Страница:
Группы диверсантов нападали на эшелоны, стреляли по отступающим польским войскам, сеяли панические слухи. На южном участке фронта сильный отряд диверсантов, почти из 5 тыс. человек, занял ряд заводов и шахт Верхней Силезии. Возможности "пятой колонны" многократно преувеличивались слухами, быстро распространявшимися на фронте и особенно в тылу.
Зарождались элементы "психологической войны", эффект которой становился тем выше, чем меньше чувствовалась в стране организующая сила верховной власти.
Германское наступление продвинулось к Висле и Сану. 9 сентября в штабе германских сухопутных сил окончательно решили перенести главные усилия в Восточную Польшу. "Войска противника, отходящие за Вислу, - говорилось в приказе ОКХ от 9 сентября, - должны быть уничтожены двойным охватом восточнее Вислы... На восточном фланге группы армий необходимо вести подвижные силы с таким расчетом, чтобы в последующем было возможно их взаимодействие с группой армий "Юг" восточнее Буга. Группа армий "Юг" уничтожает противника, еще удерживающегося западнее Вислы, и дальнейшим продвижением через Вислу препятствует отходу вражеских сил на восток. Сильным правым флангом она продвигается через Верхний и Средний Сан, чтобы охватить противника на Нижнем Сане. В дальнейшем она будет наступать в общем направлении на Хелм в готовности правым флангом в случае необходимости также осуществить движение через верхнее течение Буга"{146}.
Все казалось предусмотренным с педантизмом штабной науки, творцы которой никогда не питали сомнений в идеальной точности своих решений и планов.
И вот, когда в Цоссене и в бронированных вагонах "ставки фюрера" начищали победные фанфары, произошло нечто непредвиденное. Внезапно разразился польский контрудар такой силы, что идеально точные расчеты и прогнозы перемешались. Решительная контратака трех пехотных дивизий польской армии "Познань" под командованием генерала Кутшебы на реке Бзуре западнее Варшавы вылилась затем в трудное, кровопролитное сражение. Оно продолжалось десять суток подряд, став громом среди ясного дня. Оно не только вызвало некоторое замешательство в ответственных немецких командных инстанциях, во всех штабах, но и потребовало буквально пожарных мер. Рундштедт, наступавший на юге, вынужден был прекратить движение главных сил и перебросить ряд своих соединений к северу, на Бзуру. Гитлеровские дивизии, отвлеченные от Варшавы, понесли в боях немалые потери.
Эти первые для второй мировой войны успешные контрдействия войск государства, оказавшегося под ударом нацистских агрессоров, вызвали изменение оперативных планов.
И на берегах Бзуры, и в других местах польские войска стойкой борьбой неоднократно срывали германские планы, давая образцы активной обороны, значение которой на отдельных этапах перерастало тактические рамки. В ходе приграничных сражений германские танковые дивизии понесли серьезные потери от польских частей, входивших в армии "Лодзь", "Модлин", "Краков", "Поможе". Во время "Битвы над Бзурой" гитлеровские войска потерпели серьезный урон. Потребовалась широкая перегруппировка главных сил группы армий "Юг", вызвавшая изменение германских планов.
В борьбе за Вестерплатте, Модлин, полуостров Хель и особенно в ходе героической обороны Варшавы поляки показали высокие примеры мужества.
Оборона Варшавы особенно наглядно свидетельствовала, что польские патриоты в обстановке падения антинародного буржуазно-помещичьего режима поднимались на национально-освободительную борьбу, защищая не прогнивший общественный строй, а свою свободу, честь, право на самостоятельное национальное существование.
В этом смысле оборона Варшавы стоит в ряду выдающихся событий второй мировой войны{147}.
Фундаментом варшавской обороны оказались не столько действия регулярных войск и приказы военного командования, сколько широкая инициатива снизу, творчество масс, патриотизм трудящихся. Варшава сражалась 20 суток в условиях полного распада буржуазно-помещичьего государства, вопреки планам и намерениям обанкротившейся правящей клики, сбежавшей из столицы еще перед началом борьбы. В ходе обороны польские трудящиеся создали демократические формы военной организации: добровольческие отряды, рабочую бригаду, отряды ПВО. Польские коммунисты активизировали массы, вносили в ряды защитников дух стойкости и героизма. Буржуазные круги, шедшие сначала в общем потоке демократических событий, очень скоро испугались революционных методов и форм борьбы, которые начали появляться в рабочей среде. Стоявшие у власти представители имущих классов порой ограничивали вооружение рабочих отрядов, всячески противились предоставлению им самостоятельности, старались поставить их под контроль офицерства и в конечном счете ускорили капитуляцию Варшавы.
Характер военно-политического мышления германского военного руководства в эти дни неплохо обнаруживает один довольно интересный документ, являющийся вместе с тем свидетельством признания стойкости сопротивления Варшавы. Речь идет о листовке ОКВ, которую немецкие самолеты 12 сентября сбрасывали в больших количествах над Варшавой: "К населению Варшавы. Ваше правительство превратило город в военный район и лишило его характера открытого города. Ваше военное руководство не только ввело в город тяжелую артиллерию, но и потребовало также на каждой улице соорудить баррикады и оказать немецким войскам упорное сопротивление. Призывая, чтобы с оружием в руках оказывало сопротивление немецким войскам также гражданское население, которое в таком случае вело бы войну франтиреров, ваше правительство нарушило международное право". И далее следовало требование сдать Варшаву без боя "в течение 12 часов немецким войскам, окружающим Варшаву"{148}.
Элемент народного сопротивления не умещался в шаблонах нацистских военных правил: всякий народ - свой и чужой - обязан подчиняться фашистской солдатчине. Иначе - непорядок. Нарушение "международного права". Нацистская солдатня в роли "защитника права!"
