Прошкин Евгений Александрович. Слой

   Вваливаясь в комнату, он уже наполовину был им — шизиком из школы. Костя помнил, как обрушил книжную полку, как запутался в слетевших тапочках и врезался в тумбу под телевизором. Хватило ли у него сил доползти до наручников, он не знал...
   ...Прежнего врача сменил другой — пузатый, бородатый, с белоснежными зубами. Настоящий мясник. Увидев, что Роговцев открыл глаза, он оживился и, поднеся плотоядный рот к переговорному устройству, велел послать за Морозовой.
   Пока Ирина Ивановна цокала по коридору, Константин подробно изучил палату: без окон, с ровно светящимся подвесным потолком и строгим письменным столом против койки. У левой стены громоздились знакомые приборы, помогавшие Косте жить.
   — Как самочувствие? — дежурно спросил мясник.
   — Хорошо. Когда я умру?
   — Лет через сорок. Устраивает?
   Костя вздохнул и отвернулся.
   — Не спим, не спим! — огласила палату Морозова. — Выспался уже, хватит. Пора выздоравливать, Роговцев. Больничное время в срок не зачитывают.
   — Жаль. А сколько мне корячиться?
   — Зависит от ценности показаний. Как мы и условились.
   — Угу. Вышка, — буркнул Константин, не очень понимая, кто и с кем условился.
   — Говорить не собираешься, — кивнула Морозова.
   — О чем?
   — Некоторые из членов правительства вам симпатизируют...
   — Как все порядочные люди.
   — Фамилии порядочных людей.
   Константин промолчал.
   — Сделай ему больно, — приказала Морозова. Мясник пересел на вертящееся кресло возле аппаратуры, и Костино сердце застучало быстрее.
   — Не бойся, я еще не начал, — заявил доктор.
   — Убей меня... — одними губами попросил Костя.
   Потом потрогал разноцветный жгутик, входящий в ребра чуть пониже левого соска. Дырки в коже зарубцевались и перестали кровоточить. Будто так и было. «Прямо киборг какой-то, — с невеселой усмешкой подумал он. — Перекусить бы провода зубами — и сказке конец».
   Константин вяло провел пальцами по переключателям с непонятными обозначениями на французском. Не поскупились, сволочи, на импортную технику. Разладить, конечно, можно все. Нажать каждую кнопку. И проволоку порвать для гарантии. Не в этом проблема. Как решиться? Добровольно уйти из жизни... В юности он об этом размышлял, да кто в юности об этом не размышляет? Все пустое. Сопли. Вот они, ручки. Повернуть, и до свидания. Нет, невозможно. Цепи инстинктов не сбросить. Пусть мясник мучает, может, перестарается...
   В сердце воткнулась тупая игла боли — воткнулась и пустила отростки, раскрылась, словно китайский зонтик. Косте показалось, что его парализовало — боль распространилась по телу и мгновенно овладела всеми мышцами, вывернула суставы, сдавила легкие. Он кашлянул — ноги отозвались судорогой, согнул колено — что-то закипело в позвоночнике и, добежав до макушки, взорвалось.
   — Он еще с нами, — подал голос доктор.
   — Батуганин? Валуев? — спросила Морозова. — Кто?
   — Да, — легко согласился Костя. — Валуев и Батуганин... И Кочергин... И Панкрашин...
   — Еще, — сказала Морозова.
   Константин собрался назвать новые фамилии, но понял, что реплика относилась не к нему.
   Боль стала сильнее — настолько, что он проклял свою выносливость. Кажется, его попутно пичкали какими-то стимуляторами. Чтоб не терял сознание. Чтоб говорил.
   — Перечислить состав правительства я могу и сама. Мне нужны предатели.
   — С чего ты взяла, что я знаю? Я простой солдат.
   — Вчера ты был солдатом осведомленным, а сегодня опять простой. У тебя что, циклы?
   — Циклы у тебя, падла старая!
   — Решил колоться — колись до конца, — сказала Морозова, пропустив «падлу» мимо ушей. — А раздвоение личности разыгрывать не надо. Психоаналитиков у нас для тебя нет.
