Страница:
новые завалы. 13 марта в Главную Редакцию является ревизия из Наркомфина.
Целую неделю нудные ревизоры терзают Николая Сергеевича глупыми допросами
("Зачем продаете архивы?"...) и мелочными придирками.
"Вымотали все силы, вытянули все жилы", - записывает он в дневнике 22
марта.
Между тем, комиссия, обещанная Лозовским на 1-е марта, переносится аж
на 31-е, а потом и вовсе откладывается.
Из дневника Н.С. 7 апреля 1939 г.
"Дни напряженные. 1 апреля опять говорил с Лозовским по телефону о
деньгах. Отказал довольно цинично. Звонил в ЦК Белякову. Заседание комиссии
откладывается на неопределенное будущее. Беляков предлагает переговорить с
Поспеловым..."
...Почему вдруг с Поспеловым? Он - историк по профессии, недавно избран
в члены ЦК. Быть может неприятное дело с Толстовским изданием решили
"скинуть" из аппарата Жданова к нему? Тем более, что с этим делом Поспелов
уже немного знаком. В недавних лихорадочных поисках защиты от Лозовского
Николай Сергеевич еще 31 января сумел добиться телефонного разговора с
Поспеловым, а потом дважды (2-го и 20-го февраля) писал ему по поводу
финансовых трудностей Редакции, просил вызвать в ЦК.
Теперь начинается новый марафон переговоров с секретарями Поспелова:
Позвонил 1 апреля - назначили придти завтра же в час дня.
Пришел 2-го - "Товарищ Поспелов очень занят, извиняется, приходите
завтра в то же время".
Пришел 3-го - "Позвоните завтра в 11".
Звонил 4-го - "Приходите сегодня к часу, предварительно позвоните".
Пришел в 12.30, позвонил из бюро пропусков - "Товарищ Поспелов
извиняется - спешно выехал. Приходите 7-го в 12 часов".
Пришел 7-го в 12 - опять с чрезвычайными извинениями: "Позвоните в 10
вечера. Может быть тов. Поспелов примет Вас ночью".
Позвонил в 10 - "Приходите завтра в 3".
Пришел 8-го - "У товарища Поспелова заседание. Приходите в 8 вечера -
проще будет".
Пришел - "Товарищ Поспелов занят. Срочное заседание. Он Вас вызовет
сам. Позвоните завтра"...
И так дальше: 9-го, 10-го, 13-го, 17-го апреля.
Из дневника Н.С. 19 апреля 1939 г.
"За эти дни все то же. С 17-го переложили на 19-е. Сегодня звонил.
Разговаривал с самим Поспеловым. Примет завтра, 20-го вечером, сам вызовет.
Говорит, что ему надо предварительно посоветоваться по нашему делу. "Завтра
обо всем поговорим". Ну что ж, буду ждать до завтра. Это - моя новая служба
- ожидания. Надо и ее выполнять добросовестно. Только с непривычки тяжело -
и физически, и морально".
...Однако вода и камень точит!
20-го апреля в 16.30 звонит сам Поспелов: "Товарищ Родионов, можете ко
мне сейчас придти?"
- Через 20 минут буду у Вас.
- Пропуск в комендатуре. Приходите поскорее, пожалуйста!"
Разговор состоялся! И длился целых полчаса!
Придя домой, Николай Сергеевич его тут же записал в дневник. Имеет
смысл познакомиться с хотя бы несколькими фрагментами из этого разговора.
Все-таки, не так часто рядовому, беспартийному редактору удается добиться
приема у отнюдь не рядового члена ЦК партии (с будущего года - редактор
"Правды". После смерти Сталина - секретарь ЦК и кандидат в члены Политбюро).
Из дневника Н.С. 20 апреля 1939 г.
"В 5 часов, в кабинете Поспелова:
Поспелов: "Ну что Вы мне скажите?"
Я: "Я так настойчиво добивался личного свидания с Вами для того, чтобы
посоветоваться, получить от Вас руководящие указания, как выйти из
создавшегося мучительного для нашего дела положения, не нарушая воли Л.Н.
Толстого и, вместе с тем, в полном соответствии с теми установками, которые
имеются в данный момент у ЦК партии".
Поспелов: "Сколько томов редакция подготовила к печати, сколько
осталось и сколько издано?"
Я: "Из 89 томов подготовлено 83, из них сдано редакцией 80 и 3 - готовы
к сдаче. Один из них, 13-й том - варианты к "Войне и миру" (60 листов) с
нашей точки зрения - событие в мировой литературе. Неведомый миру 5-й том
"Войны и мира"... Из 80 сданных томов Гослитиздат выпустил в свет только
38".
Поспелов: "Сколько вам времени надо, чтобы окончить оставшиеся 6 томов
и какие это тома?"
Я: "Надо ровно 1 год. При обеспечении материальной возможности для нас
работать. Тома следующие:... (идет перечень томов и пояснения к ним -
Л.О.)".
Поспелов: "Почему так много времени на 6 томов - 1 год? Вероятно
большая часть времени идет на комментарии?"
Я: "...вообще на комментарии идет гораздо меньше времени, чем на
текстологическую работу - это самая кропотливая и трудная часть работы".
Поспелов: "В чем она состоит?" (Н.С. подробно объясняет то, что
читателю уже известно - Л.О.).
Поспелов: "Значит есть полная гарантия от ошибок в тексте Толстого, их
не может быть?"
Я: "Да, не может быть, т.к. когда том печатается, редактор вновь
проверяет гранки, а иногда и чистые листы по автографу".
Поспелов: "Работа большая!.. Но у вас есть крупные ошибки, которые
нужно исправить: Первая - большие комментарии. Полное собраний сочинений
Толстого заменяется полным собранием сочинений его комментаторов. Вторая -
приемы комментирования, самый характер некоторых комментариев. Вы не
соблюдаете договора: в нем сказано об объективности. Но кто же объективнее
подходил к Толстому, чем Ленин? Почему вы не привлекаете этот самый
объективный источник?
Почему вы пишете длинные биографии о самых неизвестных, случайных лицах
и даже лицах, оказавшихся контрреволюционерами, а об известных лицах не
пишете? Я прочитал рецензии на ваши тома, точно указывать сейчас не буду, но
получается неблагоприятное впечатление".
Я: "Мои объяснения на эти вопросы я прошу Вас понимать не как
дискуссию, а как освещение фактической стороны дела. Да, при теперешних
установках комментарии слишком длинны, их надо сокращать. На это нам
указывалось в 1935 году... Госредкомиссией. И после 1935 года мы стали
производить большую работу по сокращению комментариев по письмам и Дневникам
в порядке вычитки томов перед сдачей их в производство".
Поспелов: "Указания Госредкомиссии были недостаточно настойчивы работа
по сжатию комментариев производилась недостаточно решительно. Почему не
урезали комментарии у всех томов?"
