– Нет, в самом деле? Что ты задумал, ненормальный?
– Увидишь.
Демид усмехнулся, и Леке стало не по себе. Видела она уже такое выражение его лица. Спокойной жизни оно не предвещало.
Коробов взял след.
***
Откровенно говоря, Демид чувствовал себя не слишком уверенно. До этого он нагло, в открытую, пересекал просторы родной отчизны, уже числясь во всероссийской розыске. Но тогда что-то внутри него говорило, что настоящей опасности нет. Мастера своего дела, настоящие профессионалы, не попадались ему на том пути – промахнулись, ошиблись, искали не там, где следовало. Теперь же мрачное предчувствие навязчиво шебуршилось в душе Демида. Сейчас вокзал был опасен.
"Настоящий профессионал" означало не только специалиста по наружному наблюдению. Это мог быть и настоящий убийца. Если Демид был столь важной картой в игре, то не стоило играть с ним дальше. Безопаснее было кинуть карту на стол. Открыть козырь. Кинуть карту-Демида на черный шершавый стол асфальта, в лужу его собственной крови. Прострелить карту в самое сердце, и дело с концом.
"Там есть кто-нибудь, на вокзале? Кто-то из серьезных людей?"
Снова за советом к внутреннему Я. Оно всегда давало хорошие советы. Демид уже начал относиться к нему с уважением. Хороших советчиков стоит ценить – тем более, когда они внутри тебя. Очень удобно – справочная программа в башке. Подвел стрелочку к нужному значку, кликнул мышкой – и Help на весь экран – к тому же русифицированный.
не знаю
"Как – не знаешь?! – Демид даже опешил. – На кой черт ты мне тогда дан? Может, у тебя сломалось что-нибудь? Может, слесаря-наладчика надо вызвать – оттуда, из небесной мастерской?"
глупая шутка. не забывай я это лишь только ты сам. есть предел. я больше твоя память нежели способность к анализу
Тьфу ты!
Демид и Лека вышли в коридор вагона. Пассажирский народ уже повыскакивал из своих купейных клетушек, прилип носами к окнам. Поезд то ускорял ход, вздрагивая и клацая всем своим огромным членистым телом, то тормозил. Он скользил уже по рельсам города, но никак не мог добраться до места, где мог бы встать и отдохнуть – с шипением выбросить кубометры сжатого воздуха, кубометры сжатых пассажиров и расслабиться.
Четыре бабенки, стоявшие рядом с Демидом, оживленно показывали пальцами в окно и громко обсуждали все, что попадалось им на глаза. Разговаривали, не боясь, что кто-то подслушает их разговор.
Потому что говорили они на английском.
Эти четыре тетки были иностранками. Одна из них, стандартно крашеная блондинка, девушка лет сорока, а-ля Джейн Фонда восьмидесятых годов, с мускулистыми ногами, затянутыми в черные джинсы, точно была американкой. Судя по тому, как чувиха восклицала "noway[32]" по поводу и без повода, по тому, как тянула свое "yeah… [33]", она заслуживала на грудь таблички "I'm American. I'm looking for some knick-knacks. Do you accept credit cards? [34]"
Вторая была ростом повыше Демида, лет тридцати пяти, этакая сухощавая кобылица с унылым лошадиным лицом, с плечами, напоминавшими по форме вешалку для одежды. На вешалке этой висел совершенно мужской широченный пиджак, болтавшийся из стороны в сторону при каждом покачивании поезда. Мало того, пиджак был дополнен вполне мужской (безо всяких скидок на Unisex) рубашкой и абсолютно мужским галстуком в желто-коричневую бухгалтерскую клеточку. Правда, ниже пояса наблюдались обычные синие джинсы и ковбойские сапоги. Дема скорее ожидал бы обнаружить там брюки со стрелочками и лаковые черные туфли сорок третьего размера.
