Страница:
— Как что?
— Как бы это объяснить… В жизни каждого воина бывают моменты, когда все вокруг кажется гадким и отвратительным. Ты думаешь, что кругом война, кровь, глупость, ты тянешься к бутылке, стараешься утопить горе в вине, но наутро тебе становится еще хуже. Ты соблазняешь женщин, ввязываешься в нелепые драки, совершаешь десятки дурацких поступков, а потом… Потом либо все проходит, либо ты погибаешь. Чаще всего по глупой случайности, реже происходит самоубийство. По-научному такое состояние души называется…
— Депрессия.
— Правильно. У тебя такое бывало?
— Один раз.
— Прошло?
— Но я же не умер.
— Действительно. — Макс глупо хихикнул. — Но, знаешь, Хэмфаст, только что у тебя было такое странное лицо… Ты лучше все-таки сходи к Светлане, поговори с ней за жизнь, она замечательный психолог… и интересная женщина.
Тут Макс сально подмигнул, и это было лишнее.
12
13
14
— Как бы это объяснить… В жизни каждого воина бывают моменты, когда все вокруг кажется гадким и отвратительным. Ты думаешь, что кругом война, кровь, глупость, ты тянешься к бутылке, стараешься утопить горе в вине, но наутро тебе становится еще хуже. Ты соблазняешь женщин, ввязываешься в нелепые драки, совершаешь десятки дурацких поступков, а потом… Потом либо все проходит, либо ты погибаешь. Чаще всего по глупой случайности, реже происходит самоубийство. По-научному такое состояние души называется…
— Депрессия.
— Правильно. У тебя такое бывало?
— Один раз.
— Прошло?
— Но я же не умер.
— Действительно. — Макс глупо хихикнул. — Но, знаешь, Хэмфаст, только что у тебя было такое странное лицо… Ты лучше все-таки сходи к Светлане, поговори с ней за жизнь, она замечательный психолог… и интересная женщина.
Тут Макс сально подмигнул, и это было лишнее.
12
Я не пошел к Светлане, она сама нашла меня. Мы как бы случайно столкнулись с ней нос к носу, когда я бесцельно бродил по узким дорожкам бесконечного сада, окружающего белое больницеподобное здание, которое непонятно почему кажется мне все более и более унылым. Если бы наша встреча произошла не в миле от здания, а поближе, я даже поверил бы, что она случайна.
— Привет, Хэмфаст! — воскликнула Светлана, довольно натурально изобразив радость от нечаянной встречи. — Не ожидала увидеть тебя здесь, обычно гуляющие не заходят так далеко. Не боишься заблудиться?
Я досадливо поморщился. Что она, за дурака меня держит?
— Карта визуализированной части сада открыта любому субъекту.
Светлана смущенно прикрыла рот ладошкой и скорчила забавную гримаску.
— Ой! А я думала, тебе никто не сказал.
— Мне никто и не говорил. Думаешь, я сам не могу просканировать доступные зоны сервера?
Светлана скорчила еще одну гримаску и хихикнула.
— Извини, Хэмфаст, я об этом не подумала. Нет, я не считаю тебя глупым, но… хи-хи-хи… ты первый из наших посетителей, кто сам додумался до этого. К нам часто привозят сотрудников с душевными проблемами, считается, что правильно подобранная виртуальная реальность способствует восстановлению душевного равновесия, да и сами по себе эксперименты с этим садом весьма интересны… Но я отвлекаюсь… В общем, никто из наших гостей даже не попытался посмотреть вокруг, не дожидаясь, когда его потыкают носом в каждую вещь. Ты первый.
— А что это за эксперименты с садом?
— Пойдем, покажу.
Она взяла меня за руку и потянула за собой на неприметную тропинку, ответвляющуюся от дорожки, на которой мы встретились.
— Не смотри на карту, — сказала Светлана, — просто иди рядом со мной.
Шагов через пятьдесят тропинка расширилась, на ней появилась щебенка, а потом и брусчатое покрытие, по краям дорожки выросли бордюры. Зато кусты по обе стороны утратили всякие следы ухода садовника и стали выглядеть так же дико, как заячьи кусты в лесах моей родной Хоббитании. И стоило мне только подумать об этом, как за ближайшим поворотом я увидел настоящий заячий куст на расстоянии вытянутой руки. Внезапно накатила волна непрошеных воспоминаний. Я увидел сморщенное от доброго смеха лицо матери, деревянный меч в руках Ингрейда вот-вот распорет мое левое ухо, у меня до сих пор там уродливый шрам, к счастью незаметный под волосами; вот я стою перед мантикорой, вытянув руку вперед, жест не имеет никакого значения, он никак не связан с заклинанием, которое я только что совершил, но я выставил руку вперед, потому что так я чувствую себя увереннее. Никанор, ининера, Буридан… Что это со мной? Это обычный заячий куст вызвал такую бурю?
Светлана тащила меня вперед, мои ноги не слушались, она тащила меня, как мать тащит за руку заупрямившегося ребенка, я переставлял ноги, как машина, как голем, мое тело болталось на поворотах из стороны в сторону, как тряпичная кукла (почему, интересно, эта дорожка такая извилистая?), а вокруг происходили странные вещи. Вот в просвете между ветвями мелькнуло бескрайнее кукурузное поле, посреди которого стояло пугало, и, я готов поклясться, пугало взмахнуло рукой, приветствуя нас. Оно не видело нас, оно не могло нас увидеть, даже если бы у него были глаза, — ветви скрывали нас настолько, что даже прославленный эльфийский глаз не различил бы движения живой плоти за густой стеной ветвей и листвы, но я почему-то знаю, что пугало приветствовало именно нас. А потом в ветвях появился новый просвет, я взглянул туда, но там уже не было поля, засеянного кукурузой. Там был бескрайний луг, заросший высокой травой, над которой, мерно покачиваясь, возвышались силуэты лошадей под седлом, бредущих откуда-то слева куда-то направо обманчиво неспешным неутомимым шагом. С такого расстояния нельзя разглядеть всадников, но я и так знаю, что это эльфы. Не спрашивайте меня, откуда я это знаю, я знаю, и все. Пусть это знание вложено извне, пусть сейчас мою душу раздирают информационные потоки, вливающие в меня десятки мегабайт новых данных, какое мне дело до этого? Этого нет, а есть только я, и Светлана, и сад. Впрочем, какой это теперь сад?
