Страница:
Вчера часа 4 прогуляли с Геной по вечерней Москве. Пожалуй, он действительно талантлив, но, не дай бог, решит за мной ухаживать. Тогда я пропала и пропала моя киношная карьера. Он замечательный, и я к нему чудесно отношусь, как к другу. Но как только почуяла, что отношения грозят перейти в какую-то новую стадию, насторожилась, и даже появилась неприязнь. Хотя, может быть, он просто очень интеллигентный человек и такое поведение его обычный способ общения с девушками. Придерживал меня за локоть, когда мы переходили дорогу, грел мои руки в своих, а на прощение (он меня проводил до подъезда) поцеловал ручку. Все это замечательно, но я боюсь симпатии не дружеской, а мужской. Он предложил мне сегодня поехать к нему домой, в гости. А у меня болезненная реакция на такие предложения, возможно, обычные слова, почему бы не у меня, на улице холодно. Но, наверное, это я такая, вижу во всем покушение на свою независимость. После такого интенсивного общения мне надо от человека отдохнуть.
Поняла. Надо даже наедине с собой считать, что все у меня замечательно. Никаких самоанализов и разборок. Все у меня ОК, и я думаю, что все у меня ОК. Это очевидно, и иначе быть не может.
Нет, нет, нет. Погибаю. Слишком слабая. Не сдать зачеты, не сдать экзамены, не прочитано ни одной книги ни по одному предмету. Прости, Господи, меня, грешную.
А что ты собственно изощряешься? Тебя же нет, ты мертвец. А мертвецы не чувствуют, не переживают, не мучаются. Молчи.
Я должна быть спокойной, уверенной в себе, легкой в общении, обаятельной и приветливой.
Я должна много читать, писать, думать, учиться.
Я должна преодолеть скованность.
Я должна быть только собой.
Я буду такой, какой желаю быть.
Была на концерте в клубе МВД. Но все, что там было, мне показалось чушью, по сравнению с голосом Наташи. Я влюбилась в ее талант. Я растворяюсь в ее голосе. Ей ужасно приятно слушать комплименты. С уверенностью в своих силах в ней уживаются безумная скованность и сомнения. Как и у меня. На концерте она не пела. Перетрусила. К тому же кто-то из организаторов стал наезжать, что хватит молодых. Но, конечно, если бы она захотела, то пела бы. Главным административным лицом был ее знакомый концертмейстер. Он аккомпанировал большинству исполнителей и делал это великолепно. О чем я ему и доложила. После концерта сказала, что лучшее, что было здесь – его игра. Льстила только отчасти. Действительно, у солистов Большого много штампов, и халтурят они прилично. Еще сильное впечатление произвел Лановой. Со своей несколько барственной манерой держаться и подавать себя говорил о Максаковой, которой был посвящен вечер, кризисе культуры. Из этих его слов больше импонировало не то, что он говорил о несовершенстве современного мира и развратном Арбате, а то, как он преподносит свое актерство, свое умение быть раскованным и импозантным. Великолепный мужчина. Очень лестно, что когда-то в июле, в буфете универа я с ним сидела за одним столиком, слушала его с К. побасенки и млела от всего этого.
Кусочек спектакля «Князь Серебряный» Малого удручает. Может, кое-где и есть правда, но цельность смазывается фальшивыми нотками, не дотягивают до прозрений или хотя бы гармонического звучания.
Но Наташа – прелесть! Я сказала ей, что обожаю ее. Теперь да. Голос уникальнейший. С ходу берет очень низкие ноты. Диапазон большу-у-щий! Она не вписывается в рамки привычных традиций, разграничений на определенные типы. Ее дар прорывает все условности. И просто это ни на что не похоже. Это явление!
Сегодня после концерта шли по Лубянке к метро. Впереди мы с Наташей под руку, за нами мужчины. Концертмейстер, Райков – солист Большого, еще какие-то музыкальные профессионалы. Приятно. Александров (конц.) сделал «реверанс», говорит: у Вас, наверное, тонкая душа. Люблю так. Наташу люблю и всю эту творческую элитную атмосферу. Хо-чу ту-да!
Я думаю, не могут же абсолютно все прикалываться надо мной. Кто-то искренен. А может, даже многие. По крайней мере, очень хочется верить, что ко мне действительно относятся серьезно. Но опять тут же сомнения – вдруг подшучивают? Но, по большому счету, – надеюсь, уверена просто. В конце концов, если как-то держаться особенно, все остальные тоже поверят, что я действительно такая. Изящная, тонкая, талантливая и приятная.
23.10. Санкт-Петербург. Я обожаю Вашу милость. Величество светлых очей. Вчера на колоннаде Исаакия в шляпке, пальто силуэта принцесса, изящная и хрупкая, стояла и удивленно смотрела на городскую панораму. Рамка северной столицы – от Невы до кромки хмурых туч. Тысячи дней, тысячи моих сомнений и восторгов проносились мимо хаотично. Я созерцала неведомое в городе и в себе.
Я была также на Марсовом поле. С севера начал дуть ветер, я шла и шелестела сухими листьями. Тоненькая тропиночка по берегу речки. Я смотрела на воду, на мостики, по правую и левую сторону от меня. Город такой изумленный, но такой же барственный. Ему были непривычны мои чувства. Конечно, он привык к восторгам и преклонению перед его гениальностью. Но я коснулась его ладони, я подула на его веки и улыбалась счастливо, потому что мне не нужны были его ответы. Я растворялась в холодном ветре, настроении созерцательности и красоты надвигающегося вечера. Я сидела на скамейке, смотрела на речку, за спиной стояла судьба и смотрела так же. И так невозмутимо, невозможно легко. И царственная осанка моей души захотела попасть в историю и становилась самочувствием идеала. Я думала: вот это то, чего искала, о чем страдала и пыталась вернуть в сердце искусственными методами. Вот мое настоящее, грустное, счастливое и самое главное. И ничего не было ложного во мне. И я была распахнута Питеру, как Господу. И его недоумение вполне объяснимо. Я шла по Марсову полю. Утки. Изумрудные перья есть и у самочек. Когда они встряхивают крыльями, появляются эти яркие вздохи. Но снова потом серая, невзрачная, тихонькая. Чайки запричитали. Чайки и вороны носились над рекой в немыслимо странных, одним им ведомых воздушных путях, они пересекались под разными углами. Чайка падала вниз, ворона вверх взмывала…
24.10. Невский, Фонтанная набережная, улица Кленовая. Скверик с замерзшими как-то по-особенному листьями. В киоске продаются пирожные с шоколадной глазурью. Соблазн купить был велик. Но у меня осталось 80 рублей. Не стала. Скамейки белые. Солнечно и морозно. Но это лучше, чем вчерашний ветрище. Проходила скверик у Русского музея, вспомнила Йорика. Я знаю, что надо записывать все, что приходит в голову в данный момент, все ассоциации и мелочи, все наблюдения и чувства. Это сейчас кажется мелочью, позже будет звучать картиной впечатлений и довольно точно отражать мой настрой сейчас.
