А посреди стены, на ржавом крюке висел меч. Он был без ножен, на длинной рукоятке с широким перекрестием. Лезвие было слегка изогнутым, хотя не таким, как у сабли. К рукояти был прикреплен витой шнур с петлей на конце.
– Если он века здесь висит, странно, что шнур не истлел и крюк не рассыпался, – сказала я, заслышав шаги приближающегося Ахока.
Тот не ответил. Поравнялся со мной, взглянул на меч, потом отвернулся. На другом конце каменного моста возник Бизяв, следивший за нашими передвижениями. Побратимы снова переглянулись. Затем Ахок, прикусив губу, двинулся вперед. Шел он медленно. Сказать по-правде, мне тоже было не по себе. Вот он подошел к стене… протянул руку… схватил меч…
Страшный скрежет огласил старую крепость. Случилось то, чего все ждали, и что – в глубине души надеялись – может быть, не случится. Страж-птица повернула свою огромную голову, и мне показалось, что в пустых глазницах – красноватый огонь. Потом Железный Феникс начал расправлять крылья. Скрежет стал еще громче и страшнее, как будто действие это давалось птице с величайшим трудом.
Но Ахок больше не медлил. Вместо того, чтобы заменить меч Рубило своим собственным, он пробежал через зал к мосту и перебросил меч Бизяву, а тот ловко поймал его и развернулся навстречу Железному Фениксу. И прежде чем тот успел ожить окончательно, рубанул железное чудовище раз. И другой.
Молва, в виде исключения, не солгала. С первого же удара Бизяв разрубил страж-птицу пополам. Но он не удовлетворился этим. Удар за ударом сыпались на металлическую плоть, и вскоре на крепостной стене валялись лишь бесформенные куски железа.
– Умри, презренная тварь! – завопил Ахок.
Обращался он не к страж-птице. Это было адресовано мне. И с тем мечом, что он так и не повесил на стену, Ахок бросился на меня.
Я предполагала, что он сделает это после того, как мы выберемся из крепости. Однако бахадур оказался слишком нетерпелив.
Поначалу я надеялась, что мне удастся его просто вырубить. Но здесь это было труднее, чем в дастархан-бараке. Там, в тесноте, Ахоку негде было развернуться с мечом, к тому же на меня работал фактор внезапности. И я не могла подобраться к нему достаточно близко, наоборот, приходилось уходить от ударов. Со стороны, наверное, это выглядело очень забавно – как я уворачиваюсь. Во всяком случае, белые зубы Ахока сверкали в кудрявой бороде, и эхом отдавался над провалом моста смех Бизява. И когда я, зацепившись ногой за обломок колонны, упала на мраморный пол, Ахок, торжествующе улыбаясь, направил острие меча мне в сердце. Пора было прекращать представление. Я перекатилась в сторону, и один из моих метательных ножей (тот, что из разряда «кодзука») влетел бахадуру в горло. Я подхватила меч из его слабеющей руки, и вытащила нож.
Бизяв яростно взмахнул Рубилом.
– Ну, давай, иди сюда, ифритка, пятнистая змея! Каким бы ни было твое оружие, оно разлетится в прах от удара моего!
Тут он был кругом прав. Но теперь это уже не имело значения.
– Обернись! – с ужасом закричала я.
Обрубки Железного Феникса целенаправленно ползли друг к другу. Бизяв усмехнулся и сделал шаг к мосту.
Обрубки сомкнулись, срослись вместе… вот почему страж-птицу назвали Фениксом.
– Обернись, идиот! – в отчаянии воззвала я, глядя как за спиной Бизява поднимается Железный Феникс – новенький, без швов и ржавчины, будто только что из плавильной печи.
