Поволяев Валерий. Охота на охотников

   - Через двадцать минут должен приехать муж.
   Каукалов испуганно вскинулся, задал вопрос глупый, глупее быть не может:
   - Мне собираться?
   Ольга Николаевна холодно и презрительно усмехнулась:
   - А ты как думаешь?
   Когда Каукалов, поспешно натягивая на себя куртку, покидал квартиру, Ольга Николаевна, двумя пальцами ухватив его за рукав, задержала:
   - Завтра, на трассе, действуй осторожно. Семь раз отмерьте, потом только режьте.
   У Каукалова от этих слов внутри потеплело - Ольга Николаевна беспокоится о нем, и он благодарно кивнул в ответ.
   Огнедышащий дракон, который тоннами заглатывал старый асфальт Минского шоссе, чтобы потом выдавить из своего брюха вязкую запашистую массу и заполнить ею все выбоины, рытвины, вытертости старой трассы, исчез ещё в прошлый раз, а сейчас исчезли и люди в оранжевых дорожных куртках, и перевозные бетонные надолбы, которыми перекрывали ремонтируемые участки шоссе, и разные вспомогательные механизмы, помогавшие дракону пожирать асфальт.
   Был вторник - тот самый день, когда в Москву шло больше всего фур.
   Каукалов, щеголеватый, суровый, небрежно крутил руль одной рукой, а другой все время старался ухватить себя за пояс, где в новенькой, остро пахнущей кожей кобуре находилось "табельное оружие" - пистолет Макарова.
   Ему нравилась роль, которую он играл. Илья сидел рядом - тоже важный, тоже суровый, тоже при пистолете, тяжело оттягивающем ремень, с автоматом, лежащим на коленях.
   Ольга Николаевна хотела ещё надеть на Илюшку бронежилет, чтобы все соответствовало экипировке современного милиционера, несущего дежурство, но Аронов засопротивлялся, - он и без того чувствовал себя не в своей тарелке, не привык еще, а в бронежилете ему будет совсем худо. Ольга Николаевна, подумав немного, согласилась. Но отсрочку дала лишь на один день.
   - Завтра пусть наденет бронежилет, - сказала она Каукалову, не глядя на Аронова, - как весь рядовой и сержантский состав московской областной милиции.
   Машины шли кучно, караванами по три-четыре фуры, держались друг друга, словно бы что-то чувствовали. Каукалов выматерился, Илюшка успокоил его:
   - Погоди, это долго не продлится. Будет в небесах дырка и нашу пользу, обязательно будет...
   Езда на гаишной "канарейке" сильно отличается от езды на обычной машине. Обычно ни за что не дождешься, чтобы тебе уступили дорогу, а здесь - всегда пожалуйста, как завидит водитель в зеркальце заднего вида желто-голубую легковушку, так сам с угодливой готовностью тут же перепархивает с одной полосы на другую, освобождая ряд.
   Они провели на трассе весь день, до самой темноты. В вечерних сумерках пошел угрюмый, почти черный дождь, и сразу сделалось темно, будто ночью, машины сбавили ход, сбились в одну общую колонну, растянувшуюся на несколько десятков километров - через всю Московскую область, и Каукалов, матерясь, вынужден был занять место в этой колонне, занимающей даже половину встречной полосы.
   - Вот когда бы не помешала мигалочка! - воскликнул Аронов. - Ольга Николаевна не обещала нам мигалку на крышу?
   - От неё дождешься, - хмуро проговорил Каукалов, морщась от того, что дворники с трудом справляются с секущим черным дождем, с треском врубающимся в лобовое стекло.
   - Для неё же это - раз плюнуть, - голос у Илюшки сегодня был слишком настырный, вызывал раздражение. - Как два пальца...
   - Да мигалки эти сейчас в каждом магазине продаются, - стараясь не выходить из себя, пробормотал Каукалов, - купим и без Ольги Николаевны.
