— Мы умрем вместе, ненаглядный мой, — шептала она. — Мне не страшно, я не боюсь смерти в твоих объятиях. Они убьют только тела — души же наши вместе вознесутся в мир вечного покоя, в страну вечной любви, где их уже ничто не разлучит.
   — Лора, дорогая моя, — ответил Лейхтвейс, — я схожу с ума от мысли, что ты должна умереть в расцвете красоты. Но приходится мириться с этим. Нас окружает тысячная толпа врагов, спасения ждать неоткуда.
   — Господь всемогущ, — отозвалась Лора, — он может остановить течение реки, он может сотворить чудо.

Глава 62
МОСТ СМЕРТИ

   Когда пленников вынесли на площадь перед Градшином, поднялся страшный рев и вой. Толпа, ожидавшая там, хлынула к Лейхтвейсу и Лоре и разорвала бы их на части, если бы более спокойные граждане не удержали других. Даже обитатели диких прерий Западной Америки, вешая пойманных врагов на первом попавшемся дереве или расстреливая их, вряд ли более жестоки, чем была пражская чернь в эту ночь. Толпа, собравшаяся перед Градшином и бурно требовавшая выдачи прусского шпиона с его женой, жаждала не столько справедливого возмездия, сколько любопытного зрелища предстоящей казни.
   В Праге давно уже не казнили женщин, а тут неожиданно представился случай присутствовать при казни очень красивой преступницы. Толпа придумала ужасную казнь. Было решено бросить их в воду и совершить так называемый Божий суд. Многие из жителей несколько лет назад, еще до упразднения пыток, присутствовали на подобных казнях.
   В старину обвиняемого, не желавшего сознаться, бросали в волны Влтавы, а народ, стоя на берегу, ждал, пока несчастный не выбьется из сил и не исчезнет навсегда под водою. В особенности часто подобной казни подвергали заподозренных в колдовстве.
   В средние века люди верили в «дурной глаз» и были убеждены, что взгляд бедной больной старухи может «испортить» скот, заколдовать при помощи дьявола кого угодно. Они без сожаления бросали заподозренных в реку, с восторгом следя за их медленной, мучительной смертью в волнах.
   Если несчастной жертве удавалось продержаться дольше обыкновенного на поверхности воды или добраться до берега, то этим самым доказывалась ее невиновность. Если же она тонула, что обыкновенно и случалось, то в глазах толпы это служило явным доказательством, что Господь не пожелал спасти виновную.
   Подобной же казни, хотя и менее мучительной, подвергались хлеботорговцы. Горе тому из них, кто обвешивал покупателей или продавал недоброкачественный товар. Его сажали в деревянную клетку, опускали несколько раз в воду, а затем, полумертвого, отпускали, и народ не без основания был уверен, что впредь он уже обманывать не станет.
   Все это, однако, было детской игрой в сравнении с тем исключительным зрелищем, которое предстояло теперь. Лейхтвейса и Лору окружили тесным кольцом более спокойных граждан и медленно повели к мосту. Толпа громко кричала и волновалась, на всех лицах было выражение жгучего любопытства и нетерпения. Казалось, народ собрался на большое торжество, на триумфальное шествие, а не на казнь.
   Ночь стояла светлая, лунная. В такие ночи, казалось бы, страсти должны были затихать.
   Лора и Лейхтвейс шли тесно обнявшись. Их не связали, так как они все равно не могли бежать. Лора, прижимаясь к своему мужу, чувствовала, как время от времени он вздрагивает всем телом. Бедняжка знала, что он дрожит не за себя.
   — Клянусь тебе, — шептала она Лейхтвейсу, — смерть мне не страшна! Мне так же хорошо, когда в тот день, когда ты в первый раз привел меня в свою пещеру. Дорогой мой, меня поддерживает сознание, что я умру вместе с тобой. Подумай сам, как бы я была несчастна, принужденная жить без тебя. Меня удручает только забота о маленькой Гильде. Она мне не родная дочь, но я от всего сердца люблю ее, и мне грустно, что мы не будем иметь возможности дальше заботиться о ней и охранять ее.
