Дальше произошла заминка. Фоминых жила на четвертом этаже высокого панельного дома. Подниматься вместе с парнем на лифте? Бить его по башке, искать ключи, открывать железную дверь квартиры Фоминых? Слишком шумно для шести часов вечера, когда все возвращаются домой, выносят мусорные ведра и курят на лестничных площадках. Слишком заметно.
– Вот что мы сделаем, – сказал Демид. – Мы вернемся сюда попозже, часика в два ночи. Возьмем их тепленькими, в постельке. Я залезу в форточку и открою тебе дверь. Ты войдешь в дверь как человек, Антонов. Разве это не приятно?
– А сумеешь? – Антонов чесал в затылке, глядя снизу на открытое окно кухни Фоминых. – Высоко все-таки. И уцепиться не за что.
– Сумею, – сказал Демид. – Ну, может, упаду пару раз, сломаю себе пару рук-ног. Но своего добьюсь. Я настырный.
***
Дема скромничал. Что-что, а залезть в открытое окно на четвертом этаже не составляло для него никакого труда. Может быть, в нем и вправду пропадал талант домушника? Он спрыгнул с подоконника – беззвучнее, чем кошка. Он прошел в прихожую и открыл замок – стандартный, знакомый до последнего винтика. Открыл дверь и впустил Антонова.
Слава Богу, у Фоминых не было собаки. Сейчас не было. Раньше здесь жила собака – Дема чувствовал это по запаху. Огромная, очень опасная собака. Но Демид убил эту собаку не так давно. Новую псину Фоминых завести не успела.
– Ты готов? – шепнул Демид.
– Да.
– Ты запомнил, что теперь тебя зовут Боба? В целях конспирации.
– Да.
– Vamos, amigo. Vamos[26].
Прежде, чем включить свет, Дема провел рукой по тумбочке у изголовья кровати. Ну да, конечно, там был пистолет. Фоминых, как истый профессионал, не хранила его под подушкой. Очень неудобно лезть рукой под подушку, когда у тебя всего полсекунды времени. Только на этот раз Фоминых нарвалась на еще большего профессионала.
Эти двое спали, обнявшись, тихо сопели в темноте. Навозились, должно быть, достаточно, вдоволь назанимались любовью. Все одеяла сбили, всю простыню скомкали. Обнаженные округлости Фоминых высовывались из-под одеяла, соблазнительно блестели при свете луны. Очень даже приличная попка, как у девочки. В форме себя держит ведьмочка. Жаль, что такой гадиной оказалась. А сожитель Ольгин спрятался под одеялом с головой. Ну и славно. Чего на них, голых мужиков, смотреть? Ничего интересного.
Фоминых застонала во сне, и вдруг широко открыла глаза, уставилась на Демида, наклонившегося над ней.
– Включай, – сказал Демид.
Антонов у двери щелкнул выключателем. Рука Фоминых метнулась к тумбочке, но там уже ничего не было.
– Пушка твоя у меня в кармане, – сообщил Демид. – От греха подальше.
Фоминых болезненно застонала, закрыла глаза руками от яркого света, съежилась. Зато человек, который лежал с ней под одним одеялом, вдруг ожил. Он выпрыгнул как чертик и бросился на Демида. Он был удивительно мощным и красивым, этот человек, весь состоял из одних мускулов. Был голым и бронзово-загорелым. Только он не был мужчиной.
Демид сделал нырок в сторону, не глядя нанес удар костяшками открытой ладони. Человек влепился в стену, Демид схватил его за руку, вывернул резко, так что человек взвыл нечеловеческим голосом. Демид стоял за спиной человека, держал его руку, обхватил его твердый, без капли жира, живот, прижался к заднице его в интимной тесности.
– Боба, – сказал он, – а ну-ка, посмотри, что там у него между ног?
– Ничего себе… – Антонов открыл рот. – Слушай, это ведь баба, ей-богу!
