Страница:
— Да? — рассеянно вякнул Петр.
— Второго сегодня сюда везу. Улочка с гулькин хвост, а спросом пользуется. Старый центр, он все-таки...
— Путаете, наверное. Есть такое явление, называется дежа-вю.
— "Путаете"... — насупился водитель. — Да я вас и через месяц узнаю, это профессиональное. Странный был пассажир. Про взрывы какие-то... Зато расплатился — грех жаловаться, — нескромно добавил он.
«Волга» круто повернула у двадцатичетырехэтажной башни, и Петр, обведя взглядом здание, отметил, что витрины целы, а на светло-серой стене нет и намека на копоть. Даже вывеска, спаянная из неоновых трубок, нисколько не пострадала. Голубая граммофонная пластинка мигала и вертелась в штатном режиме.
— Вот те раз! — воскликнул таксист. На маленьком перекрестке за Арбатом стоял инспектор. Подвесные фонари над мостовой не горели, а свет рекламных огней сюда почти не доходил, и в темноте выделялся лишь яркий пунктир жезла. «Волга» закончила поворот, и фары напоролись на белые нарукавные полосы регулировщика. Напротив школьной ограды блеснули катафоты. Две пары, три, четыре... Петр не досчитал — инспектор заставил таксиста свернуть, и красные глазки погасли.
Петр уплатил, принципиально не дав ни копейки сверху, и вышел на свежий воздух. Настоящей московской жары еще не было. Днем дома и асфальт грелись, но не раскалялись, и с заходом солнца наступала оживляющая прохлада. Люди чувствовали себя лучше и становились активнее. Вот и сейчас, несмотря на то что перевалило далеко за полночь, вдоль милицейских ограждений расхаживало, шепчась и покуривая, десятка три зевак.
Оба тротуара были забиты служебными машинами. Кроме трех «Скорых», Петр увидел два «Москвича» с мигалками, «газик» и утлый корейский минивэн с надписью «лаборатория». Еще дальше, у музея Цветаевой, примостился дряхлый омоновский автобус типа «Фердинанд». Автобус был пуст.
Зрители дружно охнули, и Петр направился к толпе. Из подъезда вытащили носилки с пристегнутым блестящим мешком. В мешке угадывались очертания человека, но, судя по упаковке, медицинская помощь ему уже не требовалась.
— Это третий, — негромко сказал один паренек другому.
— Сколько их там еще?
— Всего четыре было. Прикинь, новый маньяк в городе!
— Ребят, что произошло? — ненавязчиво осведомился Петр.
— А у вас закурить не будет?
— Кончились. Да и рано вам. Так что здесь?
— Сами не знаем, — нагло глядя ему в глаза, сказал паренек.
— Держи, на сигареты. — Петр протянул ему сторублевку, но не отпустил. — Кого убили-то?
— Всех. В девятой квартире. Всех зарезали. Кровищи!.. аж по лестнице лилась.
— Ну уж прям лилась, — деланно усомнился Петр.
Девятая. Это его. Толик, Лиза. Сегодня утром с ними разговаривал, и вот они уже в мешках. И Толик, и Лиза. Неведомые Петуховы. Был бы он дома, могло бы и обойтись. Что еще за потрошитель? Расстрелять — дело другое, а порезать... всех...
— Лилась, лилась! — с обидой в голосе подтвердил парень. — У меня дядька в опергруппе. Вон, трупешник проверяет.
Он показал на мужчину в кожаном пиджаке. Оперативник расстегнул на мешке длинную трескучую «молнию» и, что-то там пощупав, велел грузить. Покойника отнесли к темно-зеленому тупорылому «рафику», а через секунду все три машины «Скорой помощи» затарахтели и, синхронно вырулив, уехали. Значит, живых не осталось.
— Хорошо, когда дядька опер, — сказал Петр. — А еще что знаешь?
— Когда их мочили, баба в окне орала, на помощь звала. Но здесь это часто. Никто всерьез не принял.
Петр кивнул — действительно часто. Каждый вечер кто-то обязательно нажрется и давай вопить. В пятидесяти метрах Арбат, правительственная трасса: налево — Кремль, направо — «Белый дом». А здесь, в тени, островок неизбывной полублатной Москвы с малолетними алкоголиками, пропащими девочками и смертными уличными драками. Сколько Петр помнил свой дом, фасад красили ежегодно, а чтоб горячую воду провести — это извините.
— А версии у твоего дядьки есть?
— Версии, — хмыкнул подросток. — Говорю же: маньяк. Они, когда в припадке, подковы гнут свободно.
— Ясненько...
Петр сделал вид, что ему надоело, и, потихоньку отколовшись, двинулся к проспекту. Насчет психа племянник мента скорее всего попал в точку. Только вот что это за псих? Должен быть натуральный — не такой, как, скажем, шахматист Полонезов, а подлинный инвалид по мозгам. А сможет сей калека прикончить четверых здоровых и совершенно адекватных людей? Вопросец... И еще: прийти-уйти незамеченным, не попасться сразу же у подъезда, не разгуливать по дворам с окровавленным тесаком. Видно, голова у шизоида все же работает.
«И с деньгами у него нормально, — неожиданно подумал Петр. — Да. Шизоид не бедствует, иначе не уважил бы водилу чаевыми».
Мысль, блуждавшая по лабиринту, вдруг выбралась из тупика и понеслась вперед.
«Хотел, дружок, третьего совпадения? — злорадно спросил себя Петр. — Так получай же: Батуганин, Валуев и я сам. С Петуховыми, понятно, осечка вышла, ведь он, потрошитель, не ведал, что заместо меня — они. Это почему же? Все ведают, а он... так же, как и я... Вот в чем дело! Рассказывал таксисту про взрыв „Мелодии“... У них никакого взрыва не было — он был у нас. Где у нас-то?! Тьфу! Хорошо, а черный список? Шизоид убирает тех, кого приговорило Народное Ополчение. А я при чем? Меня в списке нет. Зачем он ко мне приперся? Зачем соседей грохнул, он что, кайфует от этого?»
— Стоять! — раздалось откуда-то сбоку. — Руки на капот!
— Какой капот, мужики? Вы что, очумели?
— То есть это... к дереву прислони.
Из темного садика показалось двое омоновцев: первый — туша килограмм на сто, не иначе, бывший десантник, второй, как в дрянной комедии, — прыщавый засранец. Личико тонкое, форма не по росту, бронежилет чуть не по коленям бьется. Стажер, что ли?
— Ну, вы напугали, — заулыбался Петр.
— Руки на дерево.
— Да вы что, мужики?..
— Стоять! — крикнул прыщавый, срываясь на фальцет, и торопливо дернул затвор «АКСа».
