Страница:
Окна выходили на отвалы глины, которые пылили так, что нижние этажи тонули в красном тумане. Нуркина это не особенно беспокоило, поскольку герметичные рамы не открывались вовсе — из-за пуленепробиваемого стекла они весили столько, что не выдержали бы никакие петли.
Кроме квартиры, Немаляев обеспечил себе парочку «Вольво» с одним и тем же номерным знаком, два спутниковых телефона, зарегистрированных в разных компаниях, три анонимных счета в дружественных банках. Денег он не жалел, тем более что для него это были не такие уж и деньги. Последнее время Немаляев приходил к мысли, что отдал бы все — ну, или почти все — за то, чтобы здесь удалось воссоздать построенную ими систему. Дров, конечно, там наломали прилично, но такая уж в России топография — чем светлее путь, тем больше ухабов. А старые ошибки повторять не обязательно, достаточно будет новых.
— Влад... — не выдержал он. — Ты про выборы-то поясни. У меня средства вложены, надо кой-какие акции скинуть, пока не поздно.
— А где армянский? — раздраженно бросил Нуркин. — Передай своим барбосам: «Праздничный», десятилетней выдержки.
— Ты рехнулся, да? Завтра — два ящика. Три. Я о деле спрашиваю!
— Что?.. — Нуркин оторвал взгляд от фигурной бутыли и, поставив ее на место, вперился в Немаляева. — Все хорошо, Сашок, я же сказал. Еще Сидорчука прикрутим, и совсем отлично будет. Как думаешь, сколько сейчас в этом слое перекинутых обретается?
— Тех, кто оттуда — сюда? Кто их считал?
— Не очень много, правда? А вони уже будь здоров. По телевизору заговорили, газетчики суетятся, спецура небось вообще на ушах стоит.
— Стоит, — подтвердил Немаляев. — И ФСБ, и СВР.
— Во-от, — удовлетворенно протянул Нуркин, закрывая бар. — Если это будет продолжаться, то скоро количество перекинутых достигнет критической массы. А продолжаться будет, причем с нарастающей скоростью. Я чувствую. Идет настоящий обвал. Представляешь?! Тысячи людей из другого мира! Большинство — с разорванными социальными связями. Одинокие, растерянные. Как впишутся они в чужое общество? Да никак! Они не смогут адаптироваться, ведь общество само будет взбудоражено. — Нуркин облокотился о шкаф и прикрыл глаза. — Смятение... Люди не понимают, что происходит. За границей тоже отмечены подобные случаи. Значит, происки врагов отпадают. Тогда что же? Навязчивая идея человечества: Судный день. Когда в нее поверят процентов пять, это превратится в настоящий конец света. И притом безо всякой мистики. Паника ударит по отраслям, живущим в условиях жесткого графика. Транспорт, энергетика, связь. Как следствие — перебои с продуктами, у нас это вообще больная тема. Погромы, абежи, уличный беспредел. Паралич всех коммуникаций. Анархия. Хаос.
— Или ужесточение режима, — возразил Немаляев. — Комендантский час и прочее.
— Естественно! — воскликнул Нуркин. Он вроде бы даже обрадовался этому аргументу. — Власти призывают войска, но там происходит то же, что и везде. Перекидывает одного-единственного лейтенанта, вернее того, кто был лейтенантом здесь, и вот уже целый взвод неизвестно на чьей стороне. А если это будет не лейтенант, а командир десантно-штурмового батальона? Или офицер генштаба? Нет, хаос неизбежен. И вот когда страна уйдет в него с головой, люди захотят порядка. Они потребуют порядка — хоть какого-нибудь. И они позовут нас, — с улыбкой сказал Нуркин. — Но для этого необходимы два условия: первое — чтобы нас знали, и второе — чтобы, кроме нас, звать было некого. Вот об этом мы и должны позаботиться. В основном ты. Кстати, как там сотник?
— Пока не высовывается.
— И что это значит?
— Все, что угодно. Еремин может налаживать контакты, может прятаться в какой-нибудь глухой деревне или сидеть у нас под носом. Да может просто повеситься, — пожал плечами Немаляев. — Сотник опасен в комплекте с сотней. Сам по себе он никто. Ну разве что застрелит кого-нибудь или на мине подорвет, — выразительно произнес вице-премьер.
— Потешаешься, да? А ты подумал, куда вы все без меня? Кто страну спасать будет?
Немаляев вспомнил на эту тему хороший анекдот и уже собрался рассказать, но посмотрел на Нуркина и осекся. Тот не шутил.
Глава 2
Петр припарковал «Форд» возле узкой арки и, закурив, достал нарисованную Костей схему. Полный план коллектора был потерян — пришлось довольствоваться тем, что Константин восстановил по памяти. Коридоры вокруг тайника он обозначил довольно подробно, но по мере удаления они переходили в пунктир или вовсе обрывались вопросительными знаками.
Костя настоятельно советовал спуститься через метро, но Петр эту идею отверг: винтовку могли найти и выставить на ближайших станциях наблюдение. Лезть под землю прямо на улице, да еще перед домом казненного банкира, было тем более неинтересно. Путь, выбранный Петром, казался не самым логичным, но в этом и заключался расчет. Так он себя успокаивал.
Выйдя из машины и повозившись с непослушным замком, он невзначай обернулся. Ничего подозрительного. Кривая улочка плавилась на солнце. Измученным прохожим, варившимся в каменном котле, было не до Петра.
Он уверенно свернул в арку. В нос ударили ядреные запахи испорченных продуктов. Вечные черные лужи, преющий по углам мусор и еще на подходе ко двору — стук доминошек и пьяный мат. Все это было чертовски знакомо и напоминало о детстве, проведенном в старом центре, но радости от этих ощущений Петр не испытывал.
Оказавшись во дворе, он быстро сориентировался и направился к трехэтажному дому, на первый взгляд — довоенной постройки.
— Ты к кому, уважаемый? — раздалось сзади. Петр проигнорировал окрик и зашел в тесный подъезд. Следом шумно догоняла компания подвыпивших дворовых мужиков. Двое или трое. Плохо.
— Ты че, ссать здесь намылился?
— Фамилия? — жестко спросил Петр.
— Че?
— Фамилии, адреса, — сказал он, раскрывая удостоверение.
— Да ладно, майор... Сидим, отдыхаем. Чего ты привязался? Пива выпить нельзя?.. — забубнили мужики.
Петр спустился вниз и, достав карманный фонарик, осветил подвальную дверь — она была закрыта на маленький висячий замок.
— Ключ у кого? — начальственно спросил он.
— Ключ-то? А ключ у Никаноровой.
— Сюда ее, быстро.
— Никанорову? А нету ее. Уехала она. Надо в жэкидти.
— Ясно. Добровольцы есть? Кого за ней отправить?
