Прошкин Евгений Александрович. Слой

   — Зажигалка есть? — спросил он у водителя.
   — Прикуриватель, Владислав Борисович.
   — Я сказал: зажигалка, — стальным голосом произнес Нуркин.
   Особых претензий у него к шоферу не было, но кадры следовало держать в узде.
   Малый не обижался. С тех пор как он уволился из гаража при Министерстве здравоохранения, его зарплата взлетала все выше и выше, и босс обещал прибавить еще. Босса он боготворил.
   Он протянул Нуркину зажигалку, но тот, вместо того чтобы ее взять, вручил шоферу маленький прозрачный пакетик с надорванным краем. Пакетик был пуст, но в углах еще оставались крупицы розоватого порошка.
   — Сожги, — приказал Нуркин.
   Полиэтилен обещал закоптить весь салон, но возражать водитель не решился.
   Удостоверившись, что пакет сгорел полностью, Нуркин поднял массивную трубку спутникового телефона и набрал кодовый двенадцатизначный номер.
   — Сашок, привет. Я у него был... Да... Сам справился... Хватит дребезжать! Замяли. Я сейчас еду к себе, ты бы подскочил... А ты постарайся... Да, есть ради чего... Давай... И коньячку выпьем.
   Водитель догадывался, кому звонил Нуркин. То, что босс называл вора в законе Сашком и говорил ему «подскочи», приближало его к высшей касте Посвященных. Вместе с начальством поднимался и он, «вечный путник, воин дороги», как выразился однажды босс. Быть воином водителю нравилось.
   В Южное Бутово они вернулись к четырем. Машина Немаляева и джип сопровождения уже стояли возле дома. Охранник авторитета дал понять, что принял к сведению, и приложил ко рту рацию.
   — У меня тоже новости, — сказал Немаляев, доставая из бара бутылку «Праздничного».
   — Начинай.
   — Я тебе рассказывал, что мы держим местную семью сотника, жену и сына. Так вот, недавно его отпрыск ушел.
   — Как это «ушел»? — замер с рюмкой Нуркин.
   — Громко хлопнув дверью. У меня потери. Трое. Лучшие люди.
   — Лучшие люди? Он же несовершеннолетний!
   — В том-то и беда.
   — Думаешь, его перекинуло?
   — Первым делом он придушил свою маман.
   — Нехорошо. Нашли?
   — Трудимся, но надежды мало. Владя, этот юноща — настоящий профессионал. Зубр. По почерку что-то вроде диверсионно-разведывательного подразделения.
   — Надо было стеречь как следует.
   — Ты не видел нашу гостиницу! Пять метров под землю, восемь телекамер, сплошной бетон. Лучше стерегут только на Лубянке.
   — Какая еще Лубянка? Мы же ее переименовали... Тьфу, да.
   — Короче, одной базы мы лишились. Теперь они знают, где она находится,
   — "Они"?
   — Сойдутся, Влад, — мрачно сказал Немаляев. — Вопрос времени, не более. По принципу «враг моего врага — мой друг».
   — Ничего, и у нас пополнение будет. Мне утром Кокошин звонил. Теперь он с нами. Завтра вылетает из Мурманска. Надо встретить, устроить, как положено.
   — Кокошин мне несимпатичен. Но на безрыбье... Что у тебя с профессором?
   Нуркин устроил чемоданчик на подлокотнике и щелкнул замками.
   — Профессор ничего не понял, чрезмерное образование не позволило. Но у него другой человечек есть, вот он смышленый. Некто Черных. Вот, слушай.
   Он достал из кейса диктофон и, перемотав кассету, поставил его на столик перед Немаляевым.
   — И откуда в тебе эти шпионские навыки?
   Нуркин, не ответив, пошел переодеваться. Когда он вернулся — в шортах и замшевых шлепанцах, — Немаляев хмуро попивал сок.
   — Я на ускоренной прокрутил, — сказал он. — Старого гриба можно было и не трогать.
   — Ты все усек?
   — Про Бориса — не очень. Кто такой? Что за теория? А особенно про перемещения. Это не шутка?
