Страница:
И я вижу в зеркале дни нового года, года-легенды, года-судьбы. Не только для меня. Но для меня не в последнюю очередь.
Не обещаем сплошных успехов, будут горести. Но в целом – да. В этом году будет много именно того, чего тебе не хватало в прошедшем. Но по закону твоего необузданного характера тебе будет желаться совсем другое. Март снова сложнейший. Снова сорвешься. И сама должна будешь справиться.
Работай над формой. В творческом отношении это год не развития, а укрепления уже найденного и накопленного. И оформления в конкретные вещи. Писать будешь больше и совершенней.
Но как ни грустно, тебя занесет несколько в сторону от этого. Ты «закатишь» светскую жизнь. А она может закатить тебе истерику. Поосторожней с ней. И с ним. Мастер.
1994 год
Не обещаем сплошных успехов, будут горести. Но в целом – да. В этом году будет много именно того, чего тебе не хватало в прошедшем. Но по закону твоего необузданного характера тебе будет желаться совсем другое. Март снова сложнейший. Снова сорвешься. И сама должна будешь справиться.
Работай над формой. В творческом отношении это год не развития, а укрепления уже найденного и накопленного. И оформления в конкретные вещи. Писать будешь больше и совершенней.
Но как ни грустно, тебя занесет несколько в сторону от этого. Ты «закатишь» светскую жизнь. А она может закатить тебе истерику. Поосторожней с ней. И с ним. Мастер.
1994 год
3.01.94. О! 94! Да нет, цифры уже несущественны. Страшит мелкое, а годы, века – мимолетность.
Почему так болит сердце? Сладко болит. Почему я пропадаю так легко и восторженно? Я в жути от этих истом и страхов.
Где мои дни? Где мои ночи? Я умираю от легкого света вокруг и внутри, я улетаю туда и болею им.
Сказочная снежная Москва. Снежная прелестная сказка. Деревья расцвели именами моих погибелей. Неужели уже ночь? Неужели я еще чувствую свое сердце? А часы – живые. И никого со мной. Ветра нет. Нет меня. Сказка, чудо, лестница, ведущая в безумие распахнувшего двери года. Безумие борьбы и любви. Любви и любви. Твоей и моей. И чья за окном маска – снежной Москвы или снежной печали? Нам никогда не повторить ее. И никогда не стать ею.
Ноябрь подхватил меня и на крыльях своих капризов вынес в следующий год. Так странно чувствовать себя пропащей и счастливой одновременно. Где мои дни? Где мои вечера? Я потеряла счет лицам и ролям. В твоих глазах обожание и испуг. Все во мне – необратимо. Го д окружил именами моих погибелей, именами моих похитителей. Восторг проснувшейся жизни.
Кто разбудил ее? Кто придумывает ее снова и снова. Закружила, улыбнулась, исчезла. Расцветающая судьба бросилась в объятия всеобщего преклонения. Не смотри на меня так насмешливо. Меня всегда придумывают. Я сама всегда себя придумываю. Только легенда смотрится в зеркало своей неотразимости. И не боится быть страстной. Или равнодушной. Легенда всегда права.
Ни для кого – привычка. Всегда – сама. Всегда – самая. Ни про кого – горько. Ни про кого – низко. Всегда – легкая, непобедимая. А по ночам – плакать. Или любить. Но никогда не верить, что мимо. И не быть чужой им. А быть чудесной всем. Не про себя. Но для себя в вас
5.01. Завтра – экзамен. Состояние необратимости продолжается. Не знаю, в какую сторону, но я его чувствую.
Ролики, клипы,… а завтра… Не надо о завтра, которое уже сегодня, которое отделено от меня, теперешней, кубометром сна, кубожизнью случая, ритмом судьбы.
6.01. Наконец-то Ш. убрался, заполучив порцию моих нервов (впрочем, не слишком большую) и мнение, что «все здесь – дуры и идиоты». Он меня жутко «подавил» и меня «застолбило». Это состояние абсолютной пустоты, безмысленное и бесчувственное. Трояк так трояк, только бы разделаться с сессией.
Никак не могу расстроиться. Почему мне так все равно?
7.01. Погуляли у Вити. Рождество и день рождения тети Тони.
С Витей сегодня «улетали» под КТИД. Музыка изумительная и лечит от хандры. Я плакала. Я пила чудесное вино, вспоминала Гр., когда мы в этой же маленькой Витиной комнате сидели вдвоем. И молчали, молчали, молчали. Музыка и мы. И понимание, что это – лучшее, никогда больше не повторится, что так и нужно – молчать. И быть собой. И понимать, что друг для друга молчим, созданы, не совпали. И это – пытка, счастье и…вечер кончился. Он уехал. Я осталась плакать и безумствовать. Прошла бездарная и великолепная кутерьма лет. Я сижу в этой комнате, слушаю ту же музыку. Лица, мелькающие вдалеке. Иногда – Олег. Вдруг – Пашка. Но ты, мое солнце зимнее, не со мной. Я помню о тебе. Ты – главное. Я верна своей памяти. Все мои знакомства, мнимые и живые, пусть они остаются. Пусть будут другие. Я живу этой любовью. И лечусь. Мне помогает это жить. Она как оберег, как талисман.
Ночь, влажная и растроганная, теплая не по-зимнему, по-московски – суровая и легкомысленная одновременно. Я дышу Москвой. И молчу Москвой. Иду улицами, потерями и удачами. Столицу превозношу в гимнах. Столицей прощаюсь, столицей безумствую, столицей хмельной и цветущей, восторженной и испуганной. Она замерла на пороге ночи испуганной зайкой и восхитилась грацией раннего утра. О, моя Москва – со своей невинной мудрой улыбкой и запахами роз на всех перекрестках своей гениальной судьбы.
8.01. Вчера вечером позвонил Паша. Мы разговаривали спокойно. Обо всем понемногу, т. е. ни о чем. Но второй серии быть не должно. И не будет. Мы не перегорели, не разочаровались, не возненавидели. Нас до сих пор тянет друг к другу. Но…проехали. Мы никогда не вернемся в то хмельное благословенное время, когда любили или желали любви, но были счастливы вместе. Я так сильно изменилась с тех пор. Не смогу снова стать той. И всегда, всегда меня придумывают. Пусть развивает свое воображение. И мое тоже. Что-то непоправимо сдвинулось, поменялось местами. Я рада, что это так. Жила я неправильно. А сейчас все возвращается в состояние меня – настоящей. Паша – в прошлом. Ждет новое, стремительное, необычное. Я люблю свое прошлое. Обожаю настоящее.
И улетаю в будущее. На крыльях судьбы. Настроение? Любовь. К кому? К чему? Откуда? Не знаю. Не спрашивайте. Просто – любовь. Сама по себе. Сама для себя.
И тоска. Она всегда рядом с любовью. Вся я переполнена странной непонятной истомой. Так больно. А тут сиди и учи русскую историю. Боже мой, как невыносимо быть чужой! Как непривычно!