– Я так и думал. – Дема пошарил по телу плененной и нашел грудки – совсем небольшие по сравнению со вздутыми, накачанными грудными мышцами. – Класс! Всегда мечтал потискать культуристку. Слушай, а у нее и вправду мышцы как у мужика! Хочешь потрогать?
Девчонка рванулась. Мощно рванулась. Она была удивительно сильным созданием, эта девчонка. Обычного мужика она вырубила бы двумя ударами.
– Не дергайся, детка. – Дема сделал легкое усилие и обнаженное тело девушки натянулось от боли, как струна. – Твоя подружка Оленька не объяснила тебе, кто я такой? Здесь не кино, милая. Я мускулы, конечно, не качаю. Просто я старый убийца. А потому советую тебе, детка, сесть на кровать и быть хорошей девочкой. Или мальчиком – не знаю, кем уж там тебе больше нравится. Во избежание неприятностей.
Он толкнул девчонку и она полетела на кровать. Не слишком, конечно, нежно было со стороны Демида, но что поделать? Никак ему не удавалось проявить свой гуманизм и элегантную обходительность с дамами. Условия все время оказывались неподходящими.
– Я так и думал. – Демид вытащил трофейный пистолет из кармана и кинул Антонову. Теперь у того было два пистолета – по одному в каждой руке. – Я так и думал, что ты – лесбиянка, Ольга. Я тебе не понравился, ты даже не захотела со мной танцевать! Признайся, это была твоя ошибка, Ольга? Ты выдала себя. Если уж я не понравился той женщине, которой захотел понравиться, то это либо полная идиотка, либо лесбиянка. На полную идиотку ты не похожа.
– Что, опять со мной на ты? – Фоминых улыбалась неуверенно, тянула одеяло на грудь. – Может, я и право на интимную связь опять получила?
– Получила, – пробурчал Демид. – Сейчас будет тебе интимная связь. Крики вожделения и фонтаны оргазмов. Боба, держи их на мушке, глаз не спускай.
Бобу-Антонова, затянутого в черную маску, в черных перчатках, бессловесного, дабы не оставить отпечатков своего голоса, уговаривать не было надобности. Он торчал черной статуей у двери, и проскочить мимо него было труднее, чем прорваться между Сциллой и Харибдой.
Дема сейчас выглядел, как обычно, без маскарада. Только чуть злее был, чем обычно.
– Никогда не видел, как спариваются лесбиянки, – сказал он. – Живьем не видел, только в кино. Ты ведь любишь кино, детка? Как тебя зовут?
– Таня, – девчонка выглядела насмерть перепуганной, побледнела даже. Таких монстров, как Демид, ей еще не приходилось встречать.
– Ты меня не бойся, Таня. Я против таких, как ты, ничего не имею. Я вас очень понимаю даже. Я сам – старый лесбиян. Люблю женщин – что ж тут скрывать? Вот с мужиком бы я не смог, противно. Мы сейчас кино будем делать, Танюша. По-моему, для этого какое-то приспособление нужно? Вот, типа этого?
Он поддел ногой огромный розовый резиновый член с тесемочками, лежащий на полу.
– Надевай, Таня. Судя по мужской комплекции, мужиком сегодня быть именно тебе.
– Да ты что? – завизжала Фоминых. – Ты что делаешь, мразь?! Я тебя…
– Ты уже пыталась меня трахнуть. – Демид резко сдернул одеяло и кинул его в угол. – Теперь твоя очередь подставляться.
– Нет, нет… Я не могу! – Соблазнительная, красивая в совершенной своей наготе, Ольга сжалась на кровати, поджала ноги. – Демид, я прошу тебя…
– Таня!.. – Демид чуть повысил голос, выразительно глянул на девчонку, и та резво соскочила с кровати, начала привязывать орудие производства к своей бритой наголо писке. – Видишь, Ольга, как девочка твоя тебя любит? Всегда готова, никаких проблем с эрекцией. Ну, давай, что же ты стесняешься? Мы же свои люди.
