– В наглую выберемся – так же, как и пришли. Не думаю, чтобы какой-нибудь идиот в деревне бросился нас задерживать.
Вылезли из дома. Народу вокруг полно. В прямую, конечно, интерес не показывают – так, взгляды искоса, нас, мол ваши дела не касаются. Один только Леха висит на калитке, переживает – то ли на выручку соседу отправиться, то ли за бутылкой сгонять.
– Леха, – сказал Демид. – Там трое в доме лежат – живые, связанные. Ты милицию обязательно вызови. Но только не раньше, чем через час. Постарайся потянуть. Сам понимаешь…
– Два часа, – сказал Леха, дыша перегаром. – Гадом буду. Костьми лягу. Драпай, Дема. Кто это с тобой?
– Человек.
– Спасибо тебе, человек, – сказал Леха с чувством. – Ты это, человек, береги Дему. Дема – знаешь, какой мужик… Таких больше нету!
– Знаю, – сказал человек Антонов.
И они побежали трусцой вдоль дороги к лесу.
ГЛАВА 18
Костерок догорал. Демид сидел на корточках, шевелил палочкой золу. Пепел – вот все, что осталось от пяти несостоявшихся бестий.
– Ни черта не понимаю, – Антонов лежал на траве, курил, пускал дым в голубое небо. – Не очень-то мне хочется влезать в твои дела, и так уже пострадал, с работы выперли. И все-таки интересно мне, с чего вся эта буча началась? Вокруг кого карусель вертится? Кто тут главный герой? Король Крыс? Или эта стерва, Фоминых?
– Главный герой – я. – сказал Демид. – Я. Меня нужно убить. Любой ценой. Собственно говоря, карх для того и появился, чтобы убить меня. Только он слишком верил в свои силы, этот Король Крыс. Слишком любил поиграть с добычей. Вот и доигрался.
– Ты убил его?
– Убил вроде бы. А что толку? Сколько раз уж его убивали… Не успел я дело до конца довести. Гадина Фоминых помешала.
– И что сейчас?
– Не знаю. Думаю, что карх уже ожил. У него это хорошо получается – оживать.
– А Фоминых? Она с какой стати сюда лезет?
– Все с той же. Не получилось у Короля Крыс – так она должна меня добить. У нее не получилось – еще кто-нибудь на божий свет выплывет. Пока не спишут меня в утиль.
– Она что, не одна?
– Надо думать… Не знаю, что это за организация таинственная, что за культ такой сатанинский, который пауков на стенах рисует. Только вряд ли Фоминых потянет на единственного исполнителя в этом спектакле. И линию мою не она запустила, не смогла бы. Да и потрясена она уж очень была, когда увидела щенков этих в банках. Чуть до потолка не подпрыгнула от счастья.
– А эти, двое оперов? Которые с ней были?
– Они не причем. Можешь считать, что ты спас их жизни. Я думаю, она не остановилась бы…
– Сваливай, Дема, – произнес Антонов. – Прячься как следует. Исчезни, и лучше навсегда. Стань другим человеком. Я, конечно, попробую по своим каналам справочки навести об этой ментовской бабе. Сумеешь раствориться? Это непросто будет. Портрет твой будет теперь на каждом райотделе висеть.
– Попробую, – Демид усмехнулся.
***
Где Демид? Что с ним случилось? Лека не знала. Она потеряла связь с ним тогда, когда он сражался с кархом. Кто победил? Жив ли Демид?
Она не знала ничего. Звонила домой – никто не брал трубку. Звонила всезнающей соседке – та сообщила, что "Не приходит, значит, Дема домой ужо несколько дней, а вот милиция, значит, приезжала, понятых на обыск брала." Лека звонила немногочисленным друзьям Демида, и те сказали, что, по слухам, Демида за что-то арестовали, но в милиции упорно отвечают, что такого задержанного у них нет. Лека знала, что ей нужно немедленно ехать в город, и искать Демида, и звонить адвокату (Какому адвокату? Не было у Демы никогда никакого адвоката), и бить во все колокола. Но она сидела здесь, в деревне. Она боялась ехать.
