Страница:
Высшему военному руководству отводилась центральная роль в осуществлении этой программы фашизма и монополистического капитала. Еще с начала 30-х годов генштабисты разрабатывали прежде всего планы захвата государств Центральной Европы.
Стратегическое планирование с самого начала упиралось в противоречие между масштабами агрессивных политических целей и реальными военными возможностями государства.
Чтобы разрешить противоречие, гитлеровцы изыскивали такие методы ведения войны, которые позволили бы: а) наносить удары противникам, изолируя очередной объект агрессии и нейтрализуя политическими средствами те страны, агрессия против которых предполагалась позже; б) в полной мере использовать все аспекты доктрины молниеносной войны для завершения борьбы против каждой из стран объектов агрессии - до возможного вступления в войну ее союзников. Отсюда характерные для методов гитлеровского руководства поиски различных наиболее благоприятных политических комбинаций на европейской арене для осуществления на практике обеих тенденций.
Гитлер еще в "Майн кампф" определял (пока в общей форме) чередование ударов: сначала Франция, затем СССР. Он писал: "Германия... видит в уничтожении Франции лишь средство, с помощью которого наш народ сможет в конце концов расширить пространство в другом районе". Каков "другой район", видно из следующего места: "Ничто не удержит меня от того, чтобы напасть на Россию после того, как я достигну своих целей на Западе... Мы пойдем на эту борьбу. Она раскроет перед нами ворота к длительному господству над всем миром"{58}.
Тот факт, что германский фашистский империализм, его глашатай Гитлер и высшие генералы издавна склонялись к тому варианту, чтобы сначала разбить Польшу, западные державы, а лишь после этого начать агрессию против СССР, объясняется следующими моментами: 1) наличием давних острых и все более растущих империалистических противоречий между Германией, с одной стороны, Францией и Англией - с другой, разрешение которых под лозунгами реванша считалось первой насущной и ближайшей целью германских политиков, монополистов и военных; 2) опасением, что, развязав войну с Советским Союзом после захвата Польши, Германия может получить удар в тыл на Западе, прежде всего против своей кузницы и заповедника магнатов капитала - Рура, и быть втянутой, таким образом, в войну на два фронта; 3) пониманием, что, так как не исключено выступление обеих западных держав на поддержку Польши, война против Франции и Англии может возникнуть раньше войны с Советским Союзом, тем более, что весной 1939 г. обе державы дали гарантии Польше.
Уничтожение польского государства стало ближайшей целью Германии после захвата Чехословакии и считалось предпосылкой войны против СССР.
4) Наконец, решающее значение имел фактор силы Советского Союза. Германское военное руководство, учитывая мощь Красной Армии, считало, что борьба против Советского государства требует предварительного увеличения военного потенциала Германии за счет стран Западной Европы, "обеспечения тыла", создания необходимой коалиции и подготовки широкого плацдарма.
С конца 1937 г. - начала 1938 г. фашизм активно и целеустремленно ввергает Европу в полосу глубокого, затяжного международно-политического кризиса. Постепенно развиваясь, имея свои периоды особого накала, или конфликтные ситуации, этот кризис в конечном итоге завершился мировой войной.
Отличительная черта международно-политического кризиса кануна второй мировой войны состояла, с одной стороны, в упорном, последовательном военно-политическом наступлении агрессоров, осуществлявших свою программу поглощения стран Центральной Европы, а с другой - в столь же последовательном попустительстве фашизму со стороны западных держав, которые всеми доступными средствами хотели направить динамизм Германии против Советского Союза.
Начиная с осени 1937 г. нацисты перешли к открытой политике аннексий, а западные державы именно с тех же пор с особым рвением стали осуществлять курс обеспечения Германии "свободных рук на Востоке". Стремление разрешить противоречия внутри системы империализма за счет Советского Союза, удовлетворить экспансию Гитлера путем наталкивания его агрессивных устремлений на Восток, где он мог бы захватить "жизненное пространство", сокрушить руками нацистов социалистическое государство, ослабить Германию в единоборстве с Советским Союзом - таков был классово-политический смысл этого курса, который проводили политические калькуляторы Лондона и Парижа и который вскоре подвел их страны на грань катастрофы.
В марте 1938 г. германские войска без единого выстрела захватили Австрию.
В начале апреля Гитлер обсуждал с Кейтелем подробности плана "Грюн" плана вторжения в Чехословакию.
В начале мая британский премьер Чемберлен заявил: ни Великобритания, ни Франция не придут на помощь Чехословакии в случае нападения на нее Германии; "в интересах мира" он, Чемберлен, одобряет "возврат Германии территории Судетов".
Начиналась предыстория мюнхенского предательства.
Мюнхенское соглашение, значение и роль которого с исчерпывающей полнотой раскрыты марксистской общественно-исторической мыслью, повлияло на судьбы не только народов Европы, но и всего человечества. Оно решительно нарушило баланс мировых сил в пользу фашизма. Чехословакия была выдана англо-французским империализмом на милость агрессору. Она потеряла значительную часть территории, населения, половину тяжелой промышленности, мощную систему пограничных укреплений и практически осталась беззащитной. Фашизм одним актом открыл себе широкий путь в Юго-Восточную Европу и на Балканы, значительно усилил свой военный потенциал, нанес тяжелый удар европейским позициям Англии и Франции. Обе страны лишились своего союзника в Центральной Европе, который мог бы надолго сковать германскую силу и отвлечь ее от Западной Европы в случае войны. Наконец, обе западные державы решительно подорвали свой авторитет в глазах всех европейских стран.
Мюнхен означал резкий переход от неустойчивого мира и определенного равновесия в Европе к наиболее острой стадии международно-политического кризиса, которая непосредственно подвела к войне. Англо-французские вдохновители и организаторы Мюнхена рассматривали заключенную 29 сентября 1938 г. сделку как начало создания "нового европейского порядка", утверждая, что их соглашение с Гитлером "обеспечит мир на целое поколение". На самом деле Мюнхен явился трагедией Европы{59}. В чем им очень скоро пришлось убедиться.