Ольга со вздохом легла на спину и раздвинула ноги. И когда Татьяна вошла в нее, Демид в первый раз нажал на кнопку фотоаппарата. Сегодня он был папарацци. Эти снимки дорого стоили.
Интересно, что чувствовал Антонов – там, под черной маской? Дема готов был ручаться, что он вспотел. Он, наверное, многое видел в жизни. Но такое – вряд ли.
– Хватит, хватит, – Демид махнул рукой. – Разошлись! Молодец, Танюша! Пришлю тебе снимок на память – прямо твоему шефу на работу, если будешь себя плохо вести. Можешь одеваться. А с вами, Ольга Игоревна, нужно еще поговорить.
– А если я ничего не скажу?
– Ты мою рожу на первые страницы газет поместила? – рявкнул Демид, начигая выходить из себя. – Еще одно выступление с твоей стороны, и твоя п… будет там же! Крупным планом!!! Ты со мной кончай играть! Кончены игры! Быстро в другую комнату! Боба, дай пушку!
Голая Фоминых шмыгнула в дверь, и Демид с пистолетом в руке шагнул за ней. Антонов озабоченно нахмурился. Не нравилось ему все это. Мокрухи ему только не хватало. Кто его знает, этого шизофреника Коробова, что стукнет в его раскуроченную башку?
Но все было тихо. Негромкий разговор доносился из-за двери. Видать, Фоминых была все-таки не настолько тупой бабой, чтоб не понимать, что ни малейших шансов вывернуться у нее нет.
Потом раздался негромкий шум. Похоже, что там искали что-то, в соседней комнате. Ящиками хлопали, мебель с места на место передвигали, шуршали бумагами. Тихий возглас – и все затихло.
Дверь открылась и оттуда вышел Коробов. Не то чтобы очень довольный – скорее, ошарашенный. Потрясенный. В руке он держал тоненькую папку из-под бумаг.
– Ну и дела, – сказал он. – Мать-распромать, ну и дела… Боба, увози меня отсюда скорее, пока я весь этот гадюшник не взорвал на хрен. Я, понимаешь, по логике вещей, убить должен эту тварь. А я не могу. Потому что она – человек. Ты представляешь, Боба, такая мразь – и человек… Я не могу…
Боба покинул дом с радостью. Все прошло, как по маслу. Демид даже заявил Антонову, что в его услугах больше ПОКА не нуждается. Но на душе Антонова скребли кошки. История была совершенно непонятной. И Антонов вляпался в нее по уши.
ГЛАВА 20
Демид не стал терять времени. Он должен был успеть сегодня, этой ночью.
Фоминых и ее подружка-любовник остались лежать связанными в квартире. Долго они так не пролежат. Утром на работе хватятся Фоминых, позвонят ей домой, а через некоторое время заявятся и к ней в квартиру. Фоминых, конечно, искусно наплетет про нападение, ограбление и прочее – тем более, что квартира вся разворошена. Про Демида она расскажет вряд ли. Не расскажет, что это был он, Коробов, даже если ее будут пытать. Теперь у нее есть веские причины для этого.
Но убить его она захочет еще больше. И поэтому он должен спешить. Этой ночью он должен успеть увидеть все своими глазами, прежде, чем уберется из города.
Увидеть и остаться живым.
Раньше это называлось Тайным Обществом. Были такие в начале нашего века, и в конце прошлого, и сто, и двести, и пятьсот лет назад. Всегда находились люди, живущие вполне благополучно, обладающие и умом, и богатством, и властью, которых не устраивала официальная религия и идеология. Они хотели верить во что-то другое, во нечто таинственное, мистическое, и даже страшное. В кого-то, кто придет к ним, и провозгласит их избранными, и повергнет существующий порядок, и кровавою рукой даст им еще больше ума, богатства и власти. Кто-то из этих людей действительно верил, кто-то наслаждался игрой, кто-то тешил свои самые низменные страсти.