Она ругала себя за предательство. Может быть, Демид там, в городе, отчаянно нуждается в ее помощи? Сто раз собиралась она пойти на автостанцию, и взять билет, и сесть в автобус. Но что-то внутри нее запрещало ей делать это. "Опасно, – говорило это что-то. – Там опасно, в городе. Тебя там посадят в тюрьму. Тебя там убьют. Ты ничем не сможешь помочь кимверу. Ты только убьешь себя".
Она уже знала, что такое кимвер. Демид был кимвером. Слово, похожее на "киллер". Но она не знала, хорошо это или плохо – то, что Демид оказался кимвером. Она только надеялась, что это поможет ему выжить.
Он и был киллером. Только убивать ему приходилось не людей, а кого-то другого. Нелюдей. Людей он убивать не мог, не имел права.
Она хотела, чтобы кто-то объяснил ей все это – кто такой Демид, кто такая она, Лека, и кто на них так упорно охотится? Это могли объяснить Лесные. Они знали многое, хотя объяснения их были запутанными и невразумительными. Лека чувствовала, что лесные создания чем-то сродни ей. Они не боялись ее, хотя избегали остальных людей. Более того, в отношении их к себе она чувствовала какой-то жалостливый трепет – такой бывает в отношении к человеку, который когда-то был сильным и богатым, а ныне скатился до полунищенского состояния.
Куда они делись, эти вредные, себе на уме, лесовики? Сейчас, когда ей так нужна была помощь, они куда-то пропали. Лека даже не чувствовала их присутствия, когда бродила по лесу. Не ловила, как всегда, их взгляды из дырок в пнях, не слышала их тихих переговоров в шуме листвы, никто не крался у нее за спиной, скрипя сучками-конечностями. Роща словно вымерла. Даже звери и птицы сиротливо примолкли.
Лекаэ… Что значит это имя?
– Лекаэ, – произнесла-выдохнула Лека. Она присела на старый замшелый пень. Холодно было в лесу. Холодно и сыро.
Куст бузины напротив ожил. Поклонился Леке, махнул ей руками-ветками, шелестяще поздоровался.
Лекаэ. Хорошего солнца тебе, Хаас Лекаэ.
– Привет, – сказала Лека. – Ты кто, куст, или еще кто-то?
Это просто куст, а самого меня ты не видишь. Ты ослабла, Лекаэ. Слишком ослабла, когда увидела карха. Ты слабеешь с каждым днем. Человеческое тело трудно носить бесконечно. Ты должна вернуться, Хаас Лекаэ. Снова стать собой.
– Черт возьми! – Лека взорвалась. – Почему вы пугаете меня? Я и так уже запугана – от каждой тени шарахаюсь! Куда я должна вернуться? Что значит это имя – ХААС ЛЕКАЭ? Вы можете объяснить толком? Ну-ка, объясняй быстро, ты, куст задрипанный!
Не горячись. Я послан к тебе, чтобы помочь. Мы приглашаем тебя. Сегодня ночью. Сегодня, когда будет красная луна, ты должна придти в Круг. Одна. Без этой одежды. Человечью одежду оставь человекам. Мы дадим тебе новую.
– Какой Круг?
Ты знаешь.
Лека знала это место – Русалочий круг. Люди туда не ходили, боялись. И Лека не ходила, один раз только видела это странное место издалека. Трудно было его не увидеть. Посреди болота – кочковатого, сизого, уныло хлюпающего пузырями, видна была полянка-возвышение. Как тарелка. Полянка-круг с неожиданно яркой травой, жесткой и невысокой, словно подстриженной газонокосилкой. По периметру Круга росло пять деревьев. Лека не могла рассмотреть издалека, что это были за деревья. Да и не все ли равно? Мало они походили на деревья, больше походили на людей – древних древесных гигантов, что стоят здесь с незапамятных времен, с растрескавшейся кожей коры, сцепившись руками-сучьями в круг. Круг, охраняющий тайны от человека.