Я: "Потому что это был бы напрасный труд. Тома бы пролежали еще
несколько лет и опять устарели, и перед сдачей в производство их снова бы
надо было вычитывать. Целесообразнее эту работу производить один раз - перед
сдачей тома в набор.
Что касается характера комментариев, то вопрос о цитатах из Ленина мы
ставили не раз и в начале работы, и в последние годы. И каждый раз он
разрешался одинаковым образом".
Поспелов: "Кто ставил, перед кем и как он разрешался?"
Я: "Ставила Главная Редакция перед партийными товарищами, назначенными
СНК - Госредкомиссией".
Поспелов: "Персонально?"
Я: "Луначарский, Бонч-Бруевич и Луппол. И разрешался он таким образом,
что Госредкомиссия соглашалась с Главной Редакцией, что не дело отдельных
редакторов каждый раз полемизировать с взглядами Л.Н. Толстого и не следует
в примечаниях давать оценки взглядов Толстого и цитировать всякий раз один и
тот же источник - статьи Ленина. Гораздо правильнее если в каждом томе,
начиная с 21-го (с теоретическими статьями) будет объявление от
Госредкомиссии, в котором объясняется отношение Советской власти к Толстому
и приводятся цитаты из статей Ленина. В примечаниях же, где это надо, делать
ссылки на это объявление. Вот передаю Вам его, написанное Госредкомиссией".
Поспелов: "Это недостаточно, надо и в комментариях приводить цитаты".
Я: "Если есть такая установка, то мы добросовестно ее будем выполнять.
Но до сих пор этого не было...
Соотношение текста с комментариями 1 к 2-м, а по письмам Черткова 1 к
3-м, мы ввели не явочным порядком, а по напечатанной инструкции,
апробированной наблюдающими органами. Сейчас, при изменившейся обстановке от
этого соотношения мы отказываемся и выполним эту работу добросовестно.
Только бы не было прекращения работы по окончанию подготовки к печати
Толстого и не было бы оборвано само издание. Все другие вопросы
второстепенны и в этом отношении я прошу у Вас точных директив".
Поспелов: "Комментарии к письмам и дневникам надо сильно сократить,
оставить только необходимое для уяснения текста Толстого и освежить их в том
направлении, которое я указывал. Чертков - выдающееся лицо, мы его уважаем,
как прежде, но это не значит, что его письма надо печатать в полном собрании
сочинений Толстого наравне с Толстым. Над ними можно работать
самостоятельно.
Все вышедшее из под пера Льва Николаевича Толстого, будь то
художественные произведения, философское, религиозное письмо или записная
книжка, все Советской властью будет опубликовано так, как было установлено
раньше без изменения в общем характере и плане лишь с теми изменениями в
области комментариев, про которые я говорил.
Против Главной Редакции и Госредкомиссии мы ничего не имеем, вас никто
ни в чем не обвиняет: вы слишком увлеклись и под напором огромного материала
просочились отдельные примечания и отдельные формулировки, которых лучше,
если бы не было. Но вы должны продолжать работу по подготовке к печати
оставшихся томов, закончить все и кроме того проделать большую работу по
сокращению комментариев.
Издание не только не будет прервано, но будут приняты меры к
форсированию его, оно будет закончено. Завещание Льва Николаевича выполнено
будет в полной мере".
(Далее идет обсуждение финансового вопроса и отношения к нему
Лозовского. Поспелов обещает ему позвонить. Разговор заканчивается следующим
образом):
Поспелов: "Хорошо, хорошо я это сделаю. А теперь я очень спешу и должен
прекратить разговор - у меня много других дел".
Я: "Благодарю Вас, товарищ Поспелов. Разрешите резюмировать. Работу по
окончанию редактирования мы должны продолжать, мы получим материальную
возможность. Издание не будет оборвано, а будет закончено. И могу ли я
считать, что имею после разговора с Вами твердую почву?"
Поспелов: "Да, вполне можете. Все это соответственным образом будет
оформлено".
(Пересказ разговора подписан: Н. Родионов. 21 апреля 1939 г.)
...Уважаемый читатель, сейчас я намерен поделиться с тобой одним весьма
существенным сомнением. Оно касается только что цитированным по записи Н.С.
Родионова высказываниям Поспелова относительно того, что "Все вышедшее из
под пера Льва Николаевича Толстого будет опубликовано так, как было
установлено раньше... лишь с теми изменениями в области комментариев, про
которые я говорил". Значит печатать все - без каких-либо купюр! Вопрос этот
станет актуальным на втором, послевоенном этапе Издания, когда со стороны
властей будет выдвинуто требование об изъятии из публикации некоторых
высказываний и даже произведений Толстого. Но я хочу в нем разобраться
сейчас, в конце грозных 30-х годов и ты поймешь почему.
"Как было установлено раньше", - говорит Поспелов. Кем установлено? И
когда?
Предшествующим, определяющим содержание Издания документом является
договор Черткова с Госиздатом от 2 апреля 1928 года. В этом договоре (см.
главу 1) прямо сказано, что "текст писаний Л.Н. Толстого не подлежит никаким
дополнениям, сокращениям или изменениям". Вспомним и слова Луначарского из
статьи в "Известиях" того же 1928 года о "недопущении какого бы то ни было
сужения... подлинного Толстого". То и другое, очевидно, вытекает из прямого
указания В.И. Ленина, данного им 8 сентября 1920 года в беседе с В.Г.
Чертковым. О нем нам тоже уже известно из "Биохроники" Ленина. Напомню его
начало: "8/IX 1920 г. Ленин принимает (10 час. 45 мин.) В.Г. Черткова,
беседует с ним об издании полного собрания сочинений Л.Н. Толстого, в
которое предлагает включить все написанное Толстым..." Казалось бы ясно.
Прямое указание вождя Революции действует долгие годы после его кончины.
Отменить это указание никто не смеет. Но... зададимся "нескромным" вопросом:
"А было ли такое указание?"
Поищем в документах, в архивах. Ведь ими должны бы были
поинтересоваться работники аппарата ЦК, которых Николай Сергеевич, без
всякого сомнения, "таранил" указанием Ленина. (Впрочем, заметим, что в
записи разговора с Поспеловым оно не упомянуто). Регулярный дневник Николая
Сергеевича начинается с 1928 года. В нем о разговоре Черткова с Лениным нет
никаких воспоминаний. Нет ничего об этом и в единичных записях 1920-1923
годов.
Но сам-то разговор состоялся. В архиве Ленина есть фотокопия записки
Бонч-Бруевичу: "10Это отражено в архивных
документах, на которые ссылаются составители "Биохроники". А на что они
ссылаются в подтверждение своей записи будто Ленин говорил с Чертковым об
Издании Толстого и даже дал столь важное указание? Ссылка имеется. Как
положено, мелким шрифтом внизу к перечню упомянутых архивных документов
добавлено: "Лев Толстой. Материалы и публикации. Тула, 1958 г. с. 33".
