Страница:
Он нагнулся и поднял окурок.
Совсем недавно сигарету держали во рту, понял он, фильтр сигареты еще на высох. Окурок погас, остыл, но был еще влажный. Совсем недавно на площадке перед колонкой мусоропровода, стоял человек. Он курил и, наверное, внимательно прислушивался к глухой тишине дома. Возможно, он кого-то ждал. Вполне возможно, что сейчас этот человек находится в квартире крутого деда.
Но, может, и не находится.
Валентин пальцами осторожно толкнул дверь.
Заперта.
Обычная деревянная дверь еще советских времен, обшитая черным советским дерматином. Наверное, крутой дед Рогожин не слишком ценил свое нажитое им за долгую жизнь добро или вообще не считал нужным трястись над своим нажитым за долгую жизнь добром. В отличие от многих своих соседей по подъезду, почти всех, мощную металлическую дверь дед Рогожин так и не установил, а эту старую деревянную Валентин без усилий совершенно запросто мог вышибить вместе с косяком одним ударом ноги.
Ну вышибу, сказал он себе. А потом?
Ну вышибу, никого не найду в квартире, что потом? Как объяснить милиции, которая может явиться на шум, вызванная невидимыми и неслышимыми, но все же существующими и никогда не дремлющими соседями, что я тут делаю? И зачем выбил чужую дверь? И с какой целью проник в чужую квартиру, широко почти всеми окнами распахнутую на площадь? И почему это, черт возьми, в черном потрепанном «дипломате» лежит упакованная снайперская винтовка «Хеклер и Кох»? Да еще во время кипящего внизу на площади бурного митинга!..
Может, уйти?
Бросить потрепанный «дипломате»?
Навсегда выбросить Новосибирск из памяти?
А что я скажу Джону Куделькину-старшему, вернувшись в Москву? – все так же хмуро усмехнулся Валентин. Да и вообще… Может, меня уже ждут в аэропорту? Может, меня уже ждут внизу под аркой? В конце концов, находясь почти трое суток рядом с Куделькиным-младшим, я сам по себе мог заинтересовать самых разных людей…
Все варианты были нехороши.
Он потоптался перед дверью, не зная, что, собственно, делать? И вдруг дверь распахнулась. В ее проеме возник плечистый бородач. Валентин не мог ошибиться. Именно этот бородач был главным героем цветной видеопленки, упрятанной под фальшивую этикетку старого фильма о приключениях Тарзана. Именно его видел Валентин на экране видика, а потом уже вживую – у коммерческих киосков возле гостиницы «Обь». Именно этим плечистым бородачем весьма активно интересовался Куделькин-младший. Впрочем, кажется, ничуть не меньше интересовались им местные газеты, упорно именуя бородача чемпионом по убийствам.
Средний рост.
Жилистые мощные руки.
Небольшие залысины выше лба над вдавленными висками.
Ухмылка на длинных неприятных губах. Несколько нагловатый, уверенный, нисколько не испуганный взгляд. А самое удивительное – в левой руке, слегка отставленной, чуть на отлете, чемпион по убийствам держал черный потрепанный «дипломат», абсолютно идентичный тому, что держал в руке Валентин.
– Чего тебе? – ни на секунду не растерялся Чирик, будто это он сам открыл дверь.
Не давая ему опомниться, Валентин коротко толкнул Чирика в грудь.
В зеркале, тускло блеснувшим в конце длинного коридора, Валентин отчетливо увидел свое собственное злое встревоженное лицо и широкую плечистую спину Чирика, вдруг быстро сунувшего правую руку в карман. И в том же тускло поблескивающем зеркале все так же на удивление отчетливо Валентин увидел отраженную часть невидимой комнаты – низкий зеленоватый диван, с которого был сорван и брошен на пол клетчатый плед. А еще он увидел длинные оголенные женские ноги, странно и беспомощно торчавшие из-за под наброшенного на них клетчатого пледа. Валентин видел ноги в зеркале только мельком и только по колени, но по их неестественному положению сразу понял, что женщина, скорее всего, мертва.
Живые так не лежат. Живые так не могут лежать.
Не теряя ни секунды, не давая возможности Чирику ни отступить в комнату, ни выхватить из кармана нож, Валентин коротко ударил Чирика ногой в колено и тут же локтем в лицо.
Страшному двойному удару Валентина научил капрал Тардье.
Очень сильный физически человек после такого удара может устоять на ногах, но ступать на попавшую под удар ногу, действовать этой ногой он уже не сможет. В самом легком случае такой удар крошит коленную чашечку, в самом тяжелом – напрочь ломает ногу.
Чирик взвыл.
Скрючившись от боли, он ухватился за вешалку.
Нож упал на пол и Валентин носком башмака запнул его под вешалку.
– Мерде! – выругался он почему-то по-французски. И сплюнув, повторил: – Мерде!
Он собирался уложить Чирика на пол, но не успел. В тусклом зеркале мелькнуло вдруг отражение еще одного человека, непонятно как, казалось, внезапно, прямо из ниоткуда, из ничего вдруг возникшего на лестничной площадке перед распахнутой настежь дверью.
Валентин мгновенно обернулся.
Он был уверен, что обернулся именно мгновенно.
Он не потерял ни секунды. Он обернулся именно мгновенно. Так, как его учил капрал Тардье. Но Куделькин-младший, это был он, пригибаясь, бесшумно отталкиваясь ногами от бетонного чисто вымытого пола площадки и как бы ныряя из стороны в сторону, двигался гораздо быстрее. На ходу выхватив из-за пояса пиджака пистолет с уродующей его тяжелой насадкой глушителя, Куделькин-младший приглушенно крикнул:
– На пол! На пол!
И начал стрелять.
Он начал стрелять еще в распахнутых дверях. Он начал стрелять, еще не закончив своей команды, продолжая двигаться по площадке, ныряя то влево, то вправо, и ствол пистолета, уродливо удлиненный глушителем, нервно забился, задергался в его сведенных руках.
Дум, дум!
Дум, дум, дум! – хлопали выстрелы.
Продолжая движение, Куделькин стрелял через плечо пригнувшегося Валентина:
– На пол!
Но Валентин не упал.
Упал Чирик. Сперва его отбросило к стене, он упал на колени, потом неловко повалился на бок, и Куделькин-младший, окончательно втолкнув Валентина в длинный коридор, моментально запер за собой дверь.
– Как вы здесь оказались? Что вы здесь делаете, черт вас побери? – спросил он неприятным свистящим шепотом, пытаясь, видимо, понять – слышал кто-то в доме выстрелы или нет?
Скорее всего, никто ничего не слышал.