Деревья Круга видели многое. Они помнили время, когда на этом месте были сочные луга и бродили стада вымерших ныне животных, похожих на теперешних жирафов и антилоп. А потом Создатель вдруг рассердился на Землю и ледяной ветер задул с севера, выстудил землю, убил теплолюбивых обитателей саванн. Ледники поползли как тысячекилометровые мертвые слизни, таща с собой гигантские валуны, безжалостно обдирая жесткой подошвой все на своем пути. Ледники ушли, но тепло не вернулось. И вот мрачные пихты качали головами в непроходимом лесу, пытались получить хоть немного тепла от солнца, которое так неохотно показывалось из-за фиолетовых туч. Но жизнь – она ко всему приспосабливается. Появились одетые в рыжие космы добродушные горы-мамонты, овцебыки носились суетливыми стадами, страшные тигры с клыками-кинжалами крались за добычей, и шерстистый носорог – бронированный увалень с красными глазками – прокладывал тропу в камыше. А деревья Круга стояли и смотрели. Они еще были юны – по своим, древесным меркам. Они любовались всякими тварями, умиротворенно наблюдали, как жизнь бурлит, тянется к теплу, пожирает сама себя, умирает и возрождается снова, никогда не прекращая движения.
Круг не был одинок – в разных местах Земли стояли ему подобные. Никто не знал, кто поставил их, но где бы ни находился Круг, и как бы он не выглядел – как кольцо состриженной травы в высоком ковыле, или как частокол грубо обтесанных камней, или как воронка медленно вращающейся воды в океане, гасящая волны и никогда не покидающая своего места, – все Круги были священным местом для Лесных, Полевых, Морских и прочих созданий.
Но потом появились Эти. Они были двуноги и почти разумны. Они носили одежду из шкур, они разводили костры, ютились в пещерах и шалашах, охотились и собирали съедобные коренья. Они не мешали Лесным, и Лесные относились к ним, как к младшим братьям. Лесные знали, что Эти со временем станут новыми хозяевами земли, вместо ушедших прежних , которые ушли так давным-давно, ибо так повелел Создатель, и никто не в силах был повернуть вспять новый Прилив. Только Круг стоял, и смотрел, и учился. Он был в стороне от всего, этот Круг. Он не менялся.
Эти звались ЛЮДЬМИ. Вначале они не слишком отличались от прочих природных тварей. Люди знали о существовании лесных духов, они боялись их, они поклонялись духам и просили у них помощи перед охотой. Лесные, конечно, не помогали им, но и не мешали. Люди тогда не были такими слепыми и глухими, как сейчас. Настоящая красота трав и ночные фонарики цветов, песни облаков в небе, шум сока в стволах берез, речь птиц и зверей – все это еще было для них доступным. Люди тогда не ссорились с миром, что окружал их, и не убивали из злобы.
Но спокойствие длилось недолго. Люди оказались совсем не безобидными, они и вправду почувствовали себя хозяевами. Не сиделось им спокойно, не лежалось, не елось, не дышалось. Человек был дьявольски изобретателен. Он постоянно придумывал что-то новое – топор, колесо, плуг, горшки из глины. И чем больше новых предметов-рабов окружало его, тем меньше зависел он от природы, и тем меньше желал считаться с ней. Люди изменились. Чувства мешали им, и люди обесчувствели. Они даже перестали слышать мысли друг друга! Они придумали речь для того, чтобы общаться друг с другом. Они грубо перекрикивались на своем некрасивом языке. Странно поступил Создатель – отдал мир во власть созданиям, которые меньше всего этого заслуживали. Все, что теперь интересовало людей – это еда, хмельная выпивка, тупое спаривание. И деньги. И конечно, жажда крови. Ничто так не возбуждало людей, как убийство. Когда им надоедало убивать все живое, что попадалось под руку, люди начинали убивать друг друга. Это называлось ВОЙНА.
Не было ничего бессмысленнее и страшнее этого слова.