   — Вот и выясним. Пусть работает на нас. Установи адрес и пошли туда кого-нибудь. Чтоб без шума.
   — А если действительно?.. — неожиданно загорелся Немаляев. — Если можно самостоятельно переходить из одного слоя в другой!..
   — На хрена? Нам бы здесь устроиться.
   — Приземленный ты человек, Владя.
   — Рано в небо взмывать, дорогой мой. Сначала здесь, на грешной, порядок наведем. А как жизнь наладится, тогда и помечтаем.
   Нуркин поднял рюмку и, вдохнув аромат, блаженно прикрыл глаза. Немаляев наблюдал за ним со смешанным чувством любопытства и сожаления. Кажется, премьер искренне верил, что люди жаждут его порядка. На Родине он рассуждал рациональней.
   Немаляев сдержанно улыбнулся и глотнул сока. Должность отца нации все еще оставалась вакантной, а конкурс был не таким уж и большим — двое на одно место.
 

* * *

 
   Константин оторвал голову от подушки и пригляделся.
   — Ты, не спишь? — шепотом спросил он. Человек, сидевший за столом, был почти не виден. В зеленоватом мраке дежурного освещения угадывался лишь короткий ежик стальных волос и твердый подбородок, но этого было достаточно. Борис отложил книгу и, зевнув, сделал несколько энергичных махов локтями.
   — Я на службе, маньяк.
   — Не называй меня маньяком.
   — Слово «киллер» мне не нравится, а остальные тебе не идут.
   — Брось. Ты все понимаешь.
   — Стечение обстоятельств, — печально покивал Борис. — Никто не виноват. Конечно. Морозовой звонить?
   — Ты спятил?
   — А что? Другая тень стучит — успевай записывать. Человек сто уже по его наводке прихватили. Ополченцы, сочувствующие... Конспиративные хаты, склады оружия, снайперские точки... Члены правительства, разумеется. Эти первыми пошли.
   — Какая тень? О чем ты? Тот, который раскололся? Он — моя тень?!
   — Не твоя. Вообще ничья. И ты — тоже. И я. Все.
   — Так не бывает.
   — Валенок... — пренебрежительно бросил Борис. Затем взял книгу, но тут же захлопнул. — Валенок, вот ты кто! Тебе такая удача выпала — один шанс из... из каких-то триллионов! Не триллионов даже — из бесконечности! Ты избранный. И вместо того, чтобы осознать себя частью...
   — Подумаешь, — буркнул Костя. — У нас этими избранными уже все психушки забиты.
   — Началось, да? — обрадовался Борис. — Ничего, с больницами горячка прекратится. Разберутся и выпустят. Потому что поймут: это не болезнь. Это — прозрение!
   — Слушай, а ты не мог бы ту тень как-нибудь того?.. — буднично спросил Костя. — Слишком она болтливая.
   — Ты напрасно говоришь о ней в третьем лице. Она и есть ты, только из другого слоя. А тело у вас общее. Вернее, у каждого собственное — в разных слоях, но здесь вы делите одно.
   — В смысле, на этой кровати то я проснусь, то он? Как же ты нас различаешь?
   — Проще простого. Та тень со мной не здоровается. Она хоть и падаль, а горла мне не резала.
   — Опять за свое...
   — За свое, Костя, за свое. За то, что ты у меня отнял — раз и навсегда.
   — Ты ведь живой. Ни шрама, ни царапины.
   — Хочешь посмотреть, какой я живой, — загляни в багажник «Форда». Ах да, вы же меня закопали. И где?
   — В лесу под Фрязино, — потупился Константин.
   — Подонки... А машина? Так на ней и ездите?
   — Помыли, — ответил Костя, кусая губу. — А за деньги спасибо, они нам пригодятся.
   — Гуляйте, маньяки...
   Борис поднялся и, бесшумно пройдя по палате, приоткрыл дверь. На пол легла полоска белого света — длинная, до самой стены. До угла, где, осторожно прислонившись к кафелю, стоял «АКСУ».