— Осторожно, — предупредил амбал. — Ставь на предохранитель и обыщи. Я прикрываю.
Он обошел вокруг и, поправив ремень, навел на Петра автомат. Петр глухо выругался и прижал ладони к корявому тополю. Тренироваться вздумали.
Другого места не нашли.
Стажер боязливо потрогал его бока, поясницу и бедра. Извлек из карманов блокнот и деньги и вопросительно посмотрел на старшего.
— Действуй сам, — приказал тот. — Проверь обувь и пах.
Юный мент оттянул носки и пошарил в них пальцем, затем, смущенно кашлянув, прикоснулся к ширинке.
— Все, чистый, — робко доложил он. Амбал заставил Петра раздвинуть ноги еще шире и торопливо провел руками по его одежде.
— Документы ты забыл, — догадался он.
— А я их с собой носить не обязан.
— Я эту песню каждый раз слышу. — Омоновец включил рацию и бросил в треск эфира пару усеченных, похожих на арго фраз. — А здесь что? — Он небрежно пролистал книжку. — У сколько у тебя телефонов. Небось жаловаться будешь.
— Не буду, если отпустите.
— Мы только задерживаем, отпускают другие. Такая служба.
— Мужики, меня жена дома ждет, — просительно молвил Петр.
— Так и меня тоже.
Милицейский «газик» появился на удивление скоро. В темноте Петр не разобрал, та ли это машина, что паслась у его дома, или другая. В кабине находился только водитель, и амбал приказал стажеру сесть рядом, а сам, вопреки всем инструкциям, забрался вместе с Петром назад. Шофер захлопнул дверцу, и через пару секунд «газик» сорвался с места. Петр проехал задницей по гладкой доске и стукнулся ухом о какую-то железку.
В металлическом коробе стояла кромешная тьма. Сквозь маленькое зарешеченное оконце были видны рекламные финтифлюшки Арбата, но света они давали не больше чем тлеющий окурок.
— Навязали молокососа на мою голову, — пожаловался омоновец. — Порядочных людей беспокоить приходится. Я же вижу, кто человек, а кто — шваль.
Чтобы лучше слышать, Петр подался вперед. В доверительном шепоте патрульного угадывался обычный ментовской зачин. Сейчас попросит денег.
— Если б не мальчишка, я бы тебя сразу — на все четыре стороны. Я же не изверг, правильно?
— Конечно, — согласился Петр.
— Мне это тоже не надо. Ну что? Ну, доставим тебя, ну, сдадим в отделение. Дежурный до утра не почешется. А клетка наверняка битком — у нас сейчас рейд. Будешь всю ночь с бомжами сидеть. Еще заразу какую подцепишь. Жене позвонить не дадут, изведется вся или заревнует. А за что? Ну, паспорт забыл. Ты же не преступник, правильно?
— Нет, конечно, — благодарно отозвался Петр.
— В общем, трудно это, но я постараюсь. Без лишних формальностей. Пока до отделения не доехали.
Петр понял, что от него ждут конкретных предложений, но промолчал. Трясясь на жесткой лавке, провожая глазами огни чужого праздника, он внезапно почувствовал собственную необходимость. Он был нужен — «у нас», «у них», везде. Он наконец уловил некий смысл — это шло оттуда, с Родины, с того Арбата, на котором обстреляли из подствольников «Мелодию», по которому на Красную площадь вели колонну сдавшихся бойцов. А после построения и пылкой речи Нуркина им даровали обещанную свободу. Только эта свобода находилась на Кольском полуострове.
— Ну, рожай, а то сейчас приедем, — поторопил мент.
— Сумма.
— По-братски. Мне еще делиться.
Петр не помнил, сколько у него осталось, но знал, что для обычного милиционера половины будет многовато. Да и не в этом дело. Ментам он никогда не давал, он вообще не выносил взяток — просто потому, что это унижает.
— Только спросить хотел, — сказал Петр.
— Ну?
Он привстал и нагнулся к омоновцу, но в этот момент «газик» качнуло, и Петр, не удержавшись, схватился за автомат. По внутренней стене пронеслись блики от чьих-то фар, в кузове посветлело, и Петр удостоверился, что «АКС» висит не на плече, а на шее. Он уперся коленом в жесткий кевлар жилета и, рванув автомат, перекрутил ремень. Горло амбала оказалось в петле, но до удушения было далеко. Петр повернул автомат еще раз — уже с нажимом. Омоновец задвигал губами и сполз со скамьи.
— Я хотел спросить, — повторил Петр, затягивая удавку все сильнее, — Кому служишь? Правительству служишь, гнида. А должен? Должен народу, — наставительно сказал он.
Двое в кабине болтали и смеялись, но в короб проникал лишь невнятный бубнеж. Петр отметил хорошую звукоизоляцию и ударил амбала по виску.
Откинув приклад и удлинив тем самым рычаг, он встал на него ногами. Это было лишнее — омоновец уже не сопротивлялся.
Чтобы не возиться с запутанным ремнем, Петр отстегнул карабины. Где-то в кармашках бронежилета наверняка лежали запасные обоймы, но искать их не было времени. Выдрав из ладони амбала несколько скомканных банкнот, он лихорадочно ощупал пол, но записная книжка исчезла. Петр потратил около минуты, но блокнот так и не нашел. Все, пора.
Он упер руки в стены и, подтянувшись, саданул пятками по замку. Дверца оказалась слабее, чем он рассчитывал, и второго удара было достаточно. Кузов наполнился свежим воздухом, а внизу, за кривым бампером, помчался ярко-серый асфальт. После непроглядного мрака глаза воспринимали ночь как день, а фонари светили маленькими солнцами.
«Газик» резко затормозил, и Петр, борясь с инерцией, толкнул тело в сторону убегающей дороги. Вывалившись, он сделал кувырок через голову, но его продолжало тащить вперед. Осознав, что падение неизбежно, Петр в полете переставил предохранитель. Машина проехала еще метров десять и визгливо, с разворотом остановилась. Как нельзя кстати. Памятуя о том, что на сопляке броник, Петр поднял ствол чуть выше и дал короткую очередь по окнам.
«Цак-цак-цак-цак», — заходил затвор, выкидывая стреляные гильзы. Справа повисло легкое облачко дыма, и вместе с ним — гнетущая, необычная для города тишина. Переулок продолжал — спать. Несколько окон горело, но все они были бледно-желтыми, непроницаемыми, наглухо занавешенными. Ни души. За крутым спуском прошелестели мокрые колеса — переулок вливался в улицу пошире, но этот участок из-за выступающего дома был не виден. Родные места.
Петр подобрал гильзы и попятился к черному прогалу сквера. В машине зашевелились, но достаточно вяло. Ранены. Опыт городской войны подсказывал: добить и забрать оружие, но Петр решил не жадничать. Уйти нужно было достойно и, главное, быстро.
