Полупуднев Виталий Максимович. У Понта Эвксинского (Том 2)

   - Ты говоришь дерзко, но мне нравятся твои речи. Платон был продан тираном Дионисием на остров Эгину, но после этого не перестал быть мудрецом. Баснописец Эзоп был рабом очень глупого и чванливого человека. Таких примеров много.
   - Верно!.. Вот видишь, и Пифодор не всегда глуп. Эх, князь, как я рад тебе! Бери меч, погуляем по боспорским улицам, отпразднуем твое освобождение железом и огнем!
   Слова грека были насыщены бунтарством и страстью протеста против несправедливости мира рабовладельцев. И когда он с запальчивостью выражал презрение и ненависть к этому миру, то будил в душе князя что-то похожее на сочувствие. Рабская скверна не только запачкала но и злобила Фарзоя, но изменила его отношение ко многим привычным вещам. Князь кипел страстью отмщения за свой унизительный плен, но в то же время смутно чувствовал, что никакая месть не вытравит из его души горечи пережитого.
   2
   Нестройная толпа пиратов и только что освобожденных гребцов с "Арголиды" стремительно, то шагом, то бегом, поднялась на пантикапейский холм. Ее можно было принять за повстанческий отряд, возвращающийся после обхода городских улиц. Босой раб в вытертой и грязной овчинной безрукавке, бородатый, нечесаный, размахивая мечом, зажатым в твердой, как железо, ладони, бежал впереди.
   - Ох, и спешишь ты, князь! - задыхался Пифодор, отяжелевший на корабле.- Едва ли понтийцы в акрополе. Посмотри, оттуда выходят такие же, как мы. Эй, друзья!
   Несколько рабов, вооруженных хорошим оружием, остановилось.
   - Что, с Диофантом покончили? - спросил грек.
   - Добивают его в порту! А вы чьего отряда?
   - Мы?.. Из отряда Лайонака! - нашелся родосец.
   - В порт! В порт! - вскричал Фарзой, охваченный боевым пылом, уже не способный ни думать, ни отвечать. Он видел перед собой лишь голову Диофанта и готов был драться хоть со всеми восставшими рабами, только бы пробиться туда, где был его враг.
   Ступив на берег к северу от порта, они миновали те улицы, по которым отступали понтийцы. На мгновение остановились на широкой мощеной террасе, ограниченной со стороны моря каменной балюстрадой. Под их ногами лежал кроваво-красный горящий Пантикапей. Словно потревоженные муравьи, бегали люди по площадям и улицам, размахивая оружием и факелами.
   - Вот он, город Спартокидов! - вскричал в, исступлении грек.Город цепей и пыток!.. Сегодня мы хозяева твои, Пантикапей!
   - Велик город и прекрасен! - невольно замедлил свой шаг Фарзой, отплевываясь и вытирая с лица пот. В его глазах вспыхнули огни пожаров.- Нам надо бежать вправо, тогда мы окажемся в порту. Не так ли?.. Видишь, там идет сеча!.. Вперед!
   Но пираты воспользовались мгновенной задержкой, уже ломились в двери соседнего дома. Послышался женский крик, грубый смех и треск разбиваемых дверей. Разбойному люду уже надоела бессмысленная погоня неизвестно за кем. Они жаждали не сражений, а добычи.
   Родосец уставился глазами в розовеющий пролив, нашел место стоянки их корабля, и вдруг ругательство сорвалось с его губ. Он бросил меч на землю и схватился за волосы.
   - Чего ты медлишь? - сердито спросил его Фарзой.- Собирай людей и скорее туда!
   - Куда, князь?.. Ты посмотри!.. Ах, черный демон!..
   - Что такое?
   - Опоздали, некуда спешить! Уходит, уходит! - Пифодор, чуть не плача, показывал обеими руками на пролив.
   - Кто уходит? - недоумевал Фарзой.- Я вижу корабль, отходящий от пристани, и все! Он кажется красным от огней на берегу, но сейчас некогда любоваться им! За мной!
