Прошкин Евгений Александрович. Слой

   «Так не бывает, чтоб совсем никакой бумажки», — говорили домовладельцы, и Петр вынужденно соглашался. Без бумажки в Москве хана. «Хорошо хоть в метро пускают, — подумал он. — Еще пару поездок. Вдруг да повезет».
   Чуда не случилось. Петр проверил пять адресов и везде получал одно и то же: «такие здесь не проживают». Намаявшись и незаметно накачавшись пивом, он достиг той степени осатанения, при которой начинаешь слышать всякие голоса. Когда где-то в метро с потолка донеслось: «Петр! Петр!» — он понял, что на сегодня хватит. Поднявшись наверх, он отдышался и поймал такси до Тверской.
   Город бомжей и клерков постепенно переходил в вечернюю фазу. Солнце еще не зашло, но витрины и вывески уже горели. Желтые, голубые, красные огни отражались в капотах машин, и от этого даже «Москвичи» выглядели дорогими и уютными.
   Проституток было мало. Основные силы еще наводили марафет, натягивали колготки и запасали презервативы, а пока на улице стоял лишь авангард.
   — Так ты за этим? — спросил водитель. — Рановато. Часа через два будет полный ассортимент.
   — Больше терпеть не могу, — сказал Петр. Истолковав ответ по-своему, водитель усмехнулся и подрулил к группе томно курящих девиц. Девушки приосанились и засверкали глазами, но остались на месте, зато откуда-то сбоку возникло широкое и дряблое лицо.
   — Что бы вы хотели? — спросила дородная женщина лет шестидесяти.
   — Только не вас.
   Шофер заржал и принялся хлопать в ладоши.
   — Жаль, — тоже смеясь, сказала тетка. — А то бы я... Ну ладно, серьезно. Вон мои стоят. — Она подала путанам какой-то невидимый знак, и те засверкали пуще прежнего. — Особые пожелания имеются? Блондинки, брюнетки, пухленькие, стройные.
   — Вы как торгуете — на вынос?
   — Апартаменты нужны? — смекнула бандерша. — Есть обычные, есть королевские. Но они по времени.
   — Королевские не надо. На всю ночь.
   — Триста баксов, — кротко отозвалась она. — Девушку какую возьмете?
   — А можно без?
   — Золотой, у меня же не гостиница.
   — Тогда давай любую.
   Петр отдал тетке триста долларов, и. та запихнула на заднее сиденье какую-то тощую барышню. Он только глянул в зеркальце — не мужик ли-и молча махнул рукой.
   — Переплатил, — наставительно произнес водитель. — Можно было поторговаться.
   — Ну ты, руль! — возмутилась гетера. — Торгуются на базаре, понял?
   — С этой шаланды толку не будет, — заключил он. — Смотри за бутылкой, а то подсыпет чего. Знаешь, как люди потом просыпаются? Сами себя не помнят.
   — Знаю, — сказал Петр.
   Апартаменты оказались однокомнатной квартирой, и даже кровать, вопреки ожиданиям, была не «семь на восемь», а просто — кровать. Петр поставил на стол сумку с продуктами и задернул шторы. Достав из второго пакета джинсы, новую рубашку и белье, он принялся раздеваться. Путана, не снимая каблуков, собралась идти в ванную, но он ее остановил.
   — Ты сама откуда будешь?
   — Здешняя я.
   — Еще соврешь — в рог получишь.
   — Ну, из Молдавии, какая тебе разница? Думаешь, у нас там...
   Предвидя какую-то гадость, Петр жестом велел ей заткнуться.
   — Суп варить умеешь?
   — А, ты из этих. — Молдаванка ни капли не удивилась. — В бегах, значит? Подфартило мне. Трахаться не будем?
   — Как настроение... А что, сейчас многие бегают?
   — Без допросов, о'кей? Если человек тебе про других рассказывает, то и про тебя тоже разболтает.
   — Не дура, — похвалил Петр. — Ну так что с нашим супом?
   Девушка притворно вздохнула и, скинув туфли, взяла сумку. Когда она ушла на кухню, Петр блаженно развалился в кресле и включил телевизор.
