Страница:
Наступила новогодняя ночь. Гитлеровская армия, сжигая города, села и деревни, разрушая мосты и дороги, отступала на запад через обледенелые степи, и на горизонте в огнях пожарищ терялись призраки ее завоеваний.
VI
Начальник генерального штаба не сразу ориентировал Паулюса в ситуации, сложившейся после начала успешного наступления Красной Армии на Среднем Дону. Цейтцлер не хотел лишать окруженных последних надежд. Но в 6-й армии очень скоро поняли: прорыв советских войск на Дону - удар в самое сердце.
На совещании 19 декабря Паулюс сказал первому адъютанту штаба армии полковнику Адаму:
- Ваш вчерашний доклад о положении вне "котла" был серьезнее, чем я думал. Посмотрите на карту! Угроза 8-й итальянской армии создается с флангов и тыла. Здесь обороняются только боевые группы, которые должны защищать широкие позиции. Если противник снова перейдет в наступление на этом участке, катастрофа будет еще значительнее, чем нынешняя{933}.
Вскоре наступающие советские войска стали угрожать тылу группы армий "Дон". Они захватили аэродромы, с которых велось снабжение 6-й армии, отодвинули внешний фронт окружения до 250 км и разгромили армию Гота. Все поняли: час пробил.
Отныне все обещания и посулы гитлеровской ставки помочь войскам Паулюса стали пустой болтовней. Взаимоотношения между генеральным штабом в Растенбурге и штабами агонизирующей в сталинградском кольце армии в последние недели ее существования представляли собой смесь цинизма, ханжества и прямого обмана. Сколь далеки эти свойства, характеризующие облик корпорации "генеральный штаб", от идиллических образов, рисуемых теми историками, которые старались сохранить традиции германского милитаризма! И, на наш взгляд, не случайно именно в сталинградском "котле" зародилось движение немецких военных "Свободная Германия". Помимо определяющего факта военного разгрома, немалую роль сыграло, пусть запоздалое, разочарование многих офицеров 6-й армии в режиме третьего рейха, в его руководителях, их программе, методах, пришедшее, наконец, понимание глубокой аморальности и преступности всего того, что совершал нацизм.
В последних числах декабря приятель Паулюса генерал Фелльгибель, начальник связи ставки Гитлера, находившийся в "Вольфшанце", пригласил командира полка связи ОКХ полковника Ван Хоовена и спросил его, знает ли он Паулюса. Услышав отрицательный ответ, Фелльгибель охарактеризовал ему Паулюса как "более теоретика, чем фронтового солдата".
- Передайте ему мой привет и мою безусловную уверенность, что очень скоро я смогу приветствовать его лично.
Ван Хоовену предстояло возглавить всю связь в 6-й армии для подготовки ее самостоятельного прорыва навстречу Готу. Настоятельный совет о прорыве нужно передать Паулюсу от имени Фелльгибеля.
Ван Хоовен 26 декабря прибыл в Новочеркасск. Здесь царила неразбериха: Манштейн со своим штабом переезжал в Таганрог. Полковник стал понимать реальное положение вещей, о котором в ставке Гитлера и генеральном штабе имелось смутное представление. Оказывается, Гот теперь уже не думал ни о каком наступлении, хотя в генеральном штабе считали, что он еще может наступать. Когда Ван Хоовен обратился по поводу своей миссии к начальнику штаба группы армий "Дон", последовал ответ:
- Помощь 6-й армии? Мы едва можем помочь самим себе!
Через три дня посланник Растенбурга стоял перед Паулюсом в землянке около вокзала Гумрак. Привет командующий принял, но рекомендацию - армия должна самостоятельно прорываться из кольца - отклонил. Он не знает общей обстановки. И должен выполнить приказ Гитлера: остаться на месте.
Миссия Ван Хоовена говорила о безразличии гитлеровской ставки к окруженным задолго до их капитуляции. Лишь друзья Паулюса давали какие-то бесполезные советы.
В эти же дни из "котла" в "Вольфшанце" вылетел по распоряжению Паулюса его "лучший боевой генерал" командир танкового корпуса Хубе. Из беседы с фюрером он узнал, что "все еще может хорошо уладиться, готовится большое наступление на февраль 1943 г."{934} В действительности их не ждало ничего, кроме катастрофы. В последнем письме жене 16 января 1943 г. Паулюс писал: "Я, как солдат, стою там, где стою теперь, я выполняю приказ (Ich stehe hier auf Befehl!). Какова будет моя судьба, я не знаю. Я должен ее принять такой, какой даст ее мне бог"{935}.
После войны большинство западногерманских историков подчеркивало этот момент: Паулюс не пробивался из окружения только потому, что "как солдат" точно выполнял приказ Гитлера - стоять на месте.
Как будто забывают, что 6-я армия начиная со второй половины декабря не имела возможности осуществить прорыв ни с помощью Манштейна, попытка которого уже провалилась, ни тем более самостоятельно, ни по приказу Гитлера или совету Фелльгибеля, ни без этих приказов и советов. Состояние армии - моральное, материальное - не давало никаких перспектив на успех. Любая попытка подобного рода означала бы немедленное и полное уничтожение армии. Паулюс находился в стальном кольце и хорошо знал: впереди только капитуляция. Теперь все диктовала Красная Армия.
Гитлер, а за ним руководители генерального штаба слали в "котел" телеграммы, наполненные пустыми, высокопарными фразами об "исторической миссии" 6-й армии, о "высших стратегических соображениях", во имя которых якобы отдаются приказы "держаться до последнего патрона". На самом деле "Вольфшанце" была бессильна бороться с надвинувшейся катастрофой под Сталинградом. Под мощными ударами Красной Армии рушился весь южный участок немецкого фронта. Требование к 6-й армии "держаться" становилось таким же бессмысленным, как и слепое послушание Паулюса.
Конечно, верховное командование стремилось извлечь какую-то выгоду из катастрофической ситуации на юге. "Котел" сковывал на некоторый срок части Красной Армии, а волжская транспортная артерия оказалась временно закупоренной. Но любой частный выигрыш лишь в том случае оправдан, если он оплачивается не чрезмерной ценой.
Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии двинула вперед крупные силы на всем южном крыле советско-германского фронта. Контрнаступление, начатое с берегов Волги и Дона, переросло в январе 1943 г. в общее стратегическое наступление на огромном фронте от Воронежа до Черного моря{936}. 4 января Ставка утвердила план операции по уничтожению немецкой группировки у Сталинграда. 8 января генералы H. H. Воронов и К. К. Рокоссовский предъявили Паулюсу ультиматум: "Всем германским окруженным войскам во главе с Вами и Вашим штабом прекратить сопротивление"{937}.
После того как 6-я армия оказалась в "котле", первым побуждением ее командующего было получить разрешение Гитлера на прорыв{938}. Гитлер отклонил просьбу{939}. Он призвал к фанатизму, жертвенности и верности. Он потребовал "любой ценой удержать позицию, завоеванную столь большой кровью, Сталинград"{940}. В "котле" с трудом понимали смысл такой задачи. Командир 51-го армейского корпуса Зейдлиц первым предложил Паулюсу не подчиняться приказу Гитлера. Авиационные командиры сомневались в возможности снабдить армию по воздуху.
Генеральный штаб стал создавать легенду жертвенности. Паулюса сравнивали с генералом Йорком, героем 1812 г. Передавали его слова, сказанные в "котле": "История именно сейчас выносит свой приговор". Ставка Гитлера заявляла: 6-я армия отныне называется "Крепость Сталинград". В штабе Паулюса новый пропагандистский трюк прямо назвали глупостью. Острили, лежа в степи под ледяным ветром: "Знаете ли вы по крайней мере, где находитесь? В "крепости"".
Все приказы верховного главнокомандования и генерального штаба сводились к одному: держаться и ожидать выручки - армии Гота. "Воздушный мост" обеспечит снабжение. Но на единственный аэродром в Питомнике грузов поступало все меньше. В декабре дневной рацион хлеба составлял 200 граммов, а в январе - 50. Армия съела всех своих лошадей. Сведения о начавшемся наступлении Гота приподняли дух. Но ненадолго. Вскоре к Паулюсу прилетел личный представитель Манштейна: "Армия Гота встретила очень сильное сопротивление численно превосходящего противника. Она почти не продвигается".
Бедственное положение в "котле", ярко охарактеризованное в книге И. Видера{941}, очевидца событий, толкало генералов 6-й армии к единственному решению - капитуляции. В конце января 1943 г. такие требования шли к Паулюсу со всех сторон. Они усилились после 26 января, когда советские войска, наступавшие с запада, соединились на Мамаевом Кургане с частями 62-й армии и расчленили окруженных на две части. С обороной на севере штаб Паулюса потерял связь, армейские корпуса остались без всякой поддержки.
Наступающие советские дивизии все больше сдавливали оба "котла". Генералы, оставшиеся без войск, в состоянии тупого безразличия сидели в помещении городской тюрьмы. Среди них - командиры корпусов Зейдлиц, Пфеффер и Шлёмер, командиры дивизий Дебон, Лейзер, Даниэльс.
...На столе полковника Адама в штабе армии утром 27 января зазвонил телефон. Генерал Шлёмер хотел говорить с Паулюсом. Шлёмер сообщил о состоянии войск - полностью обессилены и больше не способны сопротивляться - и попросил согласия на капитуляцию. Паулюс сослался на свой приказ удерживать позиции и положил трубку.
Через полчаса в подвал, где находились Паулюс и Адам, вошел генерал-лейтенант Шмидт, начальник штаба. Он возбужденно рассказал о телефонном разговоре с полковником Мюллером, начальником штаба 14-го танкового корпуса.
- Господин генерал-полковник, 14-й танковый корпус носится с мыслью о капитуляции. Мюллер говорит, что у войск силы исчерпаны, нет боеприпасов. Я ему ответил, что мы обстановку знаем, но ведь, как и раньше, будет действовать наш приказ "продолжать борьбу, капитуляция исключена". Кроме того, я хотел бы порекомендовать вам лично разыскать этого генерала и поговорить с ним. Паулюс согласился. После возвращения он говорил Адаму:
- Все находящиеся там офицеры жаловались на Шмидта. На справедливые вопросы и предложения они получали только грубые ответы. Все говорили о своих полностью разгромленных дивизиях. Боевые группы сами устанавливают связь с противником и капитулируют. Никто не знал, удерживает ли позиции его сосед. Чтобы прекратить бесполезное кровопролитие, они просят приказа о всеобщей капитуляции армии.
- Какой ответ вы дали, господин генерал-полковник?
- Я еще раз обратил внимание генералов на приказ Гитлера. Речь идет о каждом дне и каждом часе, на которые мы сковываем крупные силы противника.
Но теперь никто ни и малейшей мере не верил ни Гитлеру, ни Паулюсу. "Гитлер - преступник, - услышал Паулюс в беседе с подчиненными. - Так же, как обманывали нас, так будут обманывать немецкий народ"{942}. Это понимал и Паулюс, но оставался послушным.
События последних дней ничего не изменили. Генеральный штаб сухопутных сил вновь и вновь приказывал держаться. При дальнейшем расчленении "котла" его отдельные части подчиняются "непосредственно и лично Гитлеру!" Такой вздор подавался как новое "гениальное решение фюрера". Разбитые дивизии не могли сопротивляться. Десятки тысяч раненых оставались без помощи. 29 января стало известно: генерал-лейтенант Шлёмер и другие генералы приняли советских парламентеров и вели с ними переговоры о капитуляции. Шмидт пригрозил военным судом. Паулюс все еще демонстрировал "верность фюреру" и послал ему 30 января поздравление с десятилетием прихода к власти. "Над Сталинградом, - писал он, еще развевается знамя со свастикой". Но ненавистное знамя уже давно было смято гусеницами советских танков, а командующий 6-й армией в темном подвале универмага ждал исхода. И он наступил. В дверях подвала перед генералом Паулюсом появился генерал Росске, командир дивизии, оборонявшейся в центре города: "Дивизия больше не в состоянии оказывать сопротивление. Русские танки приближаются к универмагу. Конец настал".
Паулюс и его штаб провели в подвале последнюю ночь. Они уже никем и ничем не руководили. 31 января перед рассветом начальник штаба Шмидт вошел в помещение и подал телеграмму Гитлера о возведении командующего 6-й армией в чин генерал-фельдмаршала.