   Дождь сделался сильнее, он лупил по крыше с такой силой, что заглушал даже их голоса. гигантский поток машин пошел ещё медленнее. Каукалов передвинулся в крайний левый ряд, тот, что занял встречную полосу, обогнал несколько машин, в том числе одинокую заморскую фуру с надписью "TIR" на бортах и двумя знаками ограничения скорости: "70 километров" и "80 километров" - фура была то ли югославская, то ли итальянская - не разобрать. Иностранная, в общем. И одинокая. Но попробуй её сейчас взять, эту одинокую фуру - все зубы повышибают.
   - Первый раз вижу такие странные знаки, - сказал Аронов, ограничение по двум скоростям. Обычно бывает что-нибудь одно: либо семьдесят километров в час, либо восемьдесят.
   - Европа! Что хотят, то и делают, - процедил Каукалов сквозь зубы. Злость накапливалась в нем понемногу, по чуть-чуть, но её уже было более чем достаточно, она обязательно должна была прорваться. Вот только на кого? То ли на напарника, то ли на Новеллу Петровну. Каукалов был недоволен прошедшим днем, неверным занятием этим - вольной охотой, пустыми поисками, дождем, огромной колонной ревущих, издающих своими колесами сырые чавкающие звуки машин, закупоривших длинное Минское шоссе, вообще недоволен тем, что живет в России, а не в Соединенных Штатах Америки или, скажем, во Франции.
   - Жека, хочешь анекдот расскажу, - предложил Аронов, - малость развеселю... А?
   - Не надо, - раздражаясь ещё больше, буркнул Каукалов.
   Аронов кивнул и прижал к губам пальцы: не буду, мол...
   Наконец они приехали в Москву, загнали машину в гараж, оружие сложили в сейф, переоделись, к старику Арнаутову даже подниматься не стали, - у Каукалова были теперь свои ключи от гаража, - на метро уехали домой.
   - Попадемся мы когда-нибудь в этом спичечном коробке, - Каукалов на прощание ткнул ногой в гофрированный бок гаража, со злорадным удовольствием отметил, что дюраль от удара примялся.
   Аронов промолчал, уже знал, что во время таких выступлений напарника лучше не возникать и вообще держаться подальше от него. Слишком изменился характер у Каукалова в армии: из открытого, добродушного, веселого парня превратился в злобного, налитого темной угрюмой силой мужика. Метаморфоза, которую невозможно понять.
   Из плексигласовой кастрюли телефона-автомата, расположенного в подземном переходе около станции метро, Каукалов позвонил старику Арнаутову.
   - День выдался сегодня неудачный, пришелся по нулям... Транспорт на месте.
   - То, что транспорт на месте, - я уже понял, - сказал Арнаутов. Заходил в гараж. - Голос его был едва слышен, он пропадал, его забивали странные взвизгивания, хохот, треск, чье-то громкое бормотанье - телефонный эфир был полон странных, очень неожиданных звуков. - Где вы находитесь?
   - Около метро.
   - Чего ко мне не зашли?
   - Было бы с чем заходить - зашли б, а так чего впустую глаза мозолить?
   - Как чего? Чайку попили бы, о положении негров в Африке погутарили б... - странно старик говорил, никогда раньше не предлагал чаю. - Так ты это... В будущем, парень, не обходи меня. Ладно?
   - Ладно, - пообещал Каукалов, угрюмо усмехнувшись, и повесил трубку.
   - Чего это он? - спросил Аронов, он стоял рядом, сгорбившись и засунув руки в карманы едва ли не по самые локти.
   - Забеспокоился что-то хрыч. Раньше никогда не беспокоился, а сейчас забеспокоился...
   - Может, ему перца кто-то под хвост сыпанул?
   - Может.
   Они были недалеки от истины. Через полтора часа к старику Арнаутову приехала Ольга Николаевна, появилась в его тесной, хотя и богато обставленной прихожей, будто царица, стянула с руки лайковую перчатку. Спросила коротко и презрительно:
   - Ну?
   - Мимо, Олечка Николаевна. Впустую ребята проездили.
   - Впустую? - Ольга Николаевна стянула перчатку со второй руки, пошевелила пальцами. Лицо у неё было озабоченным. - Сегодня засыпалась группа на Новорижском шоссе. Взяли бойцов чистенькими, не придерешься. Едва они отжали фуру, как налетели собровцы...
