу писателей, совершающих традиционное
паломничество в Ясную Поляну, к Толстому.
Из дневника Н.С. 19 сентября 1938 г.
"11-12-го ездили с писателями в Ясную Поляну. Со мной ездил сын Сережа.
Очень было это приятно и радостно. Ночевали впятером: Гусев, Сергеенко, я,
Саша Толстой и Сережа в павильоне. 12-го вечером ездили в телятники. Очень
сильное впечатление. "Духом Черткова" повеяло. Назад с яблоками возвращались
на телеге на станцию Засека. Ночью при луне 4зда.
Сильное впечатление от Ясной Поляны. Голос Льва Николаевича через
граммофонные пластинки. Мне Ясная Поляна всегда помогала в делах:
1) В 1928 году, когда начал работать по Толстому. Жил там 5 дней.
2) Осенью 1935 года ездил туда с покойным Н.К. Муравьевым и писателями.
3) В мае 1936 г. - с Талечкой. Несмотря на то, что там заболел, - это
лучшее пребывание в Ясной - в тишине и сами с собой. Последние две поездки
тогда, когда мне пришлось дело Вл. Гр-ча по изданию писаний Л.Н. Толстого
подхватить в свои руки.
4) Теперь, когда новые руководители Гослитиздата простерли свои длани
на его писания, а мне пришлось их отбивать и активно защищаться, Ясная
Поляна очень помогла".
Умиротворение, вывезенное из Ясной длится недолго. Вскоре Лозовский
совершает новый "акт агрессии". 5-го октября из библиотеки Толстовского
музея вывозят в ГЛИ девять вышедших ранее томов. Их тоже раздают "своим"
рецензентам. Николай Сергеевич в недоумении: А это зачем? Отправляется в
музей выяснять, что за тома. Еще раз сверяет (в дубликатах) ленинские цитаты
о Толстом. Все верно. В недоумении и тревоге говорит по телефону с членами
Госредкомиссии Бонч-Бруевичем и Лупполом. По их просьбе направляет в ГРК
официальный протест. Ему невдомек, что Лозовский ищет "огрехи" не столько
комментаторов и редакторов, сколько самого Толстого. Ищет и находит!
Выписанная мной выше "контрреволюционная" цитата, к примеру, взята из тома
No 36, вышедшего в 1936 году. Теперь у Лозовского есть козыри и против самой
ГРК - пропустили! Можно действовать смелее.
Последние записи в дневнике Николая Сергеевича напоминают сводки с
фронта военных действий:
...11 октября. Бухгалтерия ГЛИ отказывается платить зарплату
сотрудникам и принимать к оплате счета Главной Редакции. Заместитель
директора Ржанов требует представить отчет: кому, сколько и за что уплачено,
а также подробную смету на будущий год. (До сего времени Главная Редакция
свободно распоряжалась выделяемыми ей, согласно договору с Гослитиздатом,
суммами). Николай Сергеевич пытается позвонить Лозовскому, но тот
отказывается с ним разговаривать.
После получения требуемого отчета, из Дирекции ГЛИ сообщают, что на
этот раз бухгалтерии указано осуществить выплаты, но в дальнейшем оплата
будет производиться только в рамках сметы, утвержденной Дирекцией. Противно.
Лишняя писанина и к тому же неизбежно фальшивая - разве можно заранее
предусмотреть все расходы Редакции. Но, Бог с ними.
Куда серьезнее другое. Говорят, что в 20-х числах месяца Дирекция ГЛИ
собирается устроить заседание со своими рецензентами. Николай Сергеевич
пишет Лозовскому о том, что сторонняя рецензия рукописей уже несколько лет
пылящихся на полках издательства сейчас несвоевременна. Редакция должна сама
сначала просмотреть и, быть может, откорректировать эти рукописи в свете
новых указаний Партии. Тем не менее, 23 октября закрытое совещание с
рецензентами в Дирекции состоится.
...26 октября. Главный бухгалтер ГЛИ сообщает Николаю Сергеевичу о том,
что с 1-го ноября Гослитиздат прекращает финансирование и ликвидирует
независимую Главную Редакцию. Подготовку Издания они будут осуществлять
сами! Это - одностороннее расторжение договора, подписанного в свое время
Чертковым и утвержденного решениями Совнаркома.
...27 октября. Собирается Редакционный комитет. Николаю Сергеевичу
поручают подготовить письмо-протест в адрес председателя СНК СССР тов.
Молотова. На составление и согласование текста со всеми членами
Редакционного комитета уходит несколько дней. Наконец, письмо отправлено.
Остается ждать результата.
Из дневника Н.С. 20 ноября 1938 г.