Но всегда, в самом тайном из тайных обществ, были люди, которые ни нуждались ни в вере, ни в богатстве, ни во власти. Они просто знали, что все это существует на самом деле – загробная жизнь, сатана, ведьмы, духи Тьмы, голодные демоны и живые трупы. Они не были фанатиками. Они были проводниками. Те силы, путь в мир людей которым закрыт был Создателем, находили врата в их душах. Эти люди становились послушными исполнителями темной воли. Их не жгли на кострах. На кострах жгли невинных, в которых проводники тыкали пальцем, глася: "Этот – еретик! Этот – от Диавола!" И оболганные корчились в пламени, и зло торжествовало, прячась под маской добра.
Так было всегда. Фоминых была таким человеком. Она редко посещала собрания Секты. Ее роль была другая – наказывать отступников. Она защищала карха, охраняя его от людей – слабых поодиночке, но слишком многочисленных и организованных в опасную машину Государства. И теперь ей досталась самая почетная миссия – убить врага номер один – кимвера.
Она не справилась с этой ролью. Не убила кимвера, не уберегла карха. А теперь совершила самое страшное преступление – выдала место, где проходят мессы. И Демид шел туда.
Он не был уверен, что его не опознают. Он изменил внешность, но внутри остался собой – Демидом Коробовым. Он был кимвером, и если бы в этой теплой компании оказался настоящий паранорм, он мог опознать его.
Демид не надеялся. Надежда была бы слишком роскошным подарком судьбы. Он просто шел туда, потому что выбора у него не было.
Вот оно. Старый двухэтажный дом, маленькая табличка на двери: Игорный Клуб "Элита". Ну да, конечно. Игорный клуб, куда люди приходят ночью и не вызывают подозрений. Игорный клуб, куда пускают только членов клуба. Никто не знает, в какие игры они играют.
Охранник в камуфляже у входа. Интересно, этот из них? Нет, вряд ли. Спокойно посмотрел на удостоверение члена клуба, не попросил даже раскрыть его. Все, как сказала Фоминых. Удостоверение-то ее! Значит, настоящая охрана внутри.
Вошел. Полумрак, свечи горят, запах горячего парафина. Интересно, как тут у них с противопожарными мерами? Слабовато, наверное. Если сгорит однажды этот дом в одночасье, никто удивляться не станет. Это хорошо, это на будущее.
Длинный мрачный коридор. Репродукции Босха на стенах. Или нет, пожалуй это не Босх, слишком модерново. Кто-то рисовал a la Босх, только пострашнее. На картинах не ад, а наш мир. Современные дома, машины на улицах. И демоны, демоны, демоны. Страшные создания Тьмы, с зубами-иглами, со ртами в животах, зияющими кровавыми ранами, разрывающие людей когтями, насаживающие их на кол, жгущие их в топках. Всеобщие страх и смерть. Апокалипсис.
Демид уже знал, чему молятся люди здесь. КОНЕЦ ЧЕЛОВЕКОВ.
Он остановился, раскрыл сумку и достал оттуда красную маску. Треугольный паук с короткими, безобразными лапами и прорезями для глаз. Никто не увидит лица Демида, и он не увидит ничьего лица. Это табу. Маски все одинаковы. «Они снимут маски, когда придет их время. Тогда они получат новые лица, но это будут уже не лица людей. Это будут лица Новых».
Интересно, все ли они верили в эту лабуду? Кто-то, наверное, верил.
Их будут использовать как солдат, как батальон смертников. Они проложат дорогу ТЕМ, КТО ПРИДЕТ ПОТОМ. А люди будут убиты. Все. Их время кончится.
Демид вынул из сумки черный плащ и завернулся в него. Плащ был маловат для Демида. Он предназначался для женщины среднего роста – для Фоминых. Для Волчицы, как она себя называла.