   - И-и-и, - выдавилось из старика Арнаутова испуганное. - И что, всех под корешок?
   - Сидят в Тушино, в одном из отделений, в подвале. Если расколются и начнут сыпать - знаешь, какая лавина покатится?
   Старик Арнаутов забегал, засуетился вокруг Ольги Николаевны, завсплескивал руками. Ольга Николаевна холодно и брезгливо следила за ним.
   - Но нас-то они не выдадут! - наконец вскричал старик Арнаутов.
   - Выдадут, - хмуро пообещала Ольга Николаевна, - ещё как выдадут! Только почувствуем, что кольцо сужается - устроим на отделение налет, чтобы этих... - Она выразительным движением перечеркнула воздух. - Понятно?
   - Так точно, Олечка Николаевна, - пробормотал Арнаутов, продолжая суетиться. - Если что, такой налет организуем - чертям станет тошно.
   - Если же их решат перевезти на новое место до того, как они расколются - уберем во время перевозки.
   - И это будет сделано в чистом виде, - пообещал Арнаутов.
   - Займись этим сегодня же, старик! - Она натянула на одну руку перчатку. - А эти, что... впустую, значит, съездили?
   - Пока впустую, Олечка Николаевна. Да и погода, сами видите, какая...
   - Самый раз. Нам чем погода хуже - тем лучше.
   - Совершенно верно, Олечка Николаевна, - подобострастно пробормотал Арнаутов. - А насчет тех, что прокололись, не беспокойтесь, Олечка Николаевна, уберем так, что даже картофельных очисток не останется. Наводочка только нужна. Адресочек, где сидят, будут ли перевозить на новое место. Если не будут - подготовим налет, а коли будут - нам большое облегчение... Надо знать только, когда...
   - Это я сообщу, - Ольга Николаевна нервно щелкнула зажигалкой, закурила. - Впустую, значит, съездили, - вновь задумчиво произнесла она.
   - Завтра снова отправляются на охоту, Олечка Николаевна, - старик Арнаутов, будто опытный лакей, отвесил поклон своей строгой гостье, - вы уж извиняйте за то, что они пролетели впустую... Ребята-то молодые.
   - Смотри, старик, они - твои крестники, ты за них в ответе.
   - Знаю, знаю, Олечка Николаевна...
   - И вот ещё что, - Ольга Николаевна перебила Арнаутова железным голосом. - Гараж твой, дед, - картонный. Того гляди, его местные гайдаровцы на гайки разберут либо он просто рухнет от старости. Надо снять в аренду новый гараж. Капитальный, с хорошим подъездом. Каменный. Понятно? С подсобными помещениями...
   - Есть снять гараж с подсобными помещениями, - старик Арнаутов готовно приложил к виску два пальца.
   - Мда-а, подсуропили... эти самые, которые на Новорижском... - Ольга Николаевна замерла на секунду, словно бы услышала далекий неприятный звук, лицо у неё вытянулось, стало жестким, почти мужским, Арнаутов поежился, увидев Ольгу Николаевну такой, но через несколько секунд Ольга Николаевна оттаяла, спросила у старика: - В доме никого больше нет?
   - Никого, Олечка Николаевна! Мы с внуком живем вдвоем, больше никто у нас не бывает... Я здесь, а Санька - в институте. Иногда до часу ночи не приходит - грызет гранит науки.
   - Смотри, догрызется! - на всякий случай предупредила Ольга Николаевна.
   - Я в него верю, Олечка Николаевна, - серьезно и счастливо произнес старик Арнаутов.
   - А то мы тут болтаем...
   - Никто ничего не слышит, Олечка Николаевна, - эхом откликнулся Арнаутов, - в доме никого нет. И подслушивающих устройств нет. Проверено.
   Ольга Николаевна ушла, не попрощавшись.