Разговаривал сей субъект непонятного пола мало, и с таким странным акцентом, что Дема не понимал ни слова. Не так уж хорошо знал Демид английский. Вот Лека – да! Она щебетала, как попугайчик. Работа у нее такая была.
– Слышишь, Лека? – Дема тихо толкнул локтем свою попутчицу. – Вот эта лошадка в пинжаке цвета навоза, она откуда? Акцент у нее жуткий. Из Голландии, что ли?
– Англичанка она, – сказала Лека, не отрываясь взглядом от окна. – Йоркширский диалект. "Ми модэ" вместо "май мазэ".
При слове "йоркширский" тетка вздрогнула и внимательно посмотрела на Леку.
– А остальные две? Вон та брюнеточка с розовой попкой? Она откуда?
Попка была действительно что надо. Девушка небольшого росточка в черной кожаной куртке облокотилась локтями на поручень окна и выпятила ягодицы, туго обтянутые розовыми трикотажными леггинсами. Сразу было видно, что никаких трусиков под этими леггинсами нет. Вторая брюнетка имела мощное квадратное туловище, внушительный бесформенный бюст, кепку с козырьком на голове, была одета в синий свитер и ярко-оранжевый жилет. Она настолько напоминала укладчицу асфальта, что хотелось дать ей в руки совковую лопату и крикнуть начальственным голосом: "Марьстепанна, чо простаиваешь? Давай работай!"
– Эта симпампулька – с явным испанским или итальянским акцентом, а тетка в кепке – наверное, американка, во всяком случае, англоязычная, – Лека говорила едва слышно. – Только ты зря на эту задницу таращишься, тебе тут ничего не светит. У всех четырех дамочек ориентация того, не совсем нормальная.
– То есть, они что, "голубые", что ли? – Демид еле сдержался, чтобы не повернуться к бабенкам немедленно и не начать их бесцеремонно разглядывать, как кенгуру в зоопарке.
– Баб "голубых" не бывает, – терпеливо объяснила Лека. – "Голубые" – это мужики. А этих называют "розовыми".
Демид стоял и вслушивался, и наконец-то начал улавливать обрывки разговоров. Только теперь до Демида начало доходить, в чем состояла странность четырех дамочек. Блондинка сообщила, что сделала себе стерилизацию, перевязала трубы, и все дружно выразили удивление: на кой, мол, shit[35], она это сделала, ведь само собой разумеется, что она doesn't fuck the men[36]. На что блондинка заявила, что сделала это на случай войны – если в United States начнется война, то ее могут изнасиловать эти самые men[37], которые, как известно, все animals[38].
Такой убийственно бредовый аргумент, как ни странно, удовлетворил "Лошадь" и "Асфальтоукладчицу", они дружно закивали головами, затараторили о чем-то своем, лесбиянском. Маленькая брюнетка молча стояла и смотрела в окно. Грустно смотрела.
– Как ты думаешь, – спросил Демид Леку, – она совсем "розовая"? Она похожа на обычную девчонку. И компания этих теток, по-моему, ей не очень-то нравится.
– Может быть. – Лека бросила взгляд украдкой на объект изучения. – Может быть, она – "bi[39]". Но вот эта мымра в рыжем жилете – ее «мужик». И эта мымра, скорее всего, платит за все удовольствия. Сам понимаешь, если тебе платят, то нужно работать. Даже если работа тебе не нравится.
– Я хочу с ней поговорить…
Поезд лязгнул металлом, остановился и весь народец тут же оживился, схватился за свои сумки-чемоданы, желая побыстрее вырваться из душного вагона. Но не тут-то было – какая-то заминка произошла на выходе. Демид вытянул шею, пытаясь увидеть хоть что-нибудь через окно.