   - Пусть покраснеют глаза у того, кто отплывает прочь от берегов на нашей "Евпатории"! Отступление нам отрезано! Ай-ай!
   Действительно, "Евпатория" быстро уходила в море.
   Ее весла вспенивали розовую, словно подкрашенную кровью, воду. У кормила можно было разглядеть два блестящих шлема понтийских воинов. Рядом чернела борода коренастого человека в полосатом плаще.
   - Это же Диофант, враг твой!.. О Зевс Атавирский, Афродита Линдийская! Проклятый понтиец захватил наше судно и спасается на нем от мести мятежников! Вот и все!
   - Бежим туда, мы нагоним его на лодках!
   - Не такая посудина "Евпатория", чтобы ее можно было догнать на лодках! Теперь мы остались на берегу, как рыба, выкинутая на песок. Знаешь ли ты, несчастный князь, что мною руководила не только преданность тебе, когда я освободил тебя, но и воля княгини Табаны?!
   - Табаны? - вздрогнул Фарзой.- Ты видел Табану?
   - А как же! Она разузнала, где ты, решила освободить тебя и поручила мне любой ценой сделать это. Ох!.. Теперь мне не видеть своей "Евпатории", а тебе прекрасной Табаны!
   Пораженный Фарзой с трудом перевел дух. Неужели прекрасная вдова покойного князя Борака все еще желает увидеть его, грязного и жалкого гребца с понтийской триеры? Он второй раз слышит, что она добивается его освобождения.
   Князь схватил грека за плечи и стиснул их, как двумя жерновами, не обращая внимания на стоны и охи пирата. Опросил его сквозь зубы:
   - Ты сказал, что по ее поручению вызволил меня из позорного плена?
   - По ее желанию и по собственному моему стремлению, ибо предан тебе!
   - И она знает, что я сидел за веслом, а надсмотрщик хлестал меня по спине бичом, как вьючного осла?
   - Знает, князь, и преисполнена жалости!
   - Жалости?
   Князь в сердцах так толкнул грека, что тот еле удержался на ногах.
   - Что с тобою, Фарзой?.. Ага, ты, кажется, понял, что с потерей корабля мы стали уже не вольными пиратами, а мышами, попавшими в мышеловку!.. Смотри, вслед за "Евпаторией" потянулись два маленьких суденышка с херсонесцами. Они тоже бежали из Пантикапея.
   - Это перст судьбы. Я все равно не поехал бы с тобою в Скифию. Пусть уходит корабль. Это значит, что нам нет возврата назад. Рабу уже не стать иным. Никто и ничто не сотрет скверны рабства. А с Табаной мне незачем встречаться. Она - княгиня, а я - раб... Поэтому остаюсь здесь. А ты, Пифодор, можешь не горевать. Нет "Евпатории" осталась "Арголида". Корабль не худший, Не знаю только, почему Диофанту вздумалось произвести эту замену?.. Он бежал впопыхах.. Но ничего, я еще встречу его!
   Они не могли знать, что осторожный Диофант, узнав о восстании гребцов, побоялся ступить на свой корабль, опасаясь засады. Тогда как державшаяся на веслах "Евпатория" показалась ему местным судном, подготовленным каким-нибудь богачом для бегства. Он быстро окружил судно на лодках, захваченные врасплох гребцы-тавры были перебиты, а их места заняли понтийцы и херсонесцы из охраны полководца.
   Грек на минуту словно застыл в немом оцепенении, потом схватился за бока и с громким смехом заплясал вокруг Фарзоя.
   - О скифский князь, о золотая мудрость! Ты будешь велик и счастлив в союзе с Табаной! Сами боги свели нас во второй раз. Как это я не додумался! Ведь на "Арголиде" также остались наши люди! Хо-хо-хо! Я горюю, а они ждут нас! Там старик Агамар с половиной тавров!.. Однако надо спешить!..
   Собрав своих людей, Пифодор приказал:
   - А теперь - за дело! Берите только дорогие вещи и ткани! Вина забирайте в амфорах, но не пейте! Пьяного и беременная женщина одолеет. Нагружайтесь - и быстро на корабль! В нашем деле мешкать нельзя! Боги никогда не дают две удачи подряд!
