Страница:
Г. П.) с первого же взгляда узнал очертания знакомых созвездий. Но если еще полчаса назад, когда он выходил из директорского корпуса ГАИ, над ним стояли осенние созвездия, соответствовавшие примерно полуночи октября, то теперь наверху развертывалась другая картина. На синем небе величественно сияли апрельские весенние созвездия. «Так оно и должно быть… На это место орбиты через шесть месяцев примчится Земля, и тогда люди смогут любоваться этой же самой картиной…»
Попав на Десятую планету, академик Солнцев, как и полагалось советскому человеку, очень скоро «…почувствовал невыразимую тоску по далекой Третьей планете, по милой родной Земле. Он затосковал по прохладному осеннему вечеру, когда бредешь бездумно и счастливо по влажной тропинке мимо лесной опушки. Остро пахнет терпким перегноем и грибами, а впереди поля с потемневшими скирдами ржи. И хорошо делается на душе, когда увидишь, как в сумерках где-то затеплился далекий огонек. Вот со стороны потянуло жильем, смолистым дымком. Взглянешь вверх, а там над верхушками сосенок задорно вспыхивает и смеется первая звездочка…»
Но долго тосковать академику не пришлось. Он попал в кипящий котел непонятной ему жизни. Например, увидел «…ряд приземистых, низких, как бы вросших в почву строений. Окна в переплетах тяжелых решеток зияли, словно глаза мертвецов. У ближайшего строения стоял низколобый человекообразный маньяк. Он был тяжел и неподвижен, как изваяние. Он держал в поросших шерстью передних лапах странный длинный предмет с острием на конце. Казалось он не дышал. Но он поводил глазами, пустыми глазами одержимого. Он взглянул на академика прямо, в упор. Академику стало противно смотреть на маньяка. Он не ощущал теперь страха. Он вплотную подошел к изгороди и грудью оперся на выпуклости перекладины. Вероятно, это не понравилось человекообразному. Он поднял острие, и гулкие звуки гонга прозвучали в знойном воздухе… И тогда из зданий стали выходить люди. Да, это были люди, изможденные, страдающие. Женщины, старики, подростки… Все одетые в рубища, в грязные лохмотья. Некоторые несли на руках детей… Человекообразные взмахивали острыми палками и били их…»
К счастью, на Десятой планете (как и на Земле в долгой страшной войне) победили не низколобые. «На поросшие диким кустарником пространства, – увидел академик, – приходили люди. Они очищали пространства, и стройные здания начинали выситься здесь. Академик видел просторные залы, наполненные гудящими машинами. Около них трудились люди, сосредоточенные и серьезные. Они ковали металл. Бесконечные ряды готовых изделий тянулись всюду, куда бы ни взглянул академик. И тут же рядом, близко видел он человеческие лица – мужчин, женщин, стариков, подростков, суровые лица занятых своим делом людей. Он понял, что здесь люди куют оружие победы».
Ладно, все это хорошо, но я-то читал научно-фантастическую повесть Сергея Беляева в 1958 году – уже через два года после описанных в ней событий! До сих пор помню, как горячо меня обожгло: я в будущем! Я уже два года как нахожусь в будущем! Но где, пытался понять я, чудесные высотные здания? Где необыкновенная техника? Где люди с высокими чистыми стремлениями? Я жил в Сибири – на узловой, но вполне провинциальной железнодорожной станции. Неужели это и есть наше будущее, мучился я. Очереди за хлебом… Цветущий в частных огородах картофель… Лужи на неосвещенных улицах… Окончательно добило меня послесловие, в котором автор мне пояснил: «…никакой Десятой планеты нет. Путешествие академика Солнцева – лишь его астрономическая мечта. Эту мечту он переживает в состоянии кратковременного, так называемого неполного или частичного сна, каковым, согласно научным данным, и является именно сон со сновидениями». Дальше Беляев зачем-то добавлял: «Известно, что знаменитый французский баснописец Лафонтен написал интересную басню в состоянии одной из форм частичного сна».
В том же 1945 году вышел научно-фантастический роман «Приключения Сэмуэля Пингля». На этот раз речь шла о молодом человеке, волею судьбы попавшем к знаменитому биологу Паклингтону, занятому работой по перестройке химической структуры фильтрующихся вирусов и пересадке желез внутренней секреции.
«Я родился в 1632 году, в городе Йорке, в зажиточной семье иностранного происхождения; мой отец был родом из Бремена и обосновался сначала в Гулле. Нажив торговлей хорошее состояние, он оставил дела и переселился в Йорк. У меня было два старших брата. Один служил во Фландрии, в английском пехотном полку – том самом, которым когда-то командовал знаменитый полковник Локгарт; он дослужился до чина подполковника и был убит в сражении с испанцами под Дюнкирхеном. Что сталось со вторым моим братом, не знаю, как не знали мои отец и мать, что сталось со мной… Так как в семье я был третьим, то меня не готовили ни к какому ремеслу, и голова моя с юных лет была набита всякими бреднями. Отец мой, который был уже очень стар, дал мне довольно сносное образование в том объеме, в каком можно его получить, воспитываясь дома и посещая городскую школу. Он прочил меня в юристы, но я мечтал о морских путешествиях…»
Помните?
Но это еще не Сергей Беляев.
