Демид взял карту. Не такую подробную, как в милицейском учреждении, обычную туристическую карту, купленную сегодня в киоске. Но и такой было достаточно. Он взял ручку и нарисовал на карте кружочки. У него была достаточно хорошая память, чтобы с первого раза запомнить места, где Король Крыс разложил остатки своих пиршеств. Дема нарисовал кружочки и соединил их линиями.
Получилось стилизованное изображение паука: большое треугольное брюхо, восемь коротких лап. Не хватало только головы.
– Вот здесь. – Демид ткнул ручкой в то место, где должна была находиться голова паука. – Здесь ты ждешь меня, собачка.
И он нарисовал на этом месте жирный крест.
***
В восемнадцать ноль-ноль Демид прибыл к зданию УВД. К его удивлению, здесь не было ни скопления милицейских машин, ни зондеркоманды в пятнистом камуфляже и автоматами наперевес. Только Ольга Игоревна Фоминых прохаживалась по тротуару в джинсах и кожаной куртке – ждала его.
– Привет, – сказал Демид. – Ты чего одна? А где ОМОН, СОБР и прочая братия? Нас двоих маловато будет. Попроси хоть автомат – под мою ответственность. Я стреляю вполне прилично.
– Демид Петрович! – Фоминых кольнула холодным взглядом. – С каких это пор мы с вами на ты?
– С этой самой минуты. – Демид положил руку ей на кожаное плечо и она стерпела. – С этой минуты, солнышко ты мое ясное. И если ты еще хоть раз назовешь меня Демидом Петровичем, больше меня не увидишь. Мы теперь с тобой боевые товарищи – из одного котелка должны перловку хлебать, в одном мешке спать, под одним кустом по нужде сидеть. На смертное дело идем, друг мой! Какое же доверие может быть к однополчанину, если он тебя на "вы" кличет?
– Хохмач ты, Демид, – усмехнулась Ольга. – Глупые шуточки из тебя как из дырявого мешка валятся. Ладно, будем на "ты". Только вот насчет общего спального мешка ты рановато загнул – заслуг маловато перед отечеством. Да и подружка твоя, Лека, наверное, не очень-то обрадуется, если узнает, что ты глазки на стороне строишь.
– Не вздумай стукнуть. – Демид изобразил равнодушную физиономию. – Ты же первая и пострадаешь. Я-то как-нибудь отобьюсь, мне не привыкать.
– Бабник, – бросила Фоминых.
– Первый танец за мной, – парировал Дема. – Кстати, в самом деле, где толпа-то? Ты что, нашего песика голыми руками брать собралась?
– Песик попозже. Операцию перенесли на три часа. В девять здесь будет полная команда.
– А пока?
– Дельце у меня одно есть. Не хочешь компанию составить?
– С каких это пор женщины сами на дела ходят? Я думал, что твое дело – в кабинете сидеть, да подозреваемых опрашивать.
– Много будешь знать, скоро состаришься. Ты на машине сегодня?
– Нет. – Дема виновато пожал плечами. – Сломалась моя машинешка.
– Тогда на автобусе. Поехали.
***
– Нет, в самом деле? – Дема не унимался в своем любопытстве. – Чего ты сама в такое захолустье поперлась? У вас мужики есть, они пускай этим и занимаются. Чего приличной девушке в этих трущобах делать?
Они проехали на автобусе минут сорок и теперь шли по окраине города. Рабочий район, деревянные двухэтажки тридцатых годов вперемежку с ржавыми гаражами и полузаброшенными садами.
– Ты к наркотикам как относишься? – Ольга ловко пробиралась между бетонными блоками, сваленными прямо на дороге неожиданной кучей.
– Не употребляю. И другим не советую. Много хороших людей они испортили…
– Хорошие люди такими делами не занимаются. – Ольга остановилась. – Дело у меня одно висит. Дело ясное, как божий день – торговля наркотиками. Не какая-нибудь там анаша дешевая, и даже не мак-сырец. Кокаин, черт его дери. Самый настоящий кокаин. И в таких количествах… Где-то здесь должен быть склад. Я знаю, где.
– Так, – сказал Демид, – мне это категорически не нравится. Ни хрена себе – склад кокаина! Фантазия у тебя разгулялась не в меру. Ты что думаешь, они там свой порошок на солнышке сушат, чтоб моль не поела? Ты приходишь: "Лапки кверху, товарищи преступники! Сдать наркотик по накладной!" И все писают в штаники и бегут сдаваться во внутренние органы. Если склад – так там жлобы должны быть со стволами, охранять этот склад. Продырявят тебя, милая моя Жеглова, как алюминиевый дуршлаг.