Для германского милитаризма Мюнхен предстал как великая победа. Не потеряв ни одного солдата, не выпустив ни одного снаряда, военная верхушка настолько кардинально улучшила стратегические позиции вермахта, что теперь для нее представлялся значительно более вероятным успех любой военной акции как против Запада, так и против Востока. Она с полным удовлетворением восприняла слова фюрера: захват Австрии и Чехословакии должен послужить прологом к "великому германскому походу на Восток".
Несмотря на критику мюнхенского соглашения, которая раздавалась в Англии уже в октябре 1938 г., Чемберлен и вся консервативная группа, стоявшая у кормила британского правления, были глубоко убеждены, что достигнуть "замирения Европы" можно только путем соглашения с Гитлером и Муссолини за счет прежде всего Советского Союза. Как сообщал 19 октября 1938 г. полпред СССР в Англии И. М. Майский, лорд Бивербрук заявил ему: "Премьер и не помышляет о каком-либо сопротивлении германской экспансии в Юго-Восточной Европе и Турции. Наоборот, он рассчитывает, что создание "Средней Европы" толкнет Гитлера на конфликт с СССР"{60}.
Исходя из подобной общей установки, британские руководители не считали нужным развертывать программу вооружений, которая отвечала бы складывающейся в Европе обстановке. В Лондоне и Париже не сомневались, что Берлин и Рим "отблагодарят" своих "благодетелей", отдавших столь щедрой рукой Судеты, и каждый свой новый агрессивный шаг будут согласовывать с Англией и Францией, предпринимая его уж, конечно, никак не в ущерб обоим западным партнерам. Залогом, что будет именно так, а не иначе, служила хорошо усвоенная из "Майн кампф" антисоветская программа нацизма, подтвержденная фюрером в его сакраментальной фразе: "Все, что я делаю, направлено против России".
Западные державы не остановило даже то, что Мюнхен кардинально подрывал основы той системы соглашений и союзов, которую они сами возводили в Европе в 30-е годы, и ослаблял их европейские оборонительные позиции, усиливая агрессоров и поощряя их к удару не только на Восток, но и на Запад. В Западной Европе широко распространилось понятие "дух Мюнхена", что означало "понимание нужд Германии", сотрудничество с ней, чтобы всячески удовлетворить эти нужды, а фактически - самое низкое раболепие перед Гитлером, выполнение любых его претензий.
Конечно, создатели "духа Мюнхена" не знали, что в том же октябре 1938 г. "рейхсканцлер и верховный главнокомандующий вооруженными силами Германии" отдал директиву о подготовке захвата "оставшейся части Чехии". Они, естественно, не могли знать, что эта директива требовала от вооруженных сил "обеспечить возможность в любое время разгромить оставшуюся часть Чехии", быстро ее оккупировать и одновременно изолировать Словакию. Но дело теперь состояло не в том, знали или не знали на Темзе и на Сене, в чем состоят ближайшие военно-политические замыслы Берлина, а в том, что созданный на этих берегах "дух Мюнхена" открывал возможность осуществления любого из подобных замыслов.
И в полном соответствии с новым "духом" нацистская клика утрачивала всякое подобие сдерживающих моментов. Вместе с началом подготовки полной оккупации Чехословакии она приступила к решению "польского вопроса", т. е. к созданию кризисной ситуации, которая могла бы привести к новому Мюнхену, но теперь уже в отношении Польши.
III
Осенью 1938 г. в обеих западных столицах, особенно в Лондоне, стали считать, что наступают золотые дни мюнхенского сотрудничества. Чемберлен извлек из дипломатических архивов рожденную еще в начале 30-х годов идею пакта между Англией, Францией, Германией и Италией - тогда ей не суждено было воплотиться в жизнь - и попытался создать на ее основе "всеохватывающий англо-германский союз", который вершил бы всеми делами Европы, конечно, за счет Советского Союза, а заодно и Франции.
При этом британский премьер исходил из подписанной им и Гитлером в Мюнхене англо-германской декларации. Ее он рассматривал как свою великую дипломатическую победу и как "залог мира для поколения", ибо в ней говорилось о "желании наших двух народов никогда более не воевать друг с другом". Он размахивал этой декларацией в лондонском аэропорту после возвращения из мюнхенской Каноссы, ничуть не подозревая, что этот документ очень скоро превратится в такую же никчемную бумажку, как и другие подобные декларации и договоры, подписанные нацистами.
"Мирное наступление" Лондона и Парижа на Берлин ширилось. В французских правительственных кругах родилась великолепная идея: пригласить в Париж "господина Гитлера" и устроить ему торжественную встречу. Так можно было продемонстрировать растущую дружбу между Германией и Францией и недвусмысленно показать, против кого она направлена. Французская реакция шла на многое, чтобы вопреки негодованию, протестам, возмущению широких масс трудящихся, всех прогрессивных элементов страны добиться союза с фашистским рейхом и создать мощный кулак против социализма, рабочего движения, всех левых сил в своей стране и на международной арене.
"Господин Гитлер" соблаговолил направить в Париж министра иностранных дел. Риббентроп был встречен в начале декабря 1938 г. со всеми возможными почестями. В его честь устраивали банкеты и всевозможные приемы. Произносилось множество речей, в которых проклинались "сторонники войны" и коммунисты - все те, кто осмеливается выступать против дружбы Франции с третьим рейхом.
Однако переговоры между Риббентропом и французским министром иностранных дел Боннэ не дали мюнхенцам ничего нового и принесли одни разочарования. Имперский министр долго разглагольствовал о дружбе фюрера с Муссолини, об оси Берлин - Рим как "непоколебимой основе германской внешней политики" и не оставил никаких надежд на успех французских попыток добиться разногласия между фашистскими партнерами, чтобы обеспечить какую-либо поддержку Берлина в диспуте Парижа с Римом по поводу колоний в Африке. Риббентроп недвусмысленно намекнул насчет нежелательности для Германии советско-французского договора 1935 г. о взаимной помощи, который он охарактеризовал как "препятствие на пути сближения между Германией и Францией". Не давая никаких обещаний и обязательств насчет "дружбы и сотрудничества", имперский министр, однако, к полному удовлетворению своего собеседника старательно подчеркивал антикоммунистическую направленность всей внешней политики рейха, и это само по себе вполне устраивало правительственные и дипломатические круги Парижа.