- Это, вероятно, должно означать приказ о самоубийстве, - хладнокровно сказал Паулюс, прочитав телеграмму. - Однако такого удовольствия я ему не доставлю{943}.
Утром 31-го командование 6-й армии заявило о готовности капитулировать. Паулюс принял условия капитуляции. К вечеру он и его офицеры уже находились в штабе Донского фронта. 2 февраля прекратили сопротивление последние остатки разгромленной 6-й армии.
VII
Сталинград означал для нацизма страшный, ни с чем не сравнимый удар. Сколь ни глубоким был кризис, вызванный поражением под Москвой, его удалось преодолеть и организовать в 1942 г. новое "генеральное наступление". На это наступление возлагались все надежды и в политическом, и в экономическом, и в военном, и в психологическом плане. Здесь провал был недопустим, альтернативы не имелось. Ситуация, с точки зрения рейха, представала так: все или ничего.
И когда утром 3 февраля 1943 г. немцы услышали по радио сводку верховного командования об окончании сражения под Сталинградом и прочитали в газетах о "героической гибели 6-й армии", многие из них поняли: ничего.
Под Сталинградом вместе с уничтоженными 32 дивизиями, с ликвидацией южного фланга "Восточного фронта" рухнули все надежды на победу над Советским Союзом, на завоевание Ближнего Востока, на походы в Азию и Африку, на штурм всеми силами Британской империи и на многое другое. И конечно, со всем этим вместе взятым развеялись в прах мечты о мировом господстве. Словом, исчезло именно то, во имя чего существовал третий рейх. Теперь не оставалось надежд, что внешнеполитическая доктрина и программа фашизма, во имя реализации которой он подготовил и развязал войну, когда-либо воплотится в жизнь. Все обещания немецкому народу, все призывы оказались ложью, а реальностью стали колоссальные потери, жертвы, лишения, бесконечные колонны пленных, бредущих по заснеженной морозной сталинградской земле.
Сталинград сплел в единый тугой узел многие связи, причины и следствия, определявшие дальнейшие перспективы и судьбы фашизма. Этот узел был разрублен так, что отныне история германского фашизма как бы разделилась на две части. Ее "послесталинградский" период мог быть отныне в общем и целом путем только в одном направлении - к полной катастрофе.
Этот путь и открыл Сталинград, ставший вершиной и логическим завершением всей той беспримерной по героизму и неимоверно тяжелой борьбы, которую вел против всей общественно-политической и военной системы фашизма советский народ с 22 июня 1941 г.
Но нацизм не был бы самим собой, если бы после катастрофического удара не принялся бы с еще большей энергией спасать то, что мог спасти, и выправлять положение.
Сообщив народу о гибели 6-й армии, нацисты постарались прежде всего придать всему этому некую героическую окраску в духе излюбленных ими лубочных картин древнегерманского эпоса. Кощунственно называя преступно брошенных ими на бессмысленную смерть солдат "защитниками Европы от большевизма", нацистские политики и пропагандисты стали изображать сталинградскую катастрофу как некую "жертву Германии во имя спасения Европы", как "пример для всех немцев", как образец выполнения долга перед фюрером и т. п. Они хотели превратить Сталинград в огромную пропагандистскую акцию для "поднятия духа", "поддержания веры" и устрашения внутри страны. Наряду с этим, они очень боялись падения своего престижа перед союзниками, что могло подтолкнуть их к попыткам как-то выйти из коалиции. Поэтому они стали с особой настойчивостью повторять, что только рейх может защитить каждого из них от "большевистского нашествия" и от гибели.
После сталинградской победы весь капиталистический мир приступил к переоценке Советского Союза. Новые, внезапно открывшиеся для этого мира возможности социалистического государства говорили об изменении соотношения сил между социализмом и капитализмом, заставляли иначе взглянуть на перспективы хода и на возможные результаты войны.
Сталинград с потрясающей яркостью озарил меняющееся распределение мировых сил. Он стал тем событием, от которого начался отсчет победы социализма над фашизмом. Сталинград превратился не только в военную победу социализма, но и в очень важный пункт нового этапа борьбы двух социально-политических систем, которая завершилась после окончания войны непредвиденными для империализма результатами.
Победа Красной Армии под Сталинградом стала важнейшим событием в достижении коренного перелома в ходе второй мировой войны и означала важный этап на пути к сокрушению Советским Союзом гитлеровской Германии. Утрата армиями фашистского блока четвертой части всех сил, действовавших на советско-германском фронте, вызвала сильнейшее обострение противоречий в лагере агрессоров и серьезно повлияла на внутреннее положение стран сателлитов гитлеровской Германии. Вместе с тем Сталинградская битва и неразрывно связанное с ней успешное для Красной Армии сражение за Кавказ значительно укрепили позиции США и Англии на Ближнем Востоке и в бассейне Средиземного моря, облегчили им победу в Северной Африке. Япония и Турция окончательно отказались от вступления в войну против Советского Союза на стороне третьего рейха. Фашизм потерпел сокрушительное поражение.
Нацистские правители после сталинградской катастрофы объявили в Германии трехдневный траур. Миллионы людей в городах и селах охватывал страх перед свершившимся и надвигающимся.
Третий рейх отпевал свою 6-ю армию под зловеще приподнятые звуки вагнеровской "Гибели богов" и потрясающие бетховенские траурные марши. Горький парадокс истории, или, если угодно читателю, ее противоречие, заключался в том, что великие творения "другой" Германии должны были служить Германии "этой". Гениального немца, призывавшего человечество к радости своей бессмертной Девятой симфонией, чьими последними словами было: "Больше света", теперь кощунственно заставляли утверждать силы тьмы. И даже в какой-то мере понятное горе простых людей, оплакивавших солдат, не снимает этого противоречия, ибо даже последний солдат 6-й армии вынужден был исполнять волю тех, кто захватил власть в Германии и вел ее к катастрофе. Но вечное не может служить преходящему и преступному. Сталинград прокладывал путь в новую эру. И для Германии.