Эти дворы он знал. Старые гаражи, типография и высокий забор монгольского посольства, через который они в детстве любили перекидывать магниевые бомбочки. Детство прошло, а бомбочки остались.
Он сложил приклад и завернул автомат в снятую рубашку. Отстегивать рожок Петр поостерегся — мало ли что. Дойдя до мусорного бака, он закинул в него гильзы и тут же успокоился. Привычка.
Было немножко зябко, и еще смертельно хотелось курить, а убитые менты не волновали. Пока хватятся, пока пришлют собак, он будет уже далеко, но прежде успеет сделать несколько обманок — как заяц. Та жизнь научила его многому. Эта — только удивляла и подставляла спину. Здесь действовали другие правила, здесь было легче, но Петр ни секунды не сомневался: настоящая жизнь — там.
Там — где?
И все же Петр был спокоен. Память восстанавливалась. Скоро он полностью прозреет и ответит на последний вопрос. Он лишь жалел потерянного блокнота — перед сном придется много писать. Но это куда приятней, чем очнуться белым листом. Не упустить бы самого важного: он не один, есть кто-то еще. Друг, враг — неизвестно. Выясним.
Проснуться, воскресить свое "я" и дожить до следующего вечера — как минимум.
Глава 9
— Второго сегодня сюда везу. Улочка с гулькин хвост, а спросом пользуется. Старый центр, он все-таки...
— Путаете, наверное. Есть такое явление, называется дежа-вю.
— "Путаете"... — насупился водитель. — Да я вас и через месяц узнаю, это профессиональное. Странный был пассажир. Про взрывы какие-то... Зато расплатился — грех жаловаться, — нескромно добавил он.
«Волга» круто повернула у двадцатичетырехэтажной башни, и Петр, обведя взглядом здание, отметил, что витрины целы, а на светло-серой стене нет и намека на копоть. Даже вывеска, спаянная из неоновых трубок, нисколько не пострадала. Голубая граммофонная пластинка мигала и вертелась в штатном режиме.
— Вот те раз! — воскликнул таксист. На маленьком перекрестке за Арбатом стоял инспектор. Подвесные фонари над мостовой не горели, а свет рекламных огней сюда почти не доходил, и в темноте выделялся лишь яркий пунктир жезла. «Волга» закончила поворот, и фары напоролись на белые нарукавные полосы регулировщика. Напротив школьной ограды блеснули катафоты. Две пары, три, четыре... Петр не досчитал — инспектор заставил таксиста свернуть, и красные глазки погасли.
Петр уплатил, принципиально не дав ни копейки сверху, и вышел на свежий воздух. Настоящей московской жары еще не было. Днем дома и асфальт грелись, но не раскалялись, и с заходом солнца наступала оживляющая прохлада. Люди чувствовали себя лучше и становились активнее. Вот и сейчас, несмотря на то что перевалило далеко за полночь, вдоль милицейских ограждений расхаживало, шепчась и покуривая, десятка три зевак.
Оба тротуара были забиты служебными машинами. Кроме трех «Скорых», Петр увидел два «Москвича» с мигалками, «газик» и утлый корейский минивэн с надписью «лаборатория». Еще дальше, у музея Цветаевой, примостился дряхлый омоновский автобус типа «Фердинанд». Автобус был пуст.
Зрители дружно охнули, и Петр направился к толпе. Из подъезда вытащили носилки с пристегнутым блестящим мешком. В мешке угадывались очертания человека, но, судя по упаковке, медицинская помощь ему уже не требовалась.
— Это третий, — негромко сказал один паренек другому.
— Сколько их там еще?
— Всего четыре было. Прикинь, новый маньяк в городе!
— Ребят, что произошло? — ненавязчиво осведомился Петр.
— А у вас закурить не будет?
— Кончились. Да и рано вам. Так что здесь?
— Сами не знаем, — нагло глядя ему в глаза, сказал паренек.
— Держи, на сигареты. — Петр протянул ему сторублевку, но не отпустил. — Кого убили-то?
— Всех. В девятой квартире. Всех зарезали. Кровищи!.. аж по лестнице лилась.
— Ну уж прям лилась, — деланно усомнился Петр.
Девятая. Это его. Толик, Лиза. Сегодня утром с ними разговаривал, и вот они уже в мешках. И Толик, и Лиза. Неведомые Петуховы. Был бы он дома, могло бы и обойтись. Что еще за потрошитель? Расстрелять — дело другое, а порезать... всех...
— Лилась, лилась! — с обидой в голосе подтвердил парень. — У меня дядька в опергруппе. Вон, трупешник проверяет.
Он показал на мужчину в кожаном пиджаке. Оперативник расстегнул на мешке длинную трескучую «молнию» и, что-то там пощупав, велел грузить. Покойника отнесли к темно-зеленому тупорылому «рафику», а через секунду все три машины «Скорой помощи» затарахтели и, синхронно вырулив, уехали. Значит, живых не осталось.
— Хорошо, когда дядька опер, — сказал Петр. — А еще что знаешь?
— Когда их мочили, баба в окне орала, на помощь звала. Но здесь это часто. Никто всерьез не принял.
Петр кивнул — действительно часто. Каждый вечер кто-то обязательно нажрется и давай вопить. В пятидесяти метрах Арбат, правительственная трасса: налево — Кремль, направо — «Белый дом». А здесь, в тени, островок неизбывной полублатной Москвы с малолетними алкоголиками, пропащими девочками и смертными уличными драками. Сколько Петр помнил свой дом, фасад красили ежегодно, а чтоб горячую воду провести — это извините.
— А версии у твоего дядьки есть?
— Версии, — хмыкнул подросток. — Говорю же: маньяк. Они, когда в припадке, подковы гнут свободно.
— Ясненько...
Петр сделал вид, что ему надоело, и, потихоньку отколовшись, двинулся к проспекту. Насчет психа племянник мента скорее всего попал в точку. Только вот что это за псих? Должен быть натуральный — не такой, как, скажем, шахматист Полонезов, а подлинный инвалид по мозгам. А сможет сей калека прикончить четверых здоровых и совершенно адекватных людей? Вопросец... И еще: прийти-уйти незамеченным, не попасться сразу же у подъезда, не разгуливать по дворам с окровавленным тесаком. Видно, голова у шизоида все же работает.
«И с деньгами у него нормально, — неожиданно подумал Петр. — Да. Шизоид не бедствует, иначе не уважил бы водилу чаевыми».
Мысль, блуждавшая по лабиринту, вдруг выбралась из тупика и понеслась вперед.
