Страница:
Такая возможность нашлась.
В 1924 году научно-фантастический роман «Плутония» с подзаголовком «Необычайное путешествие в недра Земли» вышла в Ленинграде в маленьком издательстве «Путь к знанию».
«Плутония» написана мною с целью дать нашим читателям возможно более правильное представление о природе минувших геологических периодов, о существовавших в те далекие времена животных и растениях, в занимательной форме научно-фантастического романа, – писал Обручев. – Для этого я воспользовался гипотезой, которая совершенно серьезно обсуждалась в заграничной научной литературе сто с лишним лет назад и имела многочисленных сторонников. Они утверждали, что земной шар пустотелый, что недра его освещены маленьким светилом и населены. В главе «Научная беседа» эта гипотеза изложена подробно, и Труханов, конечно, защищает ее. Эта гипотеза давно уже отвергнута наукой, и хотя мы в точности еще не знаем, каково состояние земного ядра, но можно поручиться, что ни внутреннего светила, ни отверстия, ведущего в недра, не существует…»
«Хороший научно-фантастический роман должен быть правдоподобен, – не раз утверждал Обручев. – Он должен внушать читателю убеждение, что все описываемые события при известных условиях могут иметь место, что в них нет ничего сверхъестественного, чудесного. Если в романе нагромождены разные чудеса – это уже не роман, а сказка для маленьких детей, которым можно рассказывать всякие небылицы». Впрочем, самого Обручева никак не смущали многочисленные чудеса, нагроможденные в его романе: подземное солнце, сосуществующие друг с другом животные и растения самых разных эпох, чудовищная дыра, пробитая в земной коре метеоритом. «Первые издания романа показали, – писал Обручев, – что он удовлетворяет условию правдоподобия. Я получил от читателей немало писем, в которых одни совершенно серьезно спрашивали, почему не снаряжаются новые экспедиции в Плутонию для изучения подземного мира; другие предлагали себя в качестве членов будущих экспедиций; третьи интересовались судьбой путешественников, выведенных в романе…»
Вряд ли читатели помнят героев «Плутонии» по именам, да Обручев к этому и не стремился. Они нужны ему как удобное средство достижения определенной цели. А цель романа проста и объяснена самим автором: сделать близкой и понятной читателю науку, имеющую дело с разрозненными доисторическими костями, со странными отпечатками на камнях. Сделать видимым и понятным прошлый, давно исчезнувший мир. Может, как раз с романов Обручева (и, конечно, с поздних романов Александра Беляева) пошло определенное предубеждение фантастов к психологии. «Любовь отвлекает».
В мае 1914 года экспедиция, описанная Обручевым, прошла Берингов пролив и пристала к берегу неизвестной земли, получившей имя Фритьофа Нансена. На прощанье организатор исследований профессор Труханов передал начальнику отряда Каштанову пакет, который тот должен вскрыть только в безвыходном или необъяснимом положении. Такой момент наступил, когда непонятный продолжительный спуск низвел путешественников на несколько километров ниже уровня моря. Как это ни странно, облака рассеялись, вышло Солнце. Оно показалось людям ярким и маленьким. А встреченный путешественниками настоящий живой мамонт окончательно все запутал. Только в конце марта 1915 года, собрав в подземной стране богатые коллекции животных и растений, герои «Плутонии» тронулись в обратный путь. Они благополучно попали на борт своей «Полярной звезды», однако возле Камчатки русское судно перехватил австро-венгерский крейсер. Потеряв все добытые материалы, герои романа «…удрученные сели в сибирский экспресс. Обсудив создавшееся положение, они решили, что до окончания войны (первой мировой, – Г.П.), на близость которой все еще рассчитывали, и до возвращения коллекций и фотографий, об экспедиции в Плутонию лучше молчать. Чем они могли доказать, кроме своих слов, что Плутония с ее чудесами существует и что в нее можно проникнуть? Всякий здравомыслящий человек признал бы их доклад сплошной фантастикой, а докладчиков – вралями или помешанными. Но война затянулась, за ней последовала революция и другие события. Миновало десять лет, участники экспедиции рассеялись; одни были убиты на фронтах, другие умерли. Коллекция и документы неизвестно где находятся. На их возврат Труханов, вернувшийся в свою обсерваторию на Мунку-Сардыке и живущий там отшельником, уже не надеется».
«Лето 1924 года, – вспоминал Обручев, – мы с женой проводили на Кавказе. Сначала поехали в Железноводск, где сняли комнату в каком-то пансионе возле минеральных источников у подножия горы, занятой парком. В последнем я проводил много часов, гуляя и принимая воздушные ванны, для чего забирался в лес подальше от тропинок. Вспоминая такие же ванны в 1915 году на даче под Харьковом, во время которых я написал значительную часть романа „Плутония“, я захотел заняться подобной же работой, так как какую-нибудь научную статью в дачных условиях нельзя было выполнить. Тема у меня была уже намечена. Я прочитал весной какой-то переводной роман, в котором было описано фантастическое путешествие в автомобиле по ледниковому покрову Гренландии. Среди льдов исследователи наткнулись на обширную впадину, в которой обнаружили хорошую растительность и испытали там различные приключения. Тема была интересной, но в геологическом отношении абсурдной, так как внутри сползающего вниз по уклону ледникового покрова не может существовать свободная впадина, особенно с растительностью и населением. Мне захотелось написать более правдоподобный интересный роман с приключениями среди льдов полярной Сибири. Я вспомнил о загадочных землях Санникова и Андреева вблизи Новосибирского архипелага, никем еще не посещенных, о племени онкилонов, вытесненных воинственными чукчами с материка и куда-то исчезнувших. По этой канве, хорошо известной мне по литературе о полярной Сибири, можно было сочинить интересный роман с разными приключениями, с описанием путешествия через льды, открытия неизвестной земли с уцелевшим на ней населением и животными доледникового времени. В укромных уголках среди леса на Железной горе я и написал половину своего романа…»
Роман «Земля Санникова, или Последние онкилоны» появился в 1926 году в Ленинграде в издательстве «Пучина». В том же году вышла повесть «Рудник Убогий». Повесть не произвела впечатления, а вот «Земля Санникова» скоро стала популярной и много раз переиздавалась. К сожалению, (как и в «Плутонии») герои романа не смогли вернуться со своего острова с явными доказательствами того, что они там были. Поэтому героям не верят. Новая экспедиция «не состоялась до сих пор. Разразилась война с Японией, и Академия не могла получить необходимые средства. А по окончании войны Шенк (академик, – Г.П.) умер, едва сделав первые шаги для осуществления проекта. Не стало ходатая за исследования северной Сибири, и о ней забыли надолго. Горюнов и Ордин тщетно ждали извещения от Шенка и занялись другими делами. Но отчет, сохранившийся среди бумаг Шенка в архиве Академии, послужил материалом для этой книги».