По крайней мере, ничто не нарушало тишины подъезда. Даже глухое уханье и колеблющееся агрессивное порёвывание толпы, продолжающей митинговать на площади, ощущалось в квартире еле-еле.
– Ну?
– А ты не знаешь?
– Конечно, нет!
– А это?
Отщелкнув замки, Валентин бросил «дипломат» с винтовкой под ноги Куделькину:
– Как это понимать? Зачем Джону такой подарок? Как по-твоему я мог подняться в самолет с таким багажом?
– Винтовка? – ошеломленно спросил Куделькин. Зрачки его странно расширились. – Что за черт? Вы отобрали ее у Чирика?
Куделькин действительно ничего не понимал.
Ни на мгновение не выпуская бывшего чемпиона из виду, ни на мгновение не опуская руку с пистолетом, Куделькин присел и коротким движением одной рукой открыл «дипломат», уроненный на пол застреленным им Чириком.
– Вот мой «дипломат», – заявил он ошеломленно. – Какого черта? Ничего не могу понять? Почему мой «дипломат» здесь? У вас его отобрал Чирик? Ведь отцу вы должны были передать именно этот «дипломат». Видите, в нем деньги? Я же вам говорил. Еще в нем коньяк. Вот, видите? Отец любит такие подарки. Он знает толк в коньяке. К тому же, он у меня деловой человек, я передаю ему свои гонорары.
– Гонорары?
– Естественно.
– Почему гонорары?
– А как еще это назвать?
– Не знаю, – хмуро хмыкнул Валентин. – Впрочем, мне один черт. Не знаю и не хочу знать, что ты там получаешь и как все это называется? И я, и Джон, например, всю жизнь получали премии и зарплату. Гонорарами мы это не называли. Не знаю, чем ты там занимаешься, но…
Куделькин не дослушал.
Не дослушав Валентина, но поняв его, он левой рукой выдернул из кармана удостоверение.
И кивнул:
– Ты, кажется, застрелил человека.
– Да ну, человека! Чирика я застрелил, – зло возразил Куделькин-младший, пряча в карман служебное удостоверение. – Наглого преступника, который давно заслужил смертную казнь. Не один раз и давно. У нас, дядя Валя, смертная казнь пока не отменена.
Валентин взглянул на злое лицо Куделькина и вдруг ему стало все равно.
Ответит ему Куделькин-младший или не ответит, скажет он ему правду или не скажет, объяснит он ему, каким образом попал в его руки «дипломат» с винтовкой, или нет, какая разница?
Валентину вдруг действительно стало все равно.
Это же понятно, хмуро подумал он. Что тут, собственно, объяснять? Во все времена все всех подставляли и все всех использовали. Вот теперь подошло нужное время и Куделькин-младший подставил меня.
И использовал.
Так, как ему было нужно.
Зачем ему было меня предупреждать?
Я оказался рядом, вот меня он и подставил. Наверное, ему было удобно подставить и использовать именно меня, а не кого-то там другого. Что странного? Что мне теперь от его объяснений? Что могут изменить его объяснения?
Подняв взгляд, Валентин снова отчетливо увидел неподвижные женские ноги, тускло отраженные в зеркале.
Сделав неимоверное усилие, он сделал три шага, заставил себя перешагнуть через распластавшегося на полу Чирика и заглянул в комнату.
– Кто там? – негромко спросил Куделькин, пряча пистолет под пиджак. – Там есть кто-то?
– Там труп.
– Чей?
– Наверное, Лёльки Кирш, – хмуро ответил Валентин.
Он уже узнал труп. Или ему казалось, что он узнал. В любом случае, он чувствовал странное полное равнодушие. Ему ничего не хотелось знать. Он действительно не хотел больше ни знать ничего, ни участвовать в игре, которой не понимал. С поразительной ясностью он почувствовал в застоявшемся воздухе пустой квартиры неповторимый горький запах гвоздик.
Давным давно… В другой стране… В другое время…
Там были монашки в белом, вспомнил он. Там были крикливые разносчики мороженого. Там была кафушка «Под крокодилом».
Ну да, что-то про человека, которого били.
В этом мире постоянно кого-то бьют. Правда, того человека, про которого читала стихи Тоня, кажется, били и день, и два. А может, всю неделю. А человек не сломался. Такой оказался человек. Железного характера человек. Это все к вопросу о памяти. Тоня все время задавала такой вопрос. Головой его колотили по столешнице по дубовой…А все равно тот человек молчал. Ничего, кажется, не выколотили из того человека.
Валентин молча смотрел на Тоню.
Тоня, или ее двойник, лежала на голом полу, очень по-женски подогнув в колене левую ногу, лицом в содранный с дивана старенький клетчатый плед. Будто ей было страшно.
Валентин не видел лица Тони. Но ему и не надо было видеть ее лицо. Бизнес-вумен с Красного проспекта в светлом деловом костюме вдруг необратимо превратилась в Тоню. Она действительно зачем-то была здесь, в квартире крутого деда Рогожина, и лежала на голом полу, зарывшись лицом в чужой клетчатый плед.
А днем раньше Валентин видел ее на Красном проспекте.
Конечно, он знал, настоящая Тоня давно лежала на Митинском кладбище в Москве, настоящая Тоня давно получила там свою последнюю прописку, но, видимо, Тонина великая комсомольская гордость никак не могла смириться. Честная и преданная своему делу комсомолка Тоня даже мертвая хотела активно помогать Родине. Она и мертвая продолжала активно перемещаться по российским городам, наводя в них необходимый и долгожданный порядок, как когда-то ее учил Николай Петрович Шадрин. Ездила, пока однажды, именно сейчас, установившийся порядок не был нарушен.
Тогда Тоню убили во второй раз. Убили руками некоего Лени Чирика, официально прозванного чемпионом по убийствам. Для Чирика не было разницы – трупом больше, трупом меньше. И убил Чирик Тоню, возможно, потому, что инструмент, предназначавшийся Тоне, каким-то образом попал в руки Валентина.
Судьба любит такие связки.
Впрочем, в любом случае Тоня была обречена.
Чирик в данном случае играл роль чистильщика.
По сценарию Чирикн, видимо, должен был убрать человека, который произведет выстрел из снайперской винтовки. Этим человеком оказалась Тоня, и тем самым она оказалась обречена.
Валентин молча смотрел на Тоню, обречено зарывшуюся лицом в чужой клетчатый плед, и никак не мог увязать воедино ту давнюю тоненькую, лепечущую стихи романтично-наивную, но и жесткую, может, даже в чем-то жестокую юную комсомолку, давно исчезнувшее, как затонувшее в омуте времени, уютное варшавское кафе «Под крокодилом», долгий горький, как бы все еще не развеявшийся в воздухе нежный запах варшавских гвоздик и эту пыльную запущенную квартиру какого-то крутого деда Рогожина, в чей потертый клетчатый плед так обречено зарылась лицом Тоня.