   — Гильда в надежных руках, — ответил Лейхтвейс, — Натан Финкель заменит ей отца, а Роза — мать. Они никогда не оставят нашу маленькую Гильду. Но разве ты не думаешь о другом ребенке, о нашем собственном, о том несчастном маленьком создании, которое в час появления своего на свет было похищено у матери и о котором мы не имеем никаких известий? Я все время надеялся, что нам удастся напасть на след нашего ребенка, но теперь я благодарю Бога, что мы остались в неведении о его судьбе. Мы избавлены от горестной разлуки с ним и умираем, ни разу не увидев его.
   Лора заплакала. В ней снова проснулась материнская любовь и нежность, которую она все время подавляла в себе, боясь огорчить этим мужа. За последнее время она ни разу не говорила об этом ребенке и не вспоминала о нем при Лейхтвейсе; но одному Богу было известно, как она втайне страдала, как часто горячо молилась, чтобы Господь охранил его, чтобы Он был ему Отцом и направил его на путь истины и правды.
   — Не плачь, Лора, — утешал ее Лейхтвейс, — побори свое горе. Толпа вообразит, что ты боишься смерти, что тебя страшит грядущее. Этого не должно быть. Лейхтвейс и жена его достойно примут смерть.
   Наконец шествие достигло моста. Осужденных привели к тому месту, где возвышается памятник св. Иоганну Непомуку. Народ, по-видимому, решил утопить Лейхтвейса и Лору там же, где некогда погиб в волнах этот мученик.
   С этим историческим местом была связана знаменитая легенда. В 1393 году, а по легенде уже в 1383, тоже 16 мая, на мосту через реку Влтаву было совершено ужасное злодеяние, до сих пор не забытое и приведшее к канонизации того, который в тот день умер в твердом сознании своего долга, оставаясь верным своему обету.
   Иоганн Непомук был священником в Праге и вместе с тем состоял духовником супруги чешского короля. Клеветники убедили короля, что его супруга нарушила верность, а так как король был очень ревнив, то поклялся расследовать это дело и удостовериться, действительно ли он обманут королевой. Ему казалось наиболее удобным предложить духовнику своей жены Иоганну Непомуку выдать те тайны своей жены, которые королева доверила ему на исповеди.
   Но Иоганн Непомук оказался служителем церкви, не преклоняющимся перед блеском королевской короны, на которого не действовали ни угрозы, ни подкупы. Он решительно отказался выдать тайну исповеди и этим возбудил гнев короля, приказавшего заключить Непомука в тюрьму. Сказание гласит, что несчастный в тюрьме был подвергнут мучительным пыткам, так как король во что бы то ни стало хотел заставить его говорить. Но ни изувеченное тело, ни страдания, ни угрозы не могли поколебать его мужества.
   Тогда король пришел в ужасную ярость и решил казнить преданного своему долгу священника. И вот Иоганна Непомука связали и сбросили с моста в реку. Незадолго до исполнения казни ему снова предлагали свободу при условии выдать тайну исповеди, но он гордо и решительно отказался и умер жертвой жестокости, мучеником своего долга.
   Спустя десять дней труп Непомука был найден, и вскоре покойного начали чтить во всей Чехии как мученика. Папа Иннокентий XIII причислил его в 1721 году к лику святых, что в 1729 году подтвердил папа Бенедикт XIII. В соборе города Праги святому воздвигнули роскошный памятник из мрамора и серебра.
   На том самом месте, где когда-то страдал Иоганн Непомук, где он с грустью убедился в необузданности человеческих страстей, стояли теперь Лейхтвейс и Лора в ожидании ужасной кончины. Толпа запрудила весь мост, и только у памятника было оставлено свободное место для осужденных. По знаку одного из граждан, известного всей Праге кожевника, взявшего на себя роль верховного судьи, из толпы выступил какой-то огромного роста рябой детина и связал вместе Лейхтвейса и Лору крепкой веревкой, обмотав ею их бедра.