Варшава не сдалась ни через 12 часов, ни через 24, ни через двое или пятеро суток. Здесь происходило нечто иное, что пока не понимали руководители войск, окружавших Варшаву. Но, упомянув о "войне франтиреров", они, сами того не сознавая, заглянули в свое будущее. Очень скоро народная война, вызванная преступлениями нацизма в Европе, взорвет все расчеты тех, кто сейчас был почти уверен в своей непобедимости.
Однако на других фронтах борьбы положение польской армии становилось катастрофическим. Ни по силам, ни по методам ведения войны, ни по характеру деятельности высшего руководства она не могла противостоять вермахту. Крупные группировки польских войск попадали в окружение. Действия становились все более разрозненными.
Во второй половине сентября польской армии как организованного целого не существовало. Гитлеровские дивизии широким фронтом катились к границам Советского Союза, и кто мог поручиться, что вал остановится у советских рубежей?
17 сентября по приказу Советского правительства войска Красной Армии перешли границу распавшегося польского государства и начали Освободительный поход в Западную Белоруссию и Западную Украину.
Вступление в события нового мощного фактора - Красной Армии - оказалось неожиданным для германского командования и высших штабов, убежденных, что в результате разгрома польской армии вермахт быстро и свободно выйдет на советскую границу. Именно в этом направлении в середине и второй половине сентября разрабатывались оперативные планы.
Но распад польского государства ускорил принятие Советским правительством решения об Освободительном походе.
После 17 сентября третий рейх уже не располагал свободой решений и вынужден был считаться с инициативой Советского Союза. Красная Армия остановила стремительное продвижение вермахта к советским границам, заставила его отойти к западу и создала основы будущего Восточного фронта против гитлеровской агрессии. 13 млн. украинцев и белорусов были взяты под защиту советских войск, а будущий возможный плацдарм нападения на СССР сокращен.
Германское командование недооценило возможности Красной Армии по быстрому развертыванию и переходу в наступление. Система политической и военной информации в верховном командовании германских вооруженных сил оказалась малоэффективной, или, по выражению Н. Формана, "недостаточно компетентной".
Наступала развязка. Однако после Бзуры, Варшавы, тяжелых боев под Вестерплатте, Млавой и в других местах раздумья военных руководителей рейха не отличались чрезмерным оптимизмом.
Оказалось, что "той пехоты, которая была в 1914 г., мы даже приблизительно не имеем. У солдат нет наступательного порыва и не хватает инициативы", - так заключил Гальдер. По общему мнению, если у поляков оказалась бы хорошая противотанковая оборона, успех в Польше стал бы невозможным. Потери танковых войск группы генерала Гудериана составили 15 - 20%. В военном производство, по словам Иодля, "надвигался кризис самого худшего рода". В Германии ежемесячно не хватало 600 тыс. тонн стали. Авиация потеряла половину месячного производства самолетов и т. д. Словом, в конце "польского похода" обнаруживалось, что все далеко не так благополучно, как могло бы показаться на первый взгляд и как хотелось бы.
Кроме того, вплоть до 6 октября разрозненные польские пехотные и кавалерийские отряды упрямо атаковали немецкие войска, где никто не ждал и вообще не предполагал, что так воевать еще возможно в подобной обстановке.
Тем не менее германский генеральный штаб имел основания быть довольным результатами "польского похода". Доктрина "молниеносной войны", казалось, торжествовала. Новые принципы развертывания армии, перехода в наступление и стремительного прорыва моторизованными корпусами целиком себя оправдали. Выучка солдат и командиров, за малым исключением, удовлетворяла. Но все это были привычные категории чисто военного мышления. Хуже обстояло с пониманием явлений общественно-социального порядка.
У германского военного руководства отсутствовало представление о национально-освободительной борьбе народов как о факторе, способном оказать влияние на ход вооруженной борьбы, на войну в целом. В Польше гитлеровское военное руководство впервые встретилось не только с регулярной армией, но и с народным сопротивлением, не учтенным и не предусмотренным германским верховным командованием ни в теории, ни в практике, ни в уставах, ни в приказах.
Появилось первое свидетельство того необычайно важного обстоятельства - и его тогда не распознал германский генеральный штаб, - что успехи вермахта кончаются там, где на его пути поднимается народная борьба.
Историческая заслуга польского сентябрьского сопротивления, которое стоило гитлеровской армии значительных потерь и продолжилось более месяца, в том и состоит, что оно предопределяло главную линию борьбы против гитлеровской агрессии.
Уникальное в обстановке "польского похода" сопротивление Варшавы, основой которого стал патриотический подъем народа, рассматривалось немецким командованием как незаконная "война франтиреров" и даже как "нарушение международного права"{149}. Впервые в обиходе генерального штаба появилось слово "партизаны", и Браухич отдал приказ: каждый немецкий командир, начиная с ротного, имеет право выносить смертный приговор "подозреваемым в партизанской деятельности" полякам.
Но успех был успехом, и нацисты, конечно, не упустили возможности поднять шумиху насчет "непобедимости германского оружия", "превосходства военного мастерства" вермахта над кем угодно, когда угодно и т. п. А военная верхушка, расположившаяся в полном составе в роскошном отеле города Цоппот, отмечала двойное торжество: победу и день рождения Кейтеля. И все собравшиеся на торжество имели прекрасную возможность любоваться из окон видом на Вестерплатте, где только что убрали сотни мертвых солдат, погибших в длительных бесплодных попытках взять штурмом укрепления, героически обороняемые польским гарнизоном.
Глава вторая. На вершине успеха
Перед новым походом
I
Победа над Польшей вселила в нацистских лидеров дух наглой самоуверенности. Действительно, вермахт провел "блицкриг", западные державы хотя и объявили войну, но не пошевелили и пальцем для помощи польскому союзнику. Фюрер, как всегда, оказался прав, а генералы - об этом теперь можно было прочитать в любой нацистской газете и услышать по радио в любом из многочисленных выступлений гитлеровских заправил - показали себя самыми лучшими, самыми безупречными военачальниками. Так, по крайней мере, стало многим казаться в третьем рейхе при поверхностном взгляде на ход событий. Могли ли фашисты упустить случай и не поднять шумиху вокруг своего успеха? Безусловно, скромность не входила в традиции владык третьего рейха.
