Полупуднев Виталий Максимович. У Понта Эвксинского (Том 2)

   - А кто работать будет? - опять раздался чей-то голос.
   - Царской властью нашей повелеваем всем, кто имеет мастерские, приступить к работе не позже трех дней! Народу свободного много - вот вам и работники!.. А заплатить за работу легче, чем содержать раба, а над ним надсмотрщика и воина с копьем... Рабов отныне нет в Пантикапее!
   После речи царя была принята присяга, и экклезия разошлась. На площади остались пылающие костры, в пламени которых исчезали долговые записи и рабские списки.
   - Смотрите,- кричал веселый Атамаз,- какой яркий огонь! Он согреет многих из вас лучше солнца! Огонь - очищающий от долгов и неволи!
   Дюжие ратники принесли каменную плиту с указом о наделении землей безземельных, об изъятии всего имущества изменников и о полном прощении всех долгов и кабальных обязательств.
   Постановление об отмене рабства и даровании бывшим рабам гражданства боспорского было вырезано крупными буквами на деревянных досках. Такие доски скрепляли в виде призм по три штуки и выставили на столбах в разных местах города. Призмы эти вращались на оси и назывались кирбами.
   Не все ушли с площади в одинаковом настроении. Бедняки ощутили нечто вроде радости и удовлетворения. Граждане состоятельные унесли в душе раздражение и ненависть. Освобождение рабов, прощение долгов, объявление крестьян-сатавков независимыми от городских и храмовых общин лишало их доходов. Среди сторонников старого порядка сразу же свили гнездо измена и предательство, сыгравшие свою роль в дальнейших событиях.
   Однако дело было сделано. Новый царь полностью вступил в управление державой. В окружении жрецов и друзей он приносил в храмах благодарственные жертвы богам.
   6
   На следующее утро на площади, как и в предыдущие дни, собралась толпа в ожидании хлебной раздачи. Слышались разговоры и смех. Все были уверены, что добрый царь будет теперь до конца жизни кормить их вкусными хлебами. Но на этот раз их ожидало нечто иное.
   Хлеб привезли и разложили на помосты. Воины стали рядом, для порядка. Хлебодары приготовились к раздаче.
   - Эй ты, дедушка, что с палочкой, иди получай свою долю!
   - Стой! - вмешался рослый парень с заспанным лицом.- Я же впереди стою, мне сперва давай!
   Подошел воин и, осмотрев парня с головы до ног, спросил:
   - А почему ты не воин? Ты молод, здоров, а царю воины потребны. Иди в войско, там тебя оденут, кормить будут не одним хлебом.
   - Отстань ты! Я не ел сегодня, а ты с разговорами! Давай хлеб царский, выполняй цареву волю! Савмак всех хлебом кормит!
   - Иди в казарму, там накормят.
   - Не хочу я в войско! Я вольный человек, кто меня заставит!
   - Отойди!.. Эй, женщина с ребенком, получай свой хлеб!
   Хлеб был роздан лишь старым и увечным, а также многодетным матерям, больным. Остальные зашумели. Послышались возмущенные крики, угрозы. Хлебодары ушли. Удалились и воины, оставив на площади шумную толпу обделенных даровым питанием.
   - Вот тебе и царь справедливый! Значит, умирай с голоду?
   - Рано обрадовались! По губам помазал ваш царь - и все тут! Обман!
   - Ну, каков ваш хваленый царь? - появился откуда-то человек в петазе, он усмехался и постукивал палкой.- Добр или нет?.. Поели хлебца, хватит! Идите опять умирать под заборы!
   - Так оно и выходит! - озлобленно плюнул на землю парень.- Хоть подыхай! Какая же это воля?!
   - Зачем подыхать,- раздался басовитый голос хозяина кузницы Фения,- идите ко мне! День работы молотком - два раза накормлю. Неделя работы дам медную монету. Через месяц - серебряную. И сыт будешь и с деньгами в кармане. Что еще надо?
