Страница:
– Ты уже меня признаешь. И Аббу, – она вдруг нахмурилась. – Я так думаю. Или он только говорит, что признает в надежде обольстить меня комплиментами и затащить в свою постель, – она засунула прядь волос за ухо. – Мужчины часто так поступают.
– Потому что женщины часто на это покупаются, – я усмехнулся, встретив ее рассерженный взгляд, и начал заворачивать колено. – Жаль, что он не оставил нам свою лошадь.
– А ты ожидал, что он оставит нам лошадь? – изумилась Дел.
– Почему нет? Если остальные танцоры всего в дне пути отсюда, он мог бы дождаться их и вернуться в Искандар.
– Они не в дне пути, не знаю, кто уж там ближе, танцоры мечей или племена. Два дня как минимум из-за самума, – Дел помрачнела. – Ты помнишь?
– А что я должен помнить? – осторожно спросил я.
Волосы снова упали ей на глаза и она нетерпеливо откинула их.
– Ты развернул самум. Ты остановил ветер, песок… и отправил их обратно.
– Но я думал… – я нахмурился. Да, я ХОТЕЛ остановить самум, но не мог вспомнить, как мне это удалось. Дальше были только крики Чоса Деи, забравшегося ко мне в душу. – Ну и ладно, – наконец сказал я. – Если самум задержал их, у нас появился небольшой запас времени.
– Кроме того, если бы Аббу оставил нам лошадь, в их глазах он выглядел бы дураком.
– А ты считаешь, что Аббу Бенсир не может быть дураком? – заинтересовался я.
Дел долго и внимательно смотрела на меня. Лицо ее было непроницаемо, и только в глубине голубых глаз проскальзывало что-то живое – может веселье?
– Наверное может, – наконец объявила она со всей серьезностью. – Ведь вы с ним так похожи.
– Слушай, баска…
Она старательно изобразила удивление.
– А разве я не права? Конечно он старше – хотя намного ли, я не могу сказать, – аиды, ей было весело! – и он, конечно, мудрее, поскольку у него богаче жизненный опыт… но есть и удивительные схожести, – она собрала волосы и начала делить их на три части. – Ну может тому причиной только то, что вы учились у одного шодо.
– Я совсем не похож на Аббу! Ты слышала, каким тоном он спросил: я работаю на женщину? Как будто один этот вопрос оскорблял его, – я замолчал, увидев ее широко раскрытые глаза. – Ему нужно только затащить тебя в постель, потому что он считает, что только там ты можешь полностью раскрыть весь свой талант. Как большинство Южанок.
– Ты когда-то был таким же, – заметила Дел, продолжая заплетать косу.
Я хмуро покосился на нее.
– Я по-прежнему Южанин. Только из-за того, что я потащился через Границу, решив помочь тебе… – я не стал продолжать и хмуро уставился на колено. – Ну может теперь я действительно думаю несколько иначе и могу благодарить за это тебя, но я все равно Южанин. Кем еще я могу быть?
– А если не Южанин? – мягко спросила Дел, перевязывая шнурком конец косы. – Ты ведь так и не узнал правду у Салсет.
Я решительно завязал повязку на колене. Пора было менять тему.
– Самое лучшее для нас сейчас это поехать в Кууми и купить вторую лошадь. После этого мы сможем быстро добраться до Джулы.
– До Джулы! Но Аббу сказал…
– Аббу не знает того, что я знаю, – я начал сворачивать одеяло. – И никто не знает, того, что мы… что я знаю.
– Мы? – Дел приподнялась, поправляя ремни перевязи. – Если под «мы» ты имеешь в виду меня, тебе придется объясниться. Я понятия не имею о чем ты говоришь.
«Мы» не имело отношения к Дел. Но ей я не мог об этом сказать.
– Давай собираться, – предложил я. – Мы снова зря прожигаем день.
17
18
– Потому что женщины часто на это покупаются, – я усмехнулся, встретив ее рассерженный взгляд, и начал заворачивать колено. – Жаль, что он не оставил нам свою лошадь.
– А ты ожидал, что он оставит нам лошадь? – изумилась Дел.
– Почему нет? Если остальные танцоры всего в дне пути отсюда, он мог бы дождаться их и вернуться в Искандар.