Механизм военной пропаганды закрутился с бешеной скоростью. Газеты, захлебываясь от восторга, расписывали военный парад 5 октября в Варшаве. Бесконечные фотографии марширующих батальонов, трофейного вооружения, захваченных знамен, бравурные отчеты о ходе операций - все это перемешивалось в сознании рядовых немцев, офицеров и солдат вермахта в некий сверкающий победный поток.
30 сентября Гитлер торжественно принял в рейхсканцелярии "ответственных главнокомандующих польского похода". Когда они выстроились идеальной шеренгой в "рабочей комнате фюрера", Гитлер поблагодарил их за "выдающиеся достижения в руководстве войсками". Затем последовало награждение "героев похода" только что введенными орденами Большого железного креста{150}.
Всевозможные восторги различных писак, в тоне грубого хвастовства прославлявших победу, не сходили с первых страниц газет. Военная пропаганда захлестывала страну. Она все больше убеждала вермахт и народ в "непобедимости германского оружия". А тем временем публикуемые на последних страницах бесконечные списки погибших красноречиво свидетельствовали: "польский поход" отнюдь не был легкой прогулкой. Здесь же объявлялись нормы введенного в сентябре рациона: в месяц 2 кг мяса, 9,6 кг хлеба, 1 кг сахара на человека.
О своей дальнейшей политической стратегии Гитлер сообщил с трибуны рейхстага 6 октября. Вновь собрались "депутаты". Фюрер начал "речь мира", как немедленно окрестили ее в рейхе. "Проведенная мной ревизия Версальского договора в Европе, - разглагольствовал он, - не создала никакого хаоса, но, наоборот, дала предпосылки для ясных, стабильных и прежде всего приемлемых взаимоотношений. Только те, кому ненавистен этот порядок в Европе и кто надеется на беспорядок, могут стать врагами подобных действий". Бахвальство, крикливые похвалы в адрес генералов и солдат перемежались "мирными призывами" к Франции и Англии. "Почему на Западе должна вестись война? - восклицал Гитлер. - Для восстановления Польши? Польша Версальского договора больше никогда не воскреснет... Разве Германия поставила Англии какие-нибудь требования, которые угрожали бы Британской мировой империи, ее существованию? Ни Франции, ни Англии Германия не ставила таких требований". И поэтому он провозглашал своей главной задачей... "европейскую безопасность"!{151} Он бесстыдно "призывал" к миру в Европе. Лживая демагогическая речь, нацеленная в лагерь западных мюнхенцев, рассчитывалась на дезориентацию Англии и Франции.
10 октября, выступая в берлинском Спортпаласе по поводу "кампании зимней помощи для войны", нацистский главарь вновь повторил: Германия "не имеет никаких оснований для войны с западными противниками". В оккупированной Польше нацисты распространяли листовку "Мир на земле".
Чтобы правильно оценить "мирное наступление на Запад", начатое Гитлером после захвата Польши, понять его "речь мира", произнесенную 6 октября, и всевозможные жесты в сторону западных держав в последующие дни и недели, необходимо рассматривать все эти политические маневры в общем контексте той политики, главный смысл которой формулировался накануне войны словами: "Все, что я делаю, направлено против России" (см. главу I). Политическая программа, созданная еще в 20-е годы, - решить проблему "жизненного пространства" путем завоевания Советского Союза при поддержке или благожелательном нейтралитете Англии - сейчас оказывала все возрастающее влияние на военно-политическую стратегию Гитлера. Он не стремился в данный момент приступить к заморским колониальным захватам, отобрать у Англии колонии, переделить Британскую империю, Да и флот для этого был слишком слаб. Гитлер был бы не прочь договориться с Лондоном о возвращении Германии некоторых колоний, а затем, обеспечив западный тыл, подготовиться к дальнейшему броску на Восток, в полном соответствии с "континентальной концепцией" своей программы.
Он делает попытку достигнуть соглашения с Англией на основе признания ею новой ситуации в Европе, сложившейся после завоевания Польши. Он обещает не выдвигать больше чрезмерных требований к Великобритании. Во время обсуждения обстановки 17 октября 1939 г. Гитлер оценил польскую территорию как "выдвинутый вперед плацдарм, который имеет для нас военное значение и может быть использован для стратегического развертывания".
Гитлер предполагает уже сейчас начать в порабощенной Польше подготовку к следующему этапу реализации плана "континентальной империи". Правда, по настоянию гросс-адмирала Редера, одновременно он отдает распоряжение об усилении военных действий на море. Более того, не очень-то рассчитывая на согласие Англии заключить мир, Гитлер 10 октября на совещании с главнокомандующими приказал подготовиться к удару на Западе. Вывод из строя Франции не оставит у Англии никаких шансов, и она будет вынуждена заключить мир.
Однако ни усиление действий флота, ни потопление германской подводной лодкой "У-47" британского линкора "Ройял оук" непосредственно на его базе Скапа-Флоу, ни дальнейшее расширение планов германского военно-морского командования, глава которого Редер настаивал на активизации действий против Англии, не меняли того обстоятельства, что приоритет гитлеровской завоевательной политики и стратегии по-прежнему отдавался континентальным планам, подготовке будущей войны против Советского Союза. И можно в известном смысле согласиться с западногерманским историком К. Гильдебрандтом, который пишет: "Война против Англии все еще рассматривалась Гитлером теперь как попытка военными средствами заставить англичан действовать совместно"{152}.
Гитлер, исходя из своей главной концепции "все, что я делаю, направлено против России", предполагал, что в Англии и сейчас не исключен успех прогерманских элементов, влиятельных сторонников мира с нацистами, мюнхенцев, которые смогут оказать в необходимом ему духе нажим на правительство. Нужно только не затрагивать имперские интересы Лондона. И он в своей "речи мира" старается их не затрагивать. Если бы удалось достигнуть теперь с Англией "разумного соглашения", облегчился бы путь к созданию "великогерманского рейха".
