Страница:
12 февраля 1941 г. под председательством Геринга состоялось совещание по "восточному вопросу". Рейхсмаршал давал "установку": "Высшей целью всех мероприятий, проводимых на Востоке, должно быть укрепление военного потенциала рейха. Задача состоит в том, чтобы изъять из новых восточных районов самое большое количество сельскохозяйственных продуктов, сырья, рабочей силы"{312}.
20 апреля 1941 г. Гитлер назначил Розенберга ответственным за "центральную разработку вопросов восточноевропейского пространства". Еще раньше, 2 апреля, Розенберг в специальной секретной записке определял цели и методы будущей немецкой оккупации Советского Союза. Он составил план расчленения страны, причем "Великороссия" "после ее ослабления" должна будет превратиться в "районы эвакуации для нежелательных элементов населения в большом масштабе"{313}. Каждой "области" (их намечалось 7) будущей завоеванной и расчлененной страны предназначалась своя жестокая судьба. Ведомство Розенберга развило кипучую деятельность. За короткий срок оно издало множество директив, приказов, инструкций и т. п., положивших "основу организации восточного пространства". 29 апреля 1941 г. вышла в свет памятная записка "О структуре и задачах служебных инстанций для единой разработки вопросов восточноевропейского пространства". 7 мая - "Инструкция для рейхскомиссара на Украине". 8 мая - "Инструкция для рейхскомиссара в Остланде" и "Общая инструкция для всех рейхскомиссаров в восточных оккупированных областях". Свои планы ставленники монополий разрабатывали во всех деталях.
Для окончательного уточнения "экономических мероприятий" генерал Томас отдал распоряжения о "хозяйственной эксплуатации восточных областей". Специальный комитет по плану "Ольденбург" (план экономической эксплуатации оккупированных районов СССР) несколько раз изучал и дополнял их.
На заседании национал-социалистского руководства 2 мая 1941 г. все пришли к выводу: "советские области предоставят все необходимое" для снабжения вермахта, "даже если последствием этого будет голодная смерть многих миллионов людей"{314}. Геринг создал так называемую "Хозяйственную организацию Восток", учрежденную специально для проведения всеобъемлющего экономического грабежа Советского Союза. 23 мая 1941 г. ее штаб отдал "руководящие хозяйственно-политические указания", касающиеся сельского хозяйства. На многих страницах документа мы видим детальнейший подсчет продовольственных возможностей Советского Союза по всем без малейшего исключения видам и по областям страны. Оккупированный Советский Союз должен был сначала "как минимум" кормить вермахт, всю Германию и захваченные ею страны. Ежегодные потребности только вермахта в его составе на весну 1942 г. достигали 1,5 млн. т хлеба, 1,8 млн. т овса, 600 тыс. т мяса, 100 тыс. т жиров и т. д. Учитывая на первых порах также поступление небольшой части продовольствия из Франции, "штаб" планировал получение "с Востока" только для армии 6 млн. т продовольствия{315}. Таков "минимум".
А каков максимум?
Достаточно прочитать "Генеральный план "Ост", предусматривавший широкое ограбление Советского Союза, физическое истребление значительной части советского народа и колонизацию советской территории нацистами, чтобы представить себе их "конечные цели" на Востоке.
Все эти намерения и расчеты выражали сущность политики тех, кто привел к власти фашизм, вложил в его руки оружие. Такой политический курс определялся особыми требованиями германского финансового капитала, промышленных магнатов, земельной аристократии, их безудержным, усиленным фашистской идеологией и системой, стремлением к захвату новых богатств, источников сырья, промышленности и рабочей силы, прежде всего за счет "Востока". Генеральный штаб представлял собой ту организацию фашистского государства, которая проводила в жизнь военными средствами эту программу.
II
После второй мировой войны в историографии некоторых государств Запада стала настойчиво утверждаться мысль о так называемом "вынужденном", или "превентивном", нападении Гитлера на Советский Союз. Ряд авторов стал рассуждать примерно так: да, Германия напала на Советский Союз, это нехорошо (последнее, впрочем, говорят далеко не все). Но СССР, дескать, сам в значительной степени виновен в нападении третьего рейха: стал развертывать Красную Армию у западных границ и, может быть, готовился атаковать Германию первым. Иными словами, не СССР стал жертвой неспровоцированной агрессии, а, наоборот, Гитлер будто бы вынужден был "отразить угрозу" путем наступления.
Первоисточником этой беспрецедентной фальсификации истории следует считать "обращение" Гитлера "к немецкому народу и солдатам Восточного фронта" в день нападения фашистской Германии на СССР. Именно тогда фашистский диктатор впервые выдвинул тезис, будто Советский Союз еще весной 1940 г. начал "развертывание сил на нашем Восточном фронте, которое принимало все более угрожающие размеры"{316}.
В течение всей войны нацистская пропаганда, само собой разумеется, на все лады повторяла такую аргументацию причин войны.
Но и после 1945 г. оказалось, что адвокаты фашизма - в прямом и переносном смысле этого слова - не могут сказать принципиально ничего нового, кроме того, что говорил Гитлер 22 июня. На основе тезиса "превентивной" войны строили защиту нацистского генерального штаба на Нюрнбергском процессе германские адвокаты. Этот же тезис лег в основу многих и многих работ тех историков, которые делают недостойные попытки разложить на всех неокупимую вину фашистского рейха.
Выпущенный в 1948 г. государственным департаментом США сборник документов "Nazi-Soviet Relations 1939 - 1941"{317} стал убедительным примером тенденциозности в подборе и трактовке документов, когда составители видят перед собой априори одну главную цель: снять ответственность с гитлеровского режима и переложить ее на СССР, который якобы "угрожал" в 1940-1941 гг. Германии. Аналогичные мотивы мы обнаруживаем в западногерманском сборнике "История второй мировой войны в документах", изданном в 1953 г.{318}, и в ряде других работ.