   — Развяжите мне руки, — умолял Лейхтвейс, — чтобы я мог в последний раз обнять свою жену!
   Толпа и слышать не хотела об этом, но кожевник рассудил, что прусскому шпиону и со свободными руками не удержаться на поверхности бурной реки, так как к нему крепко привязана его жена. После некоторого колебания кожевник исполнил желание Лейхтвейса и велел развязать разбойнику руки.
   Перед лицом всего народа Лейхтвейс обнял Лору и поцеловал в бледные губы.
   — Я прощаюсь с тобой, моя Лора, но не навсегда, а лишь до лучшей жизни. Смерть — лишь мгновение, после нее наступает вечная жизнь.
   — Вечная жизнь, — прошептала Лора, будучи не в силах удержать своих рыданий. — Прощай, мой ненаглядный. Прощай! В последний раз я говорю с тобой и еще раз высказываю мою сердечную благодарность за всю твою любовь. С тобой я была безмерно счастлива. Ты отдал мне свое сердце, а оно в тысячу раз дороже того, чем я пожертвовала ради тебя.
   — Лора, жена моя, прощай! Поцелуй меня в последний раз, а затем через врата смерти войдем в царство вечного блаженства.
   Лейхтвейс обнял жену, и белокурые волосы ее смешались с его темными кудрями. Так стояли они на священном историческом месте; под ногами их бушевала река, над головами мерцали тысячи звезд и луна мягким светом озаряла любящую чету.
   Но фон этой трогательной картины был ужасен. В мрачном сиянии сотен факелов виднелись озверелые лица граждан, осыпавших несчастных осужденных проклятиями и бранью, женщины поднимали на руки детей и показывали им отвратительное зрелище дикой расправы; а вдали виднелись мрачные стены Праги, между которыми возвышался древний замок Градшин. На одном из балконов этого замка стоял граф Батьяни и с искаженным злорадством лицом наблюдал за толпой, довершавшей его гнусное дело.
   Лейхтвейсу и Лоре не разрешили даже исповедаться и помолиться. Кожевник дал знак, и десяток дюжих парней выступили, чтобы исполнить обязанности палачей. Они схватили осужденных и подняли их на ограду моста.
   Еще минута… и казнь должна свершиться.
   — Забудь все земное, Лора, — шепнул ей Лейхтвейс, — мы скоро будем там, где нет ни злобы, ни коварства.
   Кожевник вскочил на возвышение и крикнул, обращаясь к Лейхтвейсу и Лоре:
   — Граждане Праги постановили предать вас смертной казни. Скройтесь же навеки в волнах Влтавы!
   Самозваные палачи изо всей силы толкнули осужденных, которые стремглав полетели с моста. Они упали в воду, высоко брызнувшую вверх и как будто с жадностью старавшуюся поглотить свои жертвы.
   Толпа разразилась бурными ликующими криками и устремилась к ограде моста, чтобы видеть предсмертные мучения несчастных жертв.
   Но в эту минуту произошло нечто неожиданное. Черные тучи заволокли луну и звезды с такой быстротой, будто их гнала буря. Непроницаемая тьма покрыла весь город и реку. Вместе с тем поднялся свист и вой бури, проносившейся со страшной силой над городом. Посыпался крупный град, загрохотал гром, и заблистала молния, озаряя мост и собравшуюся толпу. Снизу послышался ужасный предсмертный крик несчастной Лоры. Связанные вместе Лейхтвейс и Лора еще раз вынырнули на поверхность воды. Но на них налетел шквал, подхватил их и понес вниз по течению. Вскоре они исчезли во мраке.
   Батьяни медленно вернулся с балкона в комнату. Он провел рукой по лбу, как бы прогоняя неприятные мысли.