Тем временем на Западе сложилось достаточно твердое убеждение, что следующим шагом Гитлера будет удар на Украину и что последует он через самый непродолжительный срок. Собственно именно этого и желали больше всего западные политики, в этом-то и состояла генеральная линия их дипломатии, определяемая мюнхенским курсом.
Польский посол в Вашингтоне Потоцкий доносил в конце ноября 1938 г. своему правительству о беседе с послом США во Франции Буллитом: "Демократическим государствам потребуется еще по крайней мере два года для полного перевооружения, - говорил Буллит. - Тем временем можно предположить, что германский рейх направит свою агрессию на Восток. Для демократических стран было бы желательно, чтобы там, на Востоке, дело дошло до военного столкновения между Германией и Россией". Буллит утверждал: Германия уже имеет подготовленный и сформированный украинский штаб, который в будущем возьмет в свои руки власть на Украине и должен будет "создать там независимое украинское государство под эгидой Германии"{61}.
Советник правительства Англии по вопросам промышленности Горас Вильсон заявил в конце ноября 1938 г. полпреду СССР в Англии: он не ждет в ближайшем будущем войны, в которой Англии пришлось бы принимать участие, так как, по его мнению, Германия не хочет большой войны и, кроме того, "Гитлер взял сейчас в качестве ближайшего этапа линию удара на Восток, в сторону Украины"{62}.
Народный комиссар иностранных дел СССР в письме полпреду во Франции 4 декабря 1938 г. следующим образом оценивал политический курс западных держав: "После Мюнхена Боннэ стремится совершенно освободиться от всяких обязательств и необходимости вмешательства на востоке и юго-востоке Европы, и его отношение к франко-польскому пакту такое же, как и к франко-советскому, т. е. как к документам, фактически недействительным. Это вытекает, очевидно, из концепции, которую усвоил Чемберлен, что будто ближайшей задачей Гитлера является наступление на Советскую Украину"{63}.
Бывший британский премьер-министр Ллойд Джордж сообщил 6 декабря 1938 г. полпреду СССР в Англии свое мнение о ближайших планах Гитлера: вероятнее всего, он двинется на Восток, прежде всего против Польши, а затем, возможно, против Советской Украины, хотя сейчас он на это не рискнет. Через два дня аналогичную мысль высказал Майскому Вансисттарт: "В британских правительственных кругах... сейчас очень популярна концепции, согласно которой ближайший удар Гитлера будет на Восток, в частности против Советской Украины". Те же настроения господствовали в Париже. Полпред СССР во Франции сообщал в наркомат иностранных дел 8 декабря: в правительственных кругах придерживаются точки зрения о серьезности германских приготовлений и намерений в отношении Украины. Гамелен и Мандель считают, что "наиболее вероятным и ближайшим объектом германской экспансии явится Украина"{64}.
Убежденность в том, что в самом недалеком будущем последует удар третьего рейха против Советской Украины, еще больше окрепла в столицах западных держав после подписания 6 декабря в результате визита Риббентропа в Париж франко-германской декларации насчет "мирных и добрососедских отношений между Францией и Германией". Теперь Западу обеспечена длительная мирная передышка, если не мир! Французский посол в Берлине Кулондр 15 декабря направил в Париж обширный доклад, в котором давал развернутый анализ германской политики на будущее: "Стремление третьего рейха к экспансии на Востоке мне кажется столь же очевидным, как и его отказ, по крайней мере в настоящее время, от всяких завоеваний на Западе, одно вытекает из другого... Стать хозяином в Центральной Европе, подчинив себе Чехословакию и Венгрию, затем создать Великую Украину под немецкой гегемонией - таковой в основном кажется концепция, принятая нацистскими руководителями и, конечно, самим Гитлером"{65}.
Посол Польши в Англии Рачинский писал 16 декабря в Варшаву: Чемберлен, употребляя сравнение из области спорта, убежден, что он "защитил английские ворота и перенес таким образом игру на восток Европы"{66}.
Словом, везде и повсюду международная империалистическая реакция ждала скорых плодов своей политики, результатов, как она считала, своей тонкой и дальновидной игры: наступления Гитлера на Восток, столкновения с Советским Союзом. В западных столицах муссировались слухи о якобы предстоящем в ближайшее время вторжении немцев на Украину. Фюреру из Парижа и Лондона как бы подсказывали путь! Подогревались те элементы в самой Германии, которые считали, что прежде всего нужно избрать восточное направление агрессии. Такой концепции придерживались, в частности, Риббентроп и Розенберг, стремившиеся ускорить столкновение на Востоке путем реализации "украинского варианта"{67}.
Однако в конце 1938 г. - начале 1939 г. произошло некоторое уточнение фашистской военно-политической стратегии. Активность Муссолини в средиземноморском районе могла повлечь за собой столкновение обоих союзников с западными державами в самом недалеком будущем и войну в Западной Европе. Чтобы обеспечить себе в этом случае тыл со стороны Польши, гитлеровцы на время снизили активность своих требований к ней.
Еще в октябре 1938 г. Риббентроп поставил перед польским послом в Берлине вопрос относительно "общего урегулирования спорных проблем, существующих между Польшей и Германией", прежде всего о "воссоединении Данцига с рейхом". В обмен обещалось продление на 25 лет декларации 1934 г. и гарантия польско-германских границ. Негативный ответ из Варшавы дал нацистам повод для обострения отношений с Польшей.
Все же теперь они временно притормозили развитие конфликта. Риббентроп, беседуя с Беком в конце января 1939 г., стал предъявлять претензии к Польше о возвращении Данцига уже в более "умеренной" форме и благосклонно выслушал разглагольствования польского министра иностранных дел насчет претензий Польши на Советскую Украину и на выход к Черному морю. В этом вопросе Риббентроп даже предлагал сотрудничество рейха{68}.