– Они не в дне пути, не знаю, кто уж там ближе, танцоры мечей или племена. Два дня как минимум из-за самума, – Дел помрачнела. – Ты помнишь?
– А что я должен помнить? – осторожно спросил я.
Волосы снова упали ей на глаза и она нетерпеливо откинула их.
– Ты развернул самум. Ты остановил ветер, песок… и отправил их обратно.
– Но я думал… – я нахмурился. Да, я ХОТЕЛ остановить самум, но не мог вспомнить, как мне это удалось. Дальше были только крики Чоса Деи, забравшегося ко мне в душу. – Ну и ладно, – наконец сказал я. – Если самум задержал их, у нас появился небольшой запас времени.
– Кроме того, если бы Аббу оставил нам лошадь, в их глазах он выглядел бы дураком.
– А ты считаешь, что Аббу Бенсир не может быть дураком? – заинтересовался я.
Дел долго и внимательно смотрела на меня. Лицо ее было непроницаемо, и только в глубине голубых глаз проскальзывало что-то живое – может веселье?
– Наверное может, – наконец объявила она со всей серьезностью. – Ведь вы с ним так похожи.
– Слушай, баска…
Она старательно изобразила удивление.
– А разве я не права? Конечно он старше – хотя намного ли, я не могу сказать, – аиды, ей было весело! – и он, конечно, мудрее, поскольку у него богаче жизненный опыт… но есть и удивительные схожести, – она собрала волосы и начала делить их на три части. – Ну может тому причиной только то, что вы учились у одного шодо.
– Я совсем не похож на Аббу! Ты слышала, каким тоном он спросил: я работаю на женщину? Как будто один этот вопрос оскорблял его, – я замолчал, увидев ее широко раскрытые глаза. – Ему нужно только затащить тебя в постель, потому что он считает, что только там ты можешь полностью раскрыть весь свой талант. Как большинство Южанок.
– Ты когда-то был таким же, – заметила Дел, продолжая заплетать косу.
Я хмуро покосился на нее.
– Я по-прежнему Южанин. Только из-за того, что я потащился через Границу, решив помочь тебе… – я не стал продолжать и хмуро уставился на колено. – Ну может теперь я действительно думаю несколько иначе и могу благодарить за это тебя, но я все равно Южанин. Кем еще я могу быть?
– А если не Южанин? – мягко спросила Дел, перевязывая шнурком конец косы. – Ты ведь так и не узнал правду у Салсет.
Я решительно завязал повязку на колене. Пора было менять тему.
– Самое лучшее для нас сейчас это поехать в Кууми и купить вторую лошадь. После этого мы сможем быстро добраться до Джулы.
– До Джулы! Но Аббу сказал…
– Аббу не знает того, что я знаю, – я начал сворачивать одеяло. – И никто не знает, того, что мы… что я знаю.
– Мы? – Дел приподнялась, поправляя ремни перевязи. – Если под «мы» ты имеешь в виду меня, тебе придется объясниться. Я понятия не имею о чем ты говоришь.
«Мы» не имело отношения к Дел. Но ей я не мог об этом сказать.
– Давай собираться, – предложил я. – Мы снова зря прожигаем день.
17
– Такое маленькое? – Дел сидела за моей спиной и от ощущения близости горячего человеческого тела в теплый день становилось совсем жарко. – Когда ты сказал, что мы едем в торговое поселение, я представила себе что-то значительное.
– Раньше оно таким и было, – я повернул жеребца к сбитым из деревянных планок воротам, болтавшимся у полуразрушенной глиняной стены. – Когда-то Кууми было одним из самых больших поселений на Юге, оно разрывалось по швам от обилия караванов и торговцев. Но потом пришла Пенджа и поглотила все окрестности, и караваны стали ходить другой дорогой. Почти все торговцы уехали отсюда. Кууми так и не смогло возродиться.
– Но разве это Пенджа?
– Еще нет, но она очень близко, – я махнул рукой в Южном направлении.
– Полдня пути в ту сторону. Да и вообще-то все так привыкли к другим маршрутам, что о Кууми просто забыли. Даже после ухода Пенджи это место не стало таким, каким было прежде.