   После её ухода старик Арнаутов долго сидел неподвижно на кухне, прикидывал про себя - может, он где-нибудь дал маху? Нет, вроде бы проколов не было. Нигде и ни в чем. а что касается засыпавшихся на Новорижском шоссе пареньков, то их уберут в двадцать секунд... Есть по этой части отменные специалисты... Понадобится, и Сенькиного сослуживца, Каукалова этого, уберем. Вместе с его напарником-еврейчиком. Но это потом, не сейчас. А сейчас пусть пока живет Женька, пусть радуется солнцу, небу, девкам, пусть тискает Ольгу Николаевну себе на здоровье. И не только себе на здоровье очень важно, чтобы волчица эта, Ольга Николаевна Кличевская, никогда не была голодной...
   А то она, когда неудовлетворенная, голодная, очень лютая.
   Арнаутов задумчиво пожевал губами, повздыхал немного и потянулся к телефону. телефон словно бы почувствовал это, опередил старика на мгновение, зазвонил прежде, чем Арнаутов снял трубку.
   Арнаутов произнес молодцевато, с некой школярской бездумностью:
   - Излагайте!
   Водились за стариком такие наклонности - быть несерьезным, работать под дурачка, смешить людей, хотя на деле все было не так.
   Звонила Ольга Николаевна.
   - Оставил бы ты, старик, свое шутовство, - сурово проговорила она.
   - Слушаюсь, Олечка Николаевна!
   - Лохов этих, проштрафившихся на Новорижском шоссе, будут перевозить из отделения в Бутырскую тюрьму послезавтра.
   - Все понял, Олечка Николаевна...
   - Повторяю - послезавтра, - произнесла Ольга Николаевна прежним суровым тоном, и в ту же секунду в трубке раздался частый гудок отбоя.
   По телефону Ольга Николаевна старалась говорить мало, чтобы не засветиться. Телефонная сеть стала ныне совершенно дырявой, её постоянно прослушивают, - и делают это все, кому не лень... Арнаутов, отставив от себя трубку, послушал писклявые частые гудки, потом нажал пальцем на рычаг отбоя и оборвал эту бездушную песню. Набрал номер Шахбазова - руководителя группы ликвидации.
   Группу эту на равных содержали несколько коммерческих структур. Это только газетчики кричат дурными голосами: "Банки, инвестиции, бизнес - это хорошо, а криминальные структуры - плохо!" На деле же "что такое хорошо" давным-давно слилось с тем, "что такое плохо".
   Если бы горластые газетчики добрались до старика Арнаутова, он бы рассказал им очень многое.
   Шахбазов не отвечал долго. Арнаутов терпеливо ждал, потому что знал: определитель высветил его номер телефона, и Шахбазов, не помня на память, кому он принадлежит, определит это по карманному компьютеру. Как только определил - поднял трубку. Когда Шахбазов ответил, старик невольно улыбнулся - слишком уж резким, сорочьим, срывающимся на подростковую визгливость, был голос у грозного руководителя коммерческого спецназа. Арнаутов его сразу узнал и тем не менее на всякий случай спросил:
   - Армен, ты?
   - С утра был он самый, - ответил Шахбазов непререкаемым тоном крупного хозяйственного босса, наученного никогда не произносить "да" и "нет", а обходиться словами, стоящими рядом. Откашлявшись, Шахбазов в свою очередь поинтересовался, хотя прекрасно знал, кто звонит: - А это ты, дед?
   - Я!
   - Ну и чего там у тебя?
   - Дело... Как обычно.
   - Раз есть дело - значит, дело твое мы выполним. И тоже - как обычно, - сказал Шахбазов. - Завтра в одиннадцать ноль-ноль буду, дед, у тебя. Не поздно? Или подъехать прямо сейчас?
   - Можно завтра в одиннадцать.
   Переговорив с Шахбазовым, старик Арнаутов подул на руки и потер их: когда за дело берется Шахбазов - срывов не бывает.
   Михаил Рогожкин, несмотря на свои совсем ещё не старые годы, успел поколесить по белу свету. И по забугорью, и по Советскому Союзу, когда был Союз, и по России. И не просто поколесить, а и кое-где пожить. В городах самых разных: в Краснодаре и в Вене, в Липецке и Ставрополе, в Адыгее, в её столице Майкопе и в Калининграде. Холостому человеку, а Рогожкин в свои тридцать два года был ещё холостым, многого ведь не надо: главное, чтобы дождь на макушку не капал, под головой была подушка, а утром на столе стакан горячего чая с бутербродом.