Это пока Даниэль Дефо. А стилизация (удачная на мой взгляд, – Г. П.) вот:
«Родился я в конце Первой мировой войны в Эшуорфе, крошечном и уютном городке на берегу Атлантического океана, в семье Айзидора Пингля, письмоводителя конторы замка Олдмаунт майората лорда Паклингтона. У родителей я был последним ребенком и единственным, оставшимся в живых. Многочисленные братцы и сестрицы, рождавшиеся раньше меня, умирали в младенчестве. Мать моя не отличалась крепким здоровьем, и воспаление легких свело ее в могилу, когда мне исполнилось семь лет. Отец и я горько и безутешно оплакивали эту тяжелую утрату. Отец вместе с дядюшкой Реджи, братом матери, старым холостяком, коротал дни своего вдовства в небольшом доме близ рыночной площади. Дядюшка, отставной сержант Реджинальд Бранд, которому в 1917 году гранатой оторвало руку в Галлиополи, с гордостью носил военную медаль „За храбрость. Помнится, рассказывал он об одном корабле, который был так велик, что когда становился поперек Дуврского пролива, то его нос упирался в шпиц башни Кале на французском побережье, а развевавшийся на корме флаг смахивал в море с Дуврских скал пасшихся там овец. Мачты этого корабля были так высоки, что мальчишка-юнга, отправлявшийся по вантам на верхушку, опускался обратно на палубу уже глубоким стариком с предлинной бородой…“
«Шестнадцатилетним юношей я окончил младшее отделение колледжа с похвальным отзывом и дипломом, где подписи ректора и профессоров под пышным королевским гербом удостоверяли, что я имею достаточные познания по истории королевства, географии, элементарной химии, биологии, ботанике и прочим наукам». То есть герой Сергея Беляева вполне мог понять научные задачи, которые разрабатывал лорд Паклингтон. Известно было, что «…он сделал какое-то замечательное открытие. Какое – отец не знал. Но для проверки лорду необходимо было проделать опыты над людьми. Он потребовал от правительства или предоставить ему для опытов преступников, которым грозила смертная казнь, или разрешить нанимать людей за деньги. Хотя требование, составленное в соответствующих выражениях, и было послано втайне, однако каким-то образом об этом узнали в окрестностях Олдмаунта. Десятки людей стали осаждать контору замка, предлагая себя для опытов. Они были готовы на все, сказал отец. Самые невероятные слухи распространялись среди жителей. Говорили, что лорду нужны человеческие ноги и руки и будто бы дядя Реджи не в Галиополи потерял свою руку, а просто продал ее лорду, да еще при моем посредничестве…»
После множества приключений, пережитых в разных уголках нашей планеты, Сэмюэль Пингль попадает к странному человеку по имени Добби, который тоже, как лорд Паклингтон, занимается наукой. В один не очень прекрасный день, принимая прописанные ему препараты, Сэюмюль Пингль почувствовал себя странно. «Я схватил булькающий кофейник, посмотрелся в него, как в зеркало, ничего не разобрал и поставил мимо плиты. Кофейник грохнулся, и кофе черной дымящейся лужей расплылся по полу. Прыгнув, словно взбесившийся кот, к кухонной полке, я поскользнулся в луже, но все-таки сорвал с гвоздя начищенную медную кастрюлю и поднес ее дно к своему лицу. Жадно всматривался я в это примитивное зеркало. Из него глянула на меня незнакомая рожа. Тогда я расхохотался, зачерпнул кастрюлей воды из бака и, все еще смеясь, выбежал на воздух. Я знал, чем заменить зеркало. Наши прародители пользовались зеркальной водной гладью, чтобы посмотреть на себя. Во дворе я поставил кастрюлю на землю и подождал, когда вода станет спокойной и неподвижной. Я не обращал внимания на то, что из кухни доносились негодующие крики. Занятый только собою, я наклонился над прозрачным водным кругом. Холодный ужас сковал меня от головы до пяток. В воде отражалось лицо, совсем не похожее на мое…»
И это не все. Непонятные чудеса продолжаются.
«Эшуорф наполнился толками, слухами и семейными неприятностями.
На улицах внезапно появились странные коты и собаки. Коты лаяли и бросались кусать икры прохожих. Собачки порывались лазать по заборам. Майкл поймал парочку этих зверей и догадался притащить их в цирк, чтобы продать в зверинец. После консультации с ветеринаром они были куплены владельцем цирка. И уже газета напечатала интервью с ветеринаром, утверждавшим существование в природе таксокошек и котопуделей. Миссис Гледис неожиданно заговорила баритоном. Почтмейстера Колли сторож не пустил на почту, так как человек, явившийся на службу в мундире почтового ведомства, совсем не походил на мистера Колли. У миссис Лотис захворала горничная Кло, причем внешний вид больной так поразил хозяйку, что она забаррикадировалась в квартире и на всю улицу пела псалмы. Инспектор банкирской конторы «Мэй Энд Литтл-юнион» в панике отправил к доктору Флиту своего младшего клерка Билля как заболевшего таинственной болезнью. У Билля, пришедшего на службу, оказался под глазом простой синяк, напудренный парикмахером с Почтовой улицы. Билль клялся и божился, что здоров и что синяк получен им при падении с велосипеда, умалчивая, что произошло это после посещения бара в порту. Все-таки Билль был изгнан из конторы впредь до выздоровления. Опустевший цирк на площади находился под караулом двух полисменов, отгонявших каждого, кто осмеливался подходить к унылому сооружению ближе чем на пятнадцать ярдов…»
В конце концов, тайна лорда Паклингтона выясняется.
Оказывается, он не исчезал никуда, а просто изменил внешность.
Конечно, не роман о первых трансвеститах, но что-то такое в романе Сергея Беляева проглядывало. «Я люблю большую науку, – признавался лорд Паклингтон. – Ее достижения влияют не на отдельные отрасли техники и промышленности, а на весь уклад жизни человечества, разрешают крупнейшие проблемы. Большая наука изучает основные явления жизни. Только она приближает нас к наиболее глубокому познанию природы. Вирусы, и, как их еще называют, фильтрующиеся вирусы, ультравирусы, – это одно и то же, – оказались доступными обработке. Бактериологи умеют выращивать микробов с нужными для опытов качествами, как ботаники выращивают сорта растений. Так и я, изучив строение молекулы паразитарных белков, начал их химически перестраивать. При искусственной перестройке вирусы в одних случаях приобретали новые биологические свойства. Одно такое свойство я проверил на себе. Вирус изменил черты моего лица. Вандок, явившись ко мне как к доктору Рольсу, не узнал, что перед ним человек, которого он преследовал как Мильройса. И вы, Сэм, не узнали своего „змеиного профессора“ в Добби. Этот же вирус изменил и самого Вандока… Некоторые обработанные мною и искусственно культивируемые вирусы оказались способными перестраивать всю структуру белков организма. Морщинистая мозаика картофеля, курчавость хлопчатника, превращение листьев в колючки, изменение внешних признаков сахарного тростника – все это знакомо тебе, Сэм…»
И дальше (вполне в духе Сергея Беляева): «…если из тканей собаки выделить белок и искусственно придать ему способность паразитирования, а затем ввести в организм живой кошки, то можно вызвать перестройку структуры ее белков; это сообщит кошке свойства собаки».
