Страница:
ее мнению, это ненужная работа!..
"Это после более чем года моего напряженного труда, - записывает
Николай Сергеевич, - при ее полном одобрении! Очень стало неприятно и
огорчился. Может быть и по "Искусству" она то же скажет... во всяком случае
с меньшей охотой стал работать. Возможно, что это только сегодня - под
свежим впечатлением".
Из дневника Н.С. 12 марта 1960 г.
"...В 12 часов умерла Эмма. Тихо, без мучений - от рака легких. Пошел
туда, на Пушкинскую: хлопочет Костя, убирает, прибирает милая Алечка, моет,
стирает. Бедная одинокая Анна Николаевна растеряна. Меня грызет вопрос, что
с ней делать, как устроить хотя бы на лето.
Вчера, там же, на Пушкинской, было свидание трех бородатых братьев. Мне
всегда отчего-то смешно, когда мы собираемся вместе. Рад был видеть Сережу.
Вместе с ним простились с Эммой, она улыбнулась и покивала головой. Но я
понял, что она уже на исходе: клокотание в груди, потусторонние глаза...
Сегодня ждал звонка о ее смерти, так и оказалось.
Третьего дня, 10-го марта, вечером был у 83-х летней Марьи Михайловны
Введенской. Как всегда, много и интересно говорила. Необыкновенная
жизнерадостность. Говорит: "В какое интересное время мы живем!" Читает
кибернетику и богословие: сочинения (рукописные) братьев Зерновых, которые
ей откуда-то принесли "на растопку", но она их спасла и теперь не знает, что
с ними делать.
Мне очень хочется, чтобы брат Костя поселился у меня на Пушкинской".
19 марта на Лаврушенский приезжал учитель из Переяславля-Залесского,
старый знакомый Пришвиных. Много рассказывал интересного о современной
деревне: колхозах, пьяницах председателях, о то, как колхозникам, чтобы
"догнать и перегнать Америку" приходится покупать скот, который дохнет
оттого, что нечем кормить, даже покосы колхозникам запрещены...
"А жизнь! Куда она катится? - пишет по этому поводу Н.С. - Душно стало
во всех отношениях. Даже в Переяславщине леса вырублены, стало меньше дичи,
грибов, ягод. И так во всем. "Что имеем, не храним", а потерявши теперь и не
плачем. Ужасное снижение морального уровня и всего понижение, несмотря на
шум "догоним и перегоним!" Не только людям, но и природе достается... Все
истощается. А сколько людей перебили! Вот это и отзывается.
Роботами и кибернетикой не заменить человека и настоящую жизнь. И где
предел? Это не ворчанье старика, а сущая правда, остро воспринимаемая и
молодежью".
Из дневника Н.С. 21 марта 1960 г.
"Сегодня решил бороться с мраком в себе и превозмочь свою немощь. Опять
начал делать легкую гимнастику. Потом пошел на московскую художественную
выставку в Манеже. Очень, очень серая, скучная и однообразно - безотрадная
выставка, нет того, что называется живописностью, краски какие-то все
одинаковые. Лучшие, по-моему, пейзажи Грицая. Производит впечатление фигура
Шаляпина на картине Шаляпин, Горький и Чехов...
Я думал, неужели я так безнадежно постарел, что ничего не понимаю, и
чтобы проверить себя пошел на другую выставку: французских художников XIX
века, открытую в Музее изобразительных искусств. И, несмотря на усталость,
возрадовался духом. Какая свежесть, какой брызжущий талант! Вот уж где
"живописность". Огромное впечатление произвели импрессионисты. Особенно
живые, яркие портреты Ренуара, К. Моне, пейзажи Сезанна, Коро, Добиньи...
Но ведь был же и у нас расцвет живописи: классики, передвижники, "Мир
искусств"! Куда все это девалось? Почему от нашей современной живописи такая
щемящая скука?.. От двух выставок очень устал, разболелась голова. Отлежался
и стал работать над выписками об искусстве из дневников Пришвина.
Надо продолжать в том же духе и бороться со своею слабостью! Попробую".
Из дневника Н.С. 27 марта 1960 г.
"Мое рождение - 71 год. В час дня отправились с Лялей на Пушкинскую.
Там сборище родных и друзей. Всего набралось 38 человек. Полная
самодеятельность, без хозяйки. Заглавные - брат Костя и племянница Соня
Суббота. Пришли Кузнецовы. Всем, видимо, было очень весело. Опустевшую
квартиру убрали и вычистили".
6 апреля на Лаврушенском Николай Сергеевич принимал неожиданного гостя
(Валерии Дмитриевны не было дома). Из Парижа приехал Сергей Михайлович
Толстой, сын Михаила Львовича Толстого и Александры Владимировны Глебовой.
Он - врач, и оказывается, организатор съезда в Венеции. Приехал в качестве
туриста, с группой медиков и, как внук Толстого, чтобы выяснить, приедут ли,
наконец, русские на международный съезд памяти Толстого. До сих пор "у нас"
этот вопрос не выяснен.
Николай Сергеевич записывает в дневнике:
"Много и запоем говорили друг с другом обо всем, кроме политики: о его
родителях, о старой Москве, его семье и моей тоже, о нашем Издании. Я
подарил ему три Чертковских фотографии и обещал медицинские свидетельства о
болезни Льва Николаевича. Он с удовольствием ел русское черносмородиновое
варенье...
Как странно: встретились два человека, живущих на разных планетах, и
встреча - как давно знакомых, даже близких, родных".
18 апреля, уже по инициативе Валерии Дмитриевны и Сергея Сергеевича
Толстого, там же, на Лаврушенском собрались Толстые: кроме парижанина Сергея
Михайловича с женой, француженкой Колеттой, приехали из Ленинграда и Ясной
Поляны: Сергей Сергеевич с двумя дамами, Саша Толстой с женой Светланой и
К.К. Попов. Было очень оживленно.
"Сергей Михайлович, - записывает Н.С., - очень умный, все понимающий и
великолепно воспитанный человек (приходится мне даже дальним
родственником)".
Из дневника Н.С. 26 апреля 1960 г.
"Приехала Нина (домработница Пришвиных - Л.О.) из Дунина. Ездила
готовить переезд. Тяжелое отношение к ней Ляли. Я смотрю на это как на
болезнь ее, наваждение и очень жалею. Вспоминаю всегда жену сапожника из
"Чем живы люди" Толстого: "Дух изо рта идет тяжелый".
После почти двухлетнего перерыва был на стадионе в Лужниках. Было
приятно, несмотря на то, что "Спартак" проиграл киевскому "Динамо" (0:1)".
...28 апреля. "Сегодня в 9 утра на грузовике уехали в Дунино. Весна
только что еще начинается, кое-где снег, холодно, почки, хотя и надулись, но
приостановили распускание из-за холодов. Отопление и водопровод за зиму
испортились, топим "черную печку"...