   Потом он поселился у младшего брата Леонтия в Белоруссии, в небольшом городке Лиозно, - брат тоже крутил баранку, только не на "длинномере", как Михаил, а на местном автобусе, не выезжающем за городскую черту, имел справный, с утепленной пристройкой и двумя сараями, домик, жену - пышную хохотушку Галю, двух детишек и тихую, в свое удовольствие, жизнь.
   Леонтий поселил брата в пристройке.
   - Раскладывай свои вещи, Мишель. Пока тут поживешь, дальше видно будет. Когда женишься, мы тебе вообще такие хоромы забабахаем - в постель на лифте ездить будешь. Понял, Мишель?
   - У меня в башке уже седые волосы, куда мне жениться? - отмахнулся от брата старший Рогожкин, засмеялся. Впрочем, смех его быстро увял: ничего веселого в том, что он до тридцати двух лет не женился, не было. - Поздно мне.
   - У нас в городе девчонки знаешь какие! - Леонтий сжал в восхищенном прищуре глаза и почмокал губами: - М-м-м-м! Земляника, а не девки. Не удержишься! И главное, мужского пола в городе не хватает: куда ни глянь одни женщины.
   - Хор-рошо! - восхитился старший Рогожкин. - При таком раскладе зачем мне жениться, а? Я и без женитьбы могу взять свое.
   - Дурак ты, дурак, - с неожиданной грустью, очень серьезно - видать, по-настоящему жалел своего брата, - произнес Леонтий. - А киндеры? Умрешь, не оставив киндеров на земле - кто твой род продолжит?
   - Ты!
   - Дважды дурак, - с сожалением сказал Леонтий.
   - Да, ты со своими детьми. Фамилия-то у нас одна? Одна. Значит, все в порядке: род Рогожкиных будет продолжен достойно.
   - Тьфу! - Леонтий сморщился и прекратил разговор.
   - Ну, ты пойми, куда мне с моей работой семью с киндерами заводить! Рогожкин выразительно потер пальцами виски, показывая, что от семьи будет только одна головная боль. - Я же дома из тридцати дней месяца нахожусь только три, а остальные двадцать семь - в дороге. У меня жена может быть только походно-полевая, как на фронте, или дорожная, как у всех дальнобойщиков. Посадил её в кабину в Витебске, выгрузил в Можайске. На обратном пути - новая жена.
   - А ты бросай свою дальнобойную работу. Переходи, как и я, на автобус.
   - Не могу.
   - Нам как раз водители нужны. А, Мишель?
   - Не приставай.
   - Не приставай, не приставай, - Леонтий вздохнул всей грудью, взялся рукою за сердце, прислушался к нему. У него иногда пошаливал "мотор", была аритмия, поэтому он обращал внимание на все, что происходило внутри него. И тем не менее я тебя познакомлю с одной красивой девушкой. У нас в диспетчерской работает. Неприступная - м-м-м! Как крепость Измаил. Суворовым надо быть, чтобы взять её.
   - Нет таких крепостей, Ленчик, которых нельзя было бы взять перевелись ещё в девятнадцатом веке. - Старший Рогожкин грустно улыбнулся.
   Работал старший Рогожкин в фирме, которая имела свои отделения не только во всех областных городах Белоруссии, а и во многих государствах, ближних и дальних, - в Польше, Германии, Австрии, Венгрии, Чехословакии, Франции, Бельгии, Голландии, Италии, России, Молдавии - карта обслуживания была широкая, охватывала всю Европу, - и работу свою Рогожкин любил. Конечно, можно пересесть на автобус и крутить потихоньку-полегоньку баранку на каком-нибудь скрипучем разваливающемся "пазике", на работу приходить с "тормозком" - домашним обедом, завернутым в газету, вовремя ложиться спать, вовремя вставать, и видимо, все это будет, но только не сейчас - в старости. А сейчас Миша Рогожкин принадлежал одному богу - дальним дорогам.