Перед лицом неразрешимых проблем
I
Разгром под Сталинградом и последующее широкое наступление Красной Армии, поражения в Северной Африке и на Средиземном море поставили гитлеровское руководство перед новыми проблемами. Катастрофические удары, полученные на Восточном фронте, потеря Германией инициативы в ведении войны, угроза возникновения новых фронтов - все это вызвало необходимость коренного пересмотра нацистской военной политики и стратегии.
Новые задачи, перед которыми стояло военное руководство рейха, охватывали круг самых больших проблем: как восстановить фронт на Востоке; как дальше вести коалиционную войну; каким образом защитить промышленные центры в оккупированных странах и в рейхе от ударов с воздуха; каким путем сохранить позиции в Северной Африке и Средиземноморье, закрепиться на Балканах - здесь положение казалось шатким. Требовалось найти ключ к разрешению нарастающих противоречий с союзниками, обеспечить морскую блокаду Англии, бороться с национально-освободительным движением во многих странах Европы и думать о ряде других аспектов быстро усложняющейся обстановки. Но прежде всего стояла задача: стабилизировать рухнувший южный участок Восточного фронта, как-то остановить непрерывно идущее здесь отступление.
Все эти вопросы предстояло решать в условиях поражений и общей потери стратегической инициативы.
Способен ли был генеральный штаб решить все возникшие перед ним многочисленные проблемы и прежде всего вернуть инициативу? Мог ли рассчитывать на перелом в ходе войны?
Мы подошли сейчас к такому периоду истории нацистского военного руководства, когда имеются основания говорить о начале глубокого общего кризиса всей военной системы третьего рейха, верховного командования и его стратегии. Кризис определялся тем, что после Сталинграда с особой силой и ясностью обнаружилось несоответствие потенциала третьего рейха не только общим, но и частным военно-политическим целям фашистского руководства. Советский Союз в результате высоких темпов технического прогресса военной промышленности, быстрого роста производительности труда выпускал значительно больше военной техники и вооружения, чем гитлеровская Германия. В 1943 г. советская военная промышленность позволила Красной Армии достичь на советско-германском фронте превосходства над гитлеровской армией в боевой технике и вооружении. С каждым годом советская военная промышленность наращивала темпы производства, демонстрируя тем самым неоспоримые преимущества социалистической экономики над государственно-монополистической экономикой фашистской Германии.
Каждая новая военная кампания требует изменения или уточнения стратегических решений. И вот, подойдя в повествовании к началу 1943 г., мы изучаем все доступные нам документы, сопоставляем их друг с другом и с реальным ходом событий и убеждаемся: военное руководство Германии теперь не смогло разработать единый и четкий стратегический план дальнейшего ведения войны, который хотя бы приблизительно намечал контуры ее окончания. Дело, конечно, не в какой-нибудь внезапной потере способностей Иодлем или Варлимонтом, Кейтелем или Цейтцлером - они оставались опытнейшими стратегами агрессии, - а в том, что война переставала им подчиняться.
Фашизм продолжал вести агрессивную, несправедливую войну. Его политические цели оставались прежними. Однако возможности стратегии для выполнения этих целей значительно уменьшились. Нацистский режим напрягал все силы, чтобы обеспечить необходимый для ведения войны экономический уровень. Но, несмотря на гигантский вывоз из оккупированных стран материалов, сырья, оборудования заводов, рабочей силы и т. д., борьба против Советского Союза еще более ухудшала экономическое положение Германии, что непосредственно влияло на состояние вооруженных сил, на моральный дух армии. В таких условиях гитлеровское военное руководство и приступило к выработке дальнейших планов ведения войны.
Складывание новых стратегических концепций происходило постепенно, в зависимости от развития событий, начиная с января до весны 1943 г. Первым свидетельством меняющегося характера нацистской стратегии следует считать выступление Гитлера в ставке "Вольфшаяце" 10 января 1943 г.
Вечером того самого дня, когда советские войска начали последнее наступление под Сталинградом, Гитлер произнес в своей ставке трехчасовую речь перед румынскими союзниками. Он изложил "новый взгляд" на принципы дальнейшего ведения войны, выработанный совместно с генеральным штабом. Вместе с Антонеску и вице-премьером Румынии здесь находились начальник румынского генерального штаба Штефля, Риббентроп, Кейтель, Иодль и Цейтцлер - вся высшая военная иерархия. Все ждали от фюрера чего-то нового, соответствующего моменту.
Гитлер начал с оценки "современного этапа борьбы": "Если Германия на Западе или Германия и ее союзники на Юге и Востоке будут разбиты, результат будет одинаковым: англосаксы в любом случае станут победителями лишь теоретически, ибо при поражении стран оси и их союзников Россия на всем континенте станет настолько сильной, что англосаксы потеряют здесь всякое влияние".
Далее следовали пространные рассуждения о функциях гитлеровского рейха как "защитника Европы от угрозы большевизма". Почему именно теперь, во время сталинградской катастрофы, нацистский главарь в полном согласии со своими военными советниками с особой силой принялся трубить в фанфары антикоммунизма, занимаясь пропагандой даже в самом узком кругу своих единомышленников?
Перед мрачной перспективой поражения гитлеровцы решили взяться за старое. Они не забыли тех времен, когда, играя на страхе перед "коммунистической угрозой", так легко вырывали одну за другой уступки западных держав, разделяли антифашистские силы Европы и дешевой ценой добивались своего. Не удастся ли все снова, если применить испытанное оружие? Не внесет ли оно раскол в антигитлеровскую коалицию? Не поможет ли оно запугать сателлитов, для которых Сталинград стал чрезмерным испытанием и подтолкнул к пересмотру вопроса о дальнейшем участии в злополучной войне? Да, именно все это имелось в виду. До Сталинграда они - завоеватели; после разгрома они все больше начинают думать, как удержать захваченное. Мобилизовать рейх на бескомпромиссное продолжение борьбы, вывести из шокового состояния и направить по тому же пути союзников, продлить свое господство и припугнуть западные державы, играя на их самой слабой струне, - таков подтекст несколько видоизмененной военно-политической концепции Гитлера и его генерального штаба.
Напугав таким образом тех, кто, по его мнению, мог испугаться, Гитлер ставит вопрос: какие же обязанности принимает на себя теперь Германия? "Если в связи с такой обстановкой, - говорил он, - Германия и ее союзники вынуждены продолжать борьбу, то речь идет о борьбе за существование, а не о войне за овладение территорией"{944}.