12-й час ночи. Сидел сейчас в темноте, в столовой и курил. Ощущал всем
существом своим тишину. Все спит, только мысль не уснула, а, наоборот,
работает много лучше: становится ясным то, что было неясным и где-то чуть
тлело. Вспоминаются разные люди, которых встречал на своем жизненном пути...
Очень все интересно. Многие, очень многие люди освещены в сознании каким-то
как бы нимбом. Хорошо бы и в ныне живущих видеть хотя бы намеки на этот
нимб.
Кажется, неоткуда, но откуда-то что-то берется и само собой возникает".
Между тем, состояние здоровья Николая Сергеевича явно ухудшается. Это
видно из следующих двух записей в дневнике:
7 мая. "Вчера и сегодня по утрам копал клумбу не напрягаясь, и вдруг
заболела язва. Видимо, я уже откопался, лопата и работа над землею мне уже
не под силу. Грустно... Надо переходить на стариковское положение и больше
работать "самопиской". Но и здесь быстрая утомляемость и голова уже далеко
не та.
Вечером слушал радио: заключительное слово Хрущева об американском
самолете, отмене налогов и новой денежной реформе с 61 года. Уход с поста
Председателя Президиума Верховного Совета Ворошилова Климента Ефремовича.
Вот человек, который, несомненно, пользовался всеобщим уважением и
признанием. На его место новая фигура - Брежнев.
Мое пребывание в Дунине становится бесцельным. Не хочу быть обузой,
только брать и ничего не отдавать. Старость беспомощная и болезни быстро
надвигаются. За этот год я особенно сдал. (Надо искать и найти выход)".
15 мая. "Лежу в постели: разболелись кишки, кровью харкаю. Очень слаб.
Третьего дня вечером уехал, к сожалению, Костя. Написал заявление о его и
Анны Николаевны прописке в моей квартире. Чувствую себя совершенно
изолированным от внешнего (да и внутреннего) мира. Очевидно, что выбываю из
строя, вернее, выбыл".
Но, все-таки, интерес к жизни не вовсе пропал. Того же 15-го мая запись
в дневнике:
"С интересом читаю очень хорошую книгу Н.В. Кодрянской "Алексей
Ремизов", присланную мне из Парижа автором. Но кто такая Кодрянская,
сделавшая мне на книге "сердечную" надпись - ума не приложу.
Много нового узнал о жизни наших эмигрантов в Париже - несчастное,
нищенское существование. Но, вероятно, не у всех так печально сложилось, как
у Ремизова".
23 мая, Дунино. Брат Костя привез из Москвы известие, что в Италию на
съезд памяти Толстого поедут три человека: Марков - 1-й секретарь Союза
Писателей, печально знаменитый критик - "погромщик" либералов Ермилов (их
никто не приглашал). А из приглашенных один только Н.К. Гудзий.
"Кургузая, приказная делегация! - записывает Николай Сергеевич. - Как
не совестно перед иностранцами?"
Из дневника Н.С. 23 мая 1960 г.
"Иногда беспокоит, что меня так обходят и замалчивают в связи с работой
по 90-томному изданию. Выпирают только Гудзия, как будто он сделал все
издание, а в действительности это не так.
Инициатива и первичная организация - В.Г. Чертков и Бонч-Бруевич.
Инструкция, по которой сделаны все тома, и весь первый период - главным
образом М.А. Цявловский. Художественные произведения и тезисы по текстологии
- Н.К. Гудзий. Вся, так называемая, теоретическая часть и три тома дневников
(55, 56 и 59) - Н.Н. Гусев. Письма - главным образом В.С. Мишин, А.С.
Петровский, В.А. Жданов и я (три тома писем самого последнего периода).
Кроме того, Мишин подготовил трактат и статьи по искусству, последний 90-й
том и осуществлял вместе со мной переработку всех послевоенных томов (в
числе 52-х).
Мною сделаны целиком: дневник 1910 года и переработка 10-ти томов
дневников из 13-ти (с предварительной работой покойного К.С. Шахор-Троцкого
- 2 тома). Кроме того, в качестве "унификатора" и главного редактора по
письменному поручению В.Г. Черткова, мною были проверены почти все тома
(числом 89). На мне же одном лежала вся организационная часть после 1930
года. Все остальные отстранились и оставили меня одного в самые трудные годы
с 1937 года и до конца (1958 г.). Мною также были подготовлены по рукописям
(с предварительной работой Волковых и Цявловского) три тома с вариантами
"Войны и мира" (14, 15 и 16 тома). Гослитиздатовцы и предисловщики только
портили и мешали...
Вот действительная картина 30-летней работы по нашему изданию (я,
конечно, перечислил не всех, а только главных его работников). Все это
знают, а в печати и действиях почему-то замалчивают. Особенно обидно это со
стороны Н.К. Гудзия и Н.Н. Гусева.
Стараюсь об этом не думать и не переживать - утешаюсь сознанием
собственной правоты и исполненного долга..."
31 мая в Дунино. Николай Сергеевич ходил на последнюю свою дальнюю
лесную прогулку... "Правда, - как он пишет, - не очень дальнюю (2-2да на южном склоне... Очень, очень было хорошо. Никого,
конечно, из обитателей этой поляны давно нет в живых, а вот следы их и ими
исхоженные тропы живут и наводят на мысли..."
Из дневника Н.С. 1 июня 1960 г.
"3 часа ночи. Не сплю от сильных невралгических болей в левом боку.
Ничего не могу поделать, дышать и лежать больно, совсем как тогда, в 29-м
году, когда переломал ребра.
Друзья и сверстники уходят один за другим. 30-го числа умер Борис
Леонидович Пастернак, он на год моложе меня. Умер, как сказано в скудном
объявлении "Литературы и жизни", после продолжительной и тяжелой болезни.
Говорят, случилось два инфаркта и двустороннее воспаление легких. Видел его
на Лаврушенском весной этого года полным сил и творческой энергии, говорил,
что пишет драму, подобную "Живаго".
Все-таки, позор, что в центральных газетах нет ни слова о нем. Такое
крупнейшее явление нашей культуры, как Борис Пастернак, обходят молчанием.
Пусть он не согласен с нашей правительственной линией, но ведь он же -
Пастернак! Вечная память тебе".
2-го июня Николай Сергеевич с Горой Кругликовым к вечеру ездил в
Лужники на футбол (тоже в последний раз). "Спартак" одержал убедительную
победу (4:1). Николай Сергеевич "болел" с увлечением, порадовался, записал в
дневнике:
"Очень хорошо играл "Спартак". Молодые, прекрасные игроки, с задором.
Вечером очень устал. Опять плохо спал от невралгических болей".
Еще одна радость: "Вышли две, - как он пишет, - прекрасные публикации
из Дневников М.М. Пришвина". Хоть и очень небольшой, но зримый результат
работы двух последних лет. Очевидно, что опубликовано только то, что
"можно". (Полный Дневник Пришвина будет напечатан лишь через 30 лет).
