Страница:
Это была последняя минута их любви, заключительная сцена их удивительной в трагической судьбы.
Враги ворвались сразу, началась свалка. Пал старый воин, за ним остальные. Савмак заслонил Гликерию собою, отразил удар и расплющил дубиной шлем переднего воина-понтийца. Из-под смятой бронзы хлынула кровь, смешанная с раздавленным, мозгом. Еще удар, кто-то рухнул под доги. Савмак уже не различал никого в отдельности. Враги отступили перед его дубиной. Но появился великан с ужасным, искаженным яростью лицом. Он не отступил, отразил удары рабского царя. Улучив миг, бросился на него сбоку в повалил на каменный пол. С рычанием и торжествующим смехом он насел на пленника и с удивительным проворством стал опутывать ременным чембуром.
Савмак сделал попытку разорвать узы, но они были слишком крепки. Гликерия взмахом меча ранила одного из воинов в перерезала ремни. Ее отбросили ударом ноги. Савмак вскочил, но был ошеломлен тяжелым обухом, сразу ослаб, опустился на каменные плиты, хотя сознания и ясности мысли не потерял.
Вбежал сотник с рассеченным лбом. Он поминутно обтирал кровь рукавом, красные струйки заливали ему глаза, и он плохо видел.
- А, попался-таки, рабский царек! - вскричал он, торжествуя.Вяжите его покрепче! Он пленный царь и по закону - добыча самого Митридата! Не бейте и не раньте его! А ты, Олкабант, отойди, верзила! Получишь награду после боя!
В амбразуры бойниц опять хлынули клубы удушливого дыма, Савмак напряг все силы, но разорвать узы не смог. Гликерия, прижавшись к стене, слышала, как хрустят его суставы. Поверженный, связанный, он выглядел горным орлом, пойманным в тенета. Повернув кудрявую голову, встретился взглядом с нею в последний раз.
- Прощай, Гликерия! - сказал он.- Они не имеют права обидеть тебя! Ты - царица и можешь просить милости у самого Митридата!
На пороге появился Олтак в серебристом панцире, без шлема, разгоряченный битвой. В руке он держал окровавленный меч.
- Какая там царица! - язвительно захохотал он,- Самая обыкновенная беглая раба! А ну, на колени, подлая, я твой хозяин!
Злая усмешка змеилась на его губах, когда он осматривал ненавидящим взглядом плененного вожака рабов и его подругу. О, теперь они были в его руках! Чем только больнее отомстить им? Ему хотелось в присутствии Савмака отдать Гликерию солдатам, а потом отсечь голову Савмаку на глазах Гликерии. Планы мести, один гнуснее другого, столкнулись в его пылающем мозгу. Он кинулся было к Савмаку, но понтийцы преградили ему путь.
- Куда ты? - рявкнул на него сотник, обматывая голову тряпкой. Назад! Это - пленник Митридата!
- Он кровник мой! - высокомерно ответил дандарийский царевич.
- Это меня не касается! Я выполняю приказ стратега!
Видя, что Олтак перевел раскаленный взор на Гликерию, сотник усмехнулся.
- Вот бабу бери, она - твоя! - сказал он равнодушным тоном бывалого вояки.
- Это моя беглая рабыня, наложница! С нею я поговорю после! Следуй за мною, если не хочешь быть связанной! Эй, люди, взять рабыню!
Двое черномазых дандариев выскочили из-за спины Олтака и метнулись в угол, где стояла Гликерия. Савмак опять стал рвать веревки. Олтак, увидев на его лице страдание и ярость, расхохотался. Но Гликерия уже обдумала все. Она поняла, что ее песня допета. Никто и ничто уже не спасет Савмака, а ее ждет позорное рабство у дандарийского варвара.
- Савмак! - крякнула она, взмахнув рукой.- Прощай, любимый! Некто не прикоснется ко мне, пока я жива! Гляди!
Савмак страшным усилием разорвал ремни. Олкабант по знаку сотника навалился на него, как медведь. Гликерия ловко увернулась от рук врагов и легко вскочила на край амбразуры, заслонив собою свет. У нее закружилась голова, когда она взглянула вниз. Там бегали люди, бушевало пламя пожара, облака дыма ползли вверх, застилая все.
- Прощай! Прощай, любимый! - вскрикнула она, уже падая.
Амбразура бойницы опустела. Синие клубы дыма ворвались в башню, Олкабант и сотник, кашляя и ругаясь, заново вязали пленника, который уже не сопротивлялся.
10
Чудеса храбрости и самопожертвования, совершенные воинами-повстанцами, не могли повернуть вспять колесо событий.
Атамаз сражался в первых рядах, был изранен, но держался благодаря своему крепкому телосложению и яростной экзальтации. Не чувствуя усталости и боли, он продолжал разить врагов. Потери рабов были огромны, но и Диофант с ужасом видел, что его солдаты, как осенние листья, устилают боспорскую землю. Такого урона он не имел еще ни в одной битве в прошлых войнах. Но отступать было некуда. Лучше потерять все войско и погибнуть самому, чем потерпеть поражение и вернуться битым. За излишние потери Митридат может лишить должности, а за поражение снимет голову!
Понтийцы, обозленные небывалыми трудами и потерями, дрались отчаянно. Такого ожесточения не бывало в обычных войнах. Но это была не простая война, но великая битва народа с его врагами и угнетателями, война свободы против рабства, солнца - против тьмы!..
Вот уже пали лучшие из рабов, осталась кучка измученных вконец бойцов, человек триста - четыреста. Атамаз с болью в душе смотрел на башни Железного холма. Там шла возня. "Видно, еще защищаются!" - с надеждой подумал он. Хотел было сделать еще одну попытку прорваться к Савмаку, но оказалось невозможным собрать воедино людей для этого маневра. Они засели в разрушенном селении и дрались отдельными кучками, используя дома, заборы, обломки зданий.
Отсюда было хорошо видно, как пожар охватил все четыре башни, дым застилал их до самых верхних бойниц, а у подножия плясали кровавые волны огня.
- Близок конец! - прошептал Атамаз.- Вместе с этими башнями развалится и наше царство!
Спустя час он увидел, как упали две башни, и представил мысленно Савмака, отбивающегося от врагов. Оставив своих бойцов, он пробрался к развалинам большого дома и, скрываясь за ними, стал наблюдать за штурмом крепостцы.
- Вот сейчас бы всеми силами ударить им в тыл!..
Ему показалось, что какой-то белый лоскут выпал из верхней бойницы главной башни и исчез в клубах дыма. Что это, сигнал?.. Но в ту же минуту его позвали, рассуждать и строить догадки не было времени.
Оставленные на короткое время бойцы дрогнули, начали отступать. Понтийцы и шумные толпы вооруженных горожан и варваров ринулись вперед, дождем ударил целый поток камней и стрел. Повстанцы падали, как скошенные колосья, взъяренные враги добивали их.
- Куда бежите?! - крикнул Атамаз, спеша наперерез бегущим. - Вы думаете, там, позади, вас вином и мясом угощать будут? Ошибаетесь, друзья! Сзади нас ждут воины Карзоаза, они никому не дадут пощады!
Эти слова прозвучали с потрясающей убедительностью. Действительно, бежать бесполезно! Лучше принять смерть в честном бою, нежели оказаться в плену и умереть в мучениях!
Усталые, голодные рабы, собрав последние силы, повернули навстречу врагам и с криками опрокинули их передние ряды, остальных отбросили, преследуя с победными криками. Селение опять оказалось в руках повстанцев.