   Гурьба освобожденных рабов и пиратов, опьяненная ощущением полной свободы и возможностью взять богатую добычу, пользуясь безвластием в городе в ночной темнотой, еле пробиваемой отблесками пожаров, с великим рвением кинулась исполнять приказ своего вожака. Выбирая дома побогаче, пираты брали все, что приходилось по вкусу. Испуганные горожане оказывали лишь слабое сопротивление. Страшные люди с острыми клинками и увесистыми палицами парализовали своим видом всякие попытки домохозяев к защите жизни и имущества.
   - Слушай, Пифодор,- промолвил князь таким тоном, словно он был одет в расшитый узорами кафтан сколотского вельможи, а не в рваную дерюгу гребца,- мы же не пират, чтобы грабить мирных горожан!.. Я воин, а не разбойник!
   - Князь,- рассмеялся родосец,- грабить - дело наших людей, ибо грабеж - душа и цель всякой войны! Где ты видел воинов, которые не грабили бы? Мы грабим врагов. Это законное дело. Наше же с тобою дело - лишь следить за людьми, приказывать им, наблюдать, чтобы добыча была справедливо разделена, без крика и драки. Посуди сам: раз мы восставшие рабы, мы должны взять у хозяев то, что нами заработано... Могу ли я представить тебя Табане в таком платье?.. Конечно, нет! Хе-хе!.. Жаль, что нет в живых старого Марсака, он поддержав бы меня. О, это был умный и справедливый старик. Да вздохнется ему легко на том свете!
   - Нет, Пифодор, не нужны мне наряды! Я не смею вернуться на родину, там меня заплюют старые бабы! Скажут - вот идет бывший князь, который не сумел защитить свою свободу и стал презренным рабом!
   - Чепуха! Если ты вернешься в пантикапейском плаще, с золотым оружием, то все поклонятся тебе до самого пояса. Посмотри, князь, город спесивых Спартокидов в руках народа! Это ли не диво! Не знаю лишь - надолго ли?
   - Да, удивительно и дивно все это,- отозвался Фарзой, в раздумье шагая по ночным улицам,- недаром Лайонак убеждал царя Палака идти на Боспор... Ты прав, родосец!.. Здесь его встретили бы рабы и помогли осилить Перисада!
   Они двигались при свете пожаров, встречаясь с толпами пьяных рабов, спотыкаясь о многочисленные трупы. Пифодор, беседуя с князем, успевал следить за действиями пиратов, покрикивал на них. Многие уже несли изрядные тюки рухляди, потрясали кожаными мешками, из глубины которых слышался мелодичный звон серебряной посуды.
   - Добро, добро! - с удовлетворением кивал головой Пифодор.
   - Гуляй, пей! - послышались пьяные голоса.
   - Эй, наварх! - крикнул один из пиратов.- Здесь мы нашли полный подвал вина! Зайди, наши уже там!
   - Подвал вина? И наши уже там? - с беспокойством переспросил Пифодор.- Ах, черные демоны!
   Они вошли в подвальное помещение, уставленное огромными пифосами и амфорами.
   - Не пить! - закричал Пифодор.- Берите амфоры с собою! Пить и гулять будем в другом месте!
   Но его голос потонул в криках и хохоте. Со звоном отлетали горлышки амфор, булькало душистое вино. Откуда-то появилась группа повстанцев. Это были не мародеры или пьяницы, они выглядели воинами, подчинялись старшему.
   - Кто здесь гуляет, откуда вы? - строго спросил старший, одетый в блестящие шлем и панцирь.
   - А вы кто такие, чего вам нужно?
   - Прекратите попойку, выходите из помещения, царь запретил грабежи и попойки.
   - А мы никакого царя не признаём, мы - вольные люди!
   После задиристых слов началась драка, быстро превратившаяся в настоящее побоище, пролилась кровь. Пифодор охрип от крика, но ничего не мог поделать. Его не слушали. Пьяные пираты и бывшие гребцы дрались так отчаянно, что сумели отбросить царских воинов и стали преследовать их на улице. Пираты были опытны в рукопашных схватках.