   В коридоре слышались шаги часового, неторопливые, как тиканье ходиков. Где-то хохотали медсестры, но это уже совсем далеко, скорее всего на нижнем этаже. Больше — ни звука.
   Старший лейтенант Черных перекинулся с охранником парой необязательных фраз и вернулся к столу.
   — Борис... — нерешительно молвил Костя. — Эти тени... ты тогда говорил, что их много. Меня, тебя... Как мы все?.. И где?
   — Школьный курс геометрии помнишь? — строго спросил Борис.
   — В общих чертах...
   — Сколько на прямой помещается точек?
   — Сколько угодно.
   — Правильно. А на плоскости — прямых? А этих самых плоскостей в пространстве?
   — Ну, ясно, развивай дальше.
   — Теперь вообрази пространство с четырьмя координатами. Сможешь?
   — Я постараюсь.
   — Не тужься, это в голове не укладывается. Но допустим, оно существует...
   — Точно существует или «допустим»?
   — Неважно. Важно вот что: если бы оно существовало, то наших трехмерных миров в нем поместилось бы бесконечное множество.
   — Слоями?
   — Слоями, кирпичиками — уж не знаю, как они там сложены. Но это голая идея, пощупать ее невозможно. Точки ползают по прямой и не видят, что рядом нарисована такая же прямая.
   — Но иногда на нее перепрыгивают?
   — Перепрыгивают, — подтвердил Борис. — Не веришь — позову Морозову, которую ты казнил.
   — Верю, — вздохнул Константин. — Значит, миров много и все — похожи? И в каждом я живу?
   — Это мне неизвестно. Может, где-нибудь ты и не родился. Или в детстве погиб. Или еще что. Но тех миров, где ты есть, тоже достаточно. Ну, не ты лично, не Костя-маньяк. Тени. Они разные. Одна из них — учитель географии. Хотя это в прошлом.
   — Я ее... подмял под себя? Задавил интеллектом?
   — Интеллектом? — хмыкнул Борис. — Вот «задавил» — это ты верно.
   — А здесь что осталось?
   — А ничего. Пустышка. Вы ее по очереди наполнять будете. Пока она не протухнет.
   Константин покосился на французский комплекс — сволочные аппараты работали, без сбоев и могли продержать тело в полуживом состоянии довольно долго. Посторонние тени еще не раз влезут в эту оболочку, а сколько они успеют набрехать!.. Костя обозлился: ведь это же он, Константин Роговцев! Тело принадлежит одному ему — пусть с дырками в легких, с заштопанными кишками, с отказавшим сердцем... Но это его собственность!
   «Географ мог бы сказать то же самое, — подумал он, остывая. — Кроме того, мразь, сдающая Ополчение, тоже — Константин Роговцев».
   — Эй, ты, точка...
   Борис заложил страницу пальцем и вопросительно посмотрел поверх книги.
   — Ты ведь сюда попал не случайно, — сказал Костя. — Зачем? Поквитаться хотел?
   — Не суди по себе. Мне здесь комфортно, вот и все.
   — Служить в Гвардии?! — вскинулся Константин. — Да ты хоть знаешь...
   — До фени, — перебил его Борис. — Искать справедливости — это для таких маньяков, как ты. Скольких ты ухлопал за свои тридцать лет? И все — во имя счастья.
   — Тебя что, агитировать подослали?
   — Это ни к чему. Здоровья у тебя — кот наплакал. Скоро отрубишься на сутки-двое, а место напарничек твой займет. Его агитировать не надо, он и без того барабанит исправно.
   — Слушай, гуру хренов... Убей ты меня. Прошу! Давай договор: ты меня здесь кончаешь, а я тебя там хороню по-человечески. Перевезу на кладбище, крест поставлю. Честное слово! А хочешь памятник из мрамора? И гроб с золотыми ручками! А?
   — Не мешай мне читать.
   Костя уставился в потолок. Стенные плафоны рассеивали свет книзу, и подвесные панели были похожи на беззвездное небо. От нечего делать он промурлыкал несколько популярных мелодий и, все так же глядя вверх, сказал:
   — Странно... Я жену свою встретил. Ее тоже... того. Представляешь, у них там кланы — горняцки, мануфактурный... черт-те что.