   — ...известный писатель Валуев, — закончил фразу диктор, и по экрану двинулась панорама: компьютер, стена, книжные шкафы, дверь, окно, стена. Вернувшись к компьютеру, камера скользнула вниз и уперлась в мокрое пятно на полу.
   — При опросе соседей оперативники выяснили, что примерно за полтора часа до трагедии к Валуеву кто-то приходил.
   — "Дорожный патруль"? — крикнула из кухни девушка. — Лучше переключи на...
   — Умри! — рявкнул Петр.
   — ...с помощью жевательной резинки... Авария на Крымском мосту, двое пострадавших, — монотонно произнес женский голос, а мужской начал перечислять, кто, куда и на чем ехал.
   Петр убавил громкость и прошелся вокруг стола. Валуев, Валуев... Однофамилец? Вполне вероятно, во всяком случае, тот Валуев, что из черного списка, книг не писал. Как и Батуганин не был банкиром. А Кочергин не был психиатром — и однофамильцем тоже не был. Валентин Матвеич... добрый доктор мозгоклюй.
   — Эту передачу повторяют? — спросил он.
   — По выходным. Там самые крутые происшествия. Во сколько, не помню. Надо программу посмотреть.
   Известный писатель Валуев... Хоть бы на секунду раньше!..
   — Эй, ты книжки читаешь?
   — Иногда, а что?
   — Этот Валуев...
   — А, у него детективы.
   — Зовут его как?
   — Сейчас, погоди...
   Девушка вошла в комнату: в одной руке нож, в другой луковица.
   — Щас, щас... — Она потерла локтем нос и обрадованно вспомнила: — Иван. Иван Валуев, во!
   — Молодец. Иди, готовь дальше, — распорядился Петр.
   Валуев Иван Тимофеевич. Не самое редкое сочетание, при том что еще неизвестно, был ли казненный Тимофеевичем. А может, и не казненный. Не-е-е... Что-то подсказывало: к Валуеву приходил не грабитель. Его убили по приговору Народного Ополчения. Кто-то водит пальцем по черному списку и ставит крестики. Это значит, он не один.
   Значит, нужно искать.
   — Эй, как тебя? Ты про Нуркина ничего не слышала?
   Петру хотелось иметь третий труп из списка.
   Три — уже не совпадение.
   — Не-а.
   — Я отлучусь ненадолго. Если смоешься и оставишь меня без супа и без ночлега...
   — Не переживай. Куда я денусь из подводной лодки?
   Про лодку она хорошо. Петр перебрал знакомых — самым подходящим был Костя Роговцев. Как раз из бывших подводников. Перст судьбы, получается. Если он найдет Константина...
   Петр постучал по деревяшке. Найдет... А еще кого-нибудь из Ополчения... Он в это не верил.
   Остановившись перед Костиной квартирой, он долго собирался с духом. Если и здесь не то... Тогда все, больше у него никого нет. В принципе, было еще несколько человек, но с ними связываться не хотелось. Не проверенные, из последнего призыва. Те, кто не по убеждениям, а ради славы. Он и раньше отказывался брать их в сотню, а теперь и вовсе не рискнет. Только Костя. Он один остался — из настоящих, из своих.
   От волнения звонок вышел робкий и прерывистый. Петр собирался нажать еще раз, но не успел — дверь открыли. Женщина. За тридцать. Некрасивая. Не обаятельная даже — так, лахудра какая-то.
   Женщина поправила немытые волосы и вопросительно посмотрела на Петра.
   — Я вас слушаю, — сказала она, и из-под ее верхней губы вылез черный гнилой зуб.
   Сестер у Кости не было. А спать с такой он бы погнушался.
   Не говоря ни слова, Петр развернулся и пошел вниз. Спустившись на два этажа, он вдруг обозлился — на весь мир и на себя лично.
   «Что за сопли, — подумал он, стукнув себя кулаком по бедру. — Что за кисельные берега? Костю не нашел? А откуда ему взяться, если всех убрали? Его небось в первую очередь. Он же был самый лучший. Ну, почти. Кроме меня. Да, кроме меня — самый. И при этом надеяться, что его не тронут? Держи карман!»