– Дядя Валя, вы знаете эту женщину?
Валентин помолчал, потом покачал головой:
– Нет.
– А почему вы так смотрите на нее?
– Ей неудобно лежать… Мне кажется, ей неудобно лежать… Видишь, у нее плед под головой сбился…
Он протянул руку, но Куделькин предупреждающе крикнул:
– Ничего не трогайте, дядя Валя, ни к чему тут не прикасайтесь! Не надо вам оставлять следы. Никаких следов. К черту! Немедленно уходите. Прямо сейчас. Иначе вы не сможете улететь из Новосибирска. Я-то знаю, что вы попали в квартиру деда Рогожина случайно, как бы даже не по своей воле, но если вас тут застанут, даже я, дядя Валя, ничем не смогу вам помочь. Кроме того, оставшись здесь, вы можете здорово навредить мне. Немедленно уходите! И уезжайте. Сразу. Вы еще успеете на самолет.
И спросил без всякой надежды:
– Возьмете мой «дипломат»?
Валентин кивнул.
– Тогда забирайте и уходите.
Подняв «дипломат» с деньгами и коньяком, Валентин направился к двери.
Он ни разу больше не обернулся.
Проводив взглядом бывшего чемпиона, Куделькин-младший внимательно прислушался к привычным глухим шумам дома. Потом присел на краешек дивана, не отводя взгляда от бессмысленно красивых мертвых ног убитой женщины, и сказал в трубку радиотелефона:
– Иван Федорович? Да, Куделькин говорит. Приезжайте. Прямо сейчас. Я из квартиры Рогожина говорю. Да, прямо сейчас, – подтвердил он. – Здесь, в квартире, два трупа.
Спрятав радиотелефон, Куделькин-младший закурил.
Я, кажется, сгорел, спокойно подумал он. Акция сорвалась.
Труп Чирика лежал на полу коридора лицом вниз. Странно, как в кино, торчал из-под задравшегося белого воротничка рубашки клок встопорщившейся бороды. В трупе Чирика пять пуль, машинально отметил про себя Куделькин. Я выпустил в Чирика пять пуль. Конечно, несколько, переусердствовал. Не без этого. Теперь все пули сидят в Чирике… А еще у него разбито лицо. Впрочем, в последнем как раз нет ничего страшного. Как раз разбитое лицо объяснить будет совсем не трудно. Ударился при падении. Так бывает. Правда, еще у Чирика странно вывернута нога. Похоже, напрочь разбита коленная чашечка. Это работа дяди Вали. Силен чемпион! Да и разбитую коленную чашечку легко можно объяснить. Какие проблемы? Ведь свидетелей нет. Дядя Валя, наконец, уехал.
Почему-то на этот раз Куделькин-младший был стопроцентно уверен в том, что через час бывший чемпион будет находиться в самолете. Ну, а разбитую коленную чашечку объяснить можно. Не трудно, собственно, объяснить. Скажем, необходимая самооборона… Когда я, услышав шум, якобы прибежал в квартиру деда Рогожина, Чирик, естественно, бросился на меня. Пришлось остановить его жестоким приемом. А потом, когда Чирик выхватил нож, пришлось стрелять…
Теперь женщина, покачал головой Куделькин.
С женщиной вообще никаких проблем. Это забота полковника Лыгина. Полковник, несомненно, спланировал что-то вроде заказного убийства. Кому оно необходимо, вычислить можно, симпатии полковника Лыгина и независимого кандидата в губернаторы общеизвестны. Вот только почему женщина? Не мог найти киллера покрепче? Или в приглашении женщины был какой-то особый смысл?
И еще… Почему бывший чемпион так странно смотрел на убитую?
Ну да, невесело подумал Куделькин. Убитая Чириком женщина действительно чем-то неуловимо походит на проститутку Лёльку Кирш. А бывший чемпион искал какую-то женщину, похожую, по его описаниям, именно на Лёльку. Сам говорил, что ищет. Сперва потерял, как всегда бывает, а потом искал. Какую-то там фам фаталь. Так что, если даже он вдруг и нашел ее, бывшему чемпиону сильно не позавидуешь. Потому он так и дергался. Потому ему и было так не по себе… Наверное, бывшему чемпиону, подумал Куделькин, как и моему отцу, никак не удается простить себе то, что он успел потерять в жизни.
По-настоящему, правда, что считать потерянным? – уже успокаиваясь, уже холодно и трезво сказал себе Куделькин. Что, собственно, потеряли отец и тот же бывший чемпион? Удачу? Кто ее не терял? Судьбу? Вот невидаль! Страну, о судьбе которой они так много говорят?
Страну… Не похоже, чтобы в той бывшей, давно уже исчезнувшей стране, сохранившейся теперь только на картах, отцу и бывшему чемпиону жилось очень уж хорошо, но они все время помнят и говорят о своей потерянной стране. Они сами ее потеряли, они сами не удержали ее в руках, они сами сделали все, чтобы потерять ее, и все-таки они говорят и говорят о ней.
А ее нет! Давно нет.
Зато у насесть страна, холодно сказал себе Куделькин-младший, невольно подчеркивая это «у нас». Мы сами добыли себе страну. Она наша. И хватит сентиментов! К черту!
Думай, Куделькин!
Через пять минут здесь появится полковник Лыгин и начнутся раздражающие расспросы. Через пять минут здесь появится полковник Лыгин и думать станет попросту некогда. А отец… И этот упрямый бык… Да ну их всех к черту!.. – взорвался Куделькин.
Ему вдруг стало нехорошо. Его замутило от вида трупов. В который раз вспомнил он бледное лицо полковника Зимина, по которому уверенно, по-хозяйски бежал муравей. На этот раз ничего у нас не получилось, подумал Куделькин-младший, мрачно разглядывая «дипломат» со снайперской винтовкой, валяющийся на полу. Особая группа не выполнила поставленные перед нею задачу. Смерть полковника Зимина смешала все карты.
А может, не смерть?
Может, совсем не смерть, а кто-то живой, во плоти и голосе, смешал карты?
И вдруг подумал: ладно, ничего страшного… Это хорошо, что винтовка оказалась здесь… В квартире деда Рогожина… Там, где она и должна была находиться…
Куделькина пробила холодная испарина.