"Как давно не записывал! А жаль. Много было всяких волнений, но главное
- томительное ожидание разрешения нашего кризиса. Не перевели денег на
выплату зарплаты и гонораров. Пришлось продать за 5 300 рублей запасные тома
Федору Петровичу (букинисту? - Л.О.). Главный бухгалтер сообщил, что
дирекция ГЛИ пока решила переводить не по 10, как обусловлено договором, а
по 5 тысяч в месяц. Очень несолидно и неустойчиво. Показывает то, что у них
нет мнения, т.е., вернее, есть желание нас уничтожить, но пока боятся...
Разговаривал с Цехером (главбух - Л.О.). Он, как всегда, беззастенчиво
врет в глаза.
Удивительные люди. Все их действия направлены на разрушение живого,
высококультурного, национального дела. И не по глупости и неумению, а
злонамеренно! Каждый день убеждаюсь в этом все больше и больше. Сегодня
звонил в секретариат Молотова. Узнавал о решении по письму Редакционного
комитета. Запросили материалы (это через 3 недели после письма - Л.О.). -
Звоните через 2-3 дня".
Из записи видно, что об истинной причине сопротивления Лозовского
Николай Сергеевич не догадывается. Ему в голову не приходит мысль, что слова
Толстого могут быть для кого-то неприемлемы.
...22 ноября. За ноябрь действительно переводят только 5 тысяч. Деньги,
вырученные от продажи томов уже истрачены. Удается выплатить долги
редакторам, но счета за вычитку и корректуру остаются неоплаченными.
...27 ноября. Николай Сергеевич посещает Алексея Толстого и просит о
помощи. Известно, что есть решение ввести А. Толстого и Фадеева в состав
Госредкомиссии. Это усиливает оборону против Лозовского. Идут совещания: то
с Бонч-Бруевичем, то с Лупполом. 29-го ноября в дневнике краткая запись:
"Совсем болен - реакция от волнения".
Из дневника Н.С. 2 декабря 1938 г.
"В 10 утра был у Лозовского и говорил с ним. Убедился в бесполезности
разговоров и в том, что он сознательно срывает дело. Записал, придя домой
весь разговор, почти дословно. За каждое слово ручаюсь.
К 5 часам поехал к Ал. Ник. Толстому. Много и интересно говорили о
делах Гл. Редакции. Он пришел в ужас от того, что делает Лозовский и
формулировал это как "поход на науку". Говорил, что этого дела так оставлять
нельзя.
Придя домой, ночью, написал черновик письма от имени Ред. Комитета тов.
А.А. Жданову. Сейчас 4 часа утра. Завтра утром надо послать".
Письмо Жданову, подписанное всеми членами Редакционного комитета,
уходит в ЦК, а вслед за ним и запись последнего разговора с Лозовским. Все
письма отправляются с нарочным, чтобы на копиях иметь отметки о получении.
Опять начинается томительное ожидание. Время от времени Николай Сергеевич
звонит референтам Молотова и Жданова. Ответы одинаковы: материал получен,
звоните через пятидневку.
А платить редакторам и сотрудникам опять нечем.
...20 декабря. С разрешения ГРК Главная Редакция продает Толстовскому
музею (за 10 тысяч) копии писем Толстого и фотографии его рукописей,
хранящихся в Ленинской библиотеке. Лозовский на месяц уезжает.
...15 января 1939 года. Ответа из высоких инстанций все нет. Нет
никаких вестей и от Алексея Толстого, которому Николай Сергеевич писал в
первых числах января. Лозовский возвращается.
Из дневника Н.С. 25 января 1939 г.
"Был в Редакции. Узнал от Виноградова, что Лозовский написал на нашем
письме: "Впредь до решения дела в Руководящих органах все переводы денег
Редакции Толстого прекратить".
Звонил по телефону 614-21 тов. Кузнецову, секретарю А.А. Жданова,
рассказал в чем дело. Просил позвонить 20-го".
...27-го Кузнецов сообщает, что на 29-е назначено совещание по вопросу
Издания с участием Лозовского. Затем его переносят на 31-е. Потом
выясняется, что совещание в ЦК отложено на неопределенный срок, но зато
образована комиссия для предварительного разбора дела. Николая Сергеевича
обещают пригласить в эту комиссию для беседы.
Впрочем, сотрудники аппарата Жданова, Кузнецов и Беляков, рекомендуют
пока снова связаться с Лозовским. Ему де, предложено "обеспечить
бесперебойную работу Главной Редакции впредь до решения директивных
органов". Но Лозовский всячески уклоняется от встречи: то занят, то болен,
то врачи запретили говорить по телефону(?!)
Наконец, за январь переводят деньги, но опять 5 тысяч вместо 10-ти.
Долги сотрудникам Редакции накапливаются.
Тем временем проясняются аргументы противной стороны. Нет, это не
крамольные слова самого Толстого, которые следовало бы выкинуть из текста -
такое пока еще никто не смеет произнести...