Мужики затолкались в дверях и высыпали на улицу.
Петр вернулся к машине. Инструментов в багажнике было не густо, но монтировка все же сыскалась. Попутно он обнаружил, что под резиновым ковриком остались пятна крови, и, удивившись собственному разгильдяйству, решил, что от «Форда» пора избавляться.
Отдыхающие за большим деревянным столом проводили его недоуменными взглядами. Монтировка в руках майора ФСБ их немного смутила, но они были рады тому, что в жэк идти не придется. Они даже разрешили бы майору нагадить в подъезде — лишь бы никуда их не посылал.
Сорвав замок, Петр распахнул дверь и шагнул внутрь. Плоский фонарь выбросил бледно-желтый конус — стены, как и полагается, были густо расписаны, под ногами валялись грязные тряпки, битые бутылки, тонкие полукубовые шприцы и похожие на странных живых существ презервативы. Посередине стоял колченогий стул и продавленный, мерзкого вида диван с кирпичами вместо ножек.
Луч скользнул влево и пропал в сводчатом проеме. Петр осмотрел вторую комнату — все то же самое, за исключением дивана. Он проследовал дальше, миновал целую галерею похожих помещений и остановился у новой двери. Здесь замок был помощнее, но скоба, за которую он держался, насквозь проржавела и лопнула от одного удара.
За порогом начиналась лестница. Узкие ступени шли вниз так круто, что Петр не видел перед собой ничего, кроме потолка. Спустившись на нижнюю площадку, он обнаружил глубокую нишу, а в ней — темно-зеленый люк с двумя запорными штурвалами. Замки на люке отсутствовали, а пол, не считая мельчайшей пыли, был чист.
Петр погасил фонарь и взялся за правое колесо. В корпусе люка надрывно скрипели какие-то механизмы, но ручка все же вращалась. Второй штурвал оказался упрямее, и прежде, чем закисшее железо поддалось, Петру пришлось на нем повисеть.
Наконец люк с чавканьем отворился, и Петра обдало тяжелым, сырым холодом. Из низкого, как нора, коридора тянуло плесенью, брагой и еще чем-то приторным. Овал света выхватил в левой стене несколько боковых проходов, и Петр сверился с планом. Если Костя не напутал, то нужно повернуть на третьем.
Сгорбившись, он нырнул в тоннель и прикрыл за собой люк. Пол был покрыт тонким слоем стоячей воды, и Петру пришлось выбирать между ходьбой быстрой и ходьбой бесшумной. Рассудив, что шума он уже наделал достаточно, Петр ускорил шаг. Плеск уносился далеко вперед и, отражаясь от тупика, возвращался — от этого казалось, что под землей марширует целый отряд.
Пару раз Петр замирал и прислушивался — после того как стихало эхо, уши забивало плотной глухотой. Свернув еще дважды, он снова осветил листок и понял, что одни и те же расстояния на поверхности и под землей существенно отличаются. Сто или двести метров, которые он прошел бы по улице, не заметив, здесь представлялись нешуточной дистанцией — учитывая то, что преодолевать ее приходилось согнувшись в три погибели. Чем дольше Петр находился в коллекторе, тем больше был уверен в сохранности винтовки и тем сильней укреплялся во мнении, что Константин — натуральный псих, коли добровольно полез в эти катакомбы.
Порядком измотавшись, Петр добрался до следующей двери, обозначенной на схеме крестом. За ней начинался запутанный лабиринт, выйти из которого было, в общем-то, легко, но только не туда, куда хочешь.
Люк умопомрачительно лязгнул, но открылся почти без сопротивления. В новом коридоре было сухо, и до первой развилки туфли оставляли темные следы. В стенах на уровне лица стали появляться круглые окна с вертикально вмурованными прутьями. Из них вырывался теплый воздух, а иногда доносился рев близкого поезда.
Петр направил фонарик на циферблат «Картье». Скоро полдень, значит, под землей он полчаса. По схеме — уже рукой подать. Вот. Квадратный проем с тяжеловесной переборкой, пробитой по периметру большими корабельными заклепками. Константин клялся, что петли смазаны. «Если нет — пусть сам пузо рвет», — подумал Петр. Он крутанул штурвал и потянул дверь на себя. Та не шелохнулась. Догадавшись, что закрыл замок, он повернул штурвал в обратную сторону — запоздало соображая, что раз переборка открыта, то внутри, возможно...
Он еле успел отскочить — из комнаты в коридор с адским грохотом рухнула здоровая, пропитанная битумом шпала. Звук от ее падения долго летал по подземелью, и Петр, пользуясь тем, что шороха его одежды не слышно, изготовил монтировку к бою. Прошло секунд тридцать, но никто не появился. Еще минута. У Петра заныли колени. Сжимая зубы от натуги, он пытался уловить хоть один миллиметр чужого движения, учуять хоть одну калорию постороннего тепла.
Сконцентрировавшись, он медленно вытянул руку в проем и включил фонарь. Петр был готов рвануться вперед, прыгнуть назад, метнуть монтировку, но увидеть покойника он как-то не рассчитывал. Все еще держа железку наготове, он вошел и остановился над телом. Человек был мертв настолько, насколько это вообще бывает.
Петр глянул, нет ли кого в коридоре, и, прикрыв дверь, нащупал рядом выключатель. Первое, что бросилось в глаза, — это кровь на стене. Кровь веерообразно расходилась из круглой кляксы с посеченной штукатуркой — иного дизайна выстрел в голову не предполагал. Часть черепа, снесенная крупным калибром, лежала отдельно, метрах в Двух от тела. Сам покойник застыл в неестественной позе на спине. Ясно, стреляли в упор.
Петр раздвинул ему челюсти и засунул в рот палец. Язык был еще теплым. Если его не подогревали специально, то трупу нет и часа. Отерев руку, Петр выпрямился и макнул носок ботинка в темную лужицу — кровь еще даже не начала сворачиваться.
Судя по одежде, мужчина был либо подсобным рабочим, либо диггером: прорезиненные сапоги, брюки из офицерского комплекта химзащиты и оранжевая брезентовая куртка с белыми световозвращающими полосками. За большим жестяным сундуком Петр нашел такую же оранжевую каску с головным прожектором и трафаретной надписью «Соболь». Все-таки диггер, любитель подземных моционов,
Пнув каску, Петр посмотрел на инструментальный ящик и вспомнил, зачем сюда пришел. Собственно, он и не забывал, просто, увидев человека с разбитой башкой, мгновенно осознал, что тащился зря.
Он не ошибся. На «вальтер» можно было и не надеяться — возле тела, точно в подарок криминалистам, лежала девятимиллиметровая пистолетная гильза. А вот за «штайр» было обидно.