   - Назад, ослы! - кричал Пифодор.- Надо отступать на корабль! Вы видите, что в городе опять победил царь! Восстание подавлено! На корабль, за мной! Или вы хотите опять угодить в рабский ошейник?
   Кое-как восстановив порядок, родосец приказал забрать награбленное и, не медля ни минуты, отступать к гавани.
   - Видите, уже светает. Нельзя зарываться! И лишнего не берите! Всего Пантикапея не унесешь на плечах и на корабль не погрузишь... Скорее к морю, иначе нас захватят царские наемники! Видно, конец рабскому бунту!
   Перегруженные добычей, пьяные пираты не могли двигаться быстро. Нестройной ватагой с громкими разговорами и смехом они брели вниз, к порту. Пифодор тревожно прислушивался к пьяным крикам и хохоту людей, говоря опасливо:
   - Перепились, скоты этакие, а теперь вас могут, как баранов, перебить царские стражники. Тем более что мы уже кое-кого из них убили... Дело плохо, торопись, князь!
   3
   После сражения с воинами Диофанта ощущение победы стало еще более полным. Рабы почувствовали себя хозяевами города. Разгоряченные рукопашными схватками, они еще дрались бы, но настоящего врага уже не было. Шли мелкие стычки в разных концах города. Толпы возбужденных, страшных в своем веселье людей вспомнили, что они хотят есть, пить и многого другого, в чем им было отказано жестокими хозяевами. Затрещали двери складов, рыночных палаток, винных погребов. Визг и крики женщин, тонкие голоса перепуганных детей, удары в двери домов, мятущиеся блики неверного освещения, зловещий шум и хохот - все это создавало неописуемую картину разбушевавшейся человеческой стихии.
   Повстанцы начали разгром и разграбление города, в большинстве своем убежденные, что Пантикапей должен быть превращен в развалины. Как всегда, когда начинает кипеть человеческий котел, на поверхности его всплывает наряду с наиболее смелыми и самоотверженными борцами за свободу, как ядовитая пена, масса людей с темными страстями, насильников, мародеров, единственная цель которых - разрушение.
   Савмак вернулся в акрополь с досадой в душе, что потеряно так много людей, а Диофант сумел ускользнуть из его рук. Новоизбранный царь дышал тяжело и жарко, не замечая, что ранен многократно. Опершись на свое оружие кованый скребок, он остановился у ворот акрополя и обвел город тяжелым взором, куда более жгучим, чем огни пожаров. По-иному глядел он на Пантикапей. Если до сих пор он был одним из бунтарей, жил общими чувствами ненависти к господам, то теперь стоял выше этих простых чувств. Тяжесть ответственности неожиданно опустилась ему на плечи, заставляла держаться прямее обычного. Груз оказался тяжелым. Стоит подогнуться под ним - и он раздавит, переломит хребет, как непосильная ноша на горбу портового грузчика.
   Уже не просто горести и страдания обездоленного люда толкали его на дальнейшие действия, но сознание, что потребуется много-много усилий, чтобы правильно использовать захваченную власть, удержать в руках завоеванную волю.
   И несмотря на усталость после невероятного напряжения этой ночи, голова рабского царя лихорадочно работала, он видел многое впереди, заглядывал так далеко, что сам удивился.
   - Что там? - спросил он, показывая пальцем на новый пожар в районе рынка.
   - Видно, палят ребята царские и хозяйские склады,- ответил Лайонак, стоя рядом.
   - Зачем палят? Ведь мы победили! Разумно ли уничтожать и жечь то, что нам самим потребуется?!
   Подбежал Танай и сообщил, что в ответ на усиливающиеся грабежи домов горожане объединяются в отряды и с отчаянием защищают свое достояние,
   - Вообще, государь, творится неладное. Народ словно обезумел. Жгут, ломают, насилуют, топчут ногами хлеб, разливают вина. Убивают кого попало, даже женщин и детишек малых. К восходу солнца Пантикапей превратится в сгоревшее кладбище.