Если бы винтовки здесь не оказалась, как бы отстранено подумал Куделькин, я прямо сейчас мог бы на всем поставить жирный крест. Очень жирный траурный крест. Не лучше пришлось бы и бывшему чемпиону. Не мало пришлось бы поизворачиваться перед начальством и полковнику Лыгину. Но Лыгин та еще бестия, он бы вывернулся, а вот я на своей карьере прямо сейчас мог бы поставить жирный траурный крест. Ведь это я, а не кто-то другой перепутал «дипломаты»… Ведь это я вчера ночью унес в квартиру деда Рогожина не тот «дипломат»… Не вернись из аэропорта бывший чемпион, не верни он так вовремя снайперскую винтовку, о судьбе которой я еще час назад ничего не знал, мне нечем было бы оправдаться… Но бывший чемпион приехал… Так что, теперь все просто… Оправдываться, объяснять и снова оправдываться… И чем дальше с каждой минутой будет находиться от Новосибирска бывший чемпион, тем лучше…
Вновь закурив, Куделькин с глубоким, даже с каким-то глубинным облегчением вдруг осознал, что настоящую грозу пронесло.
Объяснения, конечно, будут, куда они денутся, конечно, обязательно будут, но настоящую грозу пронесло, можно врать, объяснять, искать варианты, искать приемлемые объяснения, масса будет самых разных объяснений, подумал Куделькин, и прежде всего убедительных, это само собой, даже очень убедительных, но настоящую грозу, кажется, пронесло, какими бы мне ни казались сейчас будущие объяснения, теперь это уже не катастрофический уровень.
Этот придурок, холодно посмотрел Куделькин-младший на мертвого Чирика, явился в квартиру деда Рогожина, наверное, раньше, чем надо. Именно так следует объяснить причину провала акции полковнику Лыгину.
А снайпер…
Ну, что снайпер?..
Снайпер, понятно. Снайпер даже не успел собрать винтовку. Точнее, не успела, поскольку снайпером оказалась женщиной. Лыгин при этом сделает, небось, удивленное лицо.
Женщина?
Снайпер – женщина?
А ведь и в самом деле интересно, почему Лыгин или Зимин пригласили именно женщину? – подумал Куделькин, как будто это всерьез имело какое-то значение.
И покачал головой.
Следует отдать должное полковнику Лыгину. Полковник Лыгин все продумал до мелочей. В определенный час женщина-снайпер появляется в квартире деда Рогожина и производит выстрел. Именно в этот момент в квартире появляется и чистильщик, некто Чирик, профессиональный убийца. При его опыте он должен расправиться со снайпером без проблем.
А дальше? Чирику обещали свободу? Он должен был уехать? Или его тоже ждала судьба женщины-снайпера?
Чирику и Тоне не повезло.
Зато на митингующей площади кому-то уж точно повезло, вяло подумал Куделькин, чувствуя, что промокшая от пота рубашка начинает потихоньку обсыхать на спине. Женщина-снайпер, понятно, должна была шлепнуть какого-то страдальца за народ, шумно бьющего себя кулаками в грудь. Независимого или зависимого, это сейчас неважно. Главное, страдальца. Чтобы сразу после выстрела неутомимый полковник Лыгин мог выбросить в общество через средства массовой информации тучу слухов, с ног на голову переворачивающие все обычные представления о добре и зле…
И шлепнула бы, подумал Куделькин. Все-таки профессионалка. Вон какие у нее длинные и сильные пальцы. Нажми такой палец на спусковой крючок, кому-то на площади здорово бы не повезло.
Правда женщина-снайпер не успела. А это значит, вдруг пришло в голову Куделькину, что полковнику Лыгину, если он все еще руководит Особой группой, придется срочно менять игру. А возможно даже и игроков.
Записав показания Куделькина, Лыгин спрятал диктофон в карман и спросил:
– У тебя дома есть кто-нибудь?
– Никого, – устало ответил Куделькин.
– А этот человек, с которым тебя видели в последнее время?
– Это друг отца, – сдержанно пояснил Куделькин. – Прилетал в гости. Малость не вовремя. Но он уже улетел. Еще утром. В Москву.
И подумал: бывший чемпион прав.
Все эти дни за мной действительно следили.
Только из-за усталости я сам не смог вовремя засечь тех, кто так упорно за мной ходил…
– Давайте спустимся к вам, Юрий Иванович, – кивнул Лыгин. Он все время путал обращения, без всяких причин переходил с вы на ты, и наоборот. – Здесь сейчас появятся специалисты. Они и займутся квартирой Рогожина. Когда мы им понадобимся, они знают, где нас найти.
– А они успеют привести квартиру в порядок до появления деда?
– Разумеется. Здесь все отмоют и застирают, – кивнул Лыгин. – Здесь все приведут в должный порядок. В квартире не останется чужих следов. Даже плед будет брошен на диван так, как это делает сам дед Рогожин.
Лыгин внимательно глянул на Куделькина:
– Хорошая работа… Все пять пуль в цель… Этот Чирик, кажется, стоял прямо на фоне зеркала?..
– Да, – кивнул Куделькин. – Зеркалу повезло. Кажется, ни одна пуля не прошла навылет.
Не глядя друг на друга, но остро ощущая охватившее их молчание, они спустились в квартиру Куделькина и все так же молча прошли на кухню.
И вдруг Куделькин заорал.
Он рывком привлек к себе Лыгина, ухватив его за лацканы пиджака, и заорал, дыша прямо в лицо отшатнувшемуся полковнику, глотая, путая, откусывая окончания слов:
– Сволочь! Думаешь, я не догадываюсь? Это ты крутишь машинку! Это ты подставил бабу! Это из-за тебя сгорел Зимин! Он, наверное, вез в «дипломате» какие-то документы? А? «Еще не все вещи Зимина найдены…». Ты же проговорился! И прокололся с газетами. Зимина убили выстрелом из пистолета! Ты знал! Ты никак не мог не знать. Зачем же это вранье в газетах про ножи и про появление Чирика? Может, Зимина твои же специалисты и хлопнули, а? Может, скажешь?.. И хвост за мной тоже ты пустил?.. Понял, что я не уеду из города и пустил хвост на всякий случай. Не так разве? Сильно интересовался, где я и с кем?.. А капитан Маслов? Что, не прошел у тебя вариант с утоплением капитана? Что, не смог, стервятник, обыграть его смерть?.. А?.. Ну, кто там теперь?.. Кто там теперь на очереди?.. Может, я?..
Совсем недавно сигарету держали во рту, понял он, фильтр сигареты еще на высох. Окурок погас, остыл, но был еще влажный. Совсем недавно на площадке перед колонкой мусоропровода, стоял человек. Он курил и, наверное, внимательно прислушивался к глухой тишине дома. Возможно, он кого-то ждал. Вполне возможно, что сейчас этот человек находится в квартире крутого деда.
Но, может, и не находится.
Валентин пальцами осторожно толкнул дверь.
Заперта.