Петр обследовал комнату. Обычный хлам: бумага, блохастая ветошь, бутылки. Он шаг за шагом просмотрел мусор — все было в пыли и крысином помете. Относительно свежей выглядела лишь стопка газет. Петр взял двумя пальцами верхнюю и поднес ее к лицу. «Народная биржа». Прочитав дату, он нахмурился.
Четверг, двадцать седьмое августа. Вчера.
Он быстро перебрал всю кучу. Газеты шли подряд: пять номеров за эту неделю и шесть за прошлую. Все были развернуты на рубрике «Сдаю», и каждая первая страница, отведенная под однокомнатные квартиры, имела по шесть-семь карандашных галочек. Неизвестный интересовался дешевым жильем на северо-востоке.
Из рук выскользнул какой-то разодранный листок. Петр подобрал газету. Нижней половины страницы не было, а в верхней стояло: «август, 28».
Бумагу могли употребить на гигиенические нужды, для сворачивания «козьей ножки» и еще для тысячи всяких мероприятий, но сегодняшнее число и педантичность, с которой субъект отмечал объявления, все же давали крохотный шанс. Человек живший здесь не один день, независимо от того, он или не он грохнул диггера, вряд ли собирался возвращаться — иначе зачем устраивать детскую подлянку со шпалой? Хотя шпалу тоже мог поставить не он...
Петр посмотрел на часы. Нет, двоим иксам здесь тесновато будет. Газета куплена утром, допустим, самым что ни на есть ранним. Бедолага Соболь убит около одиннадцати. Тут, в конце концов, не проходной двор. Не могли они за такой срок разминуться. Значит, оба — тот, кто застрелил диггера, и тот, кто ищет квартиру, — одно лицо.
Снаружи возникли какие-то звуки — что-то среднее между громкой капелью и тихой песней. Петр проверил номер порванной страницы и, разрушая систему, раскидал газеты по полу. Обойдутся без подсказок.
Погасив свет, он притронулся к люку. Петр не помнил, скрипел он или нет. Кажется, не скрипел. Открываясь, переборка вибрировала, но Петр слышал это не ушами, а ладонью.
В коридоре было темно. На противоположной стене обозначился бледный прямоугольник — люди двигались по боковому проходу. Оттуда доносились невнятные реплики и хохот.
Петр притворил, как мог, дверь и, чуть не налетев впотьмах на шпалу, пошел в сторону от приближающейся компании. Голоса становились все отчетливее, но бежать он себе не позволил. Добравшись до первого перекрестка, он метнулся вправо — в тот же миг основной коридор осветили скачущие овалы мощных фонарей. Петр вжался в стену и перевел дыхание.
Он свернул совсем не там, где надо, но делать было нечего. Стремясь попасть в параллельный проход, Петр выставил руки и побрел на ощупь. Десять минут — ни развилок, ни поворотов. Он забеспокоился, не тупик ли это. Разговоры и смех растворились в черном воздухе, но расслабляться было рано. Лишь найдя следующий перекресток, Петр включил фонарик и почувствовал себя в безопасности. Диггер с расколотым черепом остался далеко позади, и все, что теперь Петру могли инкриминировать, — это курение в неположенном месте.
Закурить он, однако, не рискнул. Возвращаться к тайнику было опасно, а других ориентиров Петр не знал. Место, в котором он оказался, находилось за пределами Костиной схемы, метрах в ста от последнего вопросительного знака. Петр мысленно наложил подземный план на карту города — получилась какая-то ерунда.
Он обозлился и просто пошел вперед — пока не наткнулся на блочную перегородку. Петр развернулся и зашагал обратно, но, кажется, пропустил ту точку, откуда начал движение. Плюнув, он несколько раз повернул откровенно наугад.
Тоннель сузился и неожиданно закончился цилиндрическим стволом колодца. Петр погасил фонарь — сверху пробивалась соломка тонких лучей. Протиснувшись под низким бетонным сводом, он пошатал скобы и, ликуя, как ребенок, принялся подниматься.
Костя говорил, что крышка не такая уж тяжелая и что ее вполне можно вытолкнуть. Не желая пачкать одежду, Петр попробовал это сделать одной рукой — не удалось. Он поставил левую ногу на скобу, а правую на выпирающий из кладки кирпич и уперся в чугунный блин обеими ладонями — эффект тот же. Поднявшись еще на две ступеньки, он прислонился к крышке спиной и натужился так, что перед глазами завертелись яркие узоры.
Петр уже собрался идти искать другой выход, когда почувствовал, что люк шевелится. С одного края он держался в пазах как мертвый, а с другого все же пошел.
Так и есть, машина. Какой-то урод бросил свою тачку прямо над колодцем. Хорошо, колесо встало на крышку не всей площадью, а только кромкой.
Петр стонал, пыхтел и рисовал в воображении страшные сцены разборки с водителем — это прибавляло ему сил. Бросить безнадежное дело он не мог, им уже двигал принцип.
Приподняв крышку, он поддел ее монтировкой и откинул в сторону. Небо загораживал грязный задний мост какой-то иномарки. Поражаясь своей гибкости, Петр пролез между асфальтом и багажником и, забыв отряхнуться, подбежал к передней двери. Водителя не было, но машина... этот проклятый «Форд»...
Он осмотрелся — тоннель, против всех ожиданий, вывел его в сотне метров от начала пути. Петр был скорее рад, чем расстроен, но все же он предпочел бы, чтоб путешествие оказалось менее утомительным.
Купив в палатке большую бутылку минеральной воды, он вымыл руки и кое-как почистил одежду. Допивая остатки, он заметил, что, пока мотался по подземелью, на пыльном капоте «Форда» какой-то оригинал вывел похабное слово. Петр посетовал на человеческое хамство и, вытряхнув последние капли, размазал их тряпкой. Часы показывали без четверти два.
Ежедневная «Народная биржа» продавалась везде, но к обеду везде и заканчивалась. На поиски сегодняшнего выпуска Петр потратил едва ли не столько же времени, сколько на блуждания по катакомбам. Раздобыв-таки газету, он для наглядности оторвал нижнюю половину листа и взял ручку.
Упования на то, что в трех колонках поместится не более двадцати объявлений, разбились о микроскопический шрифт и газетный обычай сокращать слова. Предложений по жилплощади на половине страницы уместилось сто с гаком, тем не менее Петр был полон оптимизма. Главное, появилось реальное дело. В любом случае это было гораздо лучше, чем тухнуть в берлоге.
Вариантов, аналогичных тем, что отмечал неизвестный, набралось около трех десятков. Петр выписал телефоны в длинный столбик и оккупировал отдельно стоящую допотопную будку в тихом переулке. Звонить от Бориса он не хотел, так как опасался АОНов, а громить челюсти ради мобильника считал непозволительным гусарством.
— Да, слушаю, — ответил неприятный женский голос.