   — Жаль, — пробормотал он, — что я не успел овладеть Лорой. Она красавица, и я был безумно влюблен в нее. Но она предпочла умереть со своим разбойником. Так или иначе, я избавился от самого опасного врага. Отныне, Лейхтвейс, ты больше не будешь преследовать меня. Ты успокоишься на дне реки. Наш поединок окончился, и я остался победителем.
 
   Течение быстро несло Лейхтвейса и Лору все дальше и дальше. Еще несколько мгновений — и они пошли бы ко дну, но в Лейхтвейсе проснулась жажда жизни. Он напрягал все свои силы, чтобы спасти себя и Лору; теперь им овладела безумная злоба и пламенное желание отомстить. Работая одними только руками, он пытался удержаться на поверхности воды. Непроницаемая тьма окутала несчастных, они не видели берегов и не знали, куда несет их течение.
   Через несколько минут силы Лейхтвейса начали иссякать. Лора, крепко привязанная к нему веревками, тяжестью своего тела тянула его в пучину. Отчаянно боровшийся со смертью Лейхтвейс тяжело дышал; он задыхался, чувствуя, что не в силах будет удержаться и что гибель его и Лоры неминуема. Он понимал, что надеяться на спасение можно лишь в том случае, если удастся развязать веревки, связывавшие его с Лорой. Он крикнул Лоре, что необходимо развязать веревку, и попытался распутать узел. Но сделать это оказалось не так-то легко, так как у Лейхтвейса только одна рука была свободна, другою он держался на поверхности воды. Прошло несколько ужасных минут. Несчастные за это короткое время много раз погружались в воду. Лейхтвейс уже терял всякую надежду, когда вдруг веревка стала свободнее и мало-помалу совершенно освободила плывущих.
   — Садись мне на спину! — крикнул Лейхтвейс. — Держись руками не за шею, а за плечи. Вот так. Теперь мне намного легче. Смотри, не соскользни. Хорошо ли ты держишься?
   — Не беспокойся обо мне, — отозвалась Лора, — заклинаю тебя, думай только о своем собственном спасении. Я безропотно расстанусь с жизнью, чтобы спасти тебя.
   — Лора! — в ужасе воскликнул Лейхтвейс. — Как ты можешь думать, что я допущу, чтобы ты утонула? Нет, милая, я буду бороться со смертью только до тех пор, пока ты жива. Иначе я на все махну рукой. С тобою — все, без тебя — ничего!
   Лора провела рукой по голове Лейхтвейса; это придало ему новые силы и вселило новую отвагу. Медленно продвигаясь вперед, он пытался как-нибудь добраться до правого берега реки. Он знал, что Прага расположена на левом берегу, и потому стремился уйти как можно дальше от крепости.
   Но вблизи берега он попал в стремнину. Ему казалось невозможным устоять против течения. Едва он приближался к берегу, как его снова относило на середину реки. Силы Лейхтвейса подходили к концу. Он надеялся, что течение в более отдаленном месте слабее, и потому поплыл по течению, стараясь не удаляться от берега. Но повсюду было одно и то же. Волны разбивались о высокие и крутые берега, так что получалось сильное обратное течение, против которого Лейхтвейс не мог бороться.
   Он решил проплыть еще дальше по течению. По его расчету, он с Лорой находился в воде уже около часа; он чувствовал, что ему не скоро удастся выбраться на берег, он должен будет погибнуть вместе с Лорой. К счастью, гроза, благодаря которой Лейхтвейс и Лора скрылись с глаз пражской черни, лишившейся возможности преследовать их, начала стихать. Луна снова засияла. Изредка легкие облака заслоняли ее, но все же при ее свете Лейхтвейс мог разглядеть окружающую местность. Он находился вблизи берега и, несомненно, быстро добрался бы до него, если бы не сильное обратное течение.
   Шагах в трехстах Лейхтвейс увидел небольшой залив между прибрежными скалами. Густые ивовые кусты покрывали весь берег. Старые ивы печально склонили свои ветви к воде. Лейхтвейс даже вскрикнул от радости. Там, где росли ивы, течения почти не было; была видна почти гладкая поверхность воды.