Теперь это лес, и наш шаг незаметно превращается в бег. Словно приноравливаясь к изменившемуся способу нашего перемещения, дорога перестает петлять, ее изгибы теперь образуют правильную синусоиду. И с каждым изгибом мир меняется. Уже нет заячьих кустов, теперь вокруг нас высятся гигантские сосны, каждую из которых не обхватить и десятку орков, взявшихся за руки. Сосны так огромны и растут так часто, что я понимаю: здесь не обошлось без магии; это знание выплывает из глубин моей души, будто само по себе, но мне наплевать на это знание. Светлана больше не тащит меня, мы по-прежнему держимся за руки, но теперь мы бежим плечо к плечу, мы бежим в ногу, и наши сердца бьются синхронно. Над правым плечом возникает из ниоткуда низкий и дребезжащий душераздирающий вой. Светлана тревожно оглядывается, и ее глаза наполняются страхом. Но она не сбавляет скорости, и вой разочарованно затихает за нашими спинами, слишком быстро, чтобы угаснуть только из-за расстояния. Что-то непрерывно меняется вокруг, я чувствую, что-то готовится, что-то большое, нет, что-то огромное, что-то очень важное и значительное, что-то красивое, что-то такое, чего никогда не было и больше никогда не будет.
Дорога совершает последний поворот, и лес кончается. Впереди простирается бескрайнее поле, которое надвое рассекает прямая как стрела дорога, вымощенная желтым кирпичом. А вдали высится хрустальный дворец, сверкающий на солнце, полупрозрачный, плывущий в мареве горячего воздуха, и я внезапно понимаю, как вокруг жарко. Стрекочут кузнечики и какие-то другие насекомые, кажется, они называются цикады, палит солнце, а далеко впереди высятся башни, стены и шпили призрачного дворца. Мы стоим, наш безумный бег остался где-то в прошлом, но нам не приходится переводить дыхание, в положении бота есть и свои достоинства. Мы молча стоим и смотрим на далекое чудо, рука Светланы сжимает мою руку до боли, но я не пытаюсь разорвать рукопожатие. А потом она говорит:
— Теперь я кое-что понимаю.
Она оборачивается ко мне, ее лицо становится серьезным, и она добавляет:
— Никому не рассказывай об этом, особенно Максу. Ни в коем случае!
Я хмыкаю с умным видом.
— Все мои действия просматриваются, а все разговоры записываются, — говорю я. — От Макса ничего нельзя скрыть.
Светлана смотрит на меня с высокомерным превосходством.
— Эту запись никто не будет просматривать, — говорит она. — То, чем ты занимаешься в моем обществе, никого не интересует. Предполагается, что все интересное будет изложено в моем отчете, но я не включу в него то, что с нами произошло. И то, что происходит сейчас.
— Почему? И что, вообще, происходит?
Светлана глубоко вздохнула и начала рассказывать:
— Как ты, наверное, уже знаешь, виртуальность строится по субъективному принципу. В любом виртуальном мире в каждый момент времени существует только то, что окружает субъектов. То, что никто никогда не видел, не существует.
— Я знаю это. Ты можешь пропустить базовые объяснения.
Светлана вздохнула еще раз.
— Кажется, я говорю это для себя самой. М-да… Психолог, называется… В общем, виртуальный мир наполняется предметами только тогда, когда в мире появляется субъект. А что происходит, когда субъект куда-то идет?
— На его пути непрерывно возникают новые объекты. И что?
— Вопрос в том, какие это объекты.
— Как какие? Да любые! То, в отношении чего не заданы ограничения, может быть каким угодно.
— Все правильно, но вопрос в другом. Почему объект оказывается именно таким, а не каким-то еще?
— Это как раз вполне понятно. Объект оказывается в точности таким, каким его задали программисты, писавшие соответствующий класс.
— Если бы все было так просто… Я читала твой отчет, ты рассказывал Максу про Нехаллению. Насколько я помню, она возникла случайно, Уриэль сотворил для тебя рекреационную зону, и там оказалась прекрасная девушка.
— Да, все так и было, Уриэль сам не знал, что именно сотворил.
— Вот именно! А почему там возникла именно девушка, а не, скажем, толпа слабых и плохо вооруженных орков? Ты бы их побил, расслабился и с удвоенной энергией вернулся бы к изучению магии — цель создания зоны отдыха была бы достигнута. Почему именно девушка, а не орки?
— Потому что так решил программист, который создавал класс “рекреационная зона”.
— Думаешь, такой класс существует?
— А что, нет?
— Нет, такого класса не существует. Если бы все элементы и узлы виртуальных миров создавались вручную, виртуальность не стала бы такой, какая она есть. Нет, Хэмфаст, класса “рекреационная зона” не существует.
— Тогда как сработало заклинание Уриэля?
— Ты знаешь, что такое слепок души?
— Что-то такое припоминаю, вроде Макс об этом говорил.
— Когда человек попадает в виртуальность, автоматически создается слепок. Сервер оценивает действия человека, улавливает его эмоции в тех пределах, в которых это возможно для программы, — в общем, сервер строит маленькую и сильно упрощенную модель души клиента. Слепок может использоваться для самых разных целей. Допустим, в виртуальном ресторане гуляет компания хороших знакомых и вдруг у одного из них начались проблемы со связью, пропускная способность канала упала на один-два порядка. Речь проходит, основные действия тоже, а для передачи мимики и интонаций пропускной способности не хватает. Можно, конечно, ничего не делать, но тогда этот человек обругает администрацию сервера и уйдет из ресторана. Какое ему удовольствие разговаривать с безжизненными зомби, имеющими лица его друзей?
— В таких случаях мимика и интонации берутся из слепков?
— Да, из слепков. Также слепки используются при генерации новых объектов, сервер пытается предугадать, что именно хочет увидеть пользователь и подсовывает ему именно то, что тот хочет увидеть. Есть и другие применения, более специфические.
— Значит, я всегда вижу то, что хочу увидеть?
— В пределах ограничений, установленных программистами. Если ты войдешь в дум, а захочешь увидеть голых женщин, ты их не увидишь. Но игра света и тени на стене может напомнить тебе любимую картину, а морда очередного монстра окажется похожей на лицо твоего врага.
— У меня есть слепок? Или они бывают только у людей?
— У тебя есть слепок. Не знаю, откуда он взялся, у бота не должно быть души, но у тебя есть и душа, и ее слепок. И это не самая большая твоя странность.
— Что еще?
— Представь себе, что два человека одновременно оказались в одном и том же месте, для которого компьютер еще не провел визуализацию. Как будут созданы новые объекты, на основе какого слепка из двух?