– Эта уловка, дочь разврата, устарела, когда у моего прадедушки еще борода не росла… – больше Бизяв ничего не успел сказать. Страшный клюв Железного Феникса обрушился на него сверху и проломил череп. Затем страж-птица принялась разрывать бахадура на куски своими когтями, подобными кинжалам, и этим кускам вовек не суждено было срастись. Меч Рубило валялся у края моста. Я разбежалась, прыжком, достойным Рыбина Граната, преодолела провал и схватила страшное оружие. Но бросаться на страж-птицу, увлеченно кромсавшую останки бахадура, отнюдь не стала, а устремилась к стене. Вскочив в бойницу, увидела, как на зубец упала тень железных крыльев. Страж-птица оставила Бизява и собирается взлететь. В бездне у моих ног зыбились мрачные воды озера. Еще мгновенье – и металлический монстр поднимется в воздух, чтобы пасть на цель.
Не выпуская рукояти Рубила, я выступила из бойницы и полетела в единственно доступном человеку направлении – вниз.
– Подъём! Вставай! Нет мира под чинарами!
– Ну кто там еще… – пробормотал спросонья Хэм.
– Кто-кто! Конни в попоне!
Я была очень зла. Ночь была прохладной, и после купания в озере я продрогла. А этот мерзавец дрых себе как ни в чем ни бывало, ни костра не разложил, ни жратвы не приготовил. Пришлось действительно кутаться в попону.
Хэм протер глаза, постепенно возвращаясь к реальности.
– Постой! Меч-то ты добыла?
– А как же! Вон на земле лежит. Только не вздумай хватать, не дай бог зацепишь что-нибудь. Он и впрямь рубит что ни попадя. У меня уже рука затекла его на отлете держать. Очень неудобная штуковина, понимаю, почему царь, не помню, как звали, от него отказался.
Хэм поднялся на ноги и долго смотрел на свое приобретение. Потом спросил:
– А куда делся этот… Железный Феникс?
– Утоп. Он же железный, просекаешь?
Хэм не просекал. Я вздохнула.
– Ну, у него в программе заложено преследовать того, у кого меч. Поэтому пришлось нырнуть поглубже, чтоб природные свойства железа одержали верх над программой. И если кто-то тебе скажет, что нырять в кристальные воды озера Дахук Кардаль большое удовольствие, – плюнь ему в глаза!
Не знаю, что понял Хэм из моих разъяснений, но он полез в сумку и принялся выкладывать еду. Характерно, он не спросил, куда девались Ахок и Бизяв.
Отдохнув и подкрепившись, я собственным ножом – из тех, что остались в наличии – отрубила длинную крепкую ветку и принялась ее обтесывать до состояния шеста.
– Что ты затеяла?
– Сделаю что-то типа коромысла, в порядке техники безопасности. Так его и повезем. А еще поверх рукоятки чем-нибудь занавесим. К нему же никакие ножны не подходят, Ядрена Вошь! И рукоять у этого меча не зря с таким большим перекрестием – чтоб руку защищать. Когда им рубишь – такие щепки летят…
– А что мы будем делать дальше?
– До рассвета – отдыхать. А потом – заключительный пункт нашей программы. Этроф, кажется. Стало быть, едем в Этроф…
Чем мне нравятся жители Ближнедальнего Востока – при всем своем любопытстве они страшно боятся показать, будто чего-то не знают. Едва ли не каждый встречный спрашивал, что я везу на шесте, задрапированное тканью, но заслышав в ответ: «Таинственный артефакт», – все, как один, многозначительно заводили глаза, цокали языком, и никто не спрашивал, что это такое.
Так мы продвигались в сторону побережья, и нужно было побольше узнать о пункте назначения. Летучие листки по эту сторону Радужного моря не выходили, и ничего не оставалось, как прибегнуть к традиционному для Ближнедальнего Востока источнику.
На перекрестке торговых путей мы увидели старого слепого сказителя, развлекавшего публику занимательными побасенками. После того, как караванщики, прослушав очередную новеллу о похождениях хитроумной Ма Сянь, разошлись, я приблизилась, бросила старику монету и спросила.