Добываю эту книгу, нахожу страницу. Ба! Да это статья Н.С. Родионова "Первое
полное собрание сочинений Толстого". Отыскиваю упоминание об интересующем
меня свидании, где сказано, что "Ленин одобрил предположение об издании
полного собрания сочинений Толстого, с тем, чтобы было напечатано решительно
все, написанное Толстым..." Составители "Биохроники" Ленина слово
"решительно" опустили. Любопытно бы знать почему? Какие-то сомнения у них
были? Ну а сам Николай Сергеевич приводит какое-нибудь подтверждение своим
словам? Да! В конце цитируемого абзаца он пишет: "Об этом свидетельствовал
присутствовавший при разговоре Ленина с Чертковым В.Д. Бонч-Бруевич в статье
"Ленин и культура". В этом статье автор отмечает, что Владимир Ильич сам
лично вырабатывает программу издания полного собрания сочинений Л.Н.
Толстого" ("Литературная газета", No 4, 21 января 1940 года). Иду в
Историческую библиотеку, выписываю "Литературку" за 1940 год. Статья
Бонч-Бруевича имеется, но в ней фигурирует только утверждение, что "Владимир
Ильич сам лично вырабатывает программу..." А о директиве Ленина, чтобы
печатать все - ни слова. Да и присутствовал ли Бонч-Бруевич при разговоре
Ленина с Чертковым? Почему об этом не упомянуто в "Биохронике", где отмечено
даже, что беседа началась в 10 час. 45 мин.? Бонч-Бруевича уже нет в живых,
а кто станет проверять указанную ссылку?
Рискованный шаг! Но на дворе уже 1958 год и научным сотрудникам
Института Маркса-Энгельса-Ленина, видимо, лень отыскивать "Литературку" 1940
года.
Ну а в своих устных переговорах с ЦК в 30-е годы Николай Сергеевич тоже
ссылался на свидетельство Бонч-Бруевича? Не исключено! По этому поводу,
возможно, имелось согласие самого Бонч-Бруевича. Ныне не всем известно, что
сотрудник ленинской "Искры" и управделами Совнаркома был специалистом по
Толстому, инициатором создания Толстовского музея, а в 1935 году - его
директором.
В качестве члена Госредкомиссии он отрецензировал и обработал 69 томов
Полного собрания сочинений Толстого. Ради Льва Николаевича он мог и
"слукавить". (Как он доподлинно сделал, подробно описав в 40-ые годы, в
"Правде" посещение Лениным дома Толстого в Хамовниках... которого не было -
это определенно установили сотрудники Толстовского музея).
В подробных "Воспоминаниях о Ленине" Бонч-Бруевича, где говорится и о
поддержке Лениным Толстовского издания, нет ни слова о его встрече с
Чертковым. Сам Чертков в "Справке о юбилейном издании собрания сочинений
Л.Н. Толстого и участии Черткова в нем", перечисляя в хронологическом
порядке и заседание редколлегии Госиздата 1919 года, и возобновление
прерванных было переговоров с ним в 1924 году, даже не упоминает о встрече с
Лениным в 1920 году (архив Черткова в РГАЛИ). И это вполне естественно, если
на встрече обсуждался только вопрос об отказниках.
Итак, есть довольно серьезные основания предполагать, что во второй
половине 30-х годов, "пробивая" в ЦК продолжение издания Полного собрания
сочинений Толстого, Николай Сергеевич, - ссылаясь на Ленина, - так сказать,
"блефовал"! Если вспомнить, что это были за годы, можно подивиться такой
дерзости и бесстрашию.
...Но вернемся к текущим делам Редакции. Радость после разговора с
Поспеловым постепенно блекнет. "Твердая почва" - это хорошо, но нужны
деньги, зарплату платить, по-прежнему, нечем. Лозовский денег не переводит.
Николай Сергеевич опять звонит в ЦК - то Кузнецову, то Белякову. Те звонят
Лозовскому - безрезультатно. Обещанное Поспеловым "оформление" явно
задерживается - не иначе, как Лозовский где-то нажимает на свои пружины.
"Скупой мужчина, - говорит о нем Кузнецов, шутливо утешая Николая
Сергеевича. - Потерпите немного. На днях будет оформлен ваш вопрос и тогда,
не беспокойтесь - Лозовский выплатит все. Я за этим прослежу. Дело не
прекращайте. Дело не должно страдать".
Хорошо ему советовать. А каково редакторам и сотрудникам без зарплаты?
Люди все больше немолодые, семейные. А что, если там "наверху" Лозовский
разыграл еще какую-нибудь карту, включил иные, более мощные силы? И вместо
извещения о переводе денег придет опять, как 18 лет назад, вызов на Лубянку.
Или ночью раздастся настойчивый звонок в дверь. Ведь говорят: "если нет
человека, то нет и проблемы". Тревожно! Очень тревожно!..
...Закончился апрель, миновал май. Организм заявил свой протест против
непрерывного нервного напряжения - в конце мая Николай Сергеевич тяжело
проболел целых десять дней: температура 39.5, все мышцы болят...
Наталья Ульриховна с детьми переехала на лето в деревню, в милые сердцу
Горки. Николай Сергеевич уехать из Москвы не решается - что-то должно же
произойти... Пытается работать. С трудом закончил примечания к очередному
тому. По вечерам, в грустном одиночестве занимается разбором большой
коллекции старинных восточных монет (осталась от отца?). Продажа их в музей
- последний материальный резерв семьи.
И вдруг... совсем было улетевшая надежда возвращается. 9-го июня в
хронике дня - сообщение о назначении Лозовского заместителем наркома
иностранных дел. Директором Гослитиздата назначен некий П.И. Чагин.
14 июня звонит из ЦК Беляков и сообщает, что вопрос об Издании должен
быть "оформлен" в тот же день. Просит позвонить в час. Начиная с часу дня
Николай Сергеевич звонит каждые 10 минут. Белякова нет на месте... К концу
дня выясняется, что оформление отложено "на несколько дней". Ждать в Москве
больше нет сил. Николай Сергеевич на неделю уезжает в Горки.
Из дневника Н.С. 27 июня 1939 г.
"25-го вернулся из Горок. 26-го пошел к новому директору ГЛИ тов.
Чагину П.И. Встретил человеческий и товарищеский прием, о многом поговорили.
Просил к 28-му подготовить докладную записку о состоянии томов. Оттуда пошел
к Вл. Дм. [Бонч-Бруевичу] - его вызывали в ЦК по нашему делу... Большое
напряжение от большого ожидания. Что-то будет. Уверен, что хорошо и
правильно..."
9 июля снова у Чагина. Решения вышестоящих инстанций еще нет, но Чагин
согласен перевести 10 тысяч рублей. Советует спокойно ехать в Горки,
отдыхать. На днях он и Бонч-Бруевич будут вызваны в ЦК - опять "для
оформления нашего дела". 16 июля Николай Сергеевич взял отпуск и уехал.