– Склад – это пара пакетов, в общей сложности граммов на четыреста. Если повезет – граммов на восемьсот. Не думай, что там кокаин в мешках из-под цемента штабелями сложен.
– Ну и что? Пусть даже там два грамма будет. Не думаю, что ты сама должна их конфисковывать. Если ты что-то сама разнюхала, нужно поставить в известность руководство, послать команду.
– Знают уже все… – Фоминых устало махнула рукой. – И команду посылали. И брали всех этих сволочей, и допрашивали. И снова отпускали. Знаешь, какие теперь законы? То, за что в советское время к стенке ставили, теперь и на административное нарушение не тянет. Чтоб теперь за наркотики привлечь, надо или при факте сбыта с поличным взять, или склад найти. Попробуй возьми их, если они всех наших оперативников в лицо знают…
– А тебя не знают?
– Здесь – нет.
– Чушь собачья! – Дема скрестил руки на груди, встал как вкопанный. – Нечего тебе туда лезть одной, с какой точки это дело не рассматривай. Зароют тебя, и креста не поставят.
– Я не одна, – сказала Ольга.
– Не одна?! – Демида наконец-то проняло. – Ты что, хочешь сказать, что специально потащила меня сюда в качестве огневого взвода? Что воспользовалась служебным положением, и вместо отделения тренированных бойцов приперла сюда меня, инвалида несчастного, чтобы я прикрывал твою задницу от пуль? Ты с ума сошла!
– Я знаю, чего ты стоишь, – произнесла она тихо, но уверенно.
– Чего бы я ни стоил… Под статью меня подвести хочешь? Я лицо не должностное, не имею права…
– В качестве понятого сойдешь.
Повернулась и пошла дальше. И, когда ее фигура уже скрылась за плитами, Демид плюнул под ноги и рванул следом. Догнал, рывком развернул к себе лицом.
– Окунуть меня хочешь, да?
– Я взять их хочу! Они же детей наркоманами делают, понимаешь? И единственный шанс это сделать – это ты. Я же не могу официально нанять тебя, как профессионального бойца. А ты можешь это сделать. Можешь. Ну, что ты хочешь? Денег? Чтобы я отдалась тебе?
Побледнела, глаза полузакрыты, еле шепчет. Страх. Да, вот он, конечно, тот страх. Обнять, успокоить, поцеловать…
Демид едва сдерживал желание залепить ей пощечину. Опять его подставляют, опять кидают как разменную монету на столешницу чужих страстей и интересов. Талант его тела не дает покоя жадным глазам. Уголовники, правоохранники – все они для него чужие. Они шантажируют его – кто-то деньгами, кто-то страхом за жизнь любимых людей, а теперь и чувством долга. Они используют его.
И еще один крючок – острый и крепкий. Фоминых была нужна Демиду, чтобы разделаться с Королем Крыс, и Демид крепко сидел на этом крючке. Он не мог позволить, чтобы эту чертову бабу застрелили сейчас, пока не пойман Король Крыс.
– Сволочи вы все, – сказал он. – Ну что мне сделать такое, чтоб вы от меня отвязались? Руки себе отрубить?
Улыбнулась благодарно. Положила ладони на его плечи, губами потянулась к его лицу. Красивая, чертовка.
– Пойдем, – Демид резко отстранился. – Пока я не передумал.
***
Дом был окружен забором – древним и основательно подгнившим штакетником. Сама избушка просматривалась неплохо, да только не на что там было смотреть. Пришипился черный домик-уродец среди сада-огорода, заросшего терновником, одичавшими вишнями и бурьяном – таким густым, словно его специально селекционировали для создания вида полной заброшенности. Будыли-лопухи, лебеда и крапива в человеческий рост. Единственным, что напоминало о человеческой цивилизации, были два ржавых провода, которые тянулись к избушке от покосившегося столба и свисали почти до земли.
Производственное совещание происходило в кустах бузины рядом с забором. Говорили вполголоса.
– Ты уверена, что там кто-нибудь обитает?
– Обитает. Еще как обитает.
– Что, наркотики там продают?
– Там – нет. Говорю же тебе, склад там. Но люди там есть. Сейчас там три человека должно быть.
– Слабовато для охраны.
– Охрана по огороду бегает – собака здоровенная. Породу не знаю, но очень страшная зверюга.
– Чего ж она не лает? Неужели нас не чувствует?
– Она никогда не лает. Она молча кидается. Надрессирована так.
– Что, на себе испробовала? – Дема усмехнулся.