А Лесные? Что же они? Они спрятались. Каждый из них в отдельности был намного сильнее любого человека. Но людей было так много. Люди плодились с жизнерадостной жадностью, они занимали все больше места на земле и не оставляли на земле места никому, кроме себя. Люди жгли леса, и дриады с жалостными криками погибали, не в силах уйти из места, предопределенного им судьбой. Люди осушали болота, торфяной дым стелился по низинам и убивал все живое, в том числе волосяников и кикимор. Люди меняли направления рек и водяные зарывались в ил, чтобы переждать напасть, да так и засыпали там навеки. Лесные духи жили долго, почти вечно, да только убить их было не так уж и трудно. Все меньше оставалось их на земле, и природа начала чахнуть без своих пастырей.
Иногда лесные духи выходили из себя и начинали пакостить людям. Да только толку было мало – оборачивалось это всегда во вред Лесным. Случались в истории и такие Лесные, которые, завидуя людям, вселялись в их тела. И тоже ничего хорошего из этого не выходило. Не люди из этого получались, и не нелюди. Конечно, могли такие оборотни многое – то, о чем обычным людям и не мечталось. Могли они и мысли читать, и других заставлять выполнять свои прихоти, и исцелять, и повелевать неживыми предметами, а порою летать и проходить сквозь стены. Да только не было покоя в их душе. Жили они нечеловечески долго и мыкались по всему свету, не находя пристанища среди других человеков. Боялись их люди, отвергали и не считали за своих. А порою и сжигали на кострах за черную магию и ведовство.
Лека была именно таким человеком.
Она еще не знала этого. Хотя и догадывалась, конечно.
До вечера, Лека. До полуночи. До красной луны.
***
Леке было холодно. Она шла по ночному лесу, по плотоядно чавкающему болоту. Ненадежные волосатые кочки нервно вздрагивали, когда она наступала на их спины. Страшно ли было ей? Да. Она знала, что возвращается домой, но не чувствовала, что кто-то ждет ее дома. Наоборот, она ощущала чье-то чуждое присутствие. Так бывает, когда человек многие годы не был дома, жил где-нибудь за границей. Все это время он тосковал по родине, лелеял воспоминания о ней в душе. И вот он возвращается, руки его дрожат, когда он возится с ключом и никак не может попасть в замочную скважину. Он говорит себе, что его трясет от радости, но он прекрасно знает, что это не радость, а растерянность и страх. Здесь уже все не так. Все переменилось за те годы, когда он отсутствовал, жил другой жизнью. Другие люди на улицах, другие взгляды, другой разговор, другие газеты и магазины. И вот, наконец, скрипит и отворяется дверь, и человек видит, что квартира его не пустовала. Кто-то жил здесь. Кто-то заставил пустыми бутылками из-под бормотухи всю кухню. Кто-то нагадил в прихожей. Кто-то разрезал ножом чехлы на его старинных креслах, разбил люстру, нацарапал на портретах его предков похабные слова и рисунки.
Человек медленно опускается на пол и сидит в прихожей, рядом с кучкой дерьма, и держится за сердце, и нашаривает рукой в кармане валидол. Ему плохо, этому человеку. Он вернулся домой.
Лека возвращалась домой. Почему никто ее не встречает? Почему никто не радуется ее возвращению? Почему мотыльки-феи не порхают вокруг нее и не освещают путь маленькими фонариками? Почему она идет одна, голая, замерзшая, под немигающим глазом кровавой луны, нашаривает во тьме ногой опору в склизком болоте и боится зверей? Это нечестно со стороны тех, кто позвал ее. Это просто свинство.
Что-то было не так. Что-то изменилось в сценарии. Лека знала, что так поступить с ней не должны были.
Ей должны были дать одежду.
Что-то там случилось плохое.
***
Кругу было плохо. Мно г о бед видел он в своей долгой жизни, но такую – никогда.
Круг не мог защитить себя. Его всегда защищали Лесные духи, но они оказались бессильны перед Этим . Он осквернил святыню. Такова была его роль – осквернять места, священные для других.