   Петр вызвал лифт и нанес пару ударов в пустоту. Ххук! Ххук! Обложили, да?! Эксперимент продолжается?! Ла-адно. Будет вам эксперимент.
   Мозг переполняла звериная отчаянная ярость, мышцы подрагивали и зудели. Появилось желание разогнаться и бежать, бежать — как в детстве, пока не задохнешься и не упадешь в траву.
   По дороге ехала темная «девятка», и Петр, вместо того чтобы протянуть руку, вышел наперерез. Машина с визгом затормозила, и он, не спрашивая цену, не интересуясь, собирается ли водитель кого-то подвозить, уселся на переднее сиденье и на звал адрес апартаментов. Бледный человечек за рулем послушно моргнул и дал по газам.
   «Первым делом воспользуюсь оплаченными услугами, — решил Петр. — Не пропадать же добру. Потом поем супа. А потом...»
   Петр долго смотрел на умиротворенный город и не нашел в нем ничего, что могло бы его остановить.
   — Все, — робко сказал водитель. — Бензин... Я не виноват.
   — Далеко здесь? Сколько мы не доехали?
   — Нет-нет, — залебезил тот. — Рядом совсем. Вон там налево и еще два квартала.
   Петр положил на приборную доску пятьдесят долларов и собрался выйти.
   — А то хочешь, вместе до заправки дотолкаем, — предложил он.
   — Нет-нет! Сам, сам.
   — Наверно, это правильно. Тачка ведь твоя? Ты и толкай.
   — Ну да, ну да, — затряс вихрами водитель. Петр перебрался на другую сторону улицы и вытащил из пачки последнюю верблюдину. Его обогнал джип, похожий на тот, что он видел утром в центре, но таких тачек в Москве было полно. У светофора джип свернул, и Петр отметил, что им по дороге. «Могли бы и подвезти», — в шутку подумал он. А когда дошел до угла, желание шутить пропало. На тротуаре, как раз у дома, где ждала тощая путана и наваристый супец, стоял черный гроб внедорожника и пара легковушек — марки Петр издали не разобрал.
   Он судорожно огладил карманы — блокнот с биографией находился при нем. Негритянскую рубашку и костюм Валентина Матвеевича ему было не жалко. Суп — другое дело, ну да черт с ним, с супом. Идти некуда — вот проблема. В памяти остался последний адрес — его собственный. Или Петуховых?..
   Петр обжег сигаретой пальцы и удивленно огляделся — он давно уже шел. К Новому Арбату и к старому пятиэтажному дому, что за магазином «Мелодия». К Петуховым или к себе — с этим как раз предстояло разобраться. Пока он только шел.
 

* * *

 
   Диктор сказал, что всплыли некоторые подробности по делу об убийстве банкира Батуганина. Бросив бутерброд, человек побежал к телевизору и поэтому все пропустил. Человек обозвал диктора свиньей и поплелся на кухню. Чай отдавал марганцовкой, а в сахарнице сидел блестящий таракан. Все это бесило.
   Отодвинув чашку, человек взял бутерброд и снова пошел к телевизору. Пощелкал каналы — везде реклама.
   — Совсем распоясались, — пробормотал он. Дожевав колбасу, человек отряхнул руки и с ненавистью осмотрелся. Решетка на зеркале уже зарастала какими-то серыми пушинками. В этой квартире все дьявольски быстро пылилось.
   Нос зачесался, и человек чихнул. В свинцовой поверхности зеркала образовалась мутная лунка, но след от решетки остался. Так он себя и увидел — сквозь решетку.
   — Стареешь...
   Наметившиеся в прошлом году залысины окончательно съели челку и теперь подбирались к макушке. Быстро, дьявольски быстро. В этой квартире хорошо умирать — ничего не жалко.