Вызывающее, я бы сказал, нагловатое утверждение.
Но, в конце концов, почему фантаст должен страдать от скромности?
В 1947 году вышел последний научно-фантастический роман Сергея Беляева «Властелин молний». Названия глав в нем звучали для читателя как музыка: «Огненные бусы»… «Опять огненные бусы»… «В вихре молний»… «Вероятная невероятность»… «Туманность в созвездии Южного Циркуля»… «Молнии в плену»… «Тайна кольца и перчатки»… Идея тоже впечатляла. «В ту ночь под 12 октября 195… года, одиннадцать лет тому назад, в жизни Радийграда отмечалось торжественное и знаменательное событие. Есть сто секунд паузы после того, как радиоволны разнесут по всему миру полночный звонок кремлевских курантов и величественные аккорды Государственного гимна СССР. В эти секунды на улице Алексея Толстого в Москве радиостудия готовится к ночным концертам. И вот тогда, в эти секунды, ультракороткая волна „Эпсилон-4“, как невидимый прожектор, пронзила тысячекилометровые пространства, ионизируя на своем пути воздух и устанавливая этим прямую трассу для полета сгустков энергии, воздушный путь от высокогорной станции Чам-Тау до Радийграда в Заполярье…»
На обложке романа – волевое лицо, озаренное светом шаровых молний, цепочкой выкатывающихся на читателя. На этот раз герои Сергея Беляева решали проблему извлечения из земной атмосферы рассеянной там электромагнитной энергии и передачи ее без проводов на дальние расстояния по специальным ионизированным трассам. Конечно, как всегда, научный экспериментальный институт высоковольтных разрядов был окружен атмосферой самых зловещих тайн и случайностей.
Умер 11 февраля 1953 года в Москве.
ЯН ЛЕОПОЛЬДОВИЧ ЛАРРИ
Попав на Десятую планету, академик Солнцев, как и полагалось советскому человеку, очень скоро «…почувствовал невыразимую тоску по далекой Третьей планете, по милой родной Земле. Он затосковал по прохладному осеннему вечеру, когда бредешь бездумно и счастливо по влажной тропинке мимо лесной опушки. Остро пахнет терпким перегноем и грибами, а впереди поля с потемневшими скирдами ржи. И хорошо делается на душе, когда увидишь, как в сумерках где-то затеплился далекий огонек. Вот со стороны потянуло жильем, смолистым дымком. Взглянешь вверх, а там над верхушками сосенок задорно вспыхивает и смеется первая звездочка…»
Но долго тосковать академику не пришлось. Он попал в кипящий котел непонятной ему жизни. Например, увидел «…ряд приземистых, низких, как бы вросших в почву строений. Окна в переплетах тяжелых решеток зияли, словно глаза мертвецов. У ближайшего строения стоял низколобый человекообразный маньяк. Он был тяжел и неподвижен, как изваяние. Он держал в поросших шерстью передних лапах странный длинный предмет с острием на конце. Казалось он не дышал. Но он поводил глазами, пустыми глазами одержимого. Он взглянул на академика прямо, в упор. Академику стало противно смотреть на маньяка. Он не ощущал теперь страха. Он вплотную подошел к изгороди и грудью оперся на выпуклости перекладины. Вероятно, это не понравилось человекообразному. Он поднял острие, и гулкие звуки гонга прозвучали в знойном воздухе… И тогда из зданий стали выходить люди. Да, это были люди, изможденные, страдающие. Женщины, старики, подростки… Все одетые в рубища, в грязные лохмотья. Некоторые несли на руках детей… Человекообразные взмахивали острыми палками и били их…»
К счастью, на Десятой планете (как и на Земле в долгой страшной войне) победили не низколобые. «На поросшие диким кустарником пространства, – увидел академик, – приходили люди. Они очищали пространства, и стройные здания начинали выситься здесь. Академик видел просторные залы, наполненные гудящими машинами. Около них трудились люди, сосредоточенные и серьезные. Они ковали металл. Бесконечные ряды готовых изделий тянулись всюду, куда бы ни взглянул академик. И тут же рядом, близко видел он человеческие лица – мужчин, женщин, стариков, подростков, суровые лица занятых своим делом людей. Он понял, что здесь люди куют оружие победы».
Ладно, все это хорошо, но я-то читал научно-фантастическую повесть Сергея Беляева в 1958 году – уже через два года после описанных в ней событий! До сих пор помню, как горячо меня обожгло: я в будущем! Я уже два года как нахожусь в будущем! Но где, пытался понять я, чудесные высотные здания? Где необыкновенная техника? Где люди с высокими чистыми стремлениями? Я жил в Сибири – на узловой, но вполне провинциальной железнодорожной станции. Неужели это и есть наше будущее, мучился я. Очереди за хлебом… Цветущий в частных огородах картофель… Лужи на неосвещенных улицах… Окончательно добило меня послесловие, в котором автор мне пояснил: «…никакой Десятой планеты нет. Путешествие академика Солнцева – лишь его астрономическая мечта. Эту мечту он переживает в состоянии кратковременного, так называемого неполного или частичного сна, каковым, согласно научным данным, и является именно сон со сновидениями». Дальше Беляев зачем-то добавлял: «Известно, что знаменитый французский баснописец Лафонтен написал интересную басню в состоянии одной из форм частичного сна».
В повести Сергея Беляева больше всего мне понравились стихи Болеслава Люченке).
Я – мечтатель. Отлично помню, как однажды
Увидел я город, которого достигнуть
Желал я долго, страстно…
В долине он лежал таинственный и скрытый.
Но башен острия внезапно
Блеснули предо мной вдали
Сквозь облака, разорванные солнцем.
Туман сгустился снова скоро,
И город, тьмой объятый, вдруг
Исчез навеки.
Прощай! Я рад, что хоть на миг
Увидел я тебя.
В том же 1945 году вышел научно-фантастический роман «Приключения Сэмуэля Пингля». На этот раз речь шла о молодом человеке, волею судьбы попавшем к знаменитому биологу Паклингтону, занятому работой по перестройке химической структуры фильтрующихся вирусов и пересадке желез внутренней секреции.