   — Мы спасены, Лора! — воскликнул Лейхтвейс. — Мы выйдем на берег там, где виднеются ивовые кусты. Господи, дай мне силы еще на несколько минут, и я спасу мою дорогую жену!
   Снова Лейхтвейс напряг все свои силы, чтобы добраться до берега. Лора пыталась облегчить ему его труд, насколько могла. Она лишь руками держалась за его плечи, а всем телом была погружена в воду. И, действительно, Лейхтвейс подвигался все ближе и ближе к берегу, течение уже не относило его на середину реки. Он почти доплыл до ивовых ветвей и уже протянул руку, чтобы схватить их. Но вдруг почувствовал, что запутался в чем-то ногами, и никак не мог освободиться.
   — Что это? — произнес он дрогнувшим голосом. — Что удерживает меня? Я не могу двинуть ногами. Господи, неужели Ты оставишь нас в последнюю минуту? Я не могу, сил моих больше нет! Лора… жена моя… поцелуй меня в последний раз… умрем… мы погибли… вода доходит уже до моего лица… обними меня, Лора! Смерть не разлучит нас… мы умрем… вместе!
   Лейхтвейс не мог устоять против какой-то таинственно силы, которая влекла его вниз на дно. Все глубже и глубже погружался он в воду. Лора крепко обхватила его шею руками, и вода сомкнулась над их головами. Река с шумом неслась вперед, и волны глухо рокотали и плескались.

Глава 63
ТОРГОВЕЦ ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ МЯСОМ

   — Вставай, Пьетро! Колокол звонит!
   Так кричала высокого роста толстая брюнетка, крайне неряшливая и грязная итальянка, стоя на пороге убогой избушки на правом берегу реки Влтавы.
   Избушка была расположена неподалеку от той ивовой рощи, вблизи которой погибли Лейхтвейс и Лора. Женщина эта, одетая в рваную, грязную красную юбку и серую кофту, с сильными обнаженными руками и мускулистым затылком с короткими нечесаными волосами, вероятно, в свое время отличалось красотой; но итальянки, как вообще все южанки, быстро вянут, и хотя женщине этой было всего лет тридцать, но она уже казалось довольно старой. Она нагнулась к огромного роста мужчине, спавшему на куче соломы в комнате. Мужчина этот, тоже итальянец, был не менее грязен. Неприятное лицо его окаймляла коротко остриженная, густая черная борода.
   — Черт возьми! — крикнула женщина. — Долго ли ты еще будешь валяться? Колокол зазвонил, вероятно, в сетях что-нибудь запуталось, что нам может пригодиться.
   Мужчина громко зевнул, протер глаза и встал. Он схватил длинный багор, а женщина взяла большой мешок, и супруги вышли из хижины.
   — Гроза миновала, — сказал Пьетро Ласкаре оглядываясь, — а я уже опасался, что буря разорвет шнурок, который соединяет нас с сетями. Но, оказывается, он цел.
   Ласкаре указал на веревку, тянувшуюся от хижины к реке.
   — Смотри, как она натянулась! — воскликнула жена. — Должно быть, тут запуталось что-то очень тяжелое, рыба не могла бы так сильно натянуть веревку. Пойдем скорей! Видишь, я была права, когда советовала закинуть сеть именно в эту бурную ночь. Черт возьми, в сетях что-то барахтается живое! Скорей иди, Пьетро! Посмотрим, в чем дело.
   Но Пьетро удержал жену за руку.
   — Погоди, — сказал он, — если в сетях завязло что-нибудь живое, то нам оно не годится. Сама знаешь, нам нужно только мертвое, но свежее.
