Полупуднев Виталий Максимович. У Понта Эвксинского (Том 2)

   Пситира с усмешкой на красивом, кукольном лице повернулась и исчезла так быстро, что Бунак не успел расспросить ее подробнее. Возвратился во дворец несколько озадаченным и решил, что тут кроется какая-то тайна. Может, предательство?.. Нет, не может быть такого, хотя Фений и эллин. Он не богач и не для чего ему заманивать царя к себе, да еще так грубо.
   Когда он доложил царю об этом, тот, лежа в постели, задумался, потом вскочил на ноги.
   - Выпей вина и поешь, государь!
   - Нет, Бунак, бери меч, пойдешь со мною!.. А вот и Атамаз!.. Ты тоже последуешь за мною в город! Не думаю, что Фений послал дочь ко мне напрасно!
   - Ты что, пешком?.. По городу?.. Ты ведь царь!
   - А мы оденемся как простые воины, головы прикроем соломенными петазами!
   Через час они были около дома Фения, где слышались крики и шум, несмотря на раннее, утро. Люди толпились, размахивали руками, громко обсуждая что-то.
   - Чего с ним возиться! - басил высокий кузнец в испачканном сажей хитоне.- Убить его и выбросить в городской ров! Руби, Иафаг!
   Фений и молодой воин, оба с обнаженными мечами, стояли, склонившись над большим продолговатым свертком.
   - Вот он, предатель и разоритель мой! - кричал Фений.- Он хотел отнять у меня имущество и дочь с помощью пьяницы Оронта! Но теперь - новый царь, новые и порядки! А этот хитрец и злодей хотел спрятаться у старой курносой ведьмы - Синдиды!
   - Да! - подхватил, пламенея, Иафаг.- Он хотел поработить Пситиру! А Синдида замышляла сделать из нее гетеру! За это и жрицу убить надо!
   - А кто выдал заговорщиков и указал склеп, где собирался совет нашего царя Савмака? - добавил Фений.- Все он же - Форгабак! Это он подстроил так, чтобы прекрасная Гликерия попала в руки властей за то, что хотела спасти Савмака! Убить его!
   - Он обижал многих! Это злой дух, а не человек! Руби, Иафаг!
   Молодой воин поднял меч, толпа замерла на миг. Сверток стал обнаруживать признаки жизни. Кто-то старался выбраться из-под грубой ткани, издавая невнятное бормотание.
   - Остановитесь! - вскричал новый царь, приближаясь.- Это я Савмак!
   Люди вздрогнули, шарахнулись в сторону, Атамаз подбежал к Иафагу, обезоружил его. Фений, услыхав имя царя, поспешно бросил меч на землю.
   - Кто это завернут в попону? - спросил царь.
   - Это Форгабак, предатель и демон зла! - ответил Фений с низким поклоном.
   - Разверните его!
   Окружающие с любопытством вытянули шеи, когда Бунак и Атамаз вытряхнули из пыльной попоны толстого человека в старой, помятой хламиде и хорошо знакомом всем, засаленном войлочном колпаке, надвинутом на глаза.
   - Это он, Форгабак! - убежденно сказал высокий кузнец.
   - Не хитри, не хитри, вонючая лисица! - вскричал в ярости Фений, подскочив к своему врагу и пытаясь ударить его.- Не притворяйся пьяным! Сейчас ты получишь сполна за дела свои!
   С помощью других задержанный пытался подняться на ноги, но бессильно падал, охая и стоная. Колпак свалился с него. Все увидели лысую голову с остатками седых волос около ушей. Сильный запах вина свидетельствовал, что он был мертвецки пьян.
   Атамаз не мог удержаться и рассмеялся.
   - Отойди, Фений, не маши руками! - сказал он сквозь смех.- Этот достойный муж такой же Форгабак, как я царь Митридат! Или вы сами с похмелья, что не узнали старого пьяницу Зенона?
   - Зенон!.. Всесильные боги!..- только и смог произнести Фений, оторопело разведя руками.
   - Ну вот, а вы хотели убить его!