«Хотел, дружок, третьего совпадения? — злорадно спросил себя Петр. — Так получай же: Батуганин, Валуев и я сам. С Петуховыми, понятно, осечка вышла, ведь он, потрошитель, не ведал, что заместо меня — они. Это почему же? Все ведают, а он... так же, как и я... Вот в чем дело! Рассказывал таксисту про взрыв „Мелодии“... У них никакого взрыва не было — он был у нас. Где у нас-то?! Тьфу! Хорошо, а черный список? Шизоид убирает тех, кого приговорило Народное Ополчение. А я при чем? Меня в списке нет. Зачем он ко мне приперся? Зачем соседей грохнул, он что, кайфует от этого?»
— Стоять! — раздалось откуда-то сбоку. — Руки на капот!
— Какой капот, мужики? Вы что, очумели?
— То есть это... к дереву прислони.
Из темного садика показалось двое омоновцев: первый — туша килограмм на сто, не иначе, бывший десантник, второй, как в дрянной комедии, — прыщавый засранец. Личико тонкое, форма не по росту, бронежилет чуть не по коленям бьется. Стажер, что ли?
— Ну, вы напугали, — заулыбался Петр.
— Руки на дерево.
— Да вы что, мужики?..
— Стоять! — крикнул прыщавый, срываясь на фальцет, и торопливо дернул затвор «АКСа».
— Осторожно, — предупредил амбал. — Ставь на предохранитель и обыщи. Я прикрываю.
Он обошел вокруг и, поправив ремень, навел на Петра автомат. Петр глухо выругался и прижал ладони к корявому тополю. Тренироваться вздумали.
Другого места не нашли.
Стажер боязливо потрогал его бока, поясницу и бедра. Извлек из карманов блокнот и деньги и вопросительно посмотрел на старшего.
— Действуй сам, — приказал тот. — Проверь обувь и пах.
Юный мент оттянул носки и пошарил в них пальцем, затем, смущенно кашлянув, прикоснулся к ширинке.
— Все, чистый, — робко доложил он. Амбал заставил Петра раздвинуть ноги еще шире и торопливо провел руками по его одежде.
— Документы ты забыл, — догадался он.
— А я их с собой носить не обязан.
— Я эту песню каждый раз слышу. — Омоновец включил рацию и бросил в треск эфира пару усеченных, похожих на арго фраз. — А здесь что? — Он небрежно пролистал книжку. — У сколько у тебя телефонов. Небось жаловаться будешь.
— Не буду, если отпустите.
— Мы только задерживаем, отпускают другие. Такая служба.
— Мужики, меня жена дома ждет, — просительно молвил Петр.
— Так и меня тоже.
Милицейский «газик» появился на удивление скоро. В темноте Петр не разобрал, та ли это машина, что паслась у его дома, или другая. В кабине находился только водитель, и амбал приказал стажеру сесть рядом, а сам, вопреки всем инструкциям, забрался вместе с Петром назад. Шофер захлопнул дверцу, и через пару секунд «газик» сорвался с места. Петр проехал задницей по гладкой доске и стукнулся ухом о какую-то железку.
В металлическом коробе стояла кромешная тьма. Сквозь маленькое зарешеченное оконце были видны рекламные финтифлюшки Арбата, но света они давали не больше чем тлеющий окурок.
— Навязали молокососа на мою голову, — пожаловался омоновец. — Порядочных людей беспокоить приходится. Я же вижу, кто человек, а кто — шваль.
Чтобы лучше слышать, Петр подался вперед. В доверительном шепоте патрульного угадывался обычный ментовской зачин. Сейчас попросит денег.
— Если б не мальчишка, я бы тебя сразу — на все четыре стороны. Я же не изверг, правильно?
— Конечно, — согласился Петр.
— Мне это тоже не надо. Ну что? Ну, доставим тебя, ну, сдадим в отделение. Дежурный до утра не почешется. А клетка наверняка битком — у нас сейчас рейд. Будешь всю ночь с бомжами сидеть. Еще заразу какую подцепишь. Жене позвонить не дадут, изведется вся или заревнует. А за что? Ну, паспорт забыл. Ты же не преступник, правильно?
— Нет, конечно, — благодарно отозвался Петр.
— В общем, трудно это, но я постараюсь. Без лишних формальностей. Пока до отделения не доехали.
Петр понял, что от него ждут конкретных предложений, но промолчал. Трясясь на жесткой лавке, провожая глазами огни чужого праздника, он внезапно почувствовал собственную необходимость. Он был нужен — «у нас», «у них», везде. Он наконец уловил некий смысл — это шло оттуда, с Родины, с того Арбата, на котором обстреляли из подствольников «Мелодию», по которому на Красную площадь вели колонну сдавшихся бойцов. А после построения и пылкой речи Нуркина им даровали обещанную свободу. Только эта свобода находилась на Кольском полуострове.
— Ну, рожай, а то сейчас приедем, — поторопил мент.
— Сумма.
— По-братски. Мне еще делиться.
Петр не помнил, сколько у него осталось, но знал, что для обычного милиционера половины будет многовато. Да и не в этом дело. Ментам он никогда не давал, он вообще не выносил взяток — просто потому, что это унижает.
— Только спросить хотел, — сказал Петр.
— Ну?
Он привстал и нагнулся к омоновцу, но в этот момент «газик» качнуло, и Петр, не удержавшись, схватился за автомат. По внутренней стене пронеслись блики от чьих-то фар, в кузове посветлело, и Петр удостоверился, что «АКС» висит не на плече, а на шее. Он уперся коленом в жесткий кевлар жилета и, рванув автомат, перекрутил ремень. Горло амбала оказалось в петле, но до удушения было далеко. Петр повернул автомат еще раз — уже с нажимом. Омоновец задвигал губами и сполз со скамьи.
— Я хотел спросить, — повторил Петр, затягивая удавку все сильнее, — Кому служишь? Правительству служишь, гнида. А должен? Должен народу, — наставительно сказал он.
Двое в кабине болтали и смеялись, но в короб проникал лишь невнятный бубнеж. Петр отметил хорошую звукоизоляцию и ударил амбала по виску.
Откинув приклад и удлинив тем самым рычаг, он встал на него ногами. Это было лишнее — омоновец уже не сопротивлялся.
Чтобы не возиться с запутанным ремнем, Петр отстегнул карабины. Где-то в кармашках бронежилета наверняка лежали запасные обоймы, но искать их не было времени. Выдрав из ладони амбала несколько скомканных банкнот, он лихорадочно ощупал пол, но записная книжка исчезла. Петр потратил около минуты, но блокнот так и не нашел. Все, пора.
Он упер руки в стены и, подтянувшись, саданул пятками по замку. Дверца оказалась слабее, чем он рассчитывал, и второго удара было достаточно. Кузов наполнился свежим воздухом, а внизу, за кривым бампером, помчался ярко-серый асфальт. После непроглядного мрака глаза воспринимали ночь как день, а фонари светили маленькими солнцами.