– Известна ли тебе, дедушка, история Бедр-аль-Тохес, называемой также Доступной Принцессой?
Старик попробовал монету на зуб (несколько штук у него оставалось) и лишь потом ответил:
– Эта история – жемчужина из историй, и долгие годы поколения сказителей передают ее друг другу…
– Поведай ее нам, дедушка, и получишь другую монету.
Сказитель не замедлил.
– Дошло до меня, о щедрейшие из скитающихся, что был некогда в мире владыка, имя которого стерлось от времени. И была у него дочь, луноликая Бедр-аль-Тохес, с родинками, подобными мускусу (далее шло стандартное описание красот строчек на пятнадцать, которые я позволю себе опустить). И упал на нее взгляд волшебника по имени Дубдуб, а был тот волшебник…
– …из числа зловредных? – с сомнением спросила я.
– Кто здесь сказитель? – сердито сказал старик, и не дождавшись опровержений продолжал: – …из числа зловредных, и попросил тот Дубдуб прекраснейшую себе в жены. Но владыка ответил, что дочь не выйдет замуж иначе как по его соизволению, а он соизволения своего не дает.
Я крепко озадачилась. Ведь я же выдумала историю Доступной Принцессы! Конечно, мне было известно, что большинство людей говорит и действует сообразно законам жанра, а на Востоке – в особенности, но чтоб так совпало? Ладно, послушаем, до какой степени.
– И злоба разгорелась в сердце злобного Дубдуба, а был он визирем у эмиров Благоуханного Этрофа. И силою чар воздвиг он башню в Этрофе, на берегу Радужного моря. И силою чар своих перенес прекрасную Бедр-аль-Тохес в башню, и заточил там. И сказал: «Рек владыка, что только по его соизволению выйдет замуж луноликая! А я говорю, что будет то по моему соизволению. Да будет доступ в башню открыт всем желающим, но пройти туда можно лишь через покои привратника, где соискателей буду ждать я! И посмотрим, по чьему слову совершится!» И прокричали глашатаи об этом на всех перекрестках. И правоверные витязи, и неверные рыцари устремились со всех концов мира, чтоб освободить луноликую. А Дубдуб испросил у эмиров Этрофа, чтоб даровали ему такую милость – присылали ему для охраны воинов, могучих, закованных в доспехи, искусных с оружием. Но даже если правоверным витязям и неверным рыцарям, а также принцам и царевичам удавалось проложить дорогу средь тех воинов и ворваться в привратницкую, ни один не вышел оттуда. И луноликая Бедр-аль-Тохес томится в башне, и зловредный Дубдуб, чтоб она не зачахла, посылает ей туда разнообразные кушанья и сласти, и фрукты, и нарядов великое множество, и невольниц, невинных девушек, прекрасных видом, которых похищает в различных странах, и конец истории этой скрыт.
– Что ж, спасибо, дедушка, – я положила на поднос серебряный башль и пошла к коновязи. Хэм поплелся за мной.
– Подождите, достойнейшие! – окликнул нас старик. – Назовите мне ваши благородные имена, дабы я мог вплести их в свои сказания.
– Спасибо, дедуля. О нас не расскажут сказок и не споют песен…
– А ведь что-то подобное и я слышал, – в задумчивости заметил Хэм, когда мы вновь поднялись в седла, и я положила на плечо шест с Рубилом.
– Где? Когда?
– Дома, от папаши.
– Что же ты мне ничего не говорил?
– А ты не спрашивала! – огрызнулся наследник Великого Хама. – Вечно слышишь от тебя: «Молчи, Хэм!». Вот я и молчал.
– Ну смотри, пацан, тебе с этой принцессой жить, не мне…
Хэм начал медленно процеживать через мозги эту перспективу, а я продолжала рассуждать.