   - Ладно, - сдался Леонтий, видя, что лобовым приступом брата не взять. - Куда следующий маршрут прокладываешь?
   - В Москву.
   - Опасный город. Говорят, стал хуже Чикаго.
   - Говорят, что кур доят, а коровы яйца несут, - старший Рогожкин улыбнулся, улыбка у него была светлой, как у мальчишки. - Но на самом деле это ведь не так... А, Ленчик?
   Младший брат промолчал, ничего не стал говорить старшему - все равно тот ничего не поймет. Поскольку не жил ещё спокойной оседлой жизнью, сравнить собственные мытарства не с чем, позже поймет, что к чему, с чем настоящие мужчины едят жареное мясо, и сделает такой же выбор, как и Леонтий.
   Но недаром говорят: человек предполагает, а Бог располагает...
   Каукалов с напарником снова выехали на Минское шоссе. Прошел всего один день - мокротный, противный, с ветром и холодом, а подмосковные леса постарели на целый месяц - полысели, стали прозрачными, какими-то побирушечьими, нищими, сирыми, вызывающими жалость, зелень исчезла вовсе, вместо неё на ветках висела скукоженная коричневая рвань, трава полегла, примерзла к земле, природа сделалась неопрятной. Каукалов шел в потоке машин, иногда специально притормаживал, и тогда автомобили, идущие сзади, тоже притормаживали, не смея высунуться вперед и обогнать машину с надписью "ГАИ" - и это доставляло Каукалову особое удовольствие, лицо его невольно расцветало, он ещё сбавлял скорость, едва полз по асфальту, за ним ползли остальные, Каукалов издевательски усмехался.
   Аронов вначале не понимал, над чем насмехается напарник, но потом, оглянувшись назад, засек длинный хвост, плетущийся сзади, и захохотал:
   - Ну, ты даешь стране угля!
   - Угу, - угрюмо отозвался Каукалов, - учу этих трусов жить и умирать по-человечески.
   Но не все боялись Каукалова - ласково поблескивающую свежим лаком "канарейку" без всякого стеснения обгоняли иномарки - "мерседесы", "вольво", "ауди", а также черные "Волги" с крупными трехцветными флажками на номерах: знак того, что сидящие в них имеют прямое отношение к "сильным мира сего".
   Минут через сорок, проехав Голицино и ещё несколько деревень, рассеченных трассой пополам, Каукалов развернулся и прижал машину к обочине. Вылез наружу.
   - Выходи! - скомандовал напарнику. - Воздухом подышим!
   Аронов с трудом выбрался из "жигулей" - засиделся в тесной машине, колени ныли, словно больной зуб, в ушах звенело.
   - В природе что-то происходит, - пожаловался он, - кости здорово ломит. Как у старика.
   - Это к зиме. К зиме кости у всех ломит, и у старых, и у молодых. Каукалов с хрустом потянулся, проводил взглядом несколько громоздких длинных фур, тесной колонной унесшихся к Москве. Шли фуры кучно, почти впритык друг к другу, будто привязанные. Каукалов невольно крякнул: - М-да, не разбить!
   - Скоро кости ломить будет не только к зиме. - Аронов, как и его напарник, потянулся, застонал. Каукалов на ароновский стон не обратил внимания - наблюдал за движением.
   Они простояли минут тридцать, фуры проезжали мимо них часто. Было много машин австрийских, итальянских, югославских, польских, были и из СНГ, - больше всего из Белоруссии, - но ни одной одинокой машины. Наученные горьким опытом, водители держались очень тесно - всем было известно, что по России ехать особенно опасно.
   - Следуем дальше, - сказал Каукалов, садясь в машину.
   Развернулся в потоке, подрезав носы сразу двум старым колхозным ЗИЛам, резко надавил на педаль газа, "жигуленок" лишь зачихал, зафыркал возмущенно, будто коняга, огретый кнутом: по встречной полосе, включив дальний свет, Каукалов обошел десятка три машин и вновь влился в поток.