Откуда-то вынырнул израненный, грязный Бунак. На окаменелом лице его засохла кровь, он беззвучно шевелил черными губами. Правой рукой поддерживал обрубок левой. Весь был залит своей и вражеской кровью. Увидев Атамаза, не смог идти дальше, упал на щебень около разбитой глиняной хижины. Атамаз поспешил протянуть к его рту флягу. Тот хлебнул, и его голос стал слышен.
- Умираю, - чуть слышно промолвил он,- умираю... Все кончено... Савмак убит... Гликерия бросилась...
Он не мог ничего больше сказать, бессмысленно глядя на друга чужими, остановившимися глазами.
- Савмак убит? - начал трясти его Атамаз. - Ты видел его мертвого?
Но Бунак уже ничего не мог ответить и не слыхал вопроса. Он был мертв. Атамаз вспомнил лоскут, что выпал из бойницы, и догадка перешла в уверенность.
- Гликерия выбросилась из башни...- пробормотал он.- Савмак убит! Что же дальше?
Он решил не говорить своим людям о смерти царя. Такое известие сразу уронило бы дух воинов. Но страшная новость уже облетела всех. Рабы окружили Атамаза с вопросами - что делать, когда царя уже нет?
- Будем пробиваться в степи! - ответил Атамаз, стараясь придать своему голосу оттенок твердости и уверенности.
Однако рабам не удалось прорубить себе путь среди вражеских щитов и копий, все усилия их разбились о стальной вал понтийской пехоты.
- Кажется, конец! - в сотый раз говорили рабы, отбиваясь камнями от наседающих гоплитов.
Диофант спешно начал переводить войска из-под Железного холма, где битва утихала, на участок Атамаза. Подтягивали камнеметы, рассчитывая забросать повстанцев градом тяжелых камней.
- Солнце не успеет закатиться, как война будет закончена! объявил стратег.- Мы победили! Послать гонца в город с известием о победе! Готовить благодарственные жертвы богам!
Эти горделивые слова были встречены обычным в таких случаях поднятием оружия над головами и криками:
- Победа, победа!.. Слава Диофанту!.. Слава Митридату!.. Благодарение богам!..
Не успели утихнуть победные крики, как издали, подобно отголоску, донеслись какое-то завывание и шум. Странные звуки напоминали отдаленный рев бури. Все взоры устремились к западу. Выпуклые ассирийские глаза Диофанта остановились, багровая краска залила лоб.
На западе, заслоняя вечернее солнце, как зловещая градовая туча, вздыбилась бурая пыль. Сквозь нарастающую мглу молниями вспыхивали блестки на железных шапках. Приречным камышом колебались бесчисленные копья. Неясно маячила многоногая в многоголовая масса скачущих коней.
Со стороны скифских степей, круша и сметая все на своем пути, шла неудержимая и стремительная волна конницы. Все кошмары недавних битв с северопонтийскими центаврами сразу ударили в голову Диофанту, заставили почувствовать ужас даже бывалых солдат. Положение неожиданно стало критический и грозило катастрофой.
11
На выручку восставшим боспорским рабам шла конная, табунная, единоязычная Скифия. Лайонак спешил, горя одной мыслью - успеть! Он уже знал о неудачах рабской обороны и теперь имел одну цель: прорваться на скаку сквозь строй атакующей пехоты Диофанта, выручить из окружения Савмака и вывести в степи остатки повстанческих войск. Если же Диофант и его союзники - воины Карзоаза и Олтака - вздумают последовать за ним и вторгнутся в Скифию, опять неминуема большая война. Фарзой воспользовался бы нарушением границ своего царства понтийцами, чтобы призвать народ к обороне. Лайонак понимал это, полагая, что при подобных обстоятельствах победа будет за ними, так как после боспорских потерь Диофанту не удастся вновь стать победителем Скифии.
Но и Диофант, с присущей ему ясностью соображения, сразу схватил главное, что ему угрожает. С лихорадочной поспешностью он решил занять полуразрушенную крепостцу на Железном холме, надеясь отразить здесь первую атаку скифов. С трудом стянул измученные войска и приказал занять позиции. В город поскакали нарочные с приказом вывести всех мужчин на стены, запереть ворота столицы, оставив лишь северный вход. Всем рабам, которые возьмутся за оружие в защиту хозяев, обещал помилование и свободу.
Но несмотря на его энергию и распорядительность, произошло нечто непредвиденное. Измотанные войска не подчинились его приказу, они сплошным потоком кинулись в сторону города, надеясь найти защиту и убежище за его стенами.
Военачальники убеждали Диофанта поспешить в Пантикапей и лишь после передышки выйти на решающий бой.
- Пойми, стратег, если мы сейчас примем бой конницы, то будем превращены в грязь копытами этого дикого табуна!
- Но мы не успеем дойти до города, остолопы! - в ярости вскричал Диофант.
- Прости, стратег,- подсказал Мазей,- но у нас есть еще один выход - отступить не в Пантикапей, а в Парфений, это значительно ближе. Там под прикрытием камнеметов с наших кораблей мы сделаем посадку войск на рыбачьи суда, а затем на корабли. Многие погибнут, отстанут, но не все.
Глаза Диофанта вспыхнули светом надежды. Он с благодарностью и облегчением обнял старого помощника и сказал ему дружески:
- Я думая, Мазей, что ты стареешь и тебе пора уходить на покой. Я ошибался. Умная голова стоит тысячи воинов!
Маневр удался. Большая часть понтийских войск достигла прибрежного рыбачьего селения, погрузилась сначала на баркасы и лодки, а затем на боевые корабли.
Остались и сложили головы лишь те, кто не мог бежать с быстротою раненого оленя или был подбит вражескими стрелами. Уже ночью потрепанная и почти безоружная (оружие побросали при бегстве) рать сошла с кораблей в гавани Пантикапея. Город спешно готовился к осаде.
Нестройные отряды дандариев верхами на быстрых конях раньше всех примчались к воротам столицы. Часть пехоты Карзоаза и подсобные войска, не имевшие натренированности понтийских солдат, были уничтожены скифами Лайонака.
Окруженные рабы нежданно-негаданно оказались спасенными.
Лайонак осадил коня в спешился. Он с трудом узнал Атамаза. Они обнялись.
- Где Савмак?
Атамаз горестно поник головой. Он еле держался на ногах от усталости и ранений. Лайонак плакал, как ребенок, узнав, что Савмак убит, а Гликерия бросилась с башни.
- Опоздал!.. Опоздал!..- бил он себя в грудь кулаками.- Надо разыскать тело царя и с честью похоронить его вместе с супругой!
Обгорелый труп Гликерии был найден на другой день, но Савмака не нашли. Трупов всюду было так много, что Лайонак поражался. Он качал головой и говорил в изумлении:
- Велика ваша доблесть, друзья! Вы дрались как титаны!.. А тело Савмака или сгорело в пламени пожара, или его унесли понтийцы.
Главная башня превратилась в обгорелый остов, напоминала высокую трубу. Окрестности Железного холма выглядели очень печально. Отовсюду несло тяжелым духом мертвечины, горелого, разлагающегося мяса.
