Прошкин Евгений Александрович. Слой

   Проходя мимо лежащей Насти, он проверил пульс. Сон супруги был глубоким и спокойным — часа на два как минимум.
   Костя посмотрел на циферблат — начало шестого. Постоял, борясь с желанием присесть на дорожку. Сентиментально провел ладонью по стене. Нахмурился, покусал губу. Настя, школа, скупой и скучный быт — все это относилось к кому-то другому. К усатому. А дом... он был из той жизни. Дом был родным.
   Константин неслышно отомкнул дверь и выскользнул на площадку. Вместе с квартирой он бросал что-то еще — важное и в отличие от Настиных побрякушек действительно ценное. Но иначе было нельзя. Никак.
   Он пешком поднялся на последний этаж и, подергав металлическую лестницу, добрался до люка. Вместо замка в петли была продета толстая алюминиевая проволока. Константин раскрутил концы и пошевелил крышку. Из щелей посыпался песок и какая-то крошка, но люк поддался легко. Закинув сумку за спину, Костя выбрался на чердак и несколько секунд не двигался, но беспощадного «Руки вверх» не последовало. На засаду опера не сподобились — либо не ожидали скорого бегства, либо поленились. Либо...
   Константин невольно рассмеялся. Либо за ним никто и не следил и все эти косые взгляды — лишь плод воображения. Но даже если и так, лучше перестраховаться. Ведь когда-нибудь за ним придут. Журналисты — уж и те подключились. Однажды они доберутся до своего «больного Е.» и поймут, что дело не в нем.
   Царапая пальцы, Костя вернул крышку на место и присыпал сверху керамзитом. Округлые, похожие на неочищенный арахис, камешки скрипели и выплевывали облака пыли. Среди мусора Константин приметил черный швеллер и, ступая по нему, пересек чердачное помещение из конца в конец. Люк в противоположном углу был закрыт.
   Погружая ботинки в грязный утеплитель, Костя дошел до следующей дверцы — результат тот же. Опасаясь внимания со стороны жильцов, он один раз потянул ручку на себя и, убедившись, что та не поддается, отпустил. Прежде чем Константин разыскал незапертый люк, ему пришлось по новой обойти весь чердак. Что при этом стало с обувью и брюками, он мог лишь догадываться — в полумраке было не разобрать.
   Наконец ему удалось спуститься на лестничную клетку. Подъезд находился рядом с его собственным, но выходил на другую сторону дома. Подойдя к окошку у мусоропровода. Костя старательно отряхнулся и выглянул во двор. Сквозь забрызганное стекло он разглядел изнуренные жарой кроны деревьев и несколько человеческих фигурок: две с детскими колясками, остальные — сами по себе.
   Надо решаться.
   На улицу он вышел, как на минное поле. Мамаши с колясками съехались вместе и о чем-то беседовали. Пара собаководов, какие-то пигалицы у качелей, дедок, собирающий пустые бутылки. Никого, даже отдаленно напоминающего мента, во дворе не было. Припаркованные машины пусты. В прогал между дальними домами виден гомонящий перекресток. Пронесло?
   Он миновал пестрый от собачьих катышей газон, перешагнул через низкую лавочку и вскоре очутился у автобусной остановки. «Волга» с мохнатым талисманом не появлялась.
   — Здрасьти, Константин Алексеич, — сказали за спиной.
   Он рывком обернулся — две школьницы. Класс шестой. Маша и Даша, или черт их знает...
   — Здравствуйте, девочки.
   — А мы на концерт, Константин Алексеич. Пойдемте с нами? Ха-ха-ха...
   Похоже, с географом они запанибрата. И он терпит? Может, ему нравится? Может, он...
   — Уроки сделали? — спросил Костя, придавая лицу строгость.
   — Уро-оки? — Девочки дико переглянулись. — Так ведь лето. Каникулы.