Ведь не случайно перед рождеством 1939г., посетив по своей традиции семейство неких Брукманов в Мюнхене, приятелей по "временам боев" за фашистскую диктатуру, Гитлер написал в семейном альбоме: "В год борьбы за основание великого германского рейха"{153}. Известно, что в фашистском представлении понятие "великогерманский рейх" прежде всего означало завоевания на востоке Европы.
Их необходимость не оставляла сомнений и у союзников Гитлера. Муссолини писал ему 3 января 1940 г.: "Решение вопроса о вашем жизненном пространстве находится в России и больше нигде, в России, с ее чудовищным пространством в 21 миллион квадратных километров и 9 жителями на квадратный километр. Она не принадлежит к Европе"{154}. Венгерский посланник в Лондоне утверждал, что ответственные лица из британских правительственных кругов, Кадоган и Сарджент, сообщили ему: Англия "не чужда мысли" в конечном счете повернуть вместе с Германией против России, "так как Германию во всяком случае нужно рассматривать как меньшую опасность". Поэтому Англия должна стать "желательным партнером" для континентальных устремлений рейха.
Однако для Англии соглашение с Германией на основе признания захватов в Европе было неприемлемым, ибо означало бы превращение ее во второразрядное государство. И хотя, как убедительно показал, в частности, советский историк Г. Н. Реутов, официальные круги Лондона поддерживали в это время тайные контакты с Берлином, имея в виду "мирный сговор" с Германией, Чемберлен 12 октября отклонил "мирные предложения" Гитлера{155}. Англия не хотела и не могла стать союзницей рейха.
Тем временем планы Берлина уточняются. Отказ Англии от сотрудничества, активизация сторонников колониальной концепции, а главное - понимание недостаточности сил для нападения на Советский Союз в непосредственном будущем, - все это склоняет нацистскую верхушку к решению нанести следующий удар на Западе. Молниеносным наступлением разгромить Францию и этим сделать безнадежными позиции Англии. Затем станет возможным поставить на колени Англию и начать подготовку к походу на Восток! В январе 1940 г. Гитлер отдает распоряжение министерству иностранных дел и "колониально-политическому отделу" нацистской партии переработать и уточнить вопросы, связанные с требованием колоний и с системой управления ими.
Военные действия флота против Англии стали приобретать все более энергичный характер. Германские подводные лодки атаковали не закончившие развертывание силы британского флота. Фашистские бомбардировщики топили в проливах военные и торговые корабли союзников. Гитлер в конце сентября 1939 г., по предложению Редера, санкционировал постепенное усиление подводной войны{156}. Англия только с сентября по декабрь 1939 г. потеряла от немецких подводных лодок 114 судов, а в 1940 г. - 471 судно. Немцы утратили в 1939 г. всего лишь 9 подводных лодок{157}. Принимала все более широкий размах битва за Атлантику, в ходе которой державы оси старались нанести удар по морскому потенциалу и главным коммуникациям Великобритании, парализовать ее жизненные артерии, блокировать с моря.
II
Как мы говорили, уже в первые дни войны начало складываться то состояние, которое несколько позже стали называть "странной войной". Действительно, тут было много странного. Колоссальное напряжение политического кризиса последних августовских дней, когда в некоторых западных столицах начиналась паника в ожидании внезапного налета тысяч германских бомбардировщиков, достигло кульминационного пункта с объявлением войны Лондоном и Парижем. Но день шел за днем, и почти ничего не менялось. Фронты молчали, авиация практически бездействовала, и вскоре немецкие и французские солдаты, сначала с любопытством разглядывавшие друг друга из окопов на рейнском фронте, привыкли к такой "смешной войне" и занялись будничными делами, как в лагерях где-то глубоко в тылу. "Развесим наше белье на линии Зигфрида", - распевали французы шутливую песенку. "Стоит ли вам умирать за Данциг?" - вывешивали немцы над своими окопами плакаты под развеселую музыку.
Правда, девять французских дивизий с 9 по 12 сентября двинулись в демонстративное наступление на северо-восточном фронте. Но их задача оказалась более чем скромной: "войти в соприкосновение с предпольем немецкой оборонительной полосы". Никого в немецком лагере эта акция не побеспокоила, ничего не изменила. Вермахт сокрушал польский фронт, а западные союзники Польши ничем ей не помогали, фактически разорвав в клочья взятые обязательства о военной поддержке в случае германской агрессии. Странная, смешная война!
Она продолжалась восемь с лишним месяцев, вплоть до рассвета 10 мая 1940 г., когда яростное германское наступление взорвало удивительное безмолвие.
"Странная война" - особое социально-политическое явление, порожденное в конечном счете процессами общего кризиса капитализма. Его корни лежат в политике антикоммунизма, присущей обеим вступившим в войну группировкам империалистических государств.
Отметим самые главные из непосредственных причин, породивших "странную войну".
Во-первых, продолжение западными державами мюнхенского политического курса. Не отбрасывая в связи с очевидным провалом политику "умиротворения" Гитлера, а, наоборот, цепляясь за нее, "мюнхенские головы" из обеих западных столиц все еще рассчитывали на "всеохватывающее взаимопонимание" с Берлином, о котором так много говорилось перед войной. Когда вал германских дивизий катился на восток, существовал ли смысл задерживать его вблизи советских границ? Не двинется ли он и дальше? Ведь "речь мира", которую произнес фюрер, и совершенно ясное зондирование его эмиссарами англо-французской политики в духе возможного соглашения давали новый стимул мюнхенско-антисоветским тенденциям даже, казалось бы, в полностью изменившихся условиях.