В Лондоне и Париже иллюзии на широкое соглашение с Германией и Италией постепенно рассеивались. Обещания Чемберлена в ближайшем будущем "умиротворить" Европу и "обеспечить мир для поколения" улетучивались, как дым. Колониальные требования Гитлера и Муссолини становились все более настойчивыми и резкими. Фашистская пресса сразу после Мюнхена развернула антианглийскую кампанию, которая шла, все усиливаясь. Быстро развивалось строительство германского военно-морского флота. Берлин и Рим выдвигали все новые претензии захватнического порядка, шокируя мюнхенцев и заставляя их все время вспоминать: ведь фюрер торжественно заявлял, что Судеты будут последним территориальным требованием в Европе! А теперь уже стоял вопрос о Данциге и Мемеле. Муссолини при явном сочувствии своего германского партнера вел антифранцузскую кампанию под лозунгами: "Тунис! Корсика! Савойя!" Обострение итало-французских империалистических противоречий привело к денонсированию их соглашения от 7 января 1935 г. и к усилению конфронтации и Средиземноморье.
Словом, мюнхенские миражи постепенно растворялись, и наступающее отрезвление оборачивалось мрачными предчувствиями. В последних числах января 1939 г. министр иностранных дел Англии телеграфировал послам во Франции и Бельгии: "Есть сообщения, указывающие на то, что Гитлер, подбадриваемый Риббентропом, Гиммлером и другими, изучает вопрос о нападении на западные держаны в качестве предварительного шага к последующей акции на Востоке"{69}. В Лондоне и Париже начали бить тревогу. Однако решение "ускорить, насколько возможно, подготовку своих оборонительных и контрнаступательных мер" все-таки не уменьшило надежд на эффективность и правильность мюнхенской политики. После речи Гитлера в рейхстаге 30 января 1939 г., в которой он потребовал возвращения Германии ее прежних колоний и заявил, что любая война, по каким бы причинам она ни возникла, поставит Германию на стороне Италии, иностранные наблюдатели в Лондоне отметили, что Чемберлен готов к новой капитуляции, к Мюнхену No 2.
Вместе с тем еще больше активизировалась политика наталкивания фашизма на СССР. Как сообщал 10 февраля полпред Советского Союза во Франции, план Боннэ состоял в том, чтобы с помощью Англии и Германии достигнуть соглашения с Италией, а Гитлеру дать "удовлетворение на Востоке". В интимных беседах Боннэ не скрывал, что "без жертв на Востоке не обойтись"{70}. Политика "умиротворения" оставалась генеральным внешнеполитическим курсом Англии и Франции.
Однако тревога Лондона и Парижа о будущем мюнхенской конструкции увеличивалась.
Раньше всего отрезвление стало наступать во Франции: дружбы с рейхом как-то не получалось, а между тем Мюнхен решительно подорвал ее систему европейских оборонительных позиций. Франция лишилась своего главного союзника в Центральной Европе, ослабила связи с Советским Союзом и позволила резко усилиться агрессору, который граничил с Францией. Рейн и "линия Мажино" вряд ли могли заменить взорванную систему политических союзов.
Общее резкое изменение в пользу Германии баланса военно-политических и военно-стратегических сил в Европе в результате Мюнхена передавало гитлеровцам инициативу в проведении дальнейших агрессивных акций. Чем более в Берлине и Риме ощущали, что пределы уступчивости обоих западных партнеров отодвигаются все дальше, тем обширнее становились планы.
Конечно, ни в Лондоне, ни в Париже в те дни опять-таки никто не знал, что Гитлер на совещании с высшими представителями военного, экономического и партийного руководства 8 марта 1939 г. изложил дальнейший курс военно-политической стратегии рейха: не позднее 15 марта вся Чехословакия будет оккупирована германскими войсками. Затем последует Польша. Здесь Гитлер не ждал сильного сопротивления. Падение Польши сделает "после соответствующего давления" более сговорчивыми Венгрию и Румынию, "которые включаются в жизненно необходимое пространство Германии". Тогда рейх будет полностью контролировать их обширные сельскохозяйственные ресурсы и нефтяные источники. То же самое относится к Югославии. "Это план, - подчеркнул Гитлер, - который будет осуществлен до 1940 г. И тогда Германия станет непобедима". Что же дальше? "В 1940 и 1941 гг. Германия раз и навсегда сведет счеты со своим извечным врагом - Францией. Эта страна будет стерта с карты Европы. Англия - старая и хилая страна, ослабленная демократией. Когда Франция будет побеждена, Германия с легкостью установит господство над Англией и получит тогда в свое распоряжение богатства и владения Англии во всем мире"{71}.
Программа стала выполняться с нарастающей скоростью.
15 марта 1939 г. вермахт вторгся в неоккупированную часть Чехословакии, а еще через несколько дней захватил Мемельскую область. Рейх нанес новый тяжелый удар Англии и Франции в Центральной и Восточной Европе. Ответом встревоженных лидеров английского и французского правительств стали военные гарантии обеих стран Польше. В западных столицах были потрясены: фюрер открыто нарушил мюнхенское соглашение, злоупотребил доверием, развеял надежды на соглашение и умиротворение.
Французский посол в Берлине Кулондр писал в Париж 19 марта: "Мы находимся перед совершенно новым положением. Немцы перешли от политики экспансии к политике завоеваний. На заднем плане - чисто военный милитаризм...
Ощутит ли Гитлер ввиду поднявшейся волны негодования, вызванного его поведением, и после того как он в течение одного года подчинил себе 18 млн. новых подданных, в их числе 8 млн. человек, чуждых им и по языку и происхождению, ощутит ли он потребность в передышке? Или он, скорее, используя приобретенную быстроту действий и ошеломляющее впечатление на среднеевропейские государства, продолжит свое продвижение в восточном направлении? Не окажется ли для него соблазнительным обернуться на Запад и наконец задушить сопротивление западных держав, которые мешают его свободе действий на Востоке? Другими словами, не соблазнится ли фюрер тем, чтобы возвратиться к первоначально высказанной в его книге "Майн кампф" концепции, которая, между прочим, полностью совпадает с классическими принципами немецкого генштаба о том, что рейх свою историческую задачу на Востоке выполнит лишь после разгрома Франции и после того, как в результате этого (т. е. разгрома Франции. - Д П.) Англия будет лишена власти на континенте"{72}.