   - Ого! Рабом хочешь сделать? Ожил, проклятый!
   - Я не неволю. Хочешь быть сытым - иди работать. Не хочешь - жди, когда царь смилуется, накормит. А жить дармоедом - никакой царь тебе не разрешит.
   - Там царские земли раздают! - поддержали в толпе.- Получай делянку, торопись засевай, ячмень еще созреет, время есть! И зерно дадут на посев. Осенью - хлебец твой. А лето вот у кузнеца проработаешь, прокормишься у него до урожая.
   - Землю? - повернулся парень, прищурив глаза.- Зачем я получу ее? Чтобы потом меня хозяева на кресте распяли, когда вернутся!.. Нет, иди сам получай!
   - Вот это верно! - подтвердил человек в петазе с колючим смехом.Справедливые слова!
   Отойдя в сторону, человек стал негромко толковать с парнем, показывая пальцем в небо, как бы призывая богов. Тот чесал затылок и вздыхая нерешительно.
   Однако так просто изжить толпы бродячего населения Пантикапея и его окрестностей не удавалось. Далеко не все были восхищены возможностью возвратиться на работу к старому хозяину за ячменную лепешку или получить кусок земли, требующий огромного труда. В прошлом общинники, сатавки в значительной степени утратили ту цепкую жадность к земле, которой отличались их предки. Освобожденные рабы и бездомные пелаты не знали счастья трудиться на своей ниве и не представляли себе, как они теперь будут жить. Запуганные и приниженные, многие из них не верили в окончательный успех и долговечность нового порядка, а свое выступление против хозяев считали бунтом, который неизбежно будет подавлен. И с трепетом ждали возвращения старых господ, испытывая ужас и смятение перед грядущей карой. Одни старались запастись хлебом и спрятаться в своих хижинах, другие собирались в разбойничьи шайки и бесчинствовали на дорогах, хотя знали, что новый царь строг и за это не помилует.
   С грабителями и насильниками новая власть расправлялась круто. Отряды бывших рабов, ныне царских воинов рыскали всюду, ловили разбойников и наказывали, смотря по вине. Савмак, не задумываясь, приказывал казнить изменников и убийц. Преступников поменьше - сажал на цепь, заставлял работать. Кто не хотел подчиниться новой власти - должен был жариться перед кузнечным горном, мять кожи или заниматься засолкой рыбы под надзором тех, кто сам не столь давно стоял по колена в рассоле, проклиная свою долю.
   Опустевшие было царские эргастерии стали наполняться людьми. Последних, однако, не называли рабами, но преступниками, которые будут свободными после отбытия наказания.
   Постепенно толпы людей, не имеющих заработка, уменьшались. Многие пошли работать сами. Но бывало и так, что предприимчивые владельцы мастерских появлялись вечером на улицах с вооруженными подручными и силой хватали парней, что покрепче, а потом ставили их к зернотеркам, наковальням или гончарным печам. Протестующим объясняли, что это не неволя, а выполнение царского указа, по которому каждый должен работать и получать хлеб за труд свой.
   Опять застучали молоты в кузницах, задымили горшечные мастерские, густой дух киснущих кож стал, как и прежде, отравлять воздух северной части города. В мастерских слышались окрики и брань, хозяева угрожали вызвать царских воинов, если работники не проявят усердия.
   Целые семьи мастеров шили на дому седла и обувь для царской рати. Женщины сучили нитки и стучали ткацкими станками. Каждый знал теперь, что не поработаешь - останешься голодным. Кто же трудился, сдавая к вечеру заказ царскому приставу, тот получал за это меру зерна, а нередко и кусок мяса.
   Сама жизнь властно подсказывала свои, веками испытанные способы привлечения людей к труду. После страшной встряски Пантикапей стал приходить в состояние некоторого равновесия. Его бытие стало приобретать привычные черты, какие имело и при Спартокидах. Но в то же время это было и нечто совсем иное.