— Ну… логично предположить, что каждый объект создается для того пользователя, который первым его увидел. Правильно?
— Тогда теряется целостность, и новый фрагмент мира превращается в грубо склеенное лоскутное одеяло. Нет, Хэмфаст, так не делают, так пробовали делать, но результат оказался неудовлетворительным.
— А как делают?
— При генерации каждого объекта учитываются оба слепка. Получается целостный пейзаж, более-менее удовлетворяющий ожиданиям обоих субъектов.
— Логично. А при чем здесь я и как проявляется моя странность?
— Обычно в таких случаях получается довольно скучный пейзаж. Все люди разные, нормальных людей, как известно, не бывает, но отклонения от нормы у каждого свои. Я часто гуляю по удаленным районам этого сада, взяв за руку очередного гостя, но очень редко, примерно один раз из двадцати, нам удается изменить пейзаж хоть сколько-нибудь заметно. Чаще всего наши желания уравновешивают друг друга, индивидуальность стирается, и остаются только общечеловеческие ценности. А с тобой все совершенно по-другому… Скажи мне, только честно, те картины, которые мы видели, они все из твоего мира?
— Нет. Как раз наоборот, большинство из них мне совершенно незнакомы. Только вначале, когда я увидел заячьи кусты около дороги, я вспомнил Хоббитанию, в моей душе что-то колыхнулось…
— Я почувствовала. А потом я увидела в просвете между ветвями пейзаж своей любимой сказки. Когда я была маленькой девочкой, я читала эту историю, наверное, не одну сотню раз… ты понимаешь?
— Кажется, понимаю. Наши индивидуальности не подавили, а усилили друг друга, и в результате возник принципиально новый пейзаж.
— Именно! При этом очень похоже, что пейзаж вышел за рамки ограничений, заданных для данного мира. Совсем чуть-чуть, но вышел. Ты понимаешь, что это значит?
— Ерунда какая-то! Как можно преодолеть ограничения, заданные в коде?
— Не знаю. Но ты видишь, что это возможно. Схема сада не предусматривает никаких хрустальных дворцов.
— Но и не запрещает. Да?
— Не знаю. Но это не важно. Ты понимаешь? Мы с тобой создали новую сущность из ничего, это даже не переход количества в качество, это самый настоящий акт творения. Когда мы с тобой вместе, мы боги виртуальности!
— Только вместе?
— Не знаю. И, честно говоря, боюсь проверять. Если любое мое путешествие по виртуальности будет протекать в таких декорациях… брр… А у тебя раньше не бывало, чтобы твой маленький мир выходил из-под контроля поддерживающих программ?
— Что ты имеешь в виду? Что вокруг меня формируются такие вот идиотские пейзажи? Да сплошь и рядом!
Светлана посмотрела на меня с испугом.
— Ты понимаешь, что это означает? — прошептала она.
— Что я — бог виртуальности?
— Да. Виртуальность повинуется твоим желаниям, она формирует вокруг тебя то, что ты хочешь…
— Ерунда! Думаешь, я хотел увидеть этот дворец? Ничего подобного! Я вообще не знаю, что там внутри.
— Зато я знаю. Нет, Хэмфаст, не все так просто: ты не хотел увидеть дворец, ты хотел увидеть только то, что я хотела тебе показать. Ты хотел, чтобы оно стоило того, чтобы смотреть на него. И еще ты хотел, чтобы мне было приятно показать тебе то, что я хочу тебе показать. Я не права?
— Ты права. Я действительно хотел сделать тебе приятное.
— Почему?
— Как почему? Почему бы и нет? Если мне все равно, что сейчас делать, почему бы не сделать тебе приятное?
— Вот видишь! Ты захотел, чтобы я показала тебе то, что хочу. А я хотела, чтобы наши чувства не оказались диаметрально противоположными, чтобы они не погасили друг друга, а чтобы, наоборот, одно усиливало другое, а второе усиливало первое и чтобы они слились и…
— И произошло бы то, что произошло. Замечательно. Но подумай, если бы со мной так было всегда, разве сидел бы я в этой тюрьме?
— Это не тюрьма! Это полигон…
— И одновременно оздоровительное заведение для душевнобольных.
— Они не душевнобольные!
— Поправка: для депрессивных. Но для меня этот сервер — тюрьма.
Светлана закусила губу и опустила глаза.
— Я ничего не смогу сделать для тебя, — сказала она. — Тебе отсюда не убежать. Да и зачем? Разве свое собственное Средиземье — не то, к чему ты стремился?
— Да, я стремился к этому, но я хотел жить в своем мире, а не только отдыхать от работы. Я хотел, чтобы это был мир, а не квартира, из которой я ухожу каждое утро, чтобы вернуться вечером. И мне совсем не нравится та работа, которую предлагает мне Макс.
— Тебе придется смириться с этим. Даже если ты убежишь, тебе не создать свой мир. У тебя был шанс тогда, когда в реальном мире никто не знал о твоем существовании, но ты упустил этот шанс. Теперь о тебе и твоих друзьях знают, по крайней мере, две спецслужбы, притом не самые слабые. Я не специалист в высоких технологиях, но Макс говорил, что компьютер, поддерживающий Средиземье, имеет очень специфические характеристики, ваше убежище легко выявить. Если ты откажешься с ними сотрудничать, они не поленятся и просканируют весь Интернет…
— Это невозможно! Я читал…
— То, что невозможно для одиночного хакера, вполне возможно для большой организации. Это вопрос времени и денег.
— Но если поставить огненную стену…
— Избавь меня от технических подробностей, я не специалист. Может, ты и сумеешь защитить свой мир, но Макс устроит настоящую охоту на тебя, и не один только Макс. Наши конкуренты не оставят тебя в покое, между нами и ними начнется настоящее соревнование, кто быстрее тебя захватит. Нет, Хэмфаст, единственный твой шанс получить собственный мир — работать на Макса. Я понимаю, не работать лучше, чем работать, но мир устроен так, что работать надо.
— С этим понятно… Но почему ты считаешь меня богом? Я далеко не всегда вижу вокруг себя то, что хочу видеть. Если бы все обстояло так, как ты говоришь, мне не пришлось бы умирать в волшебном огне.
Светлана покровительственно улыбнулась.
— Кто сказал, что желания всегда соответствуют потребностям? Неужели ты никогда не хотел неприятностей самому себе? Или, сформулируем иначе, приключений?