"Мирные" сигналы из Берлина воскрешали давние надежды. Не будет ли генеральная программа нацизма, ориентированная на восток, именно сейчас воплощаться в реальность? И поскольку Польшу, как стали говорить на официальных совещаниях в Париже, "все равно не спасти", выжидание и бездействие стали считать высшим благом и проявлением государственной мудрости.
Зарождались элементы "психологической войны", эффект которой становился тем выше, чем меньше чувствовалась в стране организующая сила верховной власти.
Германское наступление продвинулось к Висле и Сану. 9 сентября в штабе германских сухопутных сил окончательно решили перенести главные усилия в Восточную Польшу. "Войска противника, отходящие за Вислу, - говорилось в приказе ОКХ от 9 сентября, - должны быть уничтожены двойным охватом восточнее Вислы... На восточном фланге группы армий необходимо вести подвижные силы с таким расчетом, чтобы в последующем было возможно их взаимодействие с группой армий "Юг" восточнее Буга. Группа армий "Юг" уничтожает противника, еще удерживающегося западнее Вислы, и дальнейшим продвижением через Вислу препятствует отходу вражеских сил на восток. Сильным правым флангом она продвигается через Верхний и Средний Сан, чтобы охватить противника на Нижнем Сане. В дальнейшем она будет наступать в общем направлении на Хелм в готовности правым флангом в случае необходимости также осуществить движение через верхнее течение Буга"{146}.
Все казалось предусмотренным с педантизмом штабной науки, творцы которой никогда не питали сомнений в идеальной точности своих решений и планов.
И вот, когда в Цоссене и в бронированных вагонах "ставки фюрера" начищали победные фанфары, произошло нечто непредвиденное. Внезапно разразился польский контрудар такой силы, что идеально точные расчеты и прогнозы перемешались. Решительная контратака трех пехотных дивизий польской армии "Познань" под командованием генерала Кутшебы на реке Бзуре западнее Варшавы вылилась затем в трудное, кровопролитное сражение. Оно продолжалось десять суток подряд, став громом среди ясного дня. Оно не только вызвало некоторое замешательство в ответственных немецких командных инстанциях, во всех штабах, но и потребовало буквально пожарных мер. Рундштедт, наступавший на юге, вынужден был прекратить движение главных сил и перебросить ряд своих соединений к северу, на Бзуру. Гитлеровские дивизии, отвлеченные от Варшавы, понесли в боях немалые потери.
Эти первые для второй мировой войны успешные контрдействия войск государства, оказавшегося под ударом нацистских агрессоров, вызвали изменение оперативных планов.
И на берегах Бзуры, и в других местах польские войска стойкой борьбой неоднократно срывали германские планы, давая образцы активной обороны, значение которой на отдельных этапах перерастало тактические рамки. В ходе приграничных сражений германские танковые дивизии понесли серьезные потери от польских частей, входивших в армии "Лодзь", "Модлин", "Краков", "Поможе". Во время "Битвы над Бзурой" гитлеровские войска потерпели серьезный урон. Потребовалась широкая перегруппировка главных сил группы армий "Юг", вызвавшая изменение германских планов.
В борьбе за Вестерплатте, Модлин, полуостров Хель и особенно в ходе героической обороны Варшавы поляки показали высокие примеры мужества.
Оборона Варшавы особенно наглядно свидетельствовала, что польские патриоты в обстановке падения антинародного буржуазно-помещичьего режима поднимались на национально-освободительную борьбу, защищая не прогнивший общественный строй, а свою свободу, честь, право на самостоятельное национальное существование.
В этом смысле оборона Варшавы стоит в ряду выдающихся событий второй мировой войны{147}.
Фундаментом варшавской обороны оказались не столько действия регулярных войск и приказы военного командования, сколько широкая инициатива снизу, творчество масс, патриотизм трудящихся. Варшава сражалась 20 суток в условиях полного распада буржуазно-помещичьего государства, вопреки планам и намерениям обанкротившейся правящей клики, сбежавшей из столицы еще перед началом борьбы. В ходе обороны польские трудящиеся создали демократические формы военной организации: добровольческие отряды, рабочую бригаду, отряды ПВО. Польские коммунисты активизировали массы, вносили в ряды защитников дух стойкости и героизма. Буржуазные круги, шедшие сначала в общем потоке демократических событий, очень скоро испугались революционных методов и форм борьбы, которые начали появляться в рабочей среде. Стоявшие у власти представители имущих классов порой ограничивали вооружение рабочих отрядов, всячески противились предоставлению им самостоятельности, старались поставить их под контроль офицерства и в конечном счете ускорили капитуляцию Варшавы.
Характер военно-политического мышления германского военного руководства в эти дни неплохо обнаруживает один довольно интересный документ, являющийся вместе с тем свидетельством признания стойкости сопротивления Варшавы. Речь идет о листовке ОКВ, которую немецкие самолеты 12 сентября сбрасывали в больших количествах над Варшавой: "К населению Варшавы. Ваше правительство превратило город в военный район и лишило его характера открытого города. Ваше военное руководство не только ввело в город тяжелую артиллерию, но и потребовало также на каждой улице соорудить баррикады и оказать немецким войскам упорное сопротивление. Призывая, чтобы с оружием в руках оказывало сопротивление немецким войскам также гражданское население, которое в таком случае вело бы войну франтиреров, ваше правительство нарушило международное право". И далее следовало требование сдать Варшаву без боя "в течение 12 часов немецким войскам, окружающим Варшаву"{148}.
Элемент народного сопротивления не умещался в шаблонах нацистских военных правил: всякий народ - свой и чужой - обязан подчиняться фашистской солдатчине. Иначе - непорядок. Нарушение "международного права". Нацистская солдатня в роли "защитника права!"
Варшава не сдалась ни через 12 часов, ни через 24, ни через двое или пятеро суток. Здесь происходило нечто иное, что пока не понимали руководители войск, окружавших Варшаву. Но, упомянув о "войне франтиреров", они, сами того не сознавая, заглянули в свое будущее. Очень скоро народная война, вызванная преступлениями нацизма в Европе, взорвет все расчеты тех, кто сейчас был почти уверен в своей непобедимости.