Ага, понятно. Два милиционера вошли в вагон и начали проверку документов. Возились с пассажирами там, на выходе, не спешили. Правильно, куда спешить-то? Демид уже здесь, никуда он не денется. Двое блюстителей закона еще не знали, что Коробов стоит здесь, в коридоре. Они вообще никогда не видели его. Но они узнают его, если увидят. Потому что менты искали их – Демида и Леку. Демид в этом не сомневался.
– Добрый день, леди, – быстро произнесла по-английски Лека. – Мы рады приветствовать вас в Нижнем Новгороде.
Английский язык Леки был почти безупречен. Даже тупой Демид понимал это.
– Здравствуйте, – тетки заулыбались, оживились, словно давно ожидали, что Лека заговорит с ними. Блондинка бросила на Леку такой оценивающий, ощупывающий взгляд, что кулаки Демида невольно зачесались. А Лека – что ей? Даже не порозовела. Ответила на взгляд чуть ли не призывно. Sex appeal[40].
– Извините, что я вмешиваюсь в ваш разговор, – продолжила Лека. – Мне кажется, у нас с вами есть кое-что общее. Меня зовут Ирина Дегтярева, я активистка движения "Любовь без границ" нашего города. Конечно, вы понимаете, что это значит. Сексуальные меньшинства. У нас в России существуют определенные проблемы с этим. Мы вынуждены бороться за права любить человека своего пола.
– О, да, да! Приятно познакомиться! – дамочки закивали головами. – Мы встречались в разных городах России с представителями нетрадиционной сексуальной ориентации. Но, честно говоря, мы не встретили определенных трудностей в нашем общении. В Москве нам очень понравилось. Там больше свободы для нетрадиционно ориентированных, чем даже в некоторых штатах США.
– Вам повезло. – Лека заговорщицки сдвинула брови. – Но вы же знаете, что в постсоветской России еще достаточно атавизмов прошлого. Мужчины, эти примитивные животные. Это все их происки. В нашем городе все иначе. Плохо, что вас не предупредили. В Нижнем Новгороде можно выглядеть только традиционалом, иначе вы можете иметь большие неприятности – штраф, депортация, унизительные допросы в милицейском участке…
Тетки заметно испугались. "Лошадь" в пиджаке даже побледнела. Она, наверное, уже вообразила, как страшные советские милиционеры с саблями и звездами на ушанках набрасываются на нее и волокут в кутузку. А может быть, даже и насилуют.
– Но ведь мы выглядим вполне обычно, – произнесла она, дико коверкая слова на своем йоркширском. – И нам не должно ничего угрожать. Мы неприкосновенные лица…
– Не беспокойтесь! – Лека стерла тревожное выражение со своей физиономии и разразилась ярчайшей фальшивой улыбкой. – Это Иван Сидоров, мой телохранитель. – Она ткнула пальцем в Демида. – Он воевал в Эфиопии, Афганистане и Чечне. Он настоящий профессионал.
– О, как хорошо! – восхитились тетки.
Демид стоял молча. Не пытался выглядеть как Шварценеггер или Ван Дам. Он и без того выглядел довольно устрашающе – небритый после недельного блуждания по лесу, потный и мрачный.
– Мы можем помочь вам устроиться в лучшую гостиницу, – продолжала щебетать Лека все быстрее и быстрее, потому что очередь их двигалась и приближалась к проверяющим документы ментам. – Мы поможем вам связаться с представителями нашей организации. Но вы должны представить меня и Ивана как иностранцев. Мы – известные борцы за свободу секса, пардон, за свободу ориентации, и нас могут узнать. Нас могут преследовать. Представьте нас как членов вашей туристической группы. И постарайтесь не показывать ваши документы. Никакие. Это опасно. Вас могут внести в список. Могут забрать паспорта, деньги…
Уф-ф…
Очередь подошла. Помогай, судьба. Они остались последними пассажирами в вагоне.
– Sure, – сказала Лошадка. – I'll try. Hope I'll cope. Just in case, I am Leticia[41].