Из дневника Н.С. 30 июля 1939 г.
"...За это время прочитал Петра I-го А. Толстого. Очень сильно, много
исторического материала, роман-хроника. С художественной стороны сильнее,
несомненно, вторая часть. Очень верно передает эпоху, хотя мрачные краски
сгущены. В общем, очень хорошо. Потом читал Гете "Страдания молодого
"Вертера". Не захватывает. То ли от возраста, то ли от того, что живем
совсем в другую эпоху. Последнее вернее. Уж очень далеко мы ушли от
романтизма, от субъективных личных переживаний. Личная жизнь вне связи с
окружающей средой уже мало захватывает. То же можно сказать о Достоевском.
Не хочется сейчас за него браться. Хочется видеть не одного человека со
всеми его, хотя бы и очень большими, но его личными переживаниями, а людей
вкупе и человека в связи с другими людьми - в обществе..."
...21 августа снова был в Гослитиздате. Все по-старому, никакого
решения нет (начальство, видимо, отдыхает). 29 августа звонок от Чагина -
вызывает в Дирекцию и вручает постановление СНК о Толстовском издании от 27
августа 1939 г. Оформили таки, наконец, - не прошло и 3-х месяцев после
звонка Белякова, что будет оформлено в тот же день. (А чего стоили эти 2.5
месяца!)
В постановлении Совнаркома, в частности, записано:
"...Принимая во внимание, что в Полное собрание сочинений Л.Н. Толстого
должно входить то, что написано самим Толстым, а различного рода комментарии
могут быть напечатаны лишь в такой мере, в какой они безусловно необходимы
для понимания соответствующего текста, предложить Государственной
Редакционной Комиссии:
1. Ограничить объем комментариев к тексту Л.Н. Толстого не более, чем
25 процентами общего количества листов в подлежащих еще изданию томах и
свести комментарии к самым необходимым и кратким фактическим и
биографическим справкам, используя при составлении комментариев марксистскую
литературу.
2. Заново просмотреть все тома сочинений Л.Н. Толстого, подготовленные
к печати (как находящиеся в производстве, так и в портфеле Гослитиздата)".
СНК предлагает Гослитиздату заключить с Редакторским комитетом новый
договор.
...Конечно, жаль комментариев и примечаний. Работа по их сокращению
предстоит гигантская. Да и делать ее придется, в основном, самому Николаю
Сергеевичу (ведь он отвечает за издание перед Чертковым и Толстым). Но,
слава Богу, хоть нет ничего об урезывании текстов Толстого. "Ленинское
указание", по-прежнему, в силе. Новый договор с ГЛИ заключен 7 октября 1939
года и, как пишет Николай Сергеевич в своей статье 58-го года: "С
соблюдением основных положений первого договора от 2 апреля 1928 года и
новых указаний в отношении комментариев".
В постановлении СНК есть, разумеется, и "оргвыводы". Главная Редакция
Издания перестает существовать как независимая единица, а переводится в ГЛИ,
правда, на правах специального отдела. Назначен новый состав Редакционного
комитета: Н.К. Гудзий, Н.Н. Гусев, Н.Л. Мещеряков, М.М. Корнев, Н.К.
Пиксанов, М.А. Цявловский и Н.С. Родионов. На совместном заседании ГРК и
Редакционного комитета председателем последнего избран Мещеряков,
ответственным секретарем - Родионов.
Из состава Госредкомиссии выведен Бонч-Бруевич, а на его место
включен... все тот же Лозовский. Это - большая "ложка дегтя". Отставка Бонча
- расплата за его защиту Издания. А может быть и за... нет, - это было бы
куда покруче, чем отставка. А Лозовский, Бог даст, не будет иметь времени уж
слишком мешать делу. В целом, Николай Сергеевич доволен. 30-го августа он
записывает в дневнике: "В общем укрепляется наше дело, ему придается
значение и поднимается его авторитет. Всем разговорам о "частной компании"
положен конец".
Следующая запись (9 сентября) о новом председателе Редакционного
комитета: "Мещеряков добивается ликвидации Главной редакции и сохранения
только одного платного сотрудника... очень узок, только бы разрушать. Ничего
не понимает, вероятно от старости".
Из дневника Н.С. 30 сентября 1939 г.
"...14-го были в Лефортово Чагин и Мещеряков. Думают, что надо
переезжать в Гослитиздат, а Лефортово ликвидировать... 29-го с тяжелым
чувством разорял собственноручно мою комнату, написал от имени Чагина сам
себе письмо о переселении... 1-го октября вечером намечается переезд.
За это время написал большой протокол комиссии об изменении Инструкции
и набросал тезисы о сокращении комментариев. Все очень грустно. Но надо
спасать дело и работать. Надеюсь на успех и никакого краха не вижу. Во
всяком случае совесть чиста и правота на нашей стороне: и принципиально, и
по делу".
...Прошло более месяца. Николай Сергеевич воспрянул духом. В голове
роятся новые творческие планы.
Из дневника Н.С. 10 и 13 ноября 1939 г.
"Второй раз перечитываю чудесные варианты "Войны и мира" (13-й том) по
новой орфографии... Особенно врезались в память варианты: смерть старого
Безухова, Наташа купается с девками (похоже, что он выпущен не без влияния
С.А.), эпизод Тушина и Белкина, их разговоры и вся фигура Белкина, избиение
Анатоля Пьером...
...Неотвязно преследует мысль о драматической форме "Войны и мира"
путем отбора из канонического текста и вариантов сценических сюжетов. Связав
их в одно целое, проникнутое одной идеей и единством действия - динамика,
развитие характеров, общественных идей и патриотизма. На основе характера
Пьера и контраста его и князя Андрея. Старики: Ростов (непременно с
вариантом его припадка из-за Наташи и Пьера) и князь Болконский с
управляющим, доктором, Анатолем. Смерти: Безухова, Андрея, Каратаева.
Наташа: разговоры на купальне. Князь Андрей с дубом и Пьер на пароме - в
одно целое. Кутузов, Багратион, Шенгробен - Бородино, война. Пьер бьет
Анатоля у цыган. Цыгане - веселье. Капитан Тушин и Белкин под Шенгробеном...
Идеи Пьера после масонов, в деревне и из эпилога. Эпилог, как переход к
декабристам, его разговоры в первой части о Революции (с аббатом на вечере у
Аннет) и многое другое.
К удивлению своему, чувствую в себе силы... Очень интересно. Хотелось
бы больше жизни, чтобы образы "Войны и мира" чаще бы и большему бы кругу лиц
служили путеводной звездой..."