«Газик» резко затормозил, и Петр, борясь с инерцией, толкнул тело в сторону убегающей дороги. Вывалившись, он сделал кувырок через голову, но его продолжало тащить вперед. Осознав, что падение неизбежно, Петр в полете переставил предохранитель. Машина проехала еще метров десять и визгливо, с разворотом остановилась. Как нельзя кстати. Памятуя о том, что на сопляке броник, Петр поднял ствол чуть выше и дал короткую очередь по окнам.
«Цак-цак-цак-цак», — заходил затвор, выкидывая стреляные гильзы. Справа повисло легкое облачко дыма, и вместе с ним — гнетущая, необычная для города тишина. Переулок продолжал — спать. Несколько окон горело, но все они были бледно-желтыми, непроницаемыми, наглухо занавешенными. Ни души. За крутым спуском прошелестели мокрые колеса — переулок вливался в улицу пошире, но этот участок из-за выступающего дома был не виден. Родные места.
Петр подобрал гильзы и попятился к черному прогалу сквера. В машине зашевелились, но достаточно вяло. Ранены. Опыт городской войны подсказывал: добить и забрать оружие, но Петр решил не жадничать. Уйти нужно было достойно и, главное, быстро.
Эти дворы он знал. Старые гаражи, типография и высокий забор монгольского посольства, через который они в детстве любили перекидывать магниевые бомбочки. Детство прошло, а бомбочки остались.
Он сложил приклад и завернул автомат в снятую рубашку. Отстегивать рожок Петр поостерегся — мало ли что. Дойдя до мусорного бака, он закинул в него гильзы и тут же успокоился. Привычка.
Было немножко зябко, и еще смертельно хотелось курить, а убитые менты не волновали. Пока хватятся, пока пришлют собак, он будет уже далеко, но прежде успеет сделать несколько обманок — как заяц. Та жизнь научила его многому. Эта — только удивляла и подставляла спину. Здесь действовали другие правила, здесь было легче, но Петр ни секунды не сомневался: настоящая жизнь — там.
Там — где?
И все же Петр был спокоен. Память восстанавливалась. Скоро он полностью прозреет и ответит на последний вопрос. Он лишь жалел потерянного блокнота — перед сном придется много писать. Но это куда приятней, чем очнуться белым листом. Не упустить бы самого важного: он не один, есть кто-то еще. Друг, враг — неизвестно. Выясним.
Проснуться, воскресить свое "я" и дожить до следующего вечера — как минимум.
Глава 9
Это был самый отвратительный подъезд из всех, что Костя видел. Стену покрывали ржавые потеки, кое-где они проели краску насквозь и образовали неровные язвы. Местами штукатурка облетела до бетона, из которого неизвестные злоумышленники — надо думать, сами жильцы — зачем-то выковыривали гравий. Почтовые ящики были многократно подожжены, а на сером потолке безвестный дизайнер с помощью спичек вывел сложные, преимущественно матерные граффити. Из открытого подвала мощно перло крысами — Константин решил дышать ртом, но это оказалось еще хуже: воздух был густым и неоднородным, как тройная уха.
Он поправил рубашку и брюки, а вместе с ними заткнутый за пояс пистолет. Его влекло на рынок рядом с метро, где знакомый мужик торговал четками, брелками и прочими зэковскими сувенирами, но благоразумие одержало верх. С новым ножом придется обождать, «ПМ» тоже ничего. Грохота, правда, многовато.
Костя зашел в лифт и уверенно нажал на кнопку "4". Старый друг Димка, обладавший мудреной и баснословно дорогой вещицей под названием «компьютер», просто вставил диск и за несколько секунд нашел по телефонному номеру полный адрес. Костя так и ахнул. Что ни говори, а учитель географии тоже вносил свою лепту — пусть и косвенно. Рыцарь глобуса и контурной карты был существом бесполезным, но это не мешало ему поддерживать отношения с нужными людьми. Вот и Димкин компьютер снова пригодился: сэкономлены лишние сутки. Спасибо, Димка. Плевать, что проведенное с тобой детство — чужое и насквозь фальшивое. То детство принадлежит географу, у настоящего Кости оно было чуть-чуть иным, и все же спасибо. Родина, как говорится, тебя...
Что за черт? Константин потыкал в ряд оплавленных кнопок. Не помогло. Треснул по панели — без толку. Лифт стоял, вернее, висел где-то между вторым и третьим этажами и не думал двигаться. Помедлив, Костя нажал на «стоп», потом на «вызов». Ничего.
По спине медленно стекла длинная капля. Константин почесал горло, проверил пистолет и вновь занялся кнопками. Через минуту он понял, что лифт не поедет. Придя в бешенство, он задолбил ногой по дверям, но опомнился и заставил себя досчитать до десяти. Вместо электрика могли прислать милицию, а «ПМ» под пиджаком она бы, вероятно, не одобрила.
Костя сел на корточки, при этом лацканы пиджака наморщились и в колено кольнула заточенная спица. Он расправил полы, спрятал спицу обратно и, зевнув, принялся изучать надписи. Все как везде. Чтобы увидеть это многообразие подросткового вздора, застревать в лифте было необязательно.
Вот тебе и выигрыш во времени. Сутки его здесь не продержат, но за два-три часа можно ручаться.
Дом, этот сволочной, сгнивший на корню сарай, издавал какие-то звуки — Косте слышался то скрип, то хохот, то нудное зудение музыки. Где-то наверху, этаже на пятом, раздалась ругань. Каменный мешок лестничной клетки превращал диалог в состязание резонансов, и реплики доносились уже обрезанные:
— ...ак!
— ...ам ...ак!
Потом пошло какое-то невразумительное бормотание. Через несколько секунд оглушительно хлопнула дверь, и чьи-то подошвы резво засеменили по ступенькам. Исходя из того, как быстро они оказались напротив кабины, Костя сделал вывод, что скандал имел место не на пятом этаже, а на четвертом. Это ему не понравилось.
Он попытался раздвинуть створки руками, но у него ничего не вышло. Если б ему сейчас, сей момент, представили человека, ответственного за лифты, он бы его пристрелил — без колебаний и даже без традиционной последней воли. Измаявшись, Константин снова сел, но лифт внезапно проснулся и пополз вверх.
Выскочив из кабины, он осмотрелся и прижал кнопку звонка.
— Вам кого? — спросил мужчина из-за закрытой двери.
Голос, между прочим, был тот — «...ам ...ак».
— Мне Владислава Борисовича. Простите, это не он от вас ушел?