   Человек вспомнил про Батуганина и задумчиво потрогал ухо. "В газетах писали, что врагов он не имел. Банкир — и без врагов? Впрочем, Батуганин был мужиком покладистым. Там... — Человек махнул куда-то в сторону зеркала. — Там был. Здесь неизвестно. И еще был трусом. Можно представить, какую он себе завел охрану. Не помогло. Говорили про водосточную трубу. И про машину...
   Знакомо, ой как знакомо".
   Человек, не раздеваясь, прилег на раскладушку и закрыл глаза. Он чувствовал, что поблизости есть кто-то еще. Сколько их — не разобрать. Слепые, как новорожденные котята, и настырные, как бультерьеры.
   Еще он чувствовал, что там, откуда он вырвался, все кончено. Момент смерти он не зафиксировал, но знал наверняка: тела больше нет.
   Все в прошлом. Настоящее — это грязные чужие квартиры, пыльные занавески и тараканы в сахарнице. Что-то изменить? Он знал как. Он это уже делал — там. И потому боялся второй попытки. Слишком долго и тяжело. Но если получится... Теперь у него есть опыт. Теперь он будет жестче. И он сделает, иначе зачем об этом мечтать — каждый день?
   Он уже понял, с чего начнет. Первое правило — избавиться от ненужных людей. Он начнет с Константина.

Глава 8

   Костя отпил из щербатой фаянсовой чашечки и, нахмурившись, посмотрел на часы.
   — Пора бы им уже. Обманули, черти?
   — Не, не, — замотали головами Толик и Елизавета. По приказу Константина они весь вечер безвылазно обретались на кухне. Он специально посадил их на древние стулья с высокими спинками — при малейшем движении стулья издавали жалобные визги, и Костя мог отворачиваться, не опасаясь удара чугунной гусятницей. Даже пролитые щи вытереть не позволил — за несколько часов они окончательно скисли, и из коридора несло, как с убыточной овощебазы.
   Сам Костя строго расхаживал взад-вперед, нося на блюдечке чашку кофе.
   Толик успел поведать несколько морских баек — половину Константин уже слышал, правда, с другими героями. О том, что он имел прямое отношение к флоту, Костя умолчал — лишние зацепки для будущего следствия. Ведь ни Елизавету, ни Толика он убивать не хотел.
   — Время, время... — выразительно произнес Костя.
   — Да хрен их знает. Может, сегодня вообще не придут.
   — Ну-ну-ну! Хочешь всю ночь просидеть?
   — Мы-то что? — запричитала Елизавета. — То у них шалман целый, в уборную не прорвешься, то, наоборот, учешут на день-два. Да чтоб они пропали!
   — "Пропали"! А кто мне Нуркина разыщет? В том, что у Петуховых гостил именно он — Нуркин Владислав Борисович, Костя уже не сомневался. Словесный портрет совпадал с оригиналом не полностью, но достаточно для того, чтобы исключить всякую ошибку. Не видный, сказала Елизавета. Лысоватый такой, сутулится, что твой горбун, весь такой суетный, лица землистого. Прыщ, а не мужчина. По бухгалтерской линии, важно добавил Толик. Книжки мусолил. Как не подойдешь — он «Здрасьти», и в сторонку. А чтоб законтачить — нет.
   Константина подмывало признаться, что прыщ
   Нуркин — вовсе не бухгалтер и даже не совсем прыщ, а премьер правительства, фактически — хозяин России, что суетность его происходит от переполнения планами, как рассорить всех и вся и на кровавой волне добраться до власти. На самом деле это уже свершилось, только Костя не понимал, почему здесь этого нет. Что такое «на самом деле» и «здесь» и чем они отличаются, он не понимал тоже, но на всякий случай помалкивал.
   На лестнице что-то глухо звякнуло, и замочная скважина приняла в себя ключ.
   — Не дышать! — тихо приказал Костя. Ступая как можно ближе к стене, чтоб не скрипели половицы, он прокрался в коридор и встал у двери. Ключ повернули, и в открывшемся проеме появилось худощавое лицо в тонких очечках.
   — Добрый вечер, — сказал мужчина, опасно разворачиваясь на девяносто градусов. — Ленок, проходи.