   — Решил колоться? — искренне удивился Константин. — Кто? Я?! Когда?
   — Вчера. И предоставил весьма ценную информацию.
   Костя оторопело заморгал. Вчера... Вчера, придя в себя после провала, он впервые не смог вспомнить деталей. Что с ним было? А если его действительно пичкают какой-нибудь химией? Он давно слышал про волеподавители, «таблетки правды», но всерьез эти разговоры не воспринимал. Хотя, будь он следователем, он бы и сам ими пользовался. Но тогда почему их не дали сегодня?
   — И что же я тебе вчера поведал?
   — Это так важно? Пожалуйста: все, имеющее отношение к силовой акции против Нуркина...
   Костя стиснул зубы и зажмурился. Неужели он не выдержал?..
   — Ты назвал и тех, кто планировал, и тех, кто собрал взрывное устройство, и тех, кто привел в исполнение, в общей сложности — двенадцать человек. Мы проверили — все подтвердилось. Если хочешь, повесим у тебя над кроватью именную благодарность.
   Он открыл глаза и вопросительно посмотрел на Морозову. Двенадцать человек? Любопытно. Ах, он рассказал о том, кто устранил Нуркина здесь, в этом слое. А ему-то самому это откуда известно?!
   «Берет на понт, — озарило Костю. — Не я шизофрению разыгрываю, а она. Не было ни ее таблеток правды, ни моих откровений. Дурака из меня делает. Новое слово в области дознания?»
   — Ваши люди в правительстве. Считаю до пяти. Или тебе нравится?
   Костя с отчаянием глянул на провода. Вырвать с корнем, а то и вправду язык развяжут. Только о чем он может рассказать? О том, как воскрес в другом слое? О том, как легко убирал членов правительства? Самых могущественных и недоступных людей России. Клерка, ларечника, таксиста...
   Сердце окаменело и раскалилось. Из него, будто из реактора, выплескивалась невыносимая боль. Пульсируя, растекалась по всему телу — до ресниц, до ногтей, до мозолей на пятках.
   Сердце... Оно ж на аппарате, дохлое совсем. И ведь не боятся... А если он умрет? А им все равно. И ведь не умирает... Сердце... Больно!! Сердце... Больно!.. Больно... больно-о-а-ааа!!! Больно...
   — На сегодня все, — объявил где-то внизу мясник.
   — Оклемается, он крепкий.
   — Вряд ли.
   Константин ожидал падения в черную воронку, затем — карусели огней и звуков и наконец прорыва к знакомому окну с наручником на стояке, но ничего это не было. Он мягко приземлился обратно в постель и ощутил остатки покидающего мышцы напряжения.
   Доктор и Морозова тихо беседовали, потом она хлопнула его по плечу и вышла. Мясник покосился на неподвижное тело и направился следом.
   — Ты! Иди сюда, — сказал он кому-то в коридоре. — Смотри за ним. Если очнется, чтоб ничего не трогал. И ты не трогай. Позовешь, я в буфете буду.
   Костя зажмурился.
   Мягкая обувь охранника тихо поскрипывала. Плотно притерлась дверь. Звякнул шпингалет. Ножки стула проехали по линолеуму и остановились у самого изголовья. До Кости донеслось чье-то близкое дыхание.
   — Эх ты, маньяк... — сокрушенно проговорил охранник. — За что же вы меня, а?
   Костя резко повернулся и, отпрянув, уперся затылком в приборы. Перед ним сидел Борис.
   — Я к тебе всей душой. А ты мне горло перерезал. Как барану. Н-да-а... Я и есть баран. Связался с маньяком...
   — Ты? — выдавил Константин. — Мы же закопали тебя... А, это было там...
   — Каждого где-нибудь закопают. Обидно, когда раньше времени.
   — Как ты сюда попал?
   — А ты?
   — Я здесь живу. Жил, — оговорился Костя.
   — Ну, и я тоже.
   — Да, верно. Мы же все в двух экземплярах.
   — Не в двух, маньяк, — покачал головой Борис. — Этих экземпляров намного больше.