Обычная деревянная дверь еще советских времен, обшитая черным советским дерматином. Наверное, крутой дед Рогожин не слишком ценил свое нажитое им за долгую жизнь добро или вообще не считал нужным трястись над своим нажитым за долгую жизнь добром. В отличие от многих своих соседей по подъезду, почти всех, мощную металлическую дверь дед Рогожин так и не установил, а эту старую деревянную Валентин без усилий совершенно запросто мог вышибить вместе с косяком одним ударом ноги.
Ну вышибу, сказал он себе. А потом?
Ну вышибу, никого не найду в квартире, что потом? Как объяснить милиции, которая может явиться на шум, вызванная невидимыми и неслышимыми, но все же существующими и никогда не дремлющими соседями, что я тут делаю? И зачем выбил чужую дверь? И с какой целью проник в чужую квартиру, широко почти всеми окнами распахнутую на площадь? И почему это, черт возьми, в черном потрепанном «дипломате» лежит упакованная снайперская винтовка «Хеклер и Кох»? Да еще во время кипящего внизу на площади бурного митинга!..
Может, уйти?
Бросить потрепанный «дипломате»?
Навсегда выбросить Новосибирск из памяти?
А что я скажу Джону Куделькину-старшему, вернувшись в Москву? – все так же хмуро усмехнулся Валентин. Да и вообще… Может, меня уже ждут в аэропорту? Может, меня уже ждут внизу под аркой? В конце концов, находясь почти трое суток рядом с Куделькиным-младшим, я сам по себе мог заинтересовать самых разных людей…
Все варианты были нехороши.
Он потоптался перед дверью, не зная, что, собственно, делать? И вдруг дверь распахнулась. В ее проеме возник плечистый бородач. Валентин не мог ошибиться. Именно этот бородач был главным героем цветной видеопленки, упрятанной под фальшивую этикетку старого фильма о приключениях Тарзана. Именно его видел Валентин на экране видика, а потом уже вживую – у коммерческих киосков возле гостиницы «Обь». Именно этим плечистым бородачем весьма активно интересовался Куделькин-младший. Впрочем, кажется, ничуть не меньше интересовались им местные газеты, упорно именуя бородача чемпионом по убийствам.
Средний рост.
Жилистые мощные руки.
Небольшие залысины выше лба над вдавленными висками.
Ухмылка на длинных неприятных губах. Несколько нагловатый, уверенный, нисколько не испуганный взгляд. А самое удивительное – в левой руке, слегка отставленной, чуть на отлете, чемпион по убийствам держал черный потрепанный «дипломат», абсолютно идентичный тому, что держал в руке Валентин.
– Чего тебе? – ни на секунду не растерялся Чирик, будто это он сам открыл дверь.
Не давая ему опомниться, Валентин коротко толкнул Чирика в грудь.
В зеркале, тускло блеснувшим в конце длинного коридора, Валентин отчетливо увидел свое собственное злое встревоженное лицо и широкую плечистую спину Чирика, вдруг быстро сунувшего правую руку в карман. И в том же тускло поблескивающем зеркале все так же на удивление отчетливо Валентин увидел отраженную часть невидимой комнаты – низкий зеленоватый диван, с которого был сорван и брошен на пол клетчатый плед. А еще он увидел длинные оголенные женские ноги, странно и беспомощно торчавшие из-за под наброшенного на них клетчатого пледа. Валентин видел ноги в зеркале только мельком и только по колени, но по их неестественному положению сразу понял, что женщина, скорее всего, мертва.
Живые так не лежат. Живые так не могут лежать.
Не теряя ни секунды, не давая возможности Чирику ни отступить в комнату, ни выхватить из кармана нож, Валентин коротко ударил Чирика ногой в колено и тут же локтем в лицо.
Страшному двойному удару Валентина научил капрал Тардье.
Очень сильный физически человек после такого удара может устоять на ногах, но ступать на попавшую под удар ногу, действовать этой ногой он уже не сможет. В самом легком случае такой удар крошит коленную чашечку, в самом тяжелом – напрочь ломает ногу.
Чирик взвыл.
Скрючившись от боли, он ухватился за вешалку.
Нож упал на пол и Валентин носком башмака запнул его под вешалку.
– Мерде! – выругался он почему-то по-французски. И сплюнув, повторил: – Мерде!
Он собирался уложить Чирика на пол, но не успел. В тусклом зеркале мелькнуло вдруг отражение еще одного человека, непонятно как, казалось, внезапно, прямо из ниоткуда, из ничего вдруг возникшего на лестничной площадке перед распахнутой настежь дверью.
Валентин мгновенно обернулся.
Он был уверен, что обернулся именно мгновенно.
Он не потерял ни секунды. Он обернулся именно мгновенно. Так, как его учил капрал Тардье. Но Куделькин-младший, это был он, пригибаясь, бесшумно отталкиваясь ногами от бетонного чисто вымытого пола площадки и как бы ныряя из стороны в сторону, двигался гораздо быстрее. На ходу выхватив из-за пояса пиджака пистолет с уродующей его тяжелой насадкой глушителя, Куделькин-младший приглушенно крикнул:
– На пол! На пол!
И начал стрелять.
Он начал стрелять еще в распахнутых дверях. Он начал стрелять, еще не закончив своей команды, продолжая двигаться по площадке, ныряя то влево, то вправо, и ствол пистолета, уродливо удлиненный глушителем, нервно забился, задергался в его сведенных руках.
Дум, дум!
Дум, дум, дум! – хлопали выстрелы.
Продолжая движение, Куделькин стрелял через плечо пригнувшегося Валентина:
– На пол!
Но Валентин не упал.
Упал Чирик. Сперва его отбросило к стене, он упал на колени, потом неловко повалился на бок, и Куделькин-младший, окончательно втолкнув Валентина в длинный коридор, моментально запер за собой дверь.
– Как вы здесь оказались? Что вы здесь делаете, черт вас побери? – спросил он неприятным свистящим шепотом, пытаясь, видимо, понять – слышал кто-то в доме выстрелы или нет?
Скорее всего, никто ничего не слышал.
По крайней мере, ничто не нарушало тишины подъезда. Даже глухое уханье и колеблющееся агрессивное порёвывание толпы, продолжающей митинговать на площади, ощущалось в квартире еле-еле.
– Ну?
– А ты не знаешь?
– Конечно, нет!
– А это?
Отщелкнув замки, Валентин бросил «дипломат» с винтовкой под ноги Куделькину:
– Как это понимать? Зачем Джону такой подарок? Как по-твоему я мог подняться в самолет с таким багажом?
– Винтовка? – ошеломленно спросил Куделькин. Зрачки его странно расширились. – Что за черт? Вы отобрали ее у Чирика?
Куделькин действительно ничего не понимал.
