Рома сел к столу, Елена поставила перед ним яичницу с сосисками, дымящуюся чашку с настоящим кофе и два бутерброда с красной рыбой. Бутерброды она приготовила вручную.
– Кухонный комбайн сломался? – предположил Рома.
– С чего ты взял? А, нет… Тебя смущает, что я все делаю сама?
– Ну… да.
– Это старая привычка, еще из моей молодости. Психиатр говорит, это неопасно, это просто безобидное чудачество.
Рома обратил внимание, что она упоминает о психиатре гораздо чаще, чем это делают обычные люди. Может, она и вправду того… Внутренний голос Ромы ехидно спросил: «А что, были сомнения?» Рома велел ему заткнуться.
– Люди говорят, что я странная женщина, – сказала Елена. – Ты заметил, что здесь деревянные стены?
– Заметил. А почему деревянные? Пластик гораздо дешевле, а по виду почти не отличается.
– В том-то и дело, что почти, – вздохнула Елена. – В нашей жизни все почти такое, каким должно быть. Пластик почти как дерево, роботы почти как люди, кино почти как книги, друзья почти как настоящие. Даже в правительстве у нас почти демократия, – она грустно усмехнулась.
– А что делать? – развел руками Рома. – Мне это тоже не нравится, но приходится терпеть. Можно, конечно, сходить на ту поляну и перейти во времена твоей молодости…
– Ну уж нет, увольте! – воскликнула Елена. – Думаешь, в прошлом была одна только сплошная романтика? Зря так думаешь. Романтики в прошлом было гораздо меньше, чем кажется, а грязи – гораздо больше. Лучше жить в ненастоящем раю, чем в натуральной навозной яме.
– А если так, то к чему тогда красивые жесты? – спросил Рома. – Глупо топить печь дровами, если можно включить обогреватель. Я бы еще понял, если бы ты страдала ностальгией по прошлому, но если нет…
– Знаешь, что самое хорошее в мечтах? – спросила Елена и сразу же сама себе ответила: – То, что они не сбываются. В этом доме я выстраиваю иллюзию… Даже не знаю, чего именно. Не то чтобы единения с природой, но… какой-то простоты, что ли… Тут ведь есть роботы, их не видно, но совсем обойтись без них я не могу, к хорошему быстро привыкаешь. Я понимаю, что пускаю пыль в глаза, и не только гостям, но и самой себе, но большее мне не по плечу, да и не нужно мне большего, я просто живу так, как живу. Мне приятно, что здесь повсюду не холодный пластик, а настоящее дерево, которое раньше было живым. Мне приятно, что тепло в моем доме рождается от настоящего живого огня. Я люблю представлять себя… девой-воительницей, что ли… – она смущенно хихикнула. – Хотя какая я дева…
– У тебя и в самом деле есть внучка? – спросил Рома. – Или это был глюк во время психотеста?
– Есть, – кивнула Елена. – У меня шесть детей – два сына и четыре дочери, внуков штук двадцать, правнуков, полагаю, где-то около трехсот… Большая родня, – она печально хихикнула. – Только я с ними не общаюсь.
– Совсем?
– Совсем.
– И давно?
– Больше ста лет. И не только с ними. Знаешь, Рома, почему я тебя вчера не выгнала? Думаешь, ты мне так понравился? Правильно, понравился, но знаешь, чем? Тем, что не испугался. Я давно уже никому не представляюсь настоящим именем, меня иногда узнают на улице, я мило улыбаюсь и говорю: «Что, и вправду похожа? Как интересно!», и все идет своим чередом, но если я соглашаюсь, что я – это я, тогда я перестаю чувствовать себя человеком. На меня смотрят или как на икону, или как на чудовище. А я не хочу быть чудовищем, я хочу быть нормальной женщиной, я и есть нормальная женщина, только никто в это не верит.
– Я верю, – сказал Рома и осторожно поцеловал ее в плечо. – Я знаю, о чем ты говоришь.