12
Успех окрыляет. Степные всадники готовы были считать себя победителями. Смеясь над слабым врагом, они начали безудержный грабеж окрестностей Пантикапея и уничтожение эллинского населения прибрежных городков. Парфений, Тиритака, Дия были разграблены и сожжены. Стремление к добыче являлось одним из самых сильных инстинктов войны. Многократно обиженные вторжением Диофанта и херсонесцев, степняки старались вознаградить себя за все сразу. Несмотря на увещевания Лайонака, их набег превратился в нападение грабителей. Воины, охваченные алчностью, не слушали старших. Они мелкими группами рассыпались по селениям и обдирали всех, кого можно было принять за греков. Никто не думал об осаде. На Пантикапей со смехом показывали нагайками и говорили, что вот они управятся с окрестностями, тогда можно будет взломать и ворота города.
Диофант наблюдал все это со сторожевой башни города и готовился к отпору. Уже отплыли корабли в Фанагорию за пополнением людьми, оружием, продовольствием и одеждой. "Несгибаемые" получали сытную пищу, вино и отдых после небывалых боевых трудов. Из горожан создавали отряды копейщиков. Многие рабы прельстились обещанной свободой, оказались в лагере врагов свободы. Понтийский полководец видел, что скифские всадники не столь уж многочисленны, как это показалось вначале, весьма плохо организованы, а главное - увлечены грабежом. И он не спешил. Заняв дворец Перисада, ежедневно принимал теплые ванны, умащивал свое тело благовониями и устраивал пиры с дорогими винами. И в то же время понимал, что если он не разгромит скифскую конницу, будет медлить, то это всюду расценят как его слабость. Тогда, кто знает, не только Фарзой со своими войсками, но и сарматские орды кинутся сюда, чтобы получить свой кусок боспорского пирога.
Атамаз и Лайонак, видя всю нестройность скифской конницы, ее увлечение грабежами, поспешно собирали всюду остатки разбитых рабских отрядов, вооружали их и сажали на коней. В течение недели была создана конная дружина из бывших рабов, вооруженная трофейным оружием, одетая в доспехи, снятые с трупов. Разъезды всадников стали гарцевать под стенами города, препятствуя осажденным совершать внезапные вылазки.
- Выбьем врага из Пантикапея и восстановим наше царство! - задорно говорили отдохнувшие рабы.
Но Атамаз и Лайонак прекрасно донимали, что с несколькими сотнями конницы им не вернуть того, что утрачено. Диофант был еще очень силен, к нему прибывали корабли со свежими войсками. Синды и меоты, аланы и дандарии, а также стройные отряды городских ополчений сходили на берег. Фанагория и Горгиппия, даже Танаис слали Диофанту мощные отряды, рассчитанные не только на отпор вторгнувшейся скифской коннице, но и на возможную встречу с дружинами Фарзоя.
Понтийские военачальники спешили, страшась возобновления большой войны с кочевыми скифами. Митридат прислал повеление - с Фарзоем войны не затевать, в пределы его царства не вторгаться, остатки мятежных войск взять в кольцо и предать мечу, во славу богов. Плененного рабского царька Савмака живым доставить в Синопу.
Одновременно в Неаполь прибыли синопские послы с подарками скифскому царю и предупреждением не выступать против Диофанта, дабы не принуждать этим понтийского царя к ответным мерам. Митридат стремился к умиротворению Скифии, разгадав в ней силу, с которой невыгодно затевать многолетнюю войну.
Скифские всадники, уже обремененные добычей, стали, поговаривать о возвращении домой. Каждому хотелось теперь не губительных схваток, а возможности использовать добытое. Лезть на стены Пантикапея, густо увенчанные рядами войск, не хотелось. Страшные в своих конных атаках, скифы были мало способны на длительные осады. Лайонак все это хорошо знал.
Большой отряд конных азиатов вышел из ворот города и напал на скифов возле городка Дии. Получилось так, как это бывало и ранее. Скифы не захотели расставаться с тяжелыми вьюками и решили отступить. Но свежая сарматская конница разгромила их наголову. После такого удачного начала ворота города стали раскрываться чаще, и войска Диофанта вылазками тревожили осаждающих, нанося им немалый урон.
Не ожидая новых поражений, степняки заявили Лайонаку, что они решили отойти в свои степи, чтобы спасти захваченную добычу.
- Вот оставим дома наши вьюки, тогда веди нас снова в набег! говорили они.
Было очевидно, что надо отступать. Диофант предупредил решение Лайонака и Атамаза. Он выступил веем войском и сразу захватил окрестные селения. Были горячие схватки, но они всегда кончались бегством скифов. Более стойко держались воины из рабов. Их численность росла, многие из крестьян-сатавков примыкали к ним. Отовсюду группами и поодиночке возвращались участники восстания, разбитые Диофантом. Появились даже разговоры о возобновлении большой войны и воссоздании царства рабов.
- Надо поднять сатавков! - предлагали Атамазу. Был собран большой сход всех повстанцев, что оказались налицо. Атамаз спросил их:
- Ну, молодцы, герои, скажите: уйдем ли отсюда в степи и там будем ковать топоры для новой войны или будем драться до конца?.. Диофант опять неволит и казнит братьев наших!.. Сатавков подымем!..
Все молчали. Рабы кипели ненавистью к врагам свободы, но нуждались в длительной передышке. Редко кто не получил ранения или тяжелого ушиба.
- Не пойдут сатавки за нами,- отозвался пожилой воин,- Савмака ведь нет! Одних нас мало. А к Диофанту день и ночь прибывают свежие рати!
Большинство высказалось за отступление. Измученные рабы мечтали о покое и готовы были немедленно отойти в сторону диких степей, имея единственным желанием найти хотя бы недолгую волю среди ковыльных просторов.
Скифы, довольные удачным набегом, уже потянулись восвояси Об убитых не скорбели, радовались, большой добыче. Ехали с песнями и славили своего вожака - Лайонака.
- Удачливый ты, князь,- говорили они ему, - с тобой можно ходить в походы! Будешь опять собирать дружину - не забудь нас.
Атамаз, уводя из-под Пантикапея свой конный отряд, не стеснялся брать для воинов все, что нужно было. Хлеб у крестьян выгребали и грузили на возы или брали в переметные сумы. Не всегда такие фуражировки проходили гладко. Крестьяне встречали насильников проклятиями, а то и дубьем.
- Эх, вы! - укорял их Атамаз.- Мы воевали за вашу волю и землю! А вы, вместо того чтобы помочь нам, куска жалеете! Бери, ребята, что надо, не задерживайся!
Крестьяне, напуганные ужасами войны, уже не верили в возможность освобождения и готовы были покориться бывшим хозяевам, желая лишь одного покоя и сохранения в целости своих хижин. Хлебные запасы, что оказались накопленными за время рабского царствования, зарывали в землю.
- Удивительный народ! - жаловался Атамаз Лайонаку.- Посмотри на них! Они готовы и нас объявить врагами за тот мешок проса, что мы взяли у них. А придут понтийцы, - не только просо возьмут, но и голову снимут! Рабы!.. А если бы сейчас все поднялись дружно, то опрокинули бы Диофанта и заняли Пантикапей!
Однако находились среди крестьян и такие, что бросали все и уходили вслед за рабами-повстанцами в скифские степи. Запрягали лошадей в арбы, грузили хлеб и пожитки, сажали на возы жен и ребятишек. А сами натачивали косы и примыкали к войску.
- Правильно делаете, - одобрял Атамаз, - лучше в степь, чем в ярмо к Митридату!.. Мы еще вернемся сюда! Опять будем жить весело и вольно, как при Савмаке!