Выпуск в 1949 г. в ФРГ переведенного на немецкий язык сборника госдепартамента положил начало ревизии в западногерманской историографии вопроса о причинах гитлеровской агрессии против СССР{319}. Столь "фундаментальная" основа породила вскоре на Западе целый ряд "исследований", широко пропагандирующих тезис, будто Советский Союз начиная с лета 1940 г. проводил в Европе "агрессивную политику" (работы Латернзера, Гёрлица, Росси, Фабри, Вейнберга и др.{320}). Их метод определяется принципом "все наоборот". Трубадуры неонацизма, они пытались уверить читателя, что Гитлер и его единомышленники готовили и развертывали вооруженные силы для вторжения в Советский Союз якобы "в ответ на советскую угрозу". Сугубо оборонительные меры СССР перед лицом угрозы регулярно трактовались как "наступательные" и даже "агрессивные", неизбежная в сложнейшей международной обстановке дипломатическая борьба и стремление избежать войны - как "холодный расчет" и т. п.
Некоторые авторы пишут, что решение напасть на СССР было принято Гитлером лишь глубокой осенью 1940 г., когда после визита Молотова в Берлин нацистскому правительству стала ясной "невозможность сотрудничать с Советским Союзом". Так пишет, в частности, Фабри - автор капитальной по объему, но извращающей многие факты, работы по истории событий 1939 - 1941 гг.
Существует еще одна сторона проблемы. Вызвано ли решение напасть на СССР желанием Гитлера (подобно Наполеону) "лишить Англию последней опоры на континенте", т. е. подчинен ли замысел войны на Востоке только борьбе с Англией как "главным врагом" и является чем-то второстепенным в гитлеровской стратегии, или война против Советского Союза имела самостоятельное значение, а "нанесение удара Англии через Россию" представляло собой одну из производных задач?
На все эти, бесспорно, взаимосвязанные вопросы можно получить ответ лишь в том случае, если мы рассмотрим факты, относящиеся к зарождению, к "генезису" непосредственного решения нацистского руководства о войне против СССР.
Мы уже неоднократно подчеркивали всем ходом предшествующего изложения ту объективную истину, что война против Советского Союза всегда представляла собой внешнеполитическую задачу номер один государственно-монополистической системы фашистской Германии, гитлеровской идеологии и политики. Принцип: "Все, что я делаю, направлено против России" (см. главу I) - проводился в жизнь со всей последовательностью, которую позволяли обстоятельства на каждом из этапов развязанной фашизмом борьбы. Тот факт, что далеко не все историки на Западе разделяют эту точку зрения, отнюдь не меняет самой истины.
Когда нападение на Советский Союз приняло форму окончательного военного решения, оно стало тем самым главным событием, ради которого, собственно, все так долго и тщательно готовилось и вообще во имя которого существовала военная программа рейха.
Здесь не существовало и тени импровизации. Все делалось в строгом соответствии со схемой, вычерченной в 20-30-е годы. Не "импровизация", как иногда считают на Западе, а, наоборот, схематизм. Стремление заключить мир с Англией, чтобы развязать себе руки для "движения на Восток", проявлялось уже в ходе войны в активной форме, как мы видели, и после победы над Польшей, и в дни Дюнкерка, и, в конечном счете, во время воздушного наступления на Англию, которое с политической точки зрения представляло собой попытку военным нажимом принудить Лондон к заключению мира опять-таки не в последнюю очередь во имя агрессии против Советского Союза.
Довоенная политика гитлеровского руководства и ее продолжение в ходе начальной стадии второй мировой войны определили, лишь с небольшими перерывами, решающее направление стратегических усилий третьего рейха против Советского Союза. Это направление, с точки зрения "большой стратегии" и конечных целей войны, оставалось главным и когда вермахт нападал на Польшу, на страны Западной, Северной и Юго-Восточной Европы.
В таком смысле захват Польши означал создание плацдарма против Советского Союза на центральном направлении ("Польша - плацдарм для будущего", - заявил осенью 1939 г. Гитлер), оккупация Норвегии - на северном, Балкан - на южном. Война против стран Западной Европы позволяла Германии создать глубину стратегического тыла для будущей борьбы на Востоке и захватить огромные ресурсы для увеличения военно-экономического потенциала.
В принципе, повторяем, вопрос о военном нападении на СССР не только был предрешен задолго до второй мировой войны, но вообще составлял главный смысл всей военной программы фашизма, центральный пункт его политической и военной доктрины. Уже в конце 30-х годов он принял вполне конкретные очертания. Западногерманский историк Г. Буххейт сообщает: мысль о завоевании России Гитлер ясно сформулировал в узком кругу после аншлюса Австрии, т. е. в 1938 г. Друг детства Гитлера, инженер Иозеф Грейнер, в "Воспоминаниях" пишет о беседе с обер-группенфюрером СС Гейдрихом. Последний сказал ему: "Война с Советским Союзом является решенным делом"{321}.
После разгрома Польши в ноябре 1939 г. Гитлер, подготавливая нападение на страны Западной Европы, во время совещания с генералами довольно прозрачно намекнул на приближение войны против СССР: "Мы можем выступить против России как только освободимся на Западе", и далее совсем точно: не позже, чем через год-два произойдет нападение на Советский Союз{322}.
И вот, когда Франция сокрушена и Англия, по представлениям Гитлера, агонизирует, пробил час решающего выступления на Восток. Окончательное решение принималось в обстановке, когда нацисты думали, что они всесильны и непобедимы.
Третий рейх сгибался под бременем своего величия. Гитлер и его клика видели свою империю в зените могущества и побед. Самые далеко идущие расчеты и планы насчет завоевания Европы осуществились столь быстро, что теперь возможности и перспективы казались безбрежными. Программа агрессии выполнялась с поражающей точностью. Маловеры стыдливо замолкли. Фюрер оказывался всегда прав. Нужно понять ту психологическую атмосферу, которая воцарилась в третьем рейхе после победы над Францией, чтобы лучше уяснить, на каком фоне сложилось решение о войне против Советского Союза.
Фашистская верхушка пожинала плоды успеха. Гитлер щедро одаривал своих военачальников. На них буквально сыпались награды и денежные подарки, что, кстати, почти ничего не стоило Рейхсбанку, ибо шло за счет грабежа оккупированных стран.