– Если ты ничего не перепутал и старик не солгал, то картинка вырисовывается четкая. В отличие от моей вымышленной истории, здесь – и это весьма правдоподобно – главную роль играет уязвленное самолюбие. Задача злодея – не дать никому из претендентов войти в башню и, следовательно, не позволить принцессе выйти замуж. На подходе женихов просеивает стража, а самых стойких Дубдуб в привратницкой каким-то образом заколдовывает. Между привратницкой и башней существует свободный проход, по которому переправляют барахло и невольниц.
– И что же ты со всем этим собираешься делать?
– Для начала – думать.
По прибытии в Этроф я оставила Хэма в дастархан-бараке, а сама отправилась на разведку. Мы никак не афишировали себя в качестве славных воителей и претендентов на прекрасную Бедр-аль-Тохес, поэтому ни на меня, ни на Хэма никто не обратил внимания.
Этроф с первого взгляда показался вполне симпатичным городишкой с садами за глиняными дувалами, с домами, напоминавшими нагромождение белых кубиков, и пестрыми изразцами куполов. Со второго, а также всех прочих взглядов видно было, что все это пребывает в изрядном упадке. И козни зловредного Дубдуба здесь, как выяснилось, не при чем. Этроф был из тех городов, что процветают торговлей пряностями, благовониями, кавой и дурман-травой, и все это доставлялось отсюда морем. В последние годы, как объяснили мне, морская торговля сильно пострадала из-за пиратства, как со стороны вольных мореходов, так и от Заморской Олигархии. Действительно, у причалов на волнах трепыхались только рыбацкие лодки. Зато, бродя по набережной, я увидела башню Доступной Принцессы. Она выходила прямо к молу (башня, разумеется, а не принцесса), но входа с этой стороны не было. Только на головокружительной высоте – окно. Башня сложена из гладких, практически отполированных, плит – не иначе, без магии не обошлось, даже со специальным оборудованием не поднимешься, разве что на крыльях, не к ночи будь помянуты. А с той стороны, где вход имелся, – там все было огорожено укреплениями не хуже крепостных, и мощные ворота там были, и лестницы с крутыми ступенями, и повсюду была расставлена вооруженная стража. И стража та бдила… бдела… никак не могу запомнить, как правильно.
Зато я вспомнила кое-что другое. И вернулась в дастархан-барак.
– Когда пойдем за принцессой? – бодро спросил Хэм, успевший ознакомиться с местной кулинарий. – Ночью?
– На рассвете.
– Ага, папаша тоже говорит, что атаковать лучше всего на рассвете. И вообще, с нашим-то мечом – чего тянуть?
– Меч мы, конечно, с собой возьмем. Но будет кое-что еще. Понимаешь, у меня в загашнике осталось сонное заклинание, которое я собиралась употребить в Даун-тауне, чтоб вытащить вас из тюрьмы.
– А зачем оно нам теперь?
– Первый рубеж обороны – стража. Второй – маг. Обычно все употребляют мечи против мечей и магию против магии. А мы сделаем наоборот. Усыпим стражу заклинанием, и тихо, без шума и пыли, войдем в привратницкую…
– И порубим старого пердуна в мелкую капусту! – подхватил Хэм. – Ничего, мне нравится. Хотя, зачем мудрить, все равно не понимаю.
Я не стала ему объяснять, что вовсе не была уверена, подействует ли мое заклинание из набора стандартных на Дубдуба, если он такой сильный маг, как говорят. А вот в боевых качествах меча Рубило успела убедиться.
Ночью мы покинули дастархан-барак. Лошадей, несмотря на нытье Хэма, оставили в конюшне. Как ни романтична была мысль – ускакать, перекинув через седло обеспамятевшую красавицу, я подозревала, что сегодня нас ждет немало неожиданностей, и лошади нам будут скорее мешать, чем помогать.
И, подобравшись к главному посту, я кинула в них сонным заклинанием. Тем самым, которое приобрела во время своего первого визита в Поволчье и затем успешно опробовала на уже упомянутом медведе-колдуне (не копытном). Здесь я немного переделала его, применительно к местной специфике.