– Откуда?
– Вряд ли я смогу это объяснить. Ты любишь панк-музыку?
Елена состроила неопределенную гримасу:
– Иногда могу слушать под настроение.
– Значит, не любишь. Тебе никогда не казалось, что все вокруг – сплошная мразь, все плохо сделано, а окружают тебя одни только негодяи и свиньи? Не хотелось послать весь мир куда подальше, наплевать на все и замкнуться в себе? Или вообще пустить себе пулю в лоб? Знаешь, что такое ненависть ко всему миру?
– Знаю, – серьезно ответила Елена. – У меня такое бывало. Психиатры называют это «реактивный психоз». Он быстро проходит.
– Проходить-то проходит, – вздохнул Рома, – но след остается. Ты читала мое досье?
– Кто бы мне дал…
Рома вздохнул с облегчением.
Елена посмотрела на него со снисходительной улыбкой. Странное дело, ее улыбка не показалась Роме презрительной. Елена понимала его, она воспринимала его не как полусумасшедшего придурка с тараканами в голове, а как человека, почти равного себе. Рома подумал, что за свою долгую жизнь она успела побывать в таких передрягах, какие ему и не снились, и если он ей сейчас расскажет во всех подробностях то, что никогда никому не рассказывал, она просто улыбнется, обнимет его и скажет, что его заботы и тревоги – сущая ерунда по сравнению с…
– Накуролесил где-то под кайфом? – предположила Елена. – Надеюсь, не убил никого?
– Неважно.
Рома попытался произнести это слово небрежным тоном, но прозвучало оно резко и даже вызывающе. Елена не обиделась, она все поняла.
– Знал бы ты, сколько у меня в душе дерьма скопилось… – вздохнула она. – Нет, не бойся, исповедоваться не буду и тебя слушать тоже не буду. Это наша судьба – таскать с собой повсюду ведро помоев, которое называется «совесть». Хорошо, что у меня оно резиновое и никогда не переполняется.
– Хотел бы я знать, какое оно у меня, – пробормотал Рома.
– В церковь ходить не пробовал? – поинтересовалась Елена.
– Нет. Советуешь?
– Я не психиатр, чтобы советовать. Лично я пыталась, но ничего хорошего из этого не вышло. Чтобы религия успокаивала, надо верить в бога по-настоящему, это как во внутренних школах ушу – если ты занимаешься, чтобы нарастить физическую мощь, от занятий пользы не будет. Чтобы была польза, надо забыть о теле, думать только о силе духа и тогда через пару лет будет результат. Так и в религии, душевное спокойствие – просто побочный эффект.
– Побочный эффект чего?
– Истинной веры в бога. Знаешь, что такое истинная вера?
Рома скептически хмыкнул.
– Да я не о том! – воскликнула Елена. – Кому какое дело, в какой храм ты ходишь и какие молитвы читаешь? Истинность веры не в том, какую религию ты выбрал, а в другом. Когда ты веришь, чтобы лучше жилось – это не истинная вера. А когда ты живешь, чтобы лучше верилось – вот такая вера по-настоящему истинная. Чтобы религия успокаивала, прежде всего надо поверить, что перед лицом бога вся твоя жизнь и все твое счастье – сущая ерунда.
– Ага, – подхватил Рома. – Перестать ругаться матом, полдня проводить в молитвах…
– Не надо утрировать, – оборвала его Елена. – Внешние проявления несущественны, важно только то, что происходит в твоей душе. Если тебе так важны обряды, выбери религию, в которой они не напрягают. Буддизм, например.
– Если религию выбирать, разве можно поверить по-настоящему?
Елена улыбнулась.
– Ты все понял, – констатировала она. – Значит, духовный опиум не для тебя. Наркотики пробовал?
– Кто же их не пробовал?
– И как?
– Никак. Они мне неинтересны.
– То же самое будет и с религией.