   — Но ты... ты сюда... как я туда... — замямлил Константин. — Объясни!
   — Не собираюсь, — отрезал тот. — Тебе мое знание как ребенку — атомная бомба. Тот майор ФСБ — сотник твой, да? Вот и сидите с ним. У меня дома музыка хорошая была. И деньжат маленько. Ладно уж, забирайте, мне их больше не видать. Под диваном паркетина одна вынимается. Сами найдете.
   — Тебе баба какая-то телефон обрывает, — невпопад сказал Костя. — Про твою теорию...
   — Зашевелились! Я же говорил, что до них дойдет. Все не так уж сложно, надо только перестать мыслить догмами.
   — Как получилось, что мы с тобой встретились? Это что, совпадение?
   — В определенной мере.
   — Не верится.
   — В данном слое я старший лейтенант Гвардии. Это и есть совпадение. Остальное...
   — Ты сам! — неожиданно догадался Костя. — Остальное ты сделал сам! Но как ты перемещаешься?
   — Никто никуда не перемещается. Туда, где вы меня прирезали, я уже не попаду. На свете много мест, куда нам вход заказан, но еще больше мест открыто.
   — Значит, нас много? Каждого: тебя, меня, Нуркина...
   — Вот дебил! — рассмеялся Борис. — Ты все своим Нуркиным страдаешь. Взорвали его давно — вместе с тачкой, телохранителями и тремя десятками случайных прохожих. Лично мне, как гражданину России, от этого не полегчало.
   — Про Нуркина я просто для примера, — суетливо замахал руками Константин.
   Он чувствовал, что уже накатывает, что сейчас, через несколько секунд, его выкинет назад, а разговор только начался — так много нужно было прояснить...
   Борис, заметив, что Косте становится хуже, отнес стул обратно к столу и откинул щеколду.
   — Отдыхай, маньяк. Меня сюда надолго перевели. Может, встретимся еще.
   — Я вчера показания давал, — опомнился Константин. — Заложил кого-то. Только это был не я! Как это возможно?
   — Возможно, маньяк, возможно. Тебя, наверное, еще где-то убили. А в этом слое ты вроде магнита. На волоске от смерти. Лучше тебе здесь не оставаться.
   — И я о том. Только сам не могу. Помоги, а? Я же тебя прикончил! Вот там рубильник. Прошу!
   — Не хочу, накажут. Я ведь человек служивый. — Борис указал подбородком на погон и открыл дверь.
   — Эй! — захрипел Костя. — Еще скажи... не уходи, мне надо знать!..
   Стены палаты дрогнули и поплыли — все быстрей и быстрей, пока прыгающий силуэт Бориса не размазался в широкую черную полосу с золотой прожилкой — погоном старшего лейтенанта...
 

* * *

 
   Географ, холера его возьми, до телефона все же добрался. Костя поднял с пола трубку, послушал короткие гудки и положил ее на рычажок. Отвечал на звонок или сам кому-то названивал? Если сам, то кому? Поди теперь узнай.
   Пошатываясь, он добрел до ванной и сунул голову под струю холодной воды. Затем отправился на кухню, но, наткнувшись на торчавший нож, круто развернулся к кабинету. Записи этого ненормального — теперь-то он точно до них доберется. Посмотрим, что там у него за теория.
   Не успел он дойти до секретера, как кто-то позвонил в дверь. Чертыхнувшись, Костя замер на месте и прислушался — ящик не работает, магнитофон тоже. Свет везде погашен. Нет никого, ясно?
   В дверь опять позвонили. Он на цыпочках прокрался в прихожую и только там вспомнил, что «глазок» у Бориса не врезан.
   Звонить перестали, начали стучать. Что за хамство?
   — Открывайте, вам телеграмма! — крикнули на лестнице.
   «Чего орешь, дура, нет же никого», — раздраженно подумал Константин.
   — Телеграмма вам! Телеграм-ма! «Молния», открывайте!
   Голос был казенный, какой-то деловой и страшно спешащий. Костя понял, что бабенция не отвяжется.
   — Я никаких телеграмм не жду, — сказал он из-за двери, мучительно осознавая, что допустил ошибку.