4-го числа написал письмо в Париж С.М. Толстому о том, что не приедет в
Венецию на съезд.
Из дневника Н.С. 17 июля 1960 г. Дунино
"Жизнь протекает все это время довольно однообразно. Продолжает меня
мучить моя невралгия - постоянная, почти не прерывающаяся боль меж левыми
ребрами, трудно засыпать - только со снотворным. Связанная с этим
вынужденная бездеятельность и грустные думы...
Привезли мне из Парижа очень трогательное письмо от милейшего Сергея
Михайловича Толстого. Жалеет, что я не еду в Венецию на съезд...
Вчера пробовал косить перед домом. Оказывается, не могу, больно.
Досадно и грустно. Сам себя перестаешь уважать, а тут еще не могу бросить
курить".
Несмотря на боли, грусть и досаду, на вынужденную бездеятельность,
живой интерес к духовной жизни и истории России не утрачен. Две подряд
довольно пространные и интересные записи в дневнике:
24 июня. "За это время прочитал сильно взволновавшую и заинтересовавшую
книгу (в машинописи): Н.А. Бердяев "Константин Леонтьев. Очерк по истории
русской религиозной мысли" (Париж, 1926 год). Книга написана раньше, видимо,
в 1918 году. Очень глубоко и талантливо с обеих сторон: и Бердяева, и,
особенно Леонтьева - крупнейшего мыслителя минувшего века.
Много предвидений. Но все же гораздо больше неверного, чуждого и
неубедительного. Он совсем не христианин, а настоящий язычник, хотя и кончил
монашеством в Оптиной. Христианство его только карающее, "черный бог", а
радостного, дающего жизнь, нет. Любовь отрицает, хотя сам был очень добрый
человек. Как говорит Бердяев, его христианский бог - карающий бог-отец, а не
Христос. Это верно. В "византизм" и старчество бросился, чтобы они его
оградили от неизбежного конца - гибели.
Общественно-крайний правый, но очень интересно и глубоко обосновывающий
свою "правость", эстетизм, красоту и гармонию. Но, в конце концов, по
Леонтьеву, все должно подвергнуться страшной гибели - уничтожению".
25 июня. Сегодня ночью много думал о Леонтьеве. В числе дум было, что
если так рассуждать об общественных, государственных вопросах, как
рассуждает он, то можно дойти до оправдания и благодетельности (для кого?)
всякого изуверства, например, Иоанна Грозного, "Кабанихи" из "Грозы"
Островского; до оправдания гитлеризма, сталинизма и т.д. О них он говорить
не мог, но ему нравится Петр I и Николай I.
Но ведь Петр - это только "Медный всадник", идея государственности, во
что бы то ни стало. Догнать как раз тот эгалитарно-буржуазный процесс,
который овладевал Европой, и против которого так горячо и порою справедливо
протестует сам Леонтьев.
А Николай I - душитель народного, созидательного начала, которое так
ярко и мощно выражено в Отечественной войне 1812 года. Он этого боялся и
пытался систематически задушить рабством, 25-летней солдатчиной, и
шпицрутенами, казнями, пытками и ссылками. Он чувствовал, что после войны
12-го года подъем народного и общественного творчества расцвел в полную
силу. Эпоха Николая I дала нам Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева,
Толстого и уже после него выявилась в так называемых "великих реформах":
отмена крепостного права, отмена 25-летней солдатчины, земство и суды. Это
все видимые результаты подъема всех: и войска, и крестьян, и общества всех
сословий, который в 1812 году спас Россию и дал хоть некоторую передышку -
свободу дышать. Но бюрократические силы, с одной стороны, и
революционно-террористические, с другой, погубили этот просвет, закрыли
окно, в которое шел свежий воздух. И вот к чему привели - к попранию
личности".
Вечером того же 25-го числа брат Костя, вызванный "паническим письмом"
Валерии Дмитриевны, привез из Москвы в Дунино какого-то "молодого врача
Борю". Заключение этого врача, очевидно, от Николая Сергеевича скрывают. В
дневнике запись: "Боря нашел, что ничего страшного нет и боли
невралгические, возможно, как результат старой травмы. А это мне хорошо
известно. Ляля очень взволнована. Надо будет мне на время поехать в Москву".
Из дневника Н.С. 29 июня 1960 г.
"...Сегодня в Венеции съезд памяти Толстого, на который меня не
пустили...
Принял на ночь всякие снадобья, чтобы не сидеть целую ночь на стуле,
как прошлую... Я думаю, что у меня тяжелое нервное заболевание, которое
выражается в болях, а не в истериках, как это большею частью бывает. Надо
претерпеть. Это не удивительно, оборачиваясь на мою жизнь: не осталось почти
живого места, все раны кровоточат..."
30-го июня Николай Сергеевич на несколько дней приезжает в Москву, на
Пушкинскую. Ходили с Сашкой в "сандуны". Пишет в дневнике, что "сразу стало
лучше, пободрел и боли прошли".
2-го числа ездил с братом Костей на Ваганьково, хоронить урну с прахом
Эммы. Сами закопали в углу внутри ограды, где похоронены Наталья Ульриховна
и ее родители. "Хорошо как-то было, просто и без всякой фальши. Посадили
четыре примулы крестом".
Из дневника Н.С. 22 июля 1960 г. Дунино
"Ничего не записываю в дневник, потому что болею, болею и болею...
Вчера к вечеру неожиданно приехал Саша Либертэ. Очень был рад ему... Живу на
пантопоне, то есть на морфии. Долго ли так? Очень тягочусь тем, что
постепенно становлюсь в тягость другим...
...Надо ехать в Москву, совершенно спокойно собравшись".
...27 июля. "Беспрерывные боли. Пантопон, да и тот плохо действует.
Вымотали и обессилили совсем, даже читать не могу - засыпаю, голова пустая,
и из рук все валится.
Третьего дня приезжала очень выдержанная петербурженка Тамара
Всеволодна Волкова. Приятно, на фоне всеобщей распущенности, - сдержанный во
всех своих проявлениях человек. На петербуржцах всегда какой-то приятный
налет.
... "Спартак" проиграл "ЦДСА" (0:1). Расстроился, когда слушал по
радио: нервы натянуты, а потом распустились и поднялись боли..."
Из последующих московских записей видно, как болезнь быстро
прогрессирует:
...7 августа. Москва. "27-го числа вечером приехал Лебедев (на машине -
Л.О.) и Ляля увезла меня в Москву на Пушкинскую, сдала с рук на руки Косте.
Он переехал ко мне и прописался. 28-го утром Ляля уехала на машине с
яснополянскими на "Светлое озеро" - Китеж.
Каждый день меня навещают люди, друзья: Саша, Лева, А. Шершнева, Мишин,
Дима Чертков...
Катастрофа со "Спартаком": не смог выиграть у "Адмиралтейца" (1:1) и
из-за этого не попал в тройку. Расстроился очень.