VI
Начальник генерального штаба не сразу ориентировал Паулюса в ситуации, сложившейся после начала успешного наступления Красной Армии на Среднем Дону. Цейтцлер не хотел лишать окруженных последних надежд. Но в 6-й армии очень скоро поняли: прорыв советских войск на Дону - удар в самое сердце.
На совещании 19 декабря Паулюс сказал первому адъютанту штаба армии полковнику Адаму:
- Ваш вчерашний доклад о положении вне "котла" был серьезнее, чем я думал. Посмотрите на карту! Угроза 8-й итальянской армии создается с флангов и тыла. Здесь обороняются только боевые группы, которые должны защищать широкие позиции. Если противник снова перейдет в наступление на этом участке, катастрофа будет еще значительнее, чем нынешняя{933}.
Вскоре наступающие советские войска стали угрожать тылу группы армий "Дон". Они захватили аэродромы, с которых велось снабжение 6-й армии, отодвинули внешний фронт окружения до 250 км и разгромили армию Гота. Все поняли: час пробил.
Отныне все обещания и посулы гитлеровской ставки помочь войскам Паулюса стали пустой болтовней. Взаимоотношения между генеральным штабом в Растенбурге и штабами агонизирующей в сталинградском кольце армии в последние недели ее существования представляли собой смесь цинизма, ханжества и прямого обмана. Сколь далеки эти свойства, характеризующие облик корпорации "генеральный штаб", от идиллических образов, рисуемых теми историками, которые старались сохранить традиции германского милитаризма! И, на наш взгляд, не случайно именно в сталинградском "котле" зародилось движение немецких военных "Свободная Германия". Помимо определяющего факта военного разгрома, немалую роль сыграло, пусть запоздалое, разочарование многих офицеров 6-й армии в режиме третьего рейха, в его руководителях, их программе, методах, пришедшее, наконец, понимание глубокой аморальности и преступности всего того, что совершал нацизм.
В последних числах декабря приятель Паулюса генерал Фелльгибель, начальник связи ставки Гитлера, находившийся в "Вольфшанце", пригласил командира полка связи ОКХ полковника Ван Хоовена и спросил его, знает ли он Паулюса. Услышав отрицательный ответ, Фелльгибель охарактеризовал ему Паулюса как "более теоретика, чем фронтового солдата".
- Передайте ему мой привет и мою безусловную уверенность, что очень скоро я смогу приветствовать его лично.
Ван Хоовену предстояло возглавить всю связь в 6-й армии для подготовки ее самостоятельного прорыва навстречу Готу. Настоятельный совет о прорыве нужно передать Паулюсу от имени Фелльгибеля.
Ван Хоовен 26 декабря прибыл в Новочеркасск. Здесь царила неразбериха: Манштейн со своим штабом переезжал в Таганрог. Полковник стал понимать реальное положение вещей, о котором в ставке Гитлера и генеральном штабе имелось смутное представление. Оказывается, Гот теперь уже не думал ни о каком наступлении, хотя в генеральном штабе считали, что он еще может наступать. Когда Ван Хоовен обратился по поводу своей миссии к начальнику штаба группы армий "Дон", последовал ответ:
- Помощь 6-й армии? Мы едва можем помочь самим себе!
Через три дня посланник Растенбурга стоял перед Паулюсом в землянке около вокзала Гумрак. Привет командующий принял, но рекомендацию - армия должна самостоятельно прорываться из кольца - отклонил. Он не знает общей обстановки. И должен выполнить приказ Гитлера: остаться на месте.
Миссия Ван Хоовена говорила о безразличии гитлеровской ставки к окруженным задолго до их капитуляции. Лишь друзья Паулюса давали какие-то бесполезные советы.
В эти же дни из "котла" в "Вольфшанце" вылетел по распоряжению Паулюса его "лучший боевой генерал" командир танкового корпуса Хубе. Из беседы с фюрером он узнал, что "все еще может хорошо уладиться, готовится большое наступление на февраль 1943 г."{934} В действительности их не ждало ничего, кроме катастрофы. В последнем письме жене 16 января 1943 г. Паулюс писал: "Я, как солдат, стою там, где стою теперь, я выполняю приказ (Ich stehe hier auf Befehl!). Какова будет моя судьба, я не знаю. Я должен ее принять такой, какой даст ее мне бог"{935}.
После войны большинство западногерманских историков подчеркивало этот момент: Паулюс не пробивался из окружения только потому, что "как солдат" точно выполнял приказ Гитлера - стоять на месте.
Как будто забывают, что 6-я армия начиная со второй половины декабря не имела возможности осуществить прорыв ни с помощью Манштейна, попытка которого уже провалилась, ни тем более самостоятельно, ни по приказу Гитлера или совету Фелльгибеля, ни без этих приказов и советов. Состояние армии - моральное, материальное - не давало никаких перспектив на успех. Любая попытка подобного рода означала бы немедленное и полное уничтожение армии. Паулюс находился в стальном кольце и хорошо знал: впереди только капитуляция. Теперь все диктовала Красная Армия.
Гитлер, а за ним руководители генерального штаба слали в "котел" телеграммы, наполненные пустыми, высокопарными фразами об "исторической миссии" 6-й армии, о "высших стратегических соображениях", во имя которых якобы отдаются приказы "держаться до последнего патрона". На самом деле "Вольфшанце" была бессильна бороться с надвинувшейся катастрофой под Сталинградом. Под мощными ударами Красной Армии рушился весь южный участок немецкого фронта. Требование к 6-й армии "держаться" становилось таким же бессмысленным, как и слепое послушание Паулюса.
Конечно, верховное командование стремилось извлечь какую-то выгоду из катастрофической ситуации на юге. "Котел" сковывал на некоторый срок части Красной Армии, а волжская транспортная артерия оказалась временно закупоренной. Но любой частный выигрыш лишь в том случае оправдан, если он оплачивается не чрезмерной ценой.
Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии двинула вперед крупные силы на всем южном крыле советско-германского фронта. Контрнаступление, начатое с берегов Волги и Дона, переросло в январе 1943 г. в общее стратегическое наступление на огромном фронте от Воронежа до Черного моря{936}. 4 января Ставка утвердила план операции по уничтожению немецкой группировки у Сталинграда. 8 января генералы H. H. Воронов и К. К. Рокоссовский предъявили Паулюсу ультиматум: "Всем германским окруженным войскам во главе с Вами и Вашим штабом прекратить сопротивление"{937}.
После того как 6-я армия оказалась в "котле", первым побуждением ее командующего было получить разрешение Гитлера на прорыв{938}. Гитлер отклонил просьбу{939}. Он призвал к фанатизму, жертвенности и верности. Он потребовал "любой ценой удержать позицию, завоеванную столь большой кровью, Сталинград"{940}. В "котле" с трудом понимали смысл такой задачи. Командир 51-го армейского корпуса Зейдлиц первым предложил Паулюсу не подчиняться приказу Гитлера. Авиационные командиры сомневались в возможности снабдить армию по воздуху.
Генеральный штаб стал создавать легенду жертвенности. Паулюса сравнивали с генералом Йорком, героем 1812 г. Передавали его слова, сказанные в "котле": "История именно сейчас выносит свой приговор". Ставка Гитлера заявляла: 6-я армия отныне называется "Крепость Сталинград". В штабе Паулюса новый пропагандистский трюк прямо назвали глупостью. Острили, лежа в степи под ледяным ветром: "Знаете ли вы по крайней мере, где находитесь? В "крепости"".
Все приказы верховного главнокомандования и генерального штаба сводились к одному: держаться и ожидать выручки - армии Гота. "Воздушный мост" обеспечит снабжение. Но на единственный аэродром в Питомнике грузов поступало все меньше. В декабре дневной рацион хлеба составлял 200 граммов, а в январе - 50. Армия съела всех своих лошадей. Сведения о начавшемся наступлении Гота приподняли дух. Но ненадолго. Вскоре к Паулюсу прилетел личный представитель Манштейна: "Армия Гота встретила очень сильное сопротивление численно превосходящего противника. Она почти не продвигается".
Бедственное положение в "котле", ярко охарактеризованное в книге И. Видера{941}, очевидца событий, толкало генералов 6-й армии к единственному решению - капитуляции. В конце января 1943 г. такие требования шли к Паулюсу со всех сторон. Они усилились после 26 января, когда советские войска, наступавшие с запада, соединились на Мамаевом Кургане с частями 62-й армии и расчленили окруженных на две части. С обороной на севере штаб Паулюса потерял связь, армейские корпуса остались без всякой поддержки.
Наступающие советские дивизии все больше сдавливали оба "котла". Генералы, оставшиеся без войск, в состоянии тупого безразличия сидели в помещении городской тюрьмы. Среди них - командиры корпусов Зейдлиц, Пфеффер и Шлёмер, командиры дивизий Дебон, Лейзер, Даниэльс.
...На столе полковника Адама в штабе армии утром 27 января зазвонил телефон. Генерал Шлёмер хотел говорить с Паулюсом. Шлёмер сообщил о состоянии войск - полностью обессилены и больше не способны сопротивляться - и попросил согласия на капитуляцию. Паулюс сослался на свой приказ удерживать позиции и положил трубку.
Через полчаса в подвал, где находились Паулюс и Адам, вошел генерал-лейтенант Шмидт, начальник штаба. Он возбужденно рассказал о телефонном разговоре с полковником Мюллером, начальником штаба 14-го танкового корпуса.
- Господин генерал-полковник, 14-й танковый корпус носится с мыслью о капитуляции. Мюллер говорит, что у войск силы исчерпаны, нет боеприпасов. Я ему ответил, что мы обстановку знаем, но ведь, как и раньше, будет действовать наш приказ "продолжать борьбу, капитуляция исключена". Кроме того, я хотел бы порекомендовать вам лично разыскать этого генерала и поговорить с ним. Паулюс согласился. После возвращения он говорил Адаму:
- Все находящиеся там офицеры жаловались на Шмидта. На справедливые вопросы и предложения они получали только грубые ответы. Все говорили о своих полностью разгромленных дивизиях. Боевые группы сами устанавливают связь с противником и капитулируют. Никто не знал, удерживает ли позиции его сосед. Чтобы прекратить бесполезное кровопролитие, они просят приказа о всеобщей капитуляции армии.
- Какой ответ вы дали, господин генерал-полковник?
- Я еще раз обратил внимание генералов на приказ Гитлера. Речь идет о каждом дне и каждом часе, на которые мы сковываем крупные силы противника.
Но теперь никто ни и малейшей мере не верил ни Гитлеру, ни Паулюсу. "Гитлер - преступник, - услышал Паулюс в беседе с подчиненными. - Так же, как обманывали нас, так будут обманывать немецкий народ"{942}. Это понимал и Паулюс, но оставался послушным.
События последних дней ничего не изменили. Генеральный штаб сухопутных сил вновь и вновь приказывал держаться. При дальнейшем расчленении "котла" его отдельные части подчиняются "непосредственно и лично Гитлеру!" Такой вздор подавался как новое "гениальное решение фюрера". Разбитые дивизии не могли сопротивляться. Десятки тысяч раненых оставались без помощи. 29 января стало известно: генерал-лейтенант Шлёмер и другие генералы приняли советских парламентеров и вели с ними переговоры о капитуляции. Шмидт пригрозил военным судом. Паулюс все еще демонстрировал "верность фюреру" и послал ему 30 января поздравление с десятилетием прихода к власти. "Над Сталинградом, - писал он, еще развевается знамя со свастикой". Но ненавистное знамя уже давно было смято гусеницами советских танков, а командующий 6-й армией в темном подвале универмага ждал исхода. И он наступил. В дверях подвала перед генералом Паулюсом появился генерал Росске, командир дивизии, оборонявшейся в центре города: "Дивизия больше не в состоянии оказывать сопротивление. Русские танки приближаются к универмагу. Конец настал".
Паулюс и его штаб провели в подвале последнюю ночь. Они уже никем и ничем не руководили. 31 января перед рассветом начальник штаба Шмидт вошел в помещение и подал телеграмму Гитлера о возведении командующего 6-й армией в чин генерал-фельдмаршала.
