26.11. Становлюсь другой, разочарованной и разуверившейся в жизни. Ничего не радует по-настоящему. И даже не странно уже. Со всего маху – в студень депрессии.
   На что я годна? Согревает сердце воспоминание о вчерашнем концерте. Дирижер ансамбля солистов Моск. акад. симф. оркестра Миша Адамович – великолепен. Красавец-мужчина в безукоризненно сидящем фраке. Белизна воротничка и манжет оттеняет смуглую шоколадного отлива кожу. Также золото часов на красивой, холеной даже руке, когда он взмахивает ею, меня просто с ума сводит. Черные густые волосы, черные черносливовые глаза, приятнейшая из улыбок. Его человеческое обаяние неотделимо от творческой индивидуальности. Смотреть, как он дирижирует, – наслаждение. Прекрасный ансамбль. Я купалась в чистых хрустальных и одновременно мягких звуках «Элегии» Воронцова, полностью отключалась от действительности и плыла, плыла в какие-то неведомые дали, где нет искушений (в том числе и иностранцами), душевных мучений и недоброжелателей, где воцарилось творчество. И пусть это не будет идеальным миром, но как же хочется остаться там хоть ненадолго. Может быть, я не искушена в вопросах музыки, но мне бесконечно понравилась «Элегия». Больше остальных. И мне было странно видеть довольно вялый прием у публики этой композиции. Большим успехом пользовались сюрные выпадки Гагнидзе. Мне его «Музыка для всех № 3» тоже очень понравилась, очень. Я понимаю, что это не чисто внешние, эпатирующие, на первый взгляд, новации. Это настоящее новое. Прорыв в жанре. Свое, не зашторенное традиционностью видение музыки. Но меня удивляет, когда зрители желают новаций для новаций. Поразить может только новое. Может, профессионалы судят иначе, но мне так близка нежная тревожная музыка. Лиричная и трагическая одновременно. Начитавшись греческих трагедий, я слышала в чистом звучании струнных пение и рыдания Эринний, видела, как хороводят в воздухе их тени. Надвигаются, сгущаются сумерки душ, но легкая походка весны заглушает их зыбкие беспокойные голоса, торжествует. Я чувствовала эту музыку красками поэтических образов. Акварельные разводы майского утра, когда просыпаются птицы. И все сливается в моем сознании в единственно существующую картину жизни, где звуки, ритмы, краски и жесты неразделимы. То не представимое, но живущее в моих мечтах искусство, где все это соединено в одно огромное понятие и чувство. И мир может не только представить, но и увидеть, услышать, насладиться небывалой, прекраснейшей «музыкой сфер».
 
   Если я буду себя успокаивать тем, что для моей особой судьбы не должно быть случайных людей и поступков, то все полетит к чертям. Проживу жизнь, ничего и никого не дождавшись, и буду жалеть о несостоявшемся, что сама же оттолкнула. Но если не хочу, что делать со своей тонко и остро чувствующей интуицией. Не хочу делать откровенно нежелаемых поступков не столько потому, что беспокоюсь за чистоту судьбы, а поскольку не хочу, просто отталкивает. Даже Славка, как это ни грустно. И дело не только в комплексах, а в нем самом тоже.
   Ощущаю себя закрытой на множество замков в саму себя своими же нелепыми странностями. И вырваться не способна. Конечно, остается ждать чего-то, каких-то поворотов жизни, принца. А если все это лишь миражи? Если жду несуществующего, хочу невозможного и разговоры о предопределенности – удобная философия лентяйства и бездари? Меня мучают пустота и неглубина жизни. Меня терзают мои запросы, требования чего-то большего. Боже мой, как меня измучили эти противоречия.
   Заниматься науками – разучилась, уйти с головой в личную жизнь тоже не способна, продвигаться в профессиональной сфере – не хватает смелости. И выходит, куда ни посмотри – нет меня. А эта невоплощенность, хоть во что-то, убивает, выматывает до остатка. Неудовлетворение собой сжигает внутренние силы. И будто живу вхолостую. Вроде живу, а где хоть на немножко состоялось? Да, пишу, но мне уже мало «вариться» в себе, этого никто не слышит. И от этого бесконечно больно. Не способна на решительные поступки. Слабая. Слабая. Трусиха и нытик. Теперь занимаюсь самоуничтожением. С такими настроениями меня надолго не хватит. Уже не первый месяц твержу о готовой в любой момент разразиться грозе. Я сама зову ее, подгоняю даже. Сколько раз казалось: вот начинается, первые живительные капли надежды. А всего лишь ложная тревога. С балкона предчувствий вылили грязную воду неисполненных начинаний. Последнее время мне все чаще тошно наедине с собой. С одной стороны, я даже хочу этого, пытаюсь что-то решить разобраться. Но бегу, бегу куда угодно: в уличную толпу, перестуки вагона метро, концерты, спектакли, туда, где можно раствориться хоть ненадолго в разном: музыке, разговорах, мыслях о своей внешности. Но все это проходит, и снова убийственная пустота и тоска по свету. Жить не хочется. Не думала никогда, что буду так разочаровываться. Так бездонно. До самоотрицания. Может быть, только дневники меня спасают. Копание в своих мерзостях. Во мне много всякого. Я умею оттолкнуть плохое и заняться собой (по мелочам). Но когда это плохое поселилось во мне, присутствует постоянно… Иногда засыпает, и создается видимость его ухода. Я на время оживаю. Но вот снова «очухалось», и все, как раньше.
 