Его остановили у входа. Арка в виде огромной оскаленной пасти. Двое в плащах и масках – такие же безликие, как он.
– Во что играть желаете? – вежливо осведомился один из них. – На рулетке сегодня только красное.
– Черное смешается с красным, – ответил Демид. – Зеро – вот выход во тьму сквозь черное, и красное, и прозрачное, и золотое. Игра окупится, главное – прыгнуть с двойки на пять, с семи на двадцать, с сорока пяти поставить на шесть и один назад.
Это был пароль. Дема бубнил его всю дорогу – боялся перепутать порядок слов. Отбарабанил без запинки.
– Знак, – бросил второй охранник.
Демид выпростал из-под плаща руку и показал человеку в маске. На правой его руке, на безымянном пальце, было кольцо. Золотой перстень-печатка со стилизованным изображением паука. Такой же перстень, какой подарил ему Король Крыс. Тогда Демид отказался надеть его – почувствовал опасность. Теперь выбора не было. Теперь это был перстень Ольги Фоминых. Он должен был оказаться слишком маленьким для Демида, пальцы его были в полтора раза толще тонких пальчиков Волчицы. Но перстень налез без труда. Он и в самом деле был артефактом – магическим предметом. Он сам скользнул на руку Демида, словно только и ждал этого. Он устроился на пальце удобно, присосался к нему, словно пиявка. Он не собирался больше покидать это место.
– Проходите.
Демид сделал шаг, раздвинул черную бархатную портьеру, и оказался в зале.
Зал имел вид пещеры в два этажа высотой. Декорации были выполнены превосходно: вода, журчащая под ногами, капли, непрерывно падающие с сосулек-сталактитов, холодные, неподвижные, черные каменные своды, давящие своим настороженным присутствием. И все это было храмом. Только вместо свечей здесь были факелы, вместо икон – муляжи трупов: распятые, с беззвучно кричащими ртами, вместо кафедры – каменный помост. А на помосте стоял человек, вовсе не похожий на человека. Он читал проповедь своим прихожанам, которых здесь было около сорока человек.
Проповедник был одет в кроваво-красный плащ, поверх него была накинута серая шкура. Голова проповедника была волчьей. Конечно, это было маской, но сделанной весьма искусно – голова волка открывала рот и вещала человеческим голосом. Выглядело это довольно жутко.
– …и было их числом две сотни, и сказал Создатель: "Вы – новый Прилив, имя вам кимверы, и дети ваши будут зваться человеки. И будет век человеков, пока живы души кимверов. И каждой душе кимвера буде дано возвращаться в мир человеков и воплощаться в новом теле три тысячи триста тридцать три раза. Когда же число это будет измерено, душа кимвера развеяна будет, и не доступны ей будут ни ад, ни рай. Когда же истечет срок всех кимверов, и душа последнего кимвера развеяна будет, тогда истечет и срок человеков. Покинут они Средний Мир, и путь, далее им предначертанный, неизвестен никому. На землю придет новый Прилив. И никто не знает, каким он будет. Ибо такова воля Создателя…"
Резкий, лающий голос человека-волка эхом отражался от стен, метался между каменных столбов и Демид невольно вздрагивал при каждом слове. Стоило ли верить этой мистической чепухе ему, Демиду Коробову, естествоиспытателю, знающему формулу ДНК, имевшему неоспоримые доказательства, что человек состоит в ближайшем родстве с шимпанзе и гориллой?
Стоило. Потому что он и был одним из этих кимверов. И теперешняя его жизнь была последним земным воплощением его души. Права на реинкарнацию он больше не имел.
– …никто из кимверов, вновь воплотившихся в новом человеческом теле, не знал, что он кимвер. Никто не считал сроки, прожитые ими на земле. И никто не знал, когда кончится срок человеков. Люди думали, что век их бесконечен, и не придется им отвечать за прегрешения их. Убивали они друг друга, и сын на отца, и брат на брата, и бесчестье почиталось за доблесть. Все живое, что попадалось на глаза человекам, было истреблено, либо приспособлено к человеку и тем извращено до неузнаваемости. Ибо глух оказался человек к сущности сущего, и почитал лишь себя единственным разумным в мире.