«Я родился в 1632 году, в городе Йорке, в зажиточной семье иностранного происхождения; мой отец был родом из Бремена и обосновался сначала в Гулле. Нажив торговлей хорошее состояние, он оставил дела и переселился в Йорк. У меня было два старших брата. Один служил во Фландрии, в английском пехотном полку – том самом, которым когда-то командовал знаменитый полковник Локгарт; он дослужился до чина подполковника и был убит в сражении с испанцами под Дюнкирхеном. Что сталось со вторым моим братом, не знаю, как не знали мои отец и мать, что сталось со мной… Так как в семье я был третьим, то меня не готовили ни к какому ремеслу, и голова моя с юных лет была набита всякими бреднями. Отец мой, который был уже очень стар, дал мне довольно сносное образование в том объеме, в каком можно его получить, воспитываясь дома и посещая городскую школу. Он прочил меня в юристы, но я мечтал о морских путешествиях…»
Помните?
Но это еще не Сергей Беляев.
Это пока Даниэль Дефо. А стилизация (удачная на мой взгляд, – Г. П.) вот:
«Родился я в конце Первой мировой войны в Эшуорфе, крошечном и уютном городке на берегу Атлантического океана, в семье Айзидора Пингля, письмоводителя конторы замка Олдмаунт майората лорда Паклингтона. У родителей я был последним ребенком и единственным, оставшимся в живых. Многочисленные братцы и сестрицы, рождавшиеся раньше меня, умирали в младенчестве. Мать моя не отличалась крепким здоровьем, и воспаление легких свело ее в могилу, когда мне исполнилось семь лет. Отец и я горько и безутешно оплакивали эту тяжелую утрату. Отец вместе с дядюшкой Реджи, братом матери, старым холостяком, коротал дни своего вдовства в небольшом доме близ рыночной площади. Дядюшка, отставной сержант Реджинальд Бранд, которому в 1917 году гранатой оторвало руку в Галлиополи, с гордостью носил военную медаль „За храбрость. Помнится, рассказывал он об одном корабле, который был так велик, что когда становился поперек Дуврского пролива, то его нос упирался в шпиц башни Кале на французском побережье, а развевавшийся на корме флаг смахивал в море с Дуврских скал пасшихся там овец. Мачты этого корабля были так высоки, что мальчишка-юнга, отправлявшийся по вантам на верхушку, опускался обратно на палубу уже глубоким стариком с предлинной бородой…“
«Шестнадцатилетним юношей я окончил младшее отделение колледжа с похвальным отзывом и дипломом, где подписи ректора и профессоров под пышным королевским гербом удостоверяли, что я имею достаточные познания по истории королевства, географии, элементарной химии, биологии, ботанике и прочим наукам». То есть герой Сергея Беляева вполне мог понять научные задачи, которые разрабатывал лорд Паклингтон. Известно было, что «…он сделал какое-то замечательное открытие. Какое – отец не знал. Но для проверки лорду необходимо было проделать опыты над людьми. Он потребовал от правительства или предоставить ему для опытов преступников, которым грозила смертная казнь, или разрешить нанимать людей за деньги. Хотя требование, составленное в соответствующих выражениях, и было послано втайне, однако каким-то образом об этом узнали в окрестностях Олдмаунта. Десятки людей стали осаждать контору замка, предлагая себя для опытов. Они были готовы на все, сказал отец. Самые невероятные слухи распространялись среди жителей. Говорили, что лорду нужны человеческие ноги и руки и будто бы дядя Реджи не в Галиополи потерял свою руку, а просто продал ее лорду, да еще при моем посредничестве…»
После множества приключений, пережитых в разных уголках нашей планеты, Сэмюэль Пингль попадает к странному человеку по имени Добби, который тоже, как лорд Паклингтон, занимается наукой. В один не очень прекрасный день, принимая прописанные ему препараты, Сэюмюль Пингль почувствовал себя странно. «Я схватил булькающий кофейник, посмотрелся в него, как в зеркало, ничего не разобрал и поставил мимо плиты. Кофейник грохнулся, и кофе черной дымящейся лужей расплылся по полу. Прыгнув, словно взбесившийся кот, к кухонной полке, я поскользнулся в луже, но все-таки сорвал с гвоздя начищенную медную кастрюлю и поднес ее дно к своему лицу. Жадно всматривался я в это примитивное зеркало. Из него глянула на меня незнакомая рожа. Тогда я расхохотался, зачерпнул кастрюлей воды из бака и, все еще смеясь, выбежал на воздух. Я знал, чем заменить зеркало. Наши прародители пользовались зеркальной водной гладью, чтобы посмотреть на себя. Во дворе я поставил кастрюлю на землю и подождал, когда вода станет спокойной и неподвижной. Я не обращал внимания на то, что из кухни доносились негодующие крики. Занятый только собою, я наклонился над прозрачным водным кругом. Холодный ужас сковал меня от головы до пяток. В воде отражалось лицо, совсем не похожее на мое…»
И это не все. Непонятные чудеса продолжаются.
«Эшуорф наполнился толками, слухами и семейными неприятностями.
На улицах внезапно появились странные коты и собаки. Коты лаяли и бросались кусать икры прохожих. Собачки порывались лазать по заборам. Майкл поймал парочку этих зверей и догадался притащить их в цирк, чтобы продать в зверинец. После консультации с ветеринаром они были куплены владельцем цирка. И уже газета напечатала интервью с ветеринаром, утверждавшим существование в природе таксокошек и котопуделей. Миссис Гледис неожиданно заговорила баритоном. Почтмейстера Колли сторож не пустил на почту, так как человек, явившийся на службу в мундире почтового ведомства, совсем не походил на мистера Колли. У миссис Лотис захворала горничная Кло, причем внешний вид больной так поразил хозяйку, что она забаррикадировалась в квартире и на всю улицу пела псалмы. Инспектор банкирской конторы «Мэй Энд Литтл-юнион» в панике отправил к доктору Флиту своего младшего клерка Билля как заболевшего таинственной болезнью. У Билля, пришедшего на службу, оказался под глазом простой синяк, напудренный парикмахером с Почтовой улицы. Билль клялся и божился, что здоров и что синяк получен им при падении с велосипеда, умалчивая, что произошло это после посещения бара в порту. Все-таки Билль был изгнан из конторы впредь до выздоровления. Опустевший цирк на площади находился под караулом двух полисменов, отгонявших каждого, кто осмеливался подходить к унылому сооружению ближе чем на пятнадцать ярдов…»
В конце концов, тайна лорда Паклингтона выясняется.