   Звонила Галочка, отсюда скачок настроения вверх. Как же она понимает меня, золотая моя. Чудесная. Ее шеф, не сказав ей, сократил мою подборку, т. к. считал, что это уже было издано книгой и всего лишь перепечатка. Как Галя сказала, он и предположить не мог, что это писала живая девочка и что в их газете возможен такой дебют. Приятно и прощаю ему за эти сокращения. Галя же написала хорошее предисловие к моим стихам.
 
   27.11. Г. сказал, что я «раскололась» и буду читать работу. Еще на прошлом занятии, в понедельник, сказал, когда меня не было. Сегодня же я не принесла ее, просто не думала, что пойду на его занятие, не собиралась. Но так уж сложилось. А. читала рецензию на «Ромео и Джульетту» (театр на Юго-Западе). С первых же строчек я поняла, что все правильно, я не ошиблась в своих оценках ее. Все в этой работе есть: и легкость пера, и настроение, и отклик на игру актеров. Мастерство даже в подаче материала и лаконичность. Нет одного – личности автора. С общепринятых позиций восприятия эта вещь настолько совершенна, что просто нечего сказать, и поэтому начинаешь отыскивать какие-то претензии, чтобы откликнуться хоть как-то. Вот можно добавить о режиссерской позиции, об одном из актеров. Вот и в этом месте смягчить переход. Все это ничего не значащие мелочи. После прослушивания этой работы остается пустота. Она не несет в себе ничего, кроме того, что написано на этих листочках. Она не самоценна. Дело даже не в оценке спектакля, а во внутреннем достоинстве, самодостаточности мысли и чувства и их гармонии. А. умеет сформулировать свои мысли, но она не способна разглядеть в событии или явлении глубину, она «плавает» на поверхности смыслов, не в силах просто проникнуть за пределы действительности. Говорю – просто – но, конечно же, понимаю, что это не так. Как минимум нужен талант. Увы, это редкость. Всем нашим, и мэтрам в том числе, понравилось. Я не принимала участия в обсуждении, хотя, как мне показалось, Г. было бы интересно узнать мое мнение, но фальшивить не хотелось, критиковать тоже. В конце концов, это тоже творчество, а я уважаю любое его проявление. Другое дело, что опять же, нет ощущения масштаба. Действительно, хорошо, мастерски сколоченная работа. Мы об этом говорили с Ирой К., когда ехали из универа. Я рада, что она понимает так же. Странно, писать не умеет, а чувствует очень точно. Славная девочка.
 
