Страница:
Штаб сухопутных сил находился в часе езды, около Ангербурга, тоже в лесу. Рядом обосновался Геринг со своим штабом. Для поездок в "Волчье логово" он, как "второе лицо в государстве", пользовался шумным дизельным поездом из 3-4 ярко раскрашенных современных вагонов с персоналом, одетым в белоснежные костюмы. Представители армии, подчеркивая свою "скромность", ездили только в старом сером вагоне. Главное командование военно-морских сил осталось а Берлине. Около Гитлера находился лишь его представитель.
Едва ли кто-нибудь из них мог тогда предполагать, что "Волчье логово" станет местом их пребывания надолго, вплоть до последних месяцев существования третьего рейха.
В годы войны никто, за исключением узкого круга лиц из высшей фашистской касты и отобранного технического персонала, не знал о существовании "Вольфшанце". Народы не знали тогда, что чудовищный механизм преступлений управлялся отсюда, что именно здесь составлялись директивы, за каждой из которых - кровь, жертвы и страдания тысяч и миллионов людей. Здесь составлялись планы военных походов, велась калькуляция невероятных по масштабам ограблений и массовых убийств; здесь находился центр, координирующий усилия фашистско-милитаристского государства, его армий, воздушных и морских флотов.
Распорядок дня в "Вольфшанце" определялся прежде всего тремя ежедневными военными совещаниями ("обсуждениями обстановки"), продолжавшимися по нескольку часов. Точная и размеренная дневная рабочая программа в первые - успешные месяцы "восточного похода" ни разу не нарушалась. Отдел оперативного руководства регулярно утром и вечером собирал донесения от армии, флота и авиации, с Востока и Запада, из Северной Африки, Балкан и различных районов Средиземного моря. Данные отбирались, наносились на карту обстановки, которую курьер доставлял Кейтелю. Затем все шли на доклад к Гитлеру. По вечерам проходило расширенное "обсуждение обстановки", подводившее общий итог событиям за сутки.
Ставка была тесно связана с оставшимися в Берлине так называемыми рабочими группами, которые занимались вопросами организации резерва, вооружения, сотрудничества с высшей администрацией рейха. Разобщенность всего организма приводила к огромному потоку корреспонденции. Связь осуществлялась через курьеров, в распоряжении которых имелись каждую среду самолет и каждую ночь пара скорых поездов, курсирующих между Растенбургом и столицей рейха Поезда мчали из Берлина в Растенбург и обратно множество офицеров, чиновников, курьеров и партийных функционеров.
Отрыв от фронта привел в дальнейшем ходе войны к изоляции верховного командования. Варлимонт пишет: "Гитлер в Восточной Пруссии находился, так сказать, в безветренном углу между начавшим вскоре тяжело дышать главным фронтом и штурмующим пламенем воздушной войны против немецких городов, где ни он сам, ни его ближайшее окружение не могли получать из обоих мест собственное непосредственное впечатление"{515}.
И далее: "Чем больше отдалялся на восток фронт, возглавляемый танковыми и моторизованными соединениями, тем более уединенно становилось в лесу под Растенбургом. Возможность отъезда на фронты, из которых один удерживался корпусом Дитля далеко, у Нордкапа, становилась все более редкой, так как расстояние требовало для этого многих суток"{516}. Длительное отсутствие офицеров считалось нежелательным, и Иодль редко давал разрешения на подобные поездки.
Пока события развивались для гитлеровского вермахта благоприятно, добровольная изоляция верховного главнокомандования не влияла на общее положение дел. Но в пору кризисов "Волчье логово" превратится на деле в пристанище затравленных волков.
IV
После достижения войсками танковых групп и полевых армий берегов Днепра и Западной Двины перед германским командованием возникла проблема: как вести операции дальше? Стойкое сопротивление советских войск в приграничных районах потребовало от гитлеровской армии более значительных усилий, чем предполагалось. Но первый намеченный рубеж был достигнут.
Все здание гитлеровской стратегии конструировалось с простым расчетом: победа над Советским Союзом достигается именно здесь, в пространстве между границей и Днепром - Двиной, где, по мнению генерального штаба, и сосредоточивалась главная мощь Красной Армии.
Теперь, когда наступающие колонны увидели воды Днепра, в генеральном штабе действительно начали думать, что исход "восточного похода" предрешен. Но чем пристальнее вглядывались германские генералы через свои полевые бинокли во все происходящее за Днепром, чем больше донесений получали они от своих самолетов-разведчиков, тем меньше они понимали, что же действительно происходит. Впереди лежали бескрайние просторы России. Пылали города. Гитлеровские солдаты, танки, машины, обозы - все это двигалось в облаках пыли по дорогам на Восток, а оттуда, с Востока, появлялись новые советские дивизии, чтобы стоять насмерть - германский генеральный штаб все больше убеждался в этом - на каждом пригодном к обороне рубеже.
Первая, пока еще отдаленная и очень смутная тревога закрадывалась в умы генштабистов, когда они вместе с Адольфом Гитлером собирались вокруг его стола в комнате для заседаний в дальнем углу "Волчьего логова", чтобы обсудить положение и вероятные планы. То в одной, то в другой победной реляции звучали нотки разочарования. Русские сражаются до последнего человека. Они гибнут в дотах, танках, окопах, но не сдаются. Конечно, Гитлер и генштабисты твердо верили в успех. Они не сомневались: события развиваются в строгом соответствии со всеми исходными расчетами, и главные трудности "восточного похода" позади. Теперь они могут приступить к решению конечных задач войны с Россией, которые всегда связывались с захватом неисчислимых богатств этой страны, издавна манивших и Гитлера, и его предшественников.
В начале июля, по единодушному мнению генерального штаба и фюрера, Советский Союз практически уже был разбит, и теперь предстояло уточнить направления действий на ближайший период, когда победа станет полной.