— Добрый вечер, вас беспокоят из муниципальной службы контроля и надзора за использованием жилого фонда. — Петр еле договорил на ходу придуманное название и, услышав на том конце нервный вздох, продолжил: — По нашим сведениям, вы сдаете квартиру. Без визы в городском отделе и в налоговой инспекции это чревато большими неприятностями.
— Ой, да вы знаете... — всхлипнули в трубке.
— Мы знаем все. Когда жилец вселился? Имя, фамилия. Адрес квартиры.
— Его зовут... сейчас, у меня где-то... — Дама шумно затеребила какие-то бумаги. — Очень нормальный человек. Сегодня утром переехал. А мне теперь?..
— Раньше надо было беспокоиться. Адрес и телефон.
Женщина назвала.
— Ждите завтра, — распорядился Петр.
— Там?
— Там, там. Я приеду, составлю протокол.
— А может...
— Может, и без штрафа обойдется, — смилостивился он. — Заплатите госпошлину — девять рублей, семнадцать копеек. На месте все решим. До свидания.
Он аккуратно вырвал исписанную бумажку и сунул ее в карман. Начало было положено.
В будке Петр провел больше часа. Левое ухо горело, локоть отказывался разгибаться. Пересев в машину, он высыпал листки на правое сиденье и разложил по кучкам.
Некоторые домовладельцы обещали жаловаться в вышестоящие инстанции, другие предлагали взятку прямо по телефону, но адресов никто не скрывал. Прозвонив все тридцать четыре объявления, Петр выяснил следующее. Часть квартир была сдана еще раньше, часть — по-прежнему оставалась свободной. Сегодня вселились только пятеро. Пока.
Петр вдруг ощутил всю зыбкость своих построений. Основой его тактики служили исключительно совпадения и домыслы. Винтовку могли прихватить не сегодня, а на прошлой неделе — и это был еще не самый веский из аргументов.
В поисках поддержки он набрал номер Бориса. В ответ раздались короткие гудки. Странно, Костя делаться не должен. Петр позвонил еще раз — опять занято. Автоответчик, сообразил он и, не спеша выкурив сигарету, сделал третью попытку. нанято.
Петр перетасовал бумажки с адресами и, вытянув одну из середины, снова снял трубку.
— Вы, наверно, не сюда попали, — произнес вместо «але» немолодой мужчина.
— Сюда, сюда. Будьте дома, к вам сегодня слесарь придет, — без предисловий заявил Петр.
— Зачем? — осторожно осведомился жилец.
— Вот, привет! Зачем слесаря ходят? У вас труба в аварийном состоянии. Профилактика по всему подъезду.
— Не надо мне никакой профилактики.
— Прорвет.
— Когда прорвет, тогда и вызову.
— Потом уж поздно будет. Пока до конторы добежите, весь дом зальет, — пригрозил Петр, давая ему возможность одуматься. — С соседями не расплатитесь. А наш слесарь бесплатно посмотрит. Он это обязан.
— Спасибо, я сам посмотрю. Я разбираюсь.
Жилец отключился, и Петр высказал в гудящую трубку ряд нелицеприятных пожеланий. Он-то всегда считал этот прием идеальным. Но если по-хорошему не получается...
Он запрыгнул в машину и, глянув на листок, завел мотор. Здесь было недалеко.
Дом, как он и ожидал, оказался блочной девятиэтажкой. Подъезжая, Петр прикинул расположение квартир и остановился у третьего подъезда. Узнав у старушек код домофона, он вошел в парадное и пешком преодолел два лестничных пролета.
Дверь была обита черным дерматином. Отогнув сбоку мягкий валик, Петр увидел, что под ним скрывается обычное крашеное дерево.
Он отошел к стене и, взяв короткий разбег, врезал пяткой под пластмассовую ручку.
— Всем лежать! Мозги вышибу! — заорал он и, опомнившись, добавил: — Федеральная служба безопасности, майор Старшов. Здравствуйте.
Проводив командира, Костя включил телевизор и лег на диван. Провалявшись с полчаса, он понял, что все равно не смотрит, и отправился на кухню. Вывалил из пакета картошку, но, почистив две штуки, взбеленился и воткнул нож в торец двери.
Бездействие его угнетало. Пило его соки, выматывало похлеще марафона. Целый месяц в четырех стенах или в трех комнатах, что, по сути, одно и то же.
Он подозревал, что сотник готовит какую-то серьезную акцию. Невзирая на риск, поперся за винтовкой...
Отсиживаться дальше Костя был не в состоянии. Да еще эти провалы! Возвращения на Родину, в которых он — пленник, инвалид, человек без будущего. Угрозы, допросы... Там все давно потеряло смысл, там все погибли — и Петр, и Нуркин, и Немаляев. И ничего от этого не изменилось. Жизнь идет. Катится себе куда-то. Теперь там другой премьер и другие люди в Ополчении. И все продолжается — дико, бесполезно, вечно.
Только он один раскачивается, словно идеальный маятник. На какой половине он будет, когда нитка оборвется?
В комнате затренькал телефон — уже четвертый раз за день. Бориса домогались с самого утра, но выдернуть шнур не позволяло любопытство. Константин навис над автоответчиком и стал ждать пятого звонка.
— Борька, ну где ты? Борюсик, куда пропал? Я тут Крючковскому проболталась о твоей теории... Ну Крючковский, профессор, ты его видел. Он был у нас недавно, и я ему так, в общих чертах... Бо-орька-а!.. Он мне чуть в волосы не вцепился, веди, говорит, сюда этого теоретика. Ну что же ты молчишь, рохля? Крючковский тебе...
Телефон отключился, и Костя раздосадованно крякнул. А Борис, значит, не такой уж и лох. Интересно, что у него за теория? Тогда, под водку с огурчиком, она как-то не пошла. А он ведь рассказывал что-то. Распирало его от гордости. Не до теорий тогда было.
Константин заглянул в кабинет — маленькую комнатку с балконным окном во всю стену и старинным секретером. Почитать, что ли, его домыслы? Времени в избытке. Найти бы еще, где это. С компьютером Косте повезло — в том смысле, что Борис персоналкой не пользовался. Стало быть, все на бумаге. Только разыскать, а главное, разобраться, что — полная ахинея, а что — не совсем.
Он открыл левую дверцу и нагнулся к ящикам, как вдруг почувствовал головокружение. Пробормотав что-то насчет нехватки свежего воздуха, Константин медленно выпрямился, но это не помогло — к головокружению добавилась тошнота, а ноги ослабли и жалобно потянули тело к креслу.
«Воздух ни при чем, — с тоской осознал Костя. — Это провал». Они, как звонки Борису, шли уже без остановки. Константин заставил себя выйти в холл и, опрокинув зеркало, повис на спинке стула. Нет, здесь нельзя. К батарее, к наручнику. Приковать учителя, чтобы сидел и не рыпался. Иначе...