Стратегическое планирование с самого начала упиралось в противоречие между масштабами агрессивных политических целей и реальными военными возможностями государства.
Чтобы разрешить противоречие, гитлеровцы изыскивали такие методы ведения войны, которые позволили бы: а) наносить удары противникам, изолируя очередной объект агрессии и нейтрализуя политическими средствами те страны, агрессия против которых предполагалась позже; б) в полной мере использовать все аспекты доктрины молниеносной войны для завершения борьбы против каждой из стран объектов агрессии - до возможного вступления в войну ее союзников. Отсюда характерные для методов гитлеровского руководства поиски различных наиболее благоприятных политических комбинаций на европейской арене для осуществления на практике обеих тенденций.
Гитлер еще в "Майн кампф" определял (пока в общей форме) чередование ударов: сначала Франция, затем СССР. Он писал: "Германия... видит в уничтожении Франции лишь средство, с помощью которого наш народ сможет в конце концов расширить пространство в другом районе". Каков "другой район", видно из следующего места: "Ничто не удержит меня от того, чтобы напасть на Россию после того, как я достигну своих целей на Западе... Мы пойдем на эту борьбу. Она раскроет перед нами ворота к длительному господству над всем миром"{58}.
Тот факт, что германский фашистский империализм, его глашатай Гитлер и высшие генералы издавна склонялись к тому варианту, чтобы сначала разбить Польшу, западные державы, а лишь после этого начать агрессию против СССР, объясняется следующими моментами: 1) наличием давних острых и все более растущих империалистических противоречий между Германией, с одной стороны, Францией и Англией - с другой, разрешение которых под лозунгами реванша считалось первой насущной и ближайшей целью германских политиков, монополистов и военных; 2) опасением, что, развязав войну с Советским Союзом после захвата Польши, Германия может получить удар в тыл на Западе, прежде всего против своей кузницы и заповедника магнатов капитала - Рура, и быть втянутой, таким образом, в войну на два фронта; 3) пониманием, что, так как не исключено выступление обеих западных держав на поддержку Польши, война против Франции и Англии может возникнуть раньше войны с Советским Союзом, тем более, что весной 1939 г. обе державы дали гарантии Польше.
Уничтожение польского государства стало ближайшей целью Германии после захвата Чехословакии и считалось предпосылкой войны против СССР.
4) Наконец, решающее значение имел фактор силы Советского Союза. Германское военное руководство, учитывая мощь Красной Армии, считало, что борьба против Советского государства требует предварительного увеличения военного потенциала Германии за счет стран Западной Европы, "обеспечения тыла", создания необходимой коалиции и подготовки широкого плацдарма.
С конца 1937 г. - начала 1938 г. фашизм активно и целеустремленно ввергает Европу в полосу глубокого, затяжного международно-политического кризиса. Постепенно развиваясь, имея свои периоды особого накала, или конфликтные ситуации, этот кризис в конечном итоге завершился мировой войной.
Отличительная черта международно-политического кризиса кануна второй мировой войны состояла, с одной стороны, в упорном, последовательном военно-политическом наступлении агрессоров, осуществлявших свою программу поглощения стран Центральной Европы, а с другой - в столь же последовательном попустительстве фашизму со стороны западных держав, которые всеми доступными средствами хотели направить динамизм Германии против Советского Союза.
Начиная с осени 1937 г. нацисты перешли к открытой политике аннексий, а западные державы именно с тех же пор с особым рвением стали осуществлять курс обеспечения Германии "свободных рук на Востоке". Стремление разрешить противоречия внутри системы империализма за счет Советского Союза, удовлетворить экспансию Гитлера путем наталкивания его агрессивных устремлений на Восток, где он мог бы захватить "жизненное пространство", сокрушить руками нацистов социалистическое государство, ослабить Германию в единоборстве с Советским Союзом - таков был классово-политический смысл этого курса, который проводили политические калькуляторы Лондона и Парижа и который вскоре подвел их страны на грань катастрофы.
В марте 1938 г. германские войска без единого выстрела захватили Австрию.
В начале апреля Гитлер обсуждал с Кейтелем подробности плана "Грюн" плана вторжения в Чехословакию.
В начале мая британский премьер Чемберлен заявил: ни Великобритания, ни Франция не придут на помощь Чехословакии в случае нападения на нее Германии; "в интересах мира" он, Чемберлен, одобряет "возврат Германии территории Судетов".
Начиналась предыстория мюнхенского предательства.
Мюнхенское соглашение, значение и роль которого с исчерпывающей полнотой раскрыты марксистской общественно-исторической мыслью, повлияло на судьбы не только народов Европы, но и всего человечества. Оно решительно нарушило баланс мировых сил в пользу фашизма. Чехословакия была выдана англо-французским империализмом на милость агрессору. Она потеряла значительную часть территории, населения, половину тяжелой промышленности, мощную систему пограничных укреплений и практически осталась беззащитной. Фашизм одним актом открыл себе широкий путь в Юго-Восточную Европу и на Балканы, значительно усилил свой военный потенциал, нанес тяжелый удар европейским позициям Англии и Франции. Обе страны лишились своего союзника в Центральной Европе, который мог бы надолго сковать германскую силу и отвлечь ее от Западной Европы в случае войны. Наконец, обе западные державы решительно подорвали свой авторитет в глазах всех европейских стран.
Мюнхен означал резкий переход от неустойчивого мира и определенного равновесия в Европе к наиболее острой стадии международно-политического кризиса, которая непосредственно подвела к войне. Англо-французские вдохновители и организаторы Мюнхена рассматривали заключенную 29 сентября 1938 г. сделку как начало создания "нового европейского порядка", утверждая, что их соглашение с Гитлером "обеспечит мир на целое поколение". На самом деле Мюнхен явился трагедией Европы{59}. В чем им очень скоро пришлось убедиться.