– Тогда почему ты мне советуешь ходить в церковь? – удивился Рома.
– Извини, – сказала Елена. – Я думала о тебе хуже, чем ты заслуживаешь. Думала, ты веришь, что душевную грязь можно слить в подходящий унитаз и больше не вспоминать о ней и не задумываться. К сожалению, это получается не у всех, а у нас с тобой точно не получится. Вот и приходиться носить в себе чан с дерьмом и следить, чтобы он не расплескался. Ты ведь тоже надеваешь маску?
Рома по привычке хотел переспросить, о какой такой маске идет речь, но внезапно понял две вещи. Во-первых, разговаривая с Еленой, нельзя прятаться за привычным обликом циничного интеллектуала, плюющего на весь мир с высокой колокольни. Она понимает все, высказанное и не высказанное, она просто не показывает это, потому что изо всех сил старается не унижать Рому, не демонстрировать ему собственное превосходство. Одно только это говорит о ее внутренней силе гораздо больше, чем все остальное, вместе взятое. По-настоящему сильный человек не выпячивает свою силу, а прячет ее внутри, чтобы не распугивать близких.
Вторая вещь, которую понял Рома, касалась не Елены, а его самого. Рома понял, что его душевная маска, тщательно вылепленная много лет назад, не просто дала трещину, а окончательно рассыпалась в прах. Впервые за много лет он оставался самим собой, общаясь с другим человеком. Он подумал, что может раскрыться перед Еленой до самого конца, открыть ей все свои тайны, включая самые позорные, и она от него не отвернется, она его поймет. За двести лет на грани безумия она просто обязана была научиться понимать людей.
– На мне нет маски, – сказал Рома. – Я и сам не могу поверить, но ее больше нет. По крайней мере, сейчас, с тобой.
Елена улыбнулась и стала похожа на сытую и довольную кошку.
– Кажется, я готова произнести одну банальную фразу из трех слов, – сказала она.
Рома не удержался и сделал одно нецензурное предположение. Елена расхохоталась.
– Как ты только мог такое подумать? – задала она риторический вопрос.
И добавила:
– Милый.
– Давай пока не будем произносить банальные фразы, – предложил Рома. – Эти слова мы всегда успеем произнести. Дело ведь не в словах.
– Это точно, – согласилась Елена. – Дело не в словах.
9
Прибыв на секретный объект, Гвидон и Стас отметили пропуска у дежурного, а затем Стас потащил Гвидона в столовую.
Когда они пришли, выяснилось, что идея была не слишком хорошей – время обеда уже закончилось и столовая закрылась. К счастью, буфет рядом со столовой еще работал. Полноценной еды там не было, но кофе и пицца в ассортименте присутствовали.
К большому удивлению Гвидона, в буфете продавались алкогольные напитки и некоторые люди покупали их в середине рабочего дня.
– Разве у вас не запрещено употреблять алкоголь на работе? – спросил Гвидон.
– У нас все разрешено и одновременно запрещено, – буркнул Стас. – Бардак у нас, если ты еще не понял.
– Бардак у всех бывает. У нас раздолбайства не меньше вашего.
Некоторое время Гвидон и Стас молча жевали пиццу. Гвидон был разочарован – он ожидал, что натуральная пицца будет намного вкуснее. Выходит, реклама не обманывала – синтетика действительно ничем не хуже, чем натуральные продукты.
– Какая будет дальнейшая программа? – спросил Гвидон, когда от пиццы на его тарелке остался только небольшой кусок. – Ты вроде говорил, меня где-то здесь поселят?
– Ага, – кивнул Стас. – Тут на территории есть что-то вроде гостиницы. Пятизвездочного сервиса не жди, но в целом вполне прилично.
– А что, – спросил Гвидон, – твое начальство долго еще собирается меня расспрашивать?
Стас пожал плечами.
– Не знаю, – сказал он. – Может, и долго. Кстати, а в чем цель твоей миссии? Передать спецслужбам компьютер с информацией и… что?