– Ваши документы, – с вежливой улыбкой произнес милиционер в чине лейтенанта. Смотрелся он весьма культурно – стройный, гладко выбритый, пахнущий французским одеколоном "Egoiste". Никак он не походил на казака с шашкой. Второй милиционер был огромен ростом, румян и круглолиц. Пахло от него похуже, чем от лейтенанта, но опасным он тоже не выглядел.
Летиция медленно подняла свой пластмассовый кейс и вручила его лейтенанту. Лейтенант стоял, недоуменно хлопал глазами и держал открытый чемоданчик в вытянутых руках, а Летиция рылась в нем, бормоча что-то под нос. Наконец, она нашла то, что искала, захлопнула кейс на замки и взяла его из рук оторопевшего блюстителя закона.
В руках ее была небольшая черная книжечка. Разговорник. И никаких документов.
Она долго листала книжицу, шелестела страницами и наконец произнесла, читая по слогам:
– Ми туристи из ЮЭСЭЙ. Нам очьен нравьитса ваш город. Спасьибо. Поджалюста.
– Предъявите ваши документы, пожалуйста. – Лейтенант был настойчив, несмотря на вежливость. – Документы, понимаете? Паспорт. – Он помахал в воздухе руками, изобразив нечто прямоугольное.
Лошадка Летиция снова уткнулась в свою книженцию. На этот раз она выдала следующее:
– Ми а трэвэлинг, э… путьешетвуем по Россия. Нас шьест человьек. Большой тьеатр очьен хороши. Нам понравилса очьен. Кразная площьяд, кремлин… Спасьибо. Поджалюста.
Здоровяк-мент на заднем плане не выдержал и прыснул в кулак, маскируя смех под кашель.
– Слышь, Виталь, – сказал он негромко. – Она по-нашему не рубит. Совершенно. Ты английский знаешь? Я немецкий в школе проходил.
– Знаю немножко. – Лейтенант лихорадочно соображал, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь. – Сейчас скажу…
–…и ми би хотьель вибрать что-ньибуд из рашен соувэниров, напримьер, матрошька… – Летиция читала разговорник как карманный молитвенник, расставляя ударения в самых неожиданных местах. – Спасьибо. Поджалюста.
В таинственном слове "поджалюста" ударение неизменно приходилось на первый слог.
– Дуюспикынглиш? – гордо произнес лейтенант. В произношении его звучала гордость за русскую фонетику.
– Да! – воскликнула на английском Летиция. – Конечно! Какое счастье встретить хоть одного идиота, который знает пару слов на английском. Хотя я уверена, тупое полицейское животное, что больше ты не знаешь ни черта. Но это не имеет никакого значения. Я могу разговаривать хоть три часа, но добьюсь своего….
Она тараторила с дикой скоростью, и слова ее сливались в сплошное йоркширское жужжание. Она говорила и говорила, и вовсе не собиралась останавливать словесный поток.
– Что она говорит? – поинтересовался румяный.
– Да ничего интересного… – лейтенант пожал плечами. – Погода, говорит, хорошая. И мужики им наши очень нравятся. Орлы мы, говорит. Особенно такие, как ты, Петя. Если б, говорит, Петя, еще мозги в твою голову засунуть, ты бы на западе за принца сошел.
– Ладно шутить… – милиционер Петя махнул рукой, говорил вполголоса. – Вон та девчонка ничего себе, – он показал глазами на Леку. – С ней бы я поговорил наедине. Девочка – супер. Худющая только.
– Это у них диеты такие. Не жрут ничего.
– Чо делать-то будем?
– Да ничего, пускай чешут себе. А то у меня уже голова трещит. И так ясно, что это не те.
– А мужик, который с ними? Вроде похож маленько.
– Сейчас проверим…
– Вуменс, ю гоу! – Лейтенант снова обаятельно улыбнулся, развел руками, приглашая к выходу. – Гоу, гоу! – Когда Дема проходил мимо него, душка-милиционер придержал его за рукав.