   - Тьфу! - отступили люди в некотором страхе. - Здесь не обошлось без колдовства!
   Савмак, узнав старого учителя, удивленно поднял брови.
   - Куда же девался этот злодей Форгабак? - растерянно крутил головой Иафаг в крайнем изумлении.- Ведь мы схватили его... а оказался не он!.. Только колпак его!
   - Прикидывается! - пробасил кузнец.- Всем известно, что Форгабак колдун и может менять свой вид. О великий царь, прикажи отрубить голову этому оборотню!
   Савмак отрицательно покачал головой.
   - Нет, сказал он,- пусть Зенон живет! Ибо человек этот не опасен для нас и для кого бы то ни было. Дайте ему место выспаться, а потом отпустите его с миром. Ибо с пьяницами мы не воюем и за пьянство не казним. Он уже наказан за дела свои пороком, который сведет его в могилу. Если боги хотят наказать человека, они ставят перед ним чашу с вином.
   Пьяный Зенон при этих словах медленно поднял голову и уперся мутным взором в нового царя. Старик выглядел не столь уж хмельным, в его глазах вспыхивали огни скрытой насмешки.
   - Боспорскому царю Савмаку, что даровал мне на пиру несколько чаш вина, а сейчас еще и жизнь,- слава! - проговорил он довольно отчетливо.-А я думал, что молодой царь не жалует пьяниц.
   - Нет, Зенон-наставник, не как пьянице оставляю я тебе боспорское гражданство, а как пожилому и уважаемому человеку. А что ты связался с лихоимцами и кончеными людьми, вроде Форгабака или Оронта, не будет тебе упреком. Приходи ко мне, отец, всегда найдешь у меня кров в пищу.
   - Еще раз - слава! - поднял руку Зенон все с той же скрытой насмешкой.- Разреши предупредить тебя в ответ на твою милость?
   - Говори.
   - Помни, Савмак, боги завистливы. Они чаще мечут молнии в самые высокие здания, горы и деревья, как это уже заметил отец историк Геродот. И выдающихся людей они любят поражать несчастьями, ибо боятся, как бы люди эти не затмили их самих.
   - Спасибо за мудрые слова,- усмехнулся Савмак,- но я не Крез и не могу считать себя самым счастливым из людей. Ибо всю жизнь я страдал от других. А что оказался главой царства рабского, то это не счастье, а тяжелая должность, что-то вроде ноши, взваленной на меня богами. Я уже почувствовал это.
   Повернув голову в сторону воина, что смотрел на него с немым восторгом, царь спросил:
   - А это кто такой?
   - Я - твой воин, готовый разить врагов твоих! Имя мое Иафаг. Сейчас я жених Пситиры. И готовлюсь сегодня стать ее мужем.
   Последние слова Иафаг произнес с горделивой улыбкой.
   - Так ли это? - спросил отца Савмак, стараясь сохранить серьезную мину.
   - Так, государь,- развел руками Фений,- ведь любовь не во власти родителей.
   Кругом послышался смех.
   - Никто в нашем государстве,- громко произнес царь,- не смеет взять женщину или девушку в жены или любовницы насильно. А ну, спросим саму Пситиру - хочет ли она стать женой этого воина?
   Перед царем появилась девушка с большими глазами в тяжелой косой.
   - Узнаю тебя, вчерашняя танцовщица,- кивнул головой царь.
   - Да, это я! - ответила Пситира взволнованно. Смотрела она на царя без страха, скорее с любопытством и восторгом, поправляя рукой подаренное царем ожерелье.
   - Ты невеста этого воина и хочешь стать его женой?
   Девушка стыдливо склонила голову и утвердительно поклонилась.
   - Желаю тебе счастья и хороших детей! А теперь скажи,- зачем ты звала меня?
   8
   Пситира смело подняла голову. Но Фений предупредил ее. Он вдруг изменился в лице, борода его затряслась, голова ушла в плечи. Страшные предположения ударили в голову. Он опустился на колени и произнес, глотая слова:
   - Прости, великий царь! И дочь мою глупую - тоже! Знаю, ничто тайное не укроется от тебя. Но Пситира по доброте своей приютила беглянку с того берега, хотя ты и запретил давать приют случайным людям.