   Г. попросил А. перепечатать на машинке для него. Поможет где-нибудь напечатать? Мне так странно было себя чувствовать в окружении сыплющих похвалы этой штамповке. Да как же этот уровень называть единственно существующим!? Многим так понравилось, что меня вновь грызут сомнения: как решиться в эту грубую (судя по вкусам) толпу произнести мою хрупкую леди. Она же погибнет от ее неосторожных прикосновений.
   Но как же, как же так? Г. сказал, что это настолько замечательно, что Аню уже ничему не нужно учить, она пишет безукоризненно. Правильно, а разве кого-то другого можно учить? Разве дару научишь? Он или есть, или нет. Все однозначно.
   Меня пугает эта примитивность мышления, и я, по всей видимости, обречена на провал.
   Сейчас перечитывала свои стихи. Как прекрасно все же. У меня есть целый мир. Это помогает.
   Многое зависит от того, как С. К. отнесется к моей работе «32 мая»… Он может меня «зарезать», уничтожить малейшим оттенком неудовольствия. Я уже заранее готова разреветься в страхе от его слов по этому поводу. Мне так важно его мнение. И если ему не понравится (неужто такое возможно?), я могу надолго выйти из равновесия.
   Меня томит моя замкнутость в избранничестве. Сколько можно недовопло-щаться, не самовыражаться полностью. Я будто в заточении. Так много уже написано, и лежит мертвым грузом. Нет, черт возьми, может, конечно, у меня мания величия, но не могу не написать, что чувствую в глубине души, почему-то улавливаю: Г. не в восторге от работы А., не так уж сильно она ему нравится, просто он знает конъюнктуру и в какой-то степени близость к своему стилю. Его же лучшие качества, чутье подсказывают, что это обычное, проходящее, а то, что делаю я, вызывает у него настороженность, с одной стороны, и интерес. Он не может не чувствовать моей силы. Относиться ко мне он может как угодно, но как человек незаурядный осознает, что что-то во мне есть, и это важно.
   Явление… Сквозь слезы, душевные истерики шепчу: я останусь, останусь. Я обречена остаться. Не мимолетность, а жизнь, полная радости, которая будет сама по себе интересна. Ну что мне делать с этой бесконечной убежденностью в своей особенности? Это в крови. Я не способна отделаться от этого присутствия во мне, чем дольше, тем больше. Я не самоупиваюсь, я даже страдаю, т. к. не удовлетворена своим настоящим, отсутствием какого бы то ни было уровня окружающих меня. Меня оценить и дать отклик может только равный. Приятно поклонение толпы, но и ничтожно. Зачем оно мне? А беседа с человеком, понимающим самую сущность моей поэзии, так нужна мне. Я истосковалась от консервирования в себе своих мук и сомнений. Будто толку сама себя в ступе. Сколько это может продолжаться?
   …Сердце рассыпалось на бубенцы…
 
   Ритм диктуется самочувствием. Я обычно не знаю заранее о нем. Он приходит сам, подчиняясь мелодии чувства. Иногда (очень редко) я, напротив, слышу вначале ритмическую структуру будущего стихотворения, а слова и впечатления ложатся на уже готовую партитуру. В любом случае истинность и глубина настроения сохраняются. Просто это разного рода вдохновения. Но природа их – едина.
 
   Гр., сколько может длиться эта пытка неизвестностью, эти дни и годы без дна, куда уносятся лучшие сны и стремления. Гр., некрасивый мой, прекраснейший, обаятельный, с чеширской улыбкой и бессонницей, с песнями и пьянками, откровениями и издевательствами, единственный человек, ради которого готова жить. Если бы ты знал, как дорог мне каждый миг памяти о тебе. Может быть, эти воспоминания – лучшее, что у меня есть. В последние дни ты все навязчивее и горче напоминаешь о себе, я не могу отделаться от тревоги за твою судьбу. Два с половиной года прошло, а все во мне так же остро и чувственно, как тогда, ничуть не утих этот сумасшедший пламень, все так же сжимает сердце и охватывает наитягчайшая из печалей. Обреченная, смирившаяся. Почему так нелепо не вовремя расстались, хотя разве расставания бывают вовремя?
   Как же я страдаю. Это живет во мне на уровне души, когда невозможно сказать более-менее связно, но все существо переполняется такими вихрями, громадностью догадок и узнаваний, что можно, только закрыв глаза, слушать в себе эту хаотичную мудрую симфонию звезд и планет или улыбаться. Люблю тебя, какой ты был тогда, неровный, весь из резкостей, сам себе непонятный. И грустно тебе было часто, чаще всего от неразберихи в самом себе, в своих чувствах и привязанностей. Из-за меня тоже. Тоже. Но ты же сильный. И ты слабый. И еще мне тысячу раз все равно, какой ты. Я люблю тебя за то, что ты есть и именно такой, невнятный и испорченный. Время меняет людей. И как изменилась я с момента нашей последней встречи, а что с тобой, «моя лучшая из ошибок». Я обречена распутать клубок этих вопросов, как бы плохо ни было потом. Ты мне нужен, и ничего с собой поделать не желаю. Я просто люблю.
   Мне ведь не надо многого. Просто знать, что ты живешь и тебе не совсем отвратительно жить. Просто знать. Так мало. Боги, подарите мне эту малость. Заверните в рождественский кулек вместе с успешной сдачей сессии и положите под елку. Праздники кончаются, но моя любовь остается. Я не избавлюсь от нее. Мне так нужно. Просто знать.
 