Любопытно, что идея Николая Сергеевича о драматической версии "Войны и
мира" с использованием вариантов нашла горячее сочувствие у Алексея
Толстого, но вызвала сомнение у Цявловского - он полагал, что соединение с
Целую неделю нудные ревизоры терзают Николая Сергеевича глупыми допросами
("Зачем продаете архивы?"...) и мелочными придирками.
"Вымотали все силы, вытянули все жилы", - записывает он в дневнике 22
марта.
Между тем, комиссия, обещанная Лозовским на 1-е марта, переносится аж
на 31-е, а потом и вовсе откладывается.
Из дневника Н.С. 7 апреля 1939 г.
"Дни напряженные. 1 апреля опять говорил с Лозовским по телефону о
деньгах. Отказал довольно цинично. Звонил в ЦК Белякову. Заседание комиссии
откладывается на неопределенное будущее. Беляков предлагает переговорить с
Поспеловым..."
...Почему вдруг с Поспеловым? Он - историк по профессии, недавно избран
в члены ЦК. Быть может неприятное дело с Толстовским изданием решили
"скинуть" из аппарата Жданова к нему? Тем более, что с этим делом Поспелов
уже немного знаком. В недавних лихорадочных поисках защиты от Лозовского
Николай Сергеевич еще 31 января сумел добиться телефонного разговора с
Поспеловым, а потом дважды (2-го и 20-го февраля) писал ему по поводу
финансовых трудностей Редакции, просил вызвать в ЦК.
Теперь начинается новый марафон переговоров с секретарями Поспелова:
Позвонил 1 апреля - назначили придти завтра же в час дня.
Пришел 2-го - "Товарищ Поспелов очень занят, извиняется, приходите
завтра в то же время".
Пришел 3-го - "Позвоните завтра в 11".
Звонил 4-го - "Приходите сегодня к часу, предварительно позвоните".
Пришел в 12.30, позвонил из бюро пропусков - "Товарищ Поспелов
извиняется - спешно выехал. Приходите 7-го в 12 часов".
Пришел 7-го в 12 - опять с чрезвычайными извинениями: "Позвоните в 10
вечера. Может быть тов. Поспелов примет Вас ночью".
Позвонил в 10 - "Приходите завтра в 3".
Пришел 8-го - "У товарища Поспелова заседание. Приходите в 8 вечера -
проще будет".
Пришел - "Товарищ Поспелов занят. Срочное заседание. Он Вас вызовет
сам. Позвоните завтра"...
И так дальше: 9-го, 10-го, 13-го, 17-го апреля.
Из дневника Н.С. 19 апреля 1939 г.
"За эти дни все то же. С 17-го переложили на 19-е. Сегодня звонил.
Разговаривал с самим Поспеловым. Примет завтра, 20-го вечером, сам вызовет.
Говорит, что ему надо предварительно посоветоваться по нашему делу. "Завтра
обо всем поговорим". Ну что ж, буду ждать до завтра. Это - моя новая служба
- ожидания. Надо и ее выполнять добросовестно. Только с непривычки тяжело -
и физически, и морально".
...Однако вода и камень точит!
20-го апреля в 16.30 звонит сам Поспелов: "Товарищ Родионов, можете ко
мне сейчас придти?"
- Через 20 минут буду у Вас.
- Пропуск в комендатуре. Приходите поскорее, пожалуйста!"
Разговор состоялся! И длился целых полчаса!
Придя домой, Николай Сергеевич его тут же записал в дневник. Имеет
смысл познакомиться с хотя бы несколькими фрагментами из этого разговора.
Все-таки, не так часто рядовому, беспартийному редактору удается добиться
приема у отнюдь не рядового члена ЦК партии (с будущего года - редактор
"Правды". После смерти Сталина - секретарь ЦК и кандидат в члены Политбюро).
Из дневника Н.С. 20 апреля 1939 г.
"В 5 часов, в кабинете Поспелова:
Поспелов: "Ну что Вы мне скажите?"
Я: "Я так настойчиво добивался личного свидания с Вами для того, чтобы
посоветоваться, получить от Вас руководящие указания, как выйти из
создавшегося мучительного для нашего дела положения, не нарушая воли Л.Н.
Толстого и, вместе с тем, в полном соответствии с теми установками, которые
имеются в данный момент у ЦК партии".
Поспелов: "Сколько томов редакция подготовила к печати, сколько
осталось и сколько издано?"
Я: "Из 89 томов подготовлено 83, из них сдано редакцией 80 и 3 - готовы
к сдаче. Один из них, 13-й том - варианты к "Войне и миру" (60 листов) с
нашей точки зрения - событие в мировой литературе. Неведомый миру 5-й том
"Войны и мира"... Из 80 сданных томов Гослитиздат выпустил в свет только
38".
Поспелов: "Сколько вам времени надо, чтобы окончить оставшиеся 6 томов
и какие это тома?"
Я: "Надо ровно 1 год. При обеспечении материальной возможности для нас
работать. Тома следующие:... (идет перечень томов и пояснения к ним -
Л.О.)".
Поспелов: "Почему так много времени на 6 томов - 1 год? Вероятно
большая часть времени идет на комментарии?"
Я: "...вообще на комментарии идет гораздо меньше времени, чем на
текстологическую работу - это самая кропотливая и трудная часть работы".
Поспелов: "В чем она состоит?" (Н.С. подробно объясняет то, что
читателю уже известно - Л.О.).
Поспелов: "Значит есть полная гарантия от ошибок в тексте Толстого, их
не может быть?"
Я: "Да, не может быть, т.к. когда том печатается, редактор вновь
проверяет гранки, а иногда и чистые листы по автографу".
Поспелов: "Работа большая!.. Но у вас есть крупные ошибки, которые
нужно исправить: Первая - большие комментарии. Полное собраний сочинений
Толстого заменяется полным собранием сочинений его комментаторов. Вторая -
приемы комментирования, самый характер некоторых комментариев. Вы не
соблюдаете договора: в нем сказано об объективности. Но кто же объективнее
подходил к Толстому, чем Ленин? Почему вы не привлекаете этот самый
объективный источник?
Почему вы пишете длинные биографии о самых неизвестных, случайных лицах
и даже лицах, оказавшихся контрреволюционерами, а об известных лицах не
пишете? Я прочитал рецензии на ваши тома, точно указывать сейчас не буду, но
получается неблагоприятное впечатление".
Я: "Мои объяснения на эти вопросы я прошу Вас понимать не как
дискуссию, а как освещение фактической стороны дела. Да, при теперешних
установках комментарии слишком длинны, их надо сокращать. На это нам
указывалось в 1935 году... Госредкомиссией. И после 1935 года мы стали
производить большую работу по сокращению комментариев по письмам и Дневникам
в порядке вычитки томов перед сдачей их в производство".
Поспелов: "Указания Госредкомиссии были недостаточно настойчивы работа
по сжатию комментариев производилась недостаточно решительно. Почему не
урезали комментарии у всех томов?"