Итальянская улица. Театр Комиссаржевской. Солнце бьет в лицо. В строгом переулке совсем спокойно. Ни дуновения. Я вспоминаю март, капает с крыш. По-весеннему – лужи. Но приближается ноябрь, и я осознаю, что забытье мое непродолжительно. Вспоминаю Москву и чувствую, как сильна моя любовь к ней. Но Питер дорог по-особенному. Затрагивает этот город во мне какие-то глубинные струны, заставляет звучать их так трогательно и мудро. И такой день язвительно колкий, ослепительно невинный и хрупкий, что хочется посвятить ему душу. Хочется хрустальное звучание замерзших луж и сухой смешок листьев одухотворить и остаться в этом мире их музой, их певцом.
Сейчас сижу и записываю все это в Русском музее. Массивный и одновременно элегантный диванчик, двухсторонний, обитый красным, истертым уже бархатом. Меня окружают античные и средневековые сюжеты. Сочные смелые краски. Самоуспокоение гигантов. Красота их не в реалистичности изображения, а в масштабности и величавости. В осознании себя величиной.
Во мне постоянно возникают новые чувства, новые образы, ассоциации. Часто трудно объяснить словами логически. В словах мысль и чувство разъединены. Через образ легче.
Наслаждение этим великолепным городом и самочувствие выздоравливающего человека. Питеротерапия. Ранки затягиваются, сердце уже не так тревожно, и мучительность моих сомнений уже не так остра, я все чаще забываю о них, им нет места в этом мире.
26.10. Мой несостоявшийся режиссер. Как ты обидел меня сегодня. По телефону сказал нелепость. Поняла, что так невыносимо трудно быть понятой. Что не понимает он меня совсем. Так грубо вдруг. Так больно на душе. И я написала стихотворение. Как всегда пророческое. Я сказала ему что все, что с нами происходит, наши отношения – пампукская хрюря. Он обиделся, наверное, воспринял, как пошлость. Но как далека любая вульгарность от моей наиошизительнейшей, наигениальнейшей образной системы. Да, собственно, он мне пока никто. Везде – несостоявшееся. Никогда не получается творческого общения. За мной начинают приударять – и все летит к чертям. Никаких перспектив не остается, потому что я всегда разделяю личное и профи. Чтобы испытывать к человеку и любовь, и чувство творческого уважения – такого еще не было. Нет, даже не так. Я могу уважать и обожать его работы, но сотрудничество уже невозможно. Меня начинают воспринимать как женщину. И в первую очередь, как желанную женщину. Это чудесно. Это приятно. Но это не то. Я уже отчаялась найти что-то, кого-то, чтобы не разделять эти понятия, а любить и быть коллегами – что может быть лучше? Я испытываю неловкость от несовпадения чувств. Сколько во мне странностей. Не встречала еще человека, который бы выдержал мои неожиданности и бзики. Я думала, Гена – особенный, независимая личность. Может, и независимая, и свободная, но, видимо, не моя. Так обидно его непонимание. Объясняться не хочется. Я ему нравлюсь, возможно, действительно, и сильно. Самое гадкое, что он и у меня вызывает определенные чувства. Даже и не влюбленность. Страсть, скорее. Не надо путать. Не все умеют различать и подменяют желание и нежность высокими словами о высоких отношениях. Это дурно. Зачем удивляться, что так много разочарований. …
Питер был чудом перевоплощения. Я летала. Лечилась. 3 дня тишины и души. Вспоминаю как одно из лучших самочувствий жизни. Такого удивительно цельного счастливо-глубокого проникновения в саму себя и свое лучшее давно не испытывала. Наслаждалась покоем и искренностью жизни. Величина дней не мнимая, а живая, осязаемая. Лицо мое сияло солнцем. Но одна, хоть и не одинока. Не – но, а пусть так и будет, потому что поняла, найти близкую кровную душу так трудно. Даже самые родные, чудесные, замечательные люди часто не чувствуют меня, как хотелось бы. Только сама себя утешаю, и согревает мысль об избранности, потому что верю в себя и свою звезду. Пусть ее порой закрывают тучи, и кажется, нет просвета и все кончено, но я же верю и знаю – я останусь. Хотя бы в строчке…
27.10. Безумно жалею, что не была вчера на Никулине. А. говорит: он был в ударе, очень хорошо говорил. Разбирал критические статьи на Штайна, еще какие-то интересные темы.
Капустник имел успех. Он даже повысил авторитет нашего отделения в глазах факультета. Оказывается, раньше нас всерьез не воспринимали: какие-то там театроведы на липовых правах. Странно. Теперь наши девушки готовят что-то на день рождения Г. Говорят, он мне звонил, искал меня по поводу моей работы. Какие-то претензии, наверное. Боюсь его. Наверное, острослов, если что не по нему. На прошлом занятии худ. критики принес торт, они устроили чаепитие. Очень мило получилось и весело. Тоже пожалела, что не попала. Хотя нельзя угнаться за всем, в это время я наслаждалась Питером. Питер, чужбина моя обожаемая.
Начинаю привыкать к Гене. К его звонкам. Но боюсь встречи. Отношения все глубже. Плохо. Совсем теряю голову. Ведь не нужен он мне. Ну, уважаю его. Но ведь мало этого. Если расслаблюсь, то или, очень быстро прогорев в страсти, отношения сойдут на нет, или попаду в зависимость и буду мучиться этим. Слабая. Не хватало еще, чтобы он серьезно мной увлекся. Но все идет, видимо, к этому. На возможности сняться в его фильме я уже поставила крест. Он, хоть и говорит, что я должна там быть, да еще со стихами, не выйдет ничего. Он смотрит на меня совсем другими глазами. Он уже не может отвлечься от меня – женщины, которую он хочет, и воспринимать меня как режиссер – актрису. Не может, черт возьми. И опять пролетела моя кинокарьера. Эти режиссеры несносны.