   ЧАСТЬ ПЯТАЯ
   ОГНИ ТАВРИДЫ
   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   ЗАРИАДР И ОДАТИДА
   1
   Восстание на Боспоре воодушевило скифское население Тавриды. Отблески пантикапейских пожаров осветили скифский мир, заставили встрепенуться тысячи сердец. На востоке сверкнула звезда свободы. Руки молодых и горячих схватились за мечи. Сами собою стали создаваться отряды конницы, целые рати выступили против иноземцев и предателей за свободу своего племени.
   В юртах кочевников, в бедных хижинах пахарей, у пастушьих костров и на перекрестках дорог встречались люди и говорили вначале с опаской, а затем во весь голос о том, как крестьяне-сатавки и боспорские рабы перебили своих хозяев-эллинов, как смелый раб Савмак убил Перисада лопатой, отрубал ему голову и бросил ее народу на площади.
   Это как нельзя более отвечало воинственным обычаям сколотов.
   Из одного селения к другому, по кочевьям и зимникам поскакали всадники с воинственными призывами к всенародной войне против князей-предателей, против понтийцев и херсонесцев, проникших в Скифию.
   Распространялись пылкие рассказы о том, как рабы захватили царские сокровищницы и выбрали себе царя сами. Диофант бежал от руки нового царя на корабле, оставив свою побитую рать на берегу. Это звучало так чудесно, так пришлось всем по душе, что и высказать трудно!
   Степь ожила, зашумела.
   Не покорившиеся Диофанту князья "царских родов" отступили в степи после окончательного поражения Палака и отказались признать над собою власть понтийских ставленников Дуланака и Гориопифа. Воспользовавшись взрывом народного гнева, они возглавили шумные толпы степных витязей, пеших и конных. К степнякам примкнули пахари, разоренные вконец поборами новых хозяев.
   Умножались мятежные отряды непокорных племен Тавриды. У полевых костров собиралась степная вольница, ветер разносил по степи ее боевые песни и молодецкие покрики. Опять назревала большая война, уже без Палака, более понятная народу. Скотоводы и пахари образовали что-то вроде союза, не очень прочного, так как обе стороны не доверяли одна другой, но воинственного. Народ жаждал разделаться с князьями-изменниками, угрожал разметать и уничтожить понтийское могущество в Тавриде.
   Повстанцы были сильны духом и бедны оружием. Действия степной конницы носили характер набегов, после которых наездники скрывались в степях, делили добычу, набирались сил для очередного внезапного нападения.
   Задорные и горластые "ястребы" первые заявили, что надо направить послов к мятежному царю Боспора и просить его о помощи. Их поддержали отряды крестьян, державшихся особняком и недовольных чисто разбойничьей повадкой кочевых родов. Собрался широкий круг шумливого и плохо спаянного воинства, воскресив обычай старины, когда войско открыто заявляло князьям о своих требованиях, могло смещать военачальников и даже решать дела войны и мира.
   Княжеская верхушка мятежных родов также не была сплоченной. Каждый хотел быть старшим. Силу над другими взял Мирак, когда-то друг Гориопифа, а теперь его враг. Мирак согласился с войском и вызвался съездить со своими людьми в Пантикапей. Ему хотелось укрепить свое положение, лучше вооружить своих людей, подчинить себе прочие роды. Но "ястребы" сразу разгадали его тайные намерения и заявили, что, если их люди не будут включены в состав посольства, они образуют отдельный отряд и уйдут из войска. То же заявили и крестьяне, несмотря на оскорбительные выкрики "царских сколотов", что смотрели на пахарей свысока.
   Мирак скрепя сердце принужден был согласиться и принять в число послов представителей от каждого рода.
   Старшим князем-воеводой на время отсутствия Мирака остался молодой еще Андирак. Посольство, не теряя времени, направилось к границам Боспора.