   28.11. Сегодня снова Ш. был в ударе. Очень хорошо говорил про театр и критиков. Какое счастье учиться у таких людей. Он, кстати, преподает также в ГИТИ-Се. Так что опытный педагог. Чудесный, элегантный. Я зря не записываю за мэтрами слова, жалеть буду потом. Они останутся. А моих свидетельств мало.
   Уже сейчас болею от страха за предстоящее чтение работы в понедельник. Муки мои! Мне кажется, что скорее планета прекратит свое существование и провалится в хаос, чем мое чтение будет успешным. Все, кто читал, уверяют, что хорошо. Но что мне до этого, если наше отделение безнадежно. Что все больше людей не выносят меня. Они просто начнут вгрызаться в это нежное создание и прекратят его существование своими нападками. Хотя, что я говорю, оно живет и будет жить. И останется. Просто не может быть иначе. Но от этой уверенности страх не становится меньше. Он парализует меня. Так трудно общаться с нашими бойкими. С некоторыми людьми могу быть полностью раскрепощенной. Человек 5-6 у нас. Остальные же – безнадега. Особенно Д. Просто не выношу ее органически, и она, видимо, тоже. Настроена так же. В ней я чувствую неистребимое плебейство натуры. Сейчас наши девушки вошли во вкус, все более явственно ощущают себя «театралками» как разновидностью творческой публики. Это даже не очень-то осознанно, по крайней мере, не у всех. Но для меня, это худшая из богемной публики, которая только может быть. Противоречие внутреннее нарастает. Или я сама нагнетаю его? С таким настроем я совсем изведу себя к понедельнику. Если я так отношусь к ним, чего же ожидать взамен?
 
   29.11. Снова была на «32 мая. Город мышей». Мне по-новому открылось их творчество. Сегодня они были особенно выразительны. Добавили ряд деталей, более связующих эпизоды в единое целое. В душе звучит нежная трогательная музыка. От нее тепло. Все кажется таким мелочным по сравнению с этим праздничным хулиганством. Хотела проверить свои чувства и не только укрепилась в уверенности, что эти ребята – талантливы, но еще больше влюбилась в них. Как чудесно, что есть их театр. Я им пророчу большое будущее. Как же хочется познакомиться. Вот, вроде рядом, рукой дотянуться можно, а недоступно до боли. Не буду же я подходить и надоедать комплиментами. Меня должен представить человек уважаемый и приятный.
   Давала Инке читать работу по этому спектаклю. Вроде ей понравилось. «Вроде» – потому что всех подряд подозреваю в неискренности.
   Мне так плохо сейчас. Все внутри сжимается. От апофигея к безумию. Спектакль сегодняшний мне открыл такие глубины, о которых хочется написать особо. Добавить к уже существующему или написать новый этюд.
   Завтра я могу разбиться о равнодушие и неприятие. О хорошем вообще не думается. Мне странно допустить такую мысль, что им может действительно понравиться.
 