28.10. Неужели нет ничего, что можно было бы назвать настоящим в отношениях между мужчиной и женщиной? Я устала от потерь, от надежд и разочарований, от обожания и преклонения, которые на деле оказываются мимолетностью, пустотой. Я уже не знаю, чему верить, столько вокруг несостоявшегося. Кажется, вот, действительно, искреннее чувство, а выходит – банальность порыва, ослепление первого взгляда и горение крови. Не верю, не верю, тысячи раз не верю в мужские восторги и любование. Устала. С моим темпераментом трудно строить из себя недотрогу, но, видимо, это суждено. Пусть. Не то, чтобы плохо, разочарование в мужчинах как в независимо существующей разновидности. Каждый раз кажется – настоящее у него. Сколько можно фальшивить или не рассчитывать своих чувств. Конечно, от меня многое зависит. Я – эгоистична, высокомерна и тщеславна. Но, черт возьми, я же живая.
Интересно, что дальше с Геной. Он сегодня не позвонил, и вчера вечером тоже нет. Первоначальное деловое предложение о фильме, скорее всего, им забыто. Так всегда.
Но я же сильная, вновь и вновь говорю себе. Я-то талант и пребольшущий. Не так, так эдак, вырвусь, промчусь и останусь собой. Стану лучше. Стану мастером.
Слава – для меня. Хоть страшно так самоупоенно талдычить. Yes, Miss Ellen, you are pretty women and talented person. I very hope so.
Несмотря ни на что, хорошо и уютно. Вот уж не знаю, отчего. От апофигея до Апулея. Золотой осел сумерек восточных сжевал солнце. Ниточка звезд на шее. Шикарная, непревзойденная, абрикосом пахнет и тишиной ночь. Читаю, как сказку о влюбленных, теряющих и находящих друг друга в какие-то минуты. Только начинаешь привязываться к кому-то, как он непременно решит, что рассентиментальничал-ся и «закрутит гайки». Грусть, молчи. Молчите, попугаи тропиков, не выучивайте глупостей урбанистических, оставайтесь неграмотными чудаками. Капельки росы разминулись с памятью. Не знаю, чего ждать и кому верить. Так и выходит, кроме себя – никого рядом. И не с кем по душам. Да и ни к чему мне, наверное, откровения.
Я изумляюсь Мандельштаму. Его поздние стихи – чудо трагического миросозерцания, ностальгия по своей прошлой душе и постоянное желание чего-то запредельного и одновременно мажор живых чувств, желаний, страстей. Бездонность себя и радость от осознания себя. Он осязает вещный мир ритмом и глубиной понимания разного. Он, словно четки, перебирает самочувствия веков и одинаково легко держится с античностью, средневековьем и современностью, но он бесконечно не здесь, отсутствует во времени своего настоящего, становясь достоянием Вселенной.
29.10. Крылья вырастают. Такая одухотворенность. Хочется многого и верится во многое. О плохом думать не получается, кажется все доступным и выполнимым. Какой-то новый уровень жизни. Настраиваюсь на благополучие. Зачеты, экзамены – уже скоро, но, может, как-нибудь пронесет? Страшно все же. Но моя легкомысленность бесконечна. Я всегда так любила лиловые сумерки лиц. Зимние розы простуды. Дыхание разлинованной зари ресницы распушило.
Швейцария, Франция… Ливерпуль. Лиловый свет от моей истомы. Слава – огонечек в ночи. Ничегошеньки вокруг, только я и ты. Появится человек, для которого я буду много значить. Он украсит меня своими чувствами и красивыми вещами. Но это не будет сделкой. Все как-то само собой. Мне же этого так хочется. Пора бы. Простите, покровители, бестактность. Но я же догадываюсь о ваших планах, я так устала одиночество называть судьбой, и так хочется, чтобы носили на руках и хотели. Еще мне нужно появляться в обществе с замечательным человеком. Мне гулко от звени счастья.
Как тесно переплетаются во мне низменное и возвышенное, мелкое и масштаб личности. Я часто зацикливаюсь на каких-то мелочах бытовых. Вещный мир преследует ограничениями. Мужчинам легче быть гениями. Они могут не думать о внешности и все равно иметь успех. Им это прощается, а иногда и поощряется подобная небрежность. Совсем иначе с женщинами. Даже если ты выдающийся талант, обязана всегда держать внешнюю форму. Больше того, чем лучше, тем выразительней и эффектней ты должна выглядеть. Требуется внешность. Тут какие-то сформировавшиеся стандарты. Ничего не поделаешь!
Античная литература. Речи греков. Мои глаза цвета тучи. Тихо, тихо, тоже музыка. Напустите на людей запахи роз, пусть их преследуют повсюду. Дуновение веселое. Любовь к театру.
1.11. Вот уже шестой день не звонит Гена. Я тоже не хочу первой звонить. Может быть, глупо. Но пусть так. Эти проклятые мужчины. Как же мне надоело прогорать. Все бессмысленно. Только в стихах оправдание страстей.
Звонил Г. вчера. Сказал, что моя работа хорошая, мне нужно сохранить свою неповторимость и развиваться в этом условно лирическом направлении мысли. Из замечаний только – элемент критического, более, наверное, аналитического подхода. Не в смысле стилистики, а жанра. Он очень деликатен. Я несколько тушевалась в разговоре с ним, ляпнула ряд глупостей. Но, думаю, это не так безумно ужасно.
Посоветовал мне заниматься драматургией Блока и Цветаевой. Во втором семестре нужно будет сдавать театроведческое исследование, может быть, я действительно буду работать с драмами кого-нибудь из поэтов Серебряного века.
В конце разговора еще раз повторил, что работа моя ему понравилась и мне не надо стесняться. Мои постоянные сомнения мешают просто радоваться этому известию, возникают вопросы. И я снова думаю: когда же настоящее? Чего добиваюсь и к чему стремлюсь?
Насколько Г. искренен? Хотя я уверена в его чутье на хорошее, умении отличать перспективность, дар от банального следования традиции и внешней «правильности». Я знаю, что много значу и пишу хорошо. И рано или поздно это должно быть оценено. Я знаю. Но если бы не сомневалась, скорее всего, ничего бы у меня не получилось. Противоречия же стимулируют, подталкивают к поиску нового.
2.11. Наполняюсь все большей уверенностью в своих силах, самомнением: раздуваюсь, как воздушный шарик, сознанием собственной значимости, а устойчивый комплекс выступления перед публикой не семинарских занятиях преодолеть не могу. Но, что лучше, обретаю необходимую долю равнодушия к окружению. Это как бы защитная реакция. С людьми, симпатизирующими мне, чувствую себя раскованно, людей, которые вызывают у меня стеснение, стараюсь игнорировать. Может, не совсем правильная тактика.