...14 августа. "Болею беспрерывно, вдруг в ночь был припадок почти с
потерей сознания от боли...
Днем приехала В.Д. из своей суздальско-владимирско-китежевской поездки.
Очень интересно рассказывала о последних вздохах этого прелестного края.
Озеро действительно бездонное - до дна до сих пор никто не доставал...
Трудно даже и записывать: больно и голова несуразная. Вот она,
беспомощная старость. Я-то еще в лучшем положении: много друзей, свой кров,
Костя... Ляля тоже незаметно делает очень многое. А сколько людей в гораздо
худшем положении! Мне роптать не приходится... Чувствую на себе, как добро
излучается".
...17 августа. "Продолжаю сильно болеть. Сплю добрую половину ночи
сидя. Вчера проснулся в 8.30 утра, открыл глаза и кого же увидал? Милейшего
районного врача своего - Елену Тимофеевну Иванову. Она услыхала, что я болен
и сама пришла навестить. Чрезвычайно внимательно обошлась со мной, выстукала
и прочее. Сразу полегчало от ее прихода и ее умных советов. А сегодня пришла
сама Полина Натановна Остерман, Левина мать. Тоже ласково и внимательно
отнеслась ко мне. Я почувствовал себя в надежных руках и ухватился в надежде
за сучок...
Сейчас Ляля ушла с Шурочкой, тяжелое было расставание...
Вчера неожиданные и самые дорогие посетители: брат Сережа с дочерью
Соней. Мы, все три брата ночевали, съехавшись, под одной крышей. Я,
превозмогая боль, ходил смотреть, как они спят.
Сейчас один, один, совсем один. Болит, но хорошо, только жалко Лялю.
Она расстроилась и обиделась на меня несправедливо".
...Ночь с 3 на 4-е сентября. Не спится, болит, не знаю, что делать. Эти
дни были насыщены посещениями:
1-го. П.П. Пузин - дохнул яснополянским воздухом. Вспомнились
желто-красные клены, Грумант. Весна 1953 года - последняя счастливая весна в
моей жизни.
2-го. Был милейший, внимательный Владимир Ильич Толстой, растрогавший
меня. Была Татьяна Григорьевна Цявловская, о которой я мечтал... Вчера
вечером приехала из Дунино Ляля, прямо с вокзала ко мне, заболевает гриппом.
Вечером приехала Тамара из Ясной Поляны - дочь Н.П. Пузина, студентка,
негде жить. Сейчас ночует у нас в столовой...
Третьего дня был у меня сильный сердечный припадок с потерей сознания -
от боли и еще от чего это? За ним последовал второй припадок. Никого не было
дома. Я доковылял до нитроглицерина. Потом подошли Леночка и Костя.
Опомнился, но вдруг разучился ходить и почти - говорить. Все-таки страшно
было, хотя сознание неизбежности не оставляет... Странное состояние: все
ясно понимаю, даже тончайшие вещи в самых разных областях, но связать все
вместе от физической немощи не могу.
Костя, как святой, ухаживает за мной. Была милейшая Соня Суббота с
симпатичным мужем Павлом (крепок, как кремень, и этим приятен). Хочется
писать и дальше, а сил нет, очень истощили боли... (Почерк становится очень
трудно разборчивым - Л.О.). Конечно, я пропускаю, что проходило через мое
сознание эти два дня. Милые мальчики Лева и Саша ежедневно по вечерам
навещают. Все вместе доброжелательностью облегчает мою болезнь".
...9 сентября. "Не поспеваю записывать даже посетителей. Общее: фон -
боль и люди. Последние два дня как будто лучше. Вчера был Алим Матвеевич
Дамир, умный он врач и человек, когда ближе узнаешь, хороший.
Вечером 3-го дня - счастливый вечер в духе начала XIX века: посетила
меня Татьяна Григорьевна Цявловская. Она очень много работает; сильно
хворает сердцем ее сестра, милая Лида. После этого вечера я чудно спал без
просыпу.
Сильно тоскую без Ляли. Сегодня берет ванну и завтра обещает приехать.
Очень рад видеть каждый день милую девочку, Тамару Пузину.
Вообще, сколько же хороших людей!..."
Это - последняя запись в дневнике. Через три недели, 30-го сентября
1960 года, Николай Сергеевич скончался.
4.03.2001 г.
Приложение
РЕЛИГИОЗНЫЕ И ОБЩЕСТВЕННЫЕ ВЗГЛЯДЫ Л.Н.ТОЛСТОГО
ПОСЛЕ 1879 г.
/реферат/
От составителя
Великий русский писатель и мыслитель Л.Н. Толстой известен подавляющему
числу граждан нашей страны только как художник. А между тем последние
тридцать лет своей жизни Толстой почти полностью посвятил исследованию
религиозно-философских и общественно-политических проблем его времени.
Написанные в эти годы трактаты и статьи занимают едва ли не больше места,
чем художественные произведения - более двух тысяч страниц, не считая писем
и дневниковых записей. И все это огромное наследство почти неизвестно и
трудно доступно для большинства читателей. Публикация религиозных и
политических сочинений Толстого была запрещена царской цензурой вплоть до
1906 г., а после революции они публиковались лишь однажды - в академическом,
малотиражном 90-томном собрании сочинений писателя.
Целью настоящего реферата является попытка дать представление о круге
вопросов, волновавших Толстого, с помощью небольшой подборки наиболее ярких
/на взгляд составителя/ цитат из его публикаций, писем и дневниковых записей
названного периода.
Основные религиозные и общественно-политические взгляды Толстого
выкристаллизовались уже в самом начале 80-х годов. События последующих
бурных лет нашей истории служили лишь материалом для их развития и
приложения. Поэтому мысли и высказывания Толстого приведены не в
хронологическом порядке, а сгруппированы тематически. Составитель
воздерживался от собственных комментариев и тем более от экстраполяции
взглядов Толстого на анализ современной действительности - эта возможность
предоставляется читателю. Разумеется, в интересах удобства чтения нельзя
было обойтись без связующих замечаний и необходимых биографических справок.
В некоторых, немногочисленных случаях, когда подходящей цитаты подыскать не
удавалось, взгляды Толстого даны в изложении, по возможности близком к
оригиналу. В частности, для краткости, не цитируются, а пересказываются
результаты его чисто богословских исследований.
Все цитаты даны со ссылками на 90-томное собрание сочинений: в скобках
указаны том и страница. Таким образом, заинтересованный читатель имеет
возможность обратиться к первоисточнику. Предлагаемый краткий реферат может
дать лишь самое общее представление о той части духовного наследия великого
писателя, которая как раз и является "отражением" в "зеркале русской
революции".