- Савмак убит,- печально вздыхали сатавки.
- Есть кому заменить Савмака! - гремел Атамаз. - В стеки Фарзой, а он тоже был рабом!
Следом шли рати Диофанта, но особо не тревожили отступающих. Начались дожди, дороги стали уныло-грязными. Война на Боспоре закончилась.
Диофант приказал строго-настрого не нарушать границ Скифии, дабы не давать повода к возобновлению военных действий со стороны Фарзоя. Несмотря на пополнение, понтийские войска так поредели, что ни о каких новых походах не могло быть в речи.
Оставалось теперь с помощью херсонесцев, фанагорийцев и сарматов наводить порядки на боспорских землях. Начались кровавые расправы с теми, кто помогал мятежникам. Но крестьяне-сатавки встретили карателей вилами и косами и дрались ожесточенно, защищая свои очаги. Более того, нашлись вожаки, которые не ушли в степи вслед за отступающими рабами-повстанцами. Они стали собирать отважных в отряды, призывали народ продолжить войну за свободу. Бывшие воины Савмака и преследуемые крестьяне-бунтари стали стекаться к приморской крепости Тилуру, в прошлом святилищу скифов, пытаясь сделать ее своей опорой. Первые атаки понтийцев были ими отбиты. Прошел слух, что Лайонак и Атамаз вернулись, находятся в крепости и ждут подкрепления от степняков, чтобы двинуться, на Пантикапей.
Диофант убедился, что народ не побежден и восстание готово вспыхнуть с новой силой. Стал спешно перебрасывать свои лучшие отряды к мятежной крепости, обещая воинам все сокровища, которые якобы спрятаны там по приказанию царя Савмака. После трехдневного штурма крепость Тилур, последний оплот повстанцев, пала.
Полководец повелел прекратить преследования деревенского населения, ограничиться казнями пленных рабов. А таких набиралось немало.
Трудно описать, что творилось вокруг Пантикапея. Пленников жгли, пытали, вешали на придорожных деревьях.
Умирая, рабы кричали, что они не последние, кому дорога свобода.
- Мы умрем - другие живут! Они отомстят за нас!
13
В каменной темнице сидел одинокий узник - бывший царь рабского государства Савмак.
Диофант умело распространил слух о его смерти и так спрятал важного пленника, что и тот ничего не мог узнать о событиях после падения крепости на Железном холме. Савмак терзался не ожиданием неизбежных пыток и мучительной смерти, а мыслью о том, что горстка храбрецов с Атамазом, по-видимому, погибла под ударами вражеских мечей. Все рухнуло!.. Свобода, любовь и царская власть!..
Он вспоминал последние слова Гликерии и, рыдая, бился головой о холодные стены своего узилища. Картины битв вставали перед его глазами. Ему хотелось еще раз кинуться в сечу, рубиться до изнеможения и погибнуть в бою. Он так и сделал бы!.. Но рядом с ним была она... Он защищал ее...
За стенами поют и хохочут пьяные воины Диофанта. Сейчас всюду идут гулянки. Заклятые враги народной воли празднуют победу. А потом потащат и его на колесо... О, хватило бы сил все выдержать!
Загремели засовы. Савмак прижался к стене, стараясь казаться спокойным. Нудно заскрипела окованная дверь. Ввалилась толпа пьяных дандарийских князей, окружающих Олтака, теперь царя. Мачеха Олтака умерла, и он готовился выехать в Сову - город своих отцов. Он был богато одет, при оружии. Покрасневшее от вина лицо лоснилось. С нескрываемой ненавистью и злым торжеством он оглядел Савмака и захохотал. Насколько он был сдержан и вкрадчив с вышестоящими, настолько сейчас в каждом движении его выпирали наглость и природная грубость варвара. Своим смехом и жестами он выражал злорадство при виде плененного, опозоренного врага.
- А, раб! - фальцетом вскричал он.- Теперь ты ответишь за свои дела!.. Поглядите, друзья, на эту мерзкую рожу! Он смотрит на нас так, словно все еще считает себя царем вонючих рабов!.. Проснись, собака! Ты не человек, а всего лишь скотина, предназначенная к убою! Сейчас ты умрешь! Помолись своим вшивым богам!
Князья дружно захохотали.
Савмак стоял у стены обремененный кандалами, исхудалый, с заострившимся лицом. Вьющиеся волосы, которые так любила ласкать Гликерия, свалялись, ссохлись от крови. К щеке прилипла солома.
Он не смотрел на врагов и, кажется, не слыхал их замечаний, полный раздумья и достоинства. Однако каждая жилка его напряглась до отказа.
- Он не хочет смотреть на тебя, Олтак! - заметил насмешливо один из князей.
- Что ты говоришь? Раб не хочет? Разве раб может хотеть?.. Иметь желания - право свободных! А у раба лишь одно право - подчиняться господину! Эй, раб, на колени!
Савмак не шевельнулся, лишь крепче сжал кулаки.
- Бей его! - заревел Олтак, бросаясь вперед.- Сейчас мы устроим ему суд!
Пьяная компания свалила пленника с ног. Его начали бить ногами. Ключник, отвечавший за жизнь узника, закричав, выбежал, стал сзывать на помощь. Послышались топот в крики. Вбежали понтийские воины.
- В чем дело? - неистово закричал сотник, тот самый, который брал Савмака в плен. - А ну, выгнать отсюда этих пьяных пастухов? Кто позволил им войти сюда?
Воины бесцеремонно пустили в дело древки копий. Князей подгоняли ругательствами и пинками. Тех, кто медлил, брали за руки и выбрасывали из каземата. 0лтака с трудом оттащили от несчастного колодника. С его щеки лилась кровь. Падая, Савмак успел ударить его цепью по лицу.
- Он ранил меня! - орал царек.- Он раб, а посмел поднять руку на царственную особу! Его нужно посадить на коя!
Савмак медленно поднялся, гремя пенями. Прибежали военачальники. Они сидели за трапезой и сейчас были обозлены тем, что их потревожили. Жуя и отрыгая, они ругались, раздавая направо и налево оплеухи.
- Кто царственная особа? - спрашивал рассерженный Мазей, брызгая слюной.- Уж не ты ли, пьяный дандарий?.. А ты, нерадивый ключарь, получишь сполна за недосмотр! Не иначе, как за подачку ты открыл двери темницы!
- Они требовали показать им узника...- начал было оправдываться сторож, сжимая в руке серебряную монетку. Получив удар кулаком по челюсти, поспешно отошел в угол и плюнул на пол кровью.
- Вон отсюда, грязные болваны! - вскричал Мазей, видя, что дандарии продолжают толпиться у дверей.- Вы тоже ответите перед стратегом вместе с вашим коноводом!
- Ты не смеешь так обращаться со мною? - попробовал было возражать Олтак.- Я - царь дандариев! А с этим рабом у меня кровь! Я должен отомстить ему! И я убью его!
- Что?.. Ты убьешь Савмака?.. Это ты мог сделать лишь в битве! А теперь - он пленник и раб Митридата! Только царь Митридат в праве казнить Савмака! Ибо царя может судить лишь другой, более сильный царь! А не такой, как ты!
Обратившись к сотнику, Мазей распорядился перевести пленника на корабль. Темница опустела. Опять загремели засовы, и стало темно. Савмак слышал, как продолжал ругаться Мазей, голос которого становился все тише и наконец затих совсем.
Теперь он понял, что его отправят за море на суд и расправу к царю Митридату.