Сегодня М. читала первую лекцию. Заметно смущалась и была очень взволнована. Про Ибсена. В целом – неплохо. Довольно средний уровень, а для первого раза даже отлично. Был Г., предложил прочитать работу, которая у него, но вначале стали говорить о других вещах и так проболтали все полтора часа. Чем дальше шло время, тем больше я чувствовала зажатость, просто чертовщина. Робела, мучилась и, в конце концов, решила, что читать не буду, но, слава богу, не хватило времени. Хотя позже я могла бы остаться и прочитать, занятий больше не было. Многие остались, но я сказала, что тороплюсь и Good bye! Никак не могу перехватить Г., чтобы поговорить наедине. Во-первых, я бы хотела с его помощью показать работу ребятам из Щуки, во-вторых, мне просто было бы интересно услышать более подробные отзывы и поговорить о разном, почувствовать себя раскрепощенной.
Прочитала вчера Цветаевское «Приключение». Не понравилось. Во втором действии есть ряд тонких пронзительных моментов. Хрупкая поэтическая ткань осязаема, и какие-то даже запредельные дали открываются порой в целом. Мне кажется, нет интенсивности душевного переживания, как всегда у нее, не хватает плавности переходов, мне показалось, не произошло цельного всеохватного импульса, действия в пространстве и во времени.
Где-то в подсознании намеки на будущую пьесу. Но что, где, когда – ничего не знаю и не задумываюсь пока. Сейчас так много вокруг меня драматического материала прошлого и совсем нет современности. Наглое желание возродить жанр, а если совсем безумно – искусство. Конечно, не одна. Хотелось бы видеть вокруг себя самобытных талантливых замечательных людей. Всех видов искусства. Хотелось бы того, что получилось в начале века в кругах творческой интеллигенции – века дарований. Алмазного века искусства. Художники, поэты, артисты, музыканты – все вместе и каждый – неповторимость. И эта атмосфера поиска, игры и души олицетворяла бы совсем новую эру жизни. Пусть утопично. Но «…поэты – это не профессия, а нация грядущих лет».
Боже, какое навязчивое желание заниматься театром, быть в театральной среде своей. Писать, общаться, учиться. Пережить бы зачетную сессию. Всегда есть какое-то препятствие, мешающее наслаждаться жизнью. У каждого в меру его развития. Я так люблю творчество, поэзию, музыку. Я так уважаю С. К. Мне нравится флиртовать, производить впечатление, покорять мужчин и их отталкивать. Мне хочется любви безумной, огромной и красивой. Мне чудесно от меня – таланта, от меня – перспективы. Мне надоело ждать судьбы. Я знаю, она меня не покинет. Мне стыдно упиваться своими лучшими качествами. Мне гордо оттого, что я – есть. Меня не погубят будни, я выдержу клевету и мрак. И стану первой. Только так.
3.11. Вот взяла и встретилась с Б. Я, наверное, чудовище. Я ни-че-го к нему не испытываю. Даже более того, есть чувство неприязни. Он мне не нужен. Какая я мерзкая. Но он озабочен сексом. Отталкивает это. На Тверской сегодня у нас взяли интервью для передачи «Тема», как мы относимся к свободной любви. Конечно, спокойно. Но Б. не дал мне сказать о моем одобрении free love, а понес какую-то бодягу о желательности совмещения любви и брака. Вот уж не ожидала. Но сказал, что «любовей» может быть сколько угодно (имеется в виду количество возлюбленных). Когда меня спросили, что такое свободная любовь, я несколько растерялась и сказала что-то типа: «это каждый понимает по-своему» и «это определенные отношения между людьми, которые им нравятся». Вроде бы получилось коряво и растянуто. Но когда спросили, сколько можно любить, я подумала, выдержала паузу, как говорится, вспомнила Гр. и сказала: «Наверное, однажды». Меня взяли крупным планом и Good bye. Интересно, как я выглядела? Покажут ли нас, а если покажут, кто увидит из моих близких и знакомых. Смешно так. Впервые встретились после трехмесячной разлуки и попали как парочка в камеру. Всегда со мной что-нибудь случается.
Когда же, наконец, встречу человека, с которым будет по-настоящему легко и свободно. Чувство и творческое сотрудничество. Раскрепощение и азарт. С Б. вела себя сегодня как-то тоскливо. Свое настроение определила как невнятное, ему понравилась эта фраза. Все больше понимаю банальность отношений. А может, снова подстраховываюсь, боюсь поверить? В декабре их театр уезжает в Китай. А в апреле он может на полгода уехать в Италию сниматься в фильме. Я тоже так хочу куда-нибудь съездить. Денег у него сейчас совсем мало, может быть, снимет квартиру, но это совсем далеко, где-то в районе Отрадного. Как мне не хочется его видеть, мне трудно теперь быть раскованной. Я в нем чувствую что-то, что мешает мне полностью расслабиться и быть искренней.
4.11. Позвонил Гена. Что-то у него настроение тоскливое, не работает над фильмом. Хотел меня пригласить куда-то по своим съемочным делам, но я отказалась, сегодня проводила маму. А что касается Б., то нам действительно лучше расстаться. Честнее. Вчерашняя встреча была – хуже некуда. Показалось – совсем чужие. Столько потратила страстей и огня. И все впустую. В никуда. За что я такая несносная? Ведь, когда я не знала, что с ним, мучилась, страдала, жаждала видеть, быть вместе. И ни-че-го! Абсолютно. Глухо. Но неплохо. Свободна. Невидима и свободна, кричала Маргарита, паря над городом в ослепительной наготе. Свободна. И одинока, значит? Но что делать, если не могу притворяться? Не знаю, не знаю, не знаю, что дальше может быть, еще такие виражи поджидают…
«Надо снова научиться жить». А разве есть варианты? Ведь «ты не станешь судьбою моей». И не пробуй. «А память уже – порыв, бессмысленное перебирание фраз…». Спокойствие, маленькая леди, только спокойствие. Не думай о любви, будь ею, воплощайся в нее, оставайся собой. И не бойся показать это. Тогда все само придет, и благородство твоей души станет символом для многих.
Ну, до чего упиваюсь просто жуть. Будто раздваиваюсь. Одна – тихоня и зануда закомплексованная, другая – яркая, страстная, сильная. И это все я. Диковинно.
5.11. В штопоре. Опять не занимаюсь. В 12 встречаюсь с Геной в метро «Охотный ряд», в 17.30 там же с Б. Как все надоело, честное слово. Когда одна, ненавижу свое одиночество, когда кто-то появляется, устаю от мыслей об этом и разговоров и встреч.
«Невыразимая печаль открыла два огромных глаза, цветочная проснулась ваза и выплеснула свой хрусталь».