— Думаешь, все дело в этом?
— Скорее всего. Нужны дополнительные эксперименты, чтобы сказать точнее.
— Какие эксперименты?
— Трудно сразу сообразить. Можно, например… Ты владеешь техникой медитации? Впрочем, что я говорю…
— Владею. В Средиземье это необходимое условие для проявления магических способностей.
— Да? Надо же! Тогда ты сможешь искусственно вызвать у себя романтическое настроение, желание приключений, каких-то там потрясений…
— Смогу, только зачем? Когда мы бежали по этой дороге, у меня было именно такое настроение. Кстати, как в этом мире обстоят дела с географией? По-моему, поле с пугалом и поле с эльфами частично перекрывали друг друга.
— По-твоему, это были эльфы?
— А, по-твоему, кто?
— Мне показалось, что это монголы.
— Кто?
— Воинственный степной народ, восемьсот лет назад они завоевали половину мира.
— Что-то вроде наших хазгов? Только у нас хазги давно потеряли свою силу. Для того чтобы быть сильным, мало иметь одну только армию. Нужна еще магия, наука, культура…
— С монголами произошло то же самое, сейчас они в числе самых бедных и отсталых народов. Как думаешь, прототипом хазгов были монголы?
— Скорее всего. Орки — грузины…
— Что?!
— В моем Средиземье орки похожи на ваших грузин. Мясо, зажаренное по орочьему рецепту, называется шашлык, орочьи вина носят грузинские имена.
Светлана глумливо хихикнула:
— Странный юмор у русских программистов. А негров у вас там нет?
— Это люди с коричневой кожей?
— Да.
— Есть легенда, что далеко на юг от цивилизованных земель, в захарадских лесах живут темнокожие люди.
— Надо же! Негры в Средиземье, никогда бы не подумала! Ладно, Хэмфаст, пойдем обратно. Только давай пойдем другой дорогой, не хотелось бы, чтобы сервер завис.
— С чего бы?
— Те два поля действительно перекрывались. Не уверена, что сервер сможет разрешить это противоречие.
— Если сервер зависнет, что случится со мной?
— Ничего страшного, существует зеркальная копия сервера, которая обновляется в реальном времени. Если главная копия зависнет, произойдет откат на несколько минут назад; ты скорее всего ничего не заметишь, просто последние события исчезнут из твоей памяти. Насколько я помню, с тобой это уже было.
— Да, однажды меня убили боевым заклинанием, и потом я ожил из резервной копии.
— Вот видишь! Ничего страшного не произойдет, ты просто кое-что забудешь. Ты же не помнишь сейчас, что происходило с тобой между созданием той резервной копии и оживлением. Правильно?
— Правильно. Целый кусок собственной жизни я знаю только с чужих слов. Мезония, Оккам, Никанор…
Стоп! Мезония? Я действительно не должен помнить ее, но я отчетливо помню наш разговор, когда Оккам и Спиногрыз пытались испепелить меня рогатыми посохами. Я прекрасно помню, как мы сражались с Никанором и как потом мантикоры рвали его тело. Когда я нашел Мезонию в Минаторе, я использовал ее хэндл. Откуда я его взял? Я был уверен, что запомнил его с тех времен, когда мы с Мезонией сражались из-за мантикор, но эта была моя прошлая жизнь! Я не мог запомнить эту информацию! Но почему я ее помню?
Мне повезло — Светлана не заметила моего потрясения, сейчас она слишком занята своими мыслями. Разговор сам собой прекратился, как обычно бывает, когда оба собеседника думают о своем. Мы вернулись домой другой дорогой, и на этой дороге нам не встретилось ничего примечательного.
— Привет, Хэмфаст! — воскликнула Светлана, довольно натурально изобразив радость от нечаянной встречи. — Не ожидала увидеть тебя здесь, обычно гуляющие не заходят так далеко. Не боишься заблудиться?
Я досадливо поморщился. Что она, за дурака меня держит?
— Карта визуализированной части сада открыта любому субъекту.
Светлана смущенно прикрыла рот ладошкой и скорчила забавную гримаску.
— Ой! А я думала, тебе никто не сказал.
— Мне никто и не говорил. Думаешь, я сам не могу просканировать доступные зоны сервера?
Светлана скорчила еще одну гримаску и хихикнула.
— Извини, Хэмфаст, я об этом не подумала. Нет, я не считаю тебя глупым, но… хи-хи-хи… ты первый из наших посетителей, кто сам додумался до этого. К нам часто привозят сотрудников с душевными проблемами, считается, что правильно подобранная виртуальная реальность способствует восстановлению душевного равновесия, да и сами по себе эксперименты с этим садом весьма интересны… Но я отвлекаюсь… В общем, никто из наших гостей даже не попытался посмотреть вокруг, не дожидаясь, когда его потыкают носом в каждую вещь. Ты первый.
— А что это за эксперименты с садом?
— Пойдем, покажу.
Она взяла меня за руку и потянула за собой на неприметную тропинку, ответвляющуюся от дорожки, на которой мы встретились.
— Не смотри на карту, — сказала Светлана, — просто иди рядом со мной.
Шагов через пятьдесят тропинка расширилась, на ней появилась щебенка, а потом и брусчатое покрытие, по краям дорожки выросли бордюры. Зато кусты по обе стороны утратили всякие следы ухода садовника и стали выглядеть так же дико, как заячьи кусты в лесах моей родной Хоббитании. И стоило мне только подумать об этом, как за ближайшим поворотом я увидел настоящий заячий куст на расстоянии вытянутой руки. Внезапно накатила волна непрошеных воспоминаний. Я увидел сморщенное от доброго смеха лицо матери, деревянный меч в руках Ингрейда вот-вот распорет мое левое ухо, у меня до сих пор там уродливый шрам, к счастью незаметный под волосами; вот я стою перед мантикорой, вытянув руку вперед, жест не имеет никакого значения, он никак не связан с заклинанием, которое я только что совершил, но я выставил руку вперед, потому что так я чувствую себя увереннее. Никанор, ининера, Буридан… Что это со мной? Это обычный заячий куст вызвал такую бурю?