Оказывается, он не исчезал никуда, а просто изменил внешность.
Конечно, не роман о первых трансвеститах, но что-то такое в романе Сергея Беляева проглядывало. «Я люблю большую науку, – признавался лорд Паклингтон. – Ее достижения влияют не на отдельные отрасли техники и промышленности, а на весь уклад жизни человечества, разрешают крупнейшие проблемы. Большая наука изучает основные явления жизни. Только она приближает нас к наиболее глубокому познанию природы. Вирусы, и, как их еще называют, фильтрующиеся вирусы, ультравирусы, – это одно и то же, – оказались доступными обработке. Бактериологи умеют выращивать микробов с нужными для опытов качествами, как ботаники выращивают сорта растений. Так и я, изучив строение молекулы паразитарных белков, начал их химически перестраивать. При искусственной перестройке вирусы в одних случаях приобретали новые биологические свойства. Одно такое свойство я проверил на себе. Вирус изменил черты моего лица. Вандок, явившись ко мне как к доктору Рольсу, не узнал, что перед ним человек, которого он преследовал как Мильройса. И вы, Сэм, не узнали своего „змеиного профессора“ в Добби. Этот же вирус изменил и самого Вандока… Некоторые обработанные мною и искусственно культивируемые вирусы оказались способными перестраивать всю структуру белков организма. Морщинистая мозаика картофеля, курчавость хлопчатника, превращение листьев в колючки, изменение внешних признаков сахарного тростника – все это знакомо тебе, Сэм…»
И дальше (вполне в духе Сергея Беляева): «…если из тканей собаки выделить белок и искусственно придать ему способность паразитирования, а затем ввести в организм живой кошки, то можно вызвать перестройку структуры ее белков; это сообщит кошке свойства собаки».
Вызывающее, я бы сказал, нагловатое утверждение.
Но, в конце концов, почему фантаст должен страдать от скромности?
В 1947 году вышел последний научно-фантастический роман Сергея Беляева «Властелин молний». Названия глав в нем звучали для читателя как музыка: «Огненные бусы»… «Опять огненные бусы»… «В вихре молний»… «Вероятная невероятность»… «Туманность в созвездии Южного Циркуля»… «Молнии в плену»… «Тайна кольца и перчатки»… Идея тоже впечатляла. «В ту ночь под 12 октября 195… года, одиннадцать лет тому назад, в жизни Радийграда отмечалось торжественное и знаменательное событие. Есть сто секунд паузы после того, как радиоволны разнесут по всему миру полночный звонок кремлевских курантов и величественные аккорды Государственного гимна СССР. В эти секунды на улице Алексея Толстого в Москве радиостудия готовится к ночным концертам. И вот тогда, в эти секунды, ультракороткая волна „Эпсилон-4“, как невидимый прожектор, пронзила тысячекилометровые пространства, ионизируя на своем пути воздух и устанавливая этим прямую трассу для полета сгустков энергии, воздушный путь от высокогорной станции Чам-Тау до Радийграда в Заполярье…»
На обложке романа – волевое лицо, озаренное светом шаровых молний, цепочкой выкатывающихся на читателя. На этот раз герои Сергея Беляева решали проблему извлечения из земной атмосферы рассеянной там электромагнитной энергии и передачи ее без проводов на дальние расстояния по специальным ионизированным трассам. Конечно, как всегда, научный экспериментальный институт высоковольтных разрядов был окружен атмосферой самых зловещих тайн и случайностей.
Умер 11 февраля 1953 года в Москве.
ЯН ЛЕОПОЛЬДОВИЧ ЛАРРИ
Родился 15 (26) февраля 1900 года в Риге.
Детство прошло под Москвой. Рано потерял родителей.
Из детского приюта сбежал. Работал мальчиком в трактире, учеником часовщика.
Малолетнего беспризорника подобрал педагог Доброхотов – фамилия о многом говорит. Он подготовил будущего писателя к экзаменам за полный курс гимназии. В годы Первой мировой войны служил в армии. После революции вернулся в Петроград. Пытался поступить в университет, но знаний не хватило, ушел бродяжничать – Красная Армия, тиф. Наконец, в Харькове Ян Ларри все же поступил на биологический факультет местного университета. Одновременно работал в газете «Молодой ленинец», выпустил две очерковых книги: «Украдена Краiна» и «Грустные и смешные истории о маленьких людях». Перебравшись обратно в Ленинград (город уже переименовали), устроился ответственным секретарем в журнале «Рабселькор», закончил университет. Одна за другой вышли книги Яна Ларри: «Окно в будущее» (1929), «Пять лет» (1929, в соавторстве с А. Лифшицем), «Как это было» (1930), «Записки конноармейца» (1931). Закончил аспирантуру Всесоюзного научно-исследовательского института рыбного хозяйства.
В 1931 году вышла фантастическая повесть «Страна счастливых».
Несомненно, это была одна из самых первых попыток нарисовать страну, в которой победил коммунизм. Мир будущего, описанный Яном Ларри, не похож на наш мир. В столовых колхозникам и рабочим подают трюфели и форель, рябчиков и омаров, общественные туалеты выполнены исключительно из золота – «как вызов старому миру», густая ветвистая пшеница раскачивает колосья весом не менее ста граммов, государство полностью покончило с преступностью и алкоголизмом. Короче, сталинский план преобразования природы и человека выполнен.
Ян Ларри явно полемизировал с гонимым в то время Евгением Замятиным.
«В памяти его… – (героя „Страны счастливых“, – Г. П.) – встали страницы старинного романа, в котором герой считал, что жизнь в социалистическом обществе будет безрадостной и серой. Слепое бешенство охватило Павла. Ему захотелось вытащить этого дикаря из гроба эпохи… Ты напоминаешь старого мещанина, – обращается Ян Ларри к автору романа «Мы», – который боится социалистического общества потому, что его бесцветная личность могла раствориться в коллективе. Он представлял наш коллектив как стадо. Но разве наш коллектив таков? Точно в бесконечной гамме каждый из нас звучит особенно… И все мы вместе соединяемся в прекрасную человеческую симфонию…» Даже влюбленная девушка в «Стране счастливых» шепчет любимому вовсе не те слова, которых мы ждем. «Представь себе Республику нашу в час рассвета… – шепчет она. – В росах стоят густые сады. Тяжко качаются на полях зерновые злаки… Реками льется молоко… Горы масла закрывают горизонт… Стада упитанного, тучного скота с сонным мычанием поднимают теплые морды к небу. Нежная розовая заря пролилась над бескрайними плантациями хлопка и риса. В мокрой зелени листвы горят апельсины». У замятинской героини язык не повернулся бы вышептать такое, да и не надо ей было ничего такого шептать: получила талончик на встречу с мужчиной, вот и все.