Гитлер, его высший генералитет превосходно сознавали, что настала пора, когда им предстоит выполнять то, во имя чего их поставили у власти восемь лет назад финансовые и промышленные магнаты Германии. Могло ли появиться сомнение, куда направить следующий удар за Днепром, когда, как они думали, победа уже обеспечена? Фюреру виделся мираж гигантской промышленной империи, основанной на богатствах завоеванного континента. Он мечтал о сказочной Украине, предмете вожделений нескольких поколений германских военных, помещиков и промышленников; он уже видел "немецкое Балтийское море". И когда Украина, Кавказ, Прибалтика окажутся в его руках, мечты о такой империи воплотятся в реальность. Третий рейх получит экономическую базу, которая обеспечит не только победу в мировой войне, но и обещанное немцам тысячелетнее господство. Вот поэтому после достижения "первой стратегической цели" Гитлер, в соответствии со своим исходным замыслом, стал требовать поворота главных усилий вермахта от центра или сразу на Украину, Кавказ, или же в Прибалтику, т. е. на "фланги", вступая порой в конфликт с генералами и не предполагая, что никакие новые планы ни его самого, ни генералов не способны привести рейх к действительной победе над великим социалистическим государством. Парадокс заключался в том, что теперь германское верховное командование видело "основную трудность похода" не в борьбе с Красной Армией, а в выборе собственного решения о "повороте": на север или на юг.
Четыре дня войны после 22 июня гитлеровская ставка молчала: все шло, как ей хотелось. Первое устное приказание Гитлера в "восточном походе" услышали 26 июня в группе армий "Центр". Гитлер выразил пожелание, чтобы войска фон Бока, после того, как они добьются успеха в сражении под Белостоком, возможно скорее перенесли основные усилия в группу армий "Юг", "ударный танковый клин которой попал в трудное положение из-за концентрического наступления новых сил противника"{517}.
Прошло еще три дня, и Гитлер изменил мнение: после "достижения первой и решающей победы" надо повернуть главные силы от центра на север. В журнале военных действий верховного командования от 29 июня 1941 г. мы читаем: "Фюрер говорит о продолжении операций после ликвидации Белостокского котла... Наряду с необходимым во всех случаях усилением группы армий "Север" на севере требуется принять решения: а) либо немедленное продолжение наступления на Москву, б) либо удар на Ленинград. Фюрер в настоящее время склоняется к повороту на Ленинград, с тем, чтобы возможно скорее очистить от русских Балтийское море (охрана транспортов с рудой), помочь финнам и обеспечить левый фланг для наступления на Москву. Саму Москву фюрер хотел бы возможно раньше начать бомбардировать"{518}.
Гитлер сообщил о своем пожелании Иодлю. Тот заметил: "Для обхода танковыми силами Петербурга у танковых соединений нет достаточных возможностей"{519}. Время еще терпело, и поэтому вопрос оставался открытым. Но ненадолго.
Когда вечером 30 июня, в день рождения Гальдера, после церемонии поздравления открылось совещание для выработки новых решений - первое подобное совещание с момента вторжения в СССР, - Гитлер изложил свои планы: теперь первостепенная задача - овладеть Финским заливом, чтобы "обеспечить свободное плавание по Балтийскому морю" и подвоз железной руды. Затем он подчеркнул значение Украины как "продовольственной и сырьевой базы и промышленного района". Особенно важно ускорить наступление на Ленинград. Конечно, в случае достижения Смоленска в середине июля пехотные соединения "смогут занять Москву только в августе". Но за время, пока пехотные соединения будут двигаться на Москву, Лееб "очистит весь Север", а затем "можно будет сосредоточить танковые соединения в районе восточнее Москвы"{520}. Никто не сомневался, что отныне вермахт сможет свободно наносить удары куда захочет. Конечно, вызывало некоторую досаду, что в Москву армия вступит поздновато - "только в августе". Но захват столицы произойдет на завершающей стадии похода, когда будут разгромлены последние силы Красной Армии. Так думали и Гитлер, и ОКВ, и ОКХ. Никто не сомневался, ибо каждый точно знал: Советский Союз уже исчерпал все свои резервы. А что он сделает без резервов?
По данным разведки, на 2 июля можно было ожидать прибытия на фронт перед группами армий "Север" и "Центр" дополнительно еще только 15 - 20 стрелковых, и 6 танковых советских дивизий{521}. Такие перспективы вполне устраивали генеральный штаб сухопутных сил, и Гальдер 3 июля пришел к заключению: "В целом теперь уже можно сказать, что задача разгрома главных сил русской сухопутной армии перед реками Западная Двина и Днепр выполнена... восточнее рек Западная Двина и Днепр мы можем встретить сопротивление лишь отдельных групп, из которых каждая в отдельности по своей численности не сможет серьезно помешать наступлению германских войск. Поэтому, - делал он вывод, - не будет преувеличением, если я скажу, что кампания против России была выиграна в течение 14 дней"{522}.
Однако командование сухопутных сил считало, что было бы правильнее наступать не к Прибалтике, а на Москву. При всех обстоятельствах оно требовало перед последним наступлением "создать новую базу между Минском и Смоленском, опираясь на которую можно будет во взаимодействии с войсками, базирующимися на Ленинград, овладеть всей северной Россией и московским промышленным районом. После этого предстоит захватить во взаимодействии с группой армий "Юг" промышленный район Донбасса"{523}.
Как только война на Востоке, считал Гальдер, "перейдет из фазы разгрома вооруженных сил противника в фазу экономического подавления противника" - а это произойдет очень скоро, - на первый план снова выступят задачи войны против Англии: наступление на Египет и Сирию, возможно, через Турцию и с Кавказа - в Иран.
Итак, в начале июля рассматривались предстоящие действия во "второй фазе восточного похода", причем, как пишет Варлимонт, все больше выдвигался на первый план вопрос, оставшийся нерешенным в декабре 1940 г.: "повернуть крупными силами подвижных войск на север", чтобы сначала занять Ленинград и Кронштадт и полностью овладеть Балтикой, чего хотел Гитлер, или же по плану главного командования сухопутных сил сосредоточенные силы вермахта направить на захват Москвы - центра русского сопротивления? Возможность "обе цели достигнуть одновременно", как этого требовала директива "Барбаросса", теперь, но словам Варлимонта, "несмотря на повсеместно благоприятную оценку обстановки, странным образом больше не упоминалась"{524}. Более того. С точки зрения ОКВ, все большее значение приобретала другая задача. "В те дни, продолжает Варлимонт, - обсуждалось прежде высказывавшееся лишь в узком кругу намерение, возникшее в связи со значительным отставанием фронта южнее Припятских болот, принять во внимание возможность поворота с центра на юг"{525}.