Светлана тащила меня вперед, мои ноги не слушались, она тащила меня, как мать тащит за руку заупрямившегося ребенка, я переставлял ноги, как машина, как голем, мое тело болталось на поворотах из стороны в сторону, как тряпичная кукла (почему, интересно, эта дорожка такая извилистая?), а вокруг происходили странные вещи. Вот в просвете между ветвями мелькнуло бескрайнее кукурузное поле, посреди которого стояло пугало, и, я готов поклясться, пугало взмахнуло рукой, приветствуя нас. Оно не видело нас, оно не могло нас увидеть, даже если бы у него были глаза, — ветви скрывали нас настолько, что даже прославленный эльфийский глаз не различил бы движения живой плоти за густой стеной ветвей и листвы, но я почему-то знаю, что пугало приветствовало именно нас. А потом в ветвях появился новый просвет, я взглянул туда, но там уже не было поля, засеянного кукурузой. Там был бескрайний луг, заросший высокой травой, над которой, мерно покачиваясь, возвышались силуэты лошадей под седлом, бредущих откуда-то слева куда-то направо обманчиво неспешным неутомимым шагом. С такого расстояния нельзя разглядеть всадников, но я и так знаю, что это эльфы. Не спрашивайте меня, откуда я это знаю, я знаю, и все. Пусть это знание вложено извне, пусть сейчас мою душу раздирают информационные потоки, вливающие в меня десятки мегабайт новых данных, какое мне дело до этого? Этого нет, а есть только я, и Светлана, и сад. Впрочем, какой это теперь сад?
Теперь это лес, и наш шаг незаметно превращается в бег. Словно приноравливаясь к изменившемуся способу нашего перемещения, дорога перестает петлять, ее изгибы теперь образуют правильную синусоиду. И с каждым изгибом мир меняется. Уже нет заячьих кустов, теперь вокруг нас высятся гигантские сосны, каждую из которых не обхватить и десятку орков, взявшихся за руки. Сосны так огромны и растут так часто, что я понимаю: здесь не обошлось без магии; это знание выплывает из глубин моей души, будто само по себе, но мне наплевать на это знание. Светлана больше не тащит меня, мы по-прежнему держимся за руки, но теперь мы бежим плечо к плечу, мы бежим в ногу, и наши сердца бьются синхронно. Над правым плечом возникает из ниоткуда низкий и дребезжащий душераздирающий вой. Светлана тревожно оглядывается, и ее глаза наполняются страхом. Но она не сбавляет скорости, и вой разочарованно затихает за нашими спинами, слишком быстро, чтобы угаснуть только из-за расстояния. Что-то непрерывно меняется вокруг, я чувствую, что-то готовится, что-то большое, нет, что-то огромное, что-то очень важное и значительное, что-то красивое, что-то такое, чего никогда не было и больше никогда не будет.
Дорога совершает последний поворот, и лес кончается. Впереди простирается бескрайнее поле, которое надвое рассекает прямая как стрела дорога, вымощенная желтым кирпичом. А вдали высится хрустальный дворец, сверкающий на солнце, полупрозрачный, плывущий в мареве горячего воздуха, и я внезапно понимаю, как вокруг жарко. Стрекочут кузнечики и какие-то другие насекомые, кажется, они называются цикады, палит солнце, а далеко впереди высятся башни, стены и шпили призрачного дворца. Мы стоим, наш безумный бег остался где-то в прошлом, но нам не приходится переводить дыхание, в положении бота есть и свои достоинства. Мы молча стоим и смотрим на далекое чудо, рука Светланы сжимает мою руку до боли, но я не пытаюсь разорвать рукопожатие. А потом она говорит:
— Теперь я кое-что понимаю.
Она оборачивается ко мне, ее лицо становится серьезным, и она добавляет:
— Никому не рассказывай об этом, особенно Максу. Ни в коем случае!
Я хмыкаю с умным видом.
— Все мои действия просматриваются, а все разговоры записываются, — говорю я. — От Макса ничего нельзя скрыть.
Светлана смотрит на меня с высокомерным превосходством.
— Эту запись никто не будет просматривать, — говорит она. — То, чем ты занимаешься в моем обществе, никого не интересует. Предполагается, что все интересное будет изложено в моем отчете, но я не включу в него то, что с нами произошло. И то, что происходит сейчас.
— Почему? И что, вообще, происходит?
Светлана глубоко вздохнула и начала рассказывать:
— Как ты, наверное, уже знаешь, виртуальность строится по субъективному принципу. В любом виртуальном мире в каждый момент времени существует только то, что окружает субъектов. То, что никто никогда не видел, не существует.
— Я знаю это. Ты можешь пропустить базовые объяснения.
Светлана вздохнула еще раз.
— Кажется, я говорю это для себя самой. М-да… Психолог, называется… В общем, виртуальный мир наполняется предметами только тогда, когда в мире появляется субъект. А что происходит, когда субъект куда-то идет?
— На его пути непрерывно возникают новые объекты. И что?
— Вопрос в том, какие это объекты.
— Как какие? Да любые! То, в отношении чего не заданы ограничения, может быть каким угодно.
— Все правильно, но вопрос в другом. Почему объект оказывается именно таким, а не каким-то еще?
— Это как раз вполне понятно. Объект оказывается в точности таким, каким его задали программисты, писавшие соответствующий класс.
— Если бы все было так просто… Я читала твой отчет, ты рассказывал Максу про Нехаллению. Насколько я помню, она возникла случайно, Уриэль сотворил для тебя рекреационную зону, и там оказалась прекрасная девушка.
— Да, все так и было, Уриэль сам не знал, что именно сотворил.
— Вот именно! А почему там возникла именно девушка, а не, скажем, толпа слабых и плохо вооруженных орков? Ты бы их побил, расслабился и с удвоенной энергией вернулся бы к изучению магии — цель создания зоны отдыха была бы достигнута. Почему именно девушка, а не орки?
— Потому что так решил программист, который создавал класс “рекреационная зона”.
— Думаешь, такой класс существует?
— А что, нет?
— Нет, такого класса не существует. Если бы все элементы и узлы виртуальных миров создавались вручную, виртуальность не стала бы такой, какая она есть. Нет, Хэмфаст, класса “рекреационная зона” не существует.
— Тогда как сработало заклинание Уриэля?
— Ты знаешь, что такое слепок души?
— Что-то такое припоминаю, вроде Макс об этом говорил.
— Когда человек попадает в виртуальность, автоматически создается слепок. Сервер оценивает действия человека, улавливает его эмоции в тех пределах, в которых это возможно для программы, — в общем, сервер строит маленькую и сильно упрощенную модель души клиента. Слепок может использоваться для самых разных целей. Допустим, в виртуальном ресторане гуляет компания хороших знакомых и вдруг у одного из них начались проблемы со связью, пропускная способность канала упала на один-два порядка. Речь проходит, основные действия тоже, а для передачи мимики и интонаций пропускной способности не хватает. Можно, конечно, ничего не делать, но тогда этот человек обругает администрацию сервера и уйдет из ресторана. Какое ему удовольствие разговаривать с безжизненными зомби, имеющими лица его друзей?