Коммунизм в «Стране счастливых» победил так быстро, что многие советские люди попросту не успели перестроиться, памятью своей они еще крепко связаны с прошлым, даже мнительный глава и вождь счастливого государства – Молибден (псевдоним легко прочитываемый, особенно теми, кто знал о существовании молибденовой стали). Понятно, что вдумчивого Молибдена беспокоят темпы строительства нового общества. Например, он осуждает энтузиастов полетов в космос: это может отвлечь внимание людей от дел насущных. Но ведь «будет время, – говорит один из героев повести, – когда человечество встанет плечом к плечу и покроет планету сплошной толпой… Земля ограничена возможностями… Выход – в колонизации планет… Десять, двести, триста лет… В конце концов ясно одно: дни великого переселения придут». Герой сам готов хоть сейчас отправиться в космос, правда, под давлением Молибдена суровый Совет ста все-таки оставляет нужного стране человека на Земле. «Вы правы, товарищи, – соглашается герой. – Я остаюсь. Но передайте Молибдену… этому человеку, оставленному у нас старой эпохой: мы другие… Он плохо знает нас».
Намек на вождя поняли.
Книгу изъяли из библиотек.
Пришлось вернуться в НИИ рыбного хозяйства.
Время от времени Ян Ларри печатал в газетах и в журналах статьи и фельетоны, но фантастических книг не писал, в издательствах не появлялся, пока не подвернулся поистине счастливый случай. Однажды к известному биологу Л. С. Бергу (кстати, создателю антидарвиновской эволюционной теории – номогенеза), обратился Самуил Яковлевич Маршак с предложением написать что-нибудь такое про советскую науку. Например, занимательную книжку, из которой дети узнали бы много нового о мире насекомых.
Л. С. Берг переадресовал просьбу своему молодому сотруднику.
В короткое время Ян Ларри написал фантастическую повесть для детей «Необыкновенные приключения Карика и Вали», в которой профессор-биолог Иван Гермогенович Енотов изобрел снадобье, способное все предметы быстро и значительно уменьшать в размерах. Он, Карик и Валя тоже превратились в крошечных существ. Это позволило им путешествовать в необыкновенном мире непомерно разросшихся насекомых и растений.
Привлекательный поворот темы.
Но критика и в этом усмотрела идеологические происки.
«Неправильно принижать человека до маленького насекомого, – писал один из внутренних рецензентов. – Так вольно или невольно мы показываем человека не как властелина природы, а как беспомощное существо. Говоря с маленькими школьниками о природе, мы должны внушать им мысль о возможном воздействии на природу в нужном нам направлении».
В те годы, вспоминал позже Ян Ларри, «…вокруг детской книги лихо канканировали компрачикосы детских душ – педагоги, „марксистские ханжи“ и другие разновидности душителей всего живого… Фантастику и сказки выжигали каленым железом… Мои рукописи так редактировали, что я и сам не узнавал собственных произведений, ибо кроме редакторов книги, деятельное участие в исправлении „опусов“ принимали все, у кого было свободное время, начиная от редактора издательства и кончая работниками бухгалтерии… вымарывая из рукописи целые главы, вписывая целые абзацы, изменяя по своему вкусу сюжет, характеры героев… Все, что редакторы „улучшали“, выглядело настолько убого, что теперь мне стыдно считаться автором тех книжек».
В результате рукопись надолго застряла в редакции.
За помощью писатель обратился к С. Я. Маршаку. В конце концов, это он был инициатором написания такой книжки. Маршак незамедлительно ответил: «Повесть я читал. Ее можно печатать, ничего не изменяя». Только после этого «Необыкновенные приключения Карика и Вали» увидели свет, – сперва в журнале «Костер», затем в Детиздате отдельной книжкой. И в течение ряда лет эта книжка выдержала множество переизданий. И рецензенты хвалили ее и указывали на ее занимательность.
Но живая жизнь занимательнее любой истории.
В декабре 1940 года И. В. Сталин получил странное письмо.
«Дорогой Иосиф Виссарионович! – писал неизвестный корреспондент, укрывшийся под псевдонимом Кулиджары. – Каждый великий человек велик по-своему. После одного остаются великие дела, после другого – веселые исторические анекдоты. Один известен тем, что имел тысячи любовниц, другой – необыкновенных Буцефалов, третий – замечательных шутов. Словом, нет такого великого, который не вставал бы в памяти, не окруженный какими-нибудь историческими спутниками: людьми, животными, вещами. Но ни у одной исторической личности не было еще своего писателя. Такого писателя, который писал бы только для одного великого человека. Впрочем, и в истории литературы не найти таких писателей, у которых был бы один-единственный читатель…»
«Я беру перо в руки, – сообщал Сталину загадочный Кулиджары, – чтобы восполнить этот пробел. Я буду писать только для Вас, не требуя для себя ни орденов, ни гонорара, ни почестей, ни славы. Возможно, что мои литературные способности не встретят Вашего одобрения, но за это, надеюсь, Вы не осудите меня, как не осуждают людей за рыжий цвет волос или за выщербленные зубы. Отсутствие талантливости я постараюсь заменить усердием, добросовестным отношением к принятым на себя обязательствам…
Дабы не утомить Вас и не нанести Вам травматического повреждения обилием скучных страниц, я решил посылать свою первую повесть коротенькими главами, твердо памятуя, что скука, как и яд, в небольших дозах не только не угрожает здоровью, но, как правило, даже закаляет людей…
Вы никогда не узнаете моего настоящего имени, – заканчивал автор письма. – Но я хотел бы, чтобы Вы знали, что есть в Ленинграде один чудак, который своеобразно проводит часы своего досуга – создает литературное произведение для единственного человека, и этот чудак, не придумав ни одного путного псевдонима, решил подписываться Кулиджары. В солнечной Грузии, существование которой оправдано тем, что эта страна дала нам Сталина, слово Кулиджары, пожалуй, можно встретить, и, возможно, Вы знаете значение его…»
К письму была приложена рукопись фантастической повести «Небесный гость».