   Надо же так облажаться. Костя комически подвигал бровями и принужденно рассмеялся. Он уже приготовил учительское напутствие, когда снова заметил старика со стеклотарой. Дед бестолково бродил вокруг одинокой коммерческой палатки. Если рядом и валялись какие бутылки, он уже должен был их подобрать.
   Метрах в двадцати от остановки у тротуара тормознула пепельная «девятка».
   Маршрутное такси забрало пассажиров — всех, кроме деревенского мужичка в белой полотняной кепке.
   Старик споткнулся, уронил кошелку на землю и принялся неторопливо запихивать посуду обратно.
   — И что за концерт? — Константин встал между школьницами и положил руки им на плечи.
   — "Кислотный дождь" и еще Тимоха, — настороженно ответила то ли Маша, то ли как-ее-звать. Испугалась, что он и правда увяжется? Вот дурища.
   — Тимоха? — отрешенно переспросил Константин, подводя девочек к остановке.
   — Певец такой. Вы не слышали?
   — Представь, нет. Расскажи мне о нем.
   — Константин Алексеич, нам на маршрутку не надо, — проговорила вторая, пытаясь высвободиться.
   — Так быстрее будет. Ну, ты обещала про Тимоху.
   — Да нам вообще в другую сторону!
   — Ничего, ничего. Прокатимся.
   Кремовый микроавтобус уже подъезжал. Сквозь бликующее стекло Константин разглядел, что салон наполовину пуст. Пятеро пассажиров, все — бабы.
   — Не чуди, — тихо молвил деревенский, глядя куда-то в сторону. — Хочешь уйти — уходи. Детей не трогай.
   Он поправил кепку, и темно-серые «Жигули», дав задний ход, приблизились к остановке. Микроавтобус негодующе гуднул, но к передней двери подскочил какой-то парень, и водитель, вывернув руль, объехал «девятку» по крутой дуге.
   Их было больше, чем Костя предполагал. Оттолкнув одну из школьниц, он схватил вторую за шею и выудил из сумки нож.
   — Заканчивай, — сказал мужичок. — Вот тебе тачка, садись и отваливай. Девчонку оставь.
   Сидевший в «девятке» вылез из машины и позвенел ключами. Затем вставил их в замок зажигания и, прикрыв дверцу, выжидательно замер.
   — Свободен, — процедил деревенский. — Только без девочки.
   — Я вам не верю, — так же, не разжимая зубов, заявил Константин. — Этот пусть отойдет подальше. А девка поедет со мной.
   — Брось, Роговцев. Не твой стиль.
   — Плевать.
   — Ты же не террорист.
   — Мне по вашему счету все равно вышак. Ну?!
   Переговорщик кивнул, и человек у машины, раздосадованно щелкнув пальцами, ретировался. Костя вместе со школьницей повернулся на триста шестьдесят градусов — опера перестали таиться, и теперь глаз легко выхватывал их из общей массы. Двое здесь, двое там, чуть поодаль — еще один. Обложили.
   Группа захвата не двигалась. Подозрения относительно Роговцева подтвердились, а вместе с ними пришло понимание: легкой добычей Костя не станет.
   Константин почти наверняка знал, что «девятка» с сюрпризом, но выбора не было. Медленно, не выпуская из поля зрения ближнего мента, он обошел машину сзади и резко распахнул дверцу. Ключи действительно были на месте. Перехватив нож, он затолкал девочку на правое сиденье и сразу же, не давая возможности прицелиться, прыгнул за руль. Мотор заурчал мягко и чисто, без посторонних шумов.
   Вряд ли кто-то из прохожих сообразил, что произошло на остановке. Все заняло секунд десять или пятнадцать и кончилось, не успев начаться.
   Дорога вела под горку, и Константин тронулся со второй. Преследования не было, и это ему совсем не понравилось. Либо в машине стояла блокировка зажигания, либо еще какая пакость. Относительно радиомаяка можно было даже не сомневаться.