Лека вступила на траву Круга – такую жесткую с виду, и такую мягкую, добрую, беззащитную на самом деле. Лека растерянно оглянулась – что произошло здесь? Живая боль еще висела в воздухе. Здесь произошло настоящее побоище. Лесные ждали ее, но не дождались. Кто-то напал на них. Кто-то разорвал их на клочья, разметал по полянке Круга. Лека не знала
(не помнила?)
как умирают Лесные, как чувствуют они боль. Но зрелище было ужасным: ошметки тел, больше похожих на ломаные сучья, из которых сочилась желтоватая кровь; клочки лишайника, истекающие зеленой слизью; вдавленные в землю оторванные головы – безобразные на человеческий взгляд, шишковатые, зубастые, с мертвым застывшим недоумением в зеленых выпученных глазах. Все это медленно таяло, превращалось в призрачный туман и разметывалось ночным ветром. Лесные не оставляют следов после своей смерти. Когда дух их умирает, непрочные тела их, так не похожие на все, что существует на этой земле, исчезают без следа.
Лекаэ… – тихий, едва живой голос в голове. – Поздно. Ты опоздала. Хорошо, что ты опоздала…
Этого Лесного она еще не видела. Наверное, он выжил потому, что трудно убить такого. Он был похож на груду серых старых камней, покрытых высохшим мхом. Но у него были и руки и ноги. И голова – валун конической формы с провалами глаз и рта, и даже с небольшими оттопыренными остроконечными ушами. Он сидел, привалившись спиной к дереву. Непонятно было, цел он, или развалился на свои составные булыжные части. Он мало напоминал живое существо.
– Как тебя зовут?
Хоуфрос. Люди называют таких, как я, троллями. Я Хоуфрос.
– Как ты?..
Плохо. Он сильно повредил меня. Но не убил. Меня трудно убить. Я сумел прогнать его. Он сломал об меня зубы. Он не смог повредить деревья Круга. Но он вернется.
– Кто – Он?
Карх. Он был здесь.
– Господи Боже! – Лека едва переводила дыхание от страха. – Что мне делать, тролль? Я могу помочь тебе?
Мне не надо помогать. Я восстановлюсь, хотя и не скоро. Лет через двести я буду таким же, как прежде. Камни растут медленно. А ты помоги кимверу. Ему нужна помощь.
– Что это такое – кимвер? Что это значит?
Кимвер – один из первых людей. Один из тех, кто первым пришел на эту землю. Их было всего две сотни – и они называли себя кимверами. Люди пошли от них, но люди были уже не такими. Люди стали слабее. Когда обычный человек умирает, душа его навсегда остается в том месте, которое вы называете загробным миром. Души кимверов прочны: тела их умирали, но души возвращались на землю в новых воплощениях раз за разом. Но и души кимверов устают. Они все реже рождались в новых телах.
И это говорит о том, что эпоха человеков кончается. Будет новый Прилив. Люди не первые на земле. Те, Прежние, кто был до людей, кончились. Люди кончатся тоже. Их больше не будет, людей. Должны придти другие. Никто не знает, кто это будет. Но пока еще рано. Люди будут жить, пока жив последний кимвер. Это его последнее явление на землю. И пока длится его земной срок, люди будут существовать. Когда кимвер умрет, время человеков кончится.
– Кто такой карх? Почему он хочет убить Демида?
Карх и те, кто послал его, хотят нарушить равновесие. Хотят досрочно закончить время человеков. Люди все равно уйдут, но пока еще не время. Кимвер не должен быть убит сейчас. Это против правил.
– А я? Что я из себя представляю?
Ты узнаешь это потом. Потом, когда будет убит карх и опасность исчезнет. Если узнаешь сейчас, ты захочешь вернуться. Но пока ты нужна в племеничеловеков. Только так ты сможешь помочь кимверу.
– Но я хочу, хочу знать! Я хочу вернуться! Я уже не в силах жить так, разрываться на части!