Спят верблюды и слоны,
Дяди спят и тети,
Все кругом спать должны,
Прямо на работе!
Через несколько мгновений я услышала звон и шмяканье. Это стражники, роняя щиты, мечи и топоры, сползали на землю. Чуть позже окрестности башни Доступной Принцессы огласились дружным храпом.
Хорошее заклинание. К сожалению, оно имело существенный недостаток – его нельзя было применять свыше одного раза за квест.
Хэм выглянул из-за угла. Предварительно я велела ему заткнуть уши, и, к счастью, он не ослушался. Убедившись, что враг повержен, он подбежал, вытаскивая хлопок из ушей.
Я подняла руку с Рубилом.
– Пошинкуешь стражников? – бестрепетно осведомился Хэм.
– Зачем?
Волшебный меч оказался вполне достойным своего звания, без труда взрезав чугунные засовы и замки на воротах. Можно было, конечно, не мелочиться и разрубить стену, но ее мы не могли бы подхватить, а мне хотелось до поры избегать лишнего шума. Непосредственно за воротами начиналось пристроенное к ним приземистое здание – без сомнения, та самая зловещая привратницкая, о которой мы слышали прежде.
Внутри было темно и холодно, как в подвале. Похоже было на то, что мы оказались в каком-то коридоре, по которому и двинулись – сперва я, с Рубилом наперевес (мой МГБ-шный меч был укреплен за спиной, вместе с арбалетом), позади – Хэм с тем оружием, что досталось ему в наследство от бахадуров (его собственное оружие сгинуло у Бешеных Бабок, так же, как конь Рыбина Граната).
Впереди забрезжил мертвенно-бледный свет.
– Злая магия! – прошептал Хэм.
Я сделала ему знак замолчать, хотя в глубине души была с ним согласна.
Дверь перед нами была неплотно притворена, и я решила заглянуть внутрь.
По роду своей деятельности мне не раз приходилось общаться с магами, а с одним я даже дружила. Но ни один замок, ни одна пещера, ни любое другое обиталище магов не походило на то, что я увидела. Никаких пыльных фолиантов, чучел филинов и крокодилов, подозрительного вида сосудов и хрустальных шаров… Нет, нечто вроде хрустальных шаров все же имелось. Правда, шары были квадратные и только с одной хрустальной стороной. Пожалуй, их лучше было назвать шкатулками… или ларцами. Ими были уставлены столы, заграждавшие привратницкую, а прямо с потолка на них лился тот неестественный свет, что мы заметили из коридора.
Волшебника Дубдуба нигде не было видно. Зато было видно кое-что другое.
Хрустальный бок каждого ларца являл собой замысловатую картинку. И эти картинки двигались. В центре любой из них заметна была некая героическая фигура. Всё это были красавцы мужчины атлетического сложения с орлиными профилями, пронзительными очами и волевыми подбородками. Среди них были и восточные бахадуры в шальварах и тюрбанах, и рыцари закатных стран, даже сородичи Финалгона с острыми ушами (вот кого я не заметила, так это поволчанских витязей). Каждый в своей шкатулке сражался с разнообразными монстрами, демонами, призраками и зловещими магами, и целыми ордами разнообразных негодяев, бродил по сумрачным лабиринтам, где дрожащий свет факелов отбрасывал резкие тени на древнюю кладку, преодолевал бездонные пропасти и огненные рвы – словом, занимался привычными геройским делами, совершенно не замечая, что отдален от реального мира тонкой хрустальной перегородкой…
И тут меня осенило! Так вот куда подевались бесчисленные претенденты на руку Доступной Принцессы, бесстрашные герои и непобедимые бойцы, прорвавшиеся сквозь ряды стражи в привратницкую, после чего их никто и никогда не видел. Коварный Дубдуб заколдовал их и заточил по шкатулкам, чем обрек на призрачное, хотя и полное приключений, существование.