– Нет. Ребята рассказывали, которых мы сюда посылали. Одному чуть ногу не оторвала.
– Везет нам на собачек. Кстати, – Дема внимательно посмотрел на Ольгу, – ты не относишься к любителям-собачникам? Или к охранникам природы?
– А почему ты спрашиваешь?
– Ну, если я псину эту покалечу слегка, с кулаками на меня не набросишься?
– Это ни к чему! – Губы поджала, напряглась. Похоже, и в самом деле – любительница собак. Менты – они все такие, собака им дороже, чем человек. – Я все предусмотрела. Вот: аэрозоль специальный, "Скорпион". Два пшика – и собака полчаса в отключке.
И в карман лезет. Достает какой-то несчастный баллончик. Демиду в руку сует.
собаку ты убей. убей сразу. если сумеешь. не сумеешь – она убьет тебя. очень плохое животное
Внутренний голос ожил. Очень серьезно ожил: не с ехидцей, как всегда, не с шизовой подковырочкой. Обеспокоенность появилась во внутреннем голосе. Тревога, пожалуй даже – за жизнь Демида. Ну и за свою жизнь, конечно.
И все, как обычно, поплыло перед глазами. Но Демид справился, не впервой. Сжал баллончик в руке, ноги покрепче расставил. Головой тряхнул, улыбнулся криво, но обаятельно.
– Как скажешь, начальница. Два пшика, говоришь? И кружка пива…
– Ага! – Ольга заулыбалась счастливо, как будто собачка эта за забором не наркоманская, а личный ее выкормыш. – Нельзя собак убивать!
А Демид – что он? Он уже и не Демидом в эту минуту был. Накатило на него, как обычно. Кем он был? Электричеством в кишках проводов. Червем в навозной жиже. Колючей веткой крыжовника. Он раздвоился, растроился, расчетверился, рассотнился. Но не расстроился. Он даже сильнее стал. Попробуй, справься с таким, кто тела своего не чувствует. Ему и боль нипочем. Ему бы сдержаться, чтоб не броситься и не вырвать черную избушку с корнями из вселенной. Чтоб не растоптать город на своем носорожьем бегу, не проткнуть небо своим козерожьим рогом.
– Ты что? – Ольга испуганно отшатнулась. – Демид, ты в порядке? У тебя глаза… Слушай, они почти черными стали… Ты себя нормально чувствуешь?
– Нет, нет… – еле выдавил из себя, стараясь не свалить забор ураганом шепота. – Подожди… Это – как малярия… Это сейчас пройдет…
Глаза закрыл. Да, проходит. Малярия души – непростая штука. Проходит. Но совет – он дан, значит, не просто так страдаю. Спасибо, друг.
– Демид!..
Но он уже открыл серые свои глаза, обычным стал снова. А может, как всегда, притворился – кто его знает? Он и сам-то себя не знал.
– Пойдем. Все в порядке.
Ольга не спешила. Понятно – пшики ему делать. Огневой взвод с баллончиком импортной настойки из перца. Супероружие против суперсобаки.
Пшик.
Демид перемахнул через забор, почти не коснувшись его. Приземлился в лопухи. Боевая стойка – нос по ветру, уши торчком, хвост пером. Победит тот, кто будет больше собакой. Демид будет собакой, он станет такой сукой, каких белый свет не видывал.
Он видел слышал обонял осязал все. Но зверя, который бросился на него, он не услышал и не увидел. Он просто выкинул руку – как вратарь. Выбросил руку и поймал на эту руку, как на удочку, пасть зверя.
Пес вцепился в запястье тисками челюстей. Он молчал – люди научили его убивать молча. Он рванул руку Демида, едва не вырвав ее из плеча, он уперся в землю лапами, кинул Демида на землю и оказался сверху.
Пшик, вот как это называется.
Демид вывернул руку – больно, до хруста в суставах. Он ударил зверя коленом. Такие собаки не чувствуют боли, но ребра собаки сломались и мышцы ее на секунду расслабились. Демид согнул шею собаки и металлическим предплечьем свободной руки нанес ей страшный удар по носу.
Собачий череп треснул. Зверь хлюпнул кровью удивленно – ему еще не приходилось умирать. Он разжал челюсти, взметнулся массивной тушей, попытался взреветь, позвать на помощь людей, что так безжалостно отправили его на погибель, но было поздно. Демид вцепился псу в глотку и превратил ее в кровавый комок.
Зверь убивал молча. И умереть он тоже должен был молча, чтобы не разбудить раньше времени тех зверей, что ждали в избушке.
Ждали?