— Он, он, — сказали за дверью. Похоже, приглашать Костю внутрь никто не собирался. — Вы с ним разминулись. Застанете еще, если повезет.
Лифту Константин больше не доверял. Рисково прыгая через три ступеньки, он сбежал вниз и, чуть не высадив парадную дверь, бросился на улицу.
Никогда в жизни ему не было так обидно. В сторону проспекта, хрипя на крутой горке, уезжал драный «жигуль». Издали казалось, что он еле ползет и его можно догнать пешком, но это была иллюзия, Костя не стал даже пробовать. Он метался по тротуару, вытягивая и большой палец, и всю пятерню, однако машин было мало и все они, завидев столь экспрессивного пассажира, резко виляли в сторону. Константин прыгал до тех пор, пока оставалась хоть какая-то надежда, а когда она исчезла, пошел обратно. Лицо его было таким суровым, что избалованный голубь у подъезда поперхнулся крошкой и взлетел на дерево.
— Опять вы? — раздраженно спросил голос. — Владислав здесь больше не живет.
— А где? Куда он поехал, вы не в курсе? — прокричал Константин в щель между доской и полоской войлока.
— Понятия не имею, — не без удовольствия ответствовал инкогнито. — Здесь его не ищите.
— Мне только узнать... Да откройте же! Где он бывает? Он мне срочно... Где Владислав работает?
— Оставьте меня в покое, все равно я вас не впущу. Владислав перестал для меня существовать. Ваш Владислав — ваши проблемы.
— Как тебя зовут? — тихо спросил Костя.
— Вам какое дело? Ну, Константин.
— Так вот, тезка. Проблемы не у меня. У тебя. Ясно? Открой.
— Что? Угрожать?! — возмутился тот. — Да я сейчас...
Не дослушав, Костя вытащил пистолет и ударил ногой в дверь чуть пониже замка. Раздался треск, на пол посыпалась желтая труха. Он толкнул дверь плечом, и внутренний наличник, сломавшись пополам, повис на одном гвозде.
— Железную надо ставить, — сказал Константин.
Он на всякий случай помахал в воздухе пистолетом и приставил его к тугому выпирающему животу. Мужчина покраснел и начал пятиться. Костя шел следом, заботясь о том, чтобы расстояние между стволом и натянутой на пузе майкой не превышало сантиметра. Оказавшись внутри, Константин прихлопнул дверь и продолжал напирать до тех пор, пока пунцовый тезка не стукнулся затылком о зеркало.
— Ты один?
— Да, — шепотом ответил хозяин. — Много он вам должен?
Мужчина лет сорока пяти выказывал высшую степень лояльности. «Был не прав, готов извиниться», — говорили его печальные глаза, и Костя охотно верил. Но в извинениях он не нуждался.
— Расклад такой: находишь мне Нуркина — продолжаешь жить, не находишь... понятно, да?
— Ха, Нуркин... — нервно усмехнулся тезка. — Да он сам объявится. Недели через две. Куда ему деваться? Его никто...
— Через две недели будет поздно. По тебе уж девять дней справят.
— А я что, крайний?
— Получается, да. Куда он поехал?
— Даже не представляю.
— Что с тебя взять... Неси подушку. На лице хозяина отразилось недоумение, но через секунду он догадался и, тряся жирами, засеменил в комнату.
— Вот, — сказал он, протягивая мятую наволочку с чем-то сырым и комковатым.
— И на этом ты спишь? — ужаснулся Константин.
— Зачем я? Владислав спал. С собакой вы его быстренько найдете.
— С какой собакой?
— Ну... у вас же собака.
— Сам ты собака, — ответил Костя и, уткнув пистолет в подушку, выстрелил.
Щупать пульс он не стал — выживет, значит, выживет. Кажется, тезка и сам недолюбливал Нуркина и койко-место ему предоставил единственно из-за своей мягкотелости.
— Надо быть волевым и цельным, — наставительно проговорил Костя и, панибратски пнув мягкое тело, покинул квартиру.
Старенькая «Слава» с засаленным ремешком показывала ровно десять. Константин силился вспомнить, что ел на завтрак, но память опять выкобенивалась. Он даже не был уверен, завтракал ли вообще. Судя по бурчанию в желудке — скорее нет, чем да. Обедать рановато, а вот перекусить не мешало бы.
Дойдя до фирменной палатки «Штефф», Костя заказал датский хот-дог — с кетчупом, майонезом и сладким луком. Когда в окошке возник ароматный пакетик, Константин сунул руку в карман и только сейчас осознал, что у географического учителя, у долбаного придурка, за которого его принимали, денег не водилось. Можно было сходить к тезке — там наверняка есть чем поживиться — или предъявить как платежное средство пахнущий порохом «ПМ», но Костя лишь сплюнул под ноги и, буркнув «пардон», поплелся прочь.
Последнее время подобные мыслишки посещали его довольно часто, и Константина это тревожило. Одно дело — мстительно мечтать, и совсем другое — когда от выстрела удерживает только лень. Виной всему было странное расхождение того, что Костя знал, и того, что видел, — два этих мира порой отличались, как огонь и вода. А самое страшное заключалось в том, что он уже привык и не обращал внимания. Привык, но продолжал психовать, и в этом тоже была какая-то двойственность.
Константин отвлекся на сирену — к дому подъезжала «Скорая». Предчувствуя, что за ней появится и милиция, он направился через дворы, незаметно для себя переключаясь на темы более актуальные.
Вице-премьера Немаляева ему сегодня не достать. Не достать и завтра. В черном списке Народного Ополчения было много всяких ублюдков, большинство из которых почему-то оказывались людьми беззащитными и непримечательными, короче — швалью. Их Константин щелкал как семечки — вот уже целый месяц, но радости от этого испытывал все меньше. Его стараниями черный список сократился почти вдвое, но творческая работа попадалась редко.
Возможно, именно по этой причине Константина так влекло к Нуркину и Немаляеву. Они были любопытными фигурами не только там, но и здесь. Криминальный авторитет всероссийского масштаба и фантом. К первому не подобраться, второго вообще не найти. Есть над чем попыхтеть. Но не теперь.
На сегодня Костя запланировал иное: очередного слизня, букашку — просто чтоб не пропадал хороший денек. Следующее просветление могло наступить и через пять часов, и через пятеро суток. Это единственное, что он не контролировал. Учитель географии включался и выключался самостоятельно, по каким-то внутренним законам, и Константину хотелось использовать с толком каждую отпущенную минуту.
На «Баррикадной» было людно. Проходя мимо зоопарка, Константин чуть не упал в обморок — свободное пространство справа занимало летнее кафе. Дымящийся мангал гипнотизировал пищеварительную систему, а та теребила нервную. Пальцы непроизвольно тянулись к пистолету.