– А вы, гражданин? – спросил он. – Тоже из Штатов? Фамилия ваша как?
– Ye, – произнес Демид, даже не делая попытки улыбнуться. – I am from the same ass, old fellow[42]. Он почесал переносицу, пытаясь вспомнить какую-нибудь фразу на испанском. – Y, hablando de este modo, cerro tras si la puerta y echo a andar por la escalera abajo[43].
Маленькая брюнетка обернулась и бросила на него заинтересованный взгляд. Не была она похожа на стопроцентную лесбиянку, хоть ты тресни!
– Гуд бай, Америка, – сказал лейтенант. – Жалко, нашего языка не понимаешь, парень. Рассказал бы чего интересненькое, как у вас люди живут. Интересно, которая из этих бабенок твоя?
– Veremos[44], – сказал Дема. И отдал честь двумя пальцами, на американский манер.
[45] – маленькая брюнетка тронула Демида за руку.
– Un poco. Y mi nombre no es Ivan. Ademas, mi amiga no es lesbiana. [46]
– Я догадалась.
– Кто-нибудь из них говорит на испанском?
– Никто. Они – тупые янки.
– А ты?
– Я испанка. Наверное, тоже тупая, если связалась с ними.
– Как тебя зовут?
– Лурдес. Меня зовут Лурдес.
– Мы действительно в опасности, Лурдес.
– Мы все?
– Нет, только я и моя подружка. Ты хочешь мне помочь?
– Хотела бы. Но что я могу сделать здесь, в чужой стране?
– Сейчас ты скажешь им пару слов. Скажешь им то, что сейчас скажу тебе я.
Демид приблизил губы к уху девушки и начал медленно, подбирая испанские слова, объяснять ей свой план.
Дневная жара спала, ласковый ветерок с недалекой Волги мягко шевелил темные волосы Лурдес.
Демид любил это время суток. Багровые отсветы солнца, утонувшего за далекими холмами. Добрый шепот лип, желтый отблеск фонарей на умытом асфальте. Ему так хотелось брести сейчас домой, в свою комнату, где так давно он не был, брести не спеша, вдыхая ночной свежий воздух и загадочно улыбаясь редким прохожим.
Но нет, нет. Они были в опасности. Разговор с двумя милиционерами в вагоне – это так, ерунда, детский лепет. Это, конечно, не профессионалы. Не те люди, которых стоит бояться.
Его легко выпустили из города – можно сказать, выпихнули со злорадным удовольствием. Но обратный путь для него был закрыт.
На вокзале находился некий человек, профессионал. Демид чуял его присутствие. Ловушка медленно смыкала свои створки, чтобы захлопнуть их с резким лязгом, не оставить шанса на выход. Демиду нужно было просчитать каждое свое действие – насколько это было возможно, с учетом всех вероятных вариантов развития ситуации. Или не рассчитывать вообще ничего. Положиться на интуицию, на быстроту реакции. И на везение.
Когда-то его считали везунчиком. Сейчас бы Демид такого о себе не сказал.
– Ты поняла? – спросил он Лурдес?
– Да.
– Тогда вперед!
***
Лурдес подошла решительным шагом к своей подружке – "асфальтоукладчице".
– Тельма, – сказала она по английски, – ты любишь приключения? Я знаю, ты всегда любила влезть в какое-нибудь дерьмо.
– Да, детка. – Тельма положила свою могучую лапу на розовую попку Лурдес и прижала ее к себе. – Помнишь, тогда, в этом fuckin' Уругвае? Как мы драпали от этих fuckin' копов? Я вмазала в баре в морду кому-то не тому. Он приставал ко мне, скотина. Он оказался троюродным братом местного начальника полиции. У них у всех там по миллиону троюродных братьев, у этих fuckin' уругвайцев. Мы еле сбежали. Я успела отчалить за минуту до того, как эти обезьяны умудрились завести мотор своего разваливающегося Шевроле, fuckin' Шевроле, древнего, как моя мамочка. Мы сбежали.