Утром 4 июля Иодль сказал Гитлеру, что "предстоящее решение... вероятно, станет самым трудным в этой войне"{526}. Фюреру мысль чрезвычайно понравилась. Вечером на совещании в узком кругу он говорил:
- Я уже длительное время пытаюсь вникнуть в положение противника. Практически он уже проиграл эту войну. Это хорошо, что мы разбили русские танковые войска и авиацию в самом начале. Русские больше не смогут их восстановить. Я занимаюсь вопросом, что нужно делать после прорыва линии Сталина. Повернуть на север или на юг? Вероятно, это будет самым трудным решением этой войны!{527}
Итак, самое трудное и единственное! Мы подчеркиваем, с их точки зрения единственное и последнее решение в войне против Советского Союза.
5 июля Иодль беседовал по телефону с Браухичем. Он хотел передать ему мнение фюрера. Подходит момент, сказал Иодль, когда должно быть принято решение о дальнейшем ведении операций, особенно об использовании танковых групп. Так как это решение, повторил он снова, должно быть определяющим, возможно даже вообще единственным важнейшим решением в этой войне, он считает необходимым, чтобы главнокомандующий сухопутными силами прежде, чем поставить новые задачи, обсудил бы с фюрером свои соображения и намерения{528}.
У штаба сухопутных сил, как отмечает Варлимонт, в те дни не имелось намерений снова поднимать вопрос о Москве, который, как думали в декабре 1940 г., сам собой решится в ходе развития событий{529}. Тем более, на следующий день Гитлер внезапно выразил надежду, что группа армий "Север" обойдется собственными силами, а группа армий "Центр" устранит "последнее организованное сопротивление" и "сделает свободной дорогу на Москву". Теперь он опять стал думать о повороте от центра на Украину, а не в Прибалтику и говорить в этой связи о возможных действиях 2-й танковой группы Гудериана в южном или юго-восточном направлении для совместных действий с группой армий "Юг"{530}.
Еще через два дня Гитлер дал общую развернутую оценку обстановки. Запись его речи гласит: "Группа армий "Север", вероятно, сможет имеющимися в ее распоряжении силами выполнить свою задачу наступления на Ленинград. Перед группой армий "Центр" возникает вопрос, должна ли она наносить удар на Москву или повернуть крупными силами на юг за Припятью. Фюрер решительно подчеркивает, что он хотел бы немедленно сровнять с землей Москву и Ленинград. Так как с подобной задачей может справиться авиация, то это не должно влиять на проведение наземных операций. В целом группа армий "Центр" должна была бы еще значительно продвинуться в московском направлении, чтобы на всякий случаи иметь против Москвы достаточные силы прикрытия, если часть сил будет повернута на юг. Решение относительно группы "Центр", следовательно, сегодня еще нет необходимости принимать"{531}.
Одним словом, теперь после достижения Днепра и Западной Двины и, следовательно, "решающей победы над Советским Союзом" германское верховное командование видело перед собой так много заманчивых возможностей и блестящих перспектив, что сразу даже не смогло выбрать наиболее приемлемую для себя. Наступать ли за Днепром на север, на юг или на Москву - все казалось одинаково достижимым и в общем-то легким теперь, когда план "Барбаросса", как казалось в "Вольфшанце", в главной своей части выполнен.
V
В эти июльские дни 1941 г. бункера и бараки ставки Гитлера "Вольфшанце" наполняла атмосфера всеобщего ликования. За своими традиционными ужинами в кругу высших представителей генерального штаба и партии Гитлер разглагольствовал особенно длинно, пользуясь, как всегда, абсолютным пониманием своих верных соратников. Излюбленную тему составляли картины будущего устройства "Великогермании", ее организации, управления, тех богатств, которые польются в рейх. "То, чем для Англии была Индия, для нас будет Восток", - восторженно говорил Гитлер. Новую колонию на Востоке возглавят два рейхскомиссариата, подчиненные рейхсминистерству оккупированных восточных областей под руководством Розенберга. "Германские государственные крестьяне" приступят к "освоению" завоеванного пространства. Они создадут поселения, нечто похожее на рыцарские ордена, крепости, связанные друг с другом отличными дорогами.
Кровавый застенок, в который гитлеровцы превратили оккупированную Европу, должен был теперь в гигантской степени увеличиться: новые миллионы уничтоженных людей, превращение оставшихся в рабов, введение самой варварской, изощренной системы эксплуатации "завоеванных" народов - такой станет после "победы на Востоке" "новая Европа".
В эти дни Гитлер был окружен в ставке таким низкопоклонством, которого он не помнил в прошлые годы. Никакая самая примитивная и грубая лесть не считалась чрезмерной. И нацистские лидеры, и их окружение - никто не сомневался в том, что победа в только что начавшемся "восточном походе" фактически уже одержана. Все они настолько привыкли к чуть ли не автоматическому осуществлению своих стратегических планов, что находились в полной уверенности в скором завершении очередного "блицкрига".
На совещаниях в ставке все чаще теперь говорили не о дальнейшем ведении войны против Советского Союза, не о ходе борьбы, а о послевоенных проблемах. Генеральный штаб старательно подсчитывал потери Красной Армии. Но он не смог увидеть ее резервы. Он их просто не замечал, ибо, вопервых, не верил, что резервы могут существовать, а во-вторых, что они появятся именно там, где готовился последний марш для полного завоевания России. 8 июля Гальдер заверил Гитлера, что только 46 советских дивизий пригодны для действий, а все остальные разбиты. 46 против 190 фашистских! Могут ли быть сомнения в исходе последней фазы борьбы? Все подчиненные штабы равнялись, конечно, на генеральный штаб. Группа армий "Центр" 12 июля сообщала: если ее танковая армия сможет сделать остановку на 7 дней для подвоза довольствия, "то можно рассчитывать, что армия достигнет Москвы"{532}.