А пес уже умер, обмяк огромным телом. Лежал, вытянул лапы. Огромная башка, огромные челюсти в висящих складках кожи, бугры каменных мышц под короткой серой шерстью. Демиду еще не иметь дело с такими большими собаками. Мастино – вот как называется такая зверюга.
Только Король Крыс был страшнее. Но Король Крыс не был собакой. Он был КЕМ-ТО.
И Демид совершенно не представлял, как убить его.
***
– Что ты наделал? – свистящий шепот за спиной. Демид обернулся. Ольга. Демид уже и забыл о ее существовании. – Ты убил его!
– Убил. – Демид все также стоял на коленях: рукав разорван в клочья, руки в крови, своей и собачьей. – Зато он не убил меня. Ты разочарована?
Отвернулась, слезы в глазах. Вот те раз! Демид жив, а она плачет.
– Это твой пес?
Молчит.
– Это твой пес, я спрашиваю?!
– Нет.
– Тогда кончай носом хлюпать. Я тебя сюда не тащил!
Беда с этими собаколюбами. Выручили-таки его нарукавники. Как сердцем чувствовал, что нужно их надеть. Перекусил бы без них славный песик руку Демида, как спичку. А там, внутри, чем будут его угощать? Пули руками ловить?
– У тебя пушка есть?
– Что?
– Слушай, кончай сопли развозить. – Демид тряхнул Ольгу за плечи так, что зубы ее клацнули. – Я могу и передумать – хватит с меня одного собачьего трупа. Но ты знаешь, почему-то передумывать я не хочу. Мне нужно… Нужно вспомнить, как это делается. Доставай свой пистолет.
– Демид…
– Быстро!
Полезла за пазуху, достала "Макаров".
– Снимай с предохранителя!
Щелкнула рычажком. Ну героиня! Ostia puta[22].
– Держи его в руке. Трое там, говоришь? Ладно, увидим… За спиной держись. Меня только не пристрели со страха.
– Демид… Ты не убьешь их?
Дура. Чего больше всего на свете боялся Демид – убить кого-нибудь. Убить человека. Убить, вынужденный обстоятельствами, защищая свою жизнь. Как жить тогда дальше, зная, что ты – убийца?
Для этого и существует Искусство. Убить просто. Обезвредить врага, сохранив жизни, и свою и его – сложно. Но необходимо.
Потому что это – принцип.
– Не убью, – сказал Демид. И исчез в зарослях малины.
***
[23]. Ты – и деревня. Плохо сочетается.
– В последнее время меня тянет туда. – задумчиво произнесла Лека. – Здесь, в городе, все как-то не так. Все, за что я ни берусь, разваливается. Да и не хочется мне ни за что браться. Все это – не мое. Я просто чувствую это, понимаешь? Мое место – там.
– Где – там? Что ты там будешь делать? Коров доить?
– В лес я хочу, – призналась Лека. – Знаешь, я здесь даже по парку не могу спокойно ходить. Увижу березу – и подойду к ней, и глажу, и кажется мне, что с я ней разговариваю. А вчера… Птичка села мне на руку, и не боялась. Забавная такая птичка, с оранжевой грудкой. Как такая называется?
– Королевская индейка, – сказал Демид.
– Дурак ты, Дема. Она сидела у меня на руке и щебетала. Она что-то сказать мне хотела. И тогда я решила уехать.
– Уезжай, – сказал Демид. – И я тоже уеду. Доделаю кое-какие дела и приеду к тебе. Ты меня будешь ждать? Или я тебе уже буду совсем не нужен там, с твоими березами?
– Я тебя люблю, – Лека обняла Демида и почему-то заплакала.
Она чувствовала, что привычная жизнь ее кончается.
***
А в деревне ей стало легче. Нельзя сказать, что Лека занималась чем-то определенным. Грядки не полола, помидоры-огурцы не поливала, несмотря на призывы тетки своей Дарьи Михайловны. Один раз только, подавленная громогласной мощью тети Даши, согласилась опрыскать колорадских жуков какой-то ядовитой гадостью, и то на половине работы бросила – тяжело ей было смотреть, как оранжевые личинки корчатся и дохнут под каплями едкой росы. Тетя Даша вздохнула тяжело, покрутила пальцем в виске: "Преаделенно девчонка не в себе, вредителей жалет!" И отвязалась: "Пусть Ленка отдохнет. Ведь ты понимашь, Матвевна, в городе они там все ненормальными сделалися! Говорят, что Ленка-то наша, господи Боже, даже наркотики потребляла. Так что пусть себе балду гоняет. По крайней мере, вреда от нее нету. Глядишь, оклемается."