Взяв себя в руки, Костя свернул к скромному, опрятному переулку. Домик довоенной постройки его интересовал куда больше, чем шашлык или томящиеся в вольере жирафы. Домик в переулке — это будущая галочка рядом с фамилией еще одного подонка. Если только у него хватит терпения. Если желудок не победит мозги.
Константин сел на скамейку и подвинул оставленную кем-то газету.
«МОСКВИЧИ ВЕРЯТ В ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ И МИЛИЦИЮ. А НАПРАСНО», — интриговал крупный заголовок на первой полосе. Костя исподлобья посмотрел на выходящую из подъезда старушку и прочитал:
"Экономический кризис бьет не только по кошельку, но и по психике. Человек теряет работу, теряет сбережения, теряет надежду и, как следствие, теряет рассудок. Под душевнобольным мы обычно подразумеваем улыбающегося дебила, перепачканного манной кашей, но такое представление зачастую бывает ошибочно.
Вот один пример. Больной Е. в течение месяца наблюдался по поводу депрессии на почве финансовых затруднений. Избавив читателя от клинических подробностей, скажем, что расстройство Е. было тяжелым, но для окружающих безопасным. Теоретически. На практике вышло иначе. Во время одного из сеансов психотерапии Е. неожиданно пришел в ярость и убил лечащего врача В.М. Кочергина, после чего нанес тяжкие телесные повреждения четверым санитарам и скрылся..."
Константин оторвался от текста и озадаченно покрутил головой. Потом нашел брошенную строку и проверил — действительно, «В.М. Кочергин». Уж не тот ли? Да ну! Мало в Москве этих «Вэ ЭМ Кочергиных»?
Он поправил рубашку и брюки, а вместе с ними заткнутый за пояс пистолет. Его влекло на рынок рядом с метро, где знакомый мужик торговал четками, брелками и прочими зэковскими сувенирами, но благоразумие одержало верх. С новым ножом придется обождать, «ПМ» тоже ничего. Грохота, правда, многовато.
Костя зашел в лифт и уверенно нажал на кнопку "4". Старый друг Димка, обладавший мудреной и баснословно дорогой вещицей под названием «компьютер», просто вставил диск и за несколько секунд нашел по телефонному номеру полный адрес. Костя так и ахнул. Что ни говори, а учитель географии тоже вносил свою лепту — пусть и косвенно. Рыцарь глобуса и контурной карты был существом бесполезным, но это не мешало ему поддерживать отношения с нужными людьми. Вот и Димкин компьютер снова пригодился: сэкономлены лишние сутки. Спасибо, Димка. Плевать, что проведенное с тобой детство — чужое и насквозь фальшивое. То детство принадлежит географу, у настоящего Кости оно было чуть-чуть иным, и все же спасибо. Родина, как говорится, тебя...
Что за черт? Константин потыкал в ряд оплавленных кнопок. Не помогло. Треснул по панели — без толку. Лифт стоял, вернее, висел где-то между вторым и третьим этажами и не думал двигаться. Помедлив, Костя нажал на «стоп», потом на «вызов». Ничего.
По спине медленно стекла длинная капля. Константин почесал горло, проверил пистолет и вновь занялся кнопками. Через минуту он понял, что лифт не поедет. Придя в бешенство, он задолбил ногой по дверям, но опомнился и заставил себя досчитать до десяти. Вместо электрика могли прислать милицию, а «ПМ» под пиджаком она бы, вероятно, не одобрила.
Костя сел на корточки, при этом лацканы пиджака наморщились и в колено кольнула заточенная спица. Он расправил полы, спрятал спицу обратно и, зевнув, принялся изучать надписи. Все как везде. Чтобы увидеть это многообразие подросткового вздора, застревать в лифте было необязательно.
Вот тебе и выигрыш во времени. Сутки его здесь не продержат, но за два-три часа можно ручаться.
Дом, этот сволочной, сгнивший на корню сарай, издавал какие-то звуки — Косте слышался то скрип, то хохот, то нудное зудение музыки. Где-то наверху, этаже на пятом, раздалась ругань. Каменный мешок лестничной клетки превращал диалог в состязание резонансов, и реплики доносились уже обрезанные:
— ...ак!
— ...ам ...ак!
Потом пошло какое-то невразумительное бормотание. Через несколько секунд оглушительно хлопнула дверь, и чьи-то подошвы резво засеменили по ступенькам. Исходя из того, как быстро они оказались напротив кабины, Костя сделал вывод, что скандал имел место не на пятом этаже, а на четвертом. Это ему не понравилось.
Он попытался раздвинуть створки руками, но у него ничего не вышло. Если б ему сейчас, сей момент, представили человека, ответственного за лифты, он бы его пристрелил — без колебаний и даже без традиционной последней воли. Измаявшись, Константин снова сел, но лифт внезапно проснулся и пополз вверх.
Выскочив из кабины, он осмотрелся и прижал кнопку звонка.
— Вам кого? — спросил мужчина из-за закрытой двери.
Голос, между прочим, был тот — «...ам ...ак».
— Мне Владислава Борисовича. Простите, это не он от вас ушел?
— Он, он, — сказали за дверью. Похоже, приглашать Костю внутрь никто не собирался. — Вы с ним разминулись. Застанете еще, если повезет.
Лифту Константин больше не доверял. Рисково прыгая через три ступеньки, он сбежал вниз и, чуть не высадив парадную дверь, бросился на улицу.
Никогда в жизни ему не было так обидно. В сторону проспекта, хрипя на крутой горке, уезжал драный «жигуль». Издали казалось, что он еле ползет и его можно догнать пешком, но это была иллюзия, Костя не стал даже пробовать. Он метался по тротуару, вытягивая и большой палец, и всю пятерню, однако машин было мало и все они, завидев столь экспрессивного пассажира, резко виляли в сторону. Константин прыгал до тех пор, пока оставалась хоть какая-то надежда, а когда она исчезла, пошел обратно. Лицо его было таким суровым, что избалованный голубь у подъезда поперхнулся крошкой и взлетел на дерево.
— Опять вы? — раздраженно спросил голос. — Владислав здесь больше не живет.
— А где? Куда он поехал, вы не в курсе? — прокричал Константин в щель между доской и полоской войлока.
— Понятия не имею, — не без удовольствия ответствовал инкогнито. — Здесь его не ищите.
— Мне только узнать... Да откройте же! Где он бывает? Он мне срочно... Где Владислав работает?
— Оставьте меня в покое, все равно я вас не впущу. Владислав перестал для меня существовать. Ваш Владислав — ваши проблемы.
— Как тебя зовут? — тихо спросил Костя.
— Вам какое дело? Ну, Константин.
— Так вот, тезка. Проблемы не у меня. У тебя. Ясно? Открой.