И никогда уже не станет. То, что когда-то было процветающим поселением, теперь превратилось в свою же слабую тень. Деревянные хижины вместо прочных домов, рассыпавшаяся глина вместо кирпичей. Узкие улицы перегораживали песчаные заносы, а старые дома безжалостно разрушал горячий, жалящий ветер. Кууми рассыпался как древние кости оракула, сыпалась кирпичная кладка, трескалась глина, осыпались здания. Контуры Кууми были округлыми и размытыми; деревянные жилища цвета кости, высушенные на солнце, были полны прожорливых долгоносиков и напоминали пышные караваи.
Мы подъехали к поселению с Севера, задержались у разбитых ворот, чтобы дать медь так называемому охраннику, и проехали внутрь.
Дел пришла в ужас оттого, что на мне пришлось заплатить за въезд.
– Стена совсем разрушена, – сказала она. – Пять шагов от ворот и любой может спокойно войти… ты заплатил только ради того, чтобы проехать через парадный вход?
– Мы просто заплатили, – отрезал я и решил ограничиться этим ответом. Кууми было древним уважаемым поселением и нельзя было обращать внимания на его бедственное состояние. На Юге это знали все. Все играли в эту игру.
Через разбитые ворота вглубь поселения: жеребец едва волочил ноги, подковы глухо стучали в лабиринте улиц, из-под копыт со звоном вылетали мелкие камешки. Улицы соединялись, снова расходились, поворачивали, но я хорошо знал дорогу. Я вел жеребца к Кантине Споров.
– Все здесь какое-то… серое, – заметила Дел, разглядывая дома, пока мы проезжали по покрытым слоем песка узким улицам.
– Мы на краю Пенджи.
– Но даже небо серое.
– Это пыль, – объяснил я. – Пыль Пенджи, смешанная с грязью. Она очень легкая, как пудра… если подуть, взлетает. Видишь? – я показал на облачко, висевшее под брюхом жеребца.
– Похоже на пепел, – тихо сказала Дел. – Как будто костер горел долго и остался только пепел… это поселение похоже на погребальный костер.
Выжженные солнцем, разорванные ветром, навесы свисали с легких деревянных решеток и столбов около отверстий в стенах и дверей и были такими же серыми, как и стены домов. Навесы слабо покачивались от робкого ветерка. Солнечные лучи рисовали узоры на стенах, сложенных из неровно вылепленных глиняных кирпичей. Кирпичи крошились и из мест разломов торчали стебли сухой травы. Жеребец пытался их выдирать.
– Мне все равно, на что оно похоже, лишь бы здесь можно было купить лошадь и вымыться.
– А воду мы здесь достанем?
– Вода есть, но за нее придется платить.
– Мы уже платили у ворот.
– Это была дань за вход. А в Кууми еще есть дань за воду. В этом поселении за все платят, иначе оно давно погибло бы.
– Да, но… плата за воду! А если бы у нас не было денег?
Жеребец зацепился ногой за упавший навес, споткнулся и фыркнул. Сожженная солнцем ткань порвалась, освобождая ногу. Поводом я поднял гнедому голову.
– Пришлось бы придумать, как найти деньги.
– Это ужасно, – объявила она.
– Без сомнения, – согласился я, выискивая впереди мою любимую кантину.
Дел поняла куда мы приехали как только я остановил жеребца. Здание почти не отличалось от остальных: потрескавшиеся стены, отвалившиеся куски глиняных кирпичей. Выжженные, залатанные оранжево-коричневые навесы, свисающие с единственного не упавшего шеста, бросали тень на дверь. Я потянул носом и уловил знакомые запахи: вино и акиви.
Она нахмурилась.
– А что мы забыли ЗДЕСЬ?
– Я знаю владельца.
– Это он или она?
– Он конечно. Мы на Юге, – я помолчал, выжидающе глядя на нее. – Ты слезаешь? Пока ты за моей спиной, мне очень трудно спуститься.
– Я слезу сразу после того, как ты объяснишь, почему нам нужно СНАЧАЛА останавливаться в кантине, а потом уже думать, где купить лошадь и как достать воду.
– Нам нужна комната.
– И сколько мы здесь пробудем?
– По крайней мере всю ночь. Я хочу вымыться, хорошо поесть и поспать в кровати. Если желаешь, можешь составить мне компанию, – я подумал, что такую фразу Дел может принять за приглашение; она ненавидит когда ей делают одолжения.
Дел соскользнула с жеребца.
– Ты, кажется, говорил, что самое главное это купить лошадь.