Однако на других фронтах борьбы положение польской армии становилось катастрофическим. Ни по силам, ни по методам ведения войны, ни по характеру деятельности высшего руководства она не могла противостоять вермахту. Крупные группировки польских войск попадали в окружение. Действия становились все более разрозненными.
Во второй половине сентября польской армии как организованного целого не существовало. Гитлеровские дивизии широким фронтом катились к границам Советского Союза, и кто мог поручиться, что вал остановится у советских рубежей?
17 сентября по приказу Советского правительства войска Красной Армии перешли границу распавшегося польского государства и начали Освободительный поход в Западную Белоруссию и Западную Украину.
Вступление в события нового мощного фактора - Красной Армии - оказалось неожиданным для германского командования и высших штабов, убежденных, что в результате разгрома польской армии вермахт быстро и свободно выйдет на советскую границу. Именно в этом направлении в середине и второй половине сентября разрабатывались оперативные планы.
Но распад польского государства ускорил принятие Советским правительством решения об Освободительном походе.
После 17 сентября третий рейх уже не располагал свободой решений и вынужден был считаться с инициативой Советского Союза. Красная Армия остановила стремительное продвижение вермахта к советским границам, заставила его отойти к западу и создала основы будущего Восточного фронта против гитлеровской агрессии. 13 млн. украинцев и белорусов были взяты под защиту советских войск, а будущий возможный плацдарм нападения на СССР сокращен.
Германское командование недооценило возможности Красной Армии по быстрому развертыванию и переходу в наступление. Система политической и военной информации в верховном командовании германских вооруженных сил оказалась малоэффективной, или, по выражению Н. Формана, "недостаточно компетентной".
Наступала развязка. Однако после Бзуры, Варшавы, тяжелых боев под Вестерплатте, Млавой и в других местах раздумья военных руководителей рейха не отличались чрезмерным оптимизмом.
Оказалось, что "той пехоты, которая была в 1914 г., мы даже приблизительно не имеем. У солдат нет наступательного порыва и не хватает инициативы", - так заключил Гальдер. По общему мнению, если у поляков оказалась бы хорошая противотанковая оборона, успех в Польше стал бы невозможным. Потери танковых войск группы генерала Гудериана составили 15 - 20%. В военном производство, по словам Иодля, "надвигался кризис самого худшего рода". В Германии ежемесячно не хватало 600 тыс. тонн стали. Авиация потеряла половину месячного производства самолетов и т. д. Словом, в конце "польского похода" обнаруживалось, что все далеко не так благополучно, как могло бы показаться на первый взгляд и как хотелось бы.
Кроме того, вплоть до 6 октября разрозненные польские пехотные и кавалерийские отряды упрямо атаковали немецкие войска, где никто не ждал и вообще не предполагал, что так воевать еще возможно в подобной обстановке.
Тем не менее германский генеральный штаб имел основания быть довольным результатами "польского похода". Доктрина "молниеносной войны", казалось, торжествовала. Новые принципы развертывания армии, перехода в наступление и стремительного прорыва моторизованными корпусами целиком себя оправдали. Выучка солдат и командиров, за малым исключением, удовлетворяла. Но все это были привычные категории чисто военного мышления. Хуже обстояло с пониманием явлений общественно-социального порядка.
У германского военного руководства отсутствовало представление о национально-освободительной борьбе народов как о факторе, способном оказать влияние на ход вооруженной борьбы, на войну в целом. В Польше гитлеровское военное руководство впервые встретилось не только с регулярной армией, но и с народным сопротивлением, не учтенным и не предусмотренным германским верховным командованием ни в теории, ни в практике, ни в уставах, ни в приказах.
Появилось первое свидетельство того необычайно важного обстоятельства - и его тогда не распознал германский генеральный штаб, - что успехи вермахта кончаются там, где на его пути поднимается народная борьба.
Историческая заслуга польского сентябрьского сопротивления, которое стоило гитлеровской армии значительных потерь и продолжилось более месяца, в том и состоит, что оно предопределяло главную линию борьбы против гитлеровской агрессии.
Уникальное в обстановке "польского похода" сопротивление Варшавы, основой которого стал патриотический подъем народа, рассматривалось немецким командованием как незаконная "война франтиреров" и даже как "нарушение международного права"{149}. Впервые в обиходе генерального штаба появилось слово "партизаны", и Браухич отдал приказ: каждый немецкий командир, начиная с ротного, имеет право выносить смертный приговор "подозреваемым в партизанской деятельности" полякам.
Но успех был успехом, и нацисты, конечно, не упустили возможности поднять шумиху насчет "непобедимости германского оружия", "превосходства военного мастерства" вермахта над кем угодно, когда угодно и т. п. А военная верхушка, расположившаяся в полном составе в роскошном отеле города Цоппот, отмечала двойное торжество: победу и день рождения Кейтеля. И все собравшиеся на торжество имели прекрасную возможность любоваться из окон видом на Вестерплатте, где только что убрали сотни мертвых солдат, погибших в длительных бесплодных попытках взять штурмом укрепления, героически обороняемые польским гарнизоном.
Глава вторая. На вершине успеха
Перед новым походом
I
Победа над Польшей вселила в нацистских лидеров дух наглой самоуверенности. Действительно, вермахт провел "блицкриг", западные державы хотя и объявили войну, но не пошевелили и пальцем для помощи польскому союзнику. Фюрер, как всегда, оказался прав, а генералы - об этом теперь можно было прочитать в любой нацистской газете и услышать по радио в любом из многочисленных выступлений гитлеровских заправил - показали себя самыми лучшими, самыми безупречными военачальниками. Так, по крайней мере, стало многим казаться в третьем рейхе при поверхностном взгляде на ход событий. Могли ли фашисты упустить случай и не поднять шумиху вокруг своего успеха? Безусловно, скромность не входила в традиции владык третьего рейха.