Для германского милитаризма Мюнхен предстал как великая победа. Не потеряв ни одного солдата, не выпустив ни одного снаряда, военная верхушка настолько кардинально улучшила стратегические позиции вермахта, что теперь для нее представлялся значительно более вероятным успех любой военной акции как против Запада, так и против Востока. Она с полным удовлетворением восприняла слова фюрера: захват Австрии и Чехословакии должен послужить прологом к "великому германскому походу на Восток".
Несмотря на критику мюнхенского соглашения, которая раздавалась в Англии уже в октябре 1938 г., Чемберлен и вся консервативная группа, стоявшая у кормила британского правления, были глубоко убеждены, что достигнуть "замирения Европы" можно только путем соглашения с Гитлером и Муссолини за счет прежде всего Советского Союза. Как сообщал 19 октября 1938 г. полпред СССР в Англии И. М. Майский, лорд Бивербрук заявил ему: "Премьер и не помышляет о каком-либо сопротивлении германской экспансии в Юго-Восточной Европе и Турции. Наоборот, он рассчитывает, что создание "Средней Европы" толкнет Гитлера на конфликт с СССР"{60}.
Исходя из подобной общей установки, британские руководители не считали нужным развертывать программу вооружений, которая отвечала бы складывающейся в Европе обстановке. В Лондоне и Париже не сомневались, что Берлин и Рим "отблагодарят" своих "благодетелей", отдавших столь щедрой рукой Судеты, и каждый свой новый агрессивный шаг будут согласовывать с Англией и Францией, предпринимая его уж, конечно, никак не в ущерб обоим западным партнерам. Залогом, что будет именно так, а не иначе, служила хорошо усвоенная из "Майн кампф" антисоветская программа нацизма, подтвержденная фюрером в его сакраментальной фразе: "Все, что я делаю, направлено против России".
Западные державы не остановило даже то, что Мюнхен кардинально подрывал основы той системы соглашений и союзов, которую они сами возводили в Европе в 30-е годы, и ослаблял их европейские оборонительные позиции, усиливая агрессоров и поощряя их к удару не только на Восток, но и на Запад. В Западной Европе широко распространилось понятие "дух Мюнхена", что означало "понимание нужд Германии", сотрудничество с ней, чтобы всячески удовлетворить эти нужды, а фактически - самое низкое раболепие перед Гитлером, выполнение любых его претензий.
Конечно, создатели "духа Мюнхена" не знали, что в том же октябре 1938 г. "рейхсканцлер и верховный главнокомандующий вооруженными силами Германии" отдал директиву о подготовке захвата "оставшейся части Чехии". Они, естественно, не могли знать, что эта директива требовала от вооруженных сил "обеспечить возможность в любое время разгромить оставшуюся часть Чехии", быстро ее оккупировать и одновременно изолировать Словакию. Но дело теперь состояло не в том, знали или не знали на Темзе и на Сене, в чем состоят ближайшие военно-политические замыслы Берлина, а в том, что созданный на этих берегах "дух Мюнхена" открывал возможность осуществления любого из подобных замыслов.
И в полном соответствии с новым "духом" нацистская клика утрачивала всякое подобие сдерживающих моментов. Вместе с началом подготовки полной оккупации Чехословакии она приступила к решению "польского вопроса", т. е. к созданию кризисной ситуации, которая могла бы привести к новому Мюнхену, но теперь уже в отношении Польши.
III
Осенью 1938 г. в обеих западных столицах, особенно в Лондоне, стали считать, что наступают золотые дни мюнхенского сотрудничества. Чемберлен извлек из дипломатических архивов рожденную еще в начале 30-х годов идею пакта между Англией, Францией, Германией и Италией - тогда ей не суждено было воплотиться в жизнь - и попытался создать на ее основе "всеохватывающий англо-германский союз", который вершил бы всеми делами Европы, конечно, за счет Советского Союза, а заодно и Франции.
При этом британский премьер исходил из подписанной им и Гитлером в Мюнхене англо-германской декларации. Ее он рассматривал как свою великую дипломатическую победу и как "залог мира для поколения", ибо в ней говорилось о "желании наших двух народов никогда более не воевать друг с другом". Он размахивал этой декларацией в лондонском аэропорту после возвращения из мюнхенской Каноссы, ничуть не подозревая, что этот документ очень скоро превратится в такую же никчемную бумажку, как и другие подобные декларации и договоры, подписанные нацистами.
"Мирное наступление" Лондона и Парижа на Берлин ширилось. В французских правительственных кругах родилась великолепная идея: пригласить в Париж "господина Гитлера" и устроить ему торжественную встречу. Так можно было продемонстрировать растущую дружбу между Германией и Францией и недвусмысленно показать, против кого она направлена. Французская реакция шла на многое, чтобы вопреки негодованию, протестам, возмущению широких масс трудящихся, всех прогрессивных элементов страны добиться союза с фашистским рейхом и создать мощный кулак против социализма, рабочего движения, всех левых сил в своей стране и на международной арене.
"Господин Гитлер" соблаговолил направить в Париж министра иностранных дел. Риббентроп был встречен в начале декабря 1938 г. со всеми возможными почестями. В его честь устраивали банкеты и всевозможные приемы. Произносилось множество речей, в которых проклинались "сторонники войны" и коммунисты - все те, кто осмеливается выступать против дружбы Франции с третьим рейхом.
Однако переговоры между Риббентропом и французским министром иностранных дел Боннэ не дали мюнхенцам ничего нового и принесли одни разочарования. Имперский министр долго разглагольствовал о дружбе фюрера с Муссолини, об оси Берлин - Рим как "непоколебимой основе германской внешней политики" и не оставил никаких надежд на успех французских попыток добиться разногласия между фашистскими партнерами, чтобы обеспечить какую-либо поддержку Берлина в диспуте Парижа с Римом по поводу колоний в Африке. Риббентроп недвусмысленно намекнул насчет нежелательности для Германии советско-французского договора 1935 г. о взаимной помощи, который он охарактеризовал как "препятствие на пути сближения между Германией и Францией". Не давая никаких обещаний и обязательств насчет "дружбы и сотрудничества", имперский министр, однако, к полному удовлетворению своего собеседника старательно подчеркивал антикоммунистическую направленность всей внешней политики рейха, и это само по себе вполне устраивало правительственные и дипломатические круги Парижа.