   Но Лусиелла схватила мужа за руку и потащила за собой к ивовой роще. Наконец они добрались до берега. Вода у берега волновалась, и на поверхности выступили большие пузыри. Несмотря на беседу, Пьетро и Лусиелла добежали от хижины до берега в одну минуту. Пьетро взял шест, опустил его в воду и начал вытаскивать его обратно. Багор, по-видимому, зацепился за что-то.
   — Помоги мне тащить! — крикнул Пьетро жене. — Тут завязло что-то очень тяжелое. Ты, кажется, права. Судя по весу, это не один труп, а больше.
   После больших усилий им удалось вытащить на берег сети, в которых запутались два тела, плотно прижавшихся друг к другу, — мужчины и женщины. Они не подавали никаких признаков жизни, когда супруги Ласкаре перенесли их на сухое место. Торопливо распутав сети и освободив безжизненные тела, Ласкаре воскликнул:
   — Это австрийский офицер!
   — И очень красивая женщина, — добавила Лусиелла. — Должно быть, жена его или любовница. Похоже на то, что они сами утопились.
   — Возможно, — проворчал Пьетро, — но нас это не касается. Важно то, что мы поймали два свежих трупа, которые нам пригодятся. В Праге голод, и нам золотом заплатят за этот товар. Да, надо понимать дело и уметь браться за него. А если осада продлится еще несколько недель, то мы заработаем столько, что будем иметь возможность вернуться в Италию, купить там усадьбу и зажить припеваючи.
   Лусиелла уже не слушала мужа. Она опустилась на колени рядом с безжизненным телом незнакомца и внимательно рассматривала его.
   — Послушай, Пьетро, — вдруг произнесла она, — иди сюда. Этот офицер, кажется, жив. Да, да, я не могла ошибиться! Я отлично видела, как губы его зашевелились.
   — Неужели жив? — отозвался Пьетро.
   Он вынул из-за пояса большой нож, подошел к незнакомцу и сказал:
   — Если так, то я живо покончу с ним. Живых нам не нужно, нам годятся только мертвые.
   Он уже хотел броситься на несчастного, но Лусиелла оттолкнула его.
   — Не трогай, Пьетро! — крикнула она. — Мы занимаемся преступным промыслом, торгуя мясом покойников, но я не дам тебе убить живого человека. Женщина эта мертва, она не воскреснет, ее телом мы можем воспользоваться, его ты можешь разрезать в своей подземной мастерской. Но офицер жив и останется жить. У меня нет ни малейшей охоты терпеть из-за тебя пытки в аду и лишиться вечного блаженства.
   Лусиелла при этих словах набожно перекрестилась и поднесла к губам образок, висевший у нее на груди. Пьетро пробормотал какое-то проклятие и спрятал нож. Лусиелла начала растирать руки утопленника, а затем с поразительной силой схватила его за ноги и поставила на голову. Изо рта утопленника полилась вода.
   Пьетро не принимал участия в этом деле, а молча разглядывал красивую молодую женщину, найденную в сетях вместе с незнакомцем. Он наклонился к ней, ощупал ее и пробормотал:
   — Завтра приедет жид. Я обещал сдать ему триста штук колбас, и если бы не эта находка, то не сдержал бы своего обещания. Но теперь я всю ночь поработаю, а когда Илиас Финкель приедет, товар будет к его услугам, и он выложит мне денежки на стол. Этот коварный жид притворяется, что не знает, из чего я делаю колбасы, которые он за большие деньги продает голодному люду. Между тем он отлично это знает. Да и какое дело тем, кто ест эти колбасы. Ослиное мясо или человеческое, не все ли равно?
 
   Необходимо сделать маленькое отступление, чтобы не заслужить упрека в преувеличении фактов. Описываемое преступление кажется настолько чудовищным, что трудно понять, как оно могло совершиться. Приходится, однако, установить факт, что неоднократно бессовестные изверги пользовались человеческим мясом для изготовления колбас. В Париже и в Лондоне в свое время были обнаружены подземные помещения, куда заманивали людей, убивали их, а затем из их трупов приготовлялась начинка для колбас. Всего несколько лет назад вся Америка была возмущена ужасным злодеянием, документально доказанным и не подвергающимся сомнению.