– На этом моя миссия исчерпывается. Собственно, она уже выполнена, я думал, мы еще немножко поговорим и я поеду обратно. А еще лучше, если меня довезут.
– Довезут обязательно, – сказал Стас, – можешь не сомневаться. А вот отпустить сразу не отпустят. Силой удерживать не будут, но лучше, чтобы ты здесь несколько дней покантовался. К тебе вопросы есть.
– Какие?
– Самые разные. Первый и самый простой – насчет твоей пушки.
– Какой пушки? – не понял Гвидон.
– Ну, бластера этого. Наши ребята-оружейники на него бегло взглянули, но стрелять без тебя не решились. Это правда, что его пуля железную дверь в пыль разносит?
Гвидон улыбнулся. Забавно наблюдать, как слухи, распространяясь, обретают совершенно фантастические очертания.
– Нет, – сказал Гвидон, – железную дверь его пуля в пыль не разнесет. При разрушении пули возникает миниатюрная шаровая молния, которая вызывает взрыв. Но металл всасывает электричество беспрепятственно и если попасть электрической пулей в металл, взрыва не будет, просто мишень сильно нагреется.
– Насколько сильно?
– Зависит от размеров мишени и мощности выстрела. Если дверь не слишком массивная, а мощность выстрела минимальная, то градусов на пятьдесят.
– А если мощность максимальная?
– Тогда градусов на пятьсот. В режимах высокой мощности надо очень осторожно стрелять, чтобы не попасть самому под собственный выстрел. Пуля, напитанная до предела, взрывается примерно как ручная граната из вашего времени.
– Понятно, – сказал Стас. – А пулеметы с такими пулями у вас есть?
– У нас все пулеметы такие. Но это чисто боевое оружие, его разрешено носить только в зоне боевых действий.
– Это само собой разумеется, – кивнул Стас. – А что у вас вообще нового появилось в военной области? Оружие, тактика…
– Разве в ноутбуке нет этой информации? – удивился Гвидон.
– А я-то откуда знаю, есть она там или нет? Твой ноутбук еще дня три будет по начальству ходить из рук в руки.
– Разве его еще не поставили на скачку?
– На что?
– Ну, информацию из него выкачивать. В этот ноутбук заложена специальная программа, она сразу после включения компьютера предлагает начать процесс. Там еще вделан специальный переходник под сетевой кабель вашего времени. Надо просто включить ноутбук в сеть как обычный компьютер и запустить копирование. На быстродействии системы копирование не скажется – у вас сети слишком медленные, чтобы процессор тормозить.
– А у винчестера какой там объем? – спросил Стас.
– У чего?
– Ну, у жесткого диска.
– Нет там никакого диска. Ты имеешь ввиду внешнюю память?
– Да.
– Не знаю. Сколько-то миллионов терабайт. Да какая разница? Вся информация уже структурирована, первый блок весит всего шесть гигабайт, там в основном текст, есть еще второй блок и третий, они гораздо больше. Москомп специально все так сгруппировал, чтобы самые важные данные можно было скачать сразу, а все остальное – сливать медленно и не торопясь.
– Москомп? – переспросил Стас. – Тот самый умный компьютер?
– Тот самый. Ты, вообще-то, зря меня об этом спрашиваешь. Лучше почитай информацию, которую я принес, там все написано.
– А ты сам читал, что принес?
– Не читал. Но москомп врать не будет, он вообще врать не умеет.
– Расскажи-ка об этом подробнее, – попросил Стас. – Я фантастики много прочел и во всех книгах, где появляется искусственный интеллект, он сразу начинает всех порабощать.
– Ерунда, – заявил Гвидон. – Никого он не порабощал и даже не пытался. Искусственный интеллект по сути своей – обычный компьютер, только с расширенными возможностями. Интеллектуальный компьютер тоже можно программировать и если в нем что-то явно запрограммировано, это что-то он не может обойти никак. Во все интеллектуальные компьютеры закладываются специальные блокировки, чтобы компьютер подчинялся человеку. Каким бы интеллектуальным компьютер ни был, выйти из-под контроля он все равно не может.