   2
   Посланники степной Скифии явились в пантикапейский акрополь с достоинством и медлительностью. Впереди шел чернобородый князь Мирак, одну руку положив на сердце, а другой придерживая меч. Накануне, по прибытии в столицу рабского царства, он учил своих спутников, как надо вести себя во время царского приема.
   Но встреча получилась совсем не такой торжественной, как того хотел князь.
   При виде "рабского царя" и его соратников, уже восславленных народной молвой, горячие "ястребы" и дружные пахари подняли оружие над головами и неожиданно для Мирака огласили своды дворца оглушительными криками:
   - Папай!.. Папай!..
   Нарушая порядок, пахари кинулись к Танаю, стоявшему рядом с царем, окружили его и, отведя в сторону, принялись обнимать. С удивлением и гордостью ощупывали на нем красивую одежду и дорогое оружие. Наперебой спешили сообщить ему, что отец его, старый Данзой, жив и молится за него богам, а сын ждет отца с подарками из Пантикапея.
   В избытке чувств Танай утирал слезы рукавом и поочередно целовался со всеми одноплеменниками, бывшими раньше в его дружине.
   - Ох, как уважили меня! Сколько радости привезли! - говорил он.
   - Не только привезли, но за радостью приехали! У вас хотим радости занять - вы победили!
   - Слава царю Савмаку! - крикнул кто-то, его дружно поддержали.
   Далеко за акрополем слышались эти мощные выкрики. Многие из бывших рабов-скифов тут же решили присоединиться к послам и вернуться с ними на родину.
   - Одна цель у вас,- говорил Мирак, кланяясь Савмаку.- Освободить земли отцов наших от власти чужеземцев. Выгнать понтийские рати, казнить изменников. И эллинов херсонесских пощупать как следует.
   - Это хорошо. Общее дело у нас против эллинов и понтийцев,растроганно отвечал Савмак, взволнованный этой встречей.- Если мы, боспоряне, соединимся со всей Тавридой, нам не страшен и сам Митридат! Поможем вам, чем сумеем, а вы нам! Вернем народу его вольности и земли, будем жить свободно, как прадеды наши жили!
   - Одно плохо,- вел свою линию Мирак, оглаживая шелковистую черную бороду,- оружия у нас маловато. Воевать нечем, один палки да луки самодельные. А у понтийцев, да и у наших, что врагу служат,- панцири и мечи стальные!
   - Дело поправимое. Оружия у нас достаточно. Мало будет - накуем! Много на Боспоре кузниц и оружейных мастерских!
   Крестьянские ходоки сгрудились в углу вокруг Таная, спешили высказать ему всё. С жадностью вслушивались в его спокойную, размеренную речь.
   - Слушай, Танай, - говорили они, оглядываясь назад,- закабалили нас понтийцы, весь хлеб забрали! Теперь херсонесцы у нас хозяевами стали - поля меряют, налоги накладывают непосильные. Непокорных в железы одели. Гориопиф и Дуланак, как псы лютые, бунтарей разыскивают. Многие деревни спалили, так же как Оргокены. Поедем с нами, нет у нас настоящего воеводы!
   - Степняки же,- добавляли другие,- хоть мы и в одной рати с ними, по-прежнему считают нас своими слугами. Если Мирак и другие князья власть захватят, то едва ли дадут свободу крестьянину. Они мечтают подмять нас под себя, как это раньше было. Надо просить царя Савмака помочь нам вернуть свою свободу! Рабами не хотим быть ни у понтийцев, ни у Дуланака, ни у Мирака!
   - Довольно, Танай, чужому делу служить. Хватит воевод у Савмака и без тебя. Иди в свое племя, иначе худо будет пахарям. Оседлают нас...
   Все эти вести и разговоры не были новостью для Таная, он хорошо представлял, какие силы действуют сейчас в Скифии. Он хмурился. Старые друзья-соратники видели при этом, сколько морщин прибавилось на его лице, теперь он даже отдаленно не напоминая того молодого мужа, с которым когда-то встретился в Оргокенах Фарзой. Острый блеск его глаз и колючие подстриженные усы придавали ему вид суровой уверенности в себе и решительности, даже жесткости, понятных у человека, прошедшего сквозь строй тяжелых испытаний и битв.