— В таких случаях мимика и интонации берутся из слепков?
— Да, из слепков. Также слепки используются при генерации новых объектов, сервер пытается предугадать, что именно хочет увидеть пользователь и подсовывает ему именно то, что тот хочет увидеть. Есть и другие применения, более специфические.
— Значит, я всегда вижу то, что хочу увидеть?
— В пределах ограничений, установленных программистами. Если ты войдешь в дум, а захочешь увидеть голых женщин, ты их не увидишь. Но игра света и тени на стене может напомнить тебе любимую картину, а морда очередного монстра окажется похожей на лицо твоего врага.
— У меня есть слепок? Или они бывают только у людей?
— У тебя есть слепок. Не знаю, откуда он взялся, у бота не должно быть души, но у тебя есть и душа, и ее слепок. И это не самая большая твоя странность.
— Что еще?
— Представь себе, что два человека одновременно оказались в одном и том же месте, для которого компьютер еще не провел визуализацию. Как будут созданы новые объекты, на основе какого слепка из двух?
— Ну… логично предположить, что каждый объект создается для того пользователя, который первым его увидел. Правильно?
— Тогда теряется целостность, и новый фрагмент мира превращается в грубо склеенное лоскутное одеяло. Нет, Хэмфаст, так не делают, так пробовали делать, но результат оказался неудовлетворительным.
— А как делают?
— При генерации каждого объекта учитываются оба слепка. Получается целостный пейзаж, более-менее удовлетворяющий ожиданиям обоих субъектов.
— Логично. А при чем здесь я и как проявляется моя странность?
— Обычно в таких случаях получается довольно скучный пейзаж. Все люди разные, нормальных людей, как известно, не бывает, но отклонения от нормы у каждого свои. Я часто гуляю по удаленным районам этого сада, взяв за руку очередного гостя, но очень редко, примерно один раз из двадцати, нам удается изменить пейзаж хоть сколько-нибудь заметно. Чаще всего наши желания уравновешивают друг друга, индивидуальность стирается, и остаются только общечеловеческие ценности. А с тобой все совершенно по-другому… Скажи мне, только честно, те картины, которые мы видели, они все из твоего мира?
— Нет. Как раз наоборот, большинство из них мне совершенно незнакомы. Только вначале, когда я увидел заячьи кусты около дороги, я вспомнил Хоббитанию, в моей душе что-то колыхнулось…
— Я почувствовала. А потом я увидела в просвете между ветвями пейзаж своей любимой сказки. Когда я была маленькой девочкой, я читала эту историю, наверное, не одну сотню раз… ты понимаешь?
— Кажется, понимаю. Наши индивидуальности не подавили, а усилили друг друга, и в результате возник принципиально новый пейзаж.
— Именно! При этом очень похоже, что пейзаж вышел за рамки ограничений, заданных для данного мира. Совсем чуть-чуть, но вышел. Ты понимаешь, что это значит?
— Ерунда какая-то! Как можно преодолеть ограничения, заданные в коде?
— Не знаю. Но ты видишь, что это возможно. Схема сада не предусматривает никаких хрустальных дворцов.
— Но и не запрещает. Да?
— Не знаю. Но это не важно. Ты понимаешь? Мы с тобой создали новую сущность из ничего, это даже не переход количества в качество, это самый настоящий акт творения. Когда мы с тобой вместе, мы боги виртуальности!
— Только вместе?
— Не знаю. И, честно говоря, боюсь проверять. Если любое мое путешествие по виртуальности будет протекать в таких декорациях… брр… А у тебя раньше не бывало, чтобы твой маленький мир выходил из-под контроля поддерживающих программ?
— Что ты имеешь в виду? Что вокруг меня формируются такие вот идиотские пейзажи? Да сплошь и рядом!
Светлана посмотрела на меня с испугом.
— Ты понимаешь, что это означает? — прошептала она.
— Что я — бог виртуальности?
— Да. Виртуальность повинуется твоим желаниям, она формирует вокруг тебя то, что ты хочешь…
— Ерунда! Думаешь, я хотел увидеть этот дворец? Ничего подобного! Я вообще не знаю, что там внутри.
— Зато я знаю. Нет, Хэмфаст, не все так просто: ты не хотел увидеть дворец, ты хотел увидеть только то, что я хотела тебе показать. Ты хотел, чтобы оно стоило того, чтобы смотреть на него. И еще ты хотел, чтобы мне было приятно показать тебе то, что я хочу тебе показать. Я не права?
— Ты права. Я действительно хотел сделать тебе приятное.
— Почему?
— Как почему? Почему бы и нет? Если мне все равно, что сейчас делать, почему бы не сделать тебе приятное?
— Вот видишь! Ты захотел, чтобы я показала тебе то, что хочу. А я хотела, чтобы наши чувства не оказались диаметрально противоположными, чтобы они не погасили друг друга, а чтобы, наоборот, одно усиливало другое, а второе усиливало первое и чтобы они слились и…
— И произошло бы то, что произошло. Замечательно. Но подумай, если бы со мной так было всегда, разве сидел бы я в этой тюрьме?
— Это не тюрьма! Это полигон…
— И одновременно оздоровительное заведение для душевнобольных.
— Они не душевнобольные!
— Поправка: для депрессивных. Но для меня этот сервер — тюрьма.
Светлана закусила губу и опустила глаза.
— Я ничего не смогу сделать для тебя, — сказала она. — Тебе отсюда не убежать. Да и зачем? Разве свое собственное Средиземье — не то, к чему ты стремился?
— Да, я стремился к этому, но я хотел жить в своем мире, а не только отдыхать от работы. Я хотел, чтобы это был мир, а не квартира, из которой я ухожу каждое утро, чтобы вернуться вечером. И мне совсем не нравится та работа, которую предлагает мне Макс.
— Тебе придется смириться с этим. Даже если ты убежишь, тебе не создать свой мир. У тебя был шанс тогда, когда в реальном мире никто не знал о твоем существовании, но ты упустил этот шанс. Теперь о тебе и твоих друзьях знают, по крайней мере, две спецслужбы, притом не самые слабые. Я не специалист в высоких технологиях, но Макс говорил, что компьютер, поддерживающий Средиземье, имеет очень специфические характеристики, ваше убежище легко выявить. Если ты откажешься с ними сотрудничать, они не поленятся и просканируют весь Интернет…
— Это невозможно! Я читал…
— То, что невозможно для одиночного хакера, вполне возможно для большой организации. Это вопрос времени и денег.