   - Какую беглянку? - насторожился царь.- Где она?
   - В доме, милостивый государь, не будь строг!
   Савмак, не обращая внимания на испуг хозяина, направился к двери вслед за Пситирой. Пропустив царя в дом, девушка решительно стала на пути Атамаза и Бунака, приложив палец к губам. Оба поняли этот жест и остановились. Вынув мечи, как и полагалось царским телохранителям, они стали на страже у дверей. К ним присоединился Иафаг, готовый по одному знаку рубить, кого укажут, во славу нового царя.
   Толпа при виде обнаженных клинков почуяла недоброе и стала быстро редеть.
   С непонятным волнением царь вошел в полутемную комнатушку, освещенную полураскрытым оконцем. Здесь никого не было. Стоял стол с остатками праздничной трапезы. Ему показалось, что занавеска в углу шевельнулась. Он подошел и откинул легкий полог.
   Перед ним стояла Гликерия.
   Девушка прислонилась спиной к деревянной подпорке, поддерживающей низкий потолок. Одной рукой она держала ворот холщовой рубахи, залатанной у подола, другой как бы хотела защититься от того, кто стоял перед нею. Ее босые ноги носили следы ссадин, волосы растрепались после сна. Исхудалое лицо выражало душевную боль и смятение. От внутреннего напряжения и неожиданности глаза были широко открыты, на щеках алел румянец.
   Гликерия безмолвно смотрела на высокого мужчину, пригнувшего шею под низким потолком. Ее губы чуть шевелились, словно пытаясь задать мучительный вопрос: как он узнал, что она здесь, зачем пришел?
   Она не ожидала, что Савмак так скоро узнает об ее прибытии, да еще сам явится в этот дом. У стены виднелось смятое ложе из соломы. На маленьком столике стояла глиняная чашка с кусочками мяса, перемешанного с просовой кашей и луком.
   - Гликерия,- в изумлении прошептал Савмак,- ты здесь?! Я нашел тебя совсем не там, где искал. А искал я тебя в царском дворце, в имении Саклея... Почему ты скрывалась от меня?
   Глаза его стали привыкать к слабому освещению. Он разглядел, что она изменилась, поблекла. Молочная кожа на лбу стала более обтянутой, истонченной, черты лица выступили резче. Но в серых глазах чувствовалась все та же твердость. Она не проявила стыда за свою бедную одежду, старалась держаться так, словно продолжала оставаться свободной и гордой боспорянкой, уверенной в себе. Возможно, это была лишь маска, под которой таились душевная боль и оскорбленное самолюбие.
   - Я прибыла сюда ночью вместе с фанагорийсними рабами-повстанцами под твою защиту,- произнесла она с усилием, каким-то чужим голосок,- вернулась из позорного рабства!
   - Из рабства? - изумился Савмак.- Кто же поработил тебя?
   - Да, из рабства, с одним желанием оказать тебе, что твоя жизнь и дело твое в опасности. Но хотела сделать это не сама, а через людей. Видимо, Пситира выдала меня.
   - Спасибо! Ты вторично предупреждаешь меня и моих друзей в час опасности и опять рискуешь ради этого. Как благодарить тебя - не знаю!.. Но чьей же рабой стала ты? Если Саклея, то его нет в живых.
   - Они, враги твои, собираются высадиться в Парфении. Мне стая известен разговор Карзоаза с хозяином моим... Олтаком...- тихо, опустив голову, продолжала девушка.- У них все готово для переправы на этот берег. Раб, что подслушал их, погиб, мне же передала это одна рабыня...
   - Еще раз спасибо! Вести важные. Но пусть попытаются высадиться мы перебьем их, а тела бросим рыбам!.. И твоего хозяина... этого дандария туда же!
   Лицо Савмака изобразило с трудом сдерживаемую ярость. Он поднял руку, желая произнести клятву мести, но Гликерия остановила его.