– Прекрати меня щупать, – прошипела испанка. – Тебе же сказали, что здесь это не разрешено. Иван говорит, что нам сели на хвост – значит, их узнали. Полиция узнала Ирину. И наверняка они уже узнали тебя, Тельма. Забыла, как ты наскандалила в этом городишке? Как он называется? Суздаль?
– Суздаль. Дурацкое место. Церквей полно, а нормальной травки не достать!
– Нам нужно смываться.
– Ладно, будем смываться, – согласилась Тельма. – Возьмем такси.
– Такси не годится, – встрял Демид. – И убери лапу с задницы Лурдес, Тельма, тебе же сказали.
– Мне нравится этот парень, – сказала Тельма хриплым голосом. – Хотя он и скотина. Когда я напьюсь, Иван, я высеку наскальную живопись на твоей морде.
Но руку все же убрала.
– Такси не годится, – повторил Демид. – Мы не влезем туда вшестером. Нам нужно что-то побольше.
Все уже отвлеклись и слушали их, напряженно блестя глазами в полумраке. Ситуация возбуждала их – полуженщин-полумужчин, искателей приключений. Они не брыкались, не качали права, они уже навидались многого в России. А Тельма в рыжем жилете оказалась не только асфальтоукладчицей, но также и матерщинницей, и любительницей мордобоя. Это было хорошо. Лишь бы только ее чрезмерная активность не начала работать против них.
– Что ты задумал? – Лека перешла на русский.
– Вон там, на стоянке, стоит джип. Ниссан-Патроль, черт бы его брал. Ненавижу "Ниссаны" – дохлая и дорогая машина. Но в данном случае подойдет -там семиместный вариант. Подойди к водителю, притворись иностранкой, говори с жутким акцентом. Сули ему золотые горы, соглашайся на все, лишь бы он нас повез. Скажи, что поедем на Автозавод. И еще, – Демид схватил за рукав Леку, уже рванувшуюся к стоянке. – Я должен сидеть спереди, рядом с водителем. А эту девушку с отбойным молотком, – он кивнул на Тельму, – посадишь сзади от водилы.
– Ты думаешь, придется…
– Возможно. – Демид сделал нетерпеливое движение рукой. – Дуй!
Торговля продолжалась недолго. Лека замахала им от машины, и они двинулись по вокзальной площади – быстрым шагом, стараясь не сорваться на бег. Демид шел последним. Кажется, весь он превратился в зрение и слух, глаза его переместились на бока головы, как у зайца, чтобы видеть все вокруг, не упустить ничего важного.
Вот оно. Двое отделились от стены, вынырнули из тени. Медленно, не спеша пошли к той же стоянке.
Это они. Должны быть они. На ментов не похожи. Может быть, из тех, почитателей Короля Крыс? Не все ли равно? Может быть, и лучше. Не будут стрелять на вокзале. Стрелять будут потом.
Надо посмотреть им в глаза, тогда все станет ясно.
Тетки пихают свои баулы в багажник. Черт возьми, как медленно! Что они там носят, в этих сумках? Кожаные трусы и черные лифчики с клепками? Вечерние платья? Праздничные наборы резиновых членов с розовыми бантиками?
Демид присел в двух метрах от машины. Стал завязывать шнурок. Лека уже кончала всех рассаживать.
– Гражданин, предъявите документы!
Твердый голос над головой. Демид медленно затянул узел, поднялся. Выпрямился, посмотрел человеку в лицо. Ага, вот ты какой – не шпана, не шантрапа блатная. Но и не мент.
Даже и не бывший мент, пожалуй. А вот бывший спецназовец – вполне вероятно. Мастер каких-нибудь секретных операций. Серьезный мужчина.