Механизм военной пропаганды закрутился с бешеной скоростью. Газеты, захлебываясь от восторга, расписывали военный парад 5 октября в Варшаве. Бесконечные фотографии марширующих батальонов, трофейного вооружения, захваченных знамен, бравурные отчеты о ходе операций - все это перемешивалось в сознании рядовых немцев, офицеров и солдат вермахта в некий сверкающий победный поток.
30 сентября Гитлер торжественно принял в рейхсканцелярии "ответственных главнокомандующих польского похода". Когда они выстроились идеальной шеренгой в "рабочей комнате фюрера", Гитлер поблагодарил их за "выдающиеся достижения в руководстве войсками". Затем последовало награждение "героев похода" только что введенными орденами Большого железного креста{150}.
Всевозможные восторги различных писак, в тоне грубого хвастовства прославлявших победу, не сходили с первых страниц газет. Военная пропаганда захлестывала страну. Она все больше убеждала вермахт и народ в "непобедимости германского оружия". А тем временем публикуемые на последних страницах бесконечные списки погибших красноречиво свидетельствовали: "польский поход" отнюдь не был легкой прогулкой. Здесь же объявлялись нормы введенного в сентябре рациона: в месяц 2 кг мяса, 9,6 кг хлеба, 1 кг сахара на человека.
О своей дальнейшей политической стратегии Гитлер сообщил с трибуны рейхстага 6 октября. Вновь собрались "депутаты". Фюрер начал "речь мира", как немедленно окрестили ее в рейхе. "Проведенная мной ревизия Версальского договора в Европе, - разглагольствовал он, - не создала никакого хаоса, но, наоборот, дала предпосылки для ясных, стабильных и прежде всего приемлемых взаимоотношений. Только те, кому ненавистен этот порядок в Европе и кто надеется на беспорядок, могут стать врагами подобных действий". Бахвальство, крикливые похвалы в адрес генералов и солдат перемежались "мирными призывами" к Франции и Англии. "Почему на Западе должна вестись война? - восклицал Гитлер. - Для восстановления Польши? Польша Версальского договора больше никогда не воскреснет... Разве Германия поставила Англии какие-нибудь требования, которые угрожали бы Британской мировой империи, ее существованию? Ни Франции, ни Англии Германия не ставила таких требований". И поэтому он провозглашал своей главной задачей... "европейскую безопасность"!{151} Он бесстыдно "призывал" к миру в Европе. Лживая демагогическая речь, нацеленная в лагерь западных мюнхенцев, рассчитывалась на дезориентацию Англии и Франции.
10 октября, выступая в берлинском Спортпаласе по поводу "кампании зимней помощи для войны", нацистский главарь вновь повторил: Германия "не имеет никаких оснований для войны с западными противниками". В оккупированной Польше нацисты распространяли листовку "Мир на земле".
Чтобы правильно оценить "мирное наступление на Запад", начатое Гитлером после захвата Польши, понять его "речь мира", произнесенную 6 октября, и всевозможные жесты в сторону западных держав в последующие дни и недели, необходимо рассматривать все эти политические маневры в общем контексте той политики, главный смысл которой формулировался накануне войны словами: "Все, что я делаю, направлено против России" (см. главу I). Политическая программа, созданная еще в 20-е годы, - решить проблему "жизненного пространства" путем завоевания Советского Союза при поддержке или благожелательном нейтралитете Англии - сейчас оказывала все возрастающее влияние на военно-политическую стратегию Гитлера. Он не стремился в данный момент приступить к заморским колониальным захватам, отобрать у Англии колонии, переделить Британскую империю, Да и флот для этого был слишком слаб. Гитлер был бы не прочь договориться с Лондоном о возвращении Германии некоторых колоний, а затем, обеспечив западный тыл, подготовиться к дальнейшему броску на Восток, в полном соответствии с "континентальной концепцией" своей программы.
Он делает попытку достигнуть соглашения с Англией на основе признания ею новой ситуации в Европе, сложившейся после завоевания Польши. Он обещает не выдвигать больше чрезмерных требований к Великобритании. Во время обсуждения обстановки 17 октября 1939 г. Гитлер оценил польскую территорию как "выдвинутый вперед плацдарм, который имеет для нас военное значение и может быть использован для стратегического развертывания".
Гитлер предполагает уже сейчас начать в порабощенной Польше подготовку к следующему этапу реализации плана "континентальной империи". Правда, по настоянию гросс-адмирала Редера, одновременно он отдает распоряжение об усилении военных действий на море. Более того, не очень-то рассчитывая на согласие Англии заключить мир, Гитлер 10 октября на совещании с главнокомандующими приказал подготовиться к удару на Западе. Вывод из строя Франции не оставит у Англии никаких шансов, и она будет вынуждена заключить мир.
Однако ни усиление действий флота, ни потопление германской подводной лодкой "У-47" британского линкора "Ройял оук" непосредственно на его базе Скапа-Флоу, ни дальнейшее расширение планов германского военно-морского командования, глава которого Редер настаивал на активизации действий против Англии, не меняли того обстоятельства, что приоритет гитлеровской завоевательной политики и стратегии по-прежнему отдавался континентальным планам, подготовке будущей войны против Советского Союза. И можно в известном смысле согласиться с западногерманским историком К. Гильдебрандтом, который пишет: "Война против Англии все еще рассматривалась Гитлером теперь как попытка военными средствами заставить англичан действовать совместно"{152}.
Гитлер, исходя из своей главной концепции "все, что я делаю, направлено против России", предполагал, что в Англии и сейчас не исключен успех прогерманских элементов, влиятельных сторонников мира с нацистами, мюнхенцев, которые смогут оказать в необходимом ему духе нажим на правительство. Нужно только не затрагивать имперские интересы Лондона. И он в своей "речи мира" старается их не затрагивать. Если бы удалось достигнуть теперь с Англией "разумного соглашения", облегчился бы путь к созданию "великогерманского рейха".