КОНЕЦ
Враги ворвались сразу, началась свалка. Пал старый воин, за ним остальные. Савмак заслонил Гликерию собою, отразил удар и расплющил дубиной шлем переднего воина-понтийца. Из-под смятой бронзы хлынула кровь, смешанная с раздавленным, мозгом. Еще удар, кто-то рухнул под доги. Савмак уже не различал никого в отдельности. Враги отступили перед его дубиной. Но появился великан с ужасным, искаженным яростью лицом. Он не отступил, отразил удары рабского царя. Улучив миг, бросился на него сбоку в повалил на каменный пол. С рычанием и торжествующим смехом он насел на пленника и с удивительным проворством стал опутывать ременным чембуром.
Савмак сделал попытку разорвать узы, но они были слишком крепки. Гликерия взмахом меча ранила одного из воинов в перерезала ремни. Ее отбросили ударом ноги. Савмак вскочил, но был ошеломлен тяжелым обухом, сразу ослаб, опустился на каменные плиты, хотя сознания и ясности мысли не потерял.
Вбежал сотник с рассеченным лбом. Он поминутно обтирал кровь рукавом, красные струйки заливали ему глаза, и он плохо видел.
- А, попался-таки, рабский царек! - вскричал он, торжествуя.Вяжите его покрепче! Он пленный царь и по закону - добыча самого Митридата! Не бейте и не раньте его! А ты, Олкабант, отойди, верзила! Получишь награду после боя!
В амбразуры бойниц опять хлынули клубы удушливого дыма, Савмак напряг все силы, но разорвать узы не смог. Гликерия, прижавшись к стене, слышала, как хрустят его суставы. Поверженный, связанный, он выглядел горным орлом, пойманным в тенета. Повернув кудрявую голову, встретился взглядом с нею в последний раз.
- Прощай, Гликерия! - сказал он.- Они не имеют права обидеть тебя! Ты - царица и можешь просить милости у самого Митридата!
На пороге появился Олтак в серебристом панцире, без шлема, разгоряченный битвой. В руке он держал окровавленный меч.
- Какая там царица! - язвительно захохотал он,- Самая обыкновенная беглая раба! А ну, на колени, подлая, я твой хозяин!
Злая усмешка змеилась на его губах, когда он осматривал ненавидящим взглядом плененного вожака рабов и его подругу. О, теперь они были в его руках! Чем только больнее отомстить им? Ему хотелось в присутствии Савмака отдать Гликерию солдатам, а потом отсечь голову Савмаку на глазах Гликерии. Планы мести, один гнуснее другого, столкнулись в его пылающем мозгу. Он кинулся было к Савмаку, но понтийцы преградили ему путь.
- Куда ты? - рявкнул на него сотник, обматывая голову тряпкой. Назад! Это - пленник Митридата!
- Он кровник мой! - высокомерно ответил дандарийский царевич.
- Это меня не касается! Я выполняю приказ стратега!
Видя, что Олтак перевел раскаленный взор на Гликерию, сотник усмехнулся.
- Вот бабу бери, она - твоя! - сказал он равнодушным тоном бывалого вояки.
- Это моя беглая рабыня, наложница! С нею я поговорю после! Следуй за мною, если не хочешь быть связанной! Эй, люди, взять рабыню!
Двое черномазых дандариев выскочили из-за спины Олтака и метнулись в угол, где стояла Гликерия. Савмак опять стал рвать веревки. Олтак, увидев на его лице страдание и ярость, расхохотался. Но Гликерия уже обдумала все. Она поняла, что ее песня допета. Никто и ничто уже не спасет Савмака, а ее ждет позорное рабство у дандарийского варвара.
- Савмак! - крякнула она, взмахнув рукой.- Прощай, любимый! Некто не прикоснется ко мне, пока я жива! Гляди!
Савмак страшным усилием разорвал ремни. Олкабант по знаку сотника навалился на него, как медведь. Гликерия ловко увернулась от рук врагов и легко вскочила на край амбразуры, заслонив собою свет. У нее закружилась голова, когда она взглянула вниз. Там бегали люди, бушевало пламя пожара, облака дыма ползли вверх, застилая все.
- Прощай! Прощай, любимый! - вскрикнула она, уже падая.
Амбразура бойницы опустела. Синие клубы дыма ворвались в башню, Олкабант и сотник, кашляя и ругаясь, заново вязали пленника, который уже не сопротивлялся.
10
Чудеса храбрости и самопожертвования, совершенные воинами-повстанцами, не могли повернуть вспять колесо событий.
Атамаз сражался в первых рядах, был изранен, но держался благодаря своему крепкому телосложению и яростной экзальтации. Не чувствуя усталости и боли, он продолжал разить врагов. Потери рабов были огромны, но и Диофант с ужасом видел, что его солдаты, как осенние листья, устилают боспорскую землю. Такого урона он не имел еще ни в одной битве в прошлых войнах. Но отступать было некуда. Лучше потерять все войско и погибнуть самому, чем потерпеть поражение и вернуться битым. За излишние потери Митридат может лишить должности, а за поражение снимет голову!
Понтийцы, обозленные небывалыми трудами и потерями, дрались отчаянно. Такого ожесточения не бывало в обычных войнах. Но это была не простая война, но великая битва народа с его врагами и угнетателями, война свободы против рабства, солнца - против тьмы!..
Вот уже пали лучшие из рабов, осталась кучка измученных вконец бойцов, человек триста - четыреста. Атамаз с болью в душе смотрел на башни Железного холма. Там шла возня. "Видно, еще защищаются!" - с надеждой подумал он. Хотел было сделать еще одну попытку прорваться к Савмаку, но оказалось невозможным собрать воедино людей для этого маневра. Они засели в разрушенном селении и дрались отдельными кучками, используя дома, заборы, обломки зданий.
Отсюда было хорошо видно, как пожар охватил все четыре башни, дым застилал их до самых верхних бойниц, а у подножия плясали кровавые волны огня.
- Близок конец! - прошептал Атамаз.- Вместе с этими башнями развалится и наше царство!
Спустя час он увидел, как упали две башни, и представил мысленно Савмака, отбивающегося от врагов. Оставив своих бойцов, он пробрался к развалинам большого дома и, скрываясь за ними, стал наблюдать за штурмом крепостцы.
- Вот сейчас бы всеми силами ударить им в тыл!..
Ему показалось, что какой-то белый лоскут выпал из верхней бойницы главной башни и исчез в клубах дыма. Что это, сигнал?.. Но в ту же минуту его позвали, рассуждать и строить догадки не было времени.
Оставленные на короткое время бойцы дрогнули, начали отступать. Понтийцы и шумные толпы вооруженных горожан и варваров ринулись вперед, дождем ударил целый поток камней и стрел. Повстанцы падали, как скошенные колосья, взъяренные враги добивали их.
- Куда бежите?! - крикнул Атамаз, спеша наперерез бегущим. - Вы думаете, там, позади, вас вином и мясом угощать будут? Ошибаетесь, друзья! Сзади нас ждут воины Карзоаза, они никому не дадут пощады!
Эти слова прозвучали с потрясающей убедительностью. Действительно, бежать бесполезно! Лучше принять смерть в честном бою, нежели оказаться в плену и умереть в мучениях!
Усталые, голодные рабы, собрав последние силы, повернули навстречу врагам и с криками опрокинули их передние ряды, остальных отбросили, преследуя с победными криками. Селение опять оказалось в руках повстанцев.