   Разогнавшись до пятидесяти, Костя перешел на нейтралку, но продолжал потихоньку газовать — ему было интересно, как далеко его отпустят.
   Спуск перешел в ровный участок, и скорость стала падать. Избегая подъемов, Константин несколько раз повернул. Встревоженно посмотрел в зеркало — сзади маячил лишь обычный рейсовый автобус. Устраивать погоню опера не рискнули. Ну и правильно.
   — Константин Алексеич, куда вы меня везете? — беззаботно спросила девочка.
   — Тебя Маша зовут?
   — Наташа.
   — Какая разница. Не бойся, Наташа. Это у нас учения. По гражданской обороне.
   — Константин Алексеич, мне на концерт! — требовательно сказала она.
   Костя усмехнулся и спрятал нож в сумку.
   — Ну, если это тебе не концерт, тогда извини.
   Прижавшись к парапету подземного перехода, он ударил по тормозам и выскочил из машины. Наташа проводила его недоуменным взглядом. Раньше за географом таких странностей не водилось.
   — Блокировку! Блокировку включай! — орали со всех сторон мужичку в кепке.
   Он достал маленький пульт, поддел ногтем антенну и, с сомнением посмотрев на единственную кнопку, убрал обратно.
   — Блокируй!..
   Деревенский мучительно закрыл глаза и, стянув кепку, вытер ею лицо.
   — Надо было брать, — неодобрительно заметил старик с бутылками.
   — Какой, на хер, брать?! — взвился мужичок. — А с родителями девчонки ты бы потом объяснялся?
   — Раньше надо было, у квартиры.
   — Мне не нужна верхушка айсберга. Он мне нужен весь. Или ты тоже думаешь, что он столько народу в одиночку положил?
   — Ничего я не думаю, — буркнул старик, снимая засаленное рубище и расправляя вовсе не узкие плечи. — Упустили мы его. В управлении на шишку посадят. Вот что я думаю.
   — А мы с нее и не слезали.
 

* * *

 
   Судя по тому, как свободно он получил оружие, Маэстро его уже проверил. Петр критически осмотрел бесприкладный «АКСУ» и брезгливо вытер руки — затвор был густо смазан солидолом. Сапер подошел к пластмассовому баку и двумя пальцами вытащил ветошь — дырявую, но чистую тельняшку.
   — Действуй, — коротко сказал он.
   Вряд ли парня звали Сапером — он вообще не соизволил представиться, — но Петр окрестил его именно так. Это был тот самый спец, который руководил в подвале. К каждой второй фразе он прибавлял слово «медленно» и сам все делал не торопясь, точно постоянно находился среди мин-растяжек. Петр как-то поинтересовался, способен ли он на какие-нибудь быстрые движения, ну, например — когда на бабе. Сапер тогда промолчал, но было видно, что вопрос ему не по душе. С тех пор прошло шесть дней, но отношения у них так и не наладились.
   На уголовный элемент ни Сапер, ни Маэстро не тянули. Наколись они иконами хоть до макушки все равно любой пацан на улице определит, что люди они несудимые. Дисциплина из них так и лезла, но главное — это Петр отметил сразу — обоим подошел бы синий околыш на фуражке и погоны с приснопамятным «ГБ». Это было не хуже и не лучше. Отделы госбеза, становящиеся чьими-то крышами, крыши, заводящие собственные службы безопасности, — Петра не волновало, на кого работает медлительный Сапер, Петру было все равно, чья пуля воткнется ему в затылок.
   Сапер изображал из себя инструктора, но в инструкторах Петр не нуждался, поэтому функции незваного воспитателя ограничивались ролью няньки. Сапер сопровождал его в узких катакомбах бункера, на полевых занятиях по стрельбе и вообще везде, вплоть до сортира. И, кажется, очень этим тяготился.