В журнале «Наука и жизнь» (декабрьский номер за 1936 год) рецензент С… Шорыгин мягко понял знаменитому автору за всякие невероятности. «Предполагать, что Земля Санникова представляет собой кратер полупотухшего вулкана, населенный людьми, мы не имеем никаких оснований; это допущение понадобилось автору опять-таки для того, чтобы сделать роман более занимательным. В романе правильно показано различие культур онкилонов (действительно живших на севере Сибири) и дикарей, выражающееся в явном превосходстве первых над последними. Однако внутреннее содержание социальной эволюции представлено автором в его книге в свете отживших схем истории культуры. Он явно сгущает краски, рисуя дикарей почти совершенно звероподобными. Даже наиболее отсталые в своем развитии племена, до настоящего времени обнаруженные на земном шаре, таковыми не являются. Об этом крупном недостатке романа не должны забывать его читатели, с тем чтобы не составить себе на этот счет неправильных представлений».
В разное время академик В. А. Обручев возглавлял Геологический институт АН СССР (1929–1933), Институт мерзлотоведения (1939 – 1956). Занимал место академика-секретаря Отделения геолого-географических наук АН СССР (1942–1946). Удостоен звания Героя Социалистического Труда, многих Сталинских и Государственных премий. Всю жизнь В. А. Обручева интересовали пять геологических проблем: лесс, древнее оледенение, тектоника, месторождения золота, древнее темя Азии. Кроме этого, он внес огромный вклад в четвертичную геологию, в мерзлотоведение, в рудные месторождения вообще, в проблемы докембрия, неотектоники, литологии. Обручеву принадлежит грандиозный многотомный труд «История геологического исследования Сибири». За свою долгую жизнь Обручев опубликовал 3 872 научных и научно-популярных работы. Среди них фундаментальные монографии, статьи, учебные работы, рефераты и рецензии, романы, повести, рассказы. Он вел огромную переписку с самыми разными людьми – учеными, колхозниками, рабочими, студентами, школьниками. Вот листок, исписанный характерными мелкими аккуратными буквами. «Милый юноша Буданов! – в 1949 году отвечал академик будущему геологу В. И. Буданову. – Получил Ваше письмо от 11/VIIIи могу поддержать Вас пока только словами. Приятно было узнать, что Вы так интересуетесь геологией и прочитали много книг, часть которых осталась еще малопонятной – для серьезного чтения Вы еще мало подготовлены. Нужно обратить большое внимание в IXи Xклассах на изучение физики и химии, хорошее знание которых очень нужно геологу, а также геологии и минералогии, если они преподаются в Вашей школе. Обратитесь к своему учителю этих предметов, чтобы он помог Вам доставать книги из библиотеки и разъяснил Вам то, что остается непонятным. Книги, которые Вы перечислили как прочитанные, советую перечитывать, и не один раз, отмечая непонятные места и спрашивая их объяснение у учителя. Это будет полезнее, чем читать наскоро…»
В журнале «Костер» в 1940 году появился фантастический рассказ В. А. Обручева «Событие в Нескучном саду». Тогда же вышел рассказ «Путешествие в прошлое и будущее». Этот замысел был связан с «машиной времени» Уэллса. Известно, что герой английского писателя не вернулся из своего последнего путешествия. Обручев оспорил это. «Если бы я погиб, перенесшись в прошлое, то как мог бы я существовать в наши дни, после этой поездки? Не мог бы я погибнуть и перенесшись на машине в далекое прошлое, так как ясно, что в этом будущем могут существовать только мои потомки, но не я сам». В 1947 году вышел в свет рассказ «Загадочная находка», в 1950 – «Полет по планетам», свободная фантазия в стиле Циолковского. В 1957 году – «Коралловый остров», в 1949 – замечательная повесть «Золотоискатели в пустыне», а еще через два года – «В дебрях Центральной Азии. Записки кладоискателя».
В статье, опубликованной журналом «Детская литература», Обручев писал: «Фантастику любил уже первобытный человек, об этом можно судить по сохранившимся на скалах и стенах пещер рисункам». Мифы и сказки В. А. Обручев тоже относил к фантастике, хотя всегда предпочитал героев, связанных с наукой. Вспоминая Жюля Верна, Майн Рида, Фенимора Купера, он замечал, что именно их книги пробудили его собственный интерес к природе, натренировали многие его способности. В. А. Обручев, например, отличался феноменальной памятью. Даже через полвека он помнил все когда либо увиденные им «…мельчайшие детали… вплоть до красного шарика на черной шапочке мандарина». Может, поэтому так убедителен роман «Золотоискатели в пустыне», в котором описаны приключения двух китайских мальчиков в Джунгарии во время Дунганского восстания. Писать роман было легко: сама собой вовремя включалась память.
Книга «В дебрях Центральной Азии» посвящена любимому герою Обручева – кладоискателю Фоме Кукушкину. В заброшенном руднике Джаира он нашел горшок с золотом и теперь скитается в поисках кладов по долине реки Эмель, по отрогам Тарбагатая, выходит к горам Коджура, где среди лиственниц прячутся заброшенные кумирни. Мертвый город Хара-Хото, Долина бесов, озеро Лоб-Нор, пустыня Такла-Макан – В. А. Обручев ничего не придумывал, оставалось только найти нужные слова.