Ни на мгновение не выпуская бывшего чемпиона из виду, ни на мгновение не опуская руку с пистолетом, Куделькин присел и коротким движением одной рукой открыл «дипломат», уроненный на пол застреленным им Чириком.
– Вот мой «дипломат», – заявил он ошеломленно. – Какого черта? Ничего не могу понять? Почему мой «дипломат» здесь? У вас его отобрал Чирик? Ведь отцу вы должны были передать именно этот «дипломат». Видите, в нем деньги? Я же вам говорил. Еще в нем коньяк. Вот, видите? Отец любит такие подарки. Он знает толк в коньяке. К тому же, он у меня деловой человек, я передаю ему свои гонорары.
– Гонорары?
– Естественно.
– Почему гонорары?
– А как еще это назвать?
– Не знаю, – хмуро хмыкнул Валентин. – Впрочем, мне один черт. Не знаю и не хочу знать, что ты там получаешь и как все это называется? И я, и Джон, например, всю жизнь получали премии и зарплату. Гонорарами мы это не называли. Не знаю, чем ты там занимаешься, но…
Куделькин не дослушал.
Не дослушав Валентина, но поняв его, он левой рукой выдернул из кармана удостоверение.
«Российская Федерация.– Капитан… – растерянно покачал головой Валентин. – Я боялся другого… Ну, если так… Но я тоже не понимаю…
Комиссия содействия правоохранительным органам по борьбе с организованной преступностью и коррупцией.
Капитан Куделькин Юрий Иванович».
И кивнул:
– Ты, кажется, застрелил человека.
– Да ну, человека! Чирика я застрелил, – зло возразил Куделькин-младший, пряча в карман служебное удостоверение. – Наглого преступника, который давно заслужил смертную казнь. Не один раз и давно. У нас, дядя Валя, смертная казнь пока не отменена.
Валентин взглянул на злое лицо Куделькина и вдруг ему стало все равно.
Ответит ему Куделькин-младший или не ответит, скажет он ему правду или не скажет, объяснит он ему, каким образом попал в его руки «дипломат» с винтовкой, или нет, какая разница?
Валентину вдруг действительно стало все равно.
Это же понятно, хмуро подумал он. Что тут, собственно, объяснять? Во все времена все всех подставляли и все всех использовали. Вот теперь подошло нужное время и Куделькин-младший подставил меня.
И использовал.
Так, как ему было нужно.
Зачем ему было меня предупреждать?
Я оказался рядом, вот меня он и подставил. Наверное, ему было удобно подставить и использовать именно меня, а не кого-то там другого. Что странного? Что мне теперь от его объяснений? Что могут изменить его объяснения?
Подняв взгляд, Валентин снова отчетливо увидел неподвижные женские ноги, тускло отраженные в зеркале.
Сделав неимоверное усилие, он сделал три шага, заставил себя перешагнуть через распластавшегося на полу Чирика и заглянул в комнату.
– Кто там? – негромко спросил Куделькин, пряча пистолет под пиджак. – Там есть кто-то?
– Там труп.
– Чей?
– Наверное, Лёльки Кирш, – хмуро ответил Валентин.
Он уже узнал труп. Или ему казалось, что он узнал. В любом случае, он чувствовал странное полное равнодушие. Ему ничего не хотелось знать. Он действительно не хотел больше ни знать ничего, ни участвовать в игре, которой не понимал. С поразительной ясностью он почувствовал в застоявшемся воздухе пустой квартиры неповторимый горький запах гвоздик.
Давным давно… В другой стране… В другое время…
Там были монашки в белом, вспомнил он. Там были крикливые разносчики мороженого. Там была кафушка «Под крокодилом».
«Ну, Кудима! Ты сам подумай! Почему у них так, а у нас совсем не так? Почему в Москве я живу в общаге и если мне квартира светит, то лет через пятнадцать, не раньше, когда я стареть начну, когда мне на все наплевать будет, а у них квартиры за деньги, в любое время можно купить квартиру, были бы деньги?.. А?.. И почему у меня в общаге на всех один душ, а у них в каждой квартире ванна?.. Ну, почему, Кудима? Не молчи! Я не пойму. Почему мы их освободили, а они живут лучше нас?..»И что-то еще такое – ревниво-наивное, злое.
«Кудима! Почему у них так много цветов? Где в Москве увидишь столько цветов? Почему у них цветы никто не рвет и не ворует? Кудима!.. Вот вчера я ездила с Николаем Петровичем в Лазенки. Там кругом розы, там везде розы… Там тысячи роз… Понимаешь, Кудима, там целые леса роз… Но их никто не ломает и не крадет… Почему?..»И читала стихи.
Ну да, что-то про человека, которого били.
В этом мире постоянно кого-то бьют. Правда, того человека, про которого читала стихи Тоня, кажется, били и день, и два. А может, всю неделю. А человек не сломался. Такой оказался человек. Железного характера человек. Это все к вопросу о памяти. Тоня все время задавала такой вопрос. Головой его колотили по столешнице по дубовой…А все равно тот человек молчал. Ничего, кажется, не выколотили из того человека.
Валентин молча смотрел на Тоню.
Тоня, или ее двойник, лежала на голом полу, очень по-женски подогнув в колене левую ногу, лицом в содранный с дивана старенький клетчатый плед. Будто ей было страшно.
Валентин не видел лица Тони. Но ему и не надо было видеть ее лицо. Бизнес-вумен с Красного проспекта в светлом деловом костюме вдруг необратимо превратилась в Тоню. Она действительно зачем-то была здесь, в квартире крутого деда Рогожина, и лежала на голом полу, зарывшись лицом в чужой клетчатый плед.
А днем раньше Валентин видел ее на Красном проспекте.
Конечно, он знал, настоящая Тоня давно лежала на Митинском кладбище в Москве, настоящая Тоня давно получила там свою последнюю прописку, но, видимо, Тонина великая комсомольская гордость никак не могла смириться. Честная и преданная своему делу комсомолка Тоня даже мертвая хотела активно помогать Родине. Она и мертвая продолжала активно перемещаться по российским городам, наводя в них необходимый и долгожданный порядок, как когда-то ее учил Николай Петрович Шадрин. Ездила, пока однажды, именно сейчас, установившийся порядок не был нарушен.
Тогда Тоню убили во второй раз. Убили руками некоего Лени Чирика, официально прозванного чемпионом по убийствам. Для Чирика не было разницы – трупом больше, трупом меньше. И убил Чирик Тоню, возможно, потому, что инструмент, предназначавшийся Тоне, каким-то образом попал в руки Валентина.
Судьба любит такие связки.
Впрочем, в любом случае Тоня была обречена.
Чирик в данном случае играл роль чистильщика.