Мы встретились. Мы расстались. Мы встретились! Любовь – мой талисман. Грозный и нежный. Тени наших гордынь. Вехи наших молчаний. Мы – всегда ночь. Единственная. И навсегда. Что бы ни случилось с миром, мы встретились. Мы живы. Боль расстреливает в упор. Нежность растравляет собак дня. Память вынашивает призраки дали. Посмотри на меня. Разве можно замолчать обожание? Ночь, изменчивая кокетка, столица судьбы моей, набрасывает на нас сетку звезд. Мы утонем в бескрайности ветра. Мы раздумаем умирать. Только легенда всегда права. А карты врут. Мы не будем гадать
Страх, что ночь без конца, вечная. Страсть, что делать друг с другом хочется. Ты посмотри на меня, беспечную. Я – легенда, а не пророчица.
Даже если любовь распутная не пройдет мимо нас, останется, все равно ведь мы – лучшие. Скоро встретимся. И не раскаемся.
Почему-то хочется в мажорных тонах. О том же. Об истоме и муке последних дней. Кто из вас судьба? Остальные закройте дверь.
Исписываю листочки, выписываю рулады ему. А всего-то награда – не погибнуть в очередном бою. Бою экзаменов и нервных срывов. Ты меня помнишь? Странный вопрос. Тебя выдумывают даже не боги, а запахи роз и молитвы грез.
– К чему эти колкости и эти изящества?
– К чему эти странности и чудачества?
– Если мы необратимы, что ты пытаешься здесь узнать?
– Я люблю в тебе свою дурь.
– Но мы не будем на картах гадать?
– Мы не будем плыть по течению.
– И кстати, несноснейшая гордячка
Зачем же тогда стремиться выйти из безумия в пустоту? Если судьба загадала, что моя печаль, что исправит тревога эта? Я прощаюсь со своими гадостями. Мне даже их жалко. Но я никогда не общаюсь с бездарностями.
9.01. Я была пьяна и легка. Легка той легкостью, с которой совершают великие поступки и великие грехи. Но меня подхватил очередной приступ сумасбродства, и я поехала в центр на машине. Пробродила по развратной сейчас Тверской, пробродила по тихим и пустынным переулкам Арбата. Конечно, возлюбленная Пречистенка не осталась в стороне. Я была больна этой теплой январской мутью. Ветер продувал меня насквозь. А я шла, шла по темноте обожаемой Москвы и снова понимала, что попала в точку. Нужно все это было увидеть, понять, осуществить в себе. Что это неповторимо и чарующе. И что Москва – моя любовь, судьба.
Так необъяснимо связана со всеми любимыми, встреченными и еще не встреченными.
Ехала домой в крохотном запорожце, жарко натопленном и ужасно уютном. Водитель был замечательный. Просто такой хороший московский человек. И мне было так классно болтать с ним, ехать домой, зная, что я буду здесь одна, свободная и пьяная. Я люблю все, происходящее со мной. Все мои бзики и все мои бяки. Мы ехали по Загородному шоссе. Впервые после Олега мне было так хорошо ехать здесь. И вспоминать его. Я была спокойна. И легка той легкостью, о которой мечтала. Которая спонтанно обрушивается хмельным гонором и остается привкусом праздной, бесподобной, изумительной Москвы.
Я ехала по Загородному шоссе. Легкая и свободная. Умудряюсь ездить по весенним ценам. Ну и что? Сил заниматься тоже нет. Ну и что? Погибаю, ау, лучшие мои, вы всегда вне моих проблем. Я люблю вас.
Я ехала по Загородному шоссе. Было неповторимо. Вот за это и люблю Москву. Разве это может повториться? Разве могу повториться я, такая сумасбродная и безалаберная?
Что-то сегодня открылось сердцу. Сказать об этом не могу. Понимаю это все сильнее последнее время. И странно заворожена этим необъяснимым, неразъяснимым чувством.
11.01. Первый час ночи. Я в безнадежной усталости. Ничего не болит, но все страдает. В голове сумбур и муть. Пролечу по истории?
Обидно, конечно, по предмету, который всегда знала отлично, получать трояк. Но какого черта, я совсем не расстроена. Только бы не пролететь в настроении. А то после экзаменов у меня всегда опустошение.
Событие дня? Доехала на такси с Ленинского проспекта до своего дома за 100 р. Улет! Прекрасный дядечка. Бывают же еще хорошие люди.
Олег листает меня каждый день от начала до конца. Я сижу в прострации и вспоминаю его. «Мы встретились, мы расстались». Вспышка. И НИ-ЧЕ-ГО! Незавершенность. Всех это притягивает. Паша объявился снова. Но с ним у нас будущего нет. А вот имя колдовское и воинское. На древневаряжском Олег (Хельга) не имя даже, а профессиональное звание, соединяющее в своем значении: воинский чин и колдун. Сейчас это имя мне кажется самым красивым. Если будет у меня сын, ему достанется это гордое древнее имя-символ.
Почему-то снова невнятно и легко. А что вам, леди, собственно нужно? И то, и другое.
Откуда такая изумительная наглость, соединяющая беспечность и страдание в одной маленькой капризной проснувшейся богемке? Проснулась и, едва протерев глаза, принялась твердить о своей избранности. И тут же скромничать: что вы, что вы! И снова, снова… «почему я такая?»
Нельзя откладывать жизнь на «после сессии», на после этого-того. Это бездарно. Это бессмысленно. Это расточительно. Меня тянут за собой собственные чудачества. И я абсолютно ничего не могу изменить.
А, пусть. Удача к удачам. Не везет в экзаменах, повезет в профессии. Не в карты, так в чувствах.
Из-за каких-то мимолетных случайностей возникает судьба. Это действительно неизбежно.
Настроение: Олег легкий. Душа моя. Ветер плачет который день. Научи меня водить машину. А я тебя – приручать тень. Сколько, сколько проклятий и лиц нас разделяет. Твоя усмешка. Научи меня быть такой же, как ты – несусветной.
Но я судьбу в зеркале своем увижу. Она на тебя смотрит. Какая вьюга каких широт благословит это соседство?
Вы согласны, гордая леди, за ним? Она пожимает плечами, гордая. Она говорит: «Он будет твой. Но я не понимаю, зачем тебе море страхов, простуд, головной боли». Я отвечаю: «Наверно, люблю». А она: «Брось, не волю, а безумие тебе подарю. Обещай, что это беспутное слово ты не скажешь без моего кивка». Я ей: «Конечно. Зачем мне чужая тоска».
Вы встретились. Вы странные. Вы беспечны. Вы любите жизнь и себя в ней. Но почему ты так рада грусти? Наверное, это тоже дар.
Мне шлют телеграммы с того света А я пугаю ими печаль свою. Какого – южного, восточного? – ветра Глаза глядят в стужу эту.