Тем временем на Западе сложилось достаточно твердое убеждение, что следующим шагом Гитлера будет удар на Украину и что последует он через самый непродолжительный срок. Собственно именно этого и желали больше всего западные политики, в этом-то и состояла генеральная линия их дипломатии, определяемая мюнхенским курсом.
Польский посол в Вашингтоне Потоцкий доносил в конце ноября 1938 г. своему правительству о беседе с послом США во Франции Буллитом: "Демократическим государствам потребуется еще по крайней мере два года для полного перевооружения, - говорил Буллит. - Тем временем можно предположить, что германский рейх направит свою агрессию на Восток. Для демократических стран было бы желательно, чтобы там, на Востоке, дело дошло до военного столкновения между Германией и Россией". Буллит утверждал: Германия уже имеет подготовленный и сформированный украинский штаб, который в будущем возьмет в свои руки власть на Украине и должен будет "создать там независимое украинское государство под эгидой Германии"{61}.
Советник правительства Англии по вопросам промышленности Горас Вильсон заявил в конце ноября 1938 г. полпреду СССР в Англии: он не ждет в ближайшем будущем войны, в которой Англии пришлось бы принимать участие, так как, по его мнению, Германия не хочет большой войны и, кроме того, "Гитлер взял сейчас в качестве ближайшего этапа линию удара на Восток, в сторону Украины"{62}.
Народный комиссар иностранных дел СССР в письме полпреду во Франции 4 декабря 1938 г. следующим образом оценивал политический курс западных держав: "После Мюнхена Боннэ стремится совершенно освободиться от всяких обязательств и необходимости вмешательства на востоке и юго-востоке Европы, и его отношение к франко-польскому пакту такое же, как и к франко-советскому, т. е. как к документам, фактически недействительным. Это вытекает, очевидно, из концепции, которую усвоил Чемберлен, что будто ближайшей задачей Гитлера является наступление на Советскую Украину"{63}.
Бывший британский премьер-министр Ллойд Джордж сообщил 6 декабря 1938 г. полпреду СССР в Англии свое мнение о ближайших планах Гитлера: вероятнее всего, он двинется на Восток, прежде всего против Польши, а затем, возможно, против Советской Украины, хотя сейчас он на это не рискнет. Через два дня аналогичную мысль высказал Майскому Вансисттарт: "В британских правительственных кругах... сейчас очень популярна концепции, согласно которой ближайший удар Гитлера будет на Восток, в частности против Советской Украины". Те же настроения господствовали в Париже. Полпред СССР во Франции сообщал в наркомат иностранных дел 8 декабря: в правительственных кругах придерживаются точки зрения о серьезности германских приготовлений и намерений в отношении Украины. Гамелен и Мандель считают, что "наиболее вероятным и ближайшим объектом германской экспансии явится Украина"{64}.
Убежденность в том, что в самом недалеком будущем последует удар третьего рейха против Советской Украины, еще больше окрепла в столицах западных держав после подписания 6 декабря в результате визита Риббентропа в Париж франко-германской декларации насчет "мирных и добрососедских отношений между Францией и Германией". Теперь Западу обеспечена длительная мирная передышка, если не мир! Французский посол в Берлине Кулондр 15 декабря направил в Париж обширный доклад, в котором давал развернутый анализ германской политики на будущее: "Стремление третьего рейха к экспансии на Востоке мне кажется столь же очевидным, как и его отказ, по крайней мере в настоящее время, от всяких завоеваний на Западе, одно вытекает из другого... Стать хозяином в Центральной Европе, подчинив себе Чехословакию и Венгрию, затем создать Великую Украину под немецкой гегемонией - таковой в основном кажется концепция, принятая нацистскими руководителями и, конечно, самим Гитлером"{65}.
Посол Польши в Англии Рачинский писал 16 декабря в Варшаву: Чемберлен, употребляя сравнение из области спорта, убежден, что он "защитил английские ворота и перенес таким образом игру на восток Европы"{66}.
Словом, везде и повсюду международная империалистическая реакция ждала скорых плодов своей политики, результатов, как она считала, своей тонкой и дальновидной игры: наступления Гитлера на Восток, столкновения с Советским Союзом. В западных столицах муссировались слухи о якобы предстоящем в ближайшее время вторжении немцев на Украину. Фюреру из Парижа и Лондона как бы подсказывали путь! Подогревались те элементы в самой Германии, которые считали, что прежде всего нужно избрать восточное направление агрессии. Такой концепции придерживались, в частности, Риббентроп и Розенберг, стремившиеся ускорить столкновение на Востоке путем реализации "украинского варианта"{67}.
Однако в конце 1938 г. - начале 1939 г. произошло некоторое уточнение фашистской военно-политической стратегии. Активность Муссолини в средиземноморском районе могла повлечь за собой столкновение обоих союзников с западными державами в самом недалеком будущем и войну в Западной Европе. Чтобы обеспечить себе в этом случае тыл со стороны Польши, гитлеровцы на время снизили активность своих требований к ней.
Еще в октябре 1938 г. Риббентроп поставил перед польским послом в Берлине вопрос относительно "общего урегулирования спорных проблем, существующих между Польшей и Германией", прежде всего о "воссоединении Данцига с рейхом". В обмен обещалось продление на 25 лет декларации 1934 г. и гарантия польско-германских границ. Негативный ответ из Варшавы дал нацистам повод для обострения отношений с Польшей.
Все же теперь они временно притормозили развитие конфликта. Риббентроп, беседуя с Беком в конце января 1939 г., стал предъявлять претензии к Польше о возвращении Данцига уже в более "умеренной" форме и благосклонно выслушал разглагольствования польского министра иностранных дел насчет претензий Польши на Советскую Украину и на выход к Черному морю. В этом вопросе Риббентроп даже предлагал сотрудничество рейха{68}.