   — Видал я этот мирок. Не слишком уютно.
   — Ты там небось люмпеном каким-нибудь числишься, вот тебе и неуютно.
   — А супруга твоя?
   — В бригадирах ходила.
   — Пока не грохнули, — спокойно добавил Борис.
   — А где ты еще был?
   — Шесть слоев посмотрел, потом надоело. Особой разницы нет.
   — Все шесть — дерьмо?
   — Нормально, — пожал плечами Борис. — Люди везде живут.
   — Философия растения.
   Борис не возражал, но и за книгу браться не торопился. Костя догадывался, что убиенный психолог чего-то от него ждет, — ведь неспроста же, в самом деле, он выбрал слой с Борисом-ментом, — но вот чего конкретно...
   — И хочется и колется, да? — спросил Константин. — Надо поделиться своей гениальностью, а не с кем. Так поделись же, не томи душу!
   — Рано тебе еще, маньяк. Может, потом как-нибудь. А может, никогда.
   — Трудно это — сознательно перескакивать в другой мир?
   — Переключаться, я так это называю. Все равно что галстук завязать. Элементарно — когда умеешь.
   Он хотел сказать что-то еще, но из его угла неожиданно донесся короткий писк рации.
   — Да?.. Понял. Отбой. Все, теряй сознание, — велел он Константину. — Сиделка идет.
   — А спровадить нельзя?
   — Я и так ее на час к подружкам отсылал. Заложит. А у меня выслуга, следующая звездочка на подходе.
   Дверь открылась, и в палату вплыло светлое пятно. Костя настолько привык к темноте, что халат ему казался почти ослепительным.
   — Больной в порядке? Воды не просил?
   — Женщину требовал, — сказал Борис. — У него из всего организма только один орган уцелел.
   — Половой? — хихикнула девушка. — А что, это мы можем.
   Константин сквозь прищуренные веки заметил, как светлое пятно разделилось пополам — посередине осталось что-то гибкое, смуглое, с белым треугольником на уровне бедер.
   — Гляди, реагирует! — воскликнула медсестра. — Нет, Борь, кроме шуток! Пульс участился! А теперь?
   Халат заколыхался. Костя приказал себе не смотреть и не думать, но глаза сами собой выкатывались и лезли вперед. Девушка подошла вплотную, и он увидел, что белый треугольник болтается у нее в руке, а там, где он был...
   «Отвернуться бы, — с тоской подумал Костя. — Так ведь не пошевелишься...»
   — Мамочки! Борька! Это ж научная революция! У него давление подскочило!
   — На тебя у всех подскакивает. Хватит над трупом глумиться, за это статья есть. Лучше иди сюда.
   Сестричка развернулась и приблизилась к Борису. Костя наконец заставил себя зажмуриться, но заткнуть уши было невозможно, и ему пришлось выслушать все — от первого скрипа кожаного ремня до последнего «аааххххх», который девушка произнесла так, что он чуть не спрыгнул с койки.
   — Как там наш больной? — спросила она, отдышавшись.
   Из угла прошлепали босые пятки, и Константин ощутил склоняющееся над ним тепло.
   — Ой, мамочки! Помирает! Борька, у него же пульс!.. Жми на вызов! Где мои трусы? Да погоди дай одеться. Дотрахалась, дура! Да одевайся, не сиди! Ой, мамочки, что будет...
   То ли под впечатлением ее паники, то ли от настоящего приступа, Костя постепенно перестал чувствовать тело — сначала конечности и торс, затем голову. Какое-то время он еще контролировал мимику, потом просто знал, что у него есть лицо, потом лишился и этого. Его неодолимо тянуло вверх, под потолок, к беззвездному небу. Оторвавшись от задыхающейся оболочки, он хладнокровно осмотрел палату — с высоты она почему-то виделась освещенной.
   — Фу, стабилизировался, — проговорила медсестра. — Ты врача вызвал?
   — Не-а.
   — Почему?