Часть I. БОГ И ЧЕЛОВЕК
I. Божественная сущность
В конце 70-х годов Л.Н. Толстой пережил глубокий духовный кризис. На
пороге своего пятидесятилетия он напряженно думает о смерти. Если все, что
"Это после более чем года моего напряженного труда, - записывает
Николай Сергеевич, - при ее полном одобрении! Очень стало неприятно и
огорчился. Может быть и по "Искусству" она то же скажет... во всяком случае
с меньшей охотой стал работать. Возможно, что это только сегодня - под
свежим впечатлением".
Из дневника Н.С. 12 марта 1960 г.
"...В 12 часов умерла Эмма. Тихо, без мучений - от рака легких. Пошел
туда, на Пушкинскую: хлопочет Костя, убирает, прибирает милая Алечка, моет,
стирает. Бедная одинокая Анна Николаевна растеряна. Меня грызет вопрос, что
с ней делать, как устроить хотя бы на лето.
Вчера, там же, на Пушкинской, было свидание трех бородатых братьев. Мне
всегда отчего-то смешно, когда мы собираемся вместе. Рад был видеть Сережу.
Вместе с ним простились с Эммой, она улыбнулась и покивала головой. Но я
понял, что она уже на исходе: клокотание в груди, потусторонние глаза...
Сегодня ждал звонка о ее смерти, так и оказалось.
Третьего дня, 10-го марта, вечером был у 83-х летней Марьи Михайловны
Введенской. Как всегда, много и интересно говорила. Необыкновенная
жизнерадостность. Говорит: "В какое интересное время мы живем!" Читает
кибернетику и богословие: сочинения (рукописные) братьев Зерновых, которые
ей откуда-то принесли "на растопку", но она их спасла и теперь не знает, что
с ними делать.
Мне очень хочется, чтобы брат Костя поселился у меня на Пушкинской".
19 марта на Лаврушенский приезжал учитель из Переяславля-Залесского,
старый знакомый Пришвиных. Много рассказывал интересного о современной
деревне: колхозах, пьяницах председателях, о то, как колхозникам, чтобы
"догнать и перегнать Америку" приходится покупать скот, который дохнет
оттого, что нечем кормить, даже покосы колхозникам запрещены...
"А жизнь! Куда она катится? - пишет по этому поводу Н.С. - Душно стало
во всех отношениях. Даже в Переяславщине леса вырублены, стало меньше дичи,
грибов, ягод. И так во всем. "Что имеем, не храним", а потерявши теперь и не
плачем. Ужасное снижение морального уровня и всего понижение, несмотря на
шум "догоним и перегоним!" Не только людям, но и природе достается... Все
истощается. А сколько людей перебили! Вот это и отзывается.
Роботами и кибернетикой не заменить человека и настоящую жизнь. И где
предел? Это не ворчанье старика, а сущая правда, остро воспринимаемая и
молодежью".
Из дневника Н.С. 21 марта 1960 г.
"Сегодня решил бороться с мраком в себе и превозмочь свою немощь. Опять
начал делать легкую гимнастику. Потом пошел на московскую художественную
выставку в Манеже. Очень, очень серая, скучная и однообразно - безотрадная
выставка, нет того, что называется живописностью, краски какие-то все
одинаковые. Лучшие, по-моему, пейзажи Грицая. Производит впечатление фигура
Шаляпина на картине Шаляпин, Горький и Чехов...
Я думал, неужели я так безнадежно постарел, что ничего не понимаю, и
чтобы проверить себя пошел на другую выставку: французских художников XIX
века, открытую в Музее изобразительных искусств. И, несмотря на усталость,
возрадовался духом. Какая свежесть, какой брызжущий талант! Вот уж где
"живописность". Огромное впечатление произвели импрессионисты. Особенно
живые, яркие портреты Ренуара, К. Моне, пейзажи Сезанна, Коро, Добиньи...
Но ведь был же и у нас расцвет живописи: классики, передвижники, "Мир
искусств"! Куда все это девалось? Почему от нашей современной живописи такая
щемящая скука?.. От двух выставок очень устал, разболелась голова. Отлежался
и стал работать над выписками об искусстве из дневников Пришвина.
Надо продолжать в том же духе и бороться со своею слабостью! Попробую".
Из дневника Н.С. 27 марта 1960 г.
"Мое рождение - 71 год. В час дня отправились с Лялей на Пушкинскую.
Там сборище родных и друзей. Всего набралось 38 человек. Полная
самодеятельность, без хозяйки. Заглавные - брат Костя и племянница Соня
Суббота. Пришли Кузнецовы. Всем, видимо, было очень весело. Опустевшую
квартиру убрали и вычистили".
6 апреля на Лаврушенском Николай Сергеевич принимал неожиданного гостя
(Валерии Дмитриевны не было дома). Из Парижа приехал Сергей Михайлович
Толстой, сын Михаила Львовича Толстого и Александры Владимировны Глебовой.
Он - врач, и оказывается, организатор съезда в Венеции. Приехал в качестве
туриста, с группой медиков и, как внук Толстого, чтобы выяснить, приедут ли,
наконец, русские на международный съезд памяти Толстого. До сих пор "у нас"
этот вопрос не выяснен.
Николай Сергеевич записывает в дневнике:
"Много и запоем говорили друг с другом обо всем, кроме политики: о его
родителях, о старой Москве, его семье и моей тоже, о нашем Издании. Я
подарил ему три Чертковских фотографии и обещал медицинские свидетельства о
болезни Льва Николаевича. Он с удовольствием ел русское черносмородиновое
варенье...
Как странно: встретились два человека, живущих на разных планетах, и
встреча - как давно знакомых, даже близких, родных".
18 апреля, уже по инициативе Валерии Дмитриевны и Сергея Сергеевича
Толстого, там же, на Лаврушенском собрались Толстые: кроме парижанина Сергея
Михайловича с женой, француженкой Колеттой, приехали из Ленинграда и Ясной
Поляны: Сергей Сергеевич с двумя дамами, Саша Толстой с женой Светланой и
К.К. Попов. Было очень оживленно.
"Сергей Михайлович, - записывает Н.С., - очень умный, все понимающий и
великолепно воспитанный человек (приходится мне даже дальним
родственником)".
Из дневника Н.С. 26 апреля 1960 г.
"Приехала Нина (домработница Пришвиных - Л.О.) из Дунина. Ездила
готовить переезд. Тяжелое отношение к ней Ляли. Я смотрю на это как на
болезнь ее, наваждение и очень жалею. Вспоминаю всегда жену сапожника из
"Чем живы люди" Толстого: "Дух изо рта идет тяжелый".
После почти двухлетнего перерыва был на стадионе в Лужниках. Было
приятно, несмотря на то, что "Спартак" проиграл киевскому "Динамо" (0:1)".
...28 апреля. "Сегодня в 9 утра на грузовике уехали в Дунино. Весна
только что еще начинается, кое-где снег, холодно, почки, хотя и надулись, но
приостановили распускание из-за холодов. Отопление и водопровод за зиму
испортились, топим "черную печку"...