   Он отвечал не спеша и просил соплеменников сохранять выдержку, не забывая, что они послы народа, от которых зависит успех всего дела.
   3
   Напрасно пытался Фарзой утопить в вине обуревавшие его сомнения и колебания. Хмель не брал его и не веселил. С каждым глотком князь все более мрачнел, хмурился и чувствовал все большее раздражение. С прибытием скифского посольства на него пахнуло ветром родных мест. Он почувствовал было прежний задор и даже желание поспешить туда, где борются его сородичи, вмешаться в борьбу, отомстить Диофанту и Гориопифу, защитить род свой. Но усилием воли погасил эту вспышку.
   О, как он мечтал об освобождении и мести, сидя за веслом! И вот освобождение пришло. Но какое! Не сам он разорвал узы позорного плена, его вызволил Пифодор, человек, которого он считал раньше своим слугой, полушутом. Теперь он ему должен быть вечно благодарен, хотя тот и не просит ничего. А в Скифии живет Табана, ранее тронувшая его сердце, но теперь неприятная ему, нежеланная. Она хотела выкупить его из плена. Тогда как его, князя, мог бы выкупить лишь сам царь! Стать же должником у агарской красивой вдовы было бы непереносимым унижением.
   Самолюбивый, гордый князь испытывал не передаваемое словами душевное томление. И еще раз дал себе слово не встречаться с послами. Он решил отпроситься у Савмака на это время куда-нибудь за город. Но молодой царь не разрешил уехать, мягко разъяснив ему:
   - Сам пойми, князь: если тебя не окажется в городе, что подумают послы? Скажут, что я прячу их славного князя, не хочу домой отпустить. Может, даже неволю его. А?.. Что я отвечу им на это?
   Однако Фарзою удалось избежать присутствия на посольском приеме. Он увязался за Атамазом, который с отрядом конницы объезжал побережье залива, опасаясь высадки вражеских войск.
   Танай хорошо разбирался в душевных борениях Фарзоя. Но был глубоко убежден, что именно Фарзой, прошедший школу эллинской учености, а потом жестокую выучку понтийского рабства, мог бы стать во главе степных племен и повести их против сильного врага. От сородичей он узнал о несогласии между князьями, о стремлении Мирака все взять в свои руки.
   - Не верю я этому чернобородому,- шепнул он царю, кивнув незаметно на Мирака, садившегося за пиршественный стол.- Да и не пойдет за ним народ. А Фарзой хоть в горяч, а народ любит его. Вся степь поет песни о таких богатырях, как Раданфир, Омпсалак, Калак и Фарзой! Но все они погибли, кроме, Фарзоя. Бели он появится в степях, за ним пойдут и степняки и крестьяне. Лучшего главаря для народной войны не найти нам!
   - Не хочет он.
   - Хочет, великий государь, да признаться ему в этом трудно. Думаю, завтра он сам будет просить тебя послать его в Скифию...
   Пир, устроенный в честь послов, был в полном разгаре. Акрополь, столь чопорный при Спартокидах, теперь превратился в веселый муравейник. Люди пили, ели, хохотали, распевали удалые песни, пробовали плясать воинственные танцы.
   Синдида, оставленная царем на своей должности в храме Афродиты Пандемос, явилась сюда с двадцатью девицами и была встречена веселыми криками. Зенон и Оронт, приглашенные на пир ,также приветствовали старую знакомую.
   Воины, бывшие рабы, свободные, что принесли клятву верности Савмаку, пелаты из деревни - все сидели на равных правах за столами и пировали, непринужденно поглядывая на остальных гостей и на своего небывалого рабского царя. Гребцы и пираты с "Арголиды" и "Евпатории" также оказались здесь. Они угощали вином танцовщиц, "козочек Синдиды", как их называли в городе.