В начале июля после беседы с Браухичем Гитлер объявил Кейтелю свою "руководящую установку" по поводу дальнейшего развития вооруженных сил и особенно "танковой программы". "Сухопутные силы будут существенно сокращены, за исключением танковых дивизий, число которых к 1 мая 1942 г. должно увеличиться до 36, а моторизованных дивизий к этому же времени - до 18 соединений". Военно-морским силам следует ограничить мероприятия по вооружению такими размерами, "которые непосредственно служат ведению войны против Англии". Военно-воздушпые силы "усилить в большом объеме"{533}.
Восточный фронт лишался каких-либо пополнений танками: "Танковые силы, имеющиеся на Востоке, должны и впредь считаться достаточными". Действительно, зачем нужны Восточному фронту танки, когда уже все почти кончено? Только Гитлер мог отныне разрешить посылку на фронт хотя бы одного танка. Фельдмаршал Мильх заявил в конце июня: "Сил авиации, имеющихся на сегодня, вне всякого сомнения, достаточно, чтобы одержать победу. Исход войны должен быть решен путем использования авиации"{534}. Советская авиация сбрасывалась со счетов вообще. В дальнейшем предполагалось военно-воздушные силы увеличить в четыре раза, для чего Геринг начал разрабатывать программу, исходящую из ежемесячных потерь персонала в 22-25%, причем в июле ожидались потери не более 800-900 машин. В качестве резерва, считал он, необходимо ежегодно обучать 60 тыс. человек из расчета двухлетнего срока подготовки. Необходимо иметь в итоге до 150 тыс. обученных летчиков{535}.
Генеральный штаб в июле стал детально разрабатывать вопрос о скором возвращении в Германию войск после победы над Советским Союзом и о порядке его военной оккупации.
15 июля завершилось составление доклада ОКХ "Об оккупации и охране русского пространства и о строительстве сухопутных сил после окончания "Барбаросса""{536}. Для оккупации "завоеванного русского пространства" следует оставить "возможно меньше сил" - 56 дивизий. Их распределение "должно будет отвечать политическому расчленению", которое, согласно докладу Розенберга, составит "четыре государственных образования": Прибалтику, Россию, Украину, Кавказ{537}. Генеральный штаб определил, что "Западную и Восточную Россию" займут танковые соединения 3-й и 4-й танковых групп, Украину и Кавказ - 1-й. 2-й танковой группе Гудериана предстояло стать подвижным резервом. Пехотные соединения "будут сосредоточены в тех же районах, где и танковые, и вместе они составят небольшие оперативные группы"{538}. Одновременно верховное командование установило, что с начала августа 1941 г. войска начнут возвращаться из России на родину, а число дивизий, завершающих последние операции, будет сведено до минимума.
Немалую заботу вызывал у генерального штаба такой вопрос: как и в каком порядке перевозить войска обратно в Германию после победы над Советским Союзом осенью 1941 г.? Но и здесь генеральный штаб сухопутных сил, как ему казалось, проявил достаточную предусмотрительность и дальновидность.
"Необходимость возвращающиеся на родину соединения перевезти обратно еще до наступления зимы, - говорилось в его специальном указании, - требует, насколько это будет возможно, ограничить силы для дальнейшего ведения операций. Как только будут в основной своей массе разгромлены русские силы, еще находящиеся восточнее линии Днепр - Двина, дальнейшие операции будут проводиться по возможности только моторизованными соединениями и теми пехотными соединениями, которым предстоит впоследствии окончательно остаться в русском пространстве. Основная масса пехотных соединений, когда она достигнет линии Крым - Москва - Ленинград, видимо, не сможет ехать по железной дороге и должна будет начать двигаться обратно маршем. Силы, связанные операциями по оккупации, которые позже будут возвращаться первыми, начнут отход в западную часть России зимой"{539}. И, наконец, сразу после окончания "восточного похода" предполагалось начать перестройку сухопутных сил: вместо имевшихся 213 соединений будет оставлено только 175.
Так, в июле тысяча девятьсот сорок первого Гитлер и его военные помощники считали, что Советский Союз уже разбит и что очень скоро они будут стоять на недосягаемых вершинах могущества.
Первый кризис
I
Согласится ли читатель, но нам кажется, что для военного историка очень важно сравнивать расчеты генеральных штабов с результатами действий, сопоставлять надежды и реальность, планы и их осуществление. Сравнение замыслов с действительностью всегда дает возможность извлечь те или иные уроки.
Когда Гитлер, его фельдмаршалы и генералы думали, что Советский Союз уже разбит, они не представляли себе, что по ту сторону фронта кипит гигантская организационная работа, первым итогом которой станет появление резервов Красной Армии в таких размерах, о которых германский генеральный штаб не имел даже приблизительных сведений.
В те самые дни, когда немецкие генштабисты трудились над составлением точнейших графиков "возвращения войск после победы", по ту сторону линии фронта принимались самые энергичные меры, чтобы сорвать подобные расчеты нацизма.
Советский народ поднимался на борьбу. Коммунистическая партия руководствовалась указанием В. И. Ленина: "...Раз дело дошло до войны, то все должно быть подчинено интересам войны, вся внутренняя жизнь страны должна быть подчинена войне, ни малейшее колебание на это счет недопустимо"{540}. Партия развернула широкую деятельность по мобилизации всех сил народа и государства для отпора захватчикам.
На восьмой день войны, 29 июня, Центральный Комитет партии и Совет Народных Комиссаров Союза ССР обратились к партийным и советским организациям прифронтовых областей с Директивой - первым документом партии и правительства в Великой Отечественной войне. В Директиве Центральный Комитет требовал отрешиться от настроений мирного времени, покончить с благодушием и беспечностью, мобилизовать все силы на разгром врага. Была намечена развернутая программа борьбы советского народа за организацию разгрома агрессора. Советские воины должны отстаивать каждую пядь земли, драться до последней капли крови, проявлять смелость, инициативу, сметку, свойственную нашему народу. От партийных и советских организаций требовалось обеспечить всестороннюю помощь действующей армии путем организованного проведения мобилизации, четкого и бесперебойного снабжения, быстрого продвижения эшелонов на транспорте и т. д. Партия и правительство требовали в занятых врагом районах формировать партизанские отряды и диверсионные группы, создавать невыносимые условия для врага и его пособников.