– Сначала выпить. И вымыться. Потом поесть. Потом в кровать. А утром можно будет заняться лошадью, – я вынул ноги из стремян и положил больное колено на седло. – А больше всего мне хочется, хотя бы недолго, посидеть спокойно в тени, а не под палящим солнцем, размышляя над чашкой акиви – или вина если акиви не будет. После этого можно будет отправиться отдыхать.
Дел улыбалась пока я, соблюдая все меры предосторожности, позволил песку, покрывавшему улицу, принять вес моего тела. У меня все болело.
– Иди в кантину, – предложила она, когда я прикусил губу, чтобы сдержать очень искреннее проклятье. – Я займусь жеребцом.
Я не собирался возражать, хотя вела себя Дел необычно. Я привык, что она категорически отказывается останавливаться в кантинах.
– Иди в ту сторону, – я махнул рукой в нужном направлении. – На конюшню это не похоже, но тень и вода там есть.
Дел взяла повод.
– Мне придется платить за это?
– Я же говорил: я знаю владельца, – я подумал и добавил. – Он берет с меня только половину.
– Половину, – пробормотала Дел и повела жеребца за угол.
Когда она вернулась, я сидел на шатком трехногом табурете в шаткой кантине, опираясь локтем о шаткий стол, чтобы можно было положить подбородок на руку с голубыми ногтями; в другой руке была глиняная чашка с плескавшимся на дне акиви. И чувствовал я себя тоже довольно шатко, как будто у меня выбили опору из-под ног и я застыл перед падением.
Больше в кантине никого не было. Дел, пробравшаяся через болтавшийся навес, застыла, обнаружив, что я единственный посетитель кантины и, приняв задумчивый вид, осмотрела комнату.
– Да-а, – наконец протянула она. – Я конечно знала, что тебе давно пора было помыться, но похоже, что я просто привыкла к запаху, а на самом деле все обстоит гораздо хуже.
– Знаешь, у тебя это не слишком удачно получается, – отрезал я.
Светлые брови удивленно выгнулись.
– Что получается?
– Шутки, – я поднес чашку ко рту, глотнул акиви и поставил чашку на стол. – Но вообще-то от женщин чувства юмора я никогда не требовал.
Бледные брови опустились вниз и сошлись у переносицы.
– И сколько женщин у тебя было? – она осторожно прошла через лабиринт шатающихся стульев и столов. – Мне казалось, что я отсутствовала недолго.
Я задумался и неохотно выдавил:
– Достаточно долго… Достаточно долго, чтобы я успел выяснить, что Акбар мертв.
Она застыла у моего – нашего – стола.
– Акбар – это тот твой друг, которому принадлежит кантина?
– Да, – я сделал еще глоток.
– Мне жаль, – просто сказала она.
– Да, – чашка снова опустела. Я поставил ее, поднял керамический кувшин – край потрескался, а кое-где был отбит – и щедро налил себе до краев. Едкий запах совсем молодого акиви тут же ударил мне в нос.
– Выпей акиви, баска.
Она осмотрелась.
– С меня и воды хватит… Кроме тебя здесь кто-нибудь есть?
– Вода стоит три медные монеты за чашку. Акиви дешевле.
– Я не люблю акиви, – она все еще оглядывалась, безуспешно пытаясь рассмотреть что-нибудь в полумраке. – Мы здесь одни?
– Где-то там кузен Акбара, – я махнул рукой.
– Он тот самый борджуни, который взял с меня десять медных за конюшню жеребца и еще пять за воду?
– Я же сказал, что акиви дешевле.
– Сам попробуй напоить лошадь акиви, – Дел зацепила табуретку ногой и вытащила ее из-под стола. – Хотя, конечно, с его темпераментом он тебе подходящая пара, – она покосилась на мой кувшин. – Ты собираешься выпить все?
– Если ты мне не поможешь.
Дел вдруг посерьезнела и внимательно осмотрела меня.
– С тобой все в порядке?
– Я устал, – тихо сказал я ей. – Устал узнавать, что мои друзья мертвы. И думать, не я ли следующий.
Легкая улыбка изогнула ее губы, но тут же пропала.
– Мне жаль, что твой друг мертв, но думаю, что ТЫ вне опасности.
– А почему нет? Моя работа заставляет все время рисковать, многое в ней зависит от случая.