- Это, вероятно, должно означать приказ о самоубийстве, - хладнокровно сказал Паулюс, прочитав телеграмму. - Однако такого удовольствия я ему не доставлю{943}.
Утром 31-го командование 6-й армии заявило о готовности капитулировать. Паулюс принял условия капитуляции. К вечеру он и его офицеры уже находились в штабе Донского фронта. 2 февраля прекратили сопротивление последние остатки разгромленной 6-й армии.
VII
Сталинград означал для нацизма страшный, ни с чем не сравнимый удар. Сколь ни глубоким был кризис, вызванный поражением под Москвой, его удалось преодолеть и организовать в 1942 г. новое "генеральное наступление". На это наступление возлагались все надежды и в политическом, и в экономическом, и в военном, и в психологическом плане. Здесь провал был недопустим, альтернативы не имелось. Ситуация, с точки зрения рейха, представала так: все или ничего.
И когда утром 3 февраля 1943 г. немцы услышали по радио сводку верховного командования об окончании сражения под Сталинградом и прочитали в газетах о "героической гибели 6-й армии", многие из них поняли: ничего.
Под Сталинградом вместе с уничтоженными 32 дивизиями, с ликвидацией южного фланга "Восточного фронта" рухнули все надежды на победу над Советским Союзом, на завоевание Ближнего Востока, на походы в Азию и Африку, на штурм всеми силами Британской империи и на многое другое. И конечно, со всем этим вместе взятым развеялись в прах мечты о мировом господстве. Словом, исчезло именно то, во имя чего существовал третий рейх. Теперь не оставалось надежд, что внешнеполитическая доктрина и программа фашизма, во имя реализации которой он подготовил и развязал войну, когда-либо воплотится в жизнь. Все обещания немецкому народу, все призывы оказались ложью, а реальностью стали колоссальные потери, жертвы, лишения, бесконечные колонны пленных, бредущих по заснеженной морозной сталинградской земле.
Сталинград сплел в единый тугой узел многие связи, причины и следствия, определявшие дальнейшие перспективы и судьбы фашизма. Этот узел был разрублен так, что отныне история германского фашизма как бы разделилась на две части. Ее "послесталинградский" период мог быть отныне в общем и целом путем только в одном направлении - к полной катастрофе.
Этот путь и открыл Сталинград, ставший вершиной и логическим завершением всей той беспримерной по героизму и неимоверно тяжелой борьбы, которую вел против всей общественно-политической и военной системы фашизма советский народ с 22 июня 1941 г.
Но нацизм не был бы самим собой, если бы после катастрофического удара не принялся бы с еще большей энергией спасать то, что мог спасти, и выправлять положение.
Сообщив народу о гибели 6-й армии, нацисты постарались прежде всего придать всему этому некую героическую окраску в духе излюбленных ими лубочных картин древнегерманского эпоса. Кощунственно называя преступно брошенных ими на бессмысленную смерть солдат "защитниками Европы от большевизма", нацистские политики и пропагандисты стали изображать сталинградскую катастрофу как некую "жертву Германии во имя спасения Европы", как "пример для всех немцев", как образец выполнения долга перед фюрером и т. п. Они хотели превратить Сталинград в огромную пропагандистскую акцию для "поднятия духа", "поддержания веры" и устрашения внутри страны. Наряду с этим, они очень боялись падения своего престижа перед союзниками, что могло подтолкнуть их к попыткам как-то выйти из коалиции. Поэтому они стали с особой настойчивостью повторять, что только рейх может защитить каждого из них от "большевистского нашествия" и от гибели.
После сталинградской победы весь капиталистический мир приступил к переоценке Советского Союза. Новые, внезапно открывшиеся для этого мира возможности социалистического государства говорили об изменении соотношения сил между социализмом и капитализмом, заставляли иначе взглянуть на перспективы хода и на возможные результаты войны.
Сталинград с потрясающей яркостью озарил меняющееся распределение мировых сил. Он стал тем событием, от которого начался отсчет победы социализма над фашизмом. Сталинград превратился не только в военную победу социализма, но и в очень важный пункт нового этапа борьбы двух социально-политических систем, которая завершилась после окончания войны непредвиденными для империализма результатами.
Победа Красной Армии под Сталинградом стала важнейшим событием в достижении коренного перелома в ходе второй мировой войны и означала важный этап на пути к сокрушению Советским Союзом гитлеровской Германии. Утрата армиями фашистского блока четвертой части всех сил, действовавших на советско-германском фронте, вызвала сильнейшее обострение противоречий в лагере агрессоров и серьезно повлияла на внутреннее положение стран сателлитов гитлеровской Германии. Вместе с тем Сталинградская битва и неразрывно связанное с ней успешное для Красной Армии сражение за Кавказ значительно укрепили позиции США и Англии на Ближнем Востоке и в бассейне Средиземного моря, облегчили им победу в Северной Африке. Япония и Турция окончательно отказались от вступления в войну против Советского Союза на стороне третьего рейха. Фашизм потерпел сокрушительное поражение.
Нацистские правители после сталинградской катастрофы объявили в Германии трехдневный траур. Миллионы людей в городах и селах охватывал страх перед свершившимся и надвигающимся.
Третий рейх отпевал свою 6-ю армию под зловеще приподнятые звуки вагнеровской "Гибели богов" и потрясающие бетховенские траурные марши. Горький парадокс истории, или, если угодно читателю, ее противоречие, заключался в том, что великие творения "другой" Германии должны были служить Германии "этой". Гениального немца, призывавшего человечество к радости своей бессмертной Девятой симфонией, чьими последними словами было: "Больше света", теперь кощунственно заставляли утверждать силы тьмы. И даже в какой-то мере понятное горе простых людей, оплакивавших солдат, не снимает этого противоречия, ибо даже последний солдат 6-й армии вынужден был исполнять волю тех, кто захватил власть в Германии и вел ее к катастрофе. Но вечное не может служить преходящему и преступному. Сталинград прокладывал путь в новую эру. И для Германии.
Перед лицом неразрешимых проблем
I
Разгром под Сталинградом и последующее широкое наступление Красной Армии, поражения в Северной Африке и на Средиземном море поставили гитлеровское руководство перед новыми проблемами. Катастрофические удары, полученные на Восточном фронте, потеря Германией инициативы в ведении войны, угроза возникновения новых фронтов - все это вызвало необходимость коренного пересмотра нацистской военной политики и стратегии.