   В одиночестве Петр оставался только на ночь. Его поселили в весьма благоустроенной камере с душевой кабиной, ковром на полу и даже телевизором. По «ящику» Петр узнавал новости чужой страны, а пару раз — надо думать, из-за случайного стечения обстоятельств — по нему же получал приветы от чужой жены и постороннего сына.
   После сирены подъема отводилось полчаса на махи руками-ногами, стояние под душем и прочие личные прихоти. Затем являлся Сапер и вел его на утреннюю кормежку. Меню против дурдомовского было богатым, но не избыточным — как в нормальном пансионате. Здесь же его ожидала пачка «Кэмэла». Суточная норма. Из иных радостей — тренажерный зал и стрельба. Форму за неделю не вернуть, но вспомнить, что это такое — полная форма, можно.
   Дублеров или, точнее, соавторов, о которых говорил Маэстро, Петр не встречал; Вряд ли они жили в этом бункере. Скорее всего их держали на других базах, бывших цэковских особняках, замечательных своими просторными бомбоубежищами.
   — Я бы предпочел что-нибудь английское, — сказал Петр, полируя тряпкой вороненую сталь. — «Стерлинг» или «паркер». Да, пожалуй, «паркер» будет кстати.
   — Достанем, — ответил, подумав. Сапер. — Только Маэстро вряд ли одобрит. Он советовал использовать машинку попроще. Все эти «штайры», «аграны»... от них Конторой за версту воняет.
   — Так это же хорошо. Ложный след. — Петр покосился на собеседника, но тот был непроницаем.
   — О следах есть кому позаботиться. Твоя задача — акция.
   «Не сомневаюсь», — подумал Петр.
   Он подвинул к себе вскрытый цинк с патронами и, споро заполнив рожок, вставил его в автомат. Резко присел, упер кулак в металлическую столешницу и выпустил по мишени четыре очереди. По полу со звоном запрыгало тридцать темно-зеленых гильз. Выполняя обязательный ритуал, Петр отстегнул магазин и передернул затвор. Инструктор одобрительно моргнул.
   — Кучно, — сказал он, возвращаясь с мишенью. По углам ватмана красовались четыре рваных дыры.
   — А что не в «десятку»? Из принципа?
   — Школярство. Мы же не в учебке. Результат годится?
   — Вполне. В учебке этому не научат. А?
   Сапер улыбнулся — якобы иронично.
   — Где так наблатыкался? — спросил он. — Неужели в партии?
   — В какой еще партии?
   — В геологической, в какой.
   Ну вот, началось. Петр скривился и принялся заряжать рожок по новой.
   — Небось на оленях тренировался? — невинно продолжал Сапер. — Или на чукчах? Слушай! А правда, что у них принято гостям жену на ночь отдавать?
   — Правда, — хмуро отозвался Петр.
   — Ну и?.. Ты пробовал?
   — Нет.
   — Почему?
   — Съездишь — узнаешь.
   — А ты много раз там был?
   Петр вздохнул и, отложив автомат, посмотрел ему в глаза:
   — Мы договорились: никаких допросов. Что сами раскопаете, то ваше. Я вам в компанию не набивался. Не нравлюсь — до свидания.
   — Ты нас устраиваешь.
   «Главным образом — тем, что я никто и ниоткуда», — мысленно уточнил Петр.
   — Хорошие стрелки с чистой анкетой на дороге не валяются, — заявил он, не отводя взгляда. — И закроем тему.
   — Закроем, — согласился Сапер. Обедали они вместе, и это было что-то новенькое.
   — Маэстро велел искать с тобой контакт, — пожаловался Сапер. — Духовный; так сказать.
   — Спасибо, что не телесный, — буркнул Петр. — Ищи, мне-то что.