«Народное предание гласит, что последний владетель города, богатырь Хара-цзянь-цзюнь, считая свое войско непобедимым, собирался отнять престол у китайского императора. Поэтому китайское правительство выслало большой военный отряд. Целый ряд битв между ним и войсками богатыря близ границ Алашанского княжества в горах Шарцза был неудачен для войск богатыря. Китайские войска заставили их отступить и, наконец, укрыться в городе Хара-Хото, который они обложили. Не решаясь идти на приступ, китайское войско задумало лишить город воды. Река Эдзин-гол в то время текла вокруг города. Китайцы запрудили русло реки мешками с песком и отвели реку на запад. Говорят, что запруда эта видна до сих пор в виде вала, в котором торгоуты находили еще недавно остатки мешков. Осажденные, лишившись воды, начали рыть колодец в северо-западном углу города, но, хотя прошли около 80 чжан (по пять аршин), воды не нашли. Богатырь решил дать врагам последнее сражение, но на случай неудачи заранее использовал вырытый колодец, в который свалил все свои богатства – не менее 80 арб, по 20–30 пудов в каждой, одного серебра, не считая других драгоценностей. Затем умертвил двух своих жен, сына и дочь, чтобы над ними не надругались китайские офицеры, приказал пробить брешь в северной стене вблизи места скрытых богатств и через брешь во главе своего войска неожиданно напал на неприятеля. В схватке он был убит, войско разбито, неприятель разграбил город, но зарытых богатств не нашел. Говорят, что они лежат до сих пор в колодце, несмотря на поиски китайцев соседних городов и окрестных монголов. Неудачу объясняют тем, что богатырь сам заговорил место. В это верят потому еще, что в последний раз искатели клада открыли вместо него двух больших змей с красной и зеленой чешуей…»
«Нужно было торопиться, гроза быстро приближалась! – Обручеву и правда не надо было ничего придумывать, он сам испытал множество таких приключений. – Все вскочили в лодки, подплыли к скале, и в несколько минут все было выгружено и втащено под навес, оказавшийся достаточно просторным, чтобы вместить не только людей, собаку и вещи, но и самые лодки, которыми загородились со стороны ветра. – (Я цитирую „Плутонию“, – Г. П.) – Выгнав несколько небольших змей, приютившихся в расселинах скалы, путешественники могли уже спокойно наблюдать величественное зрелище атмосферной катастрофы. Сине-багровый вал докатился уже до половины неба и закрыл солнце; снизу он казался теперь совершенно черным. Это была какая-то бездна, которую то и дело прорезывали ослепительные зигзаги молний, сопровождавшиеся такими раскатами грома, каких никто из наблюдателей еще не слыхал. То раздавались один за другим оглушительные взрывы, то треск, словно рвались на части огромные куски крепкой материи. то залпы сотен тяжелых орудий. Близлежащий лес глухо шумел под первыми порывами ветра. С севера надвигался еще какой-то ужасный грохот, наводивший трепет и постепенно заглушивший даже раскаты грома. Казалось, что оттуда несется исполинский поезд, сокрушающий все на своем пути.
Путешественники побледнели и с тревогой оглядывались по сторонам.
Вихрь налетел. В воздухе кружились бесчисленные листья, цветы, сучья, ветви, целые кусты, вырванные с корнем, и птицы, не успевшие укрыться в глубине леса. Становилось все темнее и темнее. Кругом свистело, шипело, трещало в промежутках между оглушительными раскатами грома. Огромные капли дождя и отдельные градины шлепались на землю и в воду, которая бурлила и пенилась. Затем наступила полная темнота, и только при свете молний на отдельные мгновенья открывалась ужасная картина: казалось, что весь лес поднялся на воздух и несется с потоками дождя и града. Грохот заглушал даже громкий крик на ухо…»
Знаменитое обращение академика В. А. Обручева, напечатанное в марте 1954 года в журнале «Знание – сила», было создано с помощью молодого тогда фантаста Г. И. Гуревича.
«В октябре 1953 года, – вспоминал Гуревич, – академику Обручеву исполнилось 90 лет. Юбилей был торжественно отмечен в Геологическом институте и на даче патриарха, до нее даже довели асфальтовую дорогу по этому поводу. И некий художник-график, не помню его фамилии, к сожалению, сделал портрет юбиляра и принес его в журнал „Знание – сила“. Но так как юбилей уже прошел и помещать портрет как-то было ни к чему, редактор решил при портрете дать какой-нибудь текст. Он попросил статью у Владимира Афанасьевича, но старик берег свое время и силы, он предложил выбрать отрывок из старой своей книги о странствиях по Монголии. Нехитрую эту работу поручили мне. А потом еще редактор придумал, что хорошо бы прибавить и обращение старого ученого к юным читателям, пожелания какие-нибудь, напутствия. И эту работу тоже поручили мне заодно. Я развернулся во всю. Не от своего имени писал, не придется отстаивать каждую нестандартную строчку. „Счастливого пути вам, путешественники в третье тысячелетие!“ – так озаглавил я обращение. И составил список поручений для юных читателей, их детей и внуков по всей тематике научной фантастики:
Требуется:
– продлить жизнь человека в среднем до 150–200 лет, уничтожить заразные болезни, свести к минимуму незаразные, победить старость и усталость, научиться возвращать жизнь при несвоевременной случайной смерти;
– поставить на службу человеку все силы природы, энергию Солнца, ветра, подземное тепло, применить атомную энергию в промышленности, транспорте, строительстве, научиться запасать энергию впрок и доставлять ее в любое место без проводов;
– предсказывать и обезвредить окончательно стихийные бедствия: наводнения, ураганы, вулканические извержения, землетрясения;
– изготовлять на заводах все известные на Земле вещества, вплоть до самых сложных – белков, а также и неизвестные в природе: тверже алмаза, жароупорнее огнеупорного кирпича, более тугоплавкие, чем вольфрам и осмий, более гибкие, чем шелк, более упругие, чем резина;
– вывести новые породы животных и растений, быстрее растущие, дающие больше мяса, шерсти, зерна, фруктов, волокон, древесины для нужд народного хозяйства;
– потеснить, приспособить для жизни, освоить неудобные районы, болота, горы, пустыни, тайгу, тундру, а может быть, и морское дно;
– научиться управлять погодой, регулировать ветер и тепло, как сейчас регулируются реки, передвигать облака, по усмотрению распоряжаться дождями и ясной погодой, светом и жарой.
Достойная программа. На многие века.