Гена меня привлекает, в первую очередь, как творческая индивидуальность и, как ни странно, только через это как мужчина. Я держу себя с ним корректно. Очень раскрепощенно. Мне легко и свободно. Говорю, о чем хочу. Не зажимаюсь почти. С Б. так не умею.
Мне интересно с Геной. Он мне нужен. Его рассказы о фильмах, планах, поездках, его деликатное обожание (удачная фраза). Я понимаю, что очень нравлюсь ему, привлекаю его как женщина. И он молчит, смотрит так, что все ясно, и никак не показывает, не говорит, не навязывается. Это приятно.
Поняла. Надо даже наедине с собой считать, что все у меня замечательно. Никаких самоанализов и разборок. Все у меня ОК, и я думаю, что все у меня ОК. Это очевидно, и иначе быть не может.
Нет, нет, нет. Погибаю. Слишком слабая. Не сдать зачеты, не сдать экзамены, не прочитано ни одной книги ни по одному предмету. Прости, Господи, меня, грешную.
А что ты собственно изощряешься? Тебя же нет, ты мертвец. А мертвецы не чувствуют, не переживают, не мучаются. Молчи.
Я должна быть спокойной, уверенной в себе, легкой в общении, обаятельной и приветливой.
Я должна много читать, писать, думать, учиться.
Я должна преодолеть скованность.
Я должна быть только собой.
Я буду такой, какой желаю быть.
Была на концерте в клубе МВД. Но все, что там было, мне показалось чушью, по сравнению с голосом Наташи. Я влюбилась в ее талант. Я растворяюсь в ее голосе. Ей ужасно приятно слушать комплименты. С уверенностью в своих силах в ней уживаются безумная скованность и сомнения. Как и у меня. На концерте она не пела. Перетрусила. К тому же кто-то из организаторов стал наезжать, что хватит молодых. Но, конечно, если бы она захотела, то пела бы. Главным административным лицом был ее знакомый концертмейстер. Он аккомпанировал большинству исполнителей и делал это великолепно. О чем я ему и доложила. После концерта сказала, что лучшее, что было здесь – его игра. Льстила только отчасти. Действительно, у солистов Большого много штампов, и халтурят они прилично. Еще сильное впечатление произвел Лановой. Со своей несколько барственной манерой держаться и подавать себя говорил о Максаковой, которой был посвящен вечер, кризисе культуры. Из этих его слов больше импонировало не то, что он говорил о несовершенстве современного мира и развратном Арбате, а то, как он преподносит свое актерство, свое умение быть раскованным и импозантным. Великолепный мужчина. Очень лестно, что когда-то в июле, в буфете универа я с ним сидела за одним столиком, слушала его с К. побасенки и млела от всего этого.
Кусочек спектакля «Князь Серебряный» Малого удручает. Может, кое-где и есть правда, но цельность смазывается фальшивыми нотками, не дотягивают до прозрений или хотя бы гармонического звучания.
Но Наташа – прелесть! Я сказала ей, что обожаю ее. Теперь да. Голос уникальнейший. С ходу берет очень низкие ноты. Диапазон большу-у-щий! Она не вписывается в рамки привычных традиций, разграничений на определенные типы. Ее дар прорывает все условности. И просто это ни на что не похоже. Это явление!
Сегодня после концерта шли по Лубянке к метро. Впереди мы с Наташей под руку, за нами мужчины. Концертмейстер, Райков – солист Большого, еще какие-то музыкальные профессионалы. Приятно. Александров (конц.) сделал «реверанс», говорит: у Вас, наверное, тонкая душа. Люблю так. Наташу люблю и всю эту творческую элитную атмосферу. Хо-чу ту-да!
Я думаю, не могут же абсолютно все прикалываться надо мной. Кто-то искренен. А может, даже многие. По крайней мере, очень хочется верить, что ко мне действительно относятся серьезно. Но опять тут же сомнения – вдруг подшучивают? Но, по большому счету, – надеюсь, уверена просто. В конце концов, если как-то держаться особенно, все остальные тоже поверят, что я действительно такая. Изящная, тонкая, талантливая и приятная.
23.10. Санкт-Петербург. Я обожаю Вашу милость. Величество светлых очей. Вчера на колоннаде Исаакия в шляпке, пальто силуэта принцесса, изящная и хрупкая, стояла и удивленно смотрела на городскую панораму. Рамка северной столицы – от Невы до кромки хмурых туч. Тысячи дней, тысячи моих сомнений и восторгов проносились мимо хаотично. Я созерцала неведомое в городе и в себе.
Я была также на Марсовом поле. С севера начал дуть ветер, я шла и шелестела сухими листьями. Тоненькая тропиночка по берегу речки. Я смотрела на воду, на мостики, по правую и левую сторону от меня. Город такой изумленный, но такой же барственный. Ему были непривычны мои чувства. Конечно, он привык к восторгам и преклонению перед его гениальностью. Но я коснулась его ладони, я подула на его веки и улыбалась счастливо, потому что мне не нужны были его ответы. Я растворялась в холодном ветре, настроении созерцательности и красоты надвигающегося вечера. Я сидела на скамейке, смотрела на речку, за спиной стояла судьба и смотрела так же. И так невозмутимо, невозможно легко. И царственная осанка моей души захотела попасть в историю и становилась самочувствием идеала. Я думала: вот это то, чего искала, о чем страдала и пыталась вернуть в сердце искусственными методами. Вот мое настоящее, грустное, счастливое и самое главное. И ничего не было ложного во мне. И я была распахнута Питеру, как Господу. И его недоумение вполне объяснимо. Я шла по Марсову полю. Утки. Изумрудные перья есть и у самочек. Когда они встряхивают крыльями, появляются эти яркие вздохи. Но снова потом серая, невзрачная, тихонькая. Чайки запричитали. Чайки и вороны носились над рекой в немыслимо странных, одним им ведомых воздушных путях, они пересекались под разными углами. Чайка падала вниз, ворона вверх взмывала…
24.10. Невский, Фонтанная набережная, улица Кленовая. Скверик с замерзшими как-то по-особенному листьями. В киоске продаются пирожные с шоколадной глазурью. Соблазн купить был велик. Но у меня осталось 80 рублей. Не стала. Скамейки белые. Солнечно и морозно. Но это лучше, чем вчерашний ветрище. Проходила скверик у Русского музея, вспомнила Йорика. Я знаю, что надо записывать все, что приходит в голову в данный момент, все ассоциации и мелочи, все наблюдения и чувства. Это сейчас кажется мелочью, позже будет звучать картиной впечатлений и довольно точно отражать мой настрой сейчас.