Лека бросилась к троллю в ярости – снова ее обманули. Почему они не говорят то, что знают? Они издеваются над ней. Они используют ее, как безмозглую рабыню! Она метнулась к этой каменной куче – будь что будет, но она покажет свою силу. У нее должна быть сила…
Земля расступилась у нее под ногами и она полетела в черный колодец, черную сырую трубу без конца и начала, имя которой – забвение.
– Это судьба , – последние слова, которые она услышала. – Найди Знающего.
ГЛАВА 19
Телефон зазвонил, и Антонов неохотно взял трубку. Пугался он в последнее время всякого звонка. От каждого звонка ждал неприятностей. И на этот раз он не ошибся.
– Здравствуйте, – сказал Демид там, в трубке. – А Валерьфедорыча, значится, позвать-то можно? Это от братца его сродственничек звонит.
– Чего надо? – Антонов не отличался особой приветливостью.
– Я вот тута проездом, значится, в городе. Просили вам передать веничек можжевеловый. Для баньки. От спины хорошо помогат.
– Где будешь?
– Как всегда.
– Ладно. – Антонов бросил трубку.
Мало того, что домой звонит, еще цирк устроил, клоун чертов. Можно подумать, что разговор этот не будет понят теми, кто захочет его услышать и понять. Тьфу ты!
Не дают человеку покоя.
***
Антонов прошлепал мимо Демида и не узнал его. Только когда мужичок плебейского вида, отирающийся здесь уже минут пять, хлопнул его по плечу, Антонов прозрел.
– Привет, сродсвенничек. Ну ты вырядился!
Антонов, на что уж профессионал, сам поразился, насколько этот не был похож на Демида Коробова. Типчик был одет так, как никогда не оделся бы Коробов – на нем была синяя махровая кепка, пиджак десятилетней давности неопределенно-помоечного цвета, розовая рубаха с воротником навыпуск и коричневые штаны с пузырями-коленками. Ходил этот человек тоже по другому – волочил ноги словно спохмела, сутулился, тащил в руке портфель, в котором, наверное, лежала бутыль самой дешевой бодяги, луковица и полбуханки хлеба, а может быть, и недоеденная кем-то котлета – гуманитарная помощь из столовой. Короче говоря, существо это получеловеческой породы было настолько неприметной частью городского пейзажа, подобно сотням сходных с ним незаметных полулюдишек, что взгляд не останавливался на нем ни на секунду, как бы автоматически протестуя против такого скучного и невыносимо невыразительного зрелища. Он был обычным безработным – неопасным, неинтересным, и вообще как бы несуществующим.
– Извини, братишка, – сказал Демид. – Ты это, не выручишь? Трехи не хватает. На пузырь. Я верну завтра, чес-слово. Мне Женька должон. А у его завтра полтинник будет, он компрессор из гаража толкнул. А деньги только завтра принесут…
– Ладно-ладно, ты, Шерлок Хамс, артист доморощенный! – Антонов ткнул Демида пальцем в живот. Неплохо эта парочка смотрелась со стороны – принц и нищий. – Ты как, где обитаешься? И долго ли надеешься так протянуть? Я же тебе сказал – сваливай! Уезжай из Нижнего Новгорода, здесь тебе делать нечего. Фоминых большой шухер наводит, всю милицию на уши поставила. Они, между прочим, не любят, когда их братию обижают, газом травят, веревками вяжут. Ты хоть газеты-то читаешь?
– А как же! – Дема достал из сумки местную газету, на первой полосе которой красовался его собственный портрет и надпись "ИЗ НИЖЕГОРОДСКОЙ ТЮРЬМЫ СБЕЖАЛ ОПАСНЫЙ МАНЬЯК-УБИЙЦА". Дальше в двух абзацах шла та же чушь про линию производства собак-мутантов, которую Дема лично в свое время выслушал от Фоминых. – Это ж надо, на всю страну меня ославила, стерва! Что про меня сейчас на работе думают? А рожа-то, рожа… – Дема ткнул пальцем в газетный снимок. Физиономия там была угрюмой, обшарпанной и явно уголовной.
– Можно подумать, сейчас ты лучше выглядишь.