   Ах, все-таки должна про это написать. Сегодня был сон. Какой-то огромный зал. Столовая, скорее, что-то среднее между нею и рестораном. Очень высокие потолки, колонны. Такое ощущение, что мраморная отделка стен. Величественное здание. Будто дворец. Я с кем-то, не помню, возможно, Инка. Заходим, проходим к одному из столиков. Подойдя к столику уже, обернулась. В дверях стояли слева направо: Сашка, Гр., Рустик. Рустик в зимней шапке-ушанке, пальто. Такой странный, непривычный, очень изменившийся. Я его не сразу узнала, сначала даже приняла просто за какого-то незнакомого парня, т. к. все мысли были сосредоточены на Гр. Обожгло. Очень точно помню свои чувства. Один из наиреальнейших снов. Внутреннее состояние во сне было такое же, как у меня теперешней. Так же думала о нем. Но такое ощущение, что по времени это событие отстоит в будущее. Ребята очень повзрослевшие. Сашка возмужавший, похорошевший. Рустик сосредоточенный на чем-то своем, с умными печальными глазами, его лицо стало одухотвореннее, и даже что-то трагическое появилось. Очень изменился Гр. Мне он показался таким красивым. Черты лица несколько смягчились, и появилось что-то благородное во всем его облике.
   Мы не разговаривали, не подходили друг к другу, просто хорошо было оттого, что, наконец, просто увиделись. У меня захватило дыхание от предстоящего счастья. Хотя довольно странно мы все себя вели. Во сне все было не так однозначно и определенно, как в моей записи, масса душевных оттенков, смысловых интонаций, легкость переходов в самочувствии и глубина, не подвластная нашей земной логике, вся эта огромность впечатлений, не объяснимая, но осуществившаяся во мне, оставила чистое сознание вещего сна. Не знаю, в чем именно это отразилось. Просто тихая и радостная уверенность: что-то будет. Гр. посылает свою весточку. Судьба смилостивилась. Ведь не хотела. Как не хотела! А сейчас, прислушиваясь к себе, нахожу что-то новое в изменившемся самочувствии и в самом мире. Раньше, когда думала о нем, этого не было. Даже и не надежда. Просто будто повернули на полоборота ключ, и открылась ранее безнадежно захлопнувшаяся дверь. И в щелочку (больше пока нельзя) ворвался свежий воздух. Мне так легко и приятно было, когда проснулась. Не сразу поняла, что это сон. Лежала и радовалась: наконец-то увиделись, пусть и не поговорили. Теперь все будет по-другому. И этот спектакль с его завораживающим ритмом и чуткой музыкой так близко. Будто тоже из сна. И вдогонку ему. И намек мне: не забывай, мы здесь, мы всегда рядом, твои двойники, сны судьбы. И помни о нас. Мы не оставим тебя. Такая поддержка так редко. Но я все поняла, это действительно напоминание. И его тоже.
   Так остро вдруг почувствовала – что-то изменилось. Испытание кончилось. И не только любовью. Вообще отпустили на свободу сердца и мысли. А этот чертов страх? Да так, оставим. И правда, все во мне и вокруг меня другое. Я – другая. И такая же, вроде. Но зыбкие неуловимые изменения я чувствую все кожей. Это только начало. Я знаю. Боже мой, наконец-то. Теперь я не ошибаюсь и не боюсь об этом говорить. И по крайней мере, до марта мне обещано это другое. Дождалась все же. Не сломалась. И контакты с ними совсем другие теперь. Я общаюсь подсознанием, не диалог, а прикосновение пауз. Выдохнула меня печаль. Не смогла одолеть. Почему не боюсь об этом писать? События могут быть разные, не лучше и не хуже,
   чем раньше, во внешнем мире все останется прежним, и ни на йоту не изменилось, только я – другая, и во мне появилось что-то, чему не могу дать названия. Неужели и правда? Да. Сердце замирает и сомневается. Но интуицию не обманешь. Наезжайте, ешьте, бейте меня, житейские бури, я – другая. И я осталась.
   Шли вечером с Инкой по расцвеченной огнями Тверской. Такая нежность нахлынула к Москве, к судьбе за счастье жить здесь. Ну, конечно, боюсь завалить сессию. И что мне делать с моей ленью и легкомыслием? Надеяться на случай? Другого выхода, видимо, не предвидится. Сделаю все, что успею. Единственно возможный ответ.
   Так странно чувствовать себя будто заново родившейся. Во мне продолжает звучать музыка. Это дорожка в мое будущее, еще одна открывшаяся даль, еще одна ступенька вверх. И, похоже, перешла какой-то важный предел. Я говорила как-то, что будто блуждаю между уже пройденным и предстоящим. И в этом невоплотив-шемся междумирном пространстве заблудилась, как в трех соснах, и не могу преодолеть его тяготения и подняться выше, к какой-то новой эпохе (в масштабе одной судьбы), но и спуститься, конечно же, не могу. Так и болтаюсь «между небом и землей». Так длилось долго, мне казалось, слишком долго. И вот, неужели конец? Неужели пустили? И сама выдержала груз испытаний? Боюсь ли завтра? Да, конечно. Но…все мои сомнения также останутся при мне. Но…я – другая. И я осталась.
 