Она постучала по изрезанному столу пальцем с коротким ногтем.
– Потому что ты такой же как твоя лошадь: слишком упрямый, чтобы сдаться.
– Сейчас я не упрямый. Сейчас я просто пьяный, – я сделал еще глоток.
– А вот ты сейчас скажешь, что прежде чем пить, нужно было поесть, и будешь права. Ты скажешь, что больше мне нельзя пить ни глотка, и будешь права. Ты скажешь, что за ночь я отдохну и утром все будет восприниматься легче, и будешь права, – я посмотрел ей в глаза поверх неровного края чашки. – Ты когда-нибудь ошибаешься?
Дел отвлеклась от стола.
– Я ошиблась, предложив твои услуги Стаал-Уста.
Мне стало лучше.
– Это точно.
– И какое-то время я ошибалась в тебе, – она мрачно посмотрела на чашку, но ничего не сказала об акиви, от которого я только озлобился. Это я и сам понимал. – При нашей первой встрече ты мне очень не понравился. И, кстати, заслуженно. Тогда ты точно соответствовал моим представлениям о тебе: типичный Южанин, – она улыбнулась. – Но постепенно ты изменился в лучшую сторону. Сейчас ты уже вполне сносный.
– Спасибо.
– Ну да, – она снова осмотрелась. – Если в ближайшие несколько минут кузен Акбара так и не появится, воду я возьму сама. И бесплатно.
Это была пустая угроза. Дел оставила бы деньги.
– Вот, выпей, – я протянул ей чашку. – Хотя бы промой горло.
– Я не хочу.
– Ты когда-нибудь пробовала?
– Однажды.
– Всю чашку? Или только глоток?
– Глотка было достаточно.
– Я тебе тоже сначала не понравился. Ты сама это только что признала.
Дел вздохнула, устало потирая плечо.
– Сиди и пей, если хочешь… Я лучше соберу фляги и пойду за водой.
Я махнул рукой.
– В центре рыночной площади большой колодец. Это в той стороне, там тебе продадут воду.
– Три медные монеты за чашку? – Дел поднялась, ногой запихнув табуретку обратно под стол. – А сколько за флягу?
Я задумался.
– Не знаю. Цены постоянно меняются. Все зависит от твоего умения торговаться, – я осмотрел ее: высокая, гибкая, красивая. И очень опасная.
– Если найдешь правильный подход, сможешь сэкономить несколько монет.
– Может быть, – сухо сказала она. – Но по-моему топить свое достоинство ради скидки в несколько медных монет не стоит.
Дел повернулась к двери, а я наполнил рот акиви. Потому что ответить мне было нечего.
Закат. И ни свечей, ни ламп, ни факелов, потому что за них пришлось бы платить. Но пока они были и не нужны: солнце опускалось за горизонт и небо из оранжевого превращалось в розовое, потом в пурпурное, а стены кантины приобретали все более глубокий фиолетовый оттенок.
На мое плечо легла прохладная ладонь.
– Пойдем, – мягко сказала Дел. – Пора ложиться спать.
Я оторвал мутный взгляд от тарелки с несъедобной массой, поданной мне под названием тушеное мясо.
– Могу я сначала прикончить ужин?
– Сначала он прикончит тебя.
На второе плечо тоже опустилась ладонь. Она сжалась не по-женски сильно, так что напряженные мускулы почувствовали ее через бурнус, хитон, ремни перевязи и кожу. Это было просто блаженством.
– Поешь утром, когда будешь заниматься клином.
Смутный образ.
– Каким клином?
– Который другим клином вышибают.
А-а. Теперь я понял.
– …боги, баска… только не останавливайся…
– Это? – она старательней начала разминать мне плечи. – Ты напряжен, как нагруженная веревка.
– …аиды… как же хорошо…
– Я оставила наши вещи в невероятно дорогой комнате, которая скорее всего, еще до рассвета обрушится на наши головы. Постель готова. Пойдем спать?
Ее правая рука передвинулась к моей шее, прохладные пальцы разминали ноющие сухожилия, снимая напряженность.
– Вставай, – тихо повторила она.
Я неловко приподнялся и тут же почувствовал, что она поддерживает меня под руку. Я позволил ей помочь мне, чтобы не беспокоить больное колено.