Сегодня вдруг почувствовала – весна. Середина января, скажете? А пусть. Весна. Впервые. Похолодало? Ну и что, я ничего не могу поделать с чувством весны, взглянувшим на меня с чистого голубеющего неба. Мелкое недовольство собой не сможет справиться с большим чувством весны, которая смотрит на меня, слушает меня, безумствует для меня.
Ты будешь мною любима, Я буду любима тобой.
12.01. Предчувствие чего-то неожиданно прелестного. Так бывает у меня иногда. Редко, впрочем. Ликующее, пугающее, завораживающее. Бр-р-р, безумие захватило. Беспрекословно подчиняюсь.
Я хочу, чтобы безумие сумасбродства из кратковременного приступа превратилось в бесконечную эпопею, лица и события, невнятности и прозрения. Всегда – вышина. И всегда – тайна. Олег – это безумие, обреченное на быструю гибель. Я не хотела бы его терять. Нет, я не хотела бы терять тот стиль жизни, для которого он – символ. Я не хочу терять состояние извечной опасности и восторга. Когда я была с ним, то понимала, что он – все сейчас для меня. И именно в этом опасность. Я не могу растворяться в человеке. Не должна. Но я не сумею уже без него, без ощущения его присутствия во всем, без магии его имени. Без этого сумасбродного и своевольного ритма. Мне пропадать? Правда, слишком много в нас судьбы. Это проклятие и тяга. Проклятая тяга. Преступная. Призрак лета. В стихи его и про него не хочу. Только в сердце. Которое он так изумил, которое он разлучил со мной. Я благодарна ему. И почему я так очарована этой сумасшедшинкой в его глазах, не пойму? И почему я таю, как мартовский снег, стоит вспомнить и изумиться в который раз? Я ничего не понимаю в себе впервые. Вернее, понимаю не то, не то, что нужно. Раньше могла разложить по полочкам происходящее, объяснить мотивы, причины, вывести логичный ответ-конец. Сейчас все это зыбко, неуловимо, неправдоподобно. Не верю ни в одну из версий. Пытаюсь разобраться спокойно и не могу спокойно. Любая догадка разлетается в пыль от малейшего дуновения сердечной невнятицы. Она разрушает стройное здание моей серьезности, моей нелюбви. Я теряюсь. Я уже погублена этим бредом. Не могу зацепить ни одну трезвую мысль, выбраться из плена обворожительного этого знакомства. Памяти о нас – вместе.
Такое, правда, впервые. Много разного встречалось. Но парализующий дурман этот не столбняк, а полыхание, не остановка, а порыв безудержный в безумие, которое рано или поздно зацелует меня до неприличия. До счастья.
Если счастье для тебя – потеря независимости, то, пожалуйста.
А если счастье для меня хоть раз в жизни «потерять голову»? Даже не в любви, а страсти? А если это судьба?
Кто уверенно скажет – нет? Молчите?
13.01. Старый Новый год. Нелепо звучит. Только у нас существует такая традиция.
Олег – лучшее, на что я способна? Нет, нет. Конечно, нет. Тогда почему…?
Нельзя расслабляться. Еще два экзамена и зачет. Я же думаю о чем угодно, кроме этого. Музыка, все время музыка.
4-месячные курсы сценарного факультета во ВГИКе стоят 160 тысяч. Не буду думать, что это недоступно. Буду думать, что буду там учиться. Должна.
Разобрала меня ностальгуха и поехала я в центр. На 119-м до конца, до Киевского вокзала, мимо вожделенного «Мосфильма» в раздумьях о смысле жизни. Потом на метро до «Краснопресненской». Наконец-то открыли выход с кольцевой. Зашла в Киноцентр. Посмотрела, что там хорошего. Хорошее все. Иногда все же удивляюсь выкрутасам судьбы. Все так подгонит минутка к минутке, шаг к шагу, что слов нет. Молчу и удивляюсь. От зоопарка доехала на попутке до Тверской. Пошла в мой (бывший) любимый (бывший) кофейник (еще стоит). Взяла кофе с пирожным. Думаю чуть-чуть оттянусь в одиночестве и покое. Как же, не тут-то было. Жлобина гадкая объявилась и ну достала, сил нет. Последнее время нервы расшатаны дальше некуда. Меня снова прорвало. Разревелась. Как я устала от этих рож, от этих хамских приставаний. Хочу в отстраненном, недоступном этим гадам мире жить. Я не могу сопротивляться ублюдским этим «ухаживаниям». Я не умею. Кофейник потерян навсегда. Потому что сегодняшняя рожа с компанией тусуются там, видимо, довольно часто. Мне кажется, я видела уже ее. Я в слезах, в истерике вышла из кафе после мини-лекции, как нельзя себя вести, чтобы не нарваться. Очень благодарю! Как же вы мне все надоели, плебеи! Почему вы чувствуете себя хозяевами жизни?
Я свернула на Васильевскую, шла в полной прострации, ноги подкашивались. У Дома кино поймала машину. Заглядываю, говорю: «До Октябрьской, денег нет». Уже понимаю, что что-то знакомое. Man, который как-то подвозил меня в конце декабря в центр и не взял денег. Конечно, довез до подъезда. Ехала восхитительно долго. Снова мимо Мосфильма, мимо Киевского вокзала. Не могла ошибиться. Надо же в толчее машин, улиц, лиц, времен года, суток так встретиться. ОК, судьба, не дремлет, играет. И в плохом, и в хорошем. Дает знать о себе.
До сих пор (дома уже около часа) лихорадит. Я в ужасе от таких хамов. Я смертельно боюсь. Но в терем себя посадить тоже не могу. Не очень-то весело.
14.01. Настроение: заколдуй меня от сна жизни. Забаламуть безумие лет. Имена событий смотрятся в зеркала. Нет ничего, никого рядом, кто мог бы помочь. Ответьте, взгляды, перед выходом в ночь. Мое пробуждение так беззащитно. Такая хрупкая жизни сказка. Кто ее выдумывает, чтобы не было страшно за эти крас-
ки. Бесшабашные и восторженные. Мое пробуждение – так случайно. Сделай его праздником. Но это давно праздник. Шум, события, имена. Я одна лишь в страсти вольна. Я придумываю себя. Свет изумляется, повторяет лепет. Я придумываю тебе весь полет от безвременья в вечность. Слишком много вокруг тишины. Жизнь, разлученная с дорогой. На произвол случаю. Глаза восхищенного Бога.
Я понимаю, что все пройдет. Я понимаю, что жизни плен сладок. И нельзя просчитать вперед шаги, а лучше – вдруг, наугад: поражение или награда. Все наши крайности так близки. Наши безумия и те млечны. Но мы – неужели никогда? Неужели навсегда? И это – беспечность?
15.01. Понимаю, что непроходимо глупо веду себя, не занимаясь, а утопая в истоме воспоминаний и беспечности. Учить философию – невыносимо скучно. Но и расслабиться спокойно тоже не могу.
Ворожба твоих слов продолжается. Они обладают силой, неподвластной времени. Они меня гипнотизируют.