12-й час ночи. Сидел сейчас в темноте, в столовой и курил. Ощущал всем
существом своим тишину. Все спит, только мысль не уснула, а, наоборот,
работает много лучше: становится ясным то, что было неясным и где-то чуть
тлело. Вспоминаются разные люди, которых встречал на своем жизненном пути...
Очень все интересно. Многие, очень многие люди освещены в сознании каким-то
как бы нимбом. Хорошо бы и в ныне живущих видеть хотя бы намеки на этот
нимб.
Кажется, неоткуда, но откуда-то что-то берется и само собой возникает".
Между тем, состояние здоровья Николая Сергеевича явно ухудшается. Это
видно из следующих двух записей в дневнике:
7 мая. "Вчера и сегодня по утрам копал клумбу не напрягаясь, и вдруг
заболела язва. Видимо, я уже откопался, лопата и работа над землею мне уже
не под силу. Грустно... Надо переходить на стариковское положение и больше
работать "самопиской". Но и здесь быстрая утомляемость и голова уже далеко
не та.
Вечером слушал радио: заключительное слово Хрущева об американском
самолете, отмене налогов и новой денежной реформе с 61 года. Уход с поста
Председателя Президиума Верховного Совета Ворошилова Климента Ефремовича.
Вот человек, который, несомненно, пользовался всеобщим уважением и
признанием. На его место новая фигура - Брежнев.
Мое пребывание в Дунине становится бесцельным. Не хочу быть обузой,
только брать и ничего не отдавать. Старость беспомощная и болезни быстро
надвигаются. За этот год я особенно сдал. (Надо искать и найти выход)".
15 мая. "Лежу в постели: разболелись кишки, кровью харкаю. Очень слаб.
Третьего дня вечером уехал, к сожалению, Костя. Написал заявление о его и
Анны Николаевны прописке в моей квартире. Чувствую себя совершенно
изолированным от внешнего (да и внутреннего) мира. Очевидно, что выбываю из
строя, вернее, выбыл".
Но, все-таки, интерес к жизни не вовсе пропал. Того же 15-го мая запись
в дневнике:
"С интересом читаю очень хорошую книгу Н.В. Кодрянской "Алексей
Ремизов", присланную мне из Парижа автором. Но кто такая Кодрянская,
сделавшая мне на книге "сердечную" надпись - ума не приложу.
Много нового узнал о жизни наших эмигрантов в Париже - несчастное,
нищенское существование. Но, вероятно, не у всех так печально сложилось, как
у Ремизова".
23 мая, Дунино. Брат Костя привез из Москвы известие, что в Италию на
съезд памяти Толстого поедут три человека: Марков - 1-й секретарь Союза
Писателей, печально знаменитый критик - "погромщик" либералов Ермилов (их
никто не приглашал). А из приглашенных один только Н.К. Гудзий.
"Кургузая, приказная делегация! - записывает Николай Сергеевич. - Как
не совестно перед иностранцами?"
Из дневника Н.С. 23 мая 1960 г.
"Иногда беспокоит, что меня так обходят и замалчивают в связи с работой
по 90-томному изданию. Выпирают только Гудзия, как будто он сделал все
издание, а в действительности это не так.
Инициатива и первичная организация - В.Г. Чертков и Бонч-Бруевич.
Инструкция, по которой сделаны все тома, и весь первый период - главным
образом М.А. Цявловский. Художественные произведения и тезисы по текстологии
- Н.К. Гудзий. Вся, так называемая, теоретическая часть и три тома дневников
(55, 56 и 59) - Н.Н. Гусев. Письма - главным образом В.С. Мишин, А.С.
Петровский, В.А. Жданов и я (три тома писем самого последнего периода).
Кроме того, Мишин подготовил трактат и статьи по искусству, последний 90-й
том и осуществлял вместе со мной переработку всех послевоенных томов (в
числе 52-х).
Мною сделаны целиком: дневник 1910 года и переработка 10-ти томов
дневников из 13-ти (с предварительной работой покойного К.С. Шахор-Троцкого
- 2 тома). Кроме того, в качестве "унификатора" и главного редактора по
письменному поручению В.Г. Черткова, мною были проверены почти все тома
(числом 89). На мне же одном лежала вся организационная часть после 1930
года. Все остальные отстранились и оставили меня одного в самые трудные годы
с 1937 года и до конца (1958 г.). Мною также были подготовлены по рукописям
(с предварительной работой Волковых и Цявловского) три тома с вариантами
"Войны и мира" (14, 15 и 16 тома). Гослитиздатовцы и предисловщики только
портили и мешали...
Вот действительная картина 30-летней работы по нашему изданию (я,
конечно, перечислил не всех, а только главных его работников). Все это
знают, а в печати и действиях почему-то замалчивают. Особенно обидно это со
стороны Н.К. Гудзия и Н.Н. Гусева.
Стараюсь об этом не думать и не переживать - утешаюсь сознанием
собственной правоты и исполненного долга..."
31 мая в Дунино. Николай Сергеевич ходил на последнюю свою дальнюю
лесную прогулку... "Правда, - как он пишет, - не очень дальнюю (2-2да на южном склоне... Очень, очень было хорошо. Никого,
конечно, из обитателей этой поляны давно нет в живых, а вот следы их и ими
исхоженные тропы живут и наводят на мысли..."
Из дневника Н.С. 1 июня 1960 г.
"3 часа ночи. Не сплю от сильных невралгических болей в левом боку.
Ничего не могу поделать, дышать и лежать больно, совсем как тогда, в 29-м
году, когда переломал ребра.
Друзья и сверстники уходят один за другим. 30-го числа умер Борис
Леонидович Пастернак, он на год моложе меня. Умер, как сказано в скудном
объявлении "Литературы и жизни", после продолжительной и тяжелой болезни.
Говорят, случилось два инфаркта и двустороннее воспаление легких. Видел его
на Лаврушенском весной этого года полным сил и творческой энергии, говорил,
что пишет драму, подобную "Живаго".
Все-таки, позор, что в центральных газетах нет ни слова о нем. Такое
крупнейшее явление нашей культуры, как Борис Пастернак, обходят молчанием.
Пусть он не согласен с нашей правительственной линией, но ведь он же -
Пастернак! Вечная память тебе".
2-го июня Николай Сергеевич с Горой Кругликовым к вечеру ездил в
Лужники на футбол (тоже в последний раз). "Спартак" одержал убедительную
победу (4:1). Николай Сергеевич "болел" с увлечением, порадовался, записал в
дневнике:
"Очень хорошо играл "Спартак". Молодые, прекрасные игроки, с задором.
Вечером очень устал. Опять плохо спал от невралгических болей".
Еще одна радость: "Вышли две, - как он пишет, - прекрасные публикации
из Дневников М.М. Пришвина". Хоть и очень небольшой, но зримый результат
работы двух последних лет. Очевидно, что опубликовано только то, что
"можно". (Полный Дневник Пришвина будет напечатан лишь через 30 лет).