   — Вы, молодой человек, с ума сошли? Кто их ждет? Они сами приходят.
   — Положите на коврик, — упрямо попросил он.
   — Мне подпись ваша нужна. Мы и простые на коврики не кладем, а у вас молния. Да выйдите! Что вы там, голый? Мне неинтересно, я отвернусь.
   Поколебавшись, Костя отодвинул засов и приоткрыл дверь.
   В щель просунули руку с пистолетом и, уткнув ствол ему в горло, взвели курок.
   — Тьфу, блин!.. — проговорил он. — Я так и знал.

Глава 3

   — Зачем же вламываться? Я бы и сам открыл.
   Сухопарый мужчина предпенсионного возраста повертел в руках вырванный с мясом замок и снизу вверх посмотрел на Петра. Жилец имел белые пушистые бакенбарды, и Петр сразу понял, что винтовку он не брал.
   — Водопроводчика пускать не желаете, а ФСБ — пожалуйста, — с укором сказал он.
   — Так это вы звонили. Я догадался, что там подвох какой-то.
   — Неужели?
   — Я в жэке восемь лет проработал. Никто этой профилактикой не занимается. Только по факту прорыва.
   Жилец находился в квартире один, да Петр и не представлял, как здесь поместится кто-то еще. В коридорчике можно было разойтись, только втянув животы, а выкуренная на кухне сигарета вмиг задымила и комнату, и санузел.
   — Где вы были утром?
   — Утром... э-э...
   — В десять-одиннадцать.
   — Кхе, кхе, хорошее у вас утро. Здесь я был. В половине девятого заплатил за два месяца вперед, получил ключи и остался.
   — Кто может подтвердить?
   — Даму я, естественно, не назову, я человек порядочный. Соседей спросите, они нам покоя не давали. В стену долбили, словно оглашенные.
   Петр недоуменно поднял бровь.
   — Видите ли, моя девушка достаточно темпераментна... А здесь такая слышимость...
   Бровь поднялась еще выше.
   — Прописались, так сказать, — смущенно потупился жилец. — Любят меня молодые, что с ними поделать!
   Петр недоверчиво посмотрел на его плоские, словно нарисованные губы и подумал, что такого и старые-то любить не должны.
   — Вы ведь не из полиции нравов. И потом, она уже совершеннолетняя. Все по закону. К соседям пойдете?
   — Нет. Где у вас телефон?
   Жилец показал на китайскую подвесную трубку и тактично отошел в сторону, хотя в условиях малогабаритки это выглядело чисто символически.
   Два номера молчали. Петр переложил бумажки в карман и набрал третий. Абонент ответил почти сразу, и сразу же Петру не понравился.
   — Да-а! — недовольно протянули на том конце.
   — Вы дома? Не уходите никуда, к вам скоро слесарь придет.
   — Да-а?
   — Трубы обследует, — пояснил Петр,
   — А че их обследовать-то? — развязно проговорил абонент.
   Петр вопросительно глянул на жильца. Тот назидательно развел руками и шепотом подсказал:
   — Замена центрального вентиля.
   — Вентиль меняем, — объявил Петр. — У вас какая квартира? Двадцать третья? В девятнадцатой, прямо под вами, музыкант проживает, у него одно пианино десять тысяч стоит.
   — Баксов? — с нездоровым интересом спросил абонент.
   — Короче, через полчаса. — Петр перечитал адрес. — Вернее, через пятнадцать минут. Слесарь уже здесь.
   — А деньги ему надо платить?
   — Это бесплатно.
   — Тогда пусть идет.
   Отключив трубку, Петр щелкнул пальцами и, не прощаясь, устремился к выходу. Судя по разговору, человек был не очень уравновешенным и не слишком добропорядочным.
   «Как бы правда не попер в девятнадцатую», — обеспокоился Петр.
   — Успехов в службе, — сказал ему в спину жилец.
   — И вам. Успехов.