По сценарию Чирикн, видимо, должен был убрать человека, который произведет выстрел из снайперской винтовки. Этим человеком оказалась Тоня, и тем самым она оказалась обречена.
Валентин молча смотрел на Тоню, обречено зарывшуюся лицом в чужой клетчатый плед, и никак не мог увязать воедино ту давнюю тоненькую, лепечущую стихи романтично-наивную, но и жесткую, может, даже в чем-то жестокую юную комсомолку, давно исчезнувшее, как затонувшее в омуте времени, уютное варшавское кафе «Под крокодилом», долгий горький, как бы все еще не развеявшийся в воздухе нежный запах варшавских гвоздик и эту пыльную запущенную квартиру какого-то крутого деда Рогожина, в чей потертый клетчатый плед так обречено зарылась лицом Тоня.
– Дядя Валя, вы знаете эту женщину?
Валентин помолчал, потом покачал головой:
– Нет.
– А почему вы так смотрите на нее?
– Ей неудобно лежать… Мне кажется, ей неудобно лежать… Видишь, у нее плед под головой сбился…
Он протянул руку, но Куделькин предупреждающе крикнул:
– Ничего не трогайте, дядя Валя, ни к чему тут не прикасайтесь! Не надо вам оставлять следы. Никаких следов. К черту! Немедленно уходите. Прямо сейчас. Иначе вы не сможете улететь из Новосибирска. Я-то знаю, что вы попали в квартиру деда Рогожина случайно, как бы даже не по своей воле, но если вас тут застанут, даже я, дядя Валя, ничем не смогу вам помочь. Кроме того, оставшись здесь, вы можете здорово навредить мне. Немедленно уходите! И уезжайте. Сразу. Вы еще успеете на самолет.
И спросил без всякой надежды:
– Возьмете мой «дипломат»?
Валентин кивнул.
– Тогда забирайте и уходите.
Подняв «дипломат» с деньгами и коньяком, Валентин направился к двери.
Он ни разу больше не обернулся.
Проводив взглядом бывшего чемпиона, Куделькин-младший внимательно прислушался к привычным глухим шумам дома. Потом присел на краешек дивана, не отводя взгляда от бессмысленно красивых мертвых ног убитой женщины, и сказал в трубку радиотелефона:
– Иван Федорович? Да, Куделькин говорит. Приезжайте. Прямо сейчас. Я из квартиры Рогожина говорю. Да, прямо сейчас, – подтвердил он. – Здесь, в квартире, два трупа.
Спрятав радиотелефон, Куделькин-младший закурил.
Я, кажется, сгорел, спокойно подумал он. Акция сорвалась.
Труп Чирика лежал на полу коридора лицом вниз. Странно, как в кино, торчал из-под задравшегося белого воротничка рубашки клок встопорщившейся бороды. В трупе Чирика пять пуль, машинально отметил про себя Куделькин. Я выпустил в Чирика пять пуль. Конечно, несколько, переусердствовал. Не без этого. Теперь все пули сидят в Чирике… А еще у него разбито лицо. Впрочем, в последнем как раз нет ничего страшного. Как раз разбитое лицо объяснить будет совсем не трудно. Ударился при падении. Так бывает. Правда, еще у Чирика странно вывернута нога. Похоже, напрочь разбита коленная чашечка. Это работа дяди Вали. Силен чемпион! Да и разбитую коленную чашечку легко можно объяснить. Какие проблемы? Ведь свидетелей нет. Дядя Валя, наконец, уехал.
Почему-то на этот раз Куделькин-младший был стопроцентно уверен в том, что через час бывший чемпион будет находиться в самолете. Ну, а разбитую коленную чашечку объяснить можно. Не трудно, собственно, объяснить. Скажем, необходимая самооборона… Когда я, услышав шум, якобы прибежал в квартиру деда Рогожина, Чирик, естественно, бросился на меня. Пришлось остановить его жестоким приемом. А потом, когда Чирик выхватил нож, пришлось стрелять…
Теперь женщина, покачал головой Куделькин.
С женщиной вообще никаких проблем. Это забота полковника Лыгина. Полковник, несомненно, спланировал что-то вроде заказного убийства. Кому оно необходимо, вычислить можно, симпатии полковника Лыгина и независимого кандидата в губернаторы общеизвестны. Вот только почему женщина? Не мог найти киллера покрепче? Или в приглашении женщины был какой-то особый смысл?
И еще… Почему бывший чемпион так странно смотрел на убитую?
Ну да, невесело подумал Куделькин. Убитая Чириком женщина действительно чем-то неуловимо походит на проститутку Лёльку Кирш. А бывший чемпион искал какую-то женщину, похожую, по его описаниям, именно на Лёльку. Сам говорил, что ищет. Сперва потерял, как всегда бывает, а потом искал. Какую-то там фам фаталь. Так что, если даже он вдруг и нашел ее, бывшему чемпиону сильно не позавидуешь. Потому он так и дергался. Потому ему и было так не по себе… Наверное, бывшему чемпиону, подумал Куделькин, как и моему отцу, никак не удается простить себе то, что он успел потерять в жизни.
По-настоящему, правда, что считать потерянным? – уже успокаиваясь, уже холодно и трезво сказал себе Куделькин. Что, собственно, потеряли отец и тот же бывший чемпион? Удачу? Кто ее не терял? Судьбу? Вот невидаль! Страну, о судьбе которой они так много говорят?
Страну… Не похоже, чтобы в той бывшей, давно уже исчезнувшей стране, сохранившейся теперь только на картах, отцу и бывшему чемпиону жилось очень уж хорошо, но они все время помнят и говорят о своей потерянной стране. Они сами ее потеряли, они сами не удержали ее в руках, они сами сделали все, чтобы потерять ее, и все-таки они говорят и говорят о ней.
А ее нет! Давно нет.
Зато у насесть страна, холодно сказал себе Куделькин-младший, невольно подчеркивая это «у нас». Мы сами добыли себе страну. Она наша. И хватит сентиментов! К черту!
Думай, Куделькин!
Через пять минут здесь появится полковник Лыгин и начнутся раздражающие расспросы. Через пять минут здесь появится полковник Лыгин и думать станет попросту некогда. А отец… И этот упрямый бык… Да ну их всех к черту!.. – взорвался Куделькин.
Ему вдруг стало нехорошо. Его замутило от вида трупов. В который раз вспомнил он бледное лицо полковника Зимина, по которому уверенно, по-хозяйски бежал муравей. На этот раз ничего у нас не получилось, подумал Куделькин-младший, мрачно разглядывая «дипломат» со снайперской винтовкой, валяющийся на полу. Особая группа не выполнила поставленные перед нею задачу. Смерть полковника Зимина смешала все карты.
А может, не смерть?
Может, совсем не смерть, а кто-то живой, во плоти и голосе, смешал карты?