   - Это надо прекратить! - горячо ответил Савмак. - Эй, друзья! Сейчас же собирайте отряды самых преданных нам и честных рабов! Пожары потушить, грабежи - прекратить, защитить очаги жителей, а мародеров и насильников - разоружить! Кто будет сопротивляться - тех будем судить, а если надо, то и казнить!
   Изумленно посмотрел Атамаз на новоизбранного царя. То, что он говорил, казалось Атамазу чем-то неслыханным. Идея мести и штурма была близка каждому повстанцу. Сам Атамаз, увлеченный войной, больше думал о разрушениях, чем о наведении какого-то порядка. Не удержался, спросил:
   - За что же казнить? Ты сам говорил, что жажда отмщения хозяевам, что кипит в душе раба, священна! И вдруг говоришь теперь о каких-то казнях!
   - Да, я говорю это! - резко повернулся к нему Савмак.- Когда бойцов ведут в бой, им говорят - убивайте! Если же мы людей поведем на жатву, мы будем говорить иное. В поле нужно с любовью собирать каждый колосок, ибо в нем - жизнь наша... И если теперь, захватив власть, мы разрушим город, спалим хлебные склады, убьем жителей, то превратимся в разбойников, добывающих себе хлеб только насилием. Разве ты этого хочешь?.. Теперь все, что есть в Пантикапее, наше! Ты понимаешь, Атамаз, наше! Мы не можем позволить кучке пьяниц и убийц сжечь дома, в которых мы сами хотим жить, надругаться над старостью отцов, насиловать женщин, оскорблять святыни и этим поднять против нас все свободное население Боспора!
   - Верные слова говоришь ты, Савмак! - словно в раздумье вздохнул Атамаз. - Прав ты! Не зря мы выбрали тебя царем! Но зачем же казнить-то? Людям надо растолковать, и они перестанут грабить и поджигать. Пойти и сказать...
   - Куда пойти? Я вижу пожары в разных концах города!.. Кому растолковать?.. Тысячам опьяневших людей? Послушают ли они тебя сейчас? С ними можно говорить лишь потом, когда они проспятся. Пока мы будем ждать этого или бегать с уговорами по городу, Пантикапей сгорит дотла! И мы отпразднуем нашу победу на пожарище!.. Нет, Атамаз, надо этот пьяный разбой пресечь немедля, и не только словами, но и силой, где потребуется! У нас нет времени на долгие разговоры!.. Действуйте, говорю вам!
   Лицо Савмака перекосилось от внутреннего напряжения. Он страдал больше, чем на пытке, при виде того, как две стихии - огонь и разнузданные страсти - заливают город. Выходит, что рабы лишь для того захватили этот прекрасный город, чтобы превратить его в руины, упиться кровью мирных жителей, опьяниться вином до скотского состояния и в пьяном виде быть перебитыми теми же возмущенными горожанами! Нужно с первых же шагов показать себя способными жить без кровавой узды хозяев, привлечь к себе свободных граждан, возродить общины крестьян, а потом войти в братские отношения со Скифией, о которые разбились бы все попытки возврата к прошлому! В Пантикапее есть святилища богов, разрушение которых никогда но простят ему!
   Глаза Савмака угрожающе загорелись, пена показалась в углах рта, как у помешанного. Он разорвал на груди свою дерюгу и крикнул:
   - Прекратите это или убейте меня! Я не могу видеть гибели Пантикапея!
   Он упал на колени, страшный, обезумевший и непреклонный.
   Словно очарованные смотрели на него соратники, и буря, что бушевала в нем, захватила и их. Стало ясным и неопровержимо правильным то, что говорил и чего требовал от них этот человек. Нельзя есть мяса лошади, на которой едешь! Нельзя разбивать сосуд, из которого принимаешь пищу! Нельзя среди зимы снять с плеч единственную шубу и так, по прихоти, бросить ее в пылающий костер!