Откуда-то вынырнул израненный, грязный Бунак. На окаменелом лице его засохла кровь, он беззвучно шевелил черными губами. Правой рукой поддерживал обрубок левой. Весь был залит своей и вражеской кровью. Увидев Атамаза, не смог идти дальше, упал на щебень около разбитой глиняной хижины. Атамаз поспешил протянуть к его рту флягу. Тот хлебнул, и его голос стал слышен.
- Умираю, - чуть слышно промолвил он,- умираю... Все кончено... Савмак убит... Гликерия бросилась...
Он не мог ничего больше сказать, бессмысленно глядя на друга чужими, остановившимися глазами.
- Савмак убит? - начал трясти его Атамаз. - Ты видел его мертвого?
Но Бунак уже ничего не мог ответить и не слыхал вопроса. Он был мертв. Атамаз вспомнил лоскут, что выпал из бойницы, и догадка перешла в уверенность.
- Гликерия выбросилась из башни...- пробормотал он.- Савмак убит! Что же дальше?
Он решил не говорить своим людям о смерти царя. Такое известие сразу уронило бы дух воинов. Но страшная новость уже облетела всех. Рабы окружили Атамаза с вопросами - что делать, когда царя уже нет?
- Будем пробиваться в степи! - ответил Атамаз, стараясь придать своему голосу оттенок твердости и уверенности.
Однако рабам не удалось прорубить себе путь среди вражеских щитов и копий, все усилия их разбились о стальной вал понтийской пехоты.
- Кажется, конец! - в сотый раз говорили рабы, отбиваясь камнями от наседающих гоплитов.
Диофант спешно начал переводить войска из-под Железного холма, где битва утихала, на участок Атамаза. Подтягивали камнеметы, рассчитывая забросать повстанцев градом тяжелых камней.
- Солнце не успеет закатиться, как война будет закончена! объявил стратег.- Мы победили! Послать гонца в город с известием о победе! Готовить благодарственные жертвы богам!
Эти горделивые слова были встречены обычным в таких случаях поднятием оружия над головами и криками:
- Победа, победа!.. Слава Диофанту!.. Слава Митридату!.. Благодарение богам!..
Не успели утихнуть победные крики, как издали, подобно отголоску, донеслись какое-то завывание и шум. Странные звуки напоминали отдаленный рев бури. Все взоры устремились к западу. Выпуклые ассирийские глаза Диофанта остановились, багровая краска залила лоб.
На западе, заслоняя вечернее солнце, как зловещая градовая туча, вздыбилась бурая пыль. Сквозь нарастающую мглу молниями вспыхивали блестки на железных шапках. Приречным камышом колебались бесчисленные копья. Неясно маячила многоногая в многоголовая масса скачущих коней.
Со стороны скифских степей, круша и сметая все на своем пути, шла неудержимая и стремительная волна конницы. Все кошмары недавних битв с северопонтийскими центаврами сразу ударили в голову Диофанту, заставили почувствовать ужас даже бывалых солдат. Положение неожиданно стало критический и грозило катастрофой.
11
На выручку восставшим боспорским рабам шла конная, табунная, единоязычная Скифия. Лайонак спешил, горя одной мыслью - успеть! Он уже знал о неудачах рабской обороны и теперь имел одну цель: прорваться на скаку сквозь строй атакующей пехоты Диофанта, выручить из окружения Савмака и вывести в степи остатки повстанческих войск. Если же Диофант и его союзники - воины Карзоаза и Олтака - вздумают последовать за ним и вторгнутся в Скифию, опять неминуема большая война. Фарзой воспользовался бы нарушением границ своего царства понтийцами, чтобы призвать народ к обороне. Лайонак понимал это, полагая, что при подобных обстоятельствах победа будет за ними, так как после боспорских потерь Диофанту не удастся вновь стать победителем Скифии.
Но и Диофант, с присущей ему ясностью соображения, сразу схватил главное, что ему угрожает. С лихорадочной поспешностью он решил занять полуразрушенную крепостцу на Железном холме, надеясь отразить здесь первую атаку скифов. С трудом стянул измученные войска и приказал занять позиции. В город поскакали нарочные с приказом вывести всех мужчин на стены, запереть ворота столицы, оставив лишь северный вход. Всем рабам, которые возьмутся за оружие в защиту хозяев, обещал помилование и свободу.
Но несмотря на его энергию и распорядительность, произошло нечто непредвиденное. Измотанные войска не подчинились его приказу, они сплошным потоком кинулись в сторону города, надеясь найти защиту и убежище за его стенами.
Военачальники убеждали Диофанта поспешить в Пантикапей и лишь после передышки выйти на решающий бой.
- Пойми, стратег, если мы сейчас примем бой конницы, то будем превращены в грязь копытами этого дикого табуна!
- Но мы не успеем дойти до города, остолопы! - в ярости вскричал Диофант.
- Прости, стратег,- подсказал Мазей,- но у нас есть еще один выход - отступить не в Пантикапей, а в Парфений, это значительно ближе. Там под прикрытием камнеметов с наших кораблей мы сделаем посадку войск на рыбачьи суда, а затем на корабли. Многие погибнут, отстанут, но не все.
Глаза Диофанта вспыхнули светом надежды. Он с благодарностью и облегчением обнял старого помощника и сказал ему дружески:
- Я думая, Мазей, что ты стареешь и тебе пора уходить на покой. Я ошибался. Умная голова стоит тысячи воинов!
Маневр удался. Большая часть понтийских войск достигла прибрежного рыбачьего селения, погрузилась сначала на баркасы и лодки, а затем на боевые корабли.
Остались и сложили головы лишь те, кто не мог бежать с быстротою раненого оленя или был подбит вражескими стрелами. Уже ночью потрепанная и почти безоружная (оружие побросали при бегстве) рать сошла с кораблей в гавани Пантикапея. Город спешно готовился к осаде.
Нестройные отряды дандариев верхами на быстрых конях раньше всех примчались к воротам столицы. Часть пехоты Карзоаза и подсобные войска, не имевшие натренированности понтийских солдат, были уничтожены скифами Лайонака.
Окруженные рабы нежданно-негаданно оказались спасенными.
Лайонак осадил коня в спешился. Он с трудом узнал Атамаза. Они обнялись.
- Где Савмак?
Атамаз горестно поник головой. Он еле держался на ногах от усталости и ранений. Лайонак плакал, как ребенок, узнав, что Савмак убит, а Гликерия бросилась с башни.
- Опоздал!.. Опоздал!..- бил он себя в грудь кулаками.- Надо разыскать тело царя и с честью похоронить его вместе с супругой!
Обгорелый труп Гликерии был найден на другой день, но Савмака не нашли. Трупов всюду было так много, что Лайонак поражался. Он качал головой и говорил в изумлении:
- Велика ваша доблесть, друзья! Вы дрались как титаны!.. А тело Савмака или сгорело в пламени пожара, или его унесли понтийцы.
Главная башня превратилась в обгорелый остов, напоминала высокую трубу. Окрестности Железного холма выглядели очень печально. Отовсюду несло тяжелым духом мертвечины, горелого, разлагающегося мяса.