Кроме квартиры, Немаляев обеспечил себе парочку «Вольво» с одним и тем же номерным знаком, два спутниковых телефона, зарегистрированных в разных компаниях, три анонимных счета в дружественных банках. Денег он не жалел, тем более что для него это были не такие уж и деньги. Последнее время Немаляев приходил к мысли, что отдал бы все — ну, или почти все — за то, чтобы здесь удалось воссоздать построенную ими систему. Дров, конечно, там наломали прилично, но такая уж в России топография — чем светлее путь, тем больше ухабов. А старые ошибки повторять не обязательно, достаточно будет новых.
— Влад... — не выдержал он. — Ты про выборы-то поясни. У меня средства вложены, надо кой-какие акции скинуть, пока не поздно.
— А где армянский? — раздраженно бросил Нуркин. — Передай своим барбосам: «Праздничный», десятилетней выдержки.
— Ты рехнулся, да? Завтра — два ящика. Три. Я о деле спрашиваю!
— Что?.. — Нуркин оторвал взгляд от фигурной бутыли и, поставив ее на место, вперился в Немаляева. — Все хорошо, Сашок, я же сказал. Еще Сидорчука прикрутим, и совсем отлично будет. Как думаешь, сколько сейчас в этом слое перекинутых обретается?
— Тех, кто оттуда — сюда? Кто их считал?
— Не очень много, правда? А вони уже будь здоров. По телевизору заговорили, газетчики суетятся, спецура небось вообще на ушах стоит.
— Стоит, — подтвердил Немаляев. — И ФСБ, и СВР.
— Во-от, — удовлетворенно протянул Нуркин, закрывая бар. — Если это будет продолжаться, то скоро количество перекинутых достигнет критической массы. А продолжаться будет, причем с нарастающей скоростью. Я чувствую. Идет настоящий обвал. Представляешь?! Тысячи людей из другого мира! Большинство — с разорванными социальными связями. Одинокие, растерянные. Как впишутся они в чужое общество? Да никак! Они не смогут адаптироваться, ведь общество само будет взбудоражено. — Нуркин облокотился о шкаф и прикрыл глаза. — Смятение... Люди не понимают, что происходит. За границей тоже отмечены подобные случаи. Значит, происки врагов отпадают. Тогда что же? Навязчивая идея человечества: Судный день. Когда в нее поверят процентов пять, это превратится в настоящий конец света. И притом безо всякой мистики. Паника ударит по отраслям, живущим в условиях жесткого графика. Транспорт, энергетика, связь. Как следствие — перебои с продуктами, у нас это вообще больная тема. Погромы, абежи, уличный беспредел. Паралич всех коммуникаций. Анархия. Хаос.
— Или ужесточение режима, — возразил Немаляев. — Комендантский час и прочее.
— Естественно! — воскликнул Нуркин. Он вроде бы даже обрадовался этому аргументу. — Власти призывают войска, но там происходит то же, что и везде. Перекидывает одного-единственного лейтенанта, вернее того, кто был лейтенантом здесь, и вот уже целый взвод неизвестно на чьей стороне. А если это будет не лейтенант, а командир десантно-штурмового батальона? Или офицер генштаба? Нет, хаос неизбежен. И вот когда страна уйдет в него с головой, люди захотят порядка. Они потребуют порядка — хоть какого-нибудь. И они позовут нас, — с улыбкой сказал Нуркин. — Но для этого необходимы два условия: первое — чтобы нас знали, и второе — чтобы, кроме нас, звать было некого. Вот об этом мы и должны позаботиться. В основном ты. Кстати, как там сотник?
— Пока не высовывается.
— И что это значит?
— Все, что угодно. Еремин может налаживать контакты, может прятаться в какой-нибудь глухой деревне или сидеть у нас под носом. Да может просто повеситься, — пожал плечами Немаляев. — Сотник опасен в комплекте с сотней. Сам по себе он никто. Ну разве что застрелит кого-нибудь или на мине подорвет, — выразительно произнес вице-премьер.
— Потешаешься, да? А ты подумал, куда вы все без меня? Кто страну спасать будет?
Немаляев вспомнил на эту тему хороший анекдот и уже собрался рассказать, но посмотрел на Нуркина и осекся. Тот не шутил.
Глава 2
Петр припарковал «Форд» возле узкой арки и, закурив, достал нарисованную Костей схему. Полный план коллектора был потерян — пришлось довольствоваться тем, что Константин восстановил по памяти. Коридоры вокруг тайника он обозначил довольно подробно, но по мере удаления они переходили в пунктир или вовсе обрывались вопросительными знаками.
Костя настоятельно советовал спуститься через метро, но Петр эту идею отверг: винтовку могли найти и выставить на ближайших станциях наблюдение. Лезть под землю прямо на улице, да еще перед домом казненного банкира, было тем более неинтересно. Путь, выбранный Петром, казался не самым логичным, но в этом и заключался расчет. Так он себя успокаивал.
Выйдя из машины и повозившись с непослушным замком, он невзначай обернулся. Ничего подозрительного. Кривая улочка плавилась на солнце. Измученным прохожим, варившимся в каменном котле, было не до Петра.
Он уверенно свернул в арку. В нос ударили ядреные запахи испорченных продуктов. Вечные черные лужи, преющий по углам мусор и еще на подходе ко двору — стук доминошек и пьяный мат. Все это было чертовски знакомо и напоминало о детстве, проведенном в старом центре, но радости от этих ощущений Петр не испытывал.
Оказавшись во дворе, он быстро сориентировался и направился к трехэтажному дому, на первый взгляд — довоенной постройки.
— Ты к кому, уважаемый? — раздалось сзади. Петр проигнорировал окрик и зашел в тесный подъезд. Следом шумно догоняла компания подвыпивших дворовых мужиков. Двое или трое. Плохо.
— Ты че, ссать здесь намылился?
— Фамилия? — жестко спросил Петр.
— Че?
— Фамилии, адреса, — сказал он, раскрывая удостоверение.
— Да ладно, майор... Сидим, отдыхаем. Чего ты привязался? Пива выпить нельзя?.. — забубнили мужики.
Петр спустился вниз и, достав карманный фонарик, осветил подвальную дверь — она была закрыта на маленький висячий замок.
— Ключ у кого? — начальственно спросил он.
— Ключ-то? А ключ у Никаноровой.
— Сюда ее, быстро.
— Никанорову? А нету ее. Уехала она. Надо в жэкидти.
— Ясно. Добровольцы есть? Кого за ней отправить?
Мужики затолкались в дверях и высыпали на улицу.