А Создатель смотрел на это без возмущения, и с удовлетворением даже, не препятствуя злодеяниям человеков – любимых своих созданий. И зло воцарилось на земле.
И нашлись создания, воспротивившиеся этому. Имя им было Абаси, и были они духами из Мира Тьмы. Сильны они были, и остановили они человеков, и угасать стал род человеческий, не достигнув еще своего злобного могущества.
Обеспокоен был Создатель, и сошла воля его на одного из Абаси, именем Кергши. Дано ему было умение, каким не обладал ни один из братьев его. И злобою, и хитростью, и обманом изгнал Кергши братьев своих обратно в Мир Тьмы и заточил там могущественным заклинанием.
И все же Духи Тьмы, в радении своем о судьбах земных созданий, не сдались. Нашли они выход из Врат Тьмы, и являлись в Средний Мир поодиночке, в попытке обуздать Кергши – сторожевого пса Создателя, охраняющего людей. Не имеют Духи Тьмы тел и вынуждены занимать тела людей, уподобляясь людям в человеческом безобразии. Кергши же выбирал тела кимверов, и сливался с душой их, и в гнусном сем совокуплении получал союз, с которым не могли справиться даже сильнейшие из великих Духов Тьмы.
Нашелся же один из Абаси, который уподобился Создателю в умении творить живые тела. Звали его Гоор-Гота, и создал он новых тварей. Звали их кархами, и не было в мире сильнее этих тварей. И были они свирепее и прекраснее всего созданного в этом мире.
И вошел в наш город Гоор-Гота, и рек людям, которые хотели услышать: "Грядут несчастья великие для людей, ибо родится скоро человек, суть которого – ПОСЛЕДНИЙ КИМВЕР. И когда умрет он, срок человеков закончен будет. И есть еще время у людей замолить грехи свои."
Мятежный дух Кергши узнал о приходе Гоор-Готы, и пытался убить его, но тщетно. Прошли годы, и сбылось предсказание великого Гоор-Готы: родился Последний Кимвер, и, когда стал он зрелым мужем, вошел дух мятежный Кергши в него, и силу обрел невиданную, какой никогда не обладал в земном своем существовании. Убиты тогда были Гоор-Гота и все кархи. Но рано ликовал Кергши, и преждевременно праздновал победу. Ибо прав был Гоор-Гота, и кимвер тот был последним. И родился он на земле в три тысячи триста тридцать третий раз. А значит, ничто уже не могло спасти человеков.
И Создатель оставил своей милостью духа мятежного Кергши, ибо тот был уже не нужен ему. И слаб стал Кергши – Дух Тьмы в теле последнего Кимвера. И восстал тогда Последний Кимвер против Кергши, и узнал Имя его, и изгнал из разума своего, заставив сторожить Врата Тьмы в теле каменном, но не человеческом.
И испугался тогда Создатель деяний своих, ибо понял он, что предначертанию его суждено сбыться, и подошел срок людей, созданий его излюбленных, к концу. И сказал он: "Так и быть тому, и быть новому Приливу. Но пока жив Последний Кимвер, быть и людям. И быть сему кимверу бессмертным, не умрет он своею смертью, и погибнуть может только от руки бессмертного".
И нарушено было равновесие. Ибо новый Прилив томится в темнице небытия и жаждет явления.
Скажите, братие, есть ли в том справедливость Создателя?! – Человек-волк поднял руки вверх, рукава его опустились, и обнажили кисти – сильные, огромные, покрытые редкой шерстью, с острыми когтями на пальцах.
– Нет! – стройным, муштрованным хором воскликнула толпа.
– Достоин ли Создатель, творящий зло, того, чтобы ему следовали?!