   Ленок, хрупкая женщина лет тридцати пяти, так же невозмутимо поздоровалась и, отерев подошвы о сырую тряпку, вошла внутрь. Константин посторонился, пропуская обоих, проследил, хорошо ли захлопнулась дверь, и врезал мужчине по затылку.
   — Соседи! — позвал он. — Отбой. По каютам. Соседи двумя тяжелыми мухами вылетели из кухни и устремились к своим комнатам.
   — Ой, какой кошмар! — теребя кофту, прошептала Елизавета и, сочувственно глянув на Петухову, прибавила скорости.
   Толик на мгновение остановился, но Константин покачал у него перед мордой ножом, и бывший дизелист-тихоокеанец благоразумно последовал за Елизаветой.
   — Помогите!! — закричала Петухова, пробиваясь к двери.
   Она отчаянно напрыгнула на Костю и вцепилась ему в волосы. Когда стало по-настоящему больно, он оторвал ее, как когтистую кошку, и, подержав на расстоянии, припечатал в лоб. Женщина пролетела метра два и, упав на окаменевший от времени линолеум, проехала почти до конца коридора. По дороге она вляпалась в щи и стала похожа на щетку от пылесоса.
   Петухов понемногу очухался и начал неуверенно, цепляясь за стены, подниматься. Костя хватил его рукояткой по макушке — не очень сильно, так, чтоб обезопасить себя еще минуты на три, и пошел за его супругой. Ленок, весьма живучая дамочка, уже подползала к старорежимному висячему телефону из черного эбонита. Скинув на пол трубку и подув в нее три или четыре раза, она с ужасом обнаружила, что провод перерезан.
   — Мы бедные, — призналась Петухова. — Откуда у нас деньги? Муж в газете работает. В муниципальной. Я учительница.
   — И я учитель, — сказал Константин, склоняясь над женщиной. — География. А вы?
   — Русский, литература.
   — О-о! Полная загруженность.
   — Все равно копейки.
   — Я не об этом, — отмахнулся он. — Литература... литература — для меня загадка. Недавно встречался с одним автором. Вы знаете, не то. Ремесленник.
   — Кто-то из новых? — увлеченно спросила Петухова, украдкой поглядывая на мужа. — Криминалка? Лавстори? Фэнтези?
   Костя спиной почувствовал, что Петухов снова зашевелился, и Ленок, забегав глазами, продолжила:
   — Золотой телец, что же вы хотите. Понимаете, в нынешних условиях...
   Петухова затараторила про душу и тело, про девятнадцатый век и про что-то там еще. Костя внимал вполуха, стягивая тонкие ручки ремнем и удивляясь ее наивности, — наверно, начиталась популярных изданий по психологии, вот и пытается мозги запудрить.
   — На ваших уроках должно быть интересно, — проговорил он, подергав узел. — Умеете увлечь. Только я ведь не маньяк, Лена. И тем более не террорист. Лежите смирно. Телефон, как вы убедились, неисправен, а Елизавета с Анатолием в наших делах не участвуют.
   — На по-ома-ащь! — завизжала Петухова.
   — Вас не услышат, — грустно произнес Константин. — Стены добротные, в два кирпича. Петр рассказывал, как в детстве ногу сломал, так вериге ли, орал до самого вечера, и ни одна собака...
   — Какой еще Петр?
   — Вот и я о том же. Вы здесь давно?
   — Пятый год.
   Сзади соскочил с гвоздя и затрещал спицами велосипед — это Петухов собирался с силами для ответного удара. Костя остановил вращающееся колесо и выволок из-под него мужчину. Где-то внизу хрустнули очки. Петухов выпрямился и, расставив ноги, по-боксерски завертел детскими кулачками.
   — Не позорься, не надо. Давай-ка лучше о друзьях твоих покалякаем, о Владиславе Борисовиче, например.
   — Влад? — удивился Петухов. — А зачем он тебе понадобился?
   — Это уж моя забота.
   — Он не друг, он мой брат, — сказала Ленок. — Двоюродный. У него что, неприятности какие-то?