Из дневника Н.С. 19 февраля 1939 г.
"Узнал, что в комиссию входит Емельян Ярославский, который во всем
согласен с Лозовским. Последний тоже входит и даже, как будто, руководит
комиссией. Звонил Белякову и очень просил вызвать Луппола, меня, Цявловского
и Гудзия. Положение наше трудное, но я, все-таки, не отчаиваюсь - правда не
может не восторжествовать!
Обвинение нас: "Толстой тонет в море комментариев и в море своих же
собственных черновиков и вариантов"!!?? Т.е. Толстой тонет в самом себе!! -
А что же слова Ленина, что наследство Толстого "берет и над этим наследством
работает российский пролетариат"? Что же эти слова для них ничто?! - А что
же поручение Толстого В.Г. Черткову опубликовать его рукописи и черновики,
для них это ничто?!"
...25 февраля Лозовский, наконец, принимает Николая Сергеевича. Вот
подробная запись в дневнике их разговора:
"...Лозовский: "Финансовое положение Гослитиздата тяжелое. Мы получаем
только 25% бумаги, продукция не выходит, денег нет. Вместе с тем, Вы должны
117 000 руб., таких больших авансов мы платить не можем, ни одна ревизионная
комиссия не найдет это правильным".
Я: "Размер аванса определяется не абсолютной цифрой, а относительной.
Он много меньше законного 25%-ного аванса: сумма договора 1 000 000. 25% -
это 250 000, а у нас более, чем вдвое меньше...
...Отдел пропаганды ЦК мне дал указание, что впредь до решения ЦК
работа должна идти полным ходом и материальное обеспечение мы получим от
вас".
Лозовский: "Я постараюсь добиться, чтобы решение всего вопроса было до
1 марта. Финансовый вопрос разрешится как часть целого. Придется подождать
до 1-го."...
Я: "Мы не можем обходить постановление СНК. Я не понимаю, почему в
рабочем порядке мы с Вами не можем договориться. Вы объявили нам войну,
действуете помимо нас, строите какие-то обвинения, о которых мы слышим
стороной. И все это за глаза. Положение создалось ненормальное, оно вредно
отражается на деле".
Лозовский: "Я воюю не против вас, а против Госредкомиссии.
Госредкомиссия имеет неверные установки, она давала вам неверные директивы,
а вы их исполняли. (я понимаю, не могли не исполнять). Против вас я ничего
не имею т.к. вы исполняете большое дело, хотя вы и группа частных лиц".
Я: "Если Вы стоите на той точке зрения, что мы - группа частных
предпринимателей, то, действительно, у нас не может быть непосредственных
отношений и взаимопонимания. Тогда действительно не о чем разговаривать.
Лозовский: "Я говорю не в этом смысле. Мои слова надо понимать в том
смысле, что мы с Вами находимся в договорных отношениях, как с автором. Я
считаю, что мы с Вами договорились".
Я: "Ни до чего не договорились!"
Лозовский: "Договорились в том смысле, что Вам надо подождать до 1-го".
Я: "Это вопрос финансовый, хотя и очень насущный, но не самый главный.
Нам надо знать решение всего вопроса в целом, с принципиальной стороны. А до
принятия этого решения нам надо высказать свою принципиальную точку зрения".
Лозовский: "Вас, вероятно, пригласят на заседание комиссии".
В тот же день Николай Сергеевич звонит в ЦК Белякову... Тот его
заверяет: "Комиссия, вероятно, будет завтра. Вас пригласят..."
...26 февраля день тянется бесконечно. Николай Сергеевич бродит из
комнаты в комнату, все время прислушиваясь к телефону. Прикуривает одну
папиросу от другой. Телефон молчит...
На следующий день, 27-го, отогнав от себя тревожные мысли о комиссии,
Лозовском, ЦК, он поднимается над всей этой суетой к заветным размышлениям о
величии эпохи, роли искусства и, как бы делясь ими со своим Учителем,
записывает в дневнике:
"Не могу не написать, а то забуду. По-моему искусство только тогда
искусство, когда оно отражает действительность, когда оно отображает эпоху и
живет тем, чем живет эпоха. Признаю только реализм в искусстве и только то
искусством, что соединяет людей, а не отгораживает себя, - якобы художника,
якобы поэта, - от людей, от масс. Только то искусство, что заражает массы.
Поэтому я признаю законность целеустремленности искусства. Искусство только
тогда искусство, когда оно двигает вперед, а не назад. Сейчас движущая
вперед историческая сила - пролетариат. Философия пролетариата - марксизм. И
потому я признаю законность в данный момент только марксистского подхода к
искусству.
Вот к чему я прихожу неожиданно для самого себя и только это для меня
сейчас искренно..."
Противники Николая Сергеевича идут земными тропами и устраивают на них