   — Уже ищу, — проскрежетал собеседник. Сапер глотнул минералки, и она громко запузырилась у него в пищеводе. Внешние шумы, за исключением подвывавшей вентиляции, в комнату не проникали, поэтому каждый шорох одежды, каждое движение челюстей звучали ясно и отчетливо. Под потолком тихонько покачивался сплюснутый, вроде летающей тарелки, плафон. Синхронно с ним по столу ездило ярко-желтое пятно, и от этого Петру казалось, что он находится в трюме корабля.
   Кто приносил еду, Петру было неизвестно, но сегодня эти люди заранее знали, что накрывать надо на двоих. Подготовка проходила по жесткому сценарию, и теперь Петр убедился в этом окончательно. То, что он не воспринял Маэстро всерьез, ничего не значило. Люди, отловившие его в подвале, люди, владевшие такими подземельями и собиравшиеся в скором времени ликвидировать Немаляева, — они... как бы это...
   — А есть кто-нибудь, кто круче вас? — ни с того ни с сего спросил Петр.
   — Пока да, — невозмутимо ответил Сапер.
   — Но это ненадолго, да?
   — Как работать будешь.
   — Так я ведь не буду. — Петр сцепил руки за затылком и прогнулся назад — насколько позволяла высокая спинка. — Я в Австралию собрался. С семьей.
   — Для тебя и в Австралии дело найдется.
   — А если я вам все провалю?
   — Тогда уж наверняка в Австралию. Все трое — в одной урне.
   Сапер допил воду и, крякнув, поднялся:
   — Пойдем, с тобой Маэстро говорить хочет.
   В пределах бункера Петру глаза не завязывали, и все пути он давно запомнил. По коридору до развилки, потом налево, две ступеньки вверх и пять метров до бронированной двери. Остановиться и предъявить телекамере физиономию. Смешно. Как будто в бункер мог затесаться кто-то чужой.
   Пройдя через автоматический КПП, он преодолел прямой, упиравшийся в бойницу участок и снова свернул — к тому помещению, куда его привезли неделю назад. Сапер, так же как в первый раз и во все другие разы, остался снаружи. Только штурвал не задраил.
   Петр сел в кресло и уставился на темный монитор. Маэстро наверняка уже был на месте, но субординация требовала паузы. Петр погрыз ноготь и выплюнул заусенец. Он не торопился.
   Минуты через три экран вспыхнул. Маэстро выглядел свежим и умиротворенным. Судя по позе, он сидел нога на ногу — в его возрасте это доступно не каждому.
   — С вашими родными все в порядке, — сразу же объявил он, и Петр чинно кивнул. — Идеи есть? Пора определяться.
   — Ваш клиент — насколько он пунктуален?
   — Наш с вами клиент, — проговорил Маэстро с ударением, — меняет свой график только в экстренных случаях.
   Петр достал из кармана расписание — результат длительной работы филеров. Семь листков были сплошь усеяны его собственными пометками в виде галочек, крестиков и вопросительных знаков. Александр Немаляев, там — вице-премьер, а здесь — вор в законе, был крайне занятым человеком и, по сути, человеком несчастным. Положение принуждало его к определенному образу жизни, и оно же превратило эту жизнь в подобие электрички.
   Особенно Петра поразили строки во второй части четверговой страницы:
   «19.00 — 22.00. Секс».
   22.00-22.35. Просмотр новостей.
   22.35 — 23.05. Возвращение домой".
   — Все забываю спросить, что означает эта звездочка после «секса»?
   — Необязательное мероприятие, — с каменным лицом пояснил Маэстро и, внезапно рассмеявшись, добавил: — То есть если встанет.
   — Три часа? — усомнился Петр.
   — Не надо понимать буквально. Под сексом имеется в виду посещение любовницы. Чем они там занимаются, нам неведомо, но охраняют их достойно.
   — Так или иначе, пункты, отмеченные звездочкой, мы в расчет не принимаем. Нам нужен верняк.
   — Да, — подтвердил Маэстро.
   — Время, которое он проводит в своем коттедже, отпадает. Если ваша карта точна...