Я уже не маленькая, не наивная. Не теряю голову от чего-то необычного, нового, пусть перспективного. Как когда-то было с Б. Потрясти меня теперь не так-то просто. Почему же ты так много значишь для меня? Почему не в силах признать, что лучше – врозь, не вместе? Почему мысль, что мы больше не увидимся, причиняет мне боль?
И все-таки хорошо. Несмотря ни на что – хорошо. Этот ритм – он во мне. И он сопротивляется старому внешнему течению дней. Лихорадка внутри – и внешнее спокойствие. Вот какая странность.
16.01. И чувство опасности в чувстве ритма. Ритма бешеного и нежного. Ритма моей жизни, диктующего не только события и настроения, но даже случайности. Неужели ты – это только случайность? Разве я посмела бы когда-нибудь сказать тебе это в лицо. Ты несешься по жизни в машине, окруженный победами и грехами. У тебя всегда много денег, дела и женщин. У тебя всегда много тебя. Твои сумасшедшие глаза гипнотизируют меня. Но мне нелегко с тобой. Ты ведешь партию, ведешь игру. У тебя самочувствие победителя, убедившего жизнь стать именно такой. Единственно возможной и достойной тебя. Тебе надоедает кутерьма лиц и тел. Ты на бешеной скорости ведешь машину пьяный и пьяный невыносимо. Никогда не зная, что ты выдумаешь в следующее мгновение, играешь с женскими тревожными сердцами. Но они не нужны тебе. Так же как и свое собственное. Иногда мне кажется, ты нарываешься на опасность сознательно, приближаешь гибель, даешь ей больше шансов жить.
Но, бесподобный мой игрок, почему я ни секунды не понимаю в наших сумасшедших стремительных отношениях? Сумасшедших, как твои глаза и моя печаль.
Тебя выбрала судьба и зацеловала. И прокляла. И бросила. И бросается на шею. Каждый новый твой роман – обречен. Она не отпустит тебя. Но посмотри ей в глаза. Она не любит. Ей просто нравится быть при тебе. И не быть тобой.
То, что происходит с нами – необратимость. Мы – наваждение и наказание друг для друга. И еще – чувство опасности. Если риск для меня – единственный выход, почему я так неправдоподобно долго не прикасалась к твоему лицу и не ехала в твоей машине. На бешеной скорости. На бешеной высоте.
Ты хватал меня за руку и срывался в пропасть ночи, в пропасть пьяных гулянок и светских раутов. Я любовалась твоей грацией, гордый барс. Дитя гор и солнца. Ночью тебя охватывает невыносимая мутная тоска. Ты меняешь постели, женщин и кабаки. Ты меняешь развлечения и проблемы. Но она сильнее тебя. И она – единственное, с кем ты никогда не сыграешь в открытую. А значит – не выиграешь. Ее так много во мне. Но я не люблю говорить об этом. Когда ты догадался… А когда ты догадался?
Нас потянуло друг к другу в неотвратимость часовых стрелок, встречающихся в полночь. Время рока и время пустоты, отрицающее самое себя. И мы отрицаем себя друг в друге. И смотрим на это несуществующее лицо. Но стрелки встречаются и в полдень. И мы целуем воспоминания, существующие в наших лицах.
«Бывшие до тебя», что они знают обо мне? Заколдованное место на Октябрьской площади лежит в снегу и живет памятью о нашем знакомстве. Мы встретились. Мы расстались. Мы встретились. Мы придумали себя. И нам не было страшно за наши маски, которые вдруг взбунтовались, ожили и ужалили в сердце. И убежали, держась за руки, в снежную равнодушную Москву. Мы посмотрели им вслед. Мы посмотрели друг на друга. Нам не было страшно. Нам не было легко. Мы посмотрели друг на друга.
И чувство опасности. Оно всегда со мной. Ведь это ты. Ты переворошил мою жизнь. Ты смял ее конфетной оберткой. Это была чужая жизнь. И конфета была невкусная.
А мы, мы хорошо смотримся? Мы хорошо разыграли день и ночь. Нам аплодировали эстеты и чернь. Мы тронули сердца всех, всех без исключения.
Но мне не нужны ни твои грехи, ни твои победы. Ни твои деньги. А тебе не нужна моя печаль. Тебе не нужна Вечность. А когда я улыбаюсь, то похожа на нее чуть-чуть. Вместе? Навсегда? Это нонсенс. И что мне делать с нашим оригинальным знакомством?
Так вот, мы посмотрели друг на друга. И нам стало все равно. И еще – чувство опасности. В чувстве ритма. Мы посмотрели друг на друга. И посмотрели друг на друга еще раз. И даже сейчас. Ритм. Тот самый. И мне все равно. Но он неистребим. И не навязывается. Я сама выбрала этот цвет. Если риск – единственный выход, почему ты не позвонил мне и не соскучился по запаху моих волос? А если я не нужна тебе, то все БДТ поздравят себя. Ты не болел мной. А я могла болеть только небом. И чувством опасности. В чувстве ритма.
Мы не умеем быть нежностью? Мы будем цинизмом. Но мы будем, слышишь?
Он – это открытие целой эпохи во мне. Я изменилась. И что бы ни происходило со мной теперь, надо всем голос и жест необратимости. Его голос. Его замашки. И его выкрутасы. И где конец этому безумию? Я была знакома с печалью жизни, с ее высотой и болью, с ее лаской и насмешкой. Теперь мне открылось ее безумие. Я поняла, что эти линии на наших ладонях совпадают. И менять что-то слишком поздно. И не хочется менять.
Мир сошел с меня, как вылинявшая краска. Я лечу над его миражами, легкая. И люблю его миражи. Они никогда больше не будут моими. Я выросла.
Вы действительно в это поверили? Я разыгрываю каждую из эпох и каждое из имен. Я разыгрываю все свои страхи. Но меня позвали. Это твой голос. Ты позвал меня. И вышел за дверь, за мир, за его безумие. А я увидела все его камерное забытье. Но где твои сумасшедшие глаза? Неужели я могу соскучиться по ним?
Нет уж, оставьте. Никто и не обращается.
Почему мне всегда легче и понятнее все, когда выльется все в слова и примет определенную форму. И все диктует ритм, и слова, и форму. Олег – кратковременное знакомство, удивившее нас обоих нашим полным несходством, даже полярностью. Я для него непонятная, возможно даже нечто кунсткамерное. Он для меня тоже из другого мира. И все же, все же… Что-то запредельно притягательное.
18.01. И их осталось двое. Экзамен и зачет. Около часа проговорили с мамой. Она снова – ты так беспечна, когда ты опомнишься, возьмешься за ум.
Зачем? Зачем за него браться? Я не удостаиваю быть умной? Я к этому и не стремлюсь. Умная – Коткина.
У Нижинского спросили:
– Любите ли Вы поэзию?
Он ответил:
– Я сам поэзия.