   — Садитесь вместе, а то мне вертеться надоело. — Константин взял Петухова за шкирку и швырнул к жене. — Где Нуркин? Где он живет?
   — По знакомым. Влад от жены ушел, все ей оставил. Он благородный. Мы его надолго принять не могли, у нас у самих одна комната.
   — Почему его нет в справочной?
   — В какой справочной?
   — Хорош дурака валять! — Костя рубанул Петухова по плечу, и тот с воем опустился на пол. — Справочная — это где справки дают, ясно?
   — Он не в Москве прописан. В Обнинске.
   — Где он сейчас?
   — А ты сам-то кто? — резко спросил Петухов. Чем больше Костя его пинал, тем он становился смелее.
   — Мне нужен Нуркин. Адрес, быстро!
   — Пошел ты...
   — Сейчас пытать начну, — сурово произнес Константин. — Не тебя, ботаник долбаный, жену твою.
   — Ты не посмеешь, — с необоснованной интеллигентской уверенностью возразил тот.
   Вместо ответа Константин спокойно взялся за ворот Лениной блузки и разодрал ее до пупка. Над впалым животом заметались тощие острые груди. Ленок ойкнула и панически задвигала плечами, но ремень держал руки крепко.
   — Подонок! — геройски объявил Петухов, намереваясь жестоко отомстить, и Косте пришлось ударить его под колено.
   — Веди себя прилично. Я хочу знать, где скрывается Нуркин. Это все.
   — Лю-уди! Лю-уди! Убива-ают!! — донеслось вдруг из-за боковой двери.
   Константин ворвался в комнату — Елизавета открыла окно и, забравшись на широкий подоконник, размахивала руками.
   — Что же ты, стерва старая? Я с тобой по-хорошему...
   Он обернулся на шорох и бросил вперед подвернувшийся стул. Толик с разбега наступил на ножку, споткнулся и влетел головой в полный хрусталя сервант.
   — Ну, гады! Жалел вас...
   Костя выскочил в коридор, но там уже никого не было. На полу остался лишь лоскут с пуговицами, напоминающий манишку. Крайняя дверь хлопнула, и из комнаты Петра показался прихрамывающий Петухов. В обеих руках он держал по ножу: в правой — длинный, ребристый, для резки хлеба, в левой — унизительно маленький, видимо для чистки картошки.
   — Ты не мужик, ты карикатура, — сказал Константин. — Чего третий не прихватил? Мог бы в жопу себе вставить. Тебе пойдет.
   — Подонок! Мразь! — выдохнул Петухов, устремляясь навстречу.
   Костя отбежал назад и, подняв велосипед, метнул его в разгневанного супруга. Тот врезался головой в раму и выронил ножи. Вдобавок поскользнувшись на размазанной по линолеуму капусте, он схватился за стоявший рядом комод, стянул с него покрывало с какой-то пыльной требухой и все равно упал.
   — Скажи мне адрес, тварь слюнявая, — процедил Костя. — Скажи, где Нуркин, и я уйду.
   — Где живет, мне неизвестно. Только телефон. Он у бывшего сокурсника.
   — Давай. Но без фокусов, у меня с собой сотовый. Позвоню и проверю. Обманешь — у твоей бабы станет партнером больше.
   — Не смей! — заверещала Ленок. — Ты же видишь, он псих! У Владика неприятности будут!
   — Неприятности?! — взорвался Петухов. — А у нас, по-твоему, что? Из-за твоего брательника! Он что-то натворил, а приходят к нам!
   — Диктуй, — напомнил Костя. — И попробуй ошибиться хоть на одну цифру.
   Петухов назвал номер. Константин для гарантии Повторил и без лишней канители воткнул ему в ребра нож.
   Ленок сползла по дверному косяку и зашлась в беззвучном вое.
   — За что? — шептала она. — Он все правильно сказал! За что ты убил, сволочь?
   — Не могу же я вас оставить, — виновато проговорил Костя. — Вы его предупредите. И милиция. Лишние хлопоты.
   — Ты обещал уйти... Ты обещал, сволочь! Позвони и убедись. Он там. Влад там... Зачем ты убил?..