   — Согласен, согласен, — отмахнулся тот. — Там все простреливается на километр.
   — В московский офис тоже не полезем. В камикадзе я не нанимался. Тогда... А что, собственно, остается? Вот: «22.00 — 01.30. Казино».
   — Это суббота, — по памяти назвал Маэстро. — Не годится. Тьма народу, и половина из них — секьюрити.
   — По дороге не перехватить. Меняет маршруты, плюс броня, плюс прикрытие, плюс машина-двойник, — наугад перечислил Петр.
   — И кое-что сверх того.
   — Других возможностей я не вижу. Что за казино?
   — "Золото нибелунгов". Место клубное.
   — Закрытое, что ли?
   — Не совсем. Но вас туда не пустят.
   — Ну да! Ботинки за тысячу долларов, костюм за две, часы... часы у меня есть, — он повертел запястьем с золотым «Картье», — что еще? Галстук, прическа. Побриться, конечно. Кто рискнет не пустить? Если заартачатся, назову пару имен повесомее.
   — Каких имен? — оживился Маэстро.
   — А какие вы мне подскажете, такие и назову. Вы же в курсе, кто этот вертеп содержит?
   — Проверят. И похоронят — прямо там, между рулеткой и баром.
   — Так мне вы тоже имя дадите. Желательно не из последних. Есть у вас на примете какой-нибудь степной волк, чтоб знакомых было мало, а звону много?
   — Думаю, подберем. Оснащение?
   — Вы хвастались химиками...
   — Яды? Ну это так, к слову. Нет, вы кроме шуток? Решили его отравить? Средневековье какое-то.
   — Потому и сработает, что средневековье. Яд перестали воспринимать как реальную опасность. Да и пронести легче всего. Немаляев не молод, значит, нужен кардиопарализант. Что-нибудь не избитое и, естественно, быстроразлагающееся.
   — Вы бы еще осиновый кол потребовали, — хмыкнул Маэстро. — Или набор сюрикенов.
   — Я знал только одного человека, который умел ими пользоваться.
   — Надо же! А моему знакомому как раз подобной ерундой лоб пробили. Не ваши ли друзья?
   — Того человека нет в живых. К сожалению.
   — Ладно, оставим это. Если пойдете в казино, зачем вам снайперская винтовка?
   — Сейчас она не нужна, но на будущее прошу обзавестись.
   — Устроим. Не достанем оригинал — закажем нашему слесарю. У него большая коллекция чертежей.
   Маэстро сказал это так, будто речь и впрямь шла о долгосрочном сотрудничестве. Петр пригляделся к его векам — не щурятся, не дрожат. Хороший он актер, этот Маэстро. Что ж, играть так играть.
   — Да, штучное оружие предпочтительней, — проговорил Петр. — Во-первых, его нет в банке данных, во-вторых, после акции можно заменить ствол и боек — баллистическая экспертиза будет бессильна.
   — Толково, — похвалил Маэстро. — Продолжайте.
   — Кроме препарата, мне нужно несколько стилетов. Пластиковых, чтоб детектор не засек. Шестая гитарная струна. Нейлоновая. Удостоверение подполковника ФСБ... или нет, майора будет достаточно. И еще... — Петр задумался. — Наверно, хватит. А, ну и гонорар.
   — Это — после.
   — А ставки в казино я чем буду делать? Отравой?
   — На карманные расходы получите. Тысячу.
   — И пять в качестве аванса. Я жизнью рискую.
   — Мы рискуем больше, — сказал Маэстро.
   — На поддержку рассчитывать? Там, в зале.
   — Не надейтесь.
   Обеспечат, понял Петр. Не для помощи — для контроля. Чтоб не слинял после задания. Что удастся получить в случае успеха? Тысячу долларов, волшебный порошок и липовую ксиву. И костюм — если не порвут в потасовке. И свободу.