И вдруг подумал: ладно, ничего страшного… Это хорошо, что винтовка оказалась здесь… В квартире деда Рогожина… Там, где она и должна была находиться…
Куделькина пробила холодная испарина.
Если бы винтовки здесь не оказалась, как бы отстранено подумал Куделькин, я прямо сейчас мог бы на всем поставить жирный крест. Очень жирный траурный крест. Не лучше пришлось бы и бывшему чемпиону. Не мало пришлось бы поизворачиваться перед начальством и полковнику Лыгину. Но Лыгин та еще бестия, он бы вывернулся, а вот я на своей карьере прямо сейчас мог бы поставить жирный траурный крест. Ведь это я, а не кто-то другой перепутал «дипломаты»… Ведь это я вчера ночью унес в квартиру деда Рогожина не тот «дипломат»… Не вернись из аэропорта бывший чемпион, не верни он так вовремя снайперскую винтовку, о судьбе которой я еще час назад ничего не знал, мне нечем было бы оправдаться… Но бывший чемпион приехал… Так что, теперь все просто… Оправдываться, объяснять и снова оправдываться… И чем дальше с каждой минутой будет находиться от Новосибирска бывший чемпион, тем лучше…
Вновь закурив, Куделькин с глубоким, даже с каким-то глубинным облегчением вдруг осознал, что настоящую грозу пронесло.
Объяснения, конечно, будут, куда они денутся, конечно, обязательно будут, но настоящую грозу пронесло, можно врать, объяснять, искать варианты, искать приемлемые объяснения, масса будет самых разных объяснений, подумал Куделькин, и прежде всего убедительных, это само собой, даже очень убедительных, но настоящую грозу, кажется, пронесло, какими бы мне ни казались сейчас будущие объяснения, теперь это уже не катастрофический уровень.
Этот придурок, холодно посмотрел Куделькин-младший на мертвого Чирика, явился в квартиру деда Рогожина, наверное, раньше, чем надо. Именно так следует объяснить причину провала акции полковнику Лыгину.
А снайпер…
Ну, что снайпер?..
Снайпер, понятно. Снайпер даже не успел собрать винтовку. Точнее, не успела, поскольку снайпером оказалась женщиной. Лыгин при этом сделает, небось, удивленное лицо.
Женщина?
Снайпер – женщина?
А ведь и в самом деле интересно, почему Лыгин или Зимин пригласили именно женщину? – подумал Куделькин, как будто это всерьез имело какое-то значение.
И покачал головой.
Следует отдать должное полковнику Лыгину. Полковник Лыгин все продумал до мелочей. В определенный час женщина-снайпер появляется в квартире деда Рогожина и производит выстрел. Именно в этот момент в квартире появляется и чистильщик, некто Чирик, профессиональный убийца. При его опыте он должен расправиться со снайпером без проблем.
А дальше? Чирику обещали свободу? Он должен был уехать? Или его тоже ждала судьба женщины-снайпера?
Чирику и Тоне не повезло.
Зато на митингующей площади кому-то уж точно повезло, вяло подумал Куделькин, чувствуя, что промокшая от пота рубашка начинает потихоньку обсыхать на спине. Женщина-снайпер, понятно, должна была шлепнуть какого-то страдальца за народ, шумно бьющего себя кулаками в грудь. Независимого или зависимого, это сейчас неважно. Главное, страдальца. Чтобы сразу после выстрела неутомимый полковник Лыгин мог выбросить в общество через средства массовой информации тучу слухов, с ног на голову переворачивающие все обычные представления о добре и зле…
И шлепнула бы, подумал Куделькин. Все-таки профессионалка. Вон какие у нее длинные и сильные пальцы. Нажми такой палец на спусковой крючок, кому-то на площади здорово бы не повезло.
Правда женщина-снайпер не успела. А это значит, вдруг пришло в голову Куделькину, что полковнику Лыгину, если он все еще руководит Особой группой, придется срочно менять игру. А возможно даже и игроков.
Записав показания Куделькина, Лыгин спрятал диктофон в карман и спросил:
– У тебя дома есть кто-нибудь?
– Никого, – устало ответил Куделькин.
– А этот человек, с которым тебя видели в последнее время?
– Это друг отца, – сдержанно пояснил Куделькин. – Прилетал в гости. Малость не вовремя. Но он уже улетел. Еще утром. В Москву.
И подумал: бывший чемпион прав.
Все эти дни за мной действительно следили.
Только из-за усталости я сам не смог вовремя засечь тех, кто так упорно за мной ходил…
– Давайте спустимся к вам, Юрий Иванович, – кивнул Лыгин. Он все время путал обращения, без всяких причин переходил с вы на ты, и наоборот. – Здесь сейчас появятся специалисты. Они и займутся квартирой Рогожина. Когда мы им понадобимся, они знают, где нас найти.
– А они успеют привести квартиру в порядок до появления деда?
– Разумеется. Здесь все отмоют и застирают, – кивнул Лыгин. – Здесь все приведут в должный порядок. В квартире не останется чужих следов. Даже плед будет брошен на диван так, как это делает сам дед Рогожин.
Лыгин внимательно глянул на Куделькина:
– Хорошая работа… Все пять пуль в цель… Этот Чирик, кажется, стоял прямо на фоне зеркала?..
– Да, – кивнул Куделькин. – Зеркалу повезло. Кажется, ни одна пуля не прошла навылет.
Не глядя друг на друга, но остро ощущая охватившее их молчание, они спустились в квартиру Куделькина и все так же молча прошли на кухню.
И вдруг Куделькин заорал.
Он рывком привлек к себе Лыгина, ухватив его за лацканы пиджака, и заорал, дыша прямо в лицо отшатнувшемуся полковнику, глотая, путая, откусывая окончания слов:
– Сволочь! Думаешь, я не догадываюсь? Это ты крутишь машинку! Это ты подставил бабу! Это из-за тебя сгорел Зимин! Он, наверное, вез в «дипломате» какие-то документы? А? «Еще не все вещи Зимина найдены…». Ты же проговорился! И прокололся с газетами. Зимина убили выстрелом из пистолета! Ты знал! Ты никак не мог не знать. Зачем же это вранье в газетах про ножи и про появление Чирика? Может, Зимина твои же специалисты и хлопнули, а? Может, скажешь?.. И хвост за мной тоже ты пустил?.. Понял, что я не уеду из города и пустил хвост на всякий случай. Не так разве? Сильно интересовался, где я и с кем?.. А капитан Маслов? Что, не прошел у тебя вариант с утоплением капитана? Что, не смог, стервятник, обыграть его смерть?.. А?.. Ну, кто там теперь?.. Кто там теперь на очереди?.. Может, я?..