Но это было еще не все. Поначалу мы не обратили внимания, что по столам перед шкатулками бегают мыши. Это было как бы уместно в обители злого колдуна. Но потом мы разглядели, что каждая мышь за хвост привязана к шкатулке. Послышалось гнусное хихиканье, и согбенный старикашка в засаленном халате шаркая туфлями перебегая от одного ларца к другому, где рыцарь в сверкающих доспехах поражал мечом огнедышащего дракона, схватил мышь и сжал ее в кулаке. Мышь отчаянно завизжала, дернула хвостом, и рыцарь провалился в темное подземелье.
– Мерзость какая! – воскликнул Хэм, ибо принцип действия колдовства был ясен даже ему.
Старикашка, иными словами, волшебник Дубдуб, обратил к нам покрасневшие, слезящиеся глаза – несомненно, они стали такими из-за того, что он день и ночь следил за творившимся в шкатулках. Затем взмахнул тощими руками и начал читать заклинание. Мне оно было известно, хотя составляло тайну тайн:
– Алеф! Лам! Мим! – тут он почему-то осекся, прервал страшное заклятие, как будто вспомнил еще более жуткое, и приступил к нему: – Контрол! Альт!..
Но я не дала ему выкрикнуть последней части заклинания, одним движением Рубила перерезав хвосты мышей, привязанных к шкатулкам. Мерзкие создания с писком порскнули в разные стороны, а я принялась рубить заколдованные шкатулки. Через несколько мгновений привратницкая заполнилась толпой разнодоспешных мужиков, размахивающих холодным оружием и матерящихся на всех языках Ойойкумены. А еще через миг они, поняв, где оказались, дружно кинулись на Дубдуба. Не дожидаясь окончания разборки, я схватила Хэма за руку и потащила его прочь.
– Ничего не понимаю, – бормотал он.
Я не стала ему объяснять, поскольку подрядилась добывать Доступную Принцессу, а не освобождать ее женихов, и у работодателя могли возникнуть вполне обоснованные претензии.
За привратницкой начинался крытый переход к башне. Здесь я запустила Хэма вперед, приказала «Беги!» и принялась крушить за собой стены и крышу.
– Ты чего? – изумился Хэм.
Мог бы и сам догадаться. Когда бахадуры и рыцари умаются убивать Дубдуба, то, вероятно, вспомнят, зачем они сюда приперлись. А нам конкуренты ни к чему. Лучше их отсечь. Оптом.
В башне стражи не было, и я замедлила бег, ожидая ловушки. Почти совсем рассвело, факелы не горели, похоже, их и не зажигали невесть сколько времени. И вообще, первое, что бросалось в глаза – это следы запустения. Когда-то здесь царила роскошь, но потом эту роскошь не то чтоб уничтожили – просто перестали поддерживать. Золото, коим были выведены изречения на мраморе стен, потускнело. На коврах видны были проплешины, а на раскиданных повсюду парчовых подушках – заплаты. Притом какой-то порядок в башне все же поддерживался, иначе бы мы задохнулись от пыли и затхлости. А так – ничего.
Хэм, не обращая внимания на все вышеперечисленное, бодро рысил по лестнице из розового мрамора. Я поспевала за ним, стараясь ничего не задевать Рубилом. Судя по тому, что кругом ничего не рушилось, мне это удавалось.
Поднявшись на верхний ярус, мы оказались в покоях, разделенных выгоревшими коврами. Хэм решительно откидывал эти преграды, в результате чего запутался, шлепнулся на пол, благо ушибиться здесь было затруднительно. И тут же торжествующе завопил:
– Здесь кто-то есть!
Он метнулся к ближайшей софе и выволок из-за нее распластавшуюся между коврами пухленькую девушку, одетую весьма условно – в прозрачные шальвары и две чашки на грудях. Все это хозяйство соединялось тонкими золотыми цепочками. От страха девушка не могла вымолвить ни слова, ее голова в каштановых локонах болталась, словно у куклы.