– Не достоин! – толпа заколыхалась, как стая растревоженных летучих мышей.
– О карх!!! – жрец патетически шлепнулся на колени, воздев вверх свои полузвериные лапы. – О великий Король Крыс! Ты вернулся, избранный! Ты восстал из праха! Ты стал бессмертным! Ты пришел, чтобы наказать зло! Чтобы убить кимвера! Чтобы освободить новый Прилив!
– …новый Прилив… – гаркнуло стадо прихожан.
– И те, кто последует за тобой, кто поможет тебе в борьбе, станут Избранными. Они не умрут вместе со всеми людьми, они станут частью нового Прилива. Они преобразятся, они станут Новыми! А люди пускай погибнут, ибо они недостойны царства на земле!
– Пускай погибнут!..
На стене сзади проповедника появилась тень исполинского волка – черная, колеблющаяся беззвучным призраком. Все это было лишь дешевым трюком – частью привычного обряда, и те, кто пришел сегодня в Храм, видели это сотню раз. Но зрелище не от этого становилось менее страшным – огромный волколак с горящими угольями-глазами перебирал лапами, медленно разворачивал свою уродливую башку, готовясь к прыжку. Демид невольно втянул голову в плечи.
– О, карх! – застонала толпа. – Приди, великий Король Крыс! Убей Бессмертного! Разорви его, съешь печень его, вынь глаза его, развей душу его! Освободи новый Прилив, карх! Сделай нас Избранными, карх! И мы пойдем за тобой!
Двое в черных плащах появились из провала пещеры сбоку. Они тащили под руки толстую бабенку средних лет, обезумевшую от страха, обычную городскую обывательницу. Она даже не сопротивлялась, только бессмысленно таращилась на происходящее и беззвучно разевала рот.
Полный золотых зубов.
– Прими, Король Крыс, жертву нашу – дань человеков, – произнес жрец-волк хриплым басом. Он положил когтистую свою лапу на голову бабенке и та затихла, перестала дергаться. – Укрепи силы свои, великий карх, возьми тело ее, душу ее, злато ее… Недостойны носить человеки сей металл магический, но жадность их не знает границ, и исказили они предназначение солнечного дара – злата, и за то наказаны будут, и пожраны будут Солнцем сияющим и справедливым…
Демида мутило. Он едва сдерживал желание броситься на помост и содрать с этого человека волчью морду, схватить его за горло, кинуть в тупую толпу. Злато… Что могли знать эти оболваненные себялюбцы о сути золота? Да, золото губило род человеческий, и в этом был рок его – нести развращение и разложение всем, кто отдавался во власть желтого металла. Но в руках сил Тьмы, представителем которых был Карх, золото становилось воистину исчадием ада – оно приобретало магическую силу, превращалось в материал для создания артефактов – оружия, по сравнению с которым самое современное оружие людей было детской игрушкой. Золото разрушало не тела людей, оно губило их души.
Демид понял, почему жертвой стала именно эта тетка. На ней было слишком много золотых побрякушек. Серьги, кольца, кулоны, цепочки. Ходячий ювелирный магазин. Живая мишень.
Демид чувствовал, что остатки хладнокровия испаряются из души его с шипением, как кипящая вода с раскаленной сковороды. Но, к счастью, кажется, никто не собирался рвать несчастную жертву на части прямо здесь, в святилище. Это место было слишком чистым для того, чтобы запятнать его кровью. Спектакль не предусматривал настоящей грязи. Все это произойдет потом, когда Мясо притащат голодному карху – отвратительному животному, которого сии людишки почитали как бога.
Все это было за кадром. Бог может быть страшным, но не должен быть отвратительным до тошноты. И жертву утащили обратно. Ноги ее волочились по полу – она уже не могла идти. Она будет сидеть в своей темнице, пока не придет ее очередь. И она превратится просто в мясо, и кровью ее будут намалеваны новые пауки на стенах.