В самом деле, Демид смотрелся далеко не мальчиком с журнальной обложки. Он был густо небрит, немыт, приклеил себе клочковатые седые брови, мшисто свисающие на глаза, а в ноздри вставил специальные колечки, превратившие его в безобразно курносого бульдога. Он даже не носил темные очки, но узнать его было невозможно.
– Слушай, Валер, – быстро зашептал Демид, – давай по делу. Я отсюда свалю. Свалю, как только разберусь с моей любимой подружкой – с Оленькой Игоревной. Я, понимаешь ли, любознательный очень. Любопытно мне, за что это меня, ангела такого, убить хотят? И пока я с ней тет на тет не побеседую, покою мне все равно не будет. Ты узнал, где она живет?
– Узнал, – буркнул Антонов неохотно.
– Мы сходим к ней в гости. Чайку попьем, покалякаем. Может, и расскажет нам что-нибудь интересненькое.
– Кто это – мы?
– Мы с тобой, друг мой любезный Валера. Вдвоем по бабам шляться всегда сподручнее. Ты на гитаре играешь, я анекдоты травлю. Не так страшно.
– Никуда я не пойду! – заявил Антонов. – Сдурел ты, Коробов. Ты просто неуемный какой-то! Нет, с меня довольно. Не хочу я, чтоб шлепнули меня. И в тюрьму на старости лет мне садиться не хочется. В конце концов, пенсия у меня есть. Работу тоже, глядишь, найду, жизнь свою налажу. У меня, Дема, можно сказать, жизнь только начинается. А ты мне ее испортить хочешь.
– Ты сам ее себе испортил. – Демид посмотрел в глаза Антонова, и тот понял все. – Испортил тем, что пожалел меня. Испортил тем, что не стерпел несправедливости, воспротивился злу. Испортил тем, что ты слишком честный человек, Антонов. И никуда тебе не деться, Антонов. Ты уже записан там, в золотой книге Небес. Ты пойдешь.
Антонов уже знал, что пойдет.
***
– Вот, это он! Мужик тот самый, с которым Фоминых живет! – шепнул Антонов Демиду. Они стояли у входа в некогда преуспевавший НИИ. Теперь институт едва дышал от недостатка финансов, и, чтобы оставаться на плаву, сдавал в аренду все помещения, которые только можно было сдать. Здесь было все – стоматологическая частная поликлиника, автомастерская, склад рубероида, магазин, в котором можно было купить любые прокладки – от женских до сантехнических, газетный киоск, цех по сборке компьютеров, и офисы, офисы, офисы. А еще здесь был спортивный зал. Место для культуристов, где поднимали они свои никелированные железки, с вожделением глядя на развешанные по стенам портреты Ли Хейни, Арнольда Шварценеггера, Корины Эверсон и прочих Мистеров Олимпий и Миссов Олимпш. В зале этом тренировался человек, который сожительствовал с Фоминых Ольгой Игоревной, следователем, старшим лейтенантом юстиции.
Больше об этом человеке не было известно ничего. В данный момент он довольно быстро передвигался в направлении автобусной остановки и Антонов с Демидом едва успевали за ним. Человек сей был чуть ниже среднего роста, сложения, судя по размеру кожаной куртки, довольно крепкого, прическу имел короткую и энергичную, но, впрочем, ничуть не "бычью". Выглядел он, в общем-то, весьма приятно. Дема успел даже на секунду увидеть его лицо. Довольно симпатичное лицо, даже юное. Фоминых жила с человеком, который был моложе ее лет на десять.
Демид и Антонов втиснулись за парнем на заднюю площадку автобуса, набитого, как обычно, до полной невозможности. Дема даже оказался прижат к спине и ягодицам преследуемого объекта, отчего объект брезгливо сморщился, заелозил плечами и продвинулся дальше в толпу, состоящую из людей, менее отвратных, чем Демид. Через десять минут парень вышел на улицу, и новоявленные филеры выскочили за ним. Народу было довольно много, и они успешно проводили его до самого подъезда, не рискуя быть замеченными.