Я: "Потому что это был бы напрасный труд. Тома бы пролежали еще
несколько лет и опять устарели, и перед сдачей в производство их снова бы
надо было вычитывать. Целесообразнее эту работу производить один раз - перед
сдачей тома в набор.
Что касается характера комментариев, то вопрос о цитатах из Ленина мы
ставили не раз и в начале работы, и в последние годы. И каждый раз он
разрешался одинаковым образом".
Поспелов: "Кто ставил, перед кем и как он разрешался?"
Я: "Ставила Главная Редакция перед партийными товарищами, назначенными
СНК - Госредкомиссией".
Поспелов: "Персонально?"
Я: "Луначарский, Бонч-Бруевич и Луппол. И разрешался он таким образом,
что Госредкомиссия соглашалась с Главной Редакцией, что не дело отдельных
редакторов каждый раз полемизировать с взглядами Л.Н. Толстого и не следует
в примечаниях давать оценки взглядов Толстого и цитировать всякий раз один и
тот же источник - статьи Ленина. Гораздо правильнее если в каждом томе,
начиная с 21-го (с теоретическими статьями) будет объявление от
Госредкомиссии, в котором объясняется отношение Советской власти к Толстому
и приводятся цитаты из статей Ленина. В примечаниях же, где это надо, делать
ссылки на это объявление. Вот передаю Вам его, написанное Госредкомиссией".
Поспелов: "Это недостаточно, надо и в комментариях приводить цитаты".
Я: "Если есть такая установка, то мы добросовестно ее будем выполнять.
Но до сих пор этого не было...
Соотношение текста с комментариями 1 к 2-м, а по письмам Черткова 1 к
3-м, мы ввели не явочным порядком, а по напечатанной инструкции,
апробированной наблюдающими органами. Сейчас, при изменившейся обстановке от
этого соотношения мы отказываемся и выполним эту работу добросовестно.
Только бы не было прекращения работы по окончанию подготовки к печати
Толстого и не было бы оборвано само издание. Все другие вопросы
второстепенны и в этом отношении я прошу у Вас точных директив".
Поспелов: "Комментарии к письмам и дневникам надо сильно сократить,
оставить только необходимое для уяснения текста Толстого и освежить их в том
направлении, которое я указывал. Чертков - выдающееся лицо, мы его уважаем,
как прежде, но это не значит, что его письма надо печатать в полном собрании
сочинений Толстого наравне с Толстым. Над ними можно работать
самостоятельно.
Все вышедшее из под пера Льва Николаевича Толстого, будь то
художественные произведения, философское, религиозное письмо или записная
книжка, все Советской властью будет опубликовано так, как было установлено
раньше без изменения в общем характере и плане лишь с теми изменениями в
области комментариев, про которые я говорил.
Против Главной Редакции и Госредкомиссии мы ничего не имеем, вас никто
ни в чем не обвиняет: вы слишком увлеклись и под напором огромного материала
просочились отдельные примечания и отдельные формулировки, которых лучше,
если бы не было. Но вы должны продолжать работу по подготовке к печати
оставшихся томов, закончить все и кроме того проделать большую работу по
сокращению комментариев.
Издание не только не будет прервано, но будут приняты меры к
форсированию его, оно будет закончено. Завещание Льва Николаевича выполнено
будет в полной мере".
(Далее идет обсуждение финансового вопроса и отношения к нему
Лозовского. Поспелов обещает ему позвонить. Разговор заканчивается следующим
образом):
Поспелов: "Хорошо, хорошо я это сделаю. А теперь я очень спешу и должен
прекратить разговор - у меня много других дел".
Я: "Благодарю Вас, товарищ Поспелов. Разрешите резюмировать. Работу по
окончанию редактирования мы должны продолжать, мы получим материальную
возможность. Издание не будет оборвано, а будет закончено. И могу ли я
считать, что имею после разговора с Вами твердую почву?"
Поспелов: "Да, вполне можете. Все это соответственным образом будет
оформлено".
(Пересказ разговора подписан: Н. Родионов. 21 апреля 1939 г.)
...Уважаемый читатель, сейчас я намерен поделиться с тобой одним весьма
существенным сомнением. Оно касается только что цитированным по записи Н.С.
Родионова высказываниям Поспелова относительно того, что "Все вышедшее из
под пера Льва Николаевича Толстого будет опубликовано так, как было
установлено раньше... лишь с теми изменениями в области комментариев, про
которые я говорил". Значит печатать все - без каких-либо купюр! Вопрос этот
станет актуальным на втором, послевоенном этапе Издания, когда со стороны
властей будет выдвинуто требование об изъятии из публикации некоторых
высказываний и даже произведений Толстого. Но я хочу в нем разобраться
сейчас, в конце грозных 30-х годов и ты поймешь почему.
"Как было установлено раньше", - говорит Поспелов. Кем установлено? И
когда?
Предшествующим, определяющим содержание Издания документом является
договор Черткова с Госиздатом от 2 апреля 1928 года. В этом договоре (см.
главу 1) прямо сказано, что "текст писаний Л.Н. Толстого не подлежит никаким
дополнениям, сокращениям или изменениям". Вспомним и слова Луначарского из
статьи в "Известиях" того же 1928 года о "недопущении какого бы то ни было
сужения... подлинного Толстого". То и другое, очевидно, вытекает из прямого
указания В.И. Ленина, данного им 8 сентября 1920 года в беседе с В.Г.
Чертковым. О нем нам тоже уже известно из "Биохроники" Ленина. Напомню его
начало: "8/IX 1920 г. Ленин принимает (10 час. 45 мин.) В.Г. Черткова,
беседует с ним об издании полного собрания сочинений Л.Н. Толстого, в
которое предлагает включить все написанное Толстым..." Казалось бы ясно.
Прямое указание вождя Революции действует долгие годы после его кончины.
Отменить это указание никто не смеет. Но... зададимся "нескромным" вопросом:
"А было ли такое указание?"
Поищем в документах, в архивах. Ведь ими должны бы были
поинтересоваться работники аппарата ЦК, которых Николай Сергеевич, без
всякого сомнения, "таранил" указанием Ленина. (Впрочем, заметим, что в
записи разговора с Поспеловым оно не упомянуто). Регулярный дневник Николая
Сергеевича начинается с 1928 года. В нем о разговоре Черткова с Лениным нет
никаких воспоминаний. Нет ничего об этом и в единичных записях 1920-1923
годов.
Но сам-то разговор состоялся. В архиве Ленина есть фотокопия записки
Бонч-Бруевичу: "10Это отражено в архивных
документах, на которые ссылаются составители "Биохроники". А на что они
ссылаются в подтверждение своей записи будто Ленин говорил с Чертковым об
Издании Толстого и даже дал столь важное указание? Ссылка имеется. Как
положено, мелким шрифтом внизу к перечню упомянутых архивных документов
добавлено: "Лев Толстой. Материалы и публикации. Тула, 1958 г. с. 33".