   Квартира находилась на той же улице. Поднявшись на шестой этаж, Петр остановился у двери и разочарованно присвистнул. Стальная, наскоком не взять. Можно было предъявить красную книжицу, но внутренний голос строго отсоветовал. Человек, хранящий под шкафом винтовку, да еще добытую кровью, с ФСБ общаться не пожелает. А на водопроводчика Петр в своем костюме ну никак не тянул.
   Он бегом спустился на улицу и сел за руль. Домчав до ближайшего хозяйственного магазина, Петр купил черный халат и самый дешевый набор инструментов в фанерном чемодане. Отнеся все это в машину, он вывалил железки под сиденье, оставив себе лишь отвертку. Подумав, Петр добавил к ней молоток и, придавая ящику рабочий вид, пошкрябал его напильником. Насчет пятнадцати минут он, конечно, погорячился, но в полчаса укладывался.
   Петр нажал на звонок и, услышав, как откидывается крышка «глазка», сделал лицо простым и светлым:
   — Вас предупреждали.
   По ту сторону раздалось какое-то невнятное ликование — довольно странное для встречи с работником жэка.
   «Обкурился клиент, — сообразил Петр. — Это хорошо. Чувство боли притуплено, но и реакции никакой. Лишь бы впустил».
   — Сейчас, сейчас! — торопливо крикнули в квартире. — Замок, блин, заело! Ух ты, сука! Заперся, блин!.. Ты только не уходи! Я его, сука, сейчас...
   Дверная ручка бешено задергалась, но толку от этого не было. Чем больше внутри бились и изрыгали проклятий, тем меньше Петр верил в их искренность. Кажется, ему пудрили мозги, тянули время. Непонятно зачем: шестой этаж, балкона — он проверял — нет. Разве что уничтожают какие-то улики. Сколько канители из-за несчастного слесаря!
   Клиент продолжал активно радоваться его приходу, и Петр постепенно припоминал голос. Это было не совсем нормально — найти знакомого таким вот образом, да и не сильно ему хотелось кого-то находить. Разумеется, кроме обладателя винтовки.
   — Не открывается, тварь!.. Слышь, не уходи! Я его сейчас. Я его, суку... Бычок тебе в ноздрю...
   — Ренат? Ты?
   — А то кто же?! — весело отозвался Зайнуллин. — Все, сука, не могу. Заклинило ее. Уйди в сторонку, Петя.
   Петр пожал плечами и шагнул влево.
   — Отошел? Ну, щас я ей!..
   С той стороны раздался грохот отбойного молотка. Чем Ренат ремонтировал замок, определить было трудно, но слышали его, без сомнения, во всем доме.
   — Ух, машинка! — весело выдохнул он, раскрывая объятия и вешаясь Петру на шею.
   Троекратно облобызавшись, они пожали друг другу руки, и только после этого Петр увидел на полу слегка дымящийся «штайр».
   — Зверь у меня машинка! — похвастал Ренат.
   — Оптику на фига поставил? Разобьешь, не ровен час.
   — А чтоб не промазать. А ты будешь знать! Будешь знать, сука! — Он врезал по двери кулаком, но, не удовлетворившись, принялся избивать ее ногами.
   Петр еле вытащил его из прихожей и силой усадил на табуретку.
   «А Ренатик совсем плох, — отметил он. — В больнице за ним таких всплесков не водилось».
   — На что ж ты боезапас тратишь, чудик? Я за этим «стволом» с самого утра гоняюсь!
   — Разве патрон не стандартный?
   — Если б мы жили в Австрии, я бы сказал, что стандартный. Натовский патрон, ясно тебе?
   — НАТО, суки, маму их под поезд! Ненавижу.
   — Ты, Ренат, если можешь, пореже, хорошо? Про поезд, про маму... Еще, помню, ты вот это любил: «В глаз напильником». Тоже не надо. Ты, кстати, когда выписался?
   — Выпишут, дождешься от них! После того концерта нам такое небо в алмазах устроили! Я-то не допер, что ты в побег намылился, а то бы с тобой... Посадили нас на сульфу — всех, поголовно. А потом у меня началось... Склероз. Как у тебя, в точности. Вот суки! Медицина, называется! Потом обратно все вспомнил. Так перемешалось... Крышу срывает! И то, и это... В одном мне — две жизни! Прямо как шампунь. Если б рассортировать, где какая... Где первая, где вторая... В общем, полежал я немножко — и ноги. На складе труба вентиляционная, а вместо решетки рабица. Оттуда — в подвал. Заблудился, наткнулся на какую-то нору, там три недели...