   Про Немаляева он не вспомнил. Петр был уверен, что достал бы его и сам — не теперь, так потом, не в этом году, так в следующем. Время есть. Жизнь кончается не завтра. Хотя черт ее знает...

Глава 11

   Главное открытие заключалось в том, что все бесполезны. Все, кого он мог вспомнить, стали дорожной пылью. К тому же половину успели казнить.
   Черный список. Разумеется, он о нем слышал. Распорядился усилить охрану — для всех, включая последнего стукача. Он потерял лишь двоих — там. но здесь он их защитить не мог. Да и не хотел. Его соратники превратились в мусор, а те, кто пришел сюда до него, этого не поняли. Они истребляли людей в соответствии со своим черным списком, но что это были за люди? Психиатр, писака, мелкий коммерсант. Батуганин, правда, кое-чего добился, но все не то. Нет размаха. Если их мочит какой-то «больной Е.» — грош им цена.
   Поля газеты были разрисованы маленькими аккуратными решеточками — признак глубоких раздумий. Нуркин перечитал статью. Морозова, Жердинский, Панкрашин... Ни одной посторонней фамилии. Сам он, понятное дело, на первом месте. Попасть на другое было бы даже обидно.
   Все — в расход. Двоюродную сестру — и ту не пощадили. Ленок... она-то им на что? Словесность, девятнадцатый век, кружева-реверансы...
   Щепки летят... Это то, за что его упрекали. Но у него была цель, у него был Путь. А у этих, как их там?.. Народное Ополчение. Красивая вывеска. У них — жажда мщения. Слепая стихия. Ну, казнят они всех, ну, вычеркнут из списка последнее имя — что дальше? То-то же...
   Их бы, таких упертых, в союзники. Может, встретиться и переговорить? Нуркин повертел эту идею со всех сторон и отбросил. Не получится. У них же тогда смысл жизни пропадет. Кто они без своей вендетты?
   Нуркин достал с полки кружку и заварил чай — вместе с чаинками на поверхность медленно всплывал какой-то мелкий мусор. Ругнувшись, он выплеснул воду в раковину и взял губку. Жить на съемных квартирах ему раньше не приходилось, и опыт брезгливого отношения к вещам у него был совсем небольшим.
   Предоплата за три месяца съела почти все сбережения, зато — свобода. От врагов и друзей. Не бояться потревожить, наскучить, расстроить чьи-то планы — ради этого можно было и раскошелиться. А планы у него теперь свои.
   Он построил систему там — построит и здесь. С той лишь разницей, что здесь это будет Великая Система.
   Нуркин оторвался от мытья чашки и рассеянно посмотрел в окно. «Здесь», «там»... Трудности с определениями он испытывал не впервые. Он знал, что существует два мира и что они похожи, как разлученные в детстве близнецы. При всей близости эти миры существенно отличались, но лишь внешними, так сказать, приобретенными свойствами. Любимые песни — с незнакомым припевом. Старые памятники — на новых местах. Те же люди — с иной судьбой.
   Он не представлял, как это может выглядеть с пространственной точки зрения, как два мира уложились в одну вселенную, но чувствовал, что они близки еще и физически, словно пласты в слоеном тесте. Иначе чем объяснить его переход? Оттуда — сюда, плавно, без барьеров, без обещанного страшного суда, без...
   А если это... что?.. Ад? Рай?
   Нуркин на всякий случай постучал по резальной Доске и прилип к стеклу. Нет, не похоже. Если принять версию о вмешательстве потусторонних сил, то это скорее вторая попытка. Возможность начать с нуля.
   Первое пробуждение после смерти он помнил с удом — тогда он еще ничего не понял, вернее, Догадался, но не поверил. Верить хотелось во что-нибудь простое: в мастерство охранников, в искусство врачей, в удачу, наконец. Но скоро это прошло. Память хранила чудовищный объем информации о некой параллельной жизни, прожитой другим Нуркиным. Здесь. Во втором слое.