Сдал я текст в журнал, ждал, не волнуясь. Не волновался потому, что в те годы многое у меня браковали, привык уже. Текст послали Владимиру Афанасьевичу, он держал его у себя с месяц. Сказал: «Я и сам именно так думал». Добавил только несколько слов…»
«В тот раз мне не удалось свидеться с Обручевым, – вспоминал Г. И. Гуревич. – Встреча состоялась год спустя. „Литературная газета“ разохотилась, захотела получить от престарелого академика обращение еще к 200-летию Московского университета. Мне передали, что Владимир Афанасьевич согласен, но на этот раз хотел бы, чтобы при статье ему представили и составителя. Организационными делами в том семействе ведала невестка. В назначенный день она заехала за мной на машине и по весенним брызгающим дорогам я был доставлен в Мозжинку, академический поселок возле Звенигорода. Как только машина подъехала к даче, на крыльцо выскочил маленький старичок с седенькой бородкой и шершавой, серой, словно мхом обросшей кожей, приставил руку к уху и закричал детским голосом: „А? Кто? Кто приехал? Журналист? Я вчера ждал журналиста“. Дача была большая просторная, но кабинет академика помещался в маленькой боковушке. И столик там был низенький, и табурет у столика низенький вроде сапожного, на столе и подоконнике лежали книги. Академик работал тогда над записками о своем путешествии в Джунгарию в 1906 году. У Обручева была своя манера работать: он любил возвращаться к прежним наблюдениям и пересматривать их с новой точки зрения, тем более, как часто бывает у стариков, он великолепно помнил то, что видел полвека тому назад. И вообще он полагал, что опубликовано должно быть все написанное. Недаром предпринял титанический труд по изложению всех научных статей по геологии Сибири… Видел он уже плохо, слышал тоже неважно и для ознакомления с моим текстом была призвана жена Обручева – высокая смуглая женщина с распущенными седыми волосами. Но и ей читать было тяжело. Напрягая голос, начал декламировать я сам. Именно декламировать, каждое слово приходилось выкрикивать по отдельности. Звучало это ужасно, терялась связь в предложениях, я чувствовал, что текст мой совершенно бездарный. Попробуйте читать что угодно, самые хорошие стихи, выкрикивая каждое слово и с паузами между ними. Так я прокричал свою статью до конца, а потом еще раз. Академик подумал и сказал детским невинным голосом: „Статья хорошая, но почему я должен ее подписывать?“ Все-таки я потрудился, мне жалко было уходить ни с чем, и я потратил уйму красноречия, рассказывая, как я вчитывался в его работы и старался как можно точнее выразить его мысли. Старик терпеливо выслушал меня и повторил тем же голоском: „Статья хорошая, но почему я должен ее подписывать?“ Я плел еще что-то. В конце концов он пожалел меня и расписался…»
«Ева Самойловна, (жена академика, – Г. П.), – вспоминал геолог Е. В. Павловский, – отправляя Владимира Афанасьевича на заседание в Наркомат нефтяной промышленности, заботливо одевает его в теплое пальто, закутывает шею вязаным шарфом и строго наставляет меня не разговаривать в машине, чтобы не простудить Владимира Афанасьевича. Под влиянием этих напутствий мы молча спускаемся по лестнице, садимся в большой «персональный» обручевский автомобиль. Не успеваем мы обогнуть Большой театр, как Владимир Афанасьевич, сурово посмотрев по сторонам, неожиданно подмигнул, расстегнул пальто и, вытащив откуда-то пачку хороших папирос, уверенным жестом вскрыл ее и предложил закурить. Дымя папиросами, мы стали обсуждать проблему байкальской нефти…»
В 1961 году в издательстве Академии Наук СССР вышел большой том «Путешествия в прошлое и настоящее», в который вошли фантастические и бытовые, законченные и незаконченные повести и рассказы Обручева.
Последние годы жизни Владимир Афанасьевич провел в дачном поселке Мозжинке под Москвой. «Заметное ослабление зрения, – вспоминал Е. В. Павловский, – не давало ему возможности читать книжный и машинописный тексты. Однако писать черными чернилами он мог почти до самого конца… Ему страстно хотелось побывать в Иркутске, с которым были связаны яркие воспоминания о начале его большого жизненного пути. Когда он говорил об Иркутске, об Ангаре, вспоминал Байкал, сибирскую тайгу, он молодел на глазах, стан его выпрямлялся. Видно было, что он верил в возможность физического обновления, возврата молодых сил в привычной и сладостной обстановке величественной природы Восточной Сибири».
Среди незавершенных литературных рукописей В. А. Обручева остался роман «Лик многогранный», наброски рассказов и повестей, даже пьеса, написанная под явным влиянием Метерлинка. Что же касается геологических трудов, то именно они принесли В. А. Обручеву мировое признание. Он являлся членом Общества землеведения (Берлин), Венгерского, Королевского (Великобритания), Гамбургского, Американского географических обществ, Китайского, Американского, Лондонского геологических обществ, Академии естествоиспытателей (Галле, Германия), Американского музея естественной истории, Ученого комитета МНР, многих других зарубежных и отечественных научных обществ. Его именем названы два вулкана в Забайкалье и на Камчатке, степь в Туркмении, подводная возвышенность в Тихом океане, несколько ледников, гор и пиков, несколько видов ископаемой фауны. До сих пор переиздаются его научно-фантастические романы.
Скончался 19 июня 1956 года в Москве.
МАРИЭТТА СЕРГЕЕВНА ШАГИНЯН
В 1924 году научно-фантастический роман «Плутония» с подзаголовком «Необычайное путешествие в недра Земли» вышла в Ленинграде в маленьком издательстве «Путь к знанию».