   - Послушай же до конца! Что ты герой, подобный Гераклу, я уже знала и раньше! И верю - ты победишь Карзоаза! Но разве против тебя один Карзоаз?.. Уже идет по волнам Понта флот Диофанта, корабли херсонесские. Сильное и большое войско будет высажено в Нимфее. Так они говорили, не зная, что раб подслушивает их. И если потребуется, Митридат направит сюда вдвое, втрое большее войско, только чтобы задавать тебя!.. Говорю тебе - думай о спасении!
   - Ты не веришь в нашу победу?
   - Я верю, что ты сможешь одержать еще немало побед. Но все равно враги одолеют тебя, ибо их много! И все против тебя!.. О Савмак! - Ее голос то становился резким, то мягким, умоляющим.- Если бы я верила, что ты, став царем, им останешься, я не приехала бы сюда. Предупредить тебя могли бы и другие. Но я уверена, что они разгромят твое царство!
   - А если я их разгромлю?
   - Савмак, ты мог бы иначе стать царем! Для этого следовало договориться с друзьями, как это сделал легендарный Спарток, убить Перисада, а потом обуздать рабов, умиротворить крестьян... И тебя признали бы все города, цари и сам Митридат! Понтийский царь, узнав, что ты хочешь быть его другом, сам прислал бы тебе золотую диадему. Но вожаков рабских - никогда царями не признают. Я пришла предупредить тебя! Убедить тебя!
   Савмак не мог не рассмеяться в ответ на эти слова.
   - Восставшие рабы выбрали меня царем своим! Их судьба - моя судьба! Ибо повстанцы - братья мои, друзья мои! А сатавки - мой народ!
   - Тогда мне делать в Пантикапее нечего! Служить царю Савмаку я не хочу! Довольно, что я была рабыней и наложницей одного царя, и не хочу жить милостями другого! Меня жизнь растоптала, теперь я - ничто! Оставь меня, царь Савмак!
   Она гордо отвернулась. Савмак нахмурился, его лицо стало жестоким.
   - Все понимаю теперь!.. Он похитил тебя,- прошептал Савмак,- Олтак враг мой, и я еще посчитаюсь с ним! Тебя же еще раз благодарю, гордая в прекрасная Гликерия! Ты предупредила меня, и я приму меры!..
   Он запнулся, замолчал. Луч солнца, проникнув через окно, упал на ее голову, и золотистые волосы стали светящимися. И вдруг ему пришло на ум, что за ее холодностью и гордым достоинством скрываются иные переживания, иные чувства. Эта догадка никогда ранее не возникала у него с такой определенностью. Гликерия пугает его врагами, спешит заверить, что бежала из рабства лишь с одной целые- предупредить его об опасности. Она хочет доказать, что ее появление здесь - всего лишь дружеское стремление помочь в беде. Не так ли было и тогда, в склепе?.. Истина ослепительно глянула ему в лицо, и сразу все опасности и вражеские происки, о которых Гликерия так выспренне говорила, потеряли свою остроту. Он передохнул глубоко, не зная, о чем дальше говорить.
   Девушка, чувствуя на себе его упорный взгляд, поняла, что ее попытки устрашить этого человека смехотворны. Такие люди не отступают перед врагом! И почувствовала себя совсем маленькой и слабой рядом с рабом-героем, одним ударом разбившим сосуд трехсотлетнего господства Спартокидов, вознесенным волею народа так высоко.
   - За то, что ты проведала о злых умыслах врагов наших, ты заслужила великую награду,- тихо произнес Савмак в раздумье.- Но скажи, Гликерия: неужели ничего больше ты не принесла мне?
   - А что еще? - вспыхнула девушка, подняв строгие, совсем чужие глаза.- О чем говоришь ты?
   - Нет, нет! - поспешил он успокоить ее,- Просто я увидел в тебе одну суровость и осуждение!.. Для тебя я всего лишь беглый бунтующий раб, и больше ничего!..
   - А разве я для тебя не достойная презрения раба, наложница врага твоего Олтака?.. И что я могла бы принести тебе, кроме моего позора? Поэтому я и не хотела встречаться с тобою!