   — Три недели? — ужаснуло? Петр. — Что же ты ел?
   — Так, всякое... По ночам вылазил...
   — А сегодня? Диггера ты положил?
   — Кого?
   — Этого, в резиновых портках.
   — Да полез он ко мне, а я...
   — Не надо, не оправдывайся. Что сделано, то сделано. Оружие сразу нашел?
   — Да если б сразу! Зачем мне тогда под землей сидеть! Я все надеялся — очухаюсь от таблеток, разберусь. Нет, ну врачи, а?! Ну, суки!
   — Это не таблетки, Ренат, — спокойно сказал Петр. — Это мы сами. Две жизни, да. И обе — твои. Только не спрашивай ничего, я сам в этом ни хрена не смыслю. У тебя две жизни, как шампунь, а у меня одна — как сплошная галлюцинация. Вот и живем... Ты хоть квартиру снял. У меня без документов не получилось. Деньги-то откуда?
   — Из кассы, — скромно ответил Зайнуллин. — Ружьишко, пистолетик... Я теперь не пропаду.
   — Беда у тебя с мозгами, — проговорил Петр. Он поднял винтовку и отстегнул магазин. Ни шиша. Один патрон в стволе — это все, что осталось после очереди по двери. Петр передернул затвор и, подкинув патрон, спрятал его в карман. С чокнутым Зайнуллиным связываться совсем не хотелось. Гораздо проще было бы подсечь табуретку и, пока он падает, сверху, по макушке... Но на это Петр был не способен. Теперь, когда выяснилось, что Ренат — тоже перекинутый, у Петра не хватило бы духу. Зайнуллин его раздражал, но так, как раздражает младший брат. А брата убить нельзя.
   — Собирай шмотки, быстро. Мы отваливаем.
   — Куда? Не пойду. Я суп варить поставил. С курицей.
   — Ты так вскрывал дверь, что соседи могли спецназ вызвать.
   — Я же не по людям стрелял. А дверь — что? Сейчас слесарь придет. Дам ему бабок, пусть он ее починит.
   — Слесарь?! Зря ты из психушки удрал, тебе там самое место.
   — Слесарь, — заржал Зайнуллин. — Ты посмотри на себя. Да шучу я, шучу. Чего ты напрягся-то?
   Петр заглянул на кухню — никакого супа на плите не было. Выразительно вздохнув, он сдернул с окна занавеску и завернул в нее «штайр». Пустой магазин Петр бросил в свой чемодан. Слесарь так слесарь.
   Выходили на всякий случай врозь. Петр остался дожидаться лифта, а Ренат пошел пешком. Когда кабина доехала до первого этажа, Зайнуллин еще топал где-то в районе второго.
   В подъезде Петр нос к носу столкнулся с милиционером. Веснушчатый паренек в бронежилете и каске на ходу поправлял автомат и слегка задел его стволом.
   — Не боись, на предохранителе, — осклабился он. Петр и не боялся. А если и боялся, то не за себя.
   — Мастеровой! — оборачиваясь, окликнул его веснушчатый. — Это не ты долбил?
   Ренат уже был внизу.
   — Нет, а что? — спросил Петр.
   Ренат остановился за спиной милиционера.
   — Соседи вызвали. Вроде у вас стрелял кто-то.
   — Я стрелял, — признался Зайнуллин, втыкая ему в ухо пистолет. — Падай на пол.
   Веснушчатый перевел растерянный взгляд на Петра, и тому ничего не оставалось, как размотать винтовку.
   — Ну ты и дура-ак! — сказал он Ренату. — Зачем он тебе?
   — Ты за «ствол» переживал. Пожалуйста, забирай.
   — Как мы отсюда выберемся? Там же еще один, в тачке!