Добываю эту книгу, нахожу страницу. Ба! Да это статья Н.С. Родионова "Первое
полное собрание сочинений Толстого". Отыскиваю упоминание об интересующем
меня свидании, где сказано, что "Ленин одобрил предположение об издании
полного собрания сочинений Толстого, с тем, чтобы было напечатано решительно
все, написанное Толстым..." Составители "Биохроники" Ленина слово
"решительно" опустили. Любопытно бы знать почему? Какие-то сомнения у них
были? Ну а сам Николай Сергеевич приводит какое-нибудь подтверждение своим
словам? Да! В конце цитируемого абзаца он пишет: "Об этом свидетельствовал
присутствовавший при разговоре Ленина с Чертковым В.Д. Бонч-Бруевич в статье
"Ленин и культура". В этом статье автор отмечает, что Владимир Ильич сам
лично вырабатывает программу издания полного собрания сочинений Л.Н.
Толстого" ("Литературная газета", No 4, 21 января 1940 года). Иду в
Историческую библиотеку, выписываю "Литературку" за 1940 год. Статья
Бонч-Бруевича имеется, но в ней фигурирует только утверждение, что "Владимир
Ильич сам лично вырабатывает программу..." А о директиве Ленина, чтобы
печатать все - ни слова. Да и присутствовал ли Бонч-Бруевич при разговоре
Ленина с Чертковым? Почему об этом не упомянуто в "Биохронике", где отмечено
даже, что беседа началась в 10 час. 45 мин.? Бонч-Бруевича уже нет в живых,
а кто станет проверять указанную ссылку?
Рискованный шаг! Но на дворе уже 1958 год и научным сотрудникам
Института Маркса-Энгельса-Ленина, видимо, лень отыскивать "Литературку" 1940
года.
Ну а в своих устных переговорах с ЦК в 30-е годы Николай Сергеевич тоже
ссылался на свидетельство Бонч-Бруевича? Не исключено! По этому поводу,
возможно, имелось согласие самого Бонч-Бруевича. Ныне не всем известно, что
сотрудник ленинской "Искры" и управделами Совнаркома был специалистом по
Толстому, инициатором создания Толстовского музея, а в 1935 году - его
директором.
В качестве члена Госредкомиссии он отрецензировал и обработал 69 томов
Полного собрания сочинений Толстого. Ради Льва Николаевича он мог и
"слукавить". (Как он доподлинно сделал, подробно описав в 40-ые годы, в
"Правде" посещение Лениным дома Толстого в Хамовниках... которого не было -
это определенно установили сотрудники Толстовского музея).
В подробных "Воспоминаниях о Ленине" Бонч-Бруевича, где говорится и о
поддержке Лениным Толстовского издания, нет ни слова о его встрече с
Чертковым. Сам Чертков в "Справке о юбилейном издании собрания сочинений
Л.Н. Толстого и участии Черткова в нем", перечисляя в хронологическом
порядке и заседание редколлегии Госиздата 1919 года, и возобновление
прерванных было переговоров с ним в 1924 году, даже не упоминает о встрече с
Лениным в 1920 году (архив Черткова в РГАЛИ). И это вполне естественно, если
на встрече обсуждался только вопрос об отказниках.
Итак, есть довольно серьезные основания предполагать, что во второй
половине 30-х годов, "пробивая" в ЦК продолжение издания Полного собрания
сочинений Толстого, Николай Сергеевич, - ссылаясь на Ленина, - так сказать,
"блефовал"! Если вспомнить, что это были за годы, можно подивиться такой
дерзости и бесстрашию.
...Но вернемся к текущим делам Редакции. Радость после разговора с
Поспеловым постепенно блекнет. "Твердая почва" - это хорошо, но нужны
деньги, зарплату платить, по-прежнему, нечем. Лозовский денег не переводит.
Николай Сергеевич опять звонит в ЦК - то Кузнецову, то Белякову. Те звонят
Лозовскому - безрезультатно. Обещанное Поспеловым "оформление" явно
задерживается - не иначе, как Лозовский где-то нажимает на свои пружины.
"Скупой мужчина, - говорит о нем Кузнецов, шутливо утешая Николая
Сергеевича. - Потерпите немного. На днях будет оформлен ваш вопрос и тогда,
не беспокойтесь - Лозовский выплатит все. Я за этим прослежу. Дело не
прекращайте. Дело не должно страдать".
Хорошо ему советовать. А каково редакторам и сотрудникам без зарплаты?
Люди все больше немолодые, семейные. А что, если там "наверху" Лозовский
разыграл еще какую-нибудь карту, включил иные, более мощные силы? И вместо
извещения о переводе денег придет опять, как 18 лет назад, вызов на Лубянку.
Или ночью раздастся настойчивый звонок в дверь. Ведь говорят: "если нет
человека, то нет и проблемы". Тревожно! Очень тревожно!..
...Закончился апрель, миновал май. Организм заявил свой протест против
непрерывного нервного напряжения - в конце мая Николай Сергеевич тяжело
проболел целых десять дней: температура 39.5, все мышцы болят...
Наталья Ульриховна с детьми переехала на лето в деревню, в милые сердцу
Горки. Николай Сергеевич уехать из Москвы не решается - что-то должно же
произойти... Пытается работать. С трудом закончил примечания к очередному
тому. По вечерам, в грустном одиночестве занимается разбором большой
коллекции старинных восточных монет (осталась от отца?). Продажа их в музей
- последний материальный резерв семьи.
И вдруг... совсем было улетевшая надежда возвращается. 9-го июня в
хронике дня - сообщение о назначении Лозовского заместителем наркома
иностранных дел. Директором Гослитиздата назначен некий П.И. Чагин.
14 июня звонит из ЦК Беляков и сообщает, что вопрос об Издании должен
быть "оформлен" в тот же день. Просит позвонить в час. Начиная с часу дня
Николай Сергеевич звонит каждые 10 минут. Белякова нет на месте... К концу
дня выясняется, что оформление отложено "на несколько дней". Ждать в Москве
больше нет сил. Николай Сергеевич на неделю уезжает в Горки.
Из дневника Н.С. 27 июня 1939 г.
"25-го вернулся из Горок. 26-го пошел к новому директору ГЛИ тов.
Чагину П.И. Встретил человеческий и товарищеский прием, о многом поговорили.
Просил к 28-му подготовить докладную записку о состоянии томов. Оттуда пошел
к Вл. Дм. [Бонч-Бруевичу] - его вызывали в ЦК по нашему делу... Большое
напряжение от большого ожидания. Что-то будет. Уверен, что хорошо и
правильно..."
9 июля снова у Чагина. Решения вышестоящих инстанций еще нет, но Чагин
согласен перевести 10 тысяч рублей. Советует спокойно ехать в Горки,
отдыхать. На днях он и Бонч-Бруевич будут вызваны в ЦК - опять "для
оформления нашего дела". 16 июля Николай Сергеевич взял отпуск и уехал.