12
Успех окрыляет. Степные всадники готовы были считать себя победителями. Смеясь над слабым врагом, они начали безудержный грабеж окрестностей Пантикапея и уничтожение эллинского населения прибрежных городков. Парфений, Тиритака, Дия были разграблены и сожжены. Стремление к добыче являлось одним из самых сильных инстинктов войны. Многократно обиженные вторжением Диофанта и херсонесцев, степняки старались вознаградить себя за все сразу. Несмотря на увещевания Лайонака, их набег превратился в нападение грабителей. Воины, охваченные алчностью, не слушали старших. Они мелкими группами рассыпались по селениям и обдирали всех, кого можно было принять за греков. Никто не думал об осаде. На Пантикапей со смехом показывали нагайками и говорили, что вот они управятся с окрестностями, тогда можно будет взломать и ворота города.
Диофант наблюдал все это со сторожевой башни города и готовился к отпору. Уже отплыли корабли в Фанагорию за пополнением людьми, оружием, продовольствием и одеждой. "Несгибаемые" получали сытную пищу, вино и отдых после небывалых боевых трудов. Из горожан создавали отряды копейщиков. Многие рабы прельстились обещанной свободой, оказались в лагере врагов свободы. Понтийский полководец видел, что скифские всадники не столь уж многочисленны, как это показалось вначале, весьма плохо организованы, а главное - увлечены грабежом. И он не спешил. Заняв дворец Перисада, ежедневно принимал теплые ванны, умащивал свое тело благовониями и устраивал пиры с дорогими винами. И в то же время понимал, что если он не разгромит скифскую конницу, будет медлить, то это всюду расценят как его слабость. Тогда, кто знает, не только Фарзой со своими войсками, но и сарматские орды кинутся сюда, чтобы получить свой кусок боспорского пирога.
Атамаз и Лайонак, видя всю нестройность скифской конницы, ее увлечение грабежами, поспешно собирали всюду остатки разбитых рабских отрядов, вооружали их и сажали на коней. В течение недели была создана конная дружина из бывших рабов, вооруженная трофейным оружием, одетая в доспехи, снятые с трупов. Разъезды всадников стали гарцевать под стенами города, препятствуя осажденным совершать внезапные вылазки.
- Выбьем врага из Пантикапея и восстановим наше царство! - задорно говорили отдохнувшие рабы.
Но Атамаз и Лайонак прекрасно донимали, что с несколькими сотнями конницы им не вернуть того, что утрачено. Диофант был еще очень силен, к нему прибывали корабли со свежими войсками. Синды и меоты, аланы и дандарии, а также стройные отряды городских ополчений сходили на берег. Фанагория и Горгиппия, даже Танаис слали Диофанту мощные отряды, рассчитанные не только на отпор вторгнувшейся скифской коннице, но и на возможную встречу с дружинами Фарзоя.
Понтийские военачальники спешили, страшась возобновления большой войны с кочевыми скифами. Митридат прислал повеление - с Фарзоем войны не затевать, в пределы его царства не вторгаться, остатки мятежных войск взять в кольцо и предать мечу, во славу богов. Плененного рабского царька Савмака живым доставить в Синопу.
Одновременно в Неаполь прибыли синопские послы с подарками скифскому царю и предупреждением не выступать против Диофанта, дабы не принуждать этим понтийского царя к ответным мерам. Митридат стремился к умиротворению Скифии, разгадав в ней силу, с которой невыгодно затевать многолетнюю войну.
Скифские всадники, уже обремененные добычей, стали, поговаривать о возвращении домой. Каждому хотелось теперь не губительных схваток, а возможности использовать добытое. Лезть на стены Пантикапея, густо увенчанные рядами войск, не хотелось. Страшные в своих конных атаках, скифы были мало способны на длительные осады. Лайонак все это хорошо знал.
Большой отряд конных азиатов вышел из ворот города и напал на скифов возле городка Дии. Получилось так, как это бывало и ранее. Скифы не захотели расставаться с тяжелыми вьюками и решили отступить. Но свежая сарматская конница разгромила их наголову. После такого удачного начала ворота города стали раскрываться чаще, и войска Диофанта вылазками тревожили осаждающих, нанося им немалый урон.
Не ожидая новых поражений, степняки заявили Лайонаку, что они решили отойти в свои степи, чтобы спасти захваченную добычу.
- Вот оставим дома наши вьюки, тогда веди нас снова в набег! говорили они.
Было очевидно, что надо отступать. Диофант предупредил решение Лайонака и Атамаза. Он выступил веем войском и сразу захватил окрестные селения. Были горячие схватки, но они всегда кончались бегством скифов. Более стойко держались воины из рабов. Их численность росла, многие из крестьян-сатавков примыкали к ним. Отовсюду группами и поодиночке возвращались участники восстания, разбитые Диофантом. Появились даже разговоры о возобновлении большой войны и воссоздании царства рабов.
- Надо поднять сатавков! - предлагали Атамазу. Был собран большой сход всех повстанцев, что оказались налицо. Атамаз спросил их:
- Ну, молодцы, герои, скажите: уйдем ли отсюда в степи и там будем ковать топоры для новой войны или будем драться до конца?.. Диофант опять неволит и казнит братьев наших!.. Сатавков подымем!..
Все молчали. Рабы кипели ненавистью к врагам свободы, но нуждались в длительной передышке. Редко кто не получил ранения или тяжелого ушиба.
- Не пойдут сатавки за нами,- отозвался пожилой воин,- Савмака ведь нет! Одних нас мало. А к Диофанту день и ночь прибывают свежие рати!
Большинство высказалось за отступление. Измученные рабы мечтали о покое и готовы были немедленно отойти в сторону диких степей, имея единственным желанием найти хотя бы недолгую волю среди ковыльных просторов.
Скифы, довольные удачным набегом, уже потянулись восвояси Об убитых не скорбели, радовались, большой добыче. Ехали с песнями и славили своего вожака - Лайонака.
- Удачливый ты, князь,- говорили они ему, - с тобой можно ходить в походы! Будешь опять собирать дружину - не забудь нас.
Атамаз, уводя из-под Пантикапея свой конный отряд, не стеснялся брать для воинов все, что нужно было. Хлеб у крестьян выгребали и грузили на возы или брали в переметные сумы. Не всегда такие фуражировки проходили гладко. Крестьяне встречали насильников проклятиями, а то и дубьем.
- Эх, вы! - укорял их Атамаз.- Мы воевали за вашу волю и землю! А вы, вместо того чтобы помочь нам, куска жалеете! Бери, ребята, что надо, не задерживайся!
Крестьяне, напуганные ужасами войны, уже не верили в возможность освобождения и готовы были покориться бывшим хозяевам, желая лишь одного покоя и сохранения в целости своих хижин. Хлебные запасы, что оказались накопленными за время рабского царствования, зарывали в землю.
- Удивительный народ! - жаловался Атамаз Лайонаку.- Посмотри на них! Они готовы и нас объявить врагами за тот мешок проса, что мы взяли у них. А придут понтийцы, - не только просо возьмут, но и голову снимут! Рабы!.. А если бы сейчас все поднялись дружно, то опрокинули бы Диофанта и заняли Пантикапей!
Однако находились среди крестьян и такие, что бросали все и уходили вслед за рабами-повстанцами в скифские степи. Запрягали лошадей в арбы, грузили хлеб и пожитки, сажали на возы жен и ребятишек. А сами натачивали косы и примыкали к войску.
- Правильно делаете, - одобрял Атамаз, - лучше в степь, чем в ярмо к Митридату!.. Мы еще вернемся сюда! Опять будем жить весело и вольно, как при Савмаке!
- Савмак убит,- печально вздыхали сатавки.