4-го числа написал письмо в Париж С.М. Толстому о том, что не приедет в
Венецию на съезд.
Из дневника Н.С. 17 июля 1960 г. Дунино
"Жизнь протекает все это время довольно однообразно. Продолжает меня
мучить моя невралгия - постоянная, почти не прерывающаяся боль меж левыми
ребрами, трудно засыпать - только со снотворным. Связанная с этим
вынужденная бездеятельность и грустные думы...
Привезли мне из Парижа очень трогательное письмо от милейшего Сергея
Михайловича Толстого. Жалеет, что я не еду в Венецию на съезд...
Вчера пробовал косить перед домом. Оказывается, не могу, больно.
Досадно и грустно. Сам себя перестаешь уважать, а тут еще не могу бросить
курить".
Несмотря на боли, грусть и досаду, на вынужденную бездеятельность,
живой интерес к духовной жизни и истории России не утрачен. Две подряд
довольно пространные и интересные записи в дневнике:
24 июня. "За это время прочитал сильно взволновавшую и заинтересовавшую
книгу (в машинописи): Н.А. Бердяев "Константин Леонтьев. Очерк по истории
русской религиозной мысли" (Париж, 1926 год). Книга написана раньше, видимо,
в 1918 году. Очень глубоко и талантливо с обеих сторон: и Бердяева, и,
особенно Леонтьева - крупнейшего мыслителя минувшего века.
Много предвидений. Но все же гораздо больше неверного, чуждого и
неубедительного. Он совсем не христианин, а настоящий язычник, хотя и кончил
монашеством в Оптиной. Христианство его только карающее, "черный бог", а
радостного, дающего жизнь, нет. Любовь отрицает, хотя сам был очень добрый
человек. Как говорит Бердяев, его христианский бог - карающий бог-отец, а не
Христос. Это верно. В "византизм" и старчество бросился, чтобы они его
оградили от неизбежного конца - гибели.
Общественно-крайний правый, но очень интересно и глубоко обосновывающий
свою "правость", эстетизм, красоту и гармонию. Но, в конце концов, по
Леонтьеву, все должно подвергнуться страшной гибели - уничтожению".
25 июня. Сегодня ночью много думал о Леонтьеве. В числе дум было, что
если так рассуждать об общественных, государственных вопросах, как
рассуждает он, то можно дойти до оправдания и благодетельности (для кого?)
всякого изуверства, например, Иоанна Грозного, "Кабанихи" из "Грозы"
Островского; до оправдания гитлеризма, сталинизма и т.д. О них он говорить
не мог, но ему нравится Петр I и Николай I.
Но ведь Петр - это только "Медный всадник", идея государственности, во
что бы то ни стало. Догнать как раз тот эгалитарно-буржуазный процесс,
который овладевал Европой, и против которого так горячо и порою справедливо
протестует сам Леонтьев.
А Николай I - душитель народного, созидательного начала, которое так
ярко и мощно выражено в Отечественной войне 1812 года. Он этого боялся и
пытался систематически задушить рабством, 25-летней солдатчиной, и
шпицрутенами, казнями, пытками и ссылками. Он чувствовал, что после войны
12-го года подъем народного и общественного творчества расцвел в полную
силу. Эпоха Николая I дала нам Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева,
Толстого и уже после него выявилась в так называемых "великих реформах":
отмена крепостного права, отмена 25-летней солдатчины, земство и суды. Это
все видимые результаты подъема всех: и войска, и крестьян, и общества всех
сословий, который в 1812 году спас Россию и дал хоть некоторую передышку -
свободу дышать. Но бюрократические силы, с одной стороны, и
революционно-террористические, с другой, погубили этот просвет, закрыли
окно, в которое шел свежий воздух. И вот к чему привели - к попранию
личности".
Вечером того же 25-го числа брат Костя, вызванный "паническим письмом"
Валерии Дмитриевны, привез из Москвы в Дунино какого-то "молодого врача
Борю". Заключение этого врача, очевидно, от Николая Сергеевича скрывают. В
дневнике запись: "Боря нашел, что ничего страшного нет и боли
невралгические, возможно, как результат старой травмы. А это мне хорошо
известно. Ляля очень взволнована. Надо будет мне на время поехать в Москву".
Из дневника Н.С. 29 июня 1960 г.
"...Сегодня в Венеции съезд памяти Толстого, на который меня не
пустили...
Принял на ночь всякие снадобья, чтобы не сидеть целую ночь на стуле,
как прошлую... Я думаю, что у меня тяжелое нервное заболевание, которое
выражается в болях, а не в истериках, как это большею частью бывает. Надо
претерпеть. Это не удивительно, оборачиваясь на мою жизнь: не осталось почти
живого места, все раны кровоточат..."
30-го июня Николай Сергеевич на несколько дней приезжает в Москву, на
Пушкинскую. Ходили с Сашкой в "сандуны". Пишет в дневнике, что "сразу стало
лучше, пободрел и боли прошли".
2-го числа ездил с братом Костей на Ваганьково, хоронить урну с прахом
Эммы. Сами закопали в углу внутри ограды, где похоронены Наталья Ульриховна
и ее родители. "Хорошо как-то было, просто и без всякой фальши. Посадили
четыре примулы крестом".
Из дневника Н.С. 22 июля 1960 г. Дунино
"Ничего не записываю в дневник, потому что болею, болею и болею...
Вчера к вечеру неожиданно приехал Саша Либертэ. Очень был рад ему... Живу на
пантопоне, то есть на морфии. Долго ли так? Очень тягочусь тем, что
постепенно становлюсь в тягость другим...
...Надо ехать в Москву, совершенно спокойно собравшись".
...27 июля. "Беспрерывные боли. Пантопон, да и тот плохо действует.
Вымотали и обессилили совсем, даже читать не могу - засыпаю, голова пустая,
и из рук все валится.
Третьего дня приезжала очень выдержанная петербурженка Тамара
Всеволодна Волкова. Приятно, на фоне всеобщей распущенности, - сдержанный во
всех своих проявлениях человек. На петербуржцах всегда какой-то приятный
налет.
... "Спартак" проиграл "ЦДСА" (0:1). Расстроился, когда слушал по
радио: нервы натянуты, а потом распустились и поднялись боли..."
Из последующих московских записей видно, как болезнь быстро
прогрессирует:
...7 августа. Москва. "27-го числа вечером приехал Лебедев (на машине -
Л.О.) и Ляля увезла меня в Москву на Пушкинскую, сдала с рук на руки Косте.
Он переехал ко мне и прописался. 28-го утром Ляля уехала на машине с
яснополянскими на "Светлое озеро" - Китеж.
Каждый день меня навещают люди, друзья: Саша, Лева, А. Шершнева, Мишин,
Дима Чертков...
Катастрофа со "Спартаком": не смог выиграть у "Адмиралтейца" (1:1) и
из-за этого не попал в тройку. Расстроился очень.