   - Олтак - враг мой! - нахмурился Савмак.- Но не о нем сейчас я хочу говорить... а о тебе... Ты была рабой - теперь ты опять свободна! Ибо среди нас нет рабов! Ты бедно одета - тебя оденут богато, и, если захочешь покинуть Боспор, уехать в далекий город, ты сделаешь это! После тех услуг, которые ты оказала восставшим рабам, ты получишь в награду все богатства, что потеряла! Я пришлю к тебе людей, они сделают все, что надо... Прости!.. Увидев тебя - я родился вновь, ухожу от тебя стариком... Разве могу я, сатавк и вожак рабов, думать о тебе! Моя судьба здесь, среди повстанцев. Твоя - среди знатных и богатых. Каждый из нас получит свое! Прощай!
   Он повернулся и направился к выходу. Но когда его рука опустилась на ручку двери, он услыхал ее голос, полный мягкости и упрека:
   - Савмак! Предупредить тебя о кознях врагов могли бы и те рабы, что бежали из Фанагории. Зачем было мне возвращаться сюда запятнанной позором, если бы я не хотела еще раз увидеть тебя! Последний раз, ибо - нужна ли я тебе? Ты - царь, а я грязная рабыня.
   Он обернулся к ней и застыл в этой позе. Гликерия стояла на той же месте, но совсем другая, не гордая и не суровая. Какая - он не сумел бы сказать, но именно о такой он мог лишь мечтать. Ведь он не знал женщин, не испытал любви и женских ласк. Сейчас же сердцем почувствовал, что счастье, о котором он думал с такой опаской, смущением ,даже страхом, не только возможно, оно пришло.
   * * *
   Грозная рать, скрипя доспехами, садилась на коней и становилась по сотням. Улицы до самых западных ворот были заняты конными отрядами. На рыночной площади десятки людей увязывали смоляными веревками тяжелые возы, запрягали медлительных быков, криками и ударами хворостин заставляли быстрее поворачиваться грузных животных.
   С пантикапейского холма было хорошо видно, как колеблются бесчисленные копья,- это означало, что часть рабских войск отправляется в поход.
   В трапезном зале дворца необычно весело и оживленно. По коридорам бегут люди, воины входят, задевая мечами колонны, и выходят, обсуждая между собою предстоящий путь.
   Бунак сбился с ног, стараясь угостить как можно богаче царя с его подругой и отъезжающих друзей - Фарзоя, Таная и Пифодора. По удивительному капризу богов, Фарзой вторично возвращался на родину, пройдя через плен и унижение, но не бедным скитальцем или освобожденный рабом, а всевластным воеводой, имея за спиной многолюдную свиту, несколько сотен панцирных всадников и огромный обоз с сильной охраной. Ехал он в Скифию как царский военачальник и родовой князь, призванный народом к себе на родину для борьбы с врагом.
   Словно помолодевший, с сияющими глазами и веселой улыбкой на гладко выбритом лице, сидел Фарзой около могучего Савмака. Последний в одной руке держал электровый кубок, а другую положил на плечо князя. Рядом стоял родосец, скаля белые зубы, как всегда полный задора и внутренней приподнятости.
   - Любят тебя, князь, верхние боги! - ликующим полушепотом говорил он перед этим Фарзою.- Поэтому дают тебе разные испытания. О, боги даже любимцам своим не дают ничего даром. Видно, и сейчас хотели они испытать тебя, закалить в огне лишений, а потом возвысить!
   Родосец, как и князь, был одет в походные доспехи, только шлем держал в левой руке. Кругом радостно переговаривались "ястребы" и танаевцы, счастливые тем, что возвращаются домой с богатыми подарками, а главное - со своими главарями. Особенно их восхищал вид панцирного войска, ряды которого можно было разглядеть отсюда через окно.
   - А не боишься, Пифодор, что тебя поймают люди Гориопифа или Дуланака? - лукаво спросил Бунак, наливая чаши.