Петр вернулся к машине. Инструментов в багажнике было не густо, но монтировка все же сыскалась. Попутно он обнаружил, что под резиновым ковриком остались пятна крови, и, удивившись собственному разгильдяйству, решил, что от «Форда» пора избавляться.
Отдыхающие за большим деревянным столом проводили его недоуменными взглядами. Монтировка в руках майора ФСБ их немного смутила, но они были рады тому, что в жэк идти не придется. Они даже разрешили бы майору нагадить в подъезде — лишь бы никуда их не посылал.
Сорвав замок, Петр распахнул дверь и шагнул внутрь. Плоский фонарь выбросил бледно-желтый конус — стены, как и полагается, были густо расписаны, под ногами валялись грязные тряпки, битые бутылки, тонкие полукубовые шприцы и похожие на странных живых существ презервативы. Посередине стоял колченогий стул и продавленный, мерзкого вида диван с кирпичами вместо ножек.
Луч скользнул влево и пропал в сводчатом проеме. Петр осмотрел вторую комнату — все то же самое, за исключением дивана. Он проследовал дальше, миновал целую галерею похожих помещений и остановился у новой двери. Здесь замок был помощнее, но скоба, за которую он держался, насквозь проржавела и лопнула от одного удара.
За порогом начиналась лестница. Узкие ступени шли вниз так круто, что Петр не видел перед собой ничего, кроме потолка. Спустившись на нижнюю площадку, он обнаружил глубокую нишу, а в ней — темно-зеленый люк с двумя запорными штурвалами. Замки на люке отсутствовали, а пол, не считая мельчайшей пыли, был чист.
Петр погасил фонарь и взялся за правое колесо. В корпусе люка надрывно скрипели какие-то механизмы, но ручка все же вращалась. Второй штурвал оказался упрямее, и прежде, чем закисшее железо поддалось, Петру пришлось на нем повисеть.
Наконец люк с чавканьем отворился, и Петра обдало тяжелым, сырым холодом. Из низкого, как нора, коридора тянуло плесенью, брагой и еще чем-то приторным. Овал света выхватил в левой стене несколько боковых проходов, и Петр сверился с планом. Если Костя не напутал, то нужно повернуть на третьем.
Сгорбившись, он нырнул в тоннель и прикрыл за собой люк. Пол был покрыт тонким слоем стоячей воды, и Петру пришлось выбирать между ходьбой быстрой и ходьбой бесшумной. Рассудив, что шума он уже наделал достаточно, Петр ускорил шаг. Плеск уносился далеко вперед и, отражаясь от тупика, возвращался — от этого казалось, что под землей марширует целый отряд.
Пару раз Петр замирал и прислушивался — после того как стихало эхо, уши забивало плотной глухотой. Свернув еще дважды, он снова осветил листок и понял, что одни и те же расстояния на поверхности и под землей существенно отличаются. Сто или двести метров, которые он прошел бы по улице, не заметив, здесь представлялись нешуточной дистанцией — учитывая то, что преодолевать ее приходилось согнувшись в три погибели. Чем дольше Петр находился в коллекторе, тем больше был уверен в сохранности винтовки и тем сильней укреплялся во мнении, что Константин — натуральный псих, коли добровольно полез в эти катакомбы.
Порядком измотавшись, Петр добрался до следующей двери, обозначенной на схеме крестом. За ней начинался запутанный лабиринт, выйти из которого было, в общем-то, легко, но только не туда, куда хочешь.
Люк умопомрачительно лязгнул, но открылся почти без сопротивления. В новом коридоре было сухо, и до первой развилки туфли оставляли темные следы. В стенах на уровне лица стали появляться круглые окна с вертикально вмурованными прутьями. Из них вырывался теплый воздух, а иногда доносился рев близкого поезда.
Петр направил фонарик на циферблат «Картье». Скоро полдень, значит, под землей он полчаса. По схеме — уже рукой подать. Вот. Квадратный проем с тяжеловесной переборкой, пробитой по периметру большими корабельными заклепками. Константин клялся, что петли смазаны. «Если нет — пусть сам пузо рвет», — подумал Петр. Он крутанул штурвал и потянул дверь на себя. Та не шелохнулась. Догадавшись, что закрыл замок, он повернул штурвал в обратную сторону — запоздало соображая, что раз переборка открыта, то внутри, возможно...
Он еле успел отскочить — из комнаты в коридор с адским грохотом рухнула здоровая, пропитанная битумом шпала. Звук от ее падения долго летал по подземелью, и Петр, пользуясь тем, что шороха его одежды не слышно, изготовил монтировку к бою. Прошло секунд тридцать, но никто не появился. Еще минута. У Петра заныли колени. Сжимая зубы от натуги, он пытался уловить хоть один миллиметр чужого движения, учуять хоть одну калорию постороннего тепла.
Сконцентрировавшись, он медленно вытянул руку в проем и включил фонарь. Петр был готов рвануться вперед, прыгнуть назад, метнуть монтировку, но увидеть покойника он как-то не рассчитывал. Все еще держа железку наготове, он вошел и остановился над телом. Человек был мертв настолько, насколько это вообще бывает.
Петр глянул, нет ли кого в коридоре, и, прикрыв дверь, нащупал рядом выключатель. Первое, что бросилось в глаза, — это кровь на стене. Кровь веерообразно расходилась из круглой кляксы с посеченной штукатуркой — иного дизайна выстрел в голову не предполагал. Часть черепа, снесенная крупным калибром, лежала отдельно, метрах в Двух от тела. Сам покойник застыл в неестественной позе на спине. Ясно, стреляли в упор.
Петр раздвинул ему челюсти и засунул в рот палец. Язык был еще теплым. Если его не подогревали специально, то трупу нет и часа. Отерев руку, Петр выпрямился и макнул носок ботинка в темную лужицу — кровь еще даже не начала сворачиваться.
Судя по одежде, мужчина был либо подсобным рабочим, либо диггером: прорезиненные сапоги, брюки из офицерского комплекта химзащиты и оранжевая брезентовая куртка с белыми световозвращающими полосками. За большим жестяным сундуком Петр нашел такую же оранжевую каску с головным прожектором и трафаретной надписью «Соболь». Все-таки диггер, любитель подземных моционов,
Пнув каску, Петр посмотрел на инструментальный ящик и вспомнил, зачем сюда пришел. Собственно, он и не забывал, просто, увидев человека с разбитой башкой, мгновенно осознал, что тащился зря.
Он не ошибся. На «вальтер» можно было и не надеяться — возле тела, точно в подарок криминалистам, лежала девятимиллиметровая пистолетная гильза. А вот за «штайр» было обидно.
Петр обследовал комнату. Обычный хлам: бумага, блохастая ветошь, бутылки. Он шаг за шагом просмотрел мусор — все было в пыли и крысином помете. Относительно свежей выглядела лишь стопка газет. Петр взял двумя пальцами верхнюю и поднес ее к лицу. «Народная биржа». Прочитав дату, он нахмурился.