   — Откуда у меня сотовый, дура? — всплеснул руками Костя. — Я ж простой учитель. А уйти — конечно, уйду. Сейчас.
   Костя заглянул к Елизавете — та возилась с окровавленным Толиком. Сервант лежал на боку, повсюду валялись искрящиеся осколки. Острые грани чешского хрусталя отсвечивали розовым. «По колено в крови», — невпопад вспомнил Константин. Вроде игра такая есть компьютерная.
   Он наступил Петухову на грудь и вытащил лезвие. Какие уж тут игрушки...
   Последующее воспринималось скорее сном, чем явью. Ликвидировал свидетелей, потом долго ковырялся с газовой колонкой, отмывал руки, застирывал пятна на ветровке, искал в квартире чистое полотенце, заворачивал нож в газету, спускался по лестнице — все на автопилоте. Поймал такси до «Филевского парка», оттуда — еще куда-то, потом до «Спортивной», потом деньги кончились, и он пошел к метро.
   Сегодня ЭТО уходило не рывком, а полегоньку.
   Отпускало, как малая доза спиртного, — незаметно.
   Незаметно Костя запамятовал, где именно выкинул нож. Это не взволновало, наоборот, перестало интересовать. Незаметно утонули в усталости детали: как резал, как добивал, как хрипела Елизавета. Он уже не мог вспомнить ничего, в голове торчал лишь ненужный адрес, но и дом сотника вскоре оторвался от его личного опыта, стал просто домом — тем, что напротив школы, сразу за магазином «Мелодия».
   Константин сунул билет в прорезь и, миновав Турникет, по глупой привычке посмотрел на обратную сторону. Беда с этими билетами. Не успеешь купить, уже кончаются. Он пожал плечами и бросил карточку в урну.
   — Костюнь, где ты был? — обеспокоенно спросила Настя. — Я уже звонить собиралась.
   — Звонить? Кому?
   — Кому-кому... Морги, больницы... Что ж ты у меня такой обидчивый? — Она жалостливо хлюпнула и кинулась ему на шею. — Ну прости, прости, Костюнчик, родной. Ляпнула, не подумала. Не надо никаких денег, люди вон по году зарплату не получают и ничего, живут. А у нас все хорошо. Покушать есть, одеть тоже. Ты больше так не пропадай, не пугай меня, Костик.
   — Да чего ты?.. — застеснялся он. — Я ведь это...
   Константин пошарил по карманам, но давешних четырехсот рублей там не оказалось. «Бог дал — бог взял», — решил он.
   — Я с самого утра места себе не находила. Ты был такой... такой...
   — Ну? Какой? — спросил Костя, счастливо улыбаясь и прижимая ее к себе.
   — Чужой был. Страшный, — судорожно сглотнув, проговорила Настя. — Я тебя таким никогда еще не видела. Тебе отдохнуть надо. Пошлем всех на фиг, съездим к родителям на дачу, а?
   — Только на выходные, Насть. Пока отпуск не начался, могут в школу вызвать.
   — Ну да. Ну и ладно. Тогда на выходные. Я завтра матери позвоню. Она рада будет. Ты поешь, целый день голодный.
   Костя разделся и, вымыв руки, сел за стол. Настя все порхала вокруг: поставила на плиту чайник, налила супа, густо помазала хлеб маслом.
   — Приходил какой-то странный человек, — сказала она, гремя в ящике ложками. — Я дверь открыла — он стоит, молчит.
   — Может, грабитель? — хмыкнул Константин.
   — Не. Тихий такой, печальный. Будто он один на всем белом свете.
   — Ты поосторожней. Сейчас полно ненормальных бродит, — сказал Костя, надкусывая бутерброд и склоняясь над тарелкой.
   Настя, молодчина, сварила кислые щи. Кислые щи он любил.
 
   * * *
 
   — Вот здесь, перед «Мелодией». Не проскочите, там поворотик маленький.
   — Обижаете, — ответил таксист. — Мы ничего не проскакиваем. Тем более вы сегодня второй.