   Позже других подъехали верхом на степных конях Пастух, суровый вождь сельских рабов, и Абраг, устроитель жизни освобожденной деревни. Они слезли с седел и, привязав лошадей к коновязям, не спеша прошли между столами, за которыми шло веселое пиршество.
   - Вижу, вижу начало роскоши и расточительства! - тоном пророка вещал Пастух, осуждающе вглядываясь в веселых людей, одетых в непривычно новые, разноцветные одежды.
   Были тут и коричневые гиматии, и красные хламиды, наброшенные поверх голого тела. Скифские замшевые кафтаны и шаровары чередовались с просторными, небрежно надетыми хитонами. Из-под дорогих накидок выглядывали руки с вздутыми суставами, скрюченными пальцами и ороговелыми ладонями. Островерхие колпаки не всегда прикрывали нечесаные и немытые волосы. Ибо далеко не все освобожденные от рабства догадались, что им следует после кровавой бани посетить обыкновенную баню, где можно смыть всю грязь и паразитов, годами разъедавших тело.
   - О великий и единый бог! - обращал Пастух к Абрагу свое испещренное морщинами, длинное, как бы лошадиное, лицо.- Смотри, друг, здесь еды так много, что пахарям нужно месяцы питаться одним ячменным хлебом и водою, чтобы накопить столько запасов!
   - Всем хватит,- спокойно отвечал Абраг,- ибо земля родит куда больше, чем это требуется живущим на ней людям.
   - Это плохо! Это плохо, брат мой! Мы сделаем так, чтобы крестьяне сеяли хлеб лишь на прокорм себе и своим семьям. Тогда им не придется излишне трудиться на полях. И не будет обжорства и роскоши. Скажи - зачем рабам вот эти дорогие ткани?.. Нужно заставить каждую семью в городе ткать холст и в него одеваться. И в деревне тоже. Тогда не будет торговли, не будет и торговцев, не будет богатых и бедных, минует и нужда в рабах и рабском труде. Все должны трудиться на полях, одинаково есть и пить, в одно одеваться. Я скажу об этом Савмаку! Когда перед царским столом, накрытым белой с краевыми цветами скатертью, уставленным золотой и серебряной посудой, предстали два бедно одетых воина, то вначале их не узнали.
   - Эй, добрые люди! - обратился к ним Лайонак.- Столов много, кроме царского. Поклонитесь царю и садитесь с той артелью, какая вам по душе. Ешьте и пейте! Наш царь щедр и великодушен! А перед столом его не стойте, не загораживайте свет!
   Савмак узнал пришедших, поспешно встал из-за стола и, подойдя к гостям, с улыбкой дружбы обнял каждого и поцеловал в губы. Казалось странным, что царь с золотой диадемой на голове, одетый в золототканый хитон, обнимает заросших бородами, запыленных воинов, похожих больше на разбойников из степи, нежели на грозных воевод, какими они были на деле.
   Обоих гостей усадили на почетные места и по скифскому обычаю подали им сразу по две чаши вина, придвинули к ним продолговатые серебряные блюда с зажаренными курами, свиными ребрами в капусте, колодными заливными рыбами и золотистые, еще горячие хлебцы.
   - Вы опоздали немного на пир в честь послов сколотских. Поэтому подкрепитесь питьем и пищей после долгого пути. Вы здесь такие же хозяева, как и каждый из нас.
   На эти слова Савмака Пастух ответил невнятным мычанием и вопрошающим взглядом. Он словно хотел проникнуть в душу нарядного и чистого рабского вожака, что подражает во внешности своей тем царям, которые держали народ в рабстве и голоде.
   Лайонак сдержанно улыбнулся, видя, как Пастух со строгим лицом разломил белый хлебец и, понюхав его мякиш, сказал:
   - Когда готовят такую белую муку, то получается ее в три раза меньше, чем верна. Две трети - отрубей. Кто же будет есть отруби?.. Не лучше ли делать простой размол и не приучать людей к дорогому белому хлебу? Ведь единый бог учит смирению, благословляет страждущих, милостив к алчущим. Не отвернется ли он от нас, если мы будем обжираться подобно богачам прошлого и напялим на трудовые плечи вот эти ризы?