«Плутония» написана мною с целью дать нашим читателям возможно более правильное представление о природе минувших геологических периодов, о существовавших в те далекие времена животных и растениях, в занимательной форме научно-фантастического романа, – писал Обручев. – Для этого я воспользовался гипотезой, которая совершенно серьезно обсуждалась в заграничной научной литературе сто с лишним лет назад и имела многочисленных сторонников. Они утверждали, что земной шар пустотелый, что недра его освещены маленьким светилом и населены. В главе «Научная беседа» эта гипотеза изложена подробно, и Труханов, конечно, защищает ее. Эта гипотеза давно уже отвергнута наукой, и хотя мы в точности еще не знаем, каково состояние земного ядра, но можно поручиться, что ни внутреннего светила, ни отверстия, ведущего в недра, не существует…»
«Хороший научно-фантастический роман должен быть правдоподобен, – не раз утверждал Обручев. – Он должен внушать читателю убеждение, что все описываемые события при известных условиях могут иметь место, что в них нет ничего сверхъестественного, чудесного. Если в романе нагромождены разные чудеса – это уже не роман, а сказка для маленьких детей, которым можно рассказывать всякие небылицы». Впрочем, самого Обручева никак не смущали многочисленные чудеса, нагроможденные в его романе: подземное солнце, сосуществующие друг с другом животные и растения самых разных эпох, чудовищная дыра, пробитая в земной коре метеоритом. «Первые издания романа показали, – писал Обручев, – что он удовлетворяет условию правдоподобия. Я получил от читателей немало писем, в которых одни совершенно серьезно спрашивали, почему не снаряжаются новые экспедиции в Плутонию для изучения подземного мира; другие предлагали себя в качестве членов будущих экспедиций; третьи интересовались судьбой путешественников, выведенных в романе…»
Вряд ли читатели помнят героев «Плутонии» по именам, да Обручев к этому и не стремился. Они нужны ему как удобное средство достижения определенной цели. А цель романа проста и объяснена самим автором: сделать близкой и понятной читателю науку, имеющую дело с разрозненными доисторическими костями, со странными отпечатками на камнях. Сделать видимым и понятным прошлый, давно исчезнувший мир. Может, как раз с романов Обручева (и, конечно, с поздних романов Александра Беляева) пошло определенное предубеждение фантастов к психологии. «Любовь отвлекает».
В мае 1914 года экспедиция, описанная Обручевым, прошла Берингов пролив и пристала к берегу неизвестной земли, получившей имя Фритьофа Нансена. На прощанье организатор исследований профессор Труханов передал начальнику отряда Каштанову пакет, который тот должен вскрыть только в безвыходном или необъяснимом положении. Такой момент наступил, когда непонятный продолжительный спуск низвел путешественников на несколько километров ниже уровня моря. Как это ни странно, облака рассеялись, вышло Солнце. Оно показалось людям ярким и маленьким. А встреченный путешественниками настоящий живой мамонт окончательно все запутал. Только в конце марта 1915 года, собрав в подземной стране богатые коллекции животных и растений, герои «Плутонии» тронулись в обратный путь. Они благополучно попали на борт своей «Полярной звезды», однако возле Камчатки русское судно перехватил австро-венгерский крейсер. Потеряв все добытые материалы, герои романа «…удрученные сели в сибирский экспресс. Обсудив создавшееся положение, они решили, что до окончания войны (первой мировой, – Г.П.), на близость которой все еще рассчитывали, и до возвращения коллекций и фотографий, об экспедиции в Плутонию лучше молчать. Чем они могли доказать, кроме своих слов, что Плутония с ее чудесами существует и что в нее можно проникнуть? Всякий здравомыслящий человек признал бы их доклад сплошной фантастикой, а докладчиков – вралями или помешанными. Но война затянулась, за ней последовала революция и другие события. Миновало десять лет, участники экспедиции рассеялись; одни были убиты на фронтах, другие умерли. Коллекция и документы неизвестно где находятся. На их возврат Труханов, вернувшийся в свою обсерваторию на Мунку-Сардыке и живущий там отшельником, уже не надеется».
«Лето 1924 года, – вспоминал Обручев, – мы с женой проводили на Кавказе. Сначала поехали в Железноводск, где сняли комнату в каком-то пансионе возле минеральных источников у подножия горы, занятой парком. В последнем я проводил много часов, гуляя и принимая воздушные ванны, для чего забирался в лес подальше от тропинок. Вспоминая такие же ванны в 1915 году на даче под Харьковом, во время которых я написал значительную часть романа „Плутония“, я захотел заняться подобной же работой, так как какую-нибудь научную статью в дачных условиях нельзя было выполнить. Тема у меня была уже намечена. Я прочитал весной какой-то переводной роман, в котором было описано фантастическое путешествие в автомобиле по ледниковому покрову Гренландии. Среди льдов исследователи наткнулись на обширную впадину, в которой обнаружили хорошую растительность и испытали там различные приключения. Тема была интересной, но в геологическом отношении абсурдной, так как внутри сползающего вниз по уклону ледникового покрова не может существовать свободная впадина, особенно с растительностью и населением. Мне захотелось написать более правдоподобный интересный роман с приключениями среди льдов полярной Сибири. Я вспомнил о загадочных землях Санникова и Андреева вблизи Новосибирского архипелага, никем еще не посещенных, о племени онкилонов, вытесненных воинственными чукчами с материка и куда-то исчезнувших. По этой канве, хорошо известной мне по литературе о полярной Сибири, можно было сочинить интересный роман с разными приключениями, с описанием путешествия через льды, открытия неизвестной земли с уцелевшим на ней населением и животными доледникового времени. В укромных уголках среди леса на Железной горе я и написал половину своего романа…»
Роман «Земля Санникова, или Последние онкилоны» появился в 1926 году в Ленинграде в издательстве «Пучина». В том же году вышла повесть «Рудник Убогий». Повесть не произвела впечатления, а вот «Земля Санникова» скоро стала популярной и много раз переиздавалась. К сожалению, (как и в «Плутонии») герои романа не смогли вернуться со своего острова с явными доказательствами того, что они там были. Поэтому героям не верят. Новая экспедиция «не состоялась до сих пор. Разразилась война с Японией, и Академия не могла получить необходимые средства. А по окончании войны Шенк (академик, – Г.П.) умер, едва сделав первые шаги для осуществления проекта. Не стало ходатая за исследования северной Сибири, и о ней забыли надолго. Горюнов и Ордин тщетно ждали извещения от Шенка и занялись другими делами. Но отчет, сохранившийся среди бумаг Шенка в архиве Академии, послужил материалом для этой книги».
В журнале «Наука и жизнь» (декабрьский номер за 1936 год) рецензент С… Шорыгин мягко понял знаменитому автору за всякие невероятности. «Предполагать, что Земля Санникова представляет собой кратер полупотухшего вулкана, населенный людьми, мы не имеем никаких оснований; это допущение понадобилось автору опять-таки для того, чтобы сделать роман более занимательным. В романе правильно показано различие культур онкилонов (действительно живших на севере Сибири) и дикарей, выражающееся в явном превосходстве первых над последними. Однако внутреннее содержание социальной эволюции представлено автором в его книге в свете отживших схем истории культуры. Он явно сгущает краски, рисуя дикарей почти совершенно звероподобными. Даже наиболее отсталые в своем развитии племена, до настоящего времени обнаруженные на земном шаре, таковыми не являются. Об этом крупном недостатке романа не должны забывать его читатели, с тем чтобы не составить себе на этот счет неправильных представлений».