Ум – нечто отвлеченное. И в то же время конкретное. Я могу временами быть весьма остроумной. А могу быть полной тупицей. Но в каждом миге я ощущаю себя целостностью. Я чувствую себя миром мига и мигом мира. Я ценю это состояние. Оно ни с чем не сравнимо. Если его нет, то ничего нельзя поделать. Это талант. Ум – тоже талант, но иной природы. Не надо их сравнивать. Это несопоставимо. Это дано. Нельзя рушить свою природу. Нельзя изменять ей. Мне не нужен ум. Мне нужно знание. Мне не нужна наука. Я создана для искусства. Я осуществляюсь только в нем. Это абсолютно фатально.
Почему так болит сердце? Сладко болит. Почему я пропадаю так легко и восторженно? Я в жути от этих истом и страхов.
Где мои дни? Где мои ночи? Я умираю от легкого света вокруг и внутри, я улетаю туда и болею им.
Сказочная снежная Москва. Снежная прелестная сказка. Деревья расцвели именами моих погибелей. Неужели уже ночь? Неужели я еще чувствую свое сердце? А часы – живые. И никого со мной. Ветра нет. Нет меня. Сказка, чудо, лестница, ведущая в безумие распахнувшего двери года. Безумие борьбы и любви. Любви и любви. Твоей и моей. И чья за окном маска – снежной Москвы или снежной печали? Нам никогда не повторить ее. И никогда не стать ею.
Ноябрь подхватил меня и на крыльях своих капризов вынес в следующий год. Так странно чувствовать себя пропащей и счастливой одновременно. Где мои дни? Где мои вечера? Я потеряла счет лицам и ролям. В твоих глазах обожание и испуг. Все во мне – необратимо. Го д окружил именами моих погибелей, именами моих похитителей. Восторг проснувшейся жизни.
Кто разбудил ее? Кто придумывает ее снова и снова. Закружила, улыбнулась, исчезла. Расцветающая судьба бросилась в объятия всеобщего преклонения. Не смотри на меня так насмешливо. Меня всегда придумывают. Я сама всегда себя придумываю. Только легенда смотрится в зеркало своей неотразимости. И не боится быть страстной. Или равнодушной. Легенда всегда права.
Ни для кого – привычка. Всегда – сама. Всегда – самая. Ни про кого – горько. Ни про кого – низко. Всегда – легкая, непобедимая. А по ночам – плакать. Или любить. Но никогда не верить, что мимо. И не быть чужой им. А быть чудесной всем. Не про себя. Но для себя в вас
5.01. Завтра – экзамен. Состояние необратимости продолжается. Не знаю, в какую сторону, но я его чувствую.
Ролики, клипы,… а завтра… Не надо о завтра, которое уже сегодня, которое отделено от меня, теперешней, кубометром сна, кубожизнью случая, ритмом судьбы.
6.01. Наконец-то Ш. убрался, заполучив порцию моих нервов (впрочем, не слишком большую) и мнение, что «все здесь – дуры и идиоты». Он меня жутко «подавил» и меня «застолбило». Это состояние абсолютной пустоты, безмысленное и бесчувственное. Трояк так трояк, только бы разделаться с сессией.
Никак не могу расстроиться. Почему мне так все равно?
7.01. Погуляли у Вити. Рождество и день рождения тети Тони.
С Витей сегодня «улетали» под КТИД. Музыка изумительная и лечит от хандры. Я плакала. Я пила чудесное вино, вспоминала Гр., когда мы в этой же маленькой Витиной комнате сидели вдвоем. И молчали, молчали, молчали. Музыка и мы. И понимание, что это – лучшее, никогда больше не повторится, что так и нужно – молчать. И быть собой. И понимать, что друг для друга молчим, созданы, не совпали. И это – пытка, счастье и…вечер кончился. Он уехал. Я осталась плакать и безумствовать. Прошла бездарная и великолепная кутерьма лет. Я сижу в этой комнате, слушаю ту же музыку. Лица, мелькающие вдалеке. Иногда – Олег. Вдруг – Пашка. Но ты, мое солнце зимнее, не со мной. Я помню о тебе. Ты – главное. Я верна своей памяти. Все мои знакомства, мнимые и живые, пусть они остаются. Пусть будут другие. Я живу этой любовью. И лечусь. Мне помогает это жить. Она как оберег, как талисман.
Ночь, влажная и растроганная, теплая не по-зимнему, по-московски – суровая и легкомысленная одновременно. Я дышу Москвой. И молчу Москвой. Иду улицами, потерями и удачами. Столицу превозношу в гимнах. Столицей прощаюсь, столицей безумствую, столицей хмельной и цветущей, восторженной и испуганной. Она замерла на пороге ночи испуганной зайкой и восхитилась грацией раннего утра. О, моя Москва – со своей невинной мудрой улыбкой и запахами роз на всех перекрестках своей гениальной судьбы.
8.01. Вчера вечером позвонил Паша. Мы разговаривали спокойно. Обо всем понемногу, т. е. ни о чем. Но второй серии быть не должно. И не будет. Мы не перегорели, не разочаровались, не возненавидели. Нас до сих пор тянет друг к другу. Но…проехали. Мы никогда не вернемся в то хмельное благословенное время, когда любили или желали любви, но были счастливы вместе. Я так сильно изменилась с тех пор. Не смогу снова стать той. И всегда, всегда меня придумывают. Пусть развивает свое воображение. И мое тоже. Что-то непоправимо сдвинулось, поменялось местами. Я рада, что это так. Жила я неправильно. А сейчас все возвращается в состояние меня – настоящей. Паша – в прошлом. Ждет новое, стремительное, необычное. Я люблю свое прошлое. Обожаю настоящее.
И улетаю в будущее. На крыльях судьбы. Настроение? Любовь. К кому? К чему? Откуда? Не знаю. Не спрашивайте. Просто – любовь. Сама по себе. Сама для себя.
И тоска. Она всегда рядом с любовью. Вся я переполнена странной непонятной истомой. Так больно. А тут сиди и учи русскую историю. Боже мой, как невыносимо быть чужой! Как непривычно!
Мы встретились. Мы расстались. Мы встретились! Любовь – мой талисман. Грозный и нежный. Тени наших гордынь. Вехи наших молчаний. Мы – всегда ночь. Единственная. И навсегда. Что бы ни случилось с миром, мы встретились. Мы живы. Боль расстреливает в упор. Нежность растравляет собак дня. Память вынашивает призраки дали. Посмотри на меня. Разве можно замолчать обожание? Ночь, изменчивая кокетка, столица судьбы моей, набрасывает на нас сетку звезд. Мы утонем в бескрайности ветра. Мы раздумаем умирать. Только легенда всегда права. А карты врут. Мы не будем гадать
Страх, что ночь без конца, вечная. Страсть, что делать друг с другом хочется. Ты посмотри на меня, беспечную. Я – легенда, а не пророчица.
Даже если любовь распутная не пройдет мимо нас, останется, все равно ведь мы – лучшие. Скоро встретимся. И не раскаемся.
Почему-то хочется в мажорных тонах. О том же. Об истоме и муке последних дней. Кто из вас судьба? Остальные закройте дверь.