   Ночь. 1.20. Уже, собственно, 30 ноября. Последнее время ложусь постоянно после двух часов, а иногда и после трех. Безумие, конечно. Недосыпаю. Наверное, дурнею. Но слишком интенсивен ритм. Ах, не успею подготовиться, как следует, к сессии.
   Жду, сама не зная, чего. Встречи? Известия, счастья?
   Почему сейчас так много и так часто думаю о тебе? Очень много и очень часто. Странно, столько времени прошло. А сейчас снова это всплеск воспоминаний и надежд. Ты помнишь меня? Ты помог мне справиться с трудностями: благодаря этой весточке я ожила и стала новой. Спасибо тебе, листопад мой непутевый. Ветер вероятностей, подскажи мне, когда встреча. Вспоминай хоть мгновением, хоть намеком на воспоминание. Что бы тебе ни снилось, знай, это я возвращаюсь.
   Выхожу из дома. В пустоту обреченности. С осознанием своей «гениальности», уверенностью, что ее не поймут, и с надеждой непонятно на что. С Богом!
 
   3.12. Что мне делать? С моим чудесным настроением, с моим несносным легкомыслием и богемностью и с моей ленью? Я не учу совсем, сажусь читать, но надолго меня не хватает. До зачетов – 3 недели.
   Работу свою, кстати, прочитала успешно. Судьба на этот раз выручила. Не было ни одного человека, при котором я тушуюсь. Приятно, когда нравишься.
 
   Надо объяснить, что значит для меня Москва. Сейчас начинаешь понимать ценность явлений, когда есть опасность их потерять. Но я уверена, что моя судьба связана с Москвой. И ничего не могу с этой уверенностью поделать.
   Настроение: сегодня теплее. Снег размяк. Коричневыми жалкими ошметками тревожит взгляды. Декабрь было забастовал. Но ворвались в мою душу и растопили окружающий город надежды. Всепоглощающая надежда на избавление от бу-ден. Да здравствует май и его свита. Но это лишь сон. Где снова мой единственный смотрит на меня так, что хочется разрыдаться от счастья, потеряв голову, выбежать на крышу, на тающий снег, взмахнуть руками и исчезнуть в ночном небе, где сахарные песчинки звезд едва проглядывают из-за световой блокады городских фонарей. Я еду в метро, иду, дыша разнеженным декабрьским воздухом, думаю о тебе, мой любимый, и о себе (моя прелесть!). Мне так много хочется сказать этому городу. Ему обязана своей легкомысленной, безалаберной и талантливой жизнью. Все, о чем мечтала, он подарил мне. В воздухе – пережитые печали и боли, сожженные временем грехи, и пламя моего сердца ни на миг не гаснет, не уменьшается. Я всегда любила Москву самозабвенно. До болезненности. Я так любила все те старинные великолепные дома в центре, цветущие вишни и каштаны весной, людей, о которых любила выдумывать всякое, породистых собак, которых эти люди выгуливали. Я наслаждалась ароматнейшей атмосферой центра, тихого, аристократичного, вечно юного. Я навсегда хотела остаться там, но это было невозможно, и когда наступало расставание, мне было бездонно, будто я прощалась с любимым человеком. Москва для меня была и вдохновением. Сколько лирических, пронзительных, крылатых стихотворений выпархивало на листы и начинало жить, благодаря ее величеству городскому очарованию. Я болезненно и ревниво относилась к ее отношениям с другими. Мне хотелось особого права – быть приближенной. И вот я – в Москве. Более того – живу в отдельной квартире одна. Свобода действий, мыслей. Учусь, отдыхаю, работаю (пишу). И чувства мои к городу стали глуше, нет, не потухли, не уменьшились, просто, будто заретушировала жизнь их, перевела на задний план. Слишком интенсивно и по-новому закружились события. Слишком погрузилась я в эту гремучую смесь театров, новых знакомств, стихов, рецензий. Но иногда вдруг наплывала такая радость, такая огромная благодарность. Мне становилось легче, и я говорила себе: «Боже мой, счастье-то какое. Живу здесь. Что еще?» Теперь, когда боюсь потерять, особенно дорог город. Обожание и слезы. Я люблю тебя, декабрьский кудесник. Уже скоро Рождество. Ты оденешься в иллюминацию, запахнет, хвоей, апельсинами, и незаметно все почувствуют предпраздничную взволнованность, и это всеобщее счастье будет носиться в воздухе. Кутерьма предпраздничных дней кончится. Наступит праздник. Наступит Новый год. Москва подарит его мне. Она расцветет именами событий, она разгадает мое имя. Она усмехнется и пошлет воздушный поцелуй. Обожаемая. Вечно юная и беспечная, восторженная и насмешливая повелительница. Моя искренность известна тебе. И все свое творчество я посвящаю и тебе, наравне с Небом, мамой и Вечностью.