Милитаризм торжествовал. Успех на Западе объявлялся "величайшей победой всех времен". В ее честь было приказано, чтобы во всех городах и деревнях 10 дней висели флаги и 7 дней звонили колокола. Сразу 12 новых фельдмаршалов, огромное количество награжденных, непрерывные бравурные парады - все это создавало атмосферу какой-то победной эпилепсии.
Чувствуя себя без пяти минут владыками мира, нацистские главари вели себя подобно цезарям периода упадка Римской империи. Постоянные интриги среди ближайшего окружения, "борьба всех против всех", как определяет эту среду В. Гёрлиц, сочетались с продажностью чиновников, выдвижением разных выскочек и авантюристов типа Гофмана, получившего титул профессора за распространение портретов Гитлера{323}. Все старались выслужиться перед Гитлером, от ближайших помощников, перед которыми он подолгу разглагольствовал вечерами, до высших генералов и политических лидеров. Одна нацистская газета безапелляционно резюмировала: "Адольф Гитлер - это святой дух". Бывший адъютант Гитлера Видеман вспоминает: "Когда Гитлер однажды закричал: "Кейтель, карандаш!" генерал-фельдмаршал вскочил и стал прислуживать ему как адъютант"{324}.
В такой атмосфере всеобщего победного торжества, самодовольства, спеси у гитлеровской клики рождались чудовищно гипертрофированные представления о своих возможностях{325}. Германский генеральный штаб показал удивительную способность, убеждая других, убедить прежде всего самого себя. И если, конечно, отнюдь не психологические мотивы лежали в основе вновь принимаемых военных решений, то все-таки ни в какой мере нельзя исключать и этого комплекса причин, характерного для лидеров третьего рейха в тот решающий период, когда они стали поворачивать вермахт на Восток{326}.
Испытывали ли руководители третьего рейха или близко стоявшие к ним люди какие-либо сомнения и колебания в исходе предстоящей войны с Советским Союзом? Задумывались ли они о последствиях, к которым может привести такая война? Ответ будет однозначным: нет. Абсолютное большинство стоивших на вершине власти верило только в благоприятный исход новой войны или не ставило перед собой подобного вопроса, по привычке отдавая право думать и решать в государственном масштабе только фюреру и радостно оставляя за собой роль твердо и ревностно идущих за ним{327}.
Конечно, кое-кто из нацистов, правда, не обладавших почти никаким влиянием, порой побаивался, что за пиром может наступить похмелье, думая: не стоит ли быть поосторожнее{328}.
Тот же И. Грейнер писал Гитлеру 8 мая 1938 г.: "...В случае, если Германия рискнет пойти на войну с Советским Союзом, можно с уверенностью предполагать, что... России гарантирована помощь Англии и Америки. Это будет означать новую мировую войну. Пусть вы достигнете наивысшего хозяйственного и военного развития по меньшей мере на пять лет, но... при такой войне на истощение тотальная победа Германии вряд ли будет возможна... Но следствием будет проигранная война, полное уничтожение и гибель германской нации... Не исключено, что раньше противоположная сторона, а именно весь мир, как в прошлый раз, поднимется на борьбу против Германии"{329}.
Безусловно, нет ни малейших оснований говорить в данной связи о настроениях миролюбия в третьем рейхе или о каком-либо подобии сдержанности политических и военных лидеров в отношении Советского Союза. Просто отдельные более трезвые головы из офицеров и чиновников фашистского государства временами испытывали тревогу за будущее своей системы. Но они шли в общем строю, и их робкие голоса тонули в оглушительном грохоте вновь пускаемых на полную мощность колоссальных налаженных механизмов агрессивной войны. Германское верховное командование, генеральный штаб в единстве и с непоколебимой верой готовили новый акт агрессии.
Тем более абсолютно бездоказательны попытки некоторых историков утверждать, будто война против СССР возникла как плод "импровизаций" Гитлера, вне и даже чуть ли не вопреки намерениям военной верхушки{330}. Имеющееся после Нюрнбергского процесса огромное количество документов неопровержимо доказывает, что планы антисоветской войны в течение многих лет составляли органическую и главную часть всей системы мышления германских генералов и что ОКВ, ОКХ и другие высшие штабы в равной степени с Гитлером являлись творцами всех планов агрессии против СССР, осуществлявшейся, в конечном счете, во имя интересов монополистического капитала, фашизма и милитаризма{331}.
Когда же и при каких обстоятельствах гитлеровская верхушка приняла непосредственное решение о нападении на СССР?
В общем и целом срок этого решения был продиктован исходя из всё той же генеральной схемы военно-политической стратегии Гитлера, выраженной им в формуле: "Все, что я делаю, направлено против России". В тот момент, когда Гитлер сочтет, что Франция потерпела поражение и Англия сломлена настолько, что теперь ей остается лишь просить мира, который фюрер ей, конечно, даст на своих условиях, низведя ее до положения младшего партнера, - в тот самый момент, согласно внутренней логике этой схемы, и должно было появиться решение о повороте фронта на Восток. Следовательно, многое зависело от определения "момента".
Когда же фюрер пришел к выводу, что он уже наступил?
Идея после разгрома Франции повернуть фронт против Советского Союза и развязать с ним войну появилась у Гитлера в общих чертах во время военных действий на Западе, в 20-х числах мая - начале июня 1940 г., в той сложной и противоречивой обстановке, которой характеризовался кульминационный пункт борьбы в Западной Европе.
Объективно в конце мая 1940 г. военно-политическая обстановка, влиявшая на германские военные решения, выглядела следующим образом. Безусловно, Германия приближалась к гегемонии в Западной Европе. Франция стояла накануне полного поражения. Англия оставалась в одиночестве. Но Британская империя развертывала силы, отнюдь не находясь перед крахом. Активизация ее флота в Ла-Манше, Атлантике и Средиземноморье, сохранившаяся воздушная мощь, решимость британцев сражаться до конца делали бесперспективными надежды гитлеровцев на скорую победу над Англией.
Италия, вступившая в войну против Франции перед ее падением лишь для дележа французской добычи, нейтралитет Франко создавали обстановку, при которой третий рейх не мог особенно положиться на своих давних партнеров и на их помощь в том, чтобы "добить" Англию. Но поворачиваясь в другую сторону, гитлеровцы вперили свой взгляд на Юго-Восток.