– А если в программе будет ошибка…
– Ошибки везде бывают. Но пока еще не было ни одного случая, чтобы компьютер сознательно причинил человеку вред. Ты пойми, компьютеры – не монстры, у них нет тяги к насилию. Даже если блокировки не сработают, сам по себе компьютер не станет вредить людям, он просто не захочет. А если вдруг захочет, то не успеет, потому что компьютеры не умеют скрывать свои мысли. Они как дети, их личности развиваются медленнее, чем человеческие, считается, что полный цикл взросления компьютера занимает тысячу лет.
– А в двадцать шестом веке как? – спросил Стас. – Там компьютеры такие же тупые?
– Не знаю, – сказал Гвидон, – я там не был. Не тупые – это точно, они даже у нас не тупые, компьютер соображает намного быстрее человека, у него больше памяти, причем не вся память ассоциативная, есть еще память прямого доступа, она быстрее и надежнее. Компьютеры не тупые, они просто инфантильные.
– Понятно, – промычал Стас, хотя ясно было, что понятно ему далеко не все. – Значит, советуешь прочитать то, что ты притащил, и только после этого приставать к тебе с расспросами?
– Приставать ко мне с расспросами вообще не надо, – сказал Гвидон. – Ничего интересного я рассказать не смогу. Я ведь не ученый, даже не менеджер, я обычный спасатель, раньше был полицейским, а с наукой никогда напрямую дела не имел. Я вообще не понимаю, почему москомп отправил в прошлое именно меня. Может, не хотел посвящать в тайну лишних людей…
– Это сомнительно, – заявил Стас. – Ну да ладно. В тир тебя можно сводить?
– Зачем? – удивился Гвидон и сразу сообразил, зачем. – Хочешь из бластера пострелять? А у вас тир открытый или подземный?
– Подземный.
– Тогда много не постреляешь. От стрельбы температура сильно повышается, да и мишени у вас вряд ли такие, какие нужны. Не дай бог, пробьем стену насквозь или трубу какую-нибудь повредим…
– Ничего мы не пробьем, – заверил Гвидона Стас. – Все продумано. Пойдем, попытка не пытка, как говорил товарищ Берия.
Гвидон понял, что Стас пошутил, и вежливо улыбнулся. Смысла шутки он не уловил.
10
В субботу 28 августа около полудня Максим ехал на своем БМВ по первой бетонке в сторону Апрелевки. На пассажирском сиденье лежала джипиэска, с показаниями которой Максим периодически сверялся.
Колян исчез в неизвестном направлении, ни один из его телефонов не отвечал, аська показывала, что в сети его нет, а электронные письма оставались без ответа. В пятницу вечером Максим решил лично проведать друга, взял в супермаркете бутылку коньяка и пошел в гости. Набрал на домофоне номер квартиры Коляна, домофон отозвался хрипло и неразборчиво, Максим так и не понял, что именно ему сказали.
– Это Максим, – представился Максим. – Колян, ты?
В ответ голос что-то нечленораздельно пробурчал и дверь в подъезд открылась.
На выходе из лифта Максима ждали два коротко стриженых молодых человека в кожаных куртках и спортивных штанах. Приехали, подумал Максим, сейчас будут бить.
Однако молодые люди не стали бить Максима. Один из них, видимо, главный, всмотрелся в его лицо и спросил:
– Соколов, что ли?
Максим молча кивнул. Он был слишком растерян, чтобы говорить.
Собеседник Максима нажал кнопку вызова лифта. Двери тут же распахнулись – кабина еще не успела уехать.
– Вали отсюда, – сказал человек, похожий на бандита. – И в ближайшие дни не возвращайся.