Новые задачи, перед которыми стояло военное руководство рейха, охватывали круг самых больших проблем: как восстановить фронт на Востоке; как дальше вести коалиционную войну; каким образом защитить промышленные центры в оккупированных странах и в рейхе от ударов с воздуха; каким путем сохранить позиции в Северной Африке и Средиземноморье, закрепиться на Балканах - здесь положение казалось шатким. Требовалось найти ключ к разрешению нарастающих противоречий с союзниками, обеспечить морскую блокаду Англии, бороться с национально-освободительным движением во многих странах Европы и думать о ряде других аспектов быстро усложняющейся обстановки. Но прежде всего стояла задача: стабилизировать рухнувший южный участок Восточного фронта, как-то остановить непрерывно идущее здесь отступление.
Все эти вопросы предстояло решать в условиях поражений и общей потери стратегической инициативы.
Способен ли был генеральный штаб решить все возникшие перед ним многочисленные проблемы и прежде всего вернуть инициативу? Мог ли рассчитывать на перелом в ходе войны?
Мы подошли сейчас к такому периоду истории нацистского военного руководства, когда имеются основания говорить о начале глубокого общего кризиса всей военной системы третьего рейха, верховного командования и его стратегии. Кризис определялся тем, что после Сталинграда с особой силой и ясностью обнаружилось несоответствие потенциала третьего рейха не только общим, но и частным военно-политическим целям фашистского руководства. Советский Союз в результате высоких темпов технического прогресса военной промышленности, быстрого роста производительности труда выпускал значительно больше военной техники и вооружения, чем гитлеровская Германия. В 1943 г. советская военная промышленность позволила Красной Армии достичь на советско-германском фронте превосходства над гитлеровской армией в боевой технике и вооружении. С каждым годом советская военная промышленность наращивала темпы производства, демонстрируя тем самым неоспоримые преимущества социалистической экономики над государственно-монополистической экономикой фашистской Германии.
Каждая новая военная кампания требует изменения или уточнения стратегических решений. И вот, подойдя в повествовании к началу 1943 г., мы изучаем все доступные нам документы, сопоставляем их друг с другом и с реальным ходом событий и убеждаемся: военное руководство Германии теперь не смогло разработать единый и четкий стратегический план дальнейшего ведения войны, который хотя бы приблизительно намечал контуры ее окончания. Дело, конечно, не в какой-нибудь внезапной потере способностей Иодлем или Варлимонтом, Кейтелем или Цейтцлером - они оставались опытнейшими стратегами агрессии, - а в том, что война переставала им подчиняться.
Фашизм продолжал вести агрессивную, несправедливую войну. Его политические цели оставались прежними. Однако возможности стратегии для выполнения этих целей значительно уменьшились. Нацистский режим напрягал все силы, чтобы обеспечить необходимый для ведения войны экономический уровень. Но, несмотря на гигантский вывоз из оккупированных стран материалов, сырья, оборудования заводов, рабочей силы и т. д., борьба против Советского Союза еще более ухудшала экономическое положение Германии, что непосредственно влияло на состояние вооруженных сил, на моральный дух армии. В таких условиях гитлеровское военное руководство и приступило к выработке дальнейших планов ведения войны.
Складывание новых стратегических концепций происходило постепенно, в зависимости от развития событий, начиная с января до весны 1943 г. Первым свидетельством меняющегося характера нацистской стратегии следует считать выступление Гитлера в ставке "Вольфшаяце" 10 января 1943 г.
Вечером того самого дня, когда советские войска начали последнее наступление под Сталинградом, Гитлер произнес в своей ставке трехчасовую речь перед румынскими союзниками. Он изложил "новый взгляд" на принципы дальнейшего ведения войны, выработанный совместно с генеральным штабом. Вместе с Антонеску и вице-премьером Румынии здесь находились начальник румынского генерального штаба Штефля, Риббентроп, Кейтель, Иодль и Цейтцлер - вся высшая военная иерархия. Все ждали от фюрера чего-то нового, соответствующего моменту.
Гитлер начал с оценки "современного этапа борьбы": "Если Германия на Западе или Германия и ее союзники на Юге и Востоке будут разбиты, результат будет одинаковым: англосаксы в любом случае станут победителями лишь теоретически, ибо при поражении стран оси и их союзников Россия на всем континенте станет настолько сильной, что англосаксы потеряют здесь всякое влияние".
Далее следовали пространные рассуждения о функциях гитлеровского рейха как "защитника Европы от угрозы большевизма". Почему именно теперь, во время сталинградской катастрофы, нацистский главарь в полном согласии со своими военными советниками с особой силой принялся трубить в фанфары антикоммунизма, занимаясь пропагандой даже в самом узком кругу своих единомышленников?
Перед мрачной перспективой поражения гитлеровцы решили взяться за старое. Они не забыли тех времен, когда, играя на страхе перед "коммунистической угрозой", так легко вырывали одну за другой уступки западных держав, разделяли антифашистские силы Европы и дешевой ценой добивались своего. Не удастся ли все снова, если применить испытанное оружие? Не внесет ли оно раскол в антигитлеровскую коалицию? Не поможет ли оно запугать сателлитов, для которых Сталинград стал чрезмерным испытанием и подтолкнул к пересмотру вопроса о дальнейшем участии в злополучной войне? Да, именно все это имелось в виду. До Сталинграда они - завоеватели; после разгрома они все больше начинают думать, как удержать захваченное. Мобилизовать рейх на бескомпромиссное продолжение борьбы, вывести из шокового состояния и направить по тому же пути союзников, продлить свое господство и припугнуть западные державы, играя на их самой слабой струне, - таков подтекст несколько видоизмененной военно-политической концепции Гитлера и его генерального штаба.
Напугав таким образом тех, кто, по его мнению, мог испугаться, Гитлер ставит вопрос: какие же обязанности принимает на себя теперь Германия? "Если в связи с такой обстановкой, - говорил он, - Германия и ее союзники вынуждены продолжать борьбу, то речь идет о борьбе за существование, а не о войне за овладение территорией"{944}.