В разное время академик В. А. Обручев возглавлял Геологический институт АН СССР (1929–1933), Институт мерзлотоведения (1939 – 1956). Занимал место академика-секретаря Отделения геолого-географических наук АН СССР (1942–1946). Удостоен звания Героя Социалистического Труда, многих Сталинских и Государственных премий. Всю жизнь В. А. Обручева интересовали пять геологических проблем: лесс, древнее оледенение, тектоника, месторождения золота, древнее темя Азии. Кроме этого, он внес огромный вклад в четвертичную геологию, в мерзлотоведение, в рудные месторождения вообще, в проблемы докембрия, неотектоники, литологии. Обручеву принадлежит грандиозный многотомный труд «История геологического исследования Сибири». За свою долгую жизнь Обручев опубликовал 3 872 научных и научно-популярных работы. Среди них фундаментальные монографии, статьи, учебные работы, рефераты и рецензии, романы, повести, рассказы. Он вел огромную переписку с самыми разными людьми – учеными, колхозниками, рабочими, студентами, школьниками. Вот листок, исписанный характерными мелкими аккуратными буквами. «Милый юноша Буданов! – в 1949 году отвечал академик будущему геологу В. И. Буданову. – Получил Ваше письмо от 11/VIIIи могу поддержать Вас пока только словами. Приятно было узнать, что Вы так интересуетесь геологией и прочитали много книг, часть которых осталась еще малопонятной – для серьезного чтения Вы еще мало подготовлены. Нужно обратить большое внимание в IXи Xклассах на изучение физики и химии, хорошее знание которых очень нужно геологу, а также геологии и минералогии, если они преподаются в Вашей школе. Обратитесь к своему учителю этих предметов, чтобы он помог Вам доставать книги из библиотеки и разъяснил Вам то, что остается непонятным. Книги, которые Вы перечислили как прочитанные, советую перечитывать, и не один раз, отмечая непонятные места и спрашивая их объяснение у учителя. Это будет полезнее, чем читать наскоро…»
В журнале «Костер» в 1940 году появился фантастический рассказ В. А. Обручева «Событие в Нескучном саду». Тогда же вышел рассказ «Путешествие в прошлое и будущее». Этот замысел был связан с «машиной времени» Уэллса. Известно, что герой английского писателя не вернулся из своего последнего путешествия. Обручев оспорил это. «Если бы я погиб, перенесшись в прошлое, то как мог бы я существовать в наши дни, после этой поездки? Не мог бы я погибнуть и перенесшись на машине в далекое прошлое, так как ясно, что в этом будущем могут существовать только мои потомки, но не я сам». В 1947 году вышел в свет рассказ «Загадочная находка», в 1950 – «Полет по планетам», свободная фантазия в стиле Циолковского. В 1957 году – «Коралловый остров», в 1949 – замечательная повесть «Золотоискатели в пустыне», а еще через два года – «В дебрях Центральной Азии. Записки кладоискателя».
В статье, опубликованной журналом «Детская литература», Обручев писал: «Фантастику любил уже первобытный человек, об этом можно судить по сохранившимся на скалах и стенах пещер рисункам». Мифы и сказки В. А. Обручев тоже относил к фантастике, хотя всегда предпочитал героев, связанных с наукой. Вспоминая Жюля Верна, Майн Рида, Фенимора Купера, он замечал, что именно их книги пробудили его собственный интерес к природе, натренировали многие его способности. В. А. Обручев, например, отличался феноменальной памятью. Даже через полвека он помнил все когда либо увиденные им «…мельчайшие детали… вплоть до красного шарика на черной шапочке мандарина». Может, поэтому так убедителен роман «Золотоискатели в пустыне», в котором описаны приключения двух китайских мальчиков в Джунгарии во время Дунганского восстания. Писать роман было легко: сама собой вовремя включалась память.
Книга «В дебрях Центральной Азии» посвящена любимому герою Обручева – кладоискателю Фоме Кукушкину. В заброшенном руднике Джаира он нашел горшок с золотом и теперь скитается в поисках кладов по долине реки Эмель, по отрогам Тарбагатая, выходит к горам Коджура, где среди лиственниц прячутся заброшенные кумирни. Мертвый город Хара-Хото, Долина бесов, озеро Лоб-Нор, пустыня Такла-Макан – В. А. Обручев ничего не придумывал, оставалось только найти нужные слова.
«Народное предание гласит, что последний владетель города, богатырь Хара-цзянь-цзюнь, считая свое войско непобедимым, собирался отнять престол у китайского императора. Поэтому китайское правительство выслало большой военный отряд. Целый ряд битв между ним и войсками богатыря близ границ Алашанского княжества в горах Шарцза был неудачен для войск богатыря. Китайские войска заставили их отступить и, наконец, укрыться в городе Хара-Хото, который они обложили. Не решаясь идти на приступ, китайское войско задумало лишить город воды. Река Эдзин-гол в то время текла вокруг города. Китайцы запрудили русло реки мешками с песком и отвели реку на запад. Говорят, что запруда эта видна до сих пор в виде вала, в котором торгоуты находили еще недавно остатки мешков. Осажденные, лишившись воды, начали рыть колодец в северо-западном углу города, но, хотя прошли около 80 чжан (по пять аршин), воды не нашли. Богатырь решил дать врагам последнее сражение, но на случай неудачи заранее использовал вырытый колодец, в который свалил все свои богатства – не менее 80 арб, по 20–30 пудов в каждой, одного серебра, не считая других драгоценностей. Затем умертвил двух своих жен, сына и дочь, чтобы над ними не надругались китайские офицеры, приказал пробить брешь в северной стене вблизи места скрытых богатств и через брешь во главе своего войска неожиданно напал на неприятеля. В схватке он был убит, войско разбито, неприятель разграбил город, но зарытых богатств не нашел. Говорят, что они лежат до сих пор в колодце, несмотря на поиски китайцев соседних городов и окрестных монголов. Неудачу объясняют тем, что богатырь сам заговорил место. В это верят потому еще, что в последний раз искатели клада открыли вместо него двух больших змей с красной и зеленой чешуей…»
«Нужно было торопиться, гроза быстро приближалась! – Обручеву и правда не надо было ничего придумывать, он сам испытал множество таких приключений. – Все вскочили в лодки, подплыли к скале, и в несколько минут все было выгружено и втащено под навес, оказавшийся достаточно просторным, чтобы вместить не только людей, собаку и вещи, но и самые лодки, которыми загородились со стороны ветра. – (Я цитирую „Плутонию“, – Г. П.) – Выгнав несколько небольших змей, приютившихся в расселинах скалы, путешественники могли уже спокойно наблюдать величественное зрелище атмосферной катастрофы. Сине-багровый вал докатился уже до половины неба и закрыл солнце; снизу он казался теперь совершенно черным. Это была какая-то бездна, которую то и дело прорезывали ослепительные зигзаги молний, сопровождавшиеся такими раскатами грома, каких никто из наблюдателей еще не слыхал. То раздавались один за другим оглушительные взрывы, то треск, словно рвались на части огромные куски крепкой материи. то залпы сотен тяжелых орудий. Близлежащий лес глухо шумел под первыми порывами ветра. С севера надвигался еще какой-то ужасный грохот, наводивший трепет и постепенно заглушивший даже раскаты грома. Казалось, что оттуда несется исполинский поезд, сокрушающий все на своем пути.