Исписываю листочки, выписываю рулады ему. А всего-то награда – не погибнуть в очередном бою. Бою экзаменов и нервных срывов. Ты меня помнишь? Странный вопрос. Тебя выдумывают даже не боги, а запахи роз и молитвы грез.
– К чему эти колкости и эти изящества?
– К чему эти странности и чудачества?
– Если мы необратимы, что ты пытаешься здесь узнать?
– Я люблю в тебе свою дурь.
– Но мы не будем на картах гадать?
– Мы не будем плыть по течению.
И почему я такая хмельная и такая счастливая?
Мы изменим друг другу скоро.
Но лакомство подобного развлечения
За завтраком в спорах
И в наших судеб просторах
Таких разных.
– И кстати, несноснейшая гордячка
И когда я, наконец, опомнилась, то увидела, что зря. Во всех зеркалах отражения завтрашнего моего дня.
День, ночь, никаких иллюзий.
Ночь, день о тебе пою.
Напишу такую прелюдию,
Где ты циничней и строже
И страстью не маешься.
Перестань болтать, зайка, справимся.
Зачем же тогда стремиться выйти из безумия в пустоту? Если судьба загадала, что моя печаль, что исправит тревога эта? Я прощаюсь со своими гадостями. Мне даже их жалко. Но я никогда не общаюсь с бездарностями.
9.01. Я была пьяна и легка. Легка той легкостью, с которой совершают великие поступки и великие грехи. Но меня подхватил очередной приступ сумасбродства, и я поехала в центр на машине. Пробродила по развратной сейчас Тверской, пробродила по тихим и пустынным переулкам Арбата. Конечно, возлюбленная Пречистенка не осталась в стороне. Я была больна этой теплой январской мутью. Ветер продувал меня насквозь. А я шла, шла по темноте обожаемой Москвы и снова понимала, что попала в точку. Нужно все это было увидеть, понять, осуществить в себе. Что это неповторимо и чарующе. И что Москва – моя любовь, судьба.
Так необъяснимо связана со всеми любимыми, встреченными и еще не встреченными.
Ехала домой в крохотном запорожце, жарко натопленном и ужасно уютном. Водитель был замечательный. Просто такой хороший московский человек. И мне было так классно болтать с ним, ехать домой, зная, что я буду здесь одна, свободная и пьяная. Я люблю все, происходящее со мной. Все мои бзики и все мои бяки. Мы ехали по Загородному шоссе. Впервые после Олега мне было так хорошо ехать здесь. И вспоминать его. Я была спокойна. И легка той легкостью, о которой мечтала. Которая спонтанно обрушивается хмельным гонором и остается привкусом праздной, бесподобной, изумительной Москвы.
Я ехала по Загородному шоссе. Легкая и свободная. Умудряюсь ездить по весенним ценам. Ну и что? Сил заниматься тоже нет. Ну и что? Погибаю, ау, лучшие мои, вы всегда вне моих проблем. Я люблю вас.
Я ехала по Загородному шоссе. Было неповторимо. Вот за это и люблю Москву. Разве это может повториться? Разве могу повториться я, такая сумасбродная и безалаберная?
Что-то сегодня открылось сердцу. Сказать об этом не могу. Понимаю это все сильнее последнее время. И странно заворожена этим необъяснимым, неразъяснимым чувством.
11.01. Первый час ночи. Я в безнадежной усталости. Ничего не болит, но все страдает. В голове сумбур и муть. Пролечу по истории?
Обидно, конечно, по предмету, который всегда знала отлично, получать трояк. Но какого черта, я совсем не расстроена. Только бы не пролететь в настроении. А то после экзаменов у меня всегда опустошение.
Событие дня? Доехала на такси с Ленинского проспекта до своего дома за 100 р. Улет! Прекрасный дядечка. Бывают же еще хорошие люди.
Олег листает меня каждый день от начала до конца. Я сижу в прострации и вспоминаю его. «Мы встретились, мы расстались». Вспышка. И НИ-ЧЕ-ГО! Незавершенность. Всех это притягивает. Паша объявился снова. Но с ним у нас будущего нет. А вот имя колдовское и воинское. На древневаряжском Олег (Хельга) не имя даже, а профессиональное звание, соединяющее в своем значении: воинский чин и колдун. Сейчас это имя мне кажется самым красивым. Если будет у меня сын, ему достанется это гордое древнее имя-символ.
Почему-то снова невнятно и легко. А что вам, леди, собственно нужно? И то, и другое.
Откуда такая изумительная наглость, соединяющая беспечность и страдание в одной маленькой капризной проснувшейся богемке? Проснулась и, едва протерев глаза, принялась твердить о своей избранности. И тут же скромничать: что вы, что вы! И снова, снова… «почему я такая?»
Нельзя откладывать жизнь на «после сессии», на после этого-того. Это бездарно. Это бессмысленно. Это расточительно. Меня тянут за собой собственные чудачества. И я абсолютно ничего не могу изменить.
А, пусть. Удача к удачам. Не везет в экзаменах, повезет в профессии. Не в карты, так в чувствах.
Из-за каких-то мимолетных случайностей возникает судьба. Это действительно неизбежно.
Настроение: Олег легкий. Душа моя. Ветер плачет который день. Научи меня водить машину. А я тебя – приручать тень. Сколько, сколько проклятий и лиц нас разделяет. Твоя усмешка. Научи меня быть такой же, как ты – несусветной.
Но я судьбу в зеркале своем увижу. Она на тебя смотрит. Какая вьюга каких широт благословит это соседство?
Вы согласны, гордая леди, за ним? Она пожимает плечами, гордая. Она говорит: «Он будет твой. Но я не понимаю, зачем тебе море страхов, простуд, головной боли». Я отвечаю: «Наверно, люблю». А она: «Брось, не волю, а безумие тебе подарю. Обещай, что это беспутное слово ты не скажешь без моего кивка». Я ей: «Конечно. Зачем мне чужая тоска».
Вы встретились. Вы странные. Вы беспечны. Вы любите жизнь и себя в ней. Но почему ты так рада грусти? Наверное, это тоже дар.
Мне шлют телеграммы с того света А я пугаю ими печаль свою. Какого – южного, восточного? – ветра Глаза глядят в стужу эту.
Сегодня вдруг почувствовала – весна. Середина января, скажете? А пусть. Весна. Впервые. Похолодало? Ну и что, я ничего не могу поделать с чувством весны, взглянувшим на меня с чистого голубеющего неба. Мелкое недовольство собой не сможет справиться с большим чувством весны, которая смотрит на меня, слушает меня, безумствует для меня.
Ты будешь мною любима, Я буду любима тобой.
12.01. Предчувствие чего-то неожиданно прелестного. Так бывает у меня иногда. Редко, впрочем. Ликующее, пугающее, завораживающее. Бр-р-р, безумие захватило. Беспрекословно подчиняюсь.