   Были созданы особые отряды воинов, которым поручили навести порядок в городе, помочь жителям справиться с пожарами, собрать пьяных, а попутно уничтожить последние гнезда врагов, если они будут обнаружены.
   4
   Лайонак оказался во главе одного из таких отрядов. Оп действовал в той части города, где находился Пифодор с пиратами. Один из его патрулей налетел на пьяную компанию пиратов и был ими отброшен, как уже говорилось выше.
   Собрав вокруг себя человек около пятидесяти, Лайонак решительно устремился к месту беспорядков и настиг мародеров у спуска к пристани. Пираты построились для боя и довольно хладнокровно отразили нападение. При этом несколько человек с той и другой стороны легли костьми.
   Лайонаку пришлось схватиться с оборванцем страшного вида, который изумительно владел мечом. Бродяга, как видно бывший раб, дрался с дьявольской ловкостью и силой. Он вышиб у боспорца меч и убил бы его, но серые блики утренней вари упали на лицо Лайонака. Подбежавший Пифодор сразу узнал его.
   - Лайонак! - ахнул грек.- Стой, князь, своего убьешь! Это же Лайонак!
   - Пифодор! - изумился в свою очередь Лайонак.- Как ты здесь оказался?
   - По уговору, брат Лайонак, по уговору! - захохотал грек.- Разве мы не решили освободить князя Фарзоя? Ты - с суши, а я - с моря!.. А вот и он, князь Фарзой! Выходит, я успел больше тебя!.. Здорово он тебя отделал, меч вышиб! Вставай и благодари богов, что он не отправил тебя к предкам!
   - И Фарзой здесь? - спросил Лайонак, поднимаясь. - Где же он?
   Оборванец откинул рукой свисающие волосы. Стали видны прямой нос, светлые глаза, лоб. Лайонак всмотрелся в облик своего случайного противника и покачал головой:
   - Не знаю я тебя, воин!
   - Ты не узнал доблестного князя? - продолжал болтать Пифодор, звеня серьгой в ухе.- Не удивительно, ведь он в утреннем наряде и еще не приглашал своего цирюльника!
   Хохот огласил улицу. Видя, что главари мирно беседуют, противники перестали махать мечами. Все сбились в круг. Пираты заметили, что из глубины улицы с той и другой стороны бегут многочисленные люди.
   - Мы окружены! - вскричали соратники Пифодора.- Эй, наварх, измена!
   - Становись в квадратную черепаху! - спохватился грек.- Слушай, Лайонак, ночью трудно разобраться, где свои, где враги!.. Мы дрались с царевыми воинами. А ты чей?
   - Тоже царев.
   - Ты стал дружинником Спартокидов? Поздравляю! Тогда ты сделаешь доброе дело для меня и для Фарзоя, если поможешь нам спуститься к берегу и сесть на корабль!
   - Может, я и сделал бы это - но что скажет царь Савмак?
   - Царь Савмак?
   - Да, наш рабский царь Савмак! Мы избрали его! Он не жалует мародеров! Да вам и не удалось бы бежать на корабле, все корабли в гавани захвачены повстанцами. А вон, видите, идет высокий воин, это и есть Савмак!
   Фарзой и Пифодор увидели человека в рабской одежде, во многом похожего на Фарзоя, такого же взлохмаченного, но гордого и решительного, как и подобает вождю.
   - Дело плохо, друг! - уныло опустил голову грек. - Теперь нам деваться некуда. Остается сдаться на милость рабского царя. Только чем он пожалует нас? Сердце подсказывает плохое.
   5
   Толпа насильников и поджигателей в другом конце города оказала сопротивление отряду Атамаза, но после кровопролитной драки была доставлена в акрополь, "пред царские очи", для суда и расправы. Тысячная громада рабов затопила площадь. Одни одобряли требования нового царя прекратить разрушение и разграбление города, другие возмущались, угрожали и даже выкрикивали оскорбления в лицо царю, стоявшему на возвышении.
   - Не надо нам никакого царя! - кричали распаленные ночными сражениями повстанцы. - Кто его выбирал - мы не знаем! Всех хозяев и эллинов надо вырезать, а Пантикапей - сжечь!