А второго не видно – опять ушел в тень. Находится где-нибудь неподалеку. Возможно, и со стволом, нацеленным тебе в голову.
– А вы кто такой, чтобы мои документы проверять?! – визгливо, скандально крикнул Демид.
– Засунь свои документы себе в задницу, – тихо сказал человек. – Плевать мне на твои документы. Ты на мушке. Не вздумай шевелиться.
Ну конечно! Плевать этому было и на документы, и на тех, кто сидел сейчас в машине. Их уже не существовало. Существовал только он, Демид. Он уже попался. Демиду оставалось жить несколько секунд – он прочел это в глазах незнакомца.
А вот насчет мушки – явный блеф. Чтобы уложить Демида издалека с первого выстрела, нужен оптический прицел. Хорошее оружие, заметное. Не станет человек с таким оружием в открытую светиться на вокзальной площади.
Этот тип когда-то служил в спецназе – точно, по повадке видно. Не любил Дема спецназовский стиль – не было в нем искусства, только концентрация. Не было в нем жизни, только смерть – быстрая и хладнокровная.
Демид вспомнил одного своего знакомого, бывшего бойца спецгруппы -толстого человечка с добродушным лицом, всклокоченными седеющими волосами и хитрыми глазами. Этот человек был полным разгильдяем по жизни, так и не сумел адаптироваться на гражданке после выхода в запас. Единственное, что он умел делать путно – драться. Он и рассказывал Демиду о спецназовском бое. Демид не ставил целью научиться этому стилю. Хотел только научиться обороняться от него.
Оборониться было трудно. Весьма трудно.
– Ты – фуфло, – сказал Демид. – И Король Крыс твой – фуфлыжник. Я уже почти убил его. И добью до конца.
Первый удар пошел в горло. Конечно, в горло. Демид ждал его. И были еще удары – быстрые, почти неуловимые, таранной мощи. Но они не дошли до цели. Демид не парировал их, он всего лишь двигался назад, уходил. Уходил очень быстро. Он это умел.
Человек уже отключился, вошел в транс. Демид знал этот секрет. Перед ним был уже не человек, но автомат. Он двигался как живая молния. А Демид несся вперед спиной вокруг машины, вокруг злополучного Ниссана. Мчался вперед спиной со всей скоростью, на которую был способен. И это было все, что ему пока оставалось делать, он не успевал ничего большего. Если бы он задержался на долю секунды, то попал бы в смертельную зону, заполненную руками и ногами противника, и превратился бы в мешок из переломанных костей.
Дема двигался не безрезультатно. Долгие часы секунд, когда бежал он, как в Зазеркалье, как в обратном кино, спиной вперед, пошли ему на пользу. И время уже спрессовалось, и взорвалось, и выплеснулось фонтаном перебродившего вина, и стало послушным, податливым, как пластилин, и хотя уже зашевелились человечки там, у вокзала, и начали свой невыносимо медленный стремительный бег к нему, он уже не боялся – знал, что успеет. Мозг его еще не начал анализ, но глаз уже нашел брешь – там, в круговороте бьющих насмерть конечностей автомата-убийцы. И даже мишень нарисовалась сама собой в этой бреши, в маленькой ошибке машины, работающей лишь в наступлении и не приготовившейся к обороне, мишень с перекрестьем пунктиров, и с черным кружком в центре, и даже маленькими циферками. И рука Демида уже готовилась, чтобы поразить цель, чтобы удивить всех стрелков в тире, и вытянулась в острие из титана, а, может быть, из нержавеющей стали или другого металла, не все ли равно. Демид пока придерживал свою ретивую руку. Еще рано было, нужно было оказаться в нужном месте, нужно было пробежать не меньше пяти шагов – целую вечность. И когда наконец настал его час, Дема с радостным криком выплеснул свою ярость, снял руку с предохранителя и позволил свершиться тому, что неизбежно.