Я хочу, чтобы безумие сумасбродства из кратковременного приступа превратилось в бесконечную эпопею, лица и события, невнятности и прозрения. Всегда – вышина. И всегда – тайна. Олег – это безумие, обреченное на быструю гибель. Я не хотела бы его терять. Нет, я не хотела бы терять тот стиль жизни, для которого он – символ. Я не хочу терять состояние извечной опасности и восторга. Когда я была с ним, то понимала, что он – все сейчас для меня. И именно в этом опасность. Я не могу растворяться в человеке. Не должна. Но я не сумею уже без него, без ощущения его присутствия во всем, без магии его имени. Без этого сумасбродного и своевольного ритма. Мне пропадать? Правда, слишком много в нас судьбы. Это проклятие и тяга. Проклятая тяга. Преступная. Призрак лета. В стихи его и про него не хочу. Только в сердце. Которое он так изумил, которое он разлучил со мной. Я благодарна ему. И почему я так очарована этой сумасшедшинкой в его глазах, не пойму? И почему я таю, как мартовский снег, стоит вспомнить и изумиться в который раз? Я ничего не понимаю в себе впервые. Вернее, понимаю не то, не то, что нужно. Раньше могла разложить по полочкам происходящее, объяснить мотивы, причины, вывести логичный ответ-конец. Сейчас все это зыбко, неуловимо, неправдоподобно. Не верю ни в одну из версий. Пытаюсь разобраться спокойно и не могу спокойно. Любая догадка разлетается в пыль от малейшего дуновения сердечной невнятицы. Она разрушает стройное здание моей серьезности, моей нелюбви. Я теряюсь. Я уже погублена этим бредом. Не могу зацепить ни одну трезвую мысль, выбраться из плена обворожительного этого знакомства. Памяти о нас – вместе.
Такое, правда, впервые. Много разного встречалось. Но парализующий дурман этот не столбняк, а полыхание, не остановка, а порыв безудержный в безумие, которое рано или поздно зацелует меня до неприличия. До счастья.
Если счастье для тебя – потеря независимости, то, пожалуйста.
А если счастье для меня хоть раз в жизни «потерять голову»? Даже не в любви, а страсти? А если это судьба?
Кто уверенно скажет – нет? Молчите?
13.01. Старый Новый год. Нелепо звучит. Только у нас существует такая традиция.
Олег – лучшее, на что я способна? Нет, нет. Конечно, нет. Тогда почему…?
Нельзя расслабляться. Еще два экзамена и зачет. Я же думаю о чем угодно, кроме этого. Музыка, все время музыка.
4-месячные курсы сценарного факультета во ВГИКе стоят 160 тысяч. Не буду думать, что это недоступно. Буду думать, что буду там учиться. Должна.
Разобрала меня ностальгуха и поехала я в центр. На 119-м до конца, до Киевского вокзала, мимо вожделенного «Мосфильма» в раздумьях о смысле жизни. Потом на метро до «Краснопресненской». Наконец-то открыли выход с кольцевой. Зашла в Киноцентр. Посмотрела, что там хорошего. Хорошее все. Иногда все же удивляюсь выкрутасам судьбы. Все так подгонит минутка к минутке, шаг к шагу, что слов нет. Молчу и удивляюсь. От зоопарка доехала на попутке до Тверской. Пошла в мой (бывший) любимый (бывший) кофейник (еще стоит). Взяла кофе с пирожным. Думаю чуть-чуть оттянусь в одиночестве и покое. Как же, не тут-то было. Жлобина гадкая объявилась и ну достала, сил нет. Последнее время нервы расшатаны дальше некуда. Меня снова прорвало. Разревелась. Как я устала от этих рож, от этих хамских приставаний. Хочу в отстраненном, недоступном этим гадам мире жить. Я не могу сопротивляться ублюдским этим «ухаживаниям». Я не умею. Кофейник потерян навсегда. Потому что сегодняшняя рожа с компанией тусуются там, видимо, довольно часто. Мне кажется, я видела уже ее. Я в слезах, в истерике вышла из кафе после мини-лекции, как нельзя себя вести, чтобы не нарваться. Очень благодарю! Как же вы мне все надоели, плебеи! Почему вы чувствуете себя хозяевами жизни?
Я свернула на Васильевскую, шла в полной прострации, ноги подкашивались. У Дома кино поймала машину. Заглядываю, говорю: «До Октябрьской, денег нет». Уже понимаю, что что-то знакомое. Man, который как-то подвозил меня в конце декабря в центр и не взял денег. Конечно, довез до подъезда. Ехала восхитительно долго. Снова мимо Мосфильма, мимо Киевского вокзала. Не могла ошибиться. Надо же в толчее машин, улиц, лиц, времен года, суток так встретиться. ОК, судьба, не дремлет, играет. И в плохом, и в хорошем. Дает знать о себе.
До сих пор (дома уже около часа) лихорадит. Я в ужасе от таких хамов. Я смертельно боюсь. Но в терем себя посадить тоже не могу. Не очень-то весело.
14.01. Настроение: заколдуй меня от сна жизни. Забаламуть безумие лет. Имена событий смотрятся в зеркала. Нет ничего, никого рядом, кто мог бы помочь. Ответьте, взгляды, перед выходом в ночь. Мое пробуждение так беззащитно. Такая хрупкая жизни сказка. Кто ее выдумывает, чтобы не было страшно за эти крас-
ки. Бесшабашные и восторженные. Мое пробуждение – так случайно. Сделай его праздником. Но это давно праздник. Шум, события, имена. Я одна лишь в страсти вольна. Я придумываю себя. Свет изумляется, повторяет лепет. Я придумываю тебе весь полет от безвременья в вечность. Слишком много вокруг тишины. Жизнь, разлученная с дорогой. На произвол случаю. Глаза восхищенного Бога.
Я понимаю, что все пройдет. Я понимаю, что жизни плен сладок. И нельзя просчитать вперед шаги, а лучше – вдруг, наугад: поражение или награда. Все наши крайности так близки. Наши безумия и те млечны. Но мы – неужели никогда? Неужели навсегда? И это – беспечность?
15.01. Понимаю, что непроходимо глупо веду себя, не занимаясь, а утопая в истоме воспоминаний и беспечности. Учить философию – невыносимо скучно. Но и расслабиться спокойно тоже не могу.
Ворожба твоих слов продолжается. Они обладают силой, неподвластной времени. Они меня гипнотизируют.
Я уже не маленькая, не наивная. Не теряю голову от чего-то необычного, нового, пусть перспективного. Как когда-то было с Б. Потрясти меня теперь не так-то просто. Почему же ты так много значишь для меня? Почему не в силах признать, что лучше – врозь, не вместе? Почему мысль, что мы больше не увидимся, причиняет мне боль?
И все-таки хорошо. Несмотря ни на что – хорошо. Этот ритм – он во мне. И он сопротивляется старому внешнему течению дней. Лихорадка внутри – и внешнее спокойствие. Вот какая странность.