Итальянская улица. Театр Комиссаржевской. Солнце бьет в лицо. В строгом переулке совсем спокойно. Ни дуновения. Я вспоминаю март, капает с крыш. По-весеннему – лужи. Но приближается ноябрь, и я осознаю, что забытье мое непродолжительно. Вспоминаю Москву и чувствую, как сильна моя любовь к ней. Но Питер дорог по-особенному. Затрагивает этот город во мне какие-то глубинные струны, заставляет звучать их так трогательно и мудро. И такой день язвительно колкий, ослепительно невинный и хрупкий, что хочется посвятить ему душу. Хочется хрустальное звучание замерзших луж и сухой смешок листьев одухотворить и остаться в этом мире их музой, их певцом.
Сейчас сижу и записываю все это в Русском музее. Массивный и одновременно элегантный диванчик, двухсторонний, обитый красным, истертым уже бархатом. Меня окружают античные и средневековые сюжеты. Сочные смелые краски. Самоуспокоение гигантов. Красота их не в реалистичности изображения, а в масштабности и величавости. В осознании себя величиной.
Во мне постоянно возникают новые чувства, новые образы, ассоциации. Часто трудно объяснить словами логически. В словах мысль и чувство разъединены. Через образ легче.
Наслаждение этим великолепным городом и самочувствие выздоравливающего человека. Питеротерапия. Ранки затягиваются, сердце уже не так тревожно, и мучительность моих сомнений уже не так остра, я все чаще забываю о них, им нет места в этом мире.
26.10. Мой несостоявшийся режиссер. Как ты обидел меня сегодня. По телефону сказал нелепость. Поняла, что так невыносимо трудно быть понятой. Что не понимает он меня совсем. Так грубо вдруг. Так больно на душе. И я написала стихотворение. Как всегда пророческое. Я сказала ему что все, что с нами происходит, наши отношения – пампукская хрюря. Он обиделся, наверное, воспринял, как пошлость. Но как далека любая вульгарность от моей наиошизительнейшей, наигениальнейшей образной системы. Да, собственно, он мне пока никто. Везде – несостоявшееся. Никогда не получается творческого общения. За мной начинают приударять – и все летит к чертям. Никаких перспектив не остается, потому что я всегда разделяю личное и профи. Чтобы испытывать к человеку и любовь, и чувство творческого уважения – такого еще не было. Нет, даже не так. Я могу уважать и обожать его работы, но сотрудничество уже невозможно. Меня начинают воспринимать как женщину. И в первую очередь, как желанную женщину. Это чудесно. Это приятно. Но это не то. Я уже отчаялась найти что-то, кого-то, чтобы не разделять эти понятия, а любить и быть коллегами – что может быть лучше? Я испытываю неловкость от несовпадения чувств. Сколько во мне странностей. Не встречала еще человека, который бы выдержал мои неожиданности и бзики. Я думала, Гена – особенный, независимая личность. Может, и независимая, и свободная, но, видимо, не моя. Так обидно его непонимание. Объясняться не хочется. Я ему нравлюсь, возможно, действительно, и сильно. Самое гадкое, что он и у меня вызывает определенные чувства. Даже и не влюбленность. Страсть, скорее. Не надо путать. Не все умеют различать и подменяют желание и нежность высокими словами о высоких отношениях. Это дурно. Зачем удивляться, что так много разочарований. …
Питер был чудом перевоплощения. Я летала. Лечилась. 3 дня тишины и души. Вспоминаю как одно из лучших самочувствий жизни. Такого удивительно цельного счастливо-глубокого проникновения в саму себя и свое лучшее давно не испытывала. Наслаждалась покоем и искренностью жизни. Величина дней не мнимая, а живая, осязаемая. Лицо мое сияло солнцем. Но одна, хоть и не одинока. Не – но, а пусть так и будет, потому что поняла, найти близкую кровную душу так трудно. Даже самые родные, чудесные, замечательные люди часто не чувствуют меня, как хотелось бы. Только сама себя утешаю, и согревает мысль об избранности, потому что верю в себя и свою звезду. Пусть ее порой закрывают тучи, и кажется, нет просвета и все кончено, но я же верю и знаю – я останусь. Хотя бы в строчке…
27.10. Безумно жалею, что не была вчера на Никулине. А. говорит: он был в ударе, очень хорошо говорил. Разбирал критические статьи на Штайна, еще какие-то интересные темы.
Капустник имел успех. Он даже повысил авторитет нашего отделения в глазах факультета. Оказывается, раньше нас всерьез не воспринимали: какие-то там театроведы на липовых правах. Странно. Теперь наши девушки готовят что-то на день рождения Г. Говорят, он мне звонил, искал меня по поводу моей работы. Какие-то претензии, наверное. Боюсь его. Наверное, острослов, если что не по нему. На прошлом занятии худ. критики принес торт, они устроили чаепитие. Очень мило получилось и весело. Тоже пожалела, что не попала. Хотя нельзя угнаться за всем, в это время я наслаждалась Питером. Питер, чужбина моя обожаемая.
Начинаю привыкать к Гене. К его звонкам. Но боюсь встречи. Отношения все глубже. Плохо. Совсем теряю голову. Ведь не нужен он мне. Ну, уважаю его. Но ведь мало этого. Если расслаблюсь, то или, очень быстро прогорев в страсти, отношения сойдут на нет, или попаду в зависимость и буду мучиться этим. Слабая. Не хватало еще, чтобы он серьезно мной увлекся. Но все идет, видимо, к этому. На возможности сняться в его фильме я уже поставила крест. Он, хоть и говорит, что я должна там быть, да еще со стихами, не выйдет ничего. Он смотрит на меня совсем другими глазами. Он уже не может отвлечься от меня – женщины, которую он хочет, и воспринимать меня как режиссер – актрису. Не может, черт возьми. И опять пролетела моя кинокарьера. Эти режиссеры несносны.
28.10. Неужели нет ничего, что можно было бы назвать настоящим в отношениях между мужчиной и женщиной? Я устала от потерь, от надежд и разочарований, от обожания и преклонения, которые на деле оказываются мимолетностью, пустотой. Я уже не знаю, чему верить, столько вокруг несостоявшегося. Кажется, вот, действительно, искреннее чувство, а выходит – банальность порыва, ослепление первого взгляда и горение крови. Не верю, не верю, тысячи раз не верю в мужские восторги и любование. Устала. С моим темпераментом трудно строить из себя недотрогу, но, видимо, это суждено. Пусть. Не то, чтобы плохо, разочарование в мужчинах как в независимо существующей разновидности. Каждый раз кажется – настоящее у него. Сколько можно фальшивить или не рассчитывать своих чувств. Конечно, от меня многое зависит. Я – эгоистична, высокомерна и тщеславна. Но, черт возьми, я же живая.