   — Да я подумал: сдохнет — невелика потеря.
   — Только не в мою смену! — суеверно бросила девушка.
   Костю продолжало выталкивать, пока потолок не разомкнулся и не пропустил его сквозь себя. Выше почему-то был не чердак и не жаркий московский воздух, а какие-то пыльные тряпки. Шторы. И прохладная труба с наручниками.

Глава 5

   — Он что, каждый день туда возвращается? Вчера, сегодня...
   Людмила сняла с софы покрывало и, свернув его квадратиком, подложила Косте под голову.
   — Да, последнее время что-то зачастил, — проворчал Петр.
   — Меня тоже дергало, — пожаловалась она. — Вернее, дернуло. Один раз всего.
   — Ну и как там? — спросил он скорее из вежливости.
   — Не хочу рассказывать. Плохо. Зато... — Она что-то вспомнила и усмехнулась. — Когда пришла в себя, стала богаче на сто баксов.
   — А... гм. Значит, это не ты была? Урки не к тебе приставали? И...
   — И потом — в кресле, на полу, на столе тоже не я.
   — Жаль.
   Она одарила его тем улыбающимся взглядом, когда не знаешь, хотят ли тебя затащить в постель или собираются влепить пощечину.
   — Проехали. Дружок твой когда очухается?
   — Это непредсказуемо. А что? Интересуешься, сколько в нашем распоряжении? — Петр осклабился, но посмотрел ей в глаза и отодвинулся подальше. — Перебор, согласен. Прощенья просим.
   — Сам хамишь, сам извиняешься. Какой ты, однако, самодостаточный. А про Костю я вот к чему: частые провалы говорят о том, что он выкарабкивается — там. Настанет день, когда он выздоровеет. И не вернется.
   — А ты? С тобой такое может случиться?
   — Я справилась. Второго провала не будет, мне там делать нечего, — категорично заявила Людмила.
   Она встала у окна и, отдернув шторы, выглянула во двор. Петр почувствовал жгучее желание подойти к ней и обнять — просто обнять, без дальнейшего продвижения. Но даже и на такую малость он не решился. Видели бы его терзания мужики из сотни...
   Костя шевельнулся и, сонно подняв голову привычно испугался.
   — Зачем вы меня привязали? — запричитал он. — Отпустите! Я ничего...
   — О-о-о! — простонал Петр. — Иногда мне кажется, что он меня разыгрывает. Скучно парню, вот он и устраивает всякое.
   — Учитель? — спросила Людмила, разглядывая Костино лицо. — Нет, он не прикидывается. Мимика другая.
   — Отпустите, — заныл Константин.
   — Смотри. Наш так бровями не делает.
   — Да знаю, знаю, — отмахнулся Петр.
   — Зачем ему это надо? Давно бы прервал жизнь, тем более что в том слое он и так почти мертвый.
   — А ты это сделала? С собой.
   — Да, — просто ответила она. — Когда увидела, что выхода нет.
   — На Родине он встретил Бориса. А Борис вроде соображает во всей этой кутерьме со слоями. Костя хочет его раскрутить. На некое высшее знание. — Петр, паясничая, поднял указательный палец.
   — Да, это было бы полезно, — задумчиво произнесла девушка.
   — Ерунда. Но если получится...
   — И кроме того, он не в силах решиться, — добавила Людмила.
   — С чего ты взяла?
   — Психотип не тот. Учитель скорее станет девочкой, чем уйдет из жизни.
   — Но учитель...
   — Они похожи. Можно сказать, близнецы. Воспитание разное, врожденные данные одни.
   — Отпустите меня!..
   — Да заткнись ты!
   Чтобы не слышать его стенаний, Петр включил телевизор.
   — Сколько они по магазинам ходить будут? Вот ведь женщина! Как бы Ренат с ней не взорвался.
   — Взорвется — Настя притушит. Она в своей бригаде быстренько порядок наводила. А ты что, есть захотел?
   — Они пластырь принести должны. — Петр вытянул руку с пультом и принялся переключать каналы. — Все забываю, где этот...