В одно прекрасное утро над Парголовом показалась высоко в атмосфере огненная полоса. Дачники приняли ее за метеорит. Но сосед автора повести – некто Пулякин, чье «неподражаемое искусство лаять по-собачьи было в свое время отмечено высокой правительственной наградой – орденом Красной Звезды», к крайнему своему удивлению нашел в яме, образовавшейся при падении небесного гостя, огромный цилиндр – метров пять в диаметре. «Утро было ясное, теплое, тихое. Слабый ветерок едва колебал верхушки сосен. Птицы еще не проснулись или были уже уничтожены. Во всяком случае ничто не мешало Пулякину внимательно и добросовестно осмотреть сферический экипаж и прийти к заключению, с которым он помчался ко мне, теряя на бегу кульки, кулечки, мешки, сумки и сумочки, самые, так сказать, необходимые предметы вооружения нормального советского гражданина – потребителя сыпучих товаров, отпускаемых магазинами лишь в тару покупателей…» С «…быстротой людей, покидающих дома отдыха вследствие сугубой диеты» любопытные кинулись к месту приземления «межпланетного трамвая». Там собралась огромная толпа. «Какой-то воспитанный гражданин уговаривал всех встать в очередь и организованно ожидать дальнейшего разворота событий. Но граждане попались несознательные, а поэтому воспитанный человек махнул рукой и сам принялся вести себя неорганизованно. Вдруг кто-то крикнул: „Капусту дают!“ Любопытных тотчас же как будто ветром сдуло».
Детство прошло под Москвой. Рано потерял родителей.
Из детского приюта сбежал. Работал мальчиком в трактире, учеником часовщика.
Малолетнего беспризорника подобрал педагог Доброхотов – фамилия о многом говорит. Он подготовил будущего писателя к экзаменам за полный курс гимназии. В годы Первой мировой войны служил в армии. После революции вернулся в Петроград. Пытался поступить в университет, но знаний не хватило, ушел бродяжничать – Красная Армия, тиф. Наконец, в Харькове Ян Ларри все же поступил на биологический факультет местного университета. Одновременно работал в газете «Молодой ленинец», выпустил две очерковых книги: «Украдена Краiна» и «Грустные и смешные истории о маленьких людях». Перебравшись обратно в Ленинград (город уже переименовали), устроился ответственным секретарем в журнале «Рабселькор», закончил университет. Одна за другой вышли книги Яна Ларри: «Окно в будущее» (1929), «Пять лет» (1929, в соавторстве с А. Лифшицем), «Как это было» (1930), «Записки конноармейца» (1931). Закончил аспирантуру Всесоюзного научно-исследовательского института рыбного хозяйства.
В 1931 году вышла фантастическая повесть «Страна счастливых».
Несомненно, это была одна из самых первых попыток нарисовать страну, в которой победил коммунизм. Мир будущего, описанный Яном Ларри, не похож на наш мир. В столовых колхозникам и рабочим подают трюфели и форель, рябчиков и омаров, общественные туалеты выполнены исключительно из золота – «как вызов старому миру», густая ветвистая пшеница раскачивает колосья весом не менее ста граммов, государство полностью покончило с преступностью и алкоголизмом. Короче, сталинский план преобразования природы и человека выполнен.
Ян Ларри явно полемизировал с гонимым в то время Евгением Замятиным.
«В памяти его… – (героя „Страны счастливых“, – Г. П.) – встали страницы старинного романа, в котором герой считал, что жизнь в социалистическом обществе будет безрадостной и серой. Слепое бешенство охватило Павла. Ему захотелось вытащить этого дикаря из гроба эпохи… Ты напоминаешь старого мещанина, – обращается Ян Ларри к автору романа «Мы», – который боится социалистического общества потому, что его бесцветная личность могла раствориться в коллективе. Он представлял наш коллектив как стадо. Но разве наш коллектив таков? Точно в бесконечной гамме каждый из нас звучит особенно… И все мы вместе соединяемся в прекрасную человеческую симфонию…» Даже влюбленная девушка в «Стране счастливых» шепчет любимому вовсе не те слова, которых мы ждем. «Представь себе Республику нашу в час рассвета… – шепчет она. – В росах стоят густые сады. Тяжко качаются на полях зерновые злаки… Реками льется молоко… Горы масла закрывают горизонт… Стада упитанного, тучного скота с сонным мычанием поднимают теплые морды к небу. Нежная розовая заря пролилась над бескрайними плантациями хлопка и риса. В мокрой зелени листвы горят апельсины». У замятинской героини язык не повернулся бы вышептать такое, да и не надо ей было ничего такого шептать: получила талончик на встречу с мужчиной, вот и все.
Коммунизм в «Стране счастливых» победил так быстро, что многие советские люди попросту не успели перестроиться, памятью своей они еще крепко связаны с прошлым, даже мнительный глава и вождь счастливого государства – Молибден (псевдоним легко прочитываемый, особенно теми, кто знал о существовании молибденовой стали). Понятно, что вдумчивого Молибдена беспокоят темпы строительства нового общества. Например, он осуждает энтузиастов полетов в космос: это может отвлечь внимание людей от дел насущных. Но ведь «будет время, – говорит один из героев повести, – когда человечество встанет плечом к плечу и покроет планету сплошной толпой… Земля ограничена возможностями… Выход – в колонизации планет… Десять, двести, триста лет… В конце концов ясно одно: дни великого переселения придут». Герой сам готов хоть сейчас отправиться в космос, правда, под давлением Молибдена суровый Совет ста все-таки оставляет нужного стране человека на Земле. «Вы правы, товарищи, – соглашается герой. – Я остаюсь. Но передайте Молибдену… этому человеку, оставленному у нас старой эпохой: мы другие… Он плохо знает нас».
Намек на вождя поняли.
Книгу изъяли из библиотек.
Пришлось вернуться в НИИ рыбного хозяйства.