   Поиск одинокой, отбившейся от каравана фуры продолжался. Впрочем, не всякая фура подходила Каукалову - на этот счет у него имелись строгие инструкции, - машины, набитые мешками с солью или ящиками с сахаром-рафинадом, не годились, этот товар было трудно сбывать, да и доходы он приносил крохотные, нужны были фуры, груженные электроникой, бытовой техникой, кожей, обувью, одеждой.
   Армен Шахбазов был низеньким седым человеком с крупной головой, короткой ершистой прической и горбатым, будто бы переломленным посредине носом.
   Ровно в одиннадцать ноль-ноль он появился у старика Арнаутова - тот открыл дверь сразу же, на первое хрипловатое дреньканье старого звонка, и это Шахбазову не понравилось:
   - Что-то ты, дед, технику безопасности совсем не соблюдаешь. Надо тысячу раз проверить, кто пришел, убедиться, что появился гость званый, а не незваный, и уж потом открывать, а ты с бухты-барахты, сразу - бац! Как пьяный русский мужик - вся душа нараспашку... Так, дед, не годится, назидательно и одновременно удрученно произнес Шахбазов, голос у него, словно бы не выдержав напряжения, сорвался на писк.
   - А-а! - махнул рукой Арнаутов. - Кому я, такой старый, нужен? Да потом я же знаю: в одиннадцать ноль-ноль будешь ты, и больше никто. А ты, если что, любому зверю горло перекусишь.
   - Все равно, дед, береженого бог бережет.
   Старик Арнаутов провел гостя на кухню, спросил:
   - Может, выпьешь?
   Шахбазов отказался. Тогда Арнаутов достал из газеты, лежавшей на столе, две фотокарточки, которые рано утром ему передала Ольга Николаевна, придвинул к гостю. Тот глянул на снимки мельком:
   - Что, напортачили ребята? Жуликами оказались?
   - Хуже. Засыпались.
   - Та-ак, - озабоченно протянул Шахбазов, - действительно, лучше бы жуликами оказались. - Он вгляделся в снимки внимательнее. - Значит, кукуют голубки в данный момент в капэзэ?
   - В СИЗО. Завтра в шестнадцать ноль-ноль их повезут в Бутырку. Они ещё не раскололись, - подчеркнул он. - А в Бутырке расколются, там спецы по этой части - крупные. Если не мытьем возьмут, так катаньем. А нам не надо, чтобы эти хлопчики раскололись. - Арнаутов постучал ногтем по одной из фотографий. - Выдать они могут очень многих. В том числе и меня. А это, Армен, сам понимаешь, чем пахнет.
   Шахбазов молча наклонил голову. На фотоснимках были изображены два паренька, оба молодые, лет по двадцать, один - фасонистый, с модной стрижкой и надменным взглядом светлых, широко расставленных глаз, другой попроще, скуластый, похожий на упрямого татарчонка, с плотно сжатым ртом и небольшим костистым подбородком.
   - Если вместе с ними я уберу и ментов-перевозчиков, нареканий с твоей стороны не будет?
   - Думаю, нарекания будут. Сам понимаешь - не от меня.
   - Конечно, я постараюсь, чтобы менты уцелели, но жизнь - штука такая... - Шахбазов рассмеялся, развел руки в стороны, - в ней всякое бывает...
   - Перевозить будут, думаю, даже не в "воронке", а в обычном "уазике". Кое-кто из наших друзей, работающих в милиции... - Арнаутов деликатно покашлял в кулак, потом не выдержал и рассмеялся, - в общем, друзья наши постараются, чтобы "воронок" со стальными решетками не пришел в отделение. А раз "воронок" не придет, то лохов этих будут перевозить своими силами. Ах, лохи, лохи... - Старик взглянул на фотоснимки, сожалеючи качнул головой. - Что же вы наделали, лохи? - Лицо Арнаутова расстроенно размякло, уголки губ сползли вниз, он дотронулся пальцами до рта, попытался поправить, не получилось.
   - Не ной, дед! Лучше заказывай два венка, - Шахбазов подхватил фотоснимки со стола и сунул в карман. - Теперь - по существу! Где находится отделение, каким маршрутом пойдет машина, сколько времени отведено на перевозку, сколько человек будет в сопровождении, какое оружие у конвоиров...