В странах Юго-Восточной Европы победы Гитлера вызывали быстрое усиление профашистских элементов. Показательным в этом отношении стало резкое изменение курса правящих кругов Румынии. Правительство Кароля II, опиравшееся ранее на англо-французские гарантии, теперь начало менять политические ориентиры, оставляя неизменным лишь свой столь же ярый, сколь и провокационный антисоветский курс. Когда 29 мая Кароль получил телеграмму о капитуляции Бельгии, он вместе со своими ближайшими советниками пришел к выводу: "Германия - победитель Европы и хозяин континента... Следовательно, нужно сделать шаг навстречу Берлину, нужно попросить его дружбы и поддержки против Советского Союза"{332}.
Чтобы добиться благосклонности Гитлера и союза с ним, румынская реакционная правящая клика стала действовать в двух главных направлениях: проводить антисоветские провокации, крича о "советской угрозе", и усиленно спекулировать на заинтересованности гитлеровцев в румынской нефти. Правительство Кароля решило использовать свои выгодные позиции как приманку для быстрого установления контакта с нацистами, упрочения антинародной диктатуры в стране и создания в Юго-Восточной Европе сильного антисоветского фронта.
Советский Союз оставался вне войны. Международная обстановка требовала неуклонного повышения оборонной мощи страны и укрепления границ, что, однако, ни в какой мере не означало со стороны СССР ни угрозы какому бы то ни было государству, включая Германию или страны Юго-Восточной Европы, ни изменения традиционной миролюбивой внешней политики.
Так объективно выглядели некоторые стороны военно-политической обстановки в Европе в конце мая 1940 г.
Однако в сознании политических лидеров рейха и военного командования та же самая обстановка преломлялась в ином виде. Реальность все чаще уступала место иллюзиям. Нацистская верхушка допустила в мае как минимум два просчета. Первое, что представлялось ей в искаженном виде, относилось к оценке возможностей и намерений Великобритании. Гитлер ошибочно считал, что Англия разбита и скоро не сможет продолжать борьбу. Адмирал Ассман, историограф германского флота, свидетельствует о заявлении Гитлера 24 мая: через шесть недель он заключит с Англией мир и тогда предложит ей "любую помощь, которая понадобится для борьбы против большевизма". Но почему же, думал Гитлер, Англия не сдается? Вероятно, приходил он к выводу, она надеется на какое-то изменение политической и военной обстановки, на Советский Союз и США.
Второй и, конечно, основной просчет, ускоривший в мае - июне 1940 г. новое стратегическое решение, заключался во всесторонней недооценке мощи Советского Союза.
Этот просчет, как мы далее увидим, предопределил будущее крушение нацизма.
Итак, нацистские руководители представляли себе в те дни некоторые важнейшие стороны военно-политической обстановки в неверном свете. Сдвиг оценок, догматический, поверхностный и чрезвычайно предвзятый подход к анализу событий и фактов обстановки существенно повлияли на выработку новых стратегических решений.
Глубокий кризис, сначала политический, а потом военный, который переживала Европа на рубеже 30-х и 40-х годов, все большее усиление фашизма и его успешные агрессивные акты создавали непрерывно растущую угрозу Советскому Союзу и требовали от него действенных мер по укреплению своей безопасности. Создание Советским Союзом выдвинутого к Западу фронта обороны стало объективной необходимостью и сыграло положительную, с точки зрения задач антигитлеровской коалиции, роль во второй мировой войне. Реакция всех мастей старалась использовать создание "Восточного фронта" в самых различных провокационных целях. И здесь, как обычно, на первый план выдвигался жупел "советской угрозы", всегда используемый правыми силами для разжигания антикоммунизма.
Начиная с мая 1940 г. антикоммунистическими спекуляциями широко пользовался румынский фашизм, как и несколько раньше финская реакция. В Румынии непрерывно углублялись острейшие социальные противоречия. Нарастала революционная борьба трудящихся масс. Традиция дружбы с Советским Союзом, выработанная трудящимися еще в период Октябрьской революции, была в последующие годы продолжена революционным движением, которое возглавила румынская коммунистическая партия.
Коммунисты активно боролись против подчинения страны фашистскими правителями гитлеровскому диктату и против втягивания ее в антисоветскую войну, которая была совершенно чужда румынскому народу{333}. Правящая клика в ответ на революционизирование народных масс поворачивала к самой крайней реакции.
В последних числах мая 1940 г. румынское правительство резко усилило свою прогитлеровскую ориентацию. Сразу же румынские фашисты начали крупную антисоветскую провокацию. Они стали с конца мая 1940 г. планомерно создавать у Берлина иллюзию готовящегося "вторжения СССР на Балканы" через Румынию.
Так была создана основа для нового этапа антисоветской политики румынской реакции, против которой активно боролась Коммунистическая партия Румынии.
Румынский министр иностранных дел Гафенку еще 22 мая пригласил германского посла в Бухаресте Фабрициуса и попросил через него у Берлина "помощи против советских акций". В последующие дни правительство Кароля стало взывать к германскому фюреру, заявляя, что "создалась угроза стране вследствие подготовки сильного вторжения". Оно стало требовать срочной помощи в "строительстве восточных укреплений". Реакция в высших германских кругах была яро антисоветской. Гитлер сразу понял: в Юго-Восточной Европе появляется так недостающий союзник. Румыния, готовая воевать против СССР, - это важнейший плацдарм, драгоценная нефть, продовольствие, армия. И поскольку война все равно предрешена, нужно ли терять время и упускать случай? Следовало продемонстрировать Румынии готовность к "союзу" и в самом ближайшем будущем занять ключевые позиции страны, особенно нефтяные источники.
Гитлеровцы учли, какие перспективы, причем дешевой ценой, открываются перед ними в Юго-Восточной Европе. Им не составляло никакого труда разобраться в том, что, используя антисоветские провокации фашистских кругов Румынии, они смогут легко и безболезненно получить прочную опору на Балканах и полностью захватить румынскую нефть. Антисоветская истерия в 20-х числах мая в Берлине еще больше усилилась в связи с опубликованием 22 мая сообщения ТАСС о торговых отношениях между СССР и Англией. Составленное строго в духе политики нейтралитета, оно все же было истолковано гитлеровцами как готовность Советского Союза "в принципе прийти к торговому соглашению с Англией".