Из дневника Н.С. 30 июля 1939 г.
"...За это время прочитал Петра I-го А. Толстого. Очень сильно, много
исторического материала, роман-хроника. С художественной стороны сильнее,
несомненно, вторая часть. Очень верно передает эпоху, хотя мрачные краски
сгущены. В общем, очень хорошо. Потом читал Гете "Страдания молодого
"Вертера". Не захватывает. То ли от возраста, то ли от того, что живем
совсем в другую эпоху. Последнее вернее. Уж очень далеко мы ушли от
романтизма, от субъективных личных переживаний. Личная жизнь вне связи с
окружающей средой уже мало захватывает. То же можно сказать о Достоевском.
Не хочется сейчас за него браться. Хочется видеть не одного человека со
всеми его, хотя бы и очень большими, но его личными переживаниями, а людей
вкупе и человека в связи с другими людьми - в обществе..."
...21 августа снова был в Гослитиздате. Все по-старому, никакого
решения нет (начальство, видимо, отдыхает). 29 августа звонок от Чагина -
вызывает в Дирекцию и вручает постановление СНК о Толстовском издании от 27
августа 1939 г. Оформили таки, наконец, - не прошло и 3-х месяцев после
звонка Белякова, что будет оформлено в тот же день. (А чего стоили эти 2.5
месяца!)
В постановлении Совнаркома, в частности, записано:
"...Принимая во внимание, что в Полное собрание сочинений Л.Н. Толстого
должно входить то, что написано самим Толстым, а различного рода комментарии
могут быть напечатаны лишь в такой мере, в какой они безусловно необходимы
для понимания соответствующего текста, предложить Государственной
Редакционной Комиссии:
1. Ограничить объем комментариев к тексту Л.Н. Толстого не более, чем
25 процентами общего количества листов в подлежащих еще изданию томах и
свести комментарии к самым необходимым и кратким фактическим и
биографическим справкам, используя при составлении комментариев марксистскую
литературу.
2. Заново просмотреть все тома сочинений Л.Н. Толстого, подготовленные
к печати (как находящиеся в производстве, так и в портфеле Гослитиздата)".
СНК предлагает Гослитиздату заключить с Редакторским комитетом новый
договор.
...Конечно, жаль комментариев и примечаний. Работа по их сокращению
предстоит гигантская. Да и делать ее придется, в основном, самому Николаю
Сергеевичу (ведь он отвечает за издание перед Чертковым и Толстым). Но,
слава Богу, хоть нет ничего об урезывании текстов Толстого. "Ленинское
указание", по-прежнему, в силе. Новый договор с ГЛИ заключен 7 октября 1939
года и, как пишет Николай Сергеевич в своей статье 58-го года: "С
соблюдением основных положений первого договора от 2 апреля 1928 года и
новых указаний в отношении комментариев".
В постановлении СНК есть, разумеется, и "оргвыводы". Главная Редакция
Издания перестает существовать как независимая единица, а переводится в ГЛИ,
правда, на правах специального отдела. Назначен новый состав Редакционного
комитета: Н.К. Гудзий, Н.Н. Гусев, Н.Л. Мещеряков, М.М. Корнев, Н.К.
Пиксанов, М.А. Цявловский и Н.С. Родионов. На совместном заседании ГРК и
Редакционного комитета председателем последнего избран Мещеряков,
ответственным секретарем - Родионов.
Из состава Госредкомиссии выведен Бонч-Бруевич, а на его место
включен... все тот же Лозовский. Это - большая "ложка дегтя". Отставка Бонча
- расплата за его защиту Издания. А может быть и за... нет, - это было бы
куда покруче, чем отставка. А Лозовский, Бог даст, не будет иметь времени уж
слишком мешать делу. В целом, Николай Сергеевич доволен. 30-го августа он
записывает в дневнике: "В общем укрепляется наше дело, ему придается
значение и поднимается его авторитет. Всем разговорам о "частной компании"
положен конец".
Следующая запись (9 сентября) о новом председателе Редакционного
комитета: "Мещеряков добивается ликвидации Главной редакции и сохранения
только одного платного сотрудника... очень узок, только бы разрушать. Ничего
не понимает, вероятно от старости".
Из дневника Н.С. 30 сентября 1939 г.
"...14-го были в Лефортово Чагин и Мещеряков. Думают, что надо
переезжать в Гослитиздат, а Лефортово ликвидировать... 29-го с тяжелым
чувством разорял собственноручно мою комнату, написал от имени Чагина сам
себе письмо о переселении... 1-го октября вечером намечается переезд.
За это время написал большой протокол комиссии об изменении Инструкции
и набросал тезисы о сокращении комментариев. Все очень грустно. Но надо
спасать дело и работать. Надеюсь на успех и никакого краха не вижу. Во
всяком случае совесть чиста и правота на нашей стороне: и принципиально, и
по делу".
...Прошло более месяца. Николай Сергеевич воспрянул духом. В голове
роятся новые творческие планы.
Из дневника Н.С. 10 и 13 ноября 1939 г.
"Второй раз перечитываю чудесные варианты "Войны и мира" (13-й том) по
новой орфографии... Особенно врезались в память варианты: смерть старого
Безухова, Наташа купается с девками (похоже, что он выпущен не без влияния
С.А.), эпизод Тушина и Белкина, их разговоры и вся фигура Белкина, избиение
Анатоля Пьером...
...Неотвязно преследует мысль о драматической форме "Войны и мира"
путем отбора из канонического текста и вариантов сценических сюжетов. Связав
их в одно целое, проникнутое одной идеей и единством действия - динамика,
развитие характеров, общественных идей и патриотизма. На основе характера
Пьера и контраста его и князя Андрея. Старики: Ростов (непременно с
вариантом его припадка из-за Наташи и Пьера) и князь Болконский с
управляющим, доктором, Анатолем. Смерти: Безухова, Андрея, Каратаева.
Наташа: разговоры на купальне. Князь Андрей с дубом и Пьер на пароме - в
одно целое. Кутузов, Багратион, Шенгробен - Бородино, война. Пьер бьет
Анатоля у цыган. Цыгане - веселье. Капитан Тушин и Белкин под Шенгробеном...
Идеи Пьера после масонов, в деревне и из эпилога. Эпилог, как переход к
декабристам, его разговоры в первой части о Революции (с аббатом на вечере у
Аннет) и многое другое.
К удивлению своему, чувствую в себе силы... Очень интересно. Хотелось
бы больше жизни, чтобы образы "Войны и мира" чаще бы и большему бы кругу лиц
служили путеводной звездой..."
Любопытно, что идея Николая Сергеевича о драматической версии "Войны и
мира" с использованием вариантов нашла горячее сочувствие у Алексея
Толстого, но вызвала сомнение у Цявловского - он полагал, что соединение с