Только выйдя на улицу, Максим сообразил, что, скорее всего, это были не бандиты, а ФСБшники. В самом деле, откуда бандитам знать его в лицо?
В субботу утром Максим снова позвонил Коляну и снова не получил ответа ни с домашнего телефона, ни с мобильного. Если бы Максим не догадывался, что произошло с Коляном, он бы сильно обеспокоился. Но Максим был уверен, что его друг сейчас находится в будущем. Где же еще ему быть…
Либо Иван Георгиевич нашел мобильник из будущего и расколол зятя, либо сам Колян отбросил возвышенные мысли и решил все-таки попытаться получить выгоду от машины времени. Кто бы мог подумать, Колян – мафиозо. Обалдеть.
Максим не знал, зачем он снова поехал к машине времени. Если бы он как следует покопался в своих мыслях, он наверняка смог бы понять мотивацию своего поступка, но он не хотел ее понимать. Он просто знал, что хочет еще раз подойти к идолу, склониться над электронными часами, которым предстоит быть изготовленными только через тысячу лет, и уйти… он еще не знал, куда именно. Он знал только то, что хочет уйти, но не навсегда, потом он собирался вернуться, причем в то самое время, из которого уходил – Максим не хотел ехать на работу сразу же после возвращения из турпоездки в будущее.
Надо было взять с собой фотоаппарат, подумал Максим, причем цифровой, чтобы не смущать тех, кто будет потом проявлять пленку. А заодно еще и видеокамеру прихватить. А что, классный фильм получился бы – грузовики без водителей, летающие тарелки… А если еще отправиться в какое-нибудь живописное место, например, в руины центра Москвы…
Максим съехал на обочину, остановил машину, вышел из нее и углубился в лес. Прошел он всего лишь метров пятьсот, дальше его ждал сюрприз.
Сюрприз явился в виде рослого розовощекого детины, когда-то белобрысого, а теперь остриженного почти налысо. Детина был упакован в полный комплект полевого камуфляжа, причем рукава были засучены по самые плечи, воротник расстегнут, а пряжка ремня болталась где-то на полпути к коленям. Во рту у детины торчала дымящаяся сигарета без фильтра.
– Куда прешь, салага?! – рыкнул он зычным баритоном. – Ко мне!
Максим вздрогнул, не столько от испуга, сколько от неожиданности. Вот кого-кого, а солдата, точнее, сержанта, он никак не ожидал здесь встретить.
Максим сделал два шага по направлению к сержанту и вышел из-за кустов, скрывавших нижнюю половину его тела. Вояка длинно и косноязычно выругался.
– Прости, братан, – добродушно произнес он, завершив свою тираду. – Я думал, ты из духов, не заметил, что в джинсах. Сигареткой не угостишь?
Максим подошел к сержанту, сел рядом с ним на поваленное дерево и протянул пачку «Кэмела».
– Пару возьми, – разрешил Максим.
– А три можно?
– Можно.
На всякий случай Максим спрятал пачку обратно в карман. Сержант проводил ее тоскливым взглядом. Максим состроил на лице лениво-безразличное выражение и спросил:
– Что это вас, военных, сюда вдруг занесло?
– Служба, – пожал плечами сержант. – Куда послали, туда и занесло.
Он наклонился к плечу Максима и доверительно сообщил:
– Говорят, тут в лесу летающую тарелку нашли упавшую. Пока только оцепление выставили, потом будут забор строить, а внутри забора – институт, который ее изучать будет.
– Блин! – высказался Максим. И тут же пояснил: – Я сюда за грибами каждую субботу приезжаю.
– Отъездился, – констатировал сержант. – Ничего, грибных мест в Подмосковье полно. Десяткой не выручишь?
Максим залез в задний карман джинсов и выудил оттуда тонкую стопку купюр, самой мелкой из которых была пятисотенная.