Едва ли кто-нибудь из них мог тогда предполагать, что "Волчье логово" станет местом их пребывания надолго, вплоть до последних месяцев существования третьего рейха.
В годы войны никто, за исключением узкого круга лиц из высшей фашистской касты и отобранного технического персонала, не знал о существовании "Вольфшанце". Народы не знали тогда, что чудовищный механизм преступлений управлялся отсюда, что именно здесь составлялись директивы, за каждой из которых - кровь, жертвы и страдания тысяч и миллионов людей. Здесь составлялись планы военных походов, велась калькуляция невероятных по масштабам ограблений и массовых убийств; здесь находился центр, координирующий усилия фашистско-милитаристского государства, его армий, воздушных и морских флотов.
Распорядок дня в "Вольфшанце" определялся прежде всего тремя ежедневными военными совещаниями ("обсуждениями обстановки"), продолжавшимися по нескольку часов. Точная и размеренная дневная рабочая программа в первые - успешные месяцы "восточного похода" ни разу не нарушалась. Отдел оперативного руководства регулярно утром и вечером собирал донесения от армии, флота и авиации, с Востока и Запада, из Северной Африки, Балкан и различных районов Средиземного моря. Данные отбирались, наносились на карту обстановки, которую курьер доставлял Кейтелю. Затем все шли на доклад к Гитлеру. По вечерам проходило расширенное "обсуждение обстановки", подводившее общий итог событиям за сутки.
Ставка была тесно связана с оставшимися в Берлине так называемыми рабочими группами, которые занимались вопросами организации резерва, вооружения, сотрудничества с высшей администрацией рейха. Разобщенность всего организма приводила к огромному потоку корреспонденции. Связь осуществлялась через курьеров, в распоряжении которых имелись каждую среду самолет и каждую ночь пара скорых поездов, курсирующих между Растенбургом и столицей рейха Поезда мчали из Берлина в Растенбург и обратно множество офицеров, чиновников, курьеров и партийных функционеров.
Отрыв от фронта привел в дальнейшем ходе войны к изоляции верховного командования. Варлимонт пишет: "Гитлер в Восточной Пруссии находился, так сказать, в безветренном углу между начавшим вскоре тяжело дышать главным фронтом и штурмующим пламенем воздушной войны против немецких городов, где ни он сам, ни его ближайшее окружение не могли получать из обоих мест собственное непосредственное впечатление"{515}.
И далее: "Чем больше отдалялся на восток фронт, возглавляемый танковыми и моторизованными соединениями, тем более уединенно становилось в лесу под Растенбургом. Возможность отъезда на фронты, из которых один удерживался корпусом Дитля далеко, у Нордкапа, становилась все более редкой, так как расстояние требовало для этого многих суток"{516}. Длительное отсутствие офицеров считалось нежелательным, и Иодль редко давал разрешения на подобные поездки.
Пока события развивались для гитлеровского вермахта благоприятно, добровольная изоляция верховного главнокомандования не влияла на общее положение дел. Но в пору кризисов "Волчье логово" превратится на деле в пристанище затравленных волков.
IV
После достижения войсками танковых групп и полевых армий берегов Днепра и Западной Двины перед германским командованием возникла проблема: как вести операции дальше? Стойкое сопротивление советских войск в приграничных районах потребовало от гитлеровской армии более значительных усилий, чем предполагалось. Но первый намеченный рубеж был достигнут.
Все здание гитлеровской стратегии конструировалось с простым расчетом: победа над Советским Союзом достигается именно здесь, в пространстве между границей и Днепром - Двиной, где, по мнению генерального штаба, и сосредоточивалась главная мощь Красной Армии.
Теперь, когда наступающие колонны увидели воды Днепра, в генеральном штабе действительно начали думать, что исход "восточного похода" предрешен. Но чем пристальнее вглядывались германские генералы через свои полевые бинокли во все происходящее за Днепром, чем больше донесений получали они от своих самолетов-разведчиков, тем меньше они понимали, что же действительно происходит. Впереди лежали бескрайние просторы России. Пылали города. Гитлеровские солдаты, танки, машины, обозы - все это двигалось в облаках пыли по дорогам на Восток, а оттуда, с Востока, появлялись новые советские дивизии, чтобы стоять насмерть - германский генеральный штаб все больше убеждался в этом - на каждом пригодном к обороне рубеже.
Первая, пока еще отдаленная и очень смутная тревога закрадывалась в умы генштабистов, когда они вместе с Адольфом Гитлером собирались вокруг его стола в комнате для заседаний в дальнем углу "Волчьего логова", чтобы обсудить положение и вероятные планы. То в одной, то в другой победной реляции звучали нотки разочарования. Русские сражаются до последнего человека. Они гибнут в дотах, танках, окопах, но не сдаются. Конечно, Гитлер и генштабисты твердо верили в успех. Они не сомневались: события развиваются в строгом соответствии со всеми исходными расчетами, и главные трудности "восточного похода" позади. Теперь они могут приступить к решению конечных задач войны с Россией, которые всегда связывались с захватом неисчислимых богатств этой страны, издавна манивших и Гитлера, и его предшественников.
В начале июля, по единодушному мнению генерального штаба и фюрера, Советский Союз практически уже был разбит, и теперь предстояло уточнить направления действий на ближайший период, когда победа станет полной.