— Но если поставить огненную стену…
— Избавь меня от технических подробностей, я не специалист. Может, ты и сумеешь защитить свой мир, но Макс устроит настоящую охоту на тебя, и не один только Макс. Наши конкуренты не оставят тебя в покое, между нами и ними начнется настоящее соревнование, кто быстрее тебя захватит. Нет, Хэмфаст, единственный твой шанс получить собственный мир — работать на Макса. Я понимаю, не работать лучше, чем работать, но мир устроен так, что работать надо.
— С этим понятно… Но почему ты считаешь меня богом? Я далеко не всегда вижу вокруг себя то, что хочу видеть. Если бы все обстояло так, как ты говоришь, мне не пришлось бы умирать в волшебном огне.
Светлана покровительственно улыбнулась.
— Кто сказал, что желания всегда соответствуют потребностям? Неужели ты никогда не хотел неприятностей самому себе? Или, сформулируем иначе, приключений?
— Думаешь, все дело в этом?
— Скорее всего. Нужны дополнительные эксперименты, чтобы сказать точнее.
— Какие эксперименты?
— Трудно сразу сообразить. Можно, например… Ты владеешь техникой медитации? Впрочем, что я говорю…
— Владею. В Средиземье это необходимое условие для проявления магических способностей.
— Да? Надо же! Тогда ты сможешь искусственно вызвать у себя романтическое настроение, желание приключений, каких-то там потрясений…
— Смогу, только зачем? Когда мы бежали по этой дороге, у меня было именно такое настроение. Кстати, как в этом мире обстоят дела с географией? По-моему, поле с пугалом и поле с эльфами частично перекрывали друг друга.
— По-твоему, это были эльфы?
— А, по-твоему, кто?
— Мне показалось, что это монголы.
— Кто?
— Воинственный степной народ, восемьсот лет назад они завоевали половину мира.
— Что-то вроде наших хазгов? Только у нас хазги давно потеряли свою силу. Для того чтобы быть сильным, мало иметь одну только армию. Нужна еще магия, наука, культура…
— С монголами произошло то же самое, сейчас они в числе самых бедных и отсталых народов. Как думаешь, прототипом хазгов были монголы?
— Скорее всего. Орки — грузины…
— Что?!
— В моем Средиземье орки похожи на ваших грузин. Мясо, зажаренное по орочьему рецепту, называется шашлык, орочьи вина носят грузинские имена.
Светлана глумливо хихикнула:
— Странный юмор у русских программистов. А негров у вас там нет?
— Это люди с коричневой кожей?
— Да.
— Есть легенда, что далеко на юг от цивилизованных земель, в захарадских лесах живут темнокожие люди.
— Надо же! Негры в Средиземье, никогда бы не подумала! Ладно, Хэмфаст, пойдем обратно. Только давай пойдем другой дорогой, не хотелось бы, чтобы сервер завис.
— С чего бы?
— Те два поля действительно перекрывались. Не уверена, что сервер сможет разрешить это противоречие.
— Если сервер зависнет, что случится со мной?
— Ничего страшного, существует зеркальная копия сервера, которая обновляется в реальном времени. Если главная копия зависнет, произойдет откат на несколько минут назад; ты скорее всего ничего не заметишь, просто последние события исчезнут из твоей памяти. Насколько я помню, с тобой это уже было.
— Да, однажды меня убили боевым заклинанием, и потом я ожил из резервной копии.
— Вот видишь! Ничего страшного не произойдет, ты просто кое-что забудешь. Ты же не помнишь сейчас, что происходило с тобой между созданием той резервной копии и оживлением. Правильно?
— Правильно. Целый кусок собственной жизни я знаю только с чужих слов. Мезония, Оккам, Никанор…
Стоп! Мезония? Я действительно не должен помнить ее, но я отчетливо помню наш разговор, когда Оккам и Спиногрыз пытались испепелить меня рогатыми посохами. Я прекрасно помню, как мы сражались с Никанором и как потом мантикоры рвали его тело. Когда я нашел Мезонию в Минаторе, я использовал ее хэндл. Откуда я его взял? Я был уверен, что запомнил его с тех времен, когда мы с Мезонией сражались из-за мантикор, но эта была моя прошлая жизнь! Я не мог запомнить эту информацию! Но почему я ее помню?
Мне повезло — Светлана не заметила моего потрясения, сейчас она слишком занята своими мыслями. Разговор сам собой прекратился, как обычно бывает, когда оба собеседника думают о своем. Мы вернулись домой другой дорогой, и на этой дороге нам не встретилось ничего примечательного.
13
Я не стал делиться своими мыслями со Сссра и тем более с Хаммером или Светланой. Даже если Светлана права и наш с ней разговор остался для Макса тайной, все мои разговоры со Сссра записываются от начала и до конца, в этом нет никакого сомнения, — будь я на месте Макса, я делал бы то же самое. Так что пусть это пока останется моей маленькой тайной.
Но все же в чем тут дело? Я покопался в собственной памяти и обнаружил много любопытных вещей. С одной стороны, я, оказывается, помню почти все, что происходило со мной, начиная с момента, когда моя раздвоенная личность слилась в единое целое, и заканчивая моментом, когда я сгорел в пламени инцинеры. С другой стороны, я прекрасно помню, что, когда новый я очнулся на собственной кровати в нашей с Нехалленией норе, я не понимал, где нахожусь, почему Нехалления беременна, я не знал, сколько времени прошло с тех пор, как моя резервная копия, которая только что обрела новую жизнь, была создана Уриэлем. Значит, новое знание было вложено в мою душу позже, но когда? Трудно ответить на этот вопрос, временной интервал все равно получается слишком широким. Можно точно сказать, что в первые дни моей новой жизни этого знания не было, а когда я отправился в Средиземье разговаривать с Мезонией, оно уже было. Почти два года.