20 апреля 1941 г. Гитлер назначил Розенберга ответственным за "центральную разработку вопросов восточноевропейского пространства". Еще раньше, 2 апреля, Розенберг в специальной секретной записке определял цели и методы будущей немецкой оккупации Советского Союза. Он составил план расчленения страны, причем "Великороссия" "после ее ослабления" должна будет превратиться в "районы эвакуации для нежелательных элементов населения в большом масштабе"{313}. Каждой "области" (их намечалось 7) будущей завоеванной и расчлененной страны предназначалась своя жестокая судьба. Ведомство Розенберга развило кипучую деятельность. За короткий срок оно издало множество директив, приказов, инструкций и т. п., положивших "основу организации восточного пространства". 29 апреля 1941 г. вышла в свет памятная записка "О структуре и задачах служебных инстанций для единой разработки вопросов восточноевропейского пространства". 7 мая - "Инструкция для рейхскомиссара на Украине". 8 мая - "Инструкция для рейхскомиссара в Остланде" и "Общая инструкция для всех рейхскомиссаров в восточных оккупированных областях". Свои планы ставленники монополий разрабатывали во всех деталях.
Для окончательного уточнения "экономических мероприятий" генерал Томас отдал распоряжения о "хозяйственной эксплуатации восточных областей". Специальный комитет по плану "Ольденбург" (план экономической эксплуатации оккупированных районов СССР) несколько раз изучал и дополнял их.
На заседании национал-социалистского руководства 2 мая 1941 г. все пришли к выводу: "советские области предоставят все необходимое" для снабжения вермахта, "даже если последствием этого будет голодная смерть многих миллионов людей"{314}. Геринг создал так называемую "Хозяйственную организацию Восток", учрежденную специально для проведения всеобъемлющего экономического грабежа Советского Союза. 23 мая 1941 г. ее штаб отдал "руководящие хозяйственно-политические указания", касающиеся сельского хозяйства. На многих страницах документа мы видим детальнейший подсчет продовольственных возможностей Советского Союза по всем без малейшего исключения видам и по областям страны. Оккупированный Советский Союз должен был сначала "как минимум" кормить вермахт, всю Германию и захваченные ею страны. Ежегодные потребности только вермахта в его составе на весну 1942 г. достигали 1,5 млн. т хлеба, 1,8 млн. т овса, 600 тыс. т мяса, 100 тыс. т жиров и т. д. Учитывая на первых порах также поступление небольшой части продовольствия из Франции, "штаб" планировал получение "с Востока" только для армии 6 млн. т продовольствия{315}. Таков "минимум".
А каков максимум?
Достаточно прочитать "Генеральный план "Ост", предусматривавший широкое ограбление Советского Союза, физическое истребление значительной части советского народа и колонизацию советской территории нацистами, чтобы представить себе их "конечные цели" на Востоке.
Все эти намерения и расчеты выражали сущность политики тех, кто привел к власти фашизм, вложил в его руки оружие. Такой политический курс определялся особыми требованиями германского финансового капитала, промышленных магнатов, земельной аристократии, их безудержным, усиленным фашистской идеологией и системой, стремлением к захвату новых богатств, источников сырья, промышленности и рабочей силы, прежде всего за счет "Востока". Генеральный штаб представлял собой ту организацию фашистского государства, которая проводила в жизнь военными средствами эту программу.
II
После второй мировой войны в историографии некоторых государств Запада стала настойчиво утверждаться мысль о так называемом "вынужденном", или "превентивном", нападении Гитлера на Советский Союз. Ряд авторов стал рассуждать примерно так: да, Германия напала на Советский Союз, это нехорошо (последнее, впрочем, говорят далеко не все). Но СССР, дескать, сам в значительной степени виновен в нападении третьего рейха: стал развертывать Красную Армию у западных границ и, может быть, готовился атаковать Германию первым. Иными словами, не СССР стал жертвой неспровоцированной агрессии, а, наоборот, Гитлер будто бы вынужден был "отразить угрозу" путем наступления.
Первоисточником этой беспрецедентной фальсификации истории следует считать "обращение" Гитлера "к немецкому народу и солдатам Восточного фронта" в день нападения фашистской Германии на СССР. Именно тогда фашистский диктатор впервые выдвинул тезис, будто Советский Союз еще весной 1940 г. начал "развертывание сил на нашем Восточном фронте, которое принимало все более угрожающие размеры"{316}.
В течение всей войны нацистская пропаганда, само собой разумеется, на все лады повторяла такую аргументацию причин войны.
Но и после 1945 г. оказалось, что адвокаты фашизма - в прямом и переносном смысле этого слова - не могут сказать принципиально ничего нового, кроме того, что говорил Гитлер 22 июня. На основе тезиса "превентивной" войны строили защиту нацистского генерального штаба на Нюрнбергском процессе германские адвокаты. Этот же тезис лег в основу многих и многих работ тех историков, которые делают недостойные попытки разложить на всех неокупимую вину фашистского рейха.
Выпущенный в 1948 г. государственным департаментом США сборник документов "Nazi-Soviet Relations 1939 - 1941"{317} стал убедительным примером тенденциозности в подборе и трактовке документов, когда составители видят перед собой априори одну главную цель: снять ответственность с гитлеровского режима и переложить ее на СССР, который якобы "угрожал" в 1940-1941 гг. Германии. Аналогичные мотивы мы обнаруживаем в западногерманском сборнике "История второй мировой войны в документах", изданном в 1953 г.{318}, и в ряде других работ.