Четверг, двадцать седьмое августа. Вчера.
Он быстро перебрал всю кучу. Газеты шли подряд: пять номеров за эту неделю и шесть за прошлую. Все были развернуты на рубрике «Сдаю», и каждая первая страница, отведенная под однокомнатные квартиры, имела по шесть-семь карандашных галочек. Неизвестный интересовался дешевым жильем на северо-востоке.
Из рук выскользнул какой-то разодранный листок. Петр подобрал газету. Нижней половины страницы не было, а в верхней стояло: «август, 28».
Бумагу могли употребить на гигиенические нужды, для сворачивания «козьей ножки» и еще для тысячи всяких мероприятий, но сегодняшнее число и педантичность, с которой субъект отмечал объявления, все же давали крохотный шанс. Человек живший здесь не один день, независимо от того, он или не он грохнул диггера, вряд ли собирался возвращаться — иначе зачем устраивать детскую подлянку со шпалой? Хотя шпалу тоже мог поставить не он...
Петр посмотрел на часы. Нет, двоим иксам здесь тесновато будет. Газета куплена утром, допустим, самым что ни на есть ранним. Бедолага Соболь убит около одиннадцати. Тут, в конце концов, не проходной двор. Не могли они за такой срок разминуться. Значит, оба — тот, кто застрелил диггера, и тот, кто ищет квартиру, — одно лицо.
Снаружи возникли какие-то звуки — что-то среднее между громкой капелью и тихой песней. Петр проверил номер порванной страницы и, разрушая систему, раскидал газеты по полу. Обойдутся без подсказок.
Погасив свет, он притронулся к люку. Петр не помнил, скрипел он или нет. Кажется, не скрипел. Открываясь, переборка вибрировала, но Петр слышал это не ушами, а ладонью.
В коридоре было темно. На противоположной стене обозначился бледный прямоугольник — люди двигались по боковому проходу. Оттуда доносились невнятные реплики и хохот.
Петр притворил, как мог, дверь и, чуть не налетев впотьмах на шпалу, пошел в сторону от приближающейся компании. Голоса становились все отчетливее, но бежать он себе не позволил. Добравшись до первого перекрестка, он метнулся вправо — в тот же миг основной коридор осветили скачущие овалы мощных фонарей. Петр вжался в стену и перевел дыхание.
Он свернул совсем не там, где надо, но делать было нечего. Стремясь попасть в параллельный проход, Петр выставил руки и побрел на ощупь. Десять минут — ни развилок, ни поворотов. Он забеспокоился, не тупик ли это. Разговоры и смех растворились в черном воздухе, но расслабляться было рано. Лишь найдя следующий перекресток, Петр включил фонарик и почувствовал себя в безопасности. Диггер с расколотым черепом остался далеко позади, и все, что теперь Петру могли инкриминировать, — это курение в неположенном месте.
Закурить он, однако, не рискнул. Возвращаться к тайнику было опасно, а других ориентиров Петр не знал. Место, в котором он оказался, находилось за пределами Костиной схемы, метрах в ста от последнего вопросительного знака. Петр мысленно наложил подземный план на карту города — получилась какая-то ерунда.
Он обозлился и просто пошел вперед — пока не наткнулся на блочную перегородку. Петр развернулся и зашагал обратно, но, кажется, пропустил ту точку, откуда начал движение. Плюнув, он несколько раз повернул откровенно наугад.
Тоннель сузился и неожиданно закончился цилиндрическим стволом колодца. Петр погасил фонарь — сверху пробивалась соломка тонких лучей. Протиснувшись под низким бетонным сводом, он пошатал скобы и, ликуя, как ребенок, принялся подниматься.
Костя говорил, что крышка не такая уж тяжелая и что ее вполне можно вытолкнуть. Не желая пачкать одежду, Петр попробовал это сделать одной рукой — не удалось. Он поставил левую ногу на скобу, а правую на выпирающий из кладки кирпич и уперся в чугунный блин обеими ладонями — эффект тот же. Поднявшись еще на две ступеньки, он прислонился к крышке спиной и натужился так, что перед глазами завертелись яркие узоры.
Петр уже собрался идти искать другой выход, когда почувствовал, что люк шевелится. С одного края он держался в пазах как мертвый, а с другого все же пошел.
Так и есть, машина. Какой-то урод бросил свою тачку прямо над колодцем. Хорошо, колесо встало на крышку не всей площадью, а только кромкой.
Петр стонал, пыхтел и рисовал в воображении страшные сцены разборки с водителем — это прибавляло ему сил. Бросить безнадежное дело он не мог, им уже двигал принцип.
Приподняв крышку, он поддел ее монтировкой и откинул в сторону. Небо загораживал грязный задний мост какой-то иномарки. Поражаясь своей гибкости, Петр пролез между асфальтом и багажником и, забыв отряхнуться, подбежал к передней двери. Водителя не было, но машина... этот проклятый «Форд»...
Он осмотрелся — тоннель, против всех ожиданий, вывел его в сотне метров от начала пути. Петр был скорее рад, чем расстроен, но все же он предпочел бы, чтоб путешествие оказалось менее утомительным.
Купив в палатке большую бутылку минеральной воды, он вымыл руки и кое-как почистил одежду. Допивая остатки, он заметил, что, пока мотался по подземелью, на пыльном капоте «Форда» какой-то оригинал вывел похабное слово. Петр посетовал на человеческое хамство и, вытряхнув последние капли, размазал их тряпкой. Часы показывали без четверти два.
Ежедневная «Народная биржа» продавалась везде, но к обеду везде и заканчивалась. На поиски сегодняшнего выпуска Петр потратил едва ли не столько же времени, сколько на блуждания по катакомбам. Раздобыв-таки газету, он для наглядности оторвал нижнюю половину листа и взял ручку.
Упования на то, что в трех колонках поместится не более двадцати объявлений, разбились о микроскопический шрифт и газетный обычай сокращать слова. Предложений по жилплощади на половине страницы уместилось сто с гаком, тем не менее Петр был полон оптимизма. Главное, появилось реальное дело. В любом случае это было гораздо лучше, чем тухнуть в берлоге.
Вариантов, аналогичных тем, что отмечал неизвестный, набралось около трех десятков. Петр выписал телефоны в длинный столбик и оккупировал отдельно стоящую допотопную будку в тихом переулке. Звонить от Бориса он не хотел, так как опасался АОНов, а громить челюсти ради мобильника считал непозволительным гусарством.
— Да, слушаю, — ответил неприятный женский голос.