Путешественники побледнели и с тревогой оглядывались по сторонам.
Вихрь налетел. В воздухе кружились бесчисленные листья, цветы, сучья, ветви, целые кусты, вырванные с корнем, и птицы, не успевшие укрыться в глубине леса. Становилось все темнее и темнее. Кругом свистело, шипело, трещало в промежутках между оглушительными раскатами грома. Огромные капли дождя и отдельные градины шлепались на землю и в воду, которая бурлила и пенилась. Затем наступила полная темнота, и только при свете молний на отдельные мгновенья открывалась ужасная картина: казалось, что весь лес поднялся на воздух и несется с потоками дождя и града. Грохот заглушал даже громкий крик на ухо…»
Знаменитое обращение академика В. А. Обручева, напечатанное в марте 1954 года в журнале «Знание – сила», было создано с помощью молодого тогда фантаста Г. И. Гуревича.
«В октябре 1953 года, – вспоминал Гуревич, – академику Обручеву исполнилось 90 лет. Юбилей был торжественно отмечен в Геологическом институте и на даче патриарха, до нее даже довели асфальтовую дорогу по этому поводу. И некий художник-график, не помню его фамилии, к сожалению, сделал портрет юбиляра и принес его в журнал „Знание – сила“. Но так как юбилей уже прошел и помещать портрет как-то было ни к чему, редактор решил при портрете дать какой-нибудь текст. Он попросил статью у Владимира Афанасьевича, но старик берег свое время и силы, он предложил выбрать отрывок из старой своей книги о странствиях по Монголии. Нехитрую эту работу поручили мне. А потом еще редактор придумал, что хорошо бы прибавить и обращение старого ученого к юным читателям, пожелания какие-нибудь, напутствия. И эту работу тоже поручили мне заодно. Я развернулся во всю. Не от своего имени писал, не придется отстаивать каждую нестандартную строчку. „Счастливого пути вам, путешественники в третье тысячелетие!“ – так озаглавил я обращение. И составил список поручений для юных читателей, их детей и внуков по всей тематике научной фантастики:
Требуется:
– продлить жизнь человека в среднем до 150–200 лет, уничтожить заразные болезни, свести к минимуму незаразные, победить старость и усталость, научиться возвращать жизнь при несвоевременной случайной смерти;
– поставить на службу человеку все силы природы, энергию Солнца, ветра, подземное тепло, применить атомную энергию в промышленности, транспорте, строительстве, научиться запасать энергию впрок и доставлять ее в любое место без проводов;
– предсказывать и обезвредить окончательно стихийные бедствия: наводнения, ураганы, вулканические извержения, землетрясения;
– изготовлять на заводах все известные на Земле вещества, вплоть до самых сложных – белков, а также и неизвестные в природе: тверже алмаза, жароупорнее огнеупорного кирпича, более тугоплавкие, чем вольфрам и осмий, более гибкие, чем шелк, более упругие, чем резина;
– вывести новые породы животных и растений, быстрее растущие, дающие больше мяса, шерсти, зерна, фруктов, волокон, древесины для нужд народного хозяйства;
– потеснить, приспособить для жизни, освоить неудобные районы, болота, горы, пустыни, тайгу, тундру, а может быть, и морское дно;
– научиться управлять погодой, регулировать ветер и тепло, как сейчас регулируются реки, передвигать облака, по усмотрению распоряжаться дождями и ясной погодой, светом и жарой.
Достойная программа. На многие века.