Выпуск в 1949 г. в ФРГ переведенного на немецкий язык сборника госдепартамента положил начало ревизии в западногерманской историографии вопроса о причинах гитлеровской агрессии против СССР{319}. Столь "фундаментальная" основа породила вскоре на Западе целый ряд "исследований", широко пропагандирующих тезис, будто Советский Союз начиная с лета 1940 г. проводил в Европе "агрессивную политику" (работы Латернзера, Гёрлица, Росси, Фабри, Вейнберга и др.{320}). Их метод определяется принципом "все наоборот". Трубадуры неонацизма, они пытались уверить читателя, что Гитлер и его единомышленники готовили и развертывали вооруженные силы для вторжения в Советский Союз якобы "в ответ на советскую угрозу". Сугубо оборонительные меры СССР перед лицом угрозы регулярно трактовались как "наступательные" и даже "агрессивные", неизбежная в сложнейшей международной обстановке дипломатическая борьба и стремление избежать войны - как "холодный расчет" и т. п.
Некоторые авторы пишут, что решение напасть на СССР было принято Гитлером лишь глубокой осенью 1940 г., когда после визита Молотова в Берлин нацистскому правительству стала ясной "невозможность сотрудничать с Советским Союзом". Так пишет, в частности, Фабри - автор капитальной по объему, но извращающей многие факты, работы по истории событий 1939 - 1941 гг.
Существует еще одна сторона проблемы. Вызвано ли решение напасть на СССР желанием Гитлера (подобно Наполеону) "лишить Англию последней опоры на континенте", т. е. подчинен ли замысел войны на Востоке только борьбе с Англией как "главным врагом" и является чем-то второстепенным в гитлеровской стратегии, или война против Советского Союза имела самостоятельное значение, а "нанесение удара Англии через Россию" представляло собой одну из производных задач?
На все эти, бесспорно, взаимосвязанные вопросы можно получить ответ лишь в том случае, если мы рассмотрим факты, относящиеся к зарождению, к "генезису" непосредственного решения нацистского руководства о войне против СССР.
Мы уже неоднократно подчеркивали всем ходом предшествующего изложения ту объективную истину, что война против Советского Союза всегда представляла собой внешнеполитическую задачу номер один государственно-монополистической системы фашистской Германии, гитлеровской идеологии и политики. Принцип: "Все, что я делаю, направлено против России" (см. главу I) - проводился в жизнь со всей последовательностью, которую позволяли обстоятельства на каждом из этапов развязанной фашизмом борьбы. Тот факт, что далеко не все историки на Западе разделяют эту точку зрения, отнюдь не меняет самой истины.
Когда нападение на Советский Союз приняло форму окончательного военного решения, оно стало тем самым главным событием, ради которого, собственно, все так долго и тщательно готовилось и вообще во имя которого существовала военная программа рейха.
Здесь не существовало и тени импровизации. Все делалось в строгом соответствии со схемой, вычерченной в 20-30-е годы. Не "импровизация", как иногда считают на Западе, а, наоборот, схематизм. Стремление заключить мир с Англией, чтобы развязать себе руки для "движения на Восток", проявлялось уже в ходе войны в активной форме, как мы видели, и после победы над Польшей, и в дни Дюнкерка, и, в конечном счете, во время воздушного наступления на Англию, которое с политической точки зрения представляло собой попытку военным нажимом принудить Лондон к заключению мира опять-таки не в последнюю очередь во имя агрессии против Советского Союза.
Довоенная политика гитлеровского руководства и ее продолжение в ходе начальной стадии второй мировой войны определили, лишь с небольшими перерывами, решающее направление стратегических усилий третьего рейха против Советского Союза. Это направление, с точки зрения "большой стратегии" и конечных целей войны, оставалось главным и когда вермахт нападал на Польшу, на страны Западной, Северной и Юго-Восточной Европы.
В таком смысле захват Польши означал создание плацдарма против Советского Союза на центральном направлении ("Польша - плацдарм для будущего", - заявил осенью 1939 г. Гитлер), оккупация Норвегии - на северном, Балкан - на южном. Война против стран Западной Европы позволяла Германии создать глубину стратегического тыла для будущей борьбы на Востоке и захватить огромные ресурсы для увеличения военно-экономического потенциала.
В принципе, повторяем, вопрос о военном нападении на СССР не только был предрешен задолго до второй мировой войны, но вообще составлял главный смысл всей военной программы фашизма, центральный пункт его политической и военной доктрины. Уже в конце 30-х годов он принял вполне конкретные очертания. Западногерманский историк Г. Буххейт сообщает: мысль о завоевании России Гитлер ясно сформулировал в узком кругу после аншлюса Австрии, т. е. в 1938 г. Друг детства Гитлера, инженер Иозеф Грейнер, в "Воспоминаниях" пишет о беседе с обер-группенфюрером СС Гейдрихом. Последний сказал ему: "Война с Советским Союзом является решенным делом"{321}.
После разгрома Польши в ноябре 1939 г. Гитлер, подготавливая нападение на страны Западной Европы, во время совещания с генералами довольно прозрачно намекнул на приближение войны против СССР: "Мы можем выступить против России как только освободимся на Западе", и далее совсем точно: не позже, чем через год-два произойдет нападение на Советский Союз{322}.
И вот, когда Франция сокрушена и Англия, по представлениям Гитлера, агонизирует, пробил час решающего выступления на Восток. Окончательное решение принималось в обстановке, когда нацисты думали, что они всесильны и непобедимы.
Третий рейх сгибался под бременем своего величия. Гитлер и его клика видели свою империю в зените могущества и побед. Самые далеко идущие расчеты и планы насчет завоевания Европы осуществились столь быстро, что теперь возможности и перспективы казались безбрежными. Программа агрессии выполнялась с поражающей точностью. Маловеры стыдливо замолкли. Фюрер оказывался всегда прав. Нужно понять ту психологическую атмосферу, которая воцарилась в третьем рейхе после победы над Францией, чтобы лучше уяснить, на каком фоне сложилось решение о войне против Советского Союза.
Фашистская верхушка пожинала плоды успеха. Гитлер щедро одаривал своих военачальников. На них буквально сыпались награды и денежные подарки, что, кстати, почти ничего не стоило Рейхсбанку, ибо шло за счет грабежа оккупированных стран.
Милитаризм торжествовал. Успех на Западе объявлялся "величайшей победой всех времен". В ее честь было приказано, чтобы во всех городах и деревнях 10 дней висели флаги и 7 дней звонили колокола. Сразу 12 новых фельдмаршалов, огромное количество награжденных, непрерывные бравурные парады - все это создавало атмосферу какой-то победной эпилепсии.