   Пифодор усмехнулся и, прищурившись, повернул лицо к Бунаку:
   - Когда мы будем близ Неаполя, мой новый быстроходный корабль "Арголида", что достался мне от Диофанта, как ты хорошо знаешь, уже будет подходить к западным портам. Попутно он зайдет в Харакс и высадит там тавров, так как Агамару пора домой... Так вот, корабль будет готов в любой день принять нас на свой борт. А на корабле все есть, даже вина! А какие!... П-фе!
   Грек закрыл глаза и изобразил на лице что-то сладкое.
   Фарзой в изумлении повернулся к пройдохе, дивясь делам и замыслам этого неугомонного человека, в произнес:
   - Скажи, Пифодор: зачем ты увязался с нами, когда имеешь корабль и шайку головорезов? Плавал бы с ними!
   Черные как уголь глаза грека стали лукавыми.
   - Лишь слабый головою человек ложится спать, получив в свое пользование соломенную подстилку,- сказал он, подняв палец с видом мудреца.Кто перестает стремиться к большему - тот рискует потерять все! Кроме того, я предан царю и тебе, князь, и дал обет богам служить тому и другому до издыхания верой и правдой!
   - Это хорошо,- назидательно кивнул головой Бунак,- так и следует!
   - Это не все,- продолжал болтливый грек.- Я хорошо разобрался в звездах с помощью одного умного человека. И теперь хочу все силы положить на то, чтобы предсказанное князю Фарзою сбылось!
   - Гм...- отозвался заинтересованный Савмак, выслушав грека с наивным выражением на лице.- Ты всем гадаешь на счастье?
   - Государь, - быстро нашелся Пифодор,- на твое счастье гадать не надо, ибо оно - сбылось!.. Твоя звезда поднялась так высоко, что спустя века люди будут помнить о тебе! Уже сейчас, когда ты сидишь за чашей вина, твоя слава летит, как птица, все дальше и дальше!
   Грек взял со стола кубок и, сделав два шага, опустился на одно колено справа от царского места, где сидела задумчивая Гликерия. Она с рассеянной полуулыбкой на бледном лице слушала и смотрела, перебирая розовыми пальцами кисти белого покрывала, накинутого на плечи. Никаких украшений не было в ее золотых волосах. Простой безрукавный хитон падал на пол темно-красными складками.
   - А счастье твое,- вскричал Пифодор, поднимая кубок,- с тобой! Держи его крепче! Вот так, как это изображено на стене!
   Все обратили взоры в ту сторону, куда указывал грек. На стене была изображена колесница, запряженная размалеванными конями. В колеснице стояли, крепко обнявшись, влюбленные с венками на головах. В руках они держали фиалы с вином. Даже мрачный Мирак, молчавший до этого, заинтересовался.
   - Это кто такие? - спросил он, ставя на стол чашу,
   - Это,- ответил Пифодор с напыщенным видом,- Зариадр, нашедший свою Одатиду!
   - Зариадр и Одатида?.. Кто были эти люди?
   - Я расскажу историю влюбленных,- громко предложил Бунак,- если царь разрешит.
   - Расскажи,- кивнул головой Савмак,- только покороче!
   Бунак поставил на стол большой кувшин с вином и, отойдя к стене, откашлялся, сложил руки на животе и поднял глаза. Все рассмеялись,
   - Эта история,- начал он тоном сказителя,- известна многим по ту сторону Танаиса, именуемого сколотами рекою Сином, а аланами названного Доном, что означает "вода". Так вот, в давние времена брат индийского царя Гистаспа Зариадр был сатрапом области, что располагается выше Каспийских ворот. Зариадр был молод я красив. Он увидел во сне дочь сарматского царя Омарта и полюбил ее по сновидению. Боги сделали так, что и Одатида увидела во сне Зариадра и тоже полюбила его. Но Омарт отказал в сватовстве Зариадру, так как сам не имел мужского потомства и хотел выдать свою единственную дочь за кого-нибудь из своих, в надежде иметь внука-наследника. Царь устроил пир, на котором Одатида должна была подойти с чашей вина к тому, кого решила выбрать себе в мужья. Но царевна не желала никого, и томилась любовью к Зариадру. Это была любовь, навеянная волею богов, и противиться ей - свыше сил человеческих. Зариадр, предчувствуя недоброе, выехал тайно из своей ставки, проскакал единым духом восемьсот стадий и прибыл в лагерь царя Омарта переодетый в сарматское платье. Он проник в шатер, где увидел Одатиду плачущей над посудным столом. Она приготовляла вино в бокале. Подойдя, он сказал тихо: "Вот я, тот Зариадр, которого ты хотела видеть!" Она сразу узнала в нем того, кого полюбила по сновидению. Обрадованная царевна отдала дорогому гостю приготовленное вино, он выпил его и стал ее избранником. Влюбленные тайно покинули лагерь Омарта и бежали в город Зариадра...