Сдал я текст в журнал, ждал, не волнуясь. Не волновался потому, что в те годы многое у меня браковали, привык уже. Текст послали Владимиру Афанасьевичу, он держал его у себя с месяц. Сказал: «Я и сам именно так думал». Добавил только несколько слов…»
«В тот раз мне не удалось свидеться с Обручевым, – вспоминал Г. И. Гуревич. – Встреча состоялась год спустя. „Литературная газета“ разохотилась, захотела получить от престарелого академика обращение еще к 200-летию Московского университета. Мне передали, что Владимир Афанасьевич согласен, но на этот раз хотел бы, чтобы при статье ему представили и составителя. Организационными делами в том семействе ведала невестка. В назначенный день она заехала за мной на машине и по весенним брызгающим дорогам я был доставлен в Мозжинку, академический поселок возле Звенигорода. Как только машина подъехала к даче, на крыльцо выскочил маленький старичок с седенькой бородкой и шершавой, серой, словно мхом обросшей кожей, приставил руку к уху и закричал детским голосом: „А? Кто? Кто приехал? Журналист? Я вчера ждал журналиста“. Дача была большая просторная, но кабинет академика помещался в маленькой боковушке. И столик там был низенький, и табурет у столика низенький вроде сапожного, на столе и подоконнике лежали книги. Академик работал тогда над записками о своем путешествии в Джунгарию в 1906 году. У Обручева была своя манера работать: он любил возвращаться к прежним наблюдениям и пересматривать их с новой точки зрения, тем более, как часто бывает у стариков, он великолепно помнил то, что видел полвека тому назад. И вообще он полагал, что опубликовано должно быть все написанное. Недаром предпринял титанический труд по изложению всех научных статей по геологии Сибири… Видел он уже плохо, слышал тоже неважно и для ознакомления с моим текстом была призвана жена Обручева – высокая смуглая женщина с распущенными седыми волосами. Но и ей читать было тяжело. Напрягая голос, начал декламировать я сам. Именно декламировать, каждое слово приходилось выкрикивать по отдельности. Звучало это ужасно, терялась связь в предложениях, я чувствовал, что текст мой совершенно бездарный. Попробуйте читать что угодно, самые хорошие стихи, выкрикивая каждое слово и с паузами между ними. Так я прокричал свою статью до конца, а потом еще раз. Академик подумал и сказал детским невинным голосом: „Статья хорошая, но почему я должен ее подписывать?“ Все-таки я потрудился, мне жалко было уходить ни с чем, и я потратил уйму красноречия, рассказывая, как я вчитывался в его работы и старался как можно точнее выразить его мысли. Старик терпеливо выслушал меня и повторил тем же голоском: „Статья хорошая, но почему я должен ее подписывать?“ Я плел еще что-то. В конце концов он пожалел меня и расписался…»
«Ева Самойловна, (жена академика, – Г. П.), – вспоминал геолог Е. В. Павловский, – отправляя Владимира Афанасьевича на заседание в Наркомат нефтяной промышленности, заботливо одевает его в теплое пальто, закутывает шею вязаным шарфом и строго наставляет меня не разговаривать в машине, чтобы не простудить Владимира Афанасьевича. Под влиянием этих напутствий мы молча спускаемся по лестнице, садимся в большой «персональный» обручевский автомобиль. Не успеваем мы обогнуть Большой театр, как Владимир Афанасьевич, сурово посмотрев по сторонам, неожиданно подмигнул, расстегнул пальто и, вытащив откуда-то пачку хороших папирос, уверенным жестом вскрыл ее и предложил закурить. Дымя папиросами, мы стали обсуждать проблему байкальской нефти…»
В 1961 году в издательстве Академии Наук СССР вышел большой том «Путешествия в прошлое и настоящее», в который вошли фантастические и бытовые, законченные и незаконченные повести и рассказы Обручева.
Последние годы жизни Владимир Афанасьевич провел в дачном поселке Мозжинке под Москвой. «Заметное ослабление зрения, – вспоминал Е. В. Павловский, – не давало ему возможности читать книжный и машинописный тексты. Однако писать черными чернилами он мог почти до самого конца… Ему страстно хотелось побывать в Иркутске, с которым были связаны яркие воспоминания о начале его большого жизненного пути. Когда он говорил об Иркутске, об Ангаре, вспоминал Байкал, сибирскую тайгу, он молодел на глазах, стан его выпрямлялся. Видно было, что он верил в возможность физического обновления, возврата молодых сил в привычной и сладостной обстановке величественной природы Восточной Сибири».
Среди незавершенных литературных рукописей В. А. Обручева остался роман «Лик многогранный», наброски рассказов и повестей, даже пьеса, написанная под явным влиянием Метерлинка. Что же касается геологических трудов, то именно они принесли В. А. Обручеву мировое признание. Он являлся членом Общества землеведения (Берлин), Венгерского, Королевского (Великобритания), Гамбургского, Американского географических обществ, Китайского, Американского, Лондонского геологических обществ, Академии естествоиспытателей (Галле, Германия), Американского музея естественной истории, Ученого комитета МНР, многих других зарубежных и отечественных научных обществ. Его именем названы два вулкана в Забайкалье и на Камчатке, степь в Туркмении, подводная возвышенность в Тихом океане, несколько ледников, гор и пиков, несколько видов ископаемой фауны. До сих пор переиздаются его научно-фантастические романы.
Скончался 19 июня 1956 года в Москве.
МАРИЭТТА СЕРГЕЕВНА ШАГИНЯН
Родилась 21 марта (2. IV) 1888 года в Москве.
Отец – известный врач, мать – из семьи музыкантов и математиков.
В раннем детстве видела события на Ходынке, баррикады 1905 года. С гимназических лет зарабатывала репетиторством и писанием газетных заметок. «Профессиональную работу, печатание, я датирую с пятнадцати лет и горжусь тем, что начала свою трудовую биографию в том же возрасте, в каком ее начинает большая часть производственных рабочих». В 1908 году поступила на историко-философский факультет Высших женских курсов. Это время ее активного творческого общения со «старшими» символистами – Д. С. Мережковским и З. Н. Гиппиус. Вместе с ними М. Шагинян уехала в Петербург, увлекшись модным тогда «богостроительством». Впрочем, стихи ее не отличались смиренностью. « Кто б ты ни был, – заходи, прохожий. Смутен вечер, сладок запах нарда. Для тебя давно покрыто ложе Золотистой шкурой леопарда». Как-то даже странно, что с таких вот стихов начинала будущая пламенная коммунистка, одна из самых видных партийных писательниц Советской России. Но популярность Мариэтте Шагинян принесла именно книга стихов «
Отец – известный врач, мать – из семьи музыкантов и математиков.
В раннем детстве видела события на Ходынке, баррикады 1905 года. С гимназических лет зарабатывала репетиторством и писанием газетных заметок. «Профессиональную работу, печатание, я датирую с пятнадцати лет и горжусь тем, что начала свою трудовую биографию в том же возрасте, в каком ее начинает большая часть производственных рабочих». В 1908 году поступила на историко-философский факультет Высших женских курсов. Это время ее активного творческого общения со «старшими» символистами – Д. С. Мережковским и З. Н. Гиппиус. Вместе с ними М. Шагинян уехала в Петербург, увлекшись модным тогда «богостроительством». Впрочем, стихи ее не отличались смиренностью. « Кто б ты ни был, – заходи, прохожий. Смутен вечер, сладок запах нарда. Для тебя давно покрыто ложе Золотистой шкурой леопарда». Как-то даже странно, что с таких вот стихов начинала будущая пламенная коммунистка, одна из самых видных партийных писательниц Советской России. Но популярность Мариэтте Шагинян принесла именно книга стихов «