Чувствуя себя без пяти минут владыками мира, нацистские главари вели себя подобно цезарям периода упадка Римской империи. Постоянные интриги среди ближайшего окружения, "борьба всех против всех", как определяет эту среду В. Гёрлиц, сочетались с продажностью чиновников, выдвижением разных выскочек и авантюристов типа Гофмана, получившего титул профессора за распространение портретов Гитлера{323}. Все старались выслужиться перед Гитлером, от ближайших помощников, перед которыми он подолгу разглагольствовал вечерами, до высших генералов и политических лидеров. Одна нацистская газета безапелляционно резюмировала: "Адольф Гитлер - это святой дух". Бывший адъютант Гитлера Видеман вспоминает: "Когда Гитлер однажды закричал: "Кейтель, карандаш!" генерал-фельдмаршал вскочил и стал прислуживать ему как адъютант"{324}.
В такой атмосфере всеобщего победного торжества, самодовольства, спеси у гитлеровской клики рождались чудовищно гипертрофированные представления о своих возможностях{325}. Германский генеральный штаб показал удивительную способность, убеждая других, убедить прежде всего самого себя. И если, конечно, отнюдь не психологические мотивы лежали в основе вновь принимаемых военных решений, то все-таки ни в какой мере нельзя исключать и этого комплекса причин, характерного для лидеров третьего рейха в тот решающий период, когда они стали поворачивать вермахт на Восток{326}.
Испытывали ли руководители третьего рейха или близко стоявшие к ним люди какие-либо сомнения и колебания в исходе предстоящей войны с Советским Союзом? Задумывались ли они о последствиях, к которым может привести такая война? Ответ будет однозначным: нет. Абсолютное большинство стоивших на вершине власти верило только в благоприятный исход новой войны или не ставило перед собой подобного вопроса, по привычке отдавая право думать и решать в государственном масштабе только фюреру и радостно оставляя за собой роль твердо и ревностно идущих за ним{327}.
Конечно, кое-кто из нацистов, правда, не обладавших почти никаким влиянием, порой побаивался, что за пиром может наступить похмелье, думая: не стоит ли быть поосторожнее{328}.
Тот же И. Грейнер писал Гитлеру 8 мая 1938 г.: "...В случае, если Германия рискнет пойти на войну с Советским Союзом, можно с уверенностью предполагать, что... России гарантирована помощь Англии и Америки. Это будет означать новую мировую войну. Пусть вы достигнете наивысшего хозяйственного и военного развития по меньшей мере на пять лет, но... при такой войне на истощение тотальная победа Германии вряд ли будет возможна... Но следствием будет проигранная война, полное уничтожение и гибель германской нации... Не исключено, что раньше противоположная сторона, а именно весь мир, как в прошлый раз, поднимется на борьбу против Германии"{329}.
Безусловно, нет ни малейших оснований говорить в данной связи о настроениях миролюбия в третьем рейхе или о каком-либо подобии сдержанности политических и военных лидеров в отношении Советского Союза. Просто отдельные более трезвые головы из офицеров и чиновников фашистского государства временами испытывали тревогу за будущее своей системы. Но они шли в общем строю, и их робкие голоса тонули в оглушительном грохоте вновь пускаемых на полную мощность колоссальных налаженных механизмов агрессивной войны. Германское верховное командование, генеральный штаб в единстве и с непоколебимой верой готовили новый акт агрессии.
Тем более абсолютно бездоказательны попытки некоторых историков утверждать, будто война против СССР возникла как плод "импровизаций" Гитлера, вне и даже чуть ли не вопреки намерениям военной верхушки{330}. Имеющееся после Нюрнбергского процесса огромное количество документов неопровержимо доказывает, что планы антисоветской войны в течение многих лет составляли органическую и главную часть всей системы мышления германских генералов и что ОКВ, ОКХ и другие высшие штабы в равной степени с Гитлером являлись творцами всех планов агрессии против СССР, осуществлявшейся, в конечном счете, во имя интересов монополистического капитала, фашизма и милитаризма{331}.
Когда же и при каких обстоятельствах гитлеровская верхушка приняла непосредственное решение о нападении на СССР?
В общем и целом срок этого решения был продиктован исходя из всё той же генеральной схемы военно-политической стратегии Гитлера, выраженной им в формуле: "Все, что я делаю, направлено против России". В тот момент, когда Гитлер сочтет, что Франция потерпела поражение и Англия сломлена настолько, что теперь ей остается лишь просить мира, который фюрер ей, конечно, даст на своих условиях, низведя ее до положения младшего партнера, - в тот самый момент, согласно внутренней логике этой схемы, и должно было появиться решение о повороте фронта на Восток. Следовательно, многое зависело от определения "момента".
Когда же фюрер пришел к выводу, что он уже наступил?
Идея после разгрома Франции повернуть фронт против Советского Союза и развязать с ним войну появилась у Гитлера в общих чертах во время военных действий на Западе, в 20-х числах мая - начале июня 1940 г., в той сложной и противоречивой обстановке, которой характеризовался кульминационный пункт борьбы в Западной Европе.
Объективно в конце мая 1940 г. военно-политическая обстановка, влиявшая на германские военные решения, выглядела следующим образом. Безусловно, Германия приближалась к гегемонии в Западной Европе. Франция стояла накануне полного поражения. Англия оставалась в одиночестве. Но Британская империя развертывала силы, отнюдь не находясь перед крахом. Активизация ее флота в Ла-Манше, Атлантике и Средиземноморье, сохранившаяся воздушная мощь, решимость британцев сражаться до конца делали бесперспективными надежды гитлеровцев на скорую победу над Англией.
Италия, вступившая в войну против Франции перед ее падением лишь для дележа французской добычи, нейтралитет Франко создавали обстановку, при которой третий рейх не мог особенно положиться на своих давних партнеров и на их помощь в том, чтобы "добить" Англию. Но поворачиваясь в другую сторону, гитлеровцы вперили свой взгляд на Юго-Восток.