Гитлер, его высший генералитет превосходно сознавали, что настала пора, когда им предстоит выполнять то, во имя чего их поставили у власти восемь лет назад финансовые и промышленные магнаты Германии. Могло ли появиться сомнение, куда направить следующий удар за Днепром, когда, как они думали, победа уже обеспечена? Фюреру виделся мираж гигантской промышленной империи, основанной на богатствах завоеванного континента. Он мечтал о сказочной Украине, предмете вожделений нескольких поколений германских военных, помещиков и промышленников; он уже видел "немецкое Балтийское море". И когда Украина, Кавказ, Прибалтика окажутся в его руках, мечты о такой империи воплотятся в реальность. Третий рейх получит экономическую базу, которая обеспечит не только победу в мировой войне, но и обещанное немцам тысячелетнее господство. Вот поэтому после достижения "первой стратегической цели" Гитлер, в соответствии со своим исходным замыслом, стал требовать поворота главных усилий вермахта от центра или сразу на Украину, Кавказ, или же в Прибалтику, т. е. на "фланги", вступая порой в конфликт с генералами и не предполагая, что никакие новые планы ни его самого, ни генералов не способны привести рейх к действительной победе над великим социалистическим государством. Парадокс заключался в том, что теперь германское верховное командование видело "основную трудность похода" не в борьбе с Красной Армией, а в выборе собственного решения о "повороте": на север или на юг.
Четыре дня войны после 22 июня гитлеровская ставка молчала: все шло, как ей хотелось. Первое устное приказание Гитлера в "восточном походе" услышали 26 июня в группе армий "Центр". Гитлер выразил пожелание, чтобы войска фон Бока, после того, как они добьются успеха в сражении под Белостоком, возможно скорее перенесли основные усилия в группу армий "Юг", "ударный танковый клин которой попал в трудное положение из-за концентрического наступления новых сил противника"{517}.
Прошло еще три дня, и Гитлер изменил мнение: после "достижения первой и решающей победы" надо повернуть главные силы от центра на север. В журнале военных действий верховного командования от 29 июня 1941 г. мы читаем: "Фюрер говорит о продолжении операций после ликвидации Белостокского котла... Наряду с необходимым во всех случаях усилением группы армий "Север" на севере требуется принять решения: а) либо немедленное продолжение наступления на Москву, б) либо удар на Ленинград. Фюрер в настоящее время склоняется к повороту на Ленинград, с тем, чтобы возможно скорее очистить от русских Балтийское море (охрана транспортов с рудой), помочь финнам и обеспечить левый фланг для наступления на Москву. Саму Москву фюрер хотел бы возможно раньше начать бомбардировать"{518}.
Гитлер сообщил о своем пожелании Иодлю. Тот заметил: "Для обхода танковыми силами Петербурга у танковых соединений нет достаточных возможностей"{519}. Время еще терпело, и поэтому вопрос оставался открытым. Но ненадолго.
Когда вечером 30 июня, в день рождения Гальдера, после церемонии поздравления открылось совещание для выработки новых решений - первое подобное совещание с момента вторжения в СССР, - Гитлер изложил свои планы: теперь первостепенная задача - овладеть Финским заливом, чтобы "обеспечить свободное плавание по Балтийскому морю" и подвоз железной руды. Затем он подчеркнул значение Украины как "продовольственной и сырьевой базы и промышленного района". Особенно важно ускорить наступление на Ленинград. Конечно, в случае достижения Смоленска в середине июля пехотные соединения "смогут занять Москву только в августе". Но за время, пока пехотные соединения будут двигаться на Москву, Лееб "очистит весь Север", а затем "можно будет сосредоточить танковые соединения в районе восточнее Москвы"{520}. Никто не сомневался, что отныне вермахт сможет свободно наносить удары куда захочет. Конечно, вызывало некоторую досаду, что в Москву армия вступит поздновато - "только в августе". Но захват столицы произойдет на завершающей стадии похода, когда будут разгромлены последние силы Красной Армии. Так думали и Гитлер, и ОКВ, и ОКХ. Никто не сомневался, ибо каждый точно знал: Советский Союз уже исчерпал все свои резервы. А что он сделает без резервов?
По данным разведки, на 2 июля можно было ожидать прибытия на фронт перед группами армий "Север" и "Центр" дополнительно еще только 15 - 20 стрелковых, и 6 танковых советских дивизий{521}. Такие перспективы вполне устраивали генеральный штаб сухопутных сил, и Гальдер 3 июля пришел к заключению: "В целом теперь уже можно сказать, что задача разгрома главных сил русской сухопутной армии перед реками Западная Двина и Днепр выполнена... восточнее рек Западная Двина и Днепр мы можем встретить сопротивление лишь отдельных групп, из которых каждая в отдельности по своей численности не сможет серьезно помешать наступлению германских войск. Поэтому, - делал он вывод, - не будет преувеличением, если я скажу, что кампания против России была выиграна в течение 14 дней"{522}.
Однако командование сухопутных сил считало, что было бы правильнее наступать не к Прибалтике, а на Москву. При всех обстоятельствах оно требовало перед последним наступлением "создать новую базу между Минском и Смоленском, опираясь на которую можно будет во взаимодействии с войсками, базирующимися на Ленинград, овладеть всей северной Россией и московским промышленным районом. После этого предстоит захватить во взаимодействии с группой армий "Юг" промышленный район Донбасса"{523}.
Как только война на Востоке, считал Гальдер, "перейдет из фазы разгрома вооруженных сил противника в фазу экономического подавления противника" - а это произойдет очень скоро, - на первый план снова выступят задачи войны против Англии: наступление на Египет и Сирию, возможно, через Турцию и с Кавказа - в Иран.
Итак, в начале июля рассматривались предстоящие действия во "второй фазе восточного похода", причем, как пишет Варлимонт, все больше выдвигался на первый план вопрос, оставшийся нерешенным в декабре 1940 г.: "повернуть крупными силами подвижных войск на север", чтобы сначала занять Ленинград и Кронштадт и полностью овладеть Балтикой, чего хотел Гитлер, или же по плану главного командования сухопутных сил сосредоточенные силы вермахта направить на захват Москвы - центра русского сопротивления? Возможность "обе цели достигнуть одновременно", как этого требовала директива "Барбаросса", теперь, но словам Варлимонта, "несмотря на повсеместно благоприятную оценку обстановки, странным образом больше не упоминалась"{524}. Более того. С точки зрения ОКВ, все большее значение приобретала другая задача. "В те дни, продолжает Варлимонт, - обсуждалось прежде высказывавшееся лишь в узком кругу намерение, возникшее в связи со значительным отставанием фронта южнее Припятских болот, принять во внимание возможность поворота с центра на юг"{525}.