   — Здравствуйте, — улыбнулся из телевизора обаятельный Сидорчук. — Сегодня в Англии выбирали королеву. Вы не ослышались, я сказал «сегодня» и «выбирали». Владислав Нуркин, как последовательный приверженец демократии, обратил внимание на то, что глава крупной европейской державы не выбирается и даже не назначается, а, цитирую: «появляется сама, природным путем, то есть в результате спонтанной встречи сперматозоида и яйцеклетки». Конец цитаты. Владислав Нуркин вместе с соратниками по партии решил помочь англичанам исправить это досадное упущение и организовать на территории Англии альтернативные, подлинно демократические выборы царственной особы, но во въездной визе ему было отказано. По этой причине выборы королевы пришлось провести в Москве, у стен посольства Великобритании.
   Сидорчук исчез; экран показал отснятую утром картинку: посольство на набережной, толпа народу человек в пятьсот, чуть не столько же репортеров в проводах и микрофонах. Люди занимали весь тротуар и всю мостовую, но пробки не наблюдалось — движение перекрыли загодя. Видимо, митинг был согласован с городскими властями. Сбоку, никоим образом не мешая собравшимся, стояли милицейский автобус и «Скорая» — все как положено. Во время пикета посольства США на Садовом кольце организация была слабее.
   В центре, у главных ворот, происходило следующее. Группа бомжей организованно опускала в картонные коробки какие-то листки. Сами коробки были крест-накрест перечеркнуты синей и красной краской, что, надо думать, символизировало английский флаг. После подсчета голосов из толпы вывели слегка пьяную бомжиху с неизменным бланшем и вручили ей довольно приличную корону, усыпанную фальшивыми камнями, а также ящик «Бифитера». Джин мгновенно разлетелся по рукам. Сама обладательница титула едва уцепила пару бутылок и, положив их вместе с короной в рваный полиэтиленовый пакет, помчалась прочь. Вслед неслись аплодисменты и нестройный свист.
   У Петра появилось подозрение, что участники церемонии — не натуральные отщепенцы, а студенты театрального вуза, но сути это не меняло.
   — Итак, сегодня туманный Альбион приобрел вторую королеву в лице Валентины Петровны Никудыкиной, которую каждый уважающий себя джентльмен должен отныне величать Валентиной Первой, — скалясь, объявил Сидорчук. — Кстати, о джентльменах. Посол Великобритании в России комментировать альтернативные выборы отказался, намекнув, что в Лондоне об этой акции уже осведомлены. Посол, правда, не уточнил, что подразумевается под осведомленностью: то ли англичане оскорбились, то ли приняли к сведению и готовят для новоиспеченной королевы подобающие апартаменты...
   — Раньше он был позубастей, — сказал Петр. — А теперь даже с одобрением... Неужели договорились?
   Людмила побледнела и, как-то странно кивнув, опустилась на колени.
   — Эй, ты чего?
   Отрицательно мотнув головой, она посмотрела куда-то сквозь него и легла на пол. Руки Людмила вытянула вперед.
   — И ты. Рядом. Медленно, — сказали из-за спины.
   Петр обернулся, с учетом ситуации — очень аккуратно, держа ладони на виду. Сзади стояли двое с пистолетами: первый «ствол» был направлен на Людмилу, второй смотрел ему в лоб. Но озадачило Петра не это. Мужик, державший его на мушке, чертовски напоминал одного знакомого, по идее — давно мертвого.
   — Рядом, медленно, — повторил Сапер и, также узнав Петра, растерянно моргнул. — Еремин? Ты откуда?
   — Откуда все, — огрызнулся он.
   — Вот так встреча... Ты ложись, после разберемся. Кто тут у вас еще?
   — Баран на привязи.
   — Киднеппингом занялся? Докатился, Петенька.
   Сапер надел на них наручники и, оставив в комнате напарника, осмотрел квартиру.
   — Начинай с кабинета, — приказал он. Напарник сунул «ствол» в наплечную кобуру и вышел в коридор. Спустя секунду до Петра донеся грохот высыпаемых книг.