В Лондоне и Париже иллюзии на широкое соглашение с Германией и Италией постепенно рассеивались. Обещания Чемберлена в ближайшем будущем "умиротворить" Европу и "обеспечить мир для поколения" улетучивались, как дым. Колониальные требования Гитлера и Муссолини становились все более настойчивыми и резкими. Фашистская пресса сразу после Мюнхена развернула антианглийскую кампанию, которая шла, все усиливаясь. Быстро развивалось строительство германского военно-морского флота. Берлин и Рим выдвигали все новые претензии захватнического порядка, шокируя мюнхенцев и заставляя их все время вспоминать: ведь фюрер торжественно заявлял, что Судеты будут последним территориальным требованием в Европе! А теперь уже стоял вопрос о Данциге и Мемеле. Муссолини при явном сочувствии своего германского партнера вел антифранцузскую кампанию под лозунгами: "Тунис! Корсика! Савойя!" Обострение итало-французских империалистических противоречий привело к денонсированию их соглашения от 7 января 1935 г. и к усилению конфронтации и Средиземноморье.
Словом, мюнхенские миражи постепенно растворялись, и наступающее отрезвление оборачивалось мрачными предчувствиями. В последних числах января 1939 г. министр иностранных дел Англии телеграфировал послам во Франции и Бельгии: "Есть сообщения, указывающие на то, что Гитлер, подбадриваемый Риббентропом, Гиммлером и другими, изучает вопрос о нападении на западные держаны в качестве предварительного шага к последующей акции на Востоке"{69}. В Лондоне и Париже начали бить тревогу. Однако решение "ускорить, насколько возможно, подготовку своих оборонительных и контрнаступательных мер" все-таки не уменьшило надежд на эффективность и правильность мюнхенской политики. После речи Гитлера в рейхстаге 30 января 1939 г., в которой он потребовал возвращения Германии ее прежних колоний и заявил, что любая война, по каким бы причинам она ни возникла, поставит Германию на стороне Италии, иностранные наблюдатели в Лондоне отметили, что Чемберлен готов к новой капитуляции, к Мюнхену No 2.
Вместе с тем еще больше активизировалась политика наталкивания фашизма на СССР. Как сообщал 10 февраля полпред Советского Союза во Франции, план Боннэ состоял в том, чтобы с помощью Англии и Германии достигнуть соглашения с Италией, а Гитлеру дать "удовлетворение на Востоке". В интимных беседах Боннэ не скрывал, что "без жертв на Востоке не обойтись"{70}. Политика "умиротворения" оставалась генеральным внешнеполитическим курсом Англии и Франции.
Однако тревога Лондона и Парижа о будущем мюнхенской конструкции увеличивалась.
Раньше всего отрезвление стало наступать во Франции: дружбы с рейхом как-то не получалось, а между тем Мюнхен решительно подорвал ее систему европейских оборонительных позиций. Франция лишилась своего главного союзника в Центральной Европе, ослабила связи с Советским Союзом и позволила резко усилиться агрессору, который граничил с Францией. Рейн и "линия Мажино" вряд ли могли заменить взорванную систему политических союзов.
Общее резкое изменение в пользу Германии баланса военно-политических и военно-стратегических сил в Европе в результате Мюнхена передавало гитлеровцам инициативу в проведении дальнейших агрессивных акций. Чем более в Берлине и Риме ощущали, что пределы уступчивости обоих западных партнеров отодвигаются все дальше, тем обширнее становились планы.
Конечно, ни в Лондоне, ни в Париже в те дни опять-таки никто не знал, что Гитлер на совещании с высшими представителями военного, экономического и партийного руководства 8 марта 1939 г. изложил дальнейший курс военно-политической стратегии рейха: не позднее 15 марта вся Чехословакия будет оккупирована германскими войсками. Затем последует Польша. Здесь Гитлер не ждал сильного сопротивления. Падение Польши сделает "после соответствующего давления" более сговорчивыми Венгрию и Румынию, "которые включаются в жизненно необходимое пространство Германии". Тогда рейх будет полностью контролировать их обширные сельскохозяйственные ресурсы и нефтяные источники. То же самое относится к Югославии. "Это план, - подчеркнул Гитлер, - который будет осуществлен до 1940 г. И тогда Германия станет непобедима". Что же дальше? "В 1940 и 1941 гг. Германия раз и навсегда сведет счеты со своим извечным врагом - Францией. Эта страна будет стерта с карты Европы. Англия - старая и хилая страна, ослабленная демократией. Когда Франция будет побеждена, Германия с легкостью установит господство над Англией и получит тогда в свое распоряжение богатства и владения Англии во всем мире"{71}.
Программа стала выполняться с нарастающей скоростью.
15 марта 1939 г. вермахт вторгся в неоккупированную часть Чехословакии, а еще через несколько дней захватил Мемельскую область. Рейх нанес новый тяжелый удар Англии и Франции в Центральной и Восточной Европе. Ответом встревоженных лидеров английского и французского правительств стали военные гарантии обеих стран Польше. В западных столицах были потрясены: фюрер открыто нарушил мюнхенское соглашение, злоупотребил доверием, развеял надежды на соглашение и умиротворение.
Французский посол в Берлине Кулондр писал в Париж 19 марта: "Мы находимся перед совершенно новым положением. Немцы перешли от политики экспансии к политике завоеваний. На заднем плане - чисто военный милитаризм...
Ощутит ли Гитлер ввиду поднявшейся волны негодования, вызванного его поведением, и после того как он в течение одного года подчинил себе 18 млн. новых подданных, в их числе 8 млн. человек, чуждых им и по языку и происхождению, ощутит ли он потребность в передышке? Или он, скорее, используя приобретенную быстроту действий и ошеломляющее впечатление на среднеевропейские государства, продолжит свое продвижение в восточном направлении? Не окажется ли для него соблазнительным обернуться на Запад и наконец задушить сопротивление западных держав, которые мешают его свободе действий на Востоке? Другими словами, не соблазнится ли фюрер тем, чтобы возвратиться к первоначально высказанной в его книге "Майн кампф" концепции, которая, между прочим, полностью совпадает с классическими принципами немецкого генштаба о том, что рейх свою историческую задачу на Востоке выполнит лишь после разгрома Франции и после того, как в результате этого (т. е. разгрома Франции. - Д П.) Англия будет лишена власти на континенте"{72}.