– Отпусти ее, мальчик, – раздался тихий, немного надтреснутый голос.
От неожиданности Хэм разжал руки, но девица отнюдь не рухнула на софу, а ретиво бросилась к источнику голоса. Это была седенькая старушка, закутанная в темную шаль. Дрожащая девица спряталась у нее за спиной.
– Здравствуй, бабушка, – вежливо сказала я. – Ты случаем, не невольница прекрасной Бедр-аль-Тохес?
– Нет, – столь же вежливо отвечала она. – Я и есть Бедр-аль-Тохес. А невольница – вот, – и она указала на девушку.
Пружины софы жалобно заныли под тяжестью рухнувшего тела – Хэма, а не девицы.
– И на этой вот я должен жениться? – простонал он. – Да моя бабка и то моложе!
Я молча выругала себя за недогадливость. А ведь могла сообразить! Великий Хам назначил отпрыску поход за Доступной Принцессой при его рождении, сам, надо думать, прослышал про нее невесть когда. И еще мы слышали, будто история Бедр-аль-Тохес переходит от сказителя к сказителю. Из поколения в поколение, надо полагать. И Дубдуб якобы служил визирем у эмиров. Не у одного, а у многих.
Бедр-аль-Тохес что-то говорила. Я прислушалась.
– Дубдуб сюда уже много лет не заходит. Еду, правда, не забывает присылать. И невольниц, когда предыдущие умирают.
– От чего же они умирают?
Она вздохнула.
– От скуки…
– Понятно… Вот что, уважаемая, давайте сядем и поговорим спокойно, как принцесса с принцессой.
Бедр-аль-Тохес последовала моему совету. Невольница примостилась у ее ног.
– Дубдуб, полагаю, вас никогда больше не побеспокоит. И вообще никого. Так что вы свободны. И что бы вам хотелось от этой свободы?
Она снова вздохнула.
– Вернуться домой. У моих братьев, наверное, уже внуки… или правнуки… Я бы с ними нянчилась. У меня здесь есть драгоценности… а я уже не в том возрасте, чтобы в пути кто-то ко мне приставал!
– Тогда сделаем так. Сейчас здесь будет изрядная суматоха. Воспользуйтесь ей и выбирайтесь наружу. Скажите, что были служанкой Доступной Принцессы. А про служанку в случае чего скажем, что это и есть принцесса. Как, девушка, – обратилась я к невольнице, – сумеешь изобразить принцессу?
Та гордо вскинула голову.
– А я и есть принцесса. Меня зовут Ублиетта. Мой отец – король Арктании, и меня похитили люди этого вашего Дубдуба…
– С ума сойти, – пробормотала я, – кругом одни принцессы… Ну что, устраивает всех такой взаимозачет?
Хэм приоткрыл глаза и посмотрел на Ублиетту с нескрываемым интересом.
– Устраивает, – заявил он. – Я тоже принц, хотя как его… инкогнида.
Все-таки молодежь быстро восстанавливается, подумала я. После психической травмы, нанесенной Дикими Хозяйками, Хэм женщин знать не хотел, а теперь вон как губу раскатил. Да и девушка, похоже, не прочь…
– Но как вы собираетесь покинуть башню? – Бедр-аль-Тохес прервала мои размышления. Она встала и подошла к окну, выходившему во двор. – Я вижу воинов в цветах эмиров Этрофа. Они сражаются с другими, по виду чужестранцами. И те, и другие готовы пойти на штурм. Если они ворвутся сюда…
– Выбраться из башни – не проблема. А вот как покинуть город… Может быть, морем?
– У причала только лодки, – сообщила Ублиетта то, что я знала и без нее. – А в море, стражники говорили – пираты…
Тем временем я подошла к противоположному окну, откуда открывался чудесный вид – синева морская, сливающаяся у горизонта с синевой небес. Эту гармонию, однако, что-то нарушало. Я прищурилась, чтобы лучше видеть.