   Бунак передохнул и протянул руку по направлению к стене.
   - Это они изображены здесь,- закончил он.- Они любили друг друга и были счастливы до глубокой старости. Омарт вскоре примирился с зятем и был ему другом... эту легенду рассказывают везде в степях Сарматии, любят ее. А имя царевны Одатиды часто дают своим дочерям как богатые, так и бедные.
   Рассказчик умолк. Все некоторое время сидели в раздумье.
   - Да, это красивая история,- негромко промолвила Гликерия,- я слыхала ее еще в детстве. Одатида была счастлива с Зариадром долгие годы. Но ведь они были детьми царей, а не победившими рабами. Для них счастье было уделом всей жизни.
   Спохватившись, она покраснела, замолчала, взглянув на Савмака. Ей показалось, что какая-то тень прошла по его лицу. Бунак заметил неловкость и загремел посудой.
   - Не всегда царям по рождению суждены лишь счастье да радости,заметил Пифодор.- Царь Палак был бездетен, чем очень терзался, а потом был разбит Диофантом и погиб в степях. А царь Перисад не имел счастья ни в браке, ни в царствовании. По-моему, тот царь счастлив, который силен, которого боги любят...
   - Верно, верно! - весело отозвались все.
   - И за которым народ идет! - добавил Бунак - А по такому случаю я налью сейчас всем лучшего вина. Выпейте перед походом за здоровье и благополучие царе нашего Савмака и...
   Шут торжественно указал на подругу Савмака и добавил медленно:
   - ...и царицы Гликерии!
   Гликерия опять покраснела, закусила губу, стараясь сдержать волнение. В испуге она обвела глазами гостей и взглянула на Савмака в недоумении. Но тому понравилось предложение кравчего, он поднял кубок:
   - Согласен! Только надо выпить не за одних царя и царицу, но и за всех друзей-соратников, что кровь свою пролили за вольную жизнь, вырвались из эллинского рабства! Ибо - если я и согласился быть царем, то лишь царем освобожденных рабов!
   ГЛАВА ВТОРАЯ
   У ВОРОТ НЕАПОЛЯ
   1
   Севернее скифской столицы Неаполя раскинулись засушливые степи, уже тронутые желтизной под палящим солнцем. Где-то горели травы, и дымная мгла заволокла небо. В синем сухом тумане утонули степные далии словно призраки, еле маячат ближние курганы, мелькают спугнутые табунки диких коней и сайгаков.
   На курган птицами взмывают три всадника-скифа на потных, тяжко дышащих конях и, щуря глаза, всматриваются в даль.
   - Это не только дым степного пала, что ослушники с умыслом пустили, чтобы нам глаза застелило,- спокойно замечает старший воин, стаскивая с головы войлочный колпак и обтирая им мокрый лоб,- тут и пыли не меньше. Смотри, как вихорь крутит! - И он указал на серый воздушный столб, увлекающий на большую высоту желтоватую пыль, примятую полынь и легкие шары перекати-поля, неутомимого степного гонца, вестника засухи и зноя.
   - Они были здесь,- сказал другой.- Посмотри, вон справа стервятники кружат. Там падло, не иначе как мятежниками брошено!
   - А ну! - махнул плетью первый, надев на голову вывернутый наизнанку колпак.