Ведь не случайно перед рождеством 1939г., посетив по своей традиции семейство неких Брукманов в Мюнхене, приятелей по "временам боев" за фашистскую диктатуру, Гитлер написал в семейном альбоме: "В год борьбы за основание великого германского рейха"{153}. Известно, что в фашистском представлении понятие "великогерманский рейх" прежде всего означало завоевания на востоке Европы.
Их необходимость не оставляла сомнений и у союзников Гитлера. Муссолини писал ему 3 января 1940 г.: "Решение вопроса о вашем жизненном пространстве находится в России и больше нигде, в России, с ее чудовищным пространством в 21 миллион квадратных километров и 9 жителями на квадратный километр. Она не принадлежит к Европе"{154}. Венгерский посланник в Лондоне утверждал, что ответственные лица из британских правительственных кругов, Кадоган и Сарджент, сообщили ему: Англия "не чужда мысли" в конечном счете повернуть вместе с Германией против России, "так как Германию во всяком случае нужно рассматривать как меньшую опасность". Поэтому Англия должна стать "желательным партнером" для континентальных устремлений рейха.
Однако для Англии соглашение с Германией на основе признания захватов в Европе было неприемлемым, ибо означало бы превращение ее во второразрядное государство. И хотя, как убедительно показал, в частности, советский историк Г. Н. Реутов, официальные круги Лондона поддерживали в это время тайные контакты с Берлином, имея в виду "мирный сговор" с Германией, Чемберлен 12 октября отклонил "мирные предложения" Гитлера{155}. Англия не хотела и не могла стать союзницей рейха.
Тем временем планы Берлина уточняются. Отказ Англии от сотрудничества, активизация сторонников колониальной концепции, а главное - понимание недостаточности сил для нападения на Советский Союз в непосредственном будущем, - все это склоняет нацистскую верхушку к решению нанести следующий удар на Западе. Молниеносным наступлением разгромить Францию и этим сделать безнадежными позиции Англии. Затем станет возможным поставить на колени Англию и начать подготовку к походу на Восток! В январе 1940 г. Гитлер отдает распоряжение министерству иностранных дел и "колониально-политическому отделу" нацистской партии переработать и уточнить вопросы, связанные с требованием колоний и с системой управления ими.
Военные действия флота против Англии стали приобретать все более энергичный характер. Германские подводные лодки атаковали не закончившие развертывание силы британского флота. Фашистские бомбардировщики топили в проливах военные и торговые корабли союзников. Гитлер в конце сентября 1939 г., по предложению Редера, санкционировал постепенное усиление подводной войны{156}. Англия только с сентября по декабрь 1939 г. потеряла от немецких подводных лодок 114 судов, а в 1940 г. - 471 судно. Немцы утратили в 1939 г. всего лишь 9 подводных лодок{157}. Принимала все более широкий размах битва за Атлантику, в ходе которой державы оси старались нанести удар по морскому потенциалу и главным коммуникациям Великобритании, парализовать ее жизненные артерии, блокировать с моря.
II
Как мы говорили, уже в первые дни войны начало складываться то состояние, которое несколько позже стали называть "странной войной". Действительно, тут было много странного. Колоссальное напряжение политического кризиса последних августовских дней, когда в некоторых западных столицах начиналась паника в ожидании внезапного налета тысяч германских бомбардировщиков, достигло кульминационного пункта с объявлением войны Лондоном и Парижем. Но день шел за днем, и почти ничего не менялось. Фронты молчали, авиация практически бездействовала, и вскоре немецкие и французские солдаты, сначала с любопытством разглядывавшие друг друга из окопов на рейнском фронте, привыкли к такой "смешной войне" и занялись будничными делами, как в лагерях где-то глубоко в тылу. "Развесим наше белье на линии Зигфрида", - распевали французы шутливую песенку. "Стоит ли вам умирать за Данциг?" - вывешивали немцы над своими окопами плакаты под развеселую музыку.
Правда, девять французских дивизий с 9 по 12 сентября двинулись в демонстративное наступление на северо-восточном фронте. Но их задача оказалась более чем скромной: "войти в соприкосновение с предпольем немецкой оборонительной полосы". Никого в немецком лагере эта акция не побеспокоила, ничего не изменила. Вермахт сокрушал польский фронт, а западные союзники Польши ничем ей не помогали, фактически разорвав в клочья взятые обязательства о военной поддержке в случае германской агрессии. Странная, смешная война!
Она продолжалась восемь с лишним месяцев, вплоть до рассвета 10 мая 1940 г., когда яростное германское наступление взорвало удивительное безмолвие.
"Странная война" - особое социально-политическое явление, порожденное в конечном счете процессами общего кризиса капитализма. Его корни лежат в политике антикоммунизма, присущей обеим вступившим в войну группировкам империалистических государств.
Отметим самые главные из непосредственных причин, породивших "странную войну".
Во-первых, продолжение западными державами мюнхенского политического курса. Не отбрасывая в связи с очевидным провалом политику "умиротворения" Гитлера, а, наоборот, цепляясь за нее, "мюнхенские головы" из обеих западных столиц все еще рассчитывали на "всеохватывающее взаимопонимание" с Берлином, о котором так много говорилось перед войной. Когда вал германских дивизий катился на восток, существовал ли смысл задерживать его вблизи советских границ? Не двинется ли он и дальше? Ведь "речь мира", которую произнес фюрер, и совершенно ясное зондирование его эмиссарами англо-французской политики в духе возможного соглашения давали новый стимул мюнхенско-антисоветским тенденциям даже, казалось бы, в полностью изменившихся условиях.
"Мирные" сигналы из Берлина воскрешали давние надежды. Не будет ли генеральная программа нацизма, ориентированная на восток, именно сейчас воплощаться в реальность? И поскольку Польшу, как стали говорить на официальных совещаниях в Париже, "все равно не спасти", выжидание и бездействие стали считать высшим благом и проявлением государственной мудрости.