   — Как ты сюда попал? — спросил он. — У тебя телевизор на полную орет, ты бы и не прохлопал.
   — Я не про дверь. Как ты в этом слое очутился? Убили же тебя.
   — Слой?..
   — Не трепись, — шепнула Людмила.
   — Киска, джигиты разговаривают, — строго сказал Сапер. — Ой, кисонька! А где это мы с тобой пересекались? — Он схватил ее за волосы и приподнял ей голову. — Где-то я тебя уже...
   — Не трожь ее! — рявкнул Петр.
   — Здесь пусто! — раздалось из кабинета.
   — Продолжай, — велел Сапер. — Ну и какой слой? Ты о чем?
   — Тогда, в казино...
   — Ах это! Пошутили мы.
   — Я должен был догадаться, — горько произнес Петр. — Ты человек Немаляева. Маэстро — так, пугало огородное. Дешевка.
   — Я его тоже не любил, но все-таки не надо. О покойнике тем более.
   — Есть, есть бог на небе.
   — А это мы сейчас проверим.
   Сапер извлек маленькую, с пачку сигарет, трубку и набрал номер.
   — Мы на месте. Здесь трое... Да, под контролем... Почему звоню? Потому что третий — Еремин... Тот самый, конечно... Что?.. Даю.
   Он перевернул Петра на спину и поднес ему к уху телефон.
   — Сотник, ты? — послышалось в динамике.
   — А, господин Штаб!
   — Брось ты этот официоз, — протянул Немаляев. — Для земляков я Сан Саныч. Ну что, Петя, как там наш уговорчик? Ты Роговцева разыскал?
   Петр мельком взглянул на индифферентного Сапера, потом — на притихшего Костю.
   — Нет еще, — проронил он с легким оттенком вины. — Но я в этом направлении работаю.
   — Хотелось бы, чтоб поактивней, — ласково молвил Немаляев.
   — Хотелось бы соблюдения условий.
   — Не обижайся, сотник. Слабость у меня — друзей разыгрывать. Давай-ка лучше о Борисе потолкуем. Ты давно у него гостишь? Где он сам?
   — В земле.
   — Гм... скорый ты, Петя. — Немаляев, кажется, хотел спросить что-то еще, но сдержался. — Ты сейчас что делаешь? Лежишь? Это правильно. Полежи, Петя, позже созвонимся.
   Сапер послушал трубку и, отключив, убрал ее в карман.
   — Ну как там?! — крикнул он.
   — Пока ничего, — отозвался напарник.
   — Вглубь не зарывайся, он ее не прятал.
   — На какую тему шарим? — поинтересовался Петр. — А то пособим.
   — Помалкивай.
   Сапер обвел взглядом комнату и подошел к гардеробу. На пол полетели постельное белье, полотенца, еще какие-то тряпки, к которым Петр с Костей за полтора месяца даже не прикасались. Освободив полки, Сапер раскрыл следующую секцию и начал швырять на диван вешалки с одеждой.
   Петр повернулся к Людмиле — та сохраняла неприличное для женщины спокойствие. Он попытался разглядеть за маской равнодушия хоть какой-то намек на тревогу, но ему этого не удалось. Возможно, она не понимала, что им грозит. Немаляев обещал перезвонить, если не Петру, то, по крайней мере, Саперу. Вот тогда он и примет решение — оставить их в живых или убрать, как мусор. Решение это зависит от результатов обыска но в любом случае будет окончательным. Знать бы еще, что они ищут.
   Ну кухне застучали дверцы шкафчиков, заклацали тарелки, звонко рассыпались вилки с ложками. Когда помощник добрался до кастрюль, Сапер как раз покончил с видеотекой. У телевизора образовалась внушительная горка кассет, преимущественно — европейские боевики.
   — Ну?! — теряя терпение, бросил он напарнику.
   — Голяк.
   Сапер вновь связался с Немаляевым и, коротко доложив, дал трубку Петру.
   — Вот что, сотник, — сказал Немаляев. — Люди мои сейчас уйдут. Уйдут по-хорошему. Это тебе аванс. За что, догадываешься?