Время от времени Ян Ларри печатал в газетах и в журналах статьи и фельетоны, но фантастических книг не писал, в издательствах не появлялся, пока не подвернулся поистине счастливый случай. Однажды к известному биологу Л. С. Бергу (кстати, создателю антидарвиновской эволюционной теории – номогенеза), обратился Самуил Яковлевич Маршак с предложением написать что-нибудь такое про советскую науку. Например, занимательную книжку, из которой дети узнали бы много нового о мире насекомых.
Л. С. Берг переадресовал просьбу своему молодому сотруднику.
В короткое время Ян Ларри написал фантастическую повесть для детей «Необыкновенные приключения Карика и Вали», в которой профессор-биолог Иван Гермогенович Енотов изобрел снадобье, способное все предметы быстро и значительно уменьшать в размерах. Он, Карик и Валя тоже превратились в крошечных существ. Это позволило им путешествовать в необыкновенном мире непомерно разросшихся насекомых и растений.
Привлекательный поворот темы.
Но критика и в этом усмотрела идеологические происки.
«Неправильно принижать человека до маленького насекомого, – писал один из внутренних рецензентов. – Так вольно или невольно мы показываем человека не как властелина природы, а как беспомощное существо. Говоря с маленькими школьниками о природе, мы должны внушать им мысль о возможном воздействии на природу в нужном нам направлении».
В те годы, вспоминал позже Ян Ларри, «…вокруг детской книги лихо канканировали компрачикосы детских душ – педагоги, „марксистские ханжи“ и другие разновидности душителей всего живого… Фантастику и сказки выжигали каленым железом… Мои рукописи так редактировали, что я и сам не узнавал собственных произведений, ибо кроме редакторов книги, деятельное участие в исправлении „опусов“ принимали все, у кого было свободное время, начиная от редактора издательства и кончая работниками бухгалтерии… вымарывая из рукописи целые главы, вписывая целые абзацы, изменяя по своему вкусу сюжет, характеры героев… Все, что редакторы „улучшали“, выглядело настолько убого, что теперь мне стыдно считаться автором тех книжек».
В результате рукопись надолго застряла в редакции.
За помощью писатель обратился к С. Я. Маршаку. В конце концов, это он был инициатором написания такой книжки. Маршак незамедлительно ответил: «Повесть я читал. Ее можно печатать, ничего не изменяя». Только после этого «Необыкновенные приключения Карика и Вали» увидели свет, – сперва в журнале «Костер», затем в Детиздате отдельной книжкой. И в течение ряда лет эта книжка выдержала множество переизданий. И рецензенты хвалили ее и указывали на ее занимательность.
Но живая жизнь занимательнее любой истории.
В декабре 1940 года И. В. Сталин получил странное письмо.
«Дорогой Иосиф Виссарионович! – писал неизвестный корреспондент, укрывшийся под псевдонимом Кулиджары. – Каждый великий человек велик по-своему. После одного остаются великие дела, после другого – веселые исторические анекдоты. Один известен тем, что имел тысячи любовниц, другой – необыкновенных Буцефалов, третий – замечательных шутов. Словом, нет такого великого, который не вставал бы в памяти, не окруженный какими-нибудь историческими спутниками: людьми, животными, вещами. Но ни у одной исторической личности не было еще своего писателя. Такого писателя, который писал бы только для одного великого человека. Впрочем, и в истории литературы не найти таких писателей, у которых был бы один-единственный читатель…»
«Я беру перо в руки, – сообщал Сталину загадочный Кулиджары, – чтобы восполнить этот пробел. Я буду писать только для Вас, не требуя для себя ни орденов, ни гонорара, ни почестей, ни славы. Возможно, что мои литературные способности не встретят Вашего одобрения, но за это, надеюсь, Вы не осудите меня, как не осуждают людей за рыжий цвет волос или за выщербленные зубы. Отсутствие талантливости я постараюсь заменить усердием, добросовестным отношением к принятым на себя обязательствам…
Дабы не утомить Вас и не нанести Вам травматического повреждения обилием скучных страниц, я решил посылать свою первую повесть коротенькими главами, твердо памятуя, что скука, как и яд, в небольших дозах не только не угрожает здоровью, но, как правило, даже закаляет людей…
Вы никогда не узнаете моего настоящего имени, – заканчивал автор письма. – Но я хотел бы, чтобы Вы знали, что есть в Ленинграде один чудак, который своеобразно проводит часы своего досуга – создает литературное произведение для единственного человека, и этот чудак, не придумав ни одного путного псевдонима, решил подписываться Кулиджары. В солнечной Грузии, существование которой оправдано тем, что эта страна дала нам Сталина, слово Кулиджары, пожалуй, можно встретить, и, возможно, Вы знаете значение его…»
К письму была приложена рукопись фантастической повести «Небесный гость».
В одно прекрасное утро над Парголовом показалась высоко в атмосфере огненная полоса. Дачники приняли ее за метеорит. Но сосед автора повести – некто Пулякин, чье «неподражаемое искусство лаять по-собачьи было в свое время отмечено высокой правительственной наградой – орденом Красной Звезды», к крайнему своему удивлению нашел в яме, образовавшейся при падении небесного гостя, огромный цилиндр – метров пять в диаметре. «Утро было ясное, теплое, тихое. Слабый ветерок едва колебал верхушки сосен. Птицы еще не проснулись или были уже уничтожены. Во всяком случае ничто не мешало Пулякину внимательно и добросовестно осмотреть сферический экипаж и прийти к заключению, с которым он помчался ко мне, теряя на бегу кульки, кулечки, мешки, сумки и сумочки, самые, так сказать, необходимые предметы вооружения нормального советского гражданина – потребителя сыпучих товаров, отпускаемых магазинами лишь в тару покупателей…» С «…быстротой людей, покидающих дома отдыха вследствие сугубой диеты» любопытные кинулись к месту приземления «межпланетного трамвая». Там собралась огромная толпа. «Какой-то воспитанный гражданин уговаривал всех встать в очередь и организованно ожидать дальнейшего разворота событий. Но граждане попались несознательные, а поэтому воспитанный человек махнул рукой и сам принялся вести себя неорганизованно. Вдруг кто-то крикнул: „Капусту дают!“ Любопытных тотчас же как будто ветром сдуло».