Интересно, что дальше с Геной. Он сегодня не позвонил, и вчера вечером тоже нет. Первоначальное деловое предложение о фильме, скорее всего, им забыто. Так всегда.
Но я же сильная, вновь и вновь говорю себе. Я-то талант и пребольшущий. Не так, так эдак, вырвусь, промчусь и останусь собой. Стану лучше. Стану мастером.
Слава – для меня. Хоть страшно так самоупоенно талдычить. Yes, Miss Ellen, you are pretty women and talented person. I very hope so.
Несмотря ни на что, хорошо и уютно. Вот уж не знаю, отчего. От апофигея до Апулея. Золотой осел сумерек восточных сжевал солнце. Ниточка звезд на шее. Шикарная, непревзойденная, абрикосом пахнет и тишиной ночь. Читаю, как сказку о влюбленных, теряющих и находящих друг друга в какие-то минуты. Только начинаешь привязываться к кому-то, как он непременно решит, что рассентиментальничал-ся и «закрутит гайки». Грусть, молчи. Молчите, попугаи тропиков, не выучивайте глупостей урбанистических, оставайтесь неграмотными чудаками. Капельки росы разминулись с памятью. Не знаю, чего ждать и кому верить. Так и выходит, кроме себя – никого рядом. И не с кем по душам. Да и ни к чему мне, наверное, откровения.
Я изумляюсь Мандельштаму. Его поздние стихи – чудо трагического миросозерцания, ностальгия по своей прошлой душе и постоянное желание чего-то запредельного и одновременно мажор живых чувств, желаний, страстей. Бездонность себя и радость от осознания себя. Он осязает вещный мир ритмом и глубиной понимания разного. Он, словно четки, перебирает самочувствия веков и одинаково легко держится с античностью, средневековьем и современностью, но он бесконечно не здесь, отсутствует во времени своего настоящего, становясь достоянием Вселенной.
29.10. Крылья вырастают. Такая одухотворенность. Хочется многого и верится во многое. О плохом думать не получается, кажется все доступным и выполнимым. Какой-то новый уровень жизни. Настраиваюсь на благополучие. Зачеты, экзамены – уже скоро, но, может, как-нибудь пронесет? Страшно все же. Но моя легкомысленность бесконечна. Я всегда так любила лиловые сумерки лиц. Зимние розы простуды. Дыхание разлинованной зари ресницы распушило.
Швейцария, Франция… Ливерпуль. Лиловый свет от моей истомы. Слава – огонечек в ночи. Ничегошеньки вокруг, только я и ты. Появится человек, для которого я буду много значить. Он украсит меня своими чувствами и красивыми вещами. Но это не будет сделкой. Все как-то само собой. Мне же этого так хочется. Пора бы. Простите, покровители, бестактность. Но я же догадываюсь о ваших планах, я так устала одиночество называть судьбой, и так хочется, чтобы носили на руках и хотели. Еще мне нужно появляться в обществе с замечательным человеком. Мне гулко от звени счастья.
Как тесно переплетаются во мне низменное и возвышенное, мелкое и масштаб личности. Я часто зацикливаюсь на каких-то мелочах бытовых. Вещный мир преследует ограничениями. Мужчинам легче быть гениями. Они могут не думать о внешности и все равно иметь успех. Им это прощается, а иногда и поощряется подобная небрежность. Совсем иначе с женщинами. Даже если ты выдающийся талант, обязана всегда держать внешнюю форму. Больше того, чем лучше, тем выразительней и эффектней ты должна выглядеть. Требуется внешность. Тут какие-то сформировавшиеся стандарты. Ничего не поделаешь!
Античная литература. Речи греков. Мои глаза цвета тучи. Тихо, тихо, тоже музыка. Напустите на людей запахи роз, пусть их преследуют повсюду. Дуновение веселое. Любовь к театру.
1.11. Вот уже шестой день не звонит Гена. Я тоже не хочу первой звонить. Может быть, глупо. Но пусть так. Эти проклятые мужчины. Как же мне надоело прогорать. Все бессмысленно. Только в стихах оправдание страстей.
Звонил Г. вчера. Сказал, что моя работа хорошая, мне нужно сохранить свою неповторимость и развиваться в этом условно лирическом направлении мысли. Из замечаний только – элемент критического, более, наверное, аналитического подхода. Не в смысле стилистики, а жанра. Он очень деликатен. Я несколько тушевалась в разговоре с ним, ляпнула ряд глупостей. Но, думаю, это не так безумно ужасно.
Посоветовал мне заниматься драматургией Блока и Цветаевой. Во втором семестре нужно будет сдавать театроведческое исследование, может быть, я действительно буду работать с драмами кого-нибудь из поэтов Серебряного века.
В конце разговора еще раз повторил, что работа моя ему понравилась и мне не надо стесняться. Мои постоянные сомнения мешают просто радоваться этому известию, возникают вопросы. И я снова думаю: когда же настоящее? Чего добиваюсь и к чему стремлюсь?
Насколько Г. искренен? Хотя я уверена в его чутье на хорошее, умении отличать перспективность, дар от банального следования традиции и внешней «правильности». Я знаю, что много значу и пишу хорошо. И рано или поздно это должно быть оценено. Я знаю. Но если бы не сомневалась, скорее всего, ничего бы у меня не получилось. Противоречия же стимулируют, подталкивают к поиску нового.
2.11. Наполняюсь все большей уверенностью в своих силах, самомнением: раздуваюсь, как воздушный шарик, сознанием собственной значимости, а устойчивый комплекс выступления перед публикой не семинарских занятиях преодолеть не могу. Но, что лучше, обретаю необходимую долю равнодушия к окружению. Это как бы защитная реакция. С людьми, симпатизирующими мне, чувствую себя раскованно, людей, которые вызывают у меня стеснение, стараюсь игнорировать. Может, не совсем правильная тактика.
Сегодня М. читала первую лекцию. Заметно смущалась и была очень взволнована. Про Ибсена. В целом – неплохо. Довольно средний уровень, а для первого раза даже отлично. Был Г., предложил прочитать работу, которая у него, но вначале стали говорить о других вещах и так проболтали все полтора часа. Чем дальше шло время, тем больше я чувствовала зажатость, просто чертовщина. Робела, мучилась и, в конце концов, решила, что читать не буду, но, слава богу, не хватило времени. Хотя позже я могла бы остаться и прочитать, занятий больше не было. Многие остались, но я сказала, что тороплюсь и Good bye! Никак не могу перехватить Г., чтобы поговорить наедине. Во-первых, я бы хотела с его помощью показать работу ребятам из Щуки, во-вторых, мне просто было бы интересно услышать более подробные отзывы и поговорить о разном, почувствовать себя раскрепощенной.