16.01. И чувство опасности в чувстве ритма. Ритма бешеного и нежного. Ритма моей жизни, диктующего не только события и настроения, но даже случайности. Неужели ты – это только случайность? Разве я посмела бы когда-нибудь сказать тебе это в лицо. Ты несешься по жизни в машине, окруженный победами и грехами. У тебя всегда много денег, дела и женщин. У тебя всегда много тебя. Твои сумасшедшие глаза гипнотизируют меня. Но мне нелегко с тобой. Ты ведешь партию, ведешь игру. У тебя самочувствие победителя, убедившего жизнь стать именно такой. Единственно возможной и достойной тебя. Тебе надоедает кутерьма лиц и тел. Ты на бешеной скорости ведешь машину пьяный и пьяный невыносимо. Никогда не зная, что ты выдумаешь в следующее мгновение, играешь с женскими тревожными сердцами. Но они не нужны тебе. Так же как и свое собственное. Иногда мне кажется, ты нарываешься на опасность сознательно, приближаешь гибель, даешь ей больше шансов жить.
Но, бесподобный мой игрок, почему я ни секунды не понимаю в наших сумасшедших стремительных отношениях? Сумасшедших, как твои глаза и моя печаль.
Тебя выбрала судьба и зацеловала. И прокляла. И бросила. И бросается на шею. Каждый новый твой роман – обречен. Она не отпустит тебя. Но посмотри ей в глаза. Она не любит. Ей просто нравится быть при тебе. И не быть тобой.
То, что происходит с нами – необратимость. Мы – наваждение и наказание друг для друга. И еще – чувство опасности. Если риск для меня – единственный выход, почему я так неправдоподобно долго не прикасалась к твоему лицу и не ехала в твоей машине. На бешеной скорости. На бешеной высоте.
Ты хватал меня за руку и срывался в пропасть ночи, в пропасть пьяных гулянок и светских раутов. Я любовалась твоей грацией, гордый барс. Дитя гор и солнца. Ночью тебя охватывает невыносимая мутная тоска. Ты меняешь постели, женщин и кабаки. Ты меняешь развлечения и проблемы. Но она сильнее тебя. И она – единственное, с кем ты никогда не сыграешь в открытую. А значит – не выиграешь. Ее так много во мне. Но я не люблю говорить об этом. Когда ты догадался… А когда ты догадался?
Нас потянуло друг к другу в неотвратимость часовых стрелок, встречающихся в полночь. Время рока и время пустоты, отрицающее самое себя. И мы отрицаем себя друг в друге. И смотрим на это несуществующее лицо. Но стрелки встречаются и в полдень. И мы целуем воспоминания, существующие в наших лицах.
«Бывшие до тебя», что они знают обо мне? Заколдованное место на Октябрьской площади лежит в снегу и живет памятью о нашем знакомстве. Мы встретились. Мы расстались. Мы встретились. Мы придумали себя. И нам не было страшно за наши маски, которые вдруг взбунтовались, ожили и ужалили в сердце. И убежали, держась за руки, в снежную равнодушную Москву. Мы посмотрели им вслед. Мы посмотрели друг на друга. Нам не было страшно. Нам не было легко. Мы посмотрели друг на друга.
И чувство опасности. Оно всегда со мной. Ведь это ты. Ты переворошил мою жизнь. Ты смял ее конфетной оберткой. Это была чужая жизнь. И конфета была невкусная.
А мы, мы хорошо смотримся? Мы хорошо разыграли день и ночь. Нам аплодировали эстеты и чернь. Мы тронули сердца всех, всех без исключения.
Но мне не нужны ни твои грехи, ни твои победы. Ни твои деньги. А тебе не нужна моя печаль. Тебе не нужна Вечность. А когда я улыбаюсь, то похожа на нее чуть-чуть. Вместе? Навсегда? Это нонсенс. И что мне делать с нашим оригинальным знакомством?
Так вот, мы посмотрели друг на друга. И нам стало все равно. И еще – чувство опасности. В чувстве ритма. Мы посмотрели друг на друга. И посмотрели друг на друга еще раз. И даже сейчас. Ритм. Тот самый. И мне все равно. Но он неистребим. И не навязывается. Я сама выбрала этот цвет. Если риск – единственный выход, почему ты не позвонил мне и не соскучился по запаху моих волос? А если я не нужна тебе, то все БДТ поздравят себя. Ты не болел мной. А я могла болеть только небом. И чувством опасности. В чувстве ритма.
Мы не умеем быть нежностью? Мы будем цинизмом. Но мы будем, слышишь?
Он – это открытие целой эпохи во мне. Я изменилась. И что бы ни происходило со мной теперь, надо всем голос и жест необратимости. Его голос. Его замашки. И его выкрутасы. И где конец этому безумию? Я была знакома с печалью жизни, с ее высотой и болью, с ее лаской и насмешкой. Теперь мне открылось ее безумие. Я поняла, что эти линии на наших ладонях совпадают. И менять что-то слишком поздно. И не хочется менять.
Мир сошел с меня, как вылинявшая краска. Я лечу над его миражами, легкая. И люблю его миражи. Они никогда больше не будут моими. Я выросла.
Вы действительно в это поверили? Я разыгрываю каждую из эпох и каждое из имен. Я разыгрываю все свои страхи. Но меня позвали. Это твой голос. Ты позвал меня. И вышел за дверь, за мир, за его безумие. А я увидела все его камерное забытье. Но где твои сумасшедшие глаза? Неужели я могу соскучиться по ним?
Нет уж, оставьте. Никто и не обращается.
Почему мне всегда легче и понятнее все, когда выльется все в слова и примет определенную форму. И все диктует ритм, и слова, и форму. Олег – кратковременное знакомство, удивившее нас обоих нашим полным несходством, даже полярностью. Я для него непонятная, возможно даже нечто кунсткамерное. Он для меня тоже из другого мира. И все же, все же… Что-то запредельно притягательное.
18.01. И их осталось двое. Экзамен и зачет. Около часа проговорили с мамой. Она снова – ты так беспечна, когда ты опомнишься, возьмешься за ум.
Зачем? Зачем за него браться? Я не удостаиваю быть умной? Я к этому и не стремлюсь. Умная – Коткина.
У Нижинского спросили:
– Любите ли Вы поэзию?
Он ответил:
– Я сам поэзия.
Ум – нечто отвлеченное. И в то же время конкретное. Я могу временами быть весьма остроумной. А могу быть полной тупицей. Но в каждом миге я ощущаю себя целостностью. Я чувствую себя миром мига и мигом мира. Я ценю это состояние. Оно ни с чем не сравнимо. Если его нет, то ничего нельзя поделать. Это талант. Ум – тоже талант, но иной природы. Не надо их сравнивать. Это несопоставимо. Это дано. Нельзя рушить свою природу. Нельзя изменять ей. Мне не нужен ум. Мне нужно знание. Мне не нужна наука. Я создана для искусства. Я осуществляюсь только в нем. Это абсолютно фатально.