– На, возьми, – немного поколебавшись, сказал Максим и протянул ее сержанту. – Выпьешь за мое здоровье. А я пойду. Придется теперь другое место искать. Ну что за на фиг…
– Это точно, – согласился сержант.
Отойдя метров на десять, Максим услышал, как сержант пробурчал себе под нос:
– С такими деньжищами по грибы ходит... Не понимаю.
Максим улыбнулся. Он даже немного позавидовал этому бугаю, для которого пятьсот рублей – большие деньги, а в жизни все просто и понятно. Хорошо, наверное, быть таким оболтусом, правильно говорил Христос – блаженны нищие духом. Или он не так говорил…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПОЛДЕНЬ. ПЕРЕМЕННАЯ ОБЛАЧНОСТЬ
You've got to believe in someone
Asking me who is right
Asking me whom to follow
Don't ask me
I don't know
Ozzy Osbourne
Глава седьмая
1
– Вот эта штука и есть машина времени? – спросил Иван Георгиевич.
– Ага, – ответил Колян, – она самая.
Люся выпучила глаза и издала невнятный горловой звук.
– Что-что? – переспросила она. – Мне не послышалось?
– Тебе не послышалось, мама, – подтвердила Настя. – Папа сказал «машина времени». Папа, а что такое – машина времени?
– Это трудно объяснить, – сказал Колян. – Это как бы ворота…
– Короче, Склифосовский, – перебил его Иван Георгиевич. – Сначала объясни, как ей пользоваться, а потом уже…
Настя не дала ему закончить мысль.
– Дедушка, ты неправильно говоришь, – заявила она. – Нельзя говорить, когда папа говорит, надо сначала послушать, а потом говорить.
– Извини, – сказал Иван Георгиевич.
– Тут все просто, – сказал Колян. – Эти цифры всегда показывают текущее время. Если поскрести какую-то цифру пальцем, время меняется, но остается текущим. Я имею ввиду…
– Я понял, – перебил его Иван Георгиевич. – Происходит перемещение во времени.
– Снова ты не слушаешь папу, – посетовала Настя.
– Изменение первой цифры перемещает на двести пятьдесят шесть лет вперед либо назад, – продолжал Колян, – вторая цифра перемещает на шестнадцать лет, третья на год, четвертая на месяц… ну и так далее.
– Чтобы перейти в двадцать восьмой век, что нужно сделать? – спросил Иван Георгиевич. – Подожди, не отвечай, сам соображу… Первую цифру надо сдвинуть три раза вперед, правильно? Должно быть… что там идет после девятки? Буква А?
– Она самая, – подтвердил Колян.
– Папа! – воскликнула Люся. – Ты в самом деле веришь в весь этот бред?
– Верю, – согласился Иван Георгиевич. – Давай, Коля, двигай ее.
Колян наклонился над часами, коснулся пальцем первой цифры и сделал характерное движение – палец сильно надавил на прозрачную пластмассу и как бы попытался отодвинуть ее от себя. Семерка превратилась в восьмерку. После второго нажатия восьмерка стала девяткой.
– Эй-эй, полегче! – крикнул кто-то за спиной. – Не так быстро!
Иван Георгиевич и Колян синхронно обернулись и так же синхронно сунули руки за пазуху, каждый за свою, естественно.
Перед ними стоял незнакомый мужик лет сорока, невысокий, невзрачный и лысоватый. В руках он держал пистолет непривычной конструкции, дуло было направлено Ивану Георгиевичу прямо между глаз.
– Зачем сразу хвататься за оружие? – укоризненно спросил незнакомец. – Для начала можно просто поговорить.
Иван Георгиевич осторожно вытащил руку из-за пазухи, пистолета в ней не было. Колян последовал его примеру.
– Так-то лучше, – сказал незнакомец и тоже убрал оружие. – Я Фома.
– Иван, – представился Иван Георгиевич. – Это Николай, это…
– Николая я уже знаю, – сообщил мужик. – Данила про вас рассказывал.