Прочитала вчера Цветаевское «Приключение». Не понравилось. Во втором действии есть ряд тонких пронзительных моментов. Хрупкая поэтическая ткань осязаема, и какие-то даже запредельные дали открываются порой в целом. Мне кажется, нет интенсивности душевного переживания, как всегда у нее, не хватает плавности переходов, мне показалось, не произошло цельного всеохватного импульса, действия в пространстве и во времени.
Где-то в подсознании намеки на будущую пьесу. Но что, где, когда – ничего не знаю и не задумываюсь пока. Сейчас так много вокруг меня драматического материала прошлого и совсем нет современности. Наглое желание возродить жанр, а если совсем безумно – искусство. Конечно, не одна. Хотелось бы видеть вокруг себя самобытных талантливых замечательных людей. Всех видов искусства. Хотелось бы того, что получилось в начале века в кругах творческой интеллигенции – века дарований. Алмазного века искусства. Художники, поэты, артисты, музыканты – все вместе и каждый – неповторимость. И эта атмосфера поиска, игры и души олицетворяла бы совсем новую эру жизни. Пусть утопично. Но «…поэты – это не профессия, а нация грядущих лет».
Боже, какое навязчивое желание заниматься театром, быть в театральной среде своей. Писать, общаться, учиться. Пережить бы зачетную сессию. Всегда есть какое-то препятствие, мешающее наслаждаться жизнью. У каждого в меру его развития. Я так люблю творчество, поэзию, музыку. Я так уважаю С. К. Мне нравится флиртовать, производить впечатление, покорять мужчин и их отталкивать. Мне хочется любви безумной, огромной и красивой. Мне чудесно от меня – таланта, от меня – перспективы. Мне надоело ждать судьбы. Я знаю, она меня не покинет. Мне стыдно упиваться своими лучшими качествами. Мне гордо оттого, что я – есть. Меня не погубят будни, я выдержу клевету и мрак. И стану первой. Только так.
3.11. Вот взяла и встретилась с Б. Я, наверное, чудовище. Я ни-че-го к нему не испытываю. Даже более того, есть чувство неприязни. Он мне не нужен. Какая я мерзкая. Но он озабочен сексом. Отталкивает это. На Тверской сегодня у нас взяли интервью для передачи «Тема», как мы относимся к свободной любви. Конечно, спокойно. Но Б. не дал мне сказать о моем одобрении free love, а понес какую-то бодягу о желательности совмещения любви и брака. Вот уж не ожидала. Но сказал, что «любовей» может быть сколько угодно (имеется в виду количество возлюбленных). Когда меня спросили, что такое свободная любовь, я несколько растерялась и сказала что-то типа: «это каждый понимает по-своему» и «это определенные отношения между людьми, которые им нравятся». Вроде бы получилось коряво и растянуто. Но когда спросили, сколько можно любить, я подумала, выдержала паузу, как говорится, вспомнила Гр. и сказала: «Наверное, однажды». Меня взяли крупным планом и Good bye. Интересно, как я выглядела? Покажут ли нас, а если покажут, кто увидит из моих близких и знакомых. Смешно так. Впервые встретились после трехмесячной разлуки и попали как парочка в камеру. Всегда со мной что-нибудь случается.
Когда же, наконец, встречу человека, с которым будет по-настоящему легко и свободно. Чувство и творческое сотрудничество. Раскрепощение и азарт. С Б. вела себя сегодня как-то тоскливо. Свое настроение определила как невнятное, ему понравилась эта фраза. Все больше понимаю банальность отношений. А может, снова подстраховываюсь, боюсь поверить? В декабре их театр уезжает в Китай. А в апреле он может на полгода уехать в Италию сниматься в фильме. Я тоже так хочу куда-нибудь съездить. Денег у него сейчас совсем мало, может быть, снимет квартиру, но это совсем далеко, где-то в районе Отрадного. Как мне не хочется его видеть, мне трудно теперь быть раскованной. Я в нем чувствую что-то, что мешает мне полностью расслабиться и быть искренней.
4.11. Позвонил Гена. Что-то у него настроение тоскливое, не работает над фильмом. Хотел меня пригласить куда-то по своим съемочным делам, но я отказалась, сегодня проводила маму. А что касается Б., то нам действительно лучше расстаться. Честнее. Вчерашняя встреча была – хуже некуда. Показалось – совсем чужие. Столько потратила страстей и огня. И все впустую. В никуда. За что я такая несносная? Ведь, когда я не знала, что с ним, мучилась, страдала, жаждала видеть, быть вместе. И ни-че-го! Абсолютно. Глухо. Но неплохо. Свободна. Невидима и свободна, кричала Маргарита, паря над городом в ослепительной наготе. Свободна. И одинока, значит? Но что делать, если не могу притворяться? Не знаю, не знаю, не знаю, что дальше может быть, еще такие виражи поджидают…
«Надо снова научиться жить». А разве есть варианты? Ведь «ты не станешь судьбою моей». И не пробуй. «А память уже – порыв, бессмысленное перебирание фраз…». Спокойствие, маленькая леди, только спокойствие. Не думай о любви, будь ею, воплощайся в нее, оставайся собой. И не бойся показать это. Тогда все само придет, и благородство твоей души станет символом для многих.
Ну, до чего упиваюсь просто жуть. Будто раздваиваюсь. Одна – тихоня и зануда закомплексованная, другая – яркая, страстная, сильная. И это все я. Диковинно.
5.11. В штопоре. Опять не занимаюсь. В 12 встречаюсь с Геной в метро «Охотный ряд», в 17.30 там же с Б. Как все надоело, честное слово. Когда одна, ненавижу свое одиночество, когда кто-то появляется, устаю от мыслей об этом и разговоров и встреч.
«Невыразимая печаль открыла два огромных глаза, цветочная проснулась ваза и выплеснула свой хрусталь».
Гена меня привлекает, в первую очередь, как творческая индивидуальность и, как ни странно, только через это как мужчина. Я держу себя с ним корректно. Очень раскрепощенно. Мне легко и свободно. Говорю, о чем хочу. Не зажимаюсь почти. С Б. так не умею.
Мне интересно с Геной. Он мне нужен. Его рассказы о фильмах, планах, поездках, его деликатное обожание (удачная фраза). Я понимаю, что очень нравлюсь ему, привлекаю его как женщина. И он молчит, смотрит так, что все ясно, и никак не показывает, не говорит, не навязывается. Это приятно.