   Кинулись было освобождать связанных товарищей, но их встретили мечи и копья Атамазова отряда и всех, кто решил до конца держаться на стороне нового царя.
   - Внимание и повиновение царю рабов и свободных! - кричали они.
   - Хватит с нас повиновения, мы кровью добыли свободу и никому ее не отдадим! Даже новому царю! Никакого нового царя знать не хотим!
   Савмак поднял руку. Площадь чуть стихла, но продолжала бушевать. Верные царю рабы усмиряли крикунов ударами кулаков. Мародеров окружили двойным кольцом охраны, толпу оттиснули в сторону, направив вперед острия копий.
   Царь говорил недолго, но слова его были слышны всем. Он увещевал рабов, как братьев, спрашивал их: разве для того они захватили Пантикапей, чтобы его сжечь и разрушить?.. Ведь победившие рабы не разбойники, а дружина избранного народом царя! Они уже не рабы, а воины!.. А разве воины не захотят завтра есть и пить, надеть новую хламиду?.. Захотят!.. Зачем же палить амбары о хлебом, раздирать и бросать под ноги дорогие ткани!..
   - В городе живет эллинская община!.. Это на нее работали рабы, чтобы хозяева-эллины сладко ели и мягко спали!.. Вы хотите их вырезать, всех до одного?.. Подумайте, что возьмешь с мертвого?.. Его поношенную одежду?.. А живой эллин будет работать!.. Много среди эллинов мастеров, людей умелых! Так пусть хозяева мельниц и виноделен, кузниц и промыслов поработают на нас!.. На бывших рабов! Нет, братья, мы не разрушители, не убийцы, мы - хозяева Боспора, мы мечами добыли власть над ним!.. Наша жизнь не кончается этой ночью, она только начинается о восходом солнца - вольная жизнь, сытая жизнь, хорошая жизнь!.. А на развалинах города не проживешь, на мертвом коне далеко не уедешь!..
   Савмак напомнил, что за стенами города живет сколотское племя сатавков-пахарей, тоже боспорских рабов.
   - Кто они, сатавки?.. Единоязычные братья наши, да и сам я сатавк!.. И среди вас половина - сатавки... Пахари восстали вместе с нами, они ждут от нас великих дол!.. Ждут помощи нашей!.. А дальше, в степях, уже давно воюют с Диофантом сколоты-пастухи!.. И они рада нашей победе! Они помогут нам, а мы поможем им, и тогда никакой враг не страшен новому царству бывших невольников!..
   Пот лился ручьями но лицу Савмака, сердце стучало, он чувствовал, что сейчас решается судьба восстания. Или рабы пойдут по пути создания вооруженной общины, стоящей во главе государства, или превратятся в шайку обезумевших от крови и вина грабителей.
   - И я, как выбранный вами царь,- заключил он,- повелеваю судить тех, кто поджигал дома мирных граждан, убивал матерей, а детей бросал в огонь! Я считаю, что они достойны смерти!
   Один из схваченных поднял свободную руку. Другая была прикручена веревкой. Это был раб Бандак, молодой парень, тот, что мечтал об утехах жизни еще в рыбозасолочном сарае, а сейчас очумело водил главами, как бы не понимая, что произошло. Его лицо и лохмотья оказались залитыми кровью.
   - Пусть говорит! - крикнул кто-то. Савмак сделал жест, и толпа утихла.
   - Я виноват,- хрипло сказал молодой раб, все еще пьяный, - сильно охмелел я и не помню, как пошел на такое дело. Словно дух какой-то влез в меня. Хотел всех убить, все разбросать, пожечь. А зачем - сам не знаю... Прости меня, рабский царь, и ты, народ!
   После шума и разноречивых выкриков послышались голоса:
   - Царь простит - мы простим!
   Все взоры обратились к Савмаку. Тот почувствовал, что толпа несколько утихла, на него смотрели как на вожака, ждали, что он скажет. Ему было жаль Бандака. Однако, подумав, он решил не уступать, дать всем урок на будущее. Покачал головой отрицательно.