Другой интересный момент. То, что произошло со мной до того, как меня убила Натка, так и не всплыло в моей памяти. В чем разница? Разные миры? Или дело в том, что в одном случае кто-то специально вернул в мою душу потерянную память, а в другом случае никто этого не сделал? Но кто это мог быть? Кто может иметь доступ к памяти субъекта? Либо тот, кто имеет его резервную копию, либо администратор системы. При этом мало просто иметь доступ, надо еще суметь разобраться во внутренностях чужой души, суметь выделить нужные воспоминания и отсечь ненужные, а потом внедрить нужные воспоминания в мыслеобраз другого субъекта, да еще так, чтобы он ничего не заметил. Кому такое по силам? Разве что Орлангуру, да и то если считать его многомудрым духом познания, а не толковым хакером из реального мира, что куда более вероятно.
В общем, я так и не смог прийти к каким-либо практически значимым выводам и оставил проблему для дальнейшего осмысления. Ну когда же Макс организует нам Средиземье?
Но все же в чем тут дело? Я покопался в собственной памяти и обнаружил много любопытных вещей. С одной стороны, я, оказывается, помню почти все, что происходило со мной, начиная с момента, когда моя раздвоенная личность слилась в единое целое, и заканчивая моментом, когда я сгорел в пламени инцинеры. С другой стороны, я прекрасно помню, что, когда новый я очнулся на собственной кровати в нашей с Нехалленией норе, я не понимал, где нахожусь, почему Нехалления беременна, я не знал, сколько времени прошло с тех пор, как моя резервная копия, которая только что обрела новую жизнь, была создана Уриэлем. Значит, новое знание было вложено в мою душу позже, но когда? Трудно ответить на этот вопрос, временной интервал все равно получается слишком широким. Можно точно сказать, что в первые дни моей новой жизни этого знания не было, а когда я отправился в Средиземье разговаривать с Мезонией, оно уже было. Почти два года.
Другой интересный момент. То, что произошло со мной до того, как меня убила Натка, так и не всплыло в моей памяти. В чем разница? Разные миры? Или дело в том, что в одном случае кто-то специально вернул в мою душу потерянную память, а в другом случае никто этого не сделал? Но кто это мог быть? Кто может иметь доступ к памяти субъекта? Либо тот, кто имеет его резервную копию, либо администратор системы. При этом мало просто иметь доступ, надо еще суметь разобраться во внутренностях чужой души, суметь выделить нужные воспоминания и отсечь ненужные, а потом внедрить нужные воспоминания в мыслеобраз другого субъекта, да еще так, чтобы он ничего не заметил. Кому такое по силам? Разве что Орлангуру, да и то если считать его многомудрым духом познания, а не толковым хакером из реального мира, что куда более вероятно.
В общем, я так и не смог прийти к каким-либо практически значимым выводам и оставил проблему для дальнейшего осмысления. Ну когда же Макс организует нам Средиземье?
14
Все нормально?
Да, все в порядке. По крайней мере, на первый взгляд.
Осмотрись повнимательнее. Если заметишь что-нибудь ненормальное, немедленно выходи на связь.
Хорошо.
Удачи!
Спасибо.
Долина, ручей, густые ветви скрывают от глаз солнце. Если смотреть вдаль, долина сжимается в ущелье, оно поворачивает и за поворотом не видно входа в каморку, с которой началось мое знакомство с этими местами. Если посмотреть в противоположную сторону, виден дом Уриэля, дом Олорина с двумя надписями, выплавленными на каменном крыльце, и дом Сссра, так и не достроенный. Если повернуть голову вбок, в стене ущелья видно окно, а неподалеку от него и дверь. Это наша с Нехалленией нора. С нее я и начал знакомство с новой версией моего родного мира.
В норе ничего не изменилось, она выглядит в точности так же, как и в тот раз, когда мы покинули ее, отправляясь на пикник в Вечный Лес. Хотя нет, тот пикник происходил во втором Средиземье, а третье, в котором я нахожусь, скопировано с первого. Когда же мы ушли отсюда? А, вспомнил! Это было, когда Орлангур сообщил, что мир стоит на краю гибели. В доме Уриэля должен остаться накрытый стол — мы тогда так и не прибрались перед тем, как уйти в Миррор.
Обеденный стол в доме Уриэля действительно был все еще накрыт, но остатки еды давно успели протухнуть, засохнуть и мумифицироваться. Хорошо, что в нашей долине не водятся мухи.
Я понюхал вино в кувшине — я ожидал, что оно скисло, но оно пахло так, как должно пахнуть вино. Хорошее вино. Я протер кружку, из которой пил целую вечность назад, и наполнил ее вином, которое пил из нее вечность назад. Я сделал глоток, алкоголь растекся по пищеводу, тело наполнилось неизъяснимым теплом, и на мгновение я подумал, что теперь все всегда будет хорошо, но потом реальность снова заявила о своих правах.
Да, все в порядке. По крайней мере, на первый взгляд.
Осмотрись повнимательнее. Если заметишь что-нибудь ненормальное, немедленно выходи на связь.
Хорошо.
Удачи!
Спасибо.
Долина, ручей, густые ветви скрывают от глаз солнце. Если смотреть вдаль, долина сжимается в ущелье, оно поворачивает и за поворотом не видно входа в каморку, с которой началось мое знакомство с этими местами. Если посмотреть в противоположную сторону, виден дом Уриэля, дом Олорина с двумя надписями, выплавленными на каменном крыльце, и дом Сссра, так и не достроенный. Если повернуть голову вбок, в стене ущелья видно окно, а неподалеку от него и дверь. Это наша с Нехалленией нора. С нее я и начал знакомство с новой версией моего родного мира.
В норе ничего не изменилось, она выглядит в точности так же, как и в тот раз, когда мы покинули ее, отправляясь на пикник в Вечный Лес. Хотя нет, тот пикник происходил во втором Средиземье, а третье, в котором я нахожусь, скопировано с первого. Когда же мы ушли отсюда? А, вспомнил! Это было, когда Орлангур сообщил, что мир стоит на краю гибели. В доме Уриэля должен остаться накрытый стол — мы тогда так и не прибрались перед тем, как уйти в Миррор.
Обеденный стол в доме Уриэля действительно был все еще накрыт, но остатки еды давно успели протухнуть, засохнуть и мумифицироваться. Хорошо, что в нашей долине не водятся мухи.
Я понюхал вино в кувшине — я ожидал, что оно скисло, но оно пахло так, как должно пахнуть вино. Хорошее вино. Я протер кружку, из которой пил целую вечность назад, и наполнил ее вином, которое пил из нее вечность назад. Я сделал глоток, алкоголь растекся по пищеводу, тело наполнилось неизъяснимым теплом, и на мгновение я подумал, что теперь все всегда будет хорошо, но потом реальность снова заявила о своих правах.