Утром 4 июля Иодль сказал Гитлеру, что "предстоящее решение... вероятно, станет самым трудным в этой войне"{526}. Фюреру мысль чрезвычайно понравилась. Вечером на совещании в узком кругу он говорил:
- Я уже длительное время пытаюсь вникнуть в положение противника. Практически он уже проиграл эту войну. Это хорошо, что мы разбили русские танковые войска и авиацию в самом начале. Русские больше не смогут их восстановить. Я занимаюсь вопросом, что нужно делать после прорыва линии Сталина. Повернуть на север или на юг? Вероятно, это будет самым трудным решением этой войны!{527}
Итак, самое трудное и единственное! Мы подчеркиваем, с их точки зрения единственное и последнее решение в войне против Советского Союза.
5 июля Иодль беседовал по телефону с Браухичем. Он хотел передать ему мнение фюрера. Подходит момент, сказал Иодль, когда должно быть принято решение о дальнейшем ведении операций, особенно об использовании танковых групп. Так как это решение, повторил он снова, должно быть определяющим, возможно даже вообще единственным важнейшим решением в этой войне, он считает необходимым, чтобы главнокомандующий сухопутными силами прежде, чем поставить новые задачи, обсудил бы с фюрером свои соображения и намерения{528}.
У штаба сухопутных сил, как отмечает Варлимонт, в те дни не имелось намерений снова поднимать вопрос о Москве, который, как думали в декабре 1940 г., сам собой решится в ходе развития событий{529}. Тем более, на следующий день Гитлер внезапно выразил надежду, что группа армий "Север" обойдется собственными силами, а группа армий "Центр" устранит "последнее организованное сопротивление" и "сделает свободной дорогу на Москву". Теперь он опять стал думать о повороте от центра на Украину, а не в Прибалтику и говорить в этой связи о возможных действиях 2-й танковой группы Гудериана в южном или юго-восточном направлении для совместных действий с группой армий "Юг"{530}.
Еще через два дня Гитлер дал общую развернутую оценку обстановки. Запись его речи гласит: "Группа армий "Север", вероятно, сможет имеющимися в ее распоряжении силами выполнить свою задачу наступления на Ленинград. Перед группой армий "Центр" возникает вопрос, должна ли она наносить удар на Москву или повернуть крупными силами на юг за Припятью. Фюрер решительно подчеркивает, что он хотел бы немедленно сровнять с землей Москву и Ленинград. Так как с подобной задачей может справиться авиация, то это не должно влиять на проведение наземных операций. В целом группа армий "Центр" должна была бы еще значительно продвинуться в московском направлении, чтобы на всякий случаи иметь против Москвы достаточные силы прикрытия, если часть сил будет повернута на юг. Решение относительно группы "Центр", следовательно, сегодня еще нет необходимости принимать"{531}.
Одним словом, теперь после достижения Днепра и Западной Двины и, следовательно, "решающей победы над Советским Союзом" германское верховное командование видело перед собой так много заманчивых возможностей и блестящих перспектив, что сразу даже не смогло выбрать наиболее приемлемую для себя. Наступать ли за Днепром на север, на юг или на Москву - все казалось одинаково достижимым и в общем-то легким теперь, когда план "Барбаросса", как казалось в "Вольфшанце", в главной своей части выполнен.
V
В эти июльские дни 1941 г. бункера и бараки ставки Гитлера "Вольфшанце" наполняла атмосфера всеобщего ликования. За своими традиционными ужинами в кругу высших представителей генерального штаба и партии Гитлер разглагольствовал особенно длинно, пользуясь, как всегда, абсолютным пониманием своих верных соратников. Излюбленную тему составляли картины будущего устройства "Великогермании", ее организации, управления, тех богатств, которые польются в рейх. "То, чем для Англии была Индия, для нас будет Восток", - восторженно говорил Гитлер. Новую колонию на Востоке возглавят два рейхскомиссариата, подчиненные рейхсминистерству оккупированных восточных областей под руководством Розенберга. "Германские государственные крестьяне" приступят к "освоению" завоеванного пространства. Они создадут поселения, нечто похожее на рыцарские ордена, крепости, связанные друг с другом отличными дорогами.
Кровавый застенок, в который гитлеровцы превратили оккупированную Европу, должен был теперь в гигантской степени увеличиться: новые миллионы уничтоженных людей, превращение оставшихся в рабов, введение самой варварской, изощренной системы эксплуатации "завоеванных" народов - такой станет после "победы на Востоке" "новая Европа".
В эти дни Гитлер был окружен в ставке таким низкопоклонством, которого он не помнил в прошлые годы. Никакая самая примитивная и грубая лесть не считалась чрезмерной. И нацистские лидеры, и их окружение - никто не сомневался в том, что победа в только что начавшемся "восточном походе" фактически уже одержана. Все они настолько привыкли к чуть ли не автоматическому осуществлению своих стратегических планов, что находились в полной уверенности в скором завершении очередного "блицкрига".
На совещаниях в ставке все чаще теперь говорили не о дальнейшем ведении войны против Советского Союза, не о ходе борьбы, а о послевоенных проблемах. Генеральный штаб старательно подсчитывал потери Красной Армии. Но он не смог увидеть ее резервы. Он их просто не замечал, ибо, вопервых, не верил, что резервы могут существовать, а во-вторых, что они появятся именно там, где готовился последний марш для полного завоевания России. 8 июля Гальдер заверил Гитлера, что только 46 советских дивизий пригодны для действий, а все остальные разбиты. 46 против 190 фашистских! Могут ли быть сомнения в исходе последней фазы борьбы? Все подчиненные штабы равнялись, конечно, на генеральный штаб. Группа армий "Центр" 12 июля сообщала: если ее танковая армия сможет сделать остановку на 7 дней для подвоза довольствия, "то можно рассчитывать, что армия достигнет Москвы"{532}.