В странах Юго-Восточной Европы победы Гитлера вызывали быстрое усиление профашистских элементов. Показательным в этом отношении стало резкое изменение курса правящих кругов Румынии. Правительство Кароля II, опиравшееся ранее на англо-французские гарантии, теперь начало менять политические ориентиры, оставляя неизменным лишь свой столь же ярый, сколь и провокационный антисоветский курс. Когда 29 мая Кароль получил телеграмму о капитуляции Бельгии, он вместе со своими ближайшими советниками пришел к выводу: "Германия - победитель Европы и хозяин континента... Следовательно, нужно сделать шаг навстречу Берлину, нужно попросить его дружбы и поддержки против Советского Союза"{332}.
Чтобы добиться благосклонности Гитлера и союза с ним, румынская реакционная правящая клика стала действовать в двух главных направлениях: проводить антисоветские провокации, крича о "советской угрозе", и усиленно спекулировать на заинтересованности гитлеровцев в румынской нефти. Правительство Кароля решило использовать свои выгодные позиции как приманку для быстрого установления контакта с нацистами, упрочения антинародной диктатуры в стране и создания в Юго-Восточной Европе сильного антисоветского фронта.
Советский Союз оставался вне войны. Международная обстановка требовала неуклонного повышения оборонной мощи страны и укрепления границ, что, однако, ни в какой мере не означало со стороны СССР ни угрозы какому бы то ни было государству, включая Германию или страны Юго-Восточной Европы, ни изменения традиционной миролюбивой внешней политики.
Так объективно выглядели некоторые стороны военно-политической обстановки в Европе в конце мая 1940 г.
Однако в сознании политических лидеров рейха и военного командования та же самая обстановка преломлялась в ином виде. Реальность все чаще уступала место иллюзиям. Нацистская верхушка допустила в мае как минимум два просчета. Первое, что представлялось ей в искаженном виде, относилось к оценке возможностей и намерений Великобритании. Гитлер ошибочно считал, что Англия разбита и скоро не сможет продолжать борьбу. Адмирал Ассман, историограф германского флота, свидетельствует о заявлении Гитлера 24 мая: через шесть недель он заключит с Англией мир и тогда предложит ей "любую помощь, которая понадобится для борьбы против большевизма". Но почему же, думал Гитлер, Англия не сдается? Вероятно, приходил он к выводу, она надеется на какое-то изменение политической и военной обстановки, на Советский Союз и США.
Второй и, конечно, основной просчет, ускоривший в мае - июне 1940 г. новое стратегическое решение, заключался во всесторонней недооценке мощи Советского Союза.
Этот просчет, как мы далее увидим, предопределил будущее крушение нацизма.
Итак, нацистские руководители представляли себе в те дни некоторые важнейшие стороны военно-политической обстановки в неверном свете. Сдвиг оценок, догматический, поверхностный и чрезвычайно предвзятый подход к анализу событий и фактов обстановки существенно повлияли на выработку новых стратегических решений.
Глубокий кризис, сначала политический, а потом военный, который переживала Европа на рубеже 30-х и 40-х годов, все большее усиление фашизма и его успешные агрессивные акты создавали непрерывно растущую угрозу Советскому Союзу и требовали от него действенных мер по укреплению своей безопасности. Создание Советским Союзом выдвинутого к Западу фронта обороны стало объективной необходимостью и сыграло положительную, с точки зрения задач антигитлеровской коалиции, роль во второй мировой войне. Реакция всех мастей старалась использовать создание "Восточного фронта" в самых различных провокационных целях. И здесь, как обычно, на первый план выдвигался жупел "советской угрозы", всегда используемый правыми силами для разжигания антикоммунизма.
Начиная с мая 1940 г. антикоммунистическими спекуляциями широко пользовался румынский фашизм, как и несколько раньше финская реакция. В Румынии непрерывно углублялись острейшие социальные противоречия. Нарастала революционная борьба трудящихся масс. Традиция дружбы с Советским Союзом, выработанная трудящимися еще в период Октябрьской революции, была в последующие годы продолжена революционным движением, которое возглавила румынская коммунистическая партия.
Коммунисты активно боролись против подчинения страны фашистскими правителями гитлеровскому диктату и против втягивания ее в антисоветскую войну, которая была совершенно чужда румынскому народу{333}. Правящая клика в ответ на революционизирование народных масс поворачивала к самой крайней реакции.
В последних числах мая 1940 г. румынское правительство резко усилило свою прогитлеровскую ориентацию. Сразу же румынские фашисты начали крупную антисоветскую провокацию. Они стали с конца мая 1940 г. планомерно создавать у Берлина иллюзию готовящегося "вторжения СССР на Балканы" через Румынию.
Так была создана основа для нового этапа антисоветской политики румынской реакции, против которой активно боролась Коммунистическая партия Румынии.
Румынский министр иностранных дел Гафенку еще 22 мая пригласил германского посла в Бухаресте Фабрициуса и попросил через него у Берлина "помощи против советских акций". В последующие дни правительство Кароля стало взывать к германскому фюреру, заявляя, что "создалась угроза стране вследствие подготовки сильного вторжения". Оно стало требовать срочной помощи в "строительстве восточных укреплений". Реакция в высших германских кругах была яро антисоветской. Гитлер сразу понял: в Юго-Восточной Европе появляется так недостающий союзник. Румыния, готовая воевать против СССР, - это важнейший плацдарм, драгоценная нефть, продовольствие, армия. И поскольку война все равно предрешена, нужно ли терять время и упускать случай? Следовало продемонстрировать Румынии готовность к "союзу" и в самом ближайшем будущем занять ключевые позиции страны, особенно нефтяные источники.
Гитлеровцы учли, какие перспективы, причем дешевой ценой, открываются перед ними в Юго-Восточной Европе. Им не составляло никакого труда разобраться в том, что, используя антисоветские провокации фашистских кругов Румынии, они смогут легко и безболезненно получить прочную опору на Балканах и полностью захватить румынскую нефть. Антисоветская истерия в 20-х числах мая в Берлине еще больше усилилась в связи с опубликованием 22 мая сообщения ТАСС о торговых отношениях между СССР и Англией. Составленное строго в духе политики нейтралитета, оно все же было истолковано гитлеровцами как готовность Советского Союза "в принципе прийти к торговому соглашению с Англией".