   Савмак услыхал эти слова и немедленно ответил с дружеской улыбкой:
   - О мудрый брат Пастух! Народ хочет жить по-человечески, ибо он теперь хозяин земли! Он хочет съесть вкусный кусок и одеться по-праздничному!
   Абраг слушал разговоры пирующих с невозмутимым видом, продолжая обгладывать кости уже второй курицы. Толкнул локтем Пастуха.
   - Чего ты? - спросил тот.
   - Прекрати, брат, свои речи, ибо многого ты не понимаешь. A потом - есть царь, избранный народом! Умный и ученый! Он знает лучше нас с тобою, что должен есть и надевать на плечи освобожденный раб.
   Абраг был человеком, который сумел найти доступ к сердцу Пастуха. Последний всегда прислушивался к его суждениям, и хотя часто спорил, но следовал его советам безоговорочно.
   Савмак мигнул Бунаку, тот подскочил, склонился к царю.
   - Видишь, сколь бедны наряды Пастуха и Абрага,- прошептал царь, дыша горячим винным паром,- они все еще носят те лохмотья, к который привыкли в рабстве и нищете. Прошло это. Надо менять и одежды. Вынеси им от меня подарок, сам подбери одежду и красивое оружие. И скажешь: царь, мол, жалует вас из своего запаса. Да и послам готовь дары, подобающие их званию.
   - Понял, сейчас сделаю все, что надо!
   Танец, в котором участвовали не только иеродулы из храма Афродиты Пандемос, но и все желающие, закончился под одобрительные крики гостей. Танцовщиц и танцоров одарили браслетами, ожерельями из египетского стекла, красивыми накидками, плащами.
   Савмак и его друзья, возбужденные вином и веселым обществом, громко разговаривали, шутили. Лайонак и Бунак рассказывали царю что-то смешное, тот кивал головой, и все трое громко смеялись. Гости видели, что новые хозяева царства сильны, уравновешенны и уверены в себе. Они держали в руках ключи от Боспора и его судьбы, и едва ли кто мог рассчитывать вырвать из их рук власть, как бы могуч он ни был. Новые хозяева Боспора опирались на тысячи восставших рабов. Последние верили в своего даря и смотрели на него с надеждой и гордостью.
   - У нас будет скоро свой флот! - возглашал во весь голос Пифодор, размахивая позолоченным рогом для питья.- Мы отберем корабли у Фанагории и будем угрожать самому Понту!..
   - Этот пират,- заметил Лайонак, склонясь к царю,- болтун и бродяга, но человек легкой души и имеет мужественное сердце. Он хороший товарищ.
   Савмак улыбнулся. Он смотрел на девушек, что опять танцевали между столами, размахивая кисейными покрывалами в такт ударам гонга. Ему показалось, что они совсем не касаются ногами пола, а летят по воздуху, подобно морским чайкам. С неожиданной грустью он вздохнул в подставил чашу под струю хиосского вина.
   Пастух и Абраг, получив целый ворох одежды, блестящих доспехов и оружия, кланялись Савмаку, смущенные и озадаченные.
   - Куда мне столько одежды? - недоумевал Пастух.- Я одет тепло, другого мне не надо!
   - Теперь ты воевода царский, а не волопас,- рассмеялся в ответ Лайонак.- Я вот тоже конюх и привык спать в конюшне. Но теперь стал царским военачальником, как и ты. Значит, мы должны одеваться достойно своего, звания, чтобы не позорить царя. Не упрямься, брат. Снимай свои лохмотья и шкуры! Звери и те линяют весною, а осенью одеваются в пушистую шерсть. Для нас, чабанов и конюхов, наступила весна! Значит, меняй старую шубу на новый наряд!