В начале июля после беседы с Браухичем Гитлер объявил Кейтелю свою "руководящую установку" по поводу дальнейшего развития вооруженных сил и особенно "танковой программы". "Сухопутные силы будут существенно сокращены, за исключением танковых дивизий, число которых к 1 мая 1942 г. должно увеличиться до 36, а моторизованных дивизий к этому же времени - до 18 соединений". Военно-морским силам следует ограничить мероприятия по вооружению такими размерами, "которые непосредственно служат ведению войны против Англии". Военно-воздушпые силы "усилить в большом объеме"{533}.
Восточный фронт лишался каких-либо пополнений танками: "Танковые силы, имеющиеся на Востоке, должны и впредь считаться достаточными". Действительно, зачем нужны Восточному фронту танки, когда уже все почти кончено? Только Гитлер мог отныне разрешить посылку на фронт хотя бы одного танка. Фельдмаршал Мильх заявил в конце июня: "Сил авиации, имеющихся на сегодня, вне всякого сомнения, достаточно, чтобы одержать победу. Исход войны должен быть решен путем использования авиации"{534}. Советская авиация сбрасывалась со счетов вообще. В дальнейшем предполагалось военно-воздушные силы увеличить в четыре раза, для чего Геринг начал разрабатывать программу, исходящую из ежемесячных потерь персонала в 22-25%, причем в июле ожидались потери не более 800-900 машин. В качестве резерва, считал он, необходимо ежегодно обучать 60 тыс. человек из расчета двухлетнего срока подготовки. Необходимо иметь в итоге до 150 тыс. обученных летчиков{535}.
Генеральный штаб в июле стал детально разрабатывать вопрос о скором возвращении в Германию войск после победы над Советским Союзом и о порядке его военной оккупации.
15 июля завершилось составление доклада ОКХ "Об оккупации и охране русского пространства и о строительстве сухопутных сил после окончания "Барбаросса""{536}. Для оккупации "завоеванного русского пространства" следует оставить "возможно меньше сил" - 56 дивизий. Их распределение "должно будет отвечать политическому расчленению", которое, согласно докладу Розенберга, составит "четыре государственных образования": Прибалтику, Россию, Украину, Кавказ{537}. Генеральный штаб определил, что "Западную и Восточную Россию" займут танковые соединения 3-й и 4-й танковых групп, Украину и Кавказ - 1-й. 2-й танковой группе Гудериана предстояло стать подвижным резервом. Пехотные соединения "будут сосредоточены в тех же районах, где и танковые, и вместе они составят небольшие оперативные группы"{538}. Одновременно верховное командование установило, что с начала августа 1941 г. войска начнут возвращаться из России на родину, а число дивизий, завершающих последние операции, будет сведено до минимума.
Немалую заботу вызывал у генерального штаба такой вопрос: как и в каком порядке перевозить войска обратно в Германию после победы над Советским Союзом осенью 1941 г.? Но и здесь генеральный штаб сухопутных сил, как ему казалось, проявил достаточную предусмотрительность и дальновидность.
"Необходимость возвращающиеся на родину соединения перевезти обратно еще до наступления зимы, - говорилось в его специальном указании, - требует, насколько это будет возможно, ограничить силы для дальнейшего ведения операций. Как только будут в основной своей массе разгромлены русские силы, еще находящиеся восточнее линии Днепр - Двина, дальнейшие операции будут проводиться по возможности только моторизованными соединениями и теми пехотными соединениями, которым предстоит впоследствии окончательно остаться в русском пространстве. Основная масса пехотных соединений, когда она достигнет линии Крым - Москва - Ленинград, видимо, не сможет ехать по железной дороге и должна будет начать двигаться обратно маршем. Силы, связанные операциями по оккупации, которые позже будут возвращаться первыми, начнут отход в западную часть России зимой"{539}. И, наконец, сразу после окончания "восточного похода" предполагалось начать перестройку сухопутных сил: вместо имевшихся 213 соединений будет оставлено только 175.
Так, в июле тысяча девятьсот сорок первого Гитлер и его военные помощники считали, что Советский Союз уже разбит и что очень скоро они будут стоять на недосягаемых вершинах могущества.
Первый кризис
I
Согласится ли читатель, но нам кажется, что для военного историка очень важно сравнивать расчеты генеральных штабов с результатами действий, сопоставлять надежды и реальность, планы и их осуществление. Сравнение замыслов с действительностью всегда дает возможность извлечь те или иные уроки.
Когда Гитлер, его фельдмаршалы и генералы думали, что Советский Союз уже разбит, они не представляли себе, что по ту сторону фронта кипит гигантская организационная работа, первым итогом которой станет появление резервов Красной Армии в таких размерах, о которых германский генеральный штаб не имел даже приблизительных сведений.
В те самые дни, когда немецкие генштабисты трудились над составлением точнейших графиков "возвращения войск после победы", по ту сторону линии фронта принимались самые энергичные меры, чтобы сорвать подобные расчеты нацизма.
Советский народ поднимался на борьбу. Коммунистическая партия руководствовалась указанием В. И. Ленина: "...Раз дело дошло до войны, то все должно быть подчинено интересам войны, вся внутренняя жизнь страны должна быть подчинена войне, ни малейшее колебание на это счет недопустимо"{540}. Партия развернула широкую деятельность по мобилизации всех сил народа и государства для отпора захватчикам.
На восьмой день войны, 29 июня, Центральный Комитет партии и Совет Народных Комиссаров Союза ССР обратились к партийным и советским организациям прифронтовых областей с Директивой - первым документом партии и правительства в Великой Отечественной войне. В Директиве Центральный Комитет требовал отрешиться от настроений мирного времени, покончить с благодушием и беспечностью, мобилизовать все силы на разгром врага. Была намечена развернутая программа борьбы советского народа за организацию разгрома агрессора. Советские воины должны отстаивать каждую пядь земли, драться до последней капли крови, проявлять смелость, инициативу, сметку, свойственную нашему народу. От партийных и советских организаций требовалось обеспечить всестороннюю помощь действующей армии путем организованного проведения мобилизации, четкого и бесперебойного снабжения, быстрого продвижения эшелонов на транспорте и т. д. Партия и правительство требовали в занятых врагом районах формировать партизанские отряды и диверсионные группы, создавать невыносимые условия для врага и его пособников.