   — Да? Я не подумал... Пойдем назад. Слышь, боец? В лифт заползай! — Он перехватил автомат и пнул милиционера ногой. — Ползти, я сказал! Все делать лежа. Будешь низенький, зато живой.
   Втроем они поднялись обратно к квартире, и Ренат заволок пленника в ванную.
   — Где твои «браслеты»? На поясе? Давай сюда. Сначала с напарником свяжись. Передай, типа все в порядке и так далее. Что вы там обычно?..
   — У них условный знак, — предупредил Петр. — Какое-нибудь слово.
   — Гм... Ну и как мы его?..
   — Нет у нас знака, — заскулил веснушчатый.
   — Тебя не спрашивают, — бросил Ренат. — Как мы его вычислим? Сейчас скажет свое слово, и все.
   В ту же секунду, будто нарочно, пискнула рация.
   — Раньше надо было! — обозлился Петр. — Теперь гадай — скажет, не скажет!.. Отвечай, черт с тобой. Но учти!..
   — Нет! — Зайнуллин в последний момент схватил рацию и выкинул ее в коридор. — Не доверяю я ментам. — Он приковал паренька к ножке ванны и, схватив за подбородок, запихнул ему в рот мочалку. — Так лучше.
   Петр, уже не в силах возражать, уложил автомат в чемодан и гневно зыркнул на Рената. Тот добавил к автомату свой «вальтер» и погрозил веснушчатому пальцем.
   — Сначала идешь ты, — распорядился Петр. — И хватит самодеятельности.
   Перед тем как спуститься на нижнюю площадку, Ренат наклонился вбок, свел колени вместе и, скривив губы, пустил обильную слюну. Сержант, заходивший в парадное, посторонился и придержал дверь. Зайнуллин ковылял так натурально, что принять его за симулянта было бы кощунством.
   — Сотрудника нашего не видели? — почему-то вполголоса спросил милиционер.
   Ренат что-то прошепелявил, и Петр с сержантом обменялись сочувственными взглядами.
   — Видел, — сказал Петр. — Он там, на последнем этаже.
   В патрульной машине, белых с синим «Жигулях», сидел еще третий, и Зайнуллин был вынужден поддерживать образ паралитика до самого угла.
   — У меня такое ощущение, что сегодняшний день не кончится никогда, — сказал Петр.
   — У меня сегодня тоже много событий, — заявил Ренат. — Это тебе не в больнице околачиваться.
   Они проехали два перекрестка и повернули на проспект. У кинотеатра, помахивая жезлами, трепались два инспектора. Но старый запыленный «Форд» их не интересовал.
 

* * *

 
   — Спокойно, — сказали за дверью. — Шаг назад и стоишь. Руки спереди.
   Теплый ствол толкнул Костю в горло, и он, поперхнувшись, отступил. В квартиру прошмыгнули две женщины: одна, с пистолетом, — совсем худенькая, другая, без оружия, — покрепче, но все же не мужик.
   Костя озадаченно выглянул на лестницу — больше никого.
   — Вы что, девочки, так и грабите вдвоем? Первая, не убирая пистолета, грациозно отвела ногу и прихлопнула пяткой дверь. Вторая сняла выгоревшую бейсболку и кинула ее на вешалку.
   Тряхнув головой, она собрала волосы в хвост и лишь потом посмотрела на Константина. У него отвисла челюсть.
   — Настя?!
   — Вот ты где, пес паршивый, — сказала она, и Константин не узнал ее голоса.
   На ней были темно-серые брюки «милитари» тяжелые ботинки со стальными набойками и черная кожаная жилетка — кажется, на голое тело.
   — Ты один?
   — Как ты меня нашла?
   — Чего тебя искать? Сам позвонил. Мы номер засекли.
   — Я? Тебе? Вот черт!
   — А, раздваиваешься? У Людмилы такая же ерунда. По четным — академиком, по нечетным — рыбу ловит, — хмыкнула Настя.
   — Проницательная ты моя.
   — С тобой станешь... Когда пришли с обыском, я сначала не поверила. Потом эти барбосы решили засаду устроить. В моей квартире! Три дня просидели, все продукты сожрали да еще трахаться агитировали.