- Есть кому заменить Савмака! - гремел Атамаз. - В стеки Фарзой, а он тоже был рабом!
Следом шли рати Диофанта, но особо не тревожили отступающих. Начались дожди, дороги стали уныло-грязными. Война на Боспоре закончилась.
Диофант приказал строго-настрого не нарушать границ Скифии, дабы не давать повода к возобновлению военных действий со стороны Фарзоя. Несмотря на пополнение, понтийские войска так поредели, что ни о каких новых походах не могло быть в речи.
Оставалось теперь с помощью херсонесцев, фанагорийцев и сарматов наводить порядки на боспорских землях. Начались кровавые расправы с теми, кто помогал мятежникам. Но крестьяне-сатавки встретили карателей вилами и косами и дрались ожесточенно, защищая свои очаги. Более того, нашлись вожаки, которые не ушли в степи вслед за отступающими рабами-повстанцами. Они стали собирать отважных в отряды, призывали народ продолжить войну за свободу. Бывшие воины Савмака и преследуемые крестьяне-бунтари стали стекаться к приморской крепости Тилуру, в прошлом святилищу скифов, пытаясь сделать ее своей опорой. Первые атаки понтийцев были ими отбиты. Прошел слух, что Лайонак и Атамаз вернулись, находятся в крепости и ждут подкрепления от степняков, чтобы двинуться, на Пантикапей.
Диофант убедился, что народ не побежден и восстание готово вспыхнуть с новой силой. Стал спешно перебрасывать свои лучшие отряды к мятежной крепости, обещая воинам все сокровища, которые якобы спрятаны там по приказанию царя Савмака. После трехдневного штурма крепость Тилур, последний оплот повстанцев, пала.
Полководец повелел прекратить преследования деревенского населения, ограничиться казнями пленных рабов. А таких набиралось немало.
Трудно описать, что творилось вокруг Пантикапея. Пленников жгли, пытали, вешали на придорожных деревьях.
Умирая, рабы кричали, что они не последние, кому дорога свобода.
- Мы умрем - другие живут! Они отомстят за нас!
13
В каменной темнице сидел одинокий узник - бывший царь рабского государства Савмак.
Диофант умело распространил слух о его смерти и так спрятал важного пленника, что и тот ничего не мог узнать о событиях после падения крепости на Железном холме. Савмак терзался не ожиданием неизбежных пыток и мучительной смерти, а мыслью о том, что горстка храбрецов с Атамазом, по-видимому, погибла под ударами вражеских мечей. Все рухнуло!.. Свобода, любовь и царская власть!..
Он вспоминал последние слова Гликерии и, рыдая, бился головой о холодные стены своего узилища. Картины битв вставали перед его глазами. Ему хотелось еще раз кинуться в сечу, рубиться до изнеможения и погибнуть в бою. Он так и сделал бы!.. Но рядом с ним была она... Он защищал ее...
За стенами поют и хохочут пьяные воины Диофанта. Сейчас всюду идут гулянки. Заклятые враги народной воли празднуют победу. А потом потащат и его на колесо... О, хватило бы сил все выдержать!
Загремели засовы. Савмак прижался к стене, стараясь казаться спокойным. Нудно заскрипела окованная дверь. Ввалилась толпа пьяных дандарийских князей, окружающих Олтака, теперь царя. Мачеха Олтака умерла, и он готовился выехать в Сову - город своих отцов. Он был богато одет, при оружии. Покрасневшее от вина лицо лоснилось. С нескрываемой ненавистью и злым торжеством он оглядел Савмака и захохотал. Насколько он был сдержан и вкрадчив с вышестоящими, настолько сейчас в каждом движении его выпирали наглость и природная грубость варвара. Своим смехом и жестами он выражал злорадство при виде плененного, опозоренного врага.
- А, раб! - фальцетом вскричал он.- Теперь ты ответишь за свои дела!.. Поглядите, друзья, на эту мерзкую рожу! Он смотрит на нас так, словно все еще считает себя царем вонючих рабов!.. Проснись, собака! Ты не человек, а всего лишь скотина, предназначенная к убою! Сейчас ты умрешь! Помолись своим вшивым богам!
Князья дружно захохотали.
Савмак стоял у стены обремененный кандалами, исхудалый, с заострившимся лицом. Вьющиеся волосы, которые так любила ласкать Гликерия, свалялись, ссохлись от крови. К щеке прилипла солома.
Он не смотрел на врагов и, кажется, не слыхал их замечаний, полный раздумья и достоинства. Однако каждая жилка его напряглась до отказа.
- Он не хочет смотреть на тебя, Олтак! - заметил насмешливо один из князей.
- Что ты говоришь? Раб не хочет? Разве раб может хотеть?.. Иметь желания - право свободных! А у раба лишь одно право - подчиняться господину! Эй, раб, на колени!
Савмак не шевельнулся, лишь крепче сжал кулаки.
- Бей его! - заревел Олтак, бросаясь вперед.- Сейчас мы устроим ему суд!
Пьяная компания свалила пленника с ног. Его начали бить ногами. Ключник, отвечавший за жизнь узника, закричав, выбежал, стал сзывать на помощь. Послышались топот в крики. Вбежали понтийские воины.
- В чем дело? - неистово закричал сотник, тот самый, который брал Савмака в плен. - А ну, выгнать отсюда этих пьяных пастухов? Кто позволил им войти сюда?
Воины бесцеремонно пустили в дело древки копий. Князей подгоняли ругательствами и пинками. Тех, кто медлил, брали за руки и выбрасывали из каземата. 0лтака с трудом оттащили от несчастного колодника. С его щеки лилась кровь. Падая, Савмак успел ударить его цепью по лицу.
- Он ранил меня! - орал царек.- Он раб, а посмел поднять руку на царственную особу! Его нужно посадить на коя!
Савмак медленно поднялся, гремя пенями. Прибежали военачальники. Они сидели за трапезой и сейчас были обозлены тем, что их потревожили. Жуя и отрыгая, они ругались, раздавая направо и налево оплеухи.
- Кто царственная особа? - спрашивал рассерженный Мазей, брызгая слюной.- Уж не ты ли, пьяный дандарий?.. А ты, нерадивый ключарь, получишь сполна за недосмотр! Не иначе, как за подачку ты открыл двери темницы!
- Они требовали показать им узника...- начал было оправдываться сторож, сжимая в руке серебряную монетку. Получив удар кулаком по челюсти, поспешно отошел в угол и плюнул на пол кровью.
- Вон отсюда, грязные болваны! - вскричал Мазей, видя, что дандарии продолжают толпиться у дверей.- Вы тоже ответите перед стратегом вместе с вашим коноводом!
- Ты не смеешь так обращаться со мною? - попробовал было возражать Олтак.- Я - царь дандариев! А с этим рабом у меня кровь! Я должен отомстить ему! И я убью его!
- Что?.. Ты убьешь Савмака?.. Это ты мог сделать лишь в битве! А теперь - он пленник и раб Митридата! Только царь Митридат в праве казнить Савмака! Ибо царя может судить лишь другой, более сильный царь! А не такой, как ты!
Обратившись к сотнику, Мазей распорядился перевести пленника на корабль. Темница опустела. Опять загремели засовы, и стало темно. Савмак слышал, как продолжал ругаться Мазей, голос которого становился все тише и наконец затих совсем.
Теперь он понял, что его отправят за море на суд и расправу к царю Митридату.
КОНЕЦ