— Что? Угрожать?! — возмутился тот. — Да я сейчас...
Не дослушав, Костя вытащил пистолет и ударил ногой в дверь чуть пониже замка. Раздался треск, на пол посыпалась желтая труха. Он толкнул дверь плечом, и внутренний наличник, сломавшись пополам, повис на одном гвозде.
— Железную надо ставить, — сказал Константин.
Он на всякий случай помахал в воздухе пистолетом и приставил его к тугому выпирающему животу. Мужчина покраснел и начал пятиться. Костя шел следом, заботясь о том, чтобы расстояние между стволом и натянутой на пузе майкой не превышало сантиметра. Оказавшись внутри, Константин прихлопнул дверь и продолжал напирать до тех пор, пока пунцовый тезка не стукнулся затылком о зеркало.
— Ты один?
— Да, — шепотом ответил хозяин. — Много он вам должен?
Мужчина лет сорока пяти выказывал высшую степень лояльности. «Был не прав, готов извиниться», — говорили его печальные глаза, и Костя охотно верил. Но в извинениях он не нуждался.
— Расклад такой: находишь мне Нуркина — продолжаешь жить, не находишь... понятно, да?
— Ха, Нуркин... — нервно усмехнулся тезка. — Да он сам объявится. Недели через две. Куда ему деваться? Его никто...
— Через две недели будет поздно. По тебе уж девять дней справят.
— А я что, крайний?
— Получается, да. Куда он поехал?
— Даже не представляю.
— Что с тебя взять... Неси подушку. На лице хозяина отразилось недоумение, но через секунду он догадался и, тряся жирами, засеменил в комнату.
— Вот, — сказал он, протягивая мятую наволочку с чем-то сырым и комковатым.
— И на этом ты спишь? — ужаснулся Константин.
— Зачем я? Владислав спал. С собакой вы его быстренько найдете.
— С какой собакой?
— Ну... у вас же собака.
— Сам ты собака, — ответил Костя и, уткнув пистолет в подушку, выстрелил.
Щупать пульс он не стал — выживет, значит, выживет. Кажется, тезка и сам недолюбливал Нуркина и койко-место ему предоставил единственно из-за своей мягкотелости.
— Надо быть волевым и цельным, — наставительно проговорил Костя и, панибратски пнув мягкое тело, покинул квартиру.
Старенькая «Слава» с засаленным ремешком показывала ровно десять. Константин силился вспомнить, что ел на завтрак, но память опять выкобенивалась. Он даже не был уверен, завтракал ли вообще. Судя по бурчанию в желудке — скорее нет, чем да. Обедать рановато, а вот перекусить не мешало бы.
Дойдя до фирменной палатки «Штефф», Костя заказал датский хот-дог — с кетчупом, майонезом и сладким луком. Когда в окошке возник ароматный пакетик, Константин сунул руку в карман и только сейчас осознал, что у географического учителя, у долбаного придурка, за которого его принимали, денег не водилось. Можно было сходить к тезке — там наверняка есть чем поживиться — или предъявить как платежное средство пахнущий порохом «ПМ», но Костя лишь сплюнул под ноги и, буркнув «пардон», поплелся прочь.
Последнее время подобные мыслишки посещали его довольно часто, и Константина это тревожило. Одно дело — мстительно мечтать, и совсем другое — когда от выстрела удерживает только лень. Виной всему было странное расхождение того, что Костя знал, и того, что видел, — два этих мира порой отличались, как огонь и вода. А самое страшное заключалось в том, что он уже привык и не обращал внимания. Привык, но продолжал психовать, и в этом тоже была какая-то двойственность.
Константин отвлекся на сирену — к дому подъезжала «Скорая». Предчувствуя, что за ней появится и милиция, он направился через дворы, незаметно для себя переключаясь на темы более актуальные.
Вице-премьера Немаляева ему сегодня не достать. Не достать и завтра. В черном списке Народного Ополчения было много всяких ублюдков, большинство из которых почему-то оказывались людьми беззащитными и непримечательными, короче — швалью. Их Константин щелкал как семечки — вот уже целый месяц, но радости от этого испытывал все меньше. Его стараниями черный список сократился почти вдвое, но творческая работа попадалась редко.
Возможно, именно по этой причине Константина так влекло к Нуркину и Немаляеву. Они были любопытными фигурами не только там, но и здесь. Криминальный авторитет всероссийского масштаба и фантом. К первому не подобраться, второго вообще не найти. Есть над чем попыхтеть. Но не теперь.
На сегодня Костя запланировал иное: очередного слизня, букашку — просто чтоб не пропадал хороший денек. Следующее просветление могло наступить и через пять часов, и через пятеро суток. Это единственное, что он не контролировал. Учитель географии включался и выключался самостоятельно, по каким-то внутренним законам, и Константину хотелось использовать с толком каждую отпущенную минуту.
На «Баррикадной» было людно. Проходя мимо зоопарка, Константин чуть не упал в обморок — свободное пространство справа занимало летнее кафе. Дымящийся мангал гипнотизировал пищеварительную систему, а та теребила нервную. Пальцы непроизвольно тянулись к пистолету.
Взяв себя в руки, Костя свернул к скромному, опрятному переулку. Домик довоенной постройки его интересовал куда больше, чем шашлык или томящиеся в вольере жирафы. Домик в переулке — это будущая галочка рядом с фамилией еще одного подонка. Если только у него хватит терпения. Если желудок не победит мозги.
Константин сел на скамейку и подвинул оставленную кем-то газету.
«МОСКВИЧИ ВЕРЯТ В ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ И МИЛИЦИЮ. А НАПРАСНО», — интриговал крупный заголовок на первой полосе. Костя исподлобья посмотрел на выходящую из подъезда старушку и прочитал:
"Экономический кризис бьет не только по кошельку, но и по психике. Человек теряет работу, теряет сбережения, теряет надежду и, как следствие, теряет рассудок. Под душевнобольным мы обычно подразумеваем улыбающегося дебила, перепачканного манной кашей, но такое представление зачастую бывает ошибочно.
Вот один пример. Больной Е. в течение месяца наблюдался по поводу депрессии на почве финансовых затруднений. Избавив читателя от клинических подробностей, скажем, что расстройство Е. было тяжелым, но для окружающих безопасным. Теоретически. На практике вышло иначе. Во время одного из сеансов психотерапии Е. неожиданно пришел в ярость и убил лечащего врача В.М. Кочергина, после чего нанес тяжкие телесные повреждения четверым санитарам и скрылся..."
Константин оторвался от текста и озадаченно покрутил головой. Потом нашел брошенную строку и проверил — действительно, «В.М. Кочергин». Уж не тот ли? Да ну! Мало в Москве этих «Вэ ЭМ Кочергиных»?