...14 августа. "Болею беспрерывно, вдруг в ночь был припадок почти с
потерей сознания от боли...
Днем приехала В.Д. из своей суздальско-владимирско-китежевской поездки.
Очень интересно рассказывала о последних вздохах этого прелестного края.
Озеро действительно бездонное - до дна до сих пор никто не доставал...
Трудно даже и записывать: больно и голова несуразная. Вот она,
беспомощная старость. Я-то еще в лучшем положении: много друзей, свой кров,
Костя... Ляля тоже незаметно делает очень многое. А сколько людей в гораздо
худшем положении! Мне роптать не приходится... Чувствую на себе, как добро
излучается".
...17 августа. "Продолжаю сильно болеть. Сплю добрую половину ночи
сидя. Вчера проснулся в 8.30 утра, открыл глаза и кого же увидал? Милейшего
районного врача своего - Елену Тимофеевну Иванову. Она услыхала, что я болен
и сама пришла навестить. Чрезвычайно внимательно обошлась со мной, выстукала
и прочее. Сразу полегчало от ее прихода и ее умных советов. А сегодня пришла
сама Полина Натановна Остерман, Левина мать. Тоже ласково и внимательно
отнеслась ко мне. Я почувствовал себя в надежных руках и ухватился в надежде
за сучок...
Сейчас Ляля ушла с Шурочкой, тяжелое было расставание...
Вчера неожиданные и самые дорогие посетители: брат Сережа с дочерью
Соней. Мы, все три брата ночевали, съехавшись, под одной крышей. Я,
превозмогая боль, ходил смотреть, как они спят.
Сейчас один, один, совсем один. Болит, но хорошо, только жалко Лялю.
Она расстроилась и обиделась на меня несправедливо".
...Ночь с 3 на 4-е сентября. Не спится, болит, не знаю, что делать. Эти
дни были насыщены посещениями:
1-го. П.П. Пузин - дохнул яснополянским воздухом. Вспомнились
желто-красные клены, Грумант. Весна 1953 года - последняя счастливая весна в
моей жизни.
2-го. Был милейший, внимательный Владимир Ильич Толстой, растрогавший
меня. Была Татьяна Григорьевна Цявловская, о которой я мечтал... Вчера
вечером приехала из Дунино Ляля, прямо с вокзала ко мне, заболевает гриппом.
Вечером приехала Тамара из Ясной Поляны - дочь Н.П. Пузина, студентка,
негде жить. Сейчас ночует у нас в столовой...
Третьего дня был у меня сильный сердечный припадок с потерей сознания -
от боли и еще от чего это? За ним последовал второй припадок. Никого не было
дома. Я доковылял до нитроглицерина. Потом подошли Леночка и Костя.
Опомнился, но вдруг разучился ходить и почти - говорить. Все-таки страшно
было, хотя сознание неизбежности не оставляет... Странное состояние: все
ясно понимаю, даже тончайшие вещи в самых разных областях, но связать все
вместе от физической немощи не могу.
Костя, как святой, ухаживает за мной. Была милейшая Соня Суббота с
симпатичным мужем Павлом (крепок, как кремень, и этим приятен). Хочется
писать и дальше, а сил нет, очень истощили боли... (Почерк становится очень
трудно разборчивым - Л.О.). Конечно, я пропускаю, что проходило через мое
сознание эти два дня. Милые мальчики Лева и Саша ежедневно по вечерам
навещают. Все вместе доброжелательностью облегчает мою болезнь".
...9 сентября. "Не поспеваю записывать даже посетителей. Общее: фон -
боль и люди. Последние два дня как будто лучше. Вчера был Алим Матвеевич
Дамир, умный он врач и человек, когда ближе узнаешь, хороший.
Вечером 3-го дня - счастливый вечер в духе начала XIX века: посетила
меня Татьяна Григорьевна Цявловская. Она очень много работает; сильно
хворает сердцем ее сестра, милая Лида. После этого вечера я чудно спал без
просыпу.
Сильно тоскую без Ляли. Сегодня берет ванну и завтра обещает приехать.
Очень рад видеть каждый день милую девочку, Тамару Пузину.
Вообще, сколько же хороших людей!..."
Это - последняя запись в дневнике. Через три недели, 30-го сентября
1960 года, Николай Сергеевич скончался.
4.03.2001 г.
Приложение
РЕЛИГИОЗНЫЕ И ОБЩЕСТВЕННЫЕ ВЗГЛЯДЫ Л.Н.ТОЛСТОГО
ПОСЛЕ 1879 г.
/реферат/
От составителя
Великий русский писатель и мыслитель Л.Н. Толстой известен подавляющему
числу граждан нашей страны только как художник. А между тем последние
тридцать лет своей жизни Толстой почти полностью посвятил исследованию
религиозно-философских и общественно-политических проблем его времени.
Написанные в эти годы трактаты и статьи занимают едва ли не больше места,
чем художественные произведения - более двух тысяч страниц, не считая писем
и дневниковых записей. И все это огромное наследство почти неизвестно и
трудно доступно для большинства читателей. Публикация религиозных и
политических сочинений Толстого была запрещена царской цензурой вплоть до
1906 г., а после революции они публиковались лишь однажды - в академическом,
малотиражном 90-томном собрании сочинений писателя.
Целью настоящего реферата является попытка дать представление о круге
вопросов, волновавших Толстого, с помощью небольшой подборки наиболее ярких
/на взгляд составителя/ цитат из его публикаций, писем и дневниковых записей
названного периода.
Основные религиозные и общественно-политические взгляды Толстого
выкристаллизовались уже в самом начале 80-х годов. События последующих
бурных лет нашей истории служили лишь материалом для их развития и
приложения. Поэтому мысли и высказывания Толстого приведены не в
хронологическом порядке, а сгруппированы тематически. Составитель
воздерживался от собственных комментариев и тем более от экстраполяции
взглядов Толстого на анализ современной действительности - эта возможность
предоставляется читателю. Разумеется, в интересах удобства чтения нельзя
было обойтись без связующих замечаний и необходимых биографических справок.
В некоторых, немногочисленных случаях, когда подходящей цитаты подыскать не
удавалось, взгляды Толстого даны в изложении, по возможности близком к
оригиналу. В частности, для краткости, не цитируются, а пересказываются
результаты его чисто богословских исследований.
Все цитаты даны со ссылками на 90-томное собрание сочинений: в скобках
указаны том и страница. Таким образом, заинтересованный читатель имеет
возможность обратиться к первоисточнику. Предлагаемый краткий реферат может
дать лишь самое общее представление о той части духовного наследия великого
писателя, которая как раз и является "отражением" в "зеркале русской
революции".
Часть I. БОГ И ЧЕЛОВЕК
I. Божественная сущность
В конце 70-х годов Л.Н. Толстой пережил глубокий духовный кризис. На
пороге своего пятидесятилетия он напряженно думает о смерти. Если все, что