— Добрый вечер, вас беспокоят из муниципальной службы контроля и надзора за использованием жилого фонда. — Петр еле договорил на ходу придуманное название и, услышав на том конце нервный вздох, продолжил: — По нашим сведениям, вы сдаете квартиру. Без визы в городском отделе и в налоговой инспекции это чревато большими неприятностями.
— Ой, да вы знаете... — всхлипнули в трубке.
— Мы знаем все. Когда жилец вселился? Имя, фамилия. Адрес квартиры.
— Его зовут... сейчас, у меня где-то... — Дама шумно затеребила какие-то бумаги. — Очень нормальный человек. Сегодня утром переехал. А мне теперь?..
— Раньше надо было беспокоиться. Адрес и телефон.
Женщина назвала.
— Ждите завтра, — распорядился Петр.
— Там?
— Там, там. Я приеду, составлю протокол.
— А может...
— Может, и без штрафа обойдется, — смилостивился он. — Заплатите госпошлину — девять рублей, семнадцать копеек. На месте все решим. До свидания.
Он аккуратно вырвал исписанную бумажку и сунул ее в карман. Начало было положено.
В будке Петр провел больше часа. Левое ухо горело, локоть отказывался разгибаться. Пересев в машину, он высыпал листки на правое сиденье и разложил по кучкам.
Некоторые домовладельцы обещали жаловаться в вышестоящие инстанции, другие предлагали взятку прямо по телефону, но адресов никто не скрывал. Прозвонив все тридцать четыре объявления, Петр выяснил следующее. Часть квартир была сдана еще раньше, часть — по-прежнему оставалась свободной. Сегодня вселились только пятеро. Пока.
Петр вдруг ощутил всю зыбкость своих построений. Основой его тактики служили исключительно совпадения и домыслы. Винтовку могли прихватить не сегодня, а на прошлой неделе — и это был еще не самый веский из аргументов.
В поисках поддержки он набрал номер Бориса. В ответ раздались короткие гудки. Странно, Костя делаться не должен. Петр позвонил еще раз — опять занято. Автоответчик, сообразил он и, не спеша выкурив сигарету, сделал третью попытку. нанято.
Петр перетасовал бумажки с адресами и, вытянув одну из середины, снова снял трубку.
— Вы, наверно, не сюда попали, — произнес вместо «але» немолодой мужчина.
— Сюда, сюда. Будьте дома, к вам сегодня слесарь придет, — без предисловий заявил Петр.
— Зачем? — осторожно осведомился жилец.
— Вот, привет! Зачем слесаря ходят? У вас труба в аварийном состоянии. Профилактика по всему подъезду.
— Не надо мне никакой профилактики.
— Прорвет.
— Когда прорвет, тогда и вызову.
— Потом уж поздно будет. Пока до конторы добежите, весь дом зальет, — пригрозил Петр, давая ему возможность одуматься. — С соседями не расплатитесь. А наш слесарь бесплатно посмотрит. Он это обязан.
— Спасибо, я сам посмотрю. Я разбираюсь.
Жилец отключился, и Петр высказал в гудящую трубку ряд нелицеприятных пожеланий. Он-то всегда считал этот прием идеальным. Но если по-хорошему не получается...
Он запрыгнул в машину и, глянув на листок, завел мотор. Здесь было недалеко.
Дом, как он и ожидал, оказался блочной девятиэтажкой. Подъезжая, Петр прикинул расположение квартир и остановился у третьего подъезда. Узнав у старушек код домофона, он вошел в парадное и пешком преодолел два лестничных пролета.
Дверь была обита черным дерматином. Отогнув сбоку мягкий валик, Петр увидел, что под ним скрывается обычное крашеное дерево.
Он отошел к стене и, взяв короткий разбег, врезал пяткой под пластмассовую ручку.
— Всем лежать! Мозги вышибу! — заорал он и, опомнившись, добавил: — Федеральная служба безопасности, майор Старшов. Здравствуйте.
* * *
Проводив командира, Костя включил телевизор и лег на диван. Провалявшись с полчаса, он понял, что все равно не смотрит, и отправился на кухню. Вывалил из пакета картошку, но, почистив две штуки, взбеленился и воткнул нож в торец двери.
Бездействие его угнетало. Пило его соки, выматывало похлеще марафона. Целый месяц в четырех стенах или в трех комнатах, что, по сути, одно и то же.
Он подозревал, что сотник готовит какую-то серьезную акцию. Невзирая на риск, поперся за винтовкой...
Отсиживаться дальше Костя был не в состоянии. Да еще эти провалы! Возвращения на Родину, в которых он — пленник, инвалид, человек без будущего. Угрозы, допросы... Там все давно потеряло смысл, там все погибли — и Петр, и Нуркин, и Немаляев. И ничего от этого не изменилось. Жизнь идет. Катится себе куда-то. Теперь там другой премьер и другие люди в Ополчении. И все продолжается — дико, бесполезно, вечно.
Только он один раскачивается, словно идеальный маятник. На какой половине он будет, когда нитка оборвется?
В комнате затренькал телефон — уже четвертый раз за день. Бориса домогались с самого утра, но выдернуть шнур не позволяло любопытство. Константин навис над автоответчиком и стал ждать пятого звонка.
— Борька, ну где ты? Борюсик, куда пропал? Я тут Крючковскому проболталась о твоей теории... Ну Крючковский, профессор, ты его видел. Он был у нас недавно, и я ему так, в общих чертах... Бо-орька-а!.. Он мне чуть в волосы не вцепился, веди, говорит, сюда этого теоретика. Ну что же ты молчишь, рохля? Крючковский тебе...
Телефон отключился, и Костя раздосадованно крякнул. А Борис, значит, не такой уж и лох. Интересно, что у него за теория? Тогда, под водку с огурчиком, она как-то не пошла. А он ведь рассказывал что-то. Распирало его от гордости. Не до теорий тогда было.
Константин заглянул в кабинет — маленькую комнатку с балконным окном во всю стену и старинным секретером. Почитать, что ли, его домыслы? Времени в избытке. Найти бы еще, где это. С компьютером Косте повезло — в том смысле, что Борис персоналкой не пользовался. Стало быть, все на бумаге. Только разыскать, а главное, разобраться, что — полная ахинея, а что — не совсем.
Он открыл левую дверцу и нагнулся к ящикам, как вдруг почувствовал головокружение. Пробормотав что-то насчет нехватки свежего воздуха, Константин медленно выпрямился, но это не помогло — к головокружению добавилась тошнота, а ноги ослабли и жалобно потянули тело к креслу.
«Воздух ни при чем, — с тоской осознал Костя. — Это провал». Они, как звонки Борису, шли уже без остановки. Константин заставил себя выйти в холл и, опрокинув зеркало, повис на спинке стула. Нет, здесь нельзя. К батарее, к наручнику. Приковать учителя, чтобы сидел и не рыпался. Иначе...