   В Чикаго жил зажиточный немец Литгерт, пользовавшийся уважением лиц, знавших его. Он основал в Чикаго большую колбасную фабрику, оборудованную всеми новейшими машинами и приспособлениями. Дела шли прекрасно, и в течение нескольких лет Литгерт страшно разбогател. Жители Чикаго с удовольствием ели отличный товар, и фирма его славилась повсюду. Литгерт был вхож во многие дома и посватался за красивую молодую девушку. Вскоре он женился на ней, возбудив этим зависть многих молодых людей. Года через два молодая супруга его внезапно исчезла. Литгерт заявил друзьям и знакомым, что жена его захворала и уехала на юг лечиться.
   Но Эмилия Литгерт почему-то долго не возвращалась. Друзья и знакомые ее встревожились, и так как Литгерт, отвечая на расспросы о ее судьбе, путался в своих показаниях, то в один прекрасный день на него поступил анонимный донос в полицейское управление, в котором было заявлено, что Литгерт убил свою жену. Подобное обвинение, возводимое на пользовавшегося всеобщим уважением гражданина, сначала показалось властям нелепостью.
   Но какой-то молодой сыщик, некогда влюбленный в Эмилию, взялся за негласное расследование дела. Прежде всего ему удалось установить, что у Литгерта была дама сердца, служившая до его женитьбы у него в доме экономкой. Женившись на Эмилии, Литгерт не порвал связи со своей любовницей, а купил ей маленький домик и часто бывал у нее. Эмилия знала об этой связи, судя по тому, что между нею и мужем, как удалось узнать сыщику, неоднократно происходили крупные ссоры, причем Литгерт даже бил свою молодую жену. Эмилия, стыдясь своего неудачного брака, не говорила об этом никому. Все эти факты молодой сыщик сообщил главному полицейскому управлению. За Литгертом установили бдительный и негласный надзор. Были собраны сведения о его прошлом, причем особое внимание обратили на время, предшествовавшее исчезновению его жены.
   Удалось установить, что в тот вечер, когда Эмилию в последний раз видели в Чикаго, Литгерт отпустил всех своих служащих, обыкновенно работавших в ночной смене, под предлогом, что большая машина испортилась. На другое утро, однако, в машине оказался готовый материал для начинки колбас. Литгерт заявил изумленным рабочим, что он лично ночью починил машину и лично же проработал всю ночь, чтобы не было перерыва в продаже товара. Рабочие, ничего не подозревая, приступили к работе, а товар пустили в продажу.
   Вдруг по городу распространилась весть, что Литгерт арестован. На фабрике произвели тщательный обыск. В одном из котлов нашли кольцо жены Литгерта. Далее обнаружили обгоревшие куски материи ее платья.
   Следствие установило следующее. В ту ночь Литгерт, заманив свою жену из квартиры в помещение фабрики, напал на нее, задушил, раздел и разрубил ее труп на куски. Кости и платье он сжег, а мясо бросил в большую мясорубку. Все население Чикаго пришло в ужас от этого неслыханного злодеяния. Толпа чуть не взяла приступом тюрьму, желая расправиться по-своему с преступником. Полиции с большим трудом удалось отстоять его.
   Литгерта отдали под суд. Он пустил в ход все доступные ему средства, чтобы доказать свою невиновность. Так как он был богат, то заинтересовал лучших адвокатов и, казалось, защите удастся спасти его от петли. Литгерт утверждал, что жена покинула его и нарочно скрывается. Появились даже свидетели, принявшие присягу, что видели Эмилию после роковой ночи; одни утверждали, что видели ее в Сан-Франциско, другие — в Нью-Йорке, но при более тщательном расследовании все эти показания оказались ложью. По прошествии года и четырех месяцев, после отчаянных усилий Литгерта затянуть дело, суд приговорил его к смертной казни, и в 1897 году он был повешен.