– Я ужасно пьян, баска. Невероятно, кошмарно пьян.
– Я знаю. Вот. Сюда…. пожалуйста не падай. Если ты рухнешь на меня мертвым грузом, я тебя уже не дотащу.
– Мертвый груз, – повторил я. – Как Акбар.
Она ничего не сказала. Просто привела меня в крошечную, невероятно дорогую комнату, которая действительно вполне могла обрушиться на наши головы еще до рассвета, и помогла мне опуститься на постель, пропахшую лошадьми, потом и человеческим телом, остро нуждающимся в мытье.
Я не стал ложиться. Я прислонился к стене и слепо уставился сквозь фиолетовый полумрак заката на светловолосую Северную женщину, стоявшую рядом со мной на коленях. Молча, я неуклюже выбрался из ремней перевязи и отложил в сторону меч в ножнах.
– Он был хорошим другом, – тихо заговорил я. – Когда я ушел от Салсет, Кууми было одним из первых поселений, куда я добрался. Мне было шестнадцать лет, но выглядел я гораздо взрослее. Всю мою жизнь мне внушали, что я чула. Я не знал, как быть свободным.
Дел молчала.
– Я не знал даже как разговаривать с людьми. ЯЗЫК я конечно знал, но я не знал, как с ними говорить. Меня учили молчать и только отвечать на вопросы, – я скривился. – Я добрался до Кууми и прошел по четырем кантинам в надежде найти работу, чтобы достать деньги на еду… Во всех четырех я просто стоял у дверей, молча, надеясь, что кто-то заговорит со мной, потому что я первым заговорить не мог. У Салсет, если я пытался задать кому-то вопрос, меня били… – я плотнее прижался к стене. – Никто со мной не разговаривал. Они только разговаривали ОБО мне – оскорбляли, смеялись, сама понимаешь – но никто не говорил со мной. И я не мог попросить работу. Не мог попросить еду.
Дел сжалась и внимательно смотрела на меня.
– И когда я пришел в эту кантину, уже в пятую, я был уверен, что все повторится. Я не мог понять, почему это происходит, но я смирился. И тогда Акбар заговорил со мной, – я даже слабо улыбнулся, вспоминая эту сцену. – Он спросил меня, не хочу ли я выпить. Я думал, что он говорит о воде и кивнул, да. А вместо воды он принес мне акиви.
Глаза Дел стали совсем яркими.
– Я никогда его раньше не пил. Только воду. Но во рту у меня все пересохло, а я был свободен пить что захочу. Поэтому я выпил ВСЕ. Так быстро, как только смог, – я провел рукой по уставшим, покрасневшим от грязи глазам. – Я почти сразу опьянел. Акбар это заметил, но вместо того, чтобы вышвырнуть меня на улицу, отвел в комнату. Он позволил мне выспаться, – я похлопал рукой по кровати. – Вот в этой самой комнате.
Дел видимо сглотнула комок в горле.
– В каждый мой приезд в Кууми, я останавливался здесь. За полцены. И мог пить сколько угодно акиви, – я вздохнул, разглядывая тонкую крышу из досок и глины, смешанной с сухой пустынной травой. Через щели я видел багровеющую ночь. – Однажды он сказал мне, что у него есть лошадь. Жеребец. Акбар объяснил, что никто не мог усидеть на нем. Он пытался убить каждого, кто залезал в седло. Никто не хотел покупать его. Акбар не мог кормить бесполезную лошадь и предложил мне забрать его, – я криво улыбнулся. – Он сказал, что у меня голова достаточно твердая, чтобы я мог рискнуть завести знакомство с этим тупоголовым, вислоухим гнездом для паразитов.
Дел молчала.
– Он сбрасывал меня четыре раза. Потом сдался. Наверное решил, что если человек настолько туп, что не понимает ясных объяснений, лучше не тратить на него силы.
Дел улыбнулась.
– Но он до сих пор пытается, – заметила она с неожиданной хрипотой в голосе. – Время от времени.
– И иногда у него это получается. Только я снова на него залезаю, – я вздохнул и одурело потер грязное лицо. – Я устал. Я пьян. Мне нужно поспать… Только вряд ли я усну.
– Ложись, – тихо сказала Дел, приподнимаясь.
– Баска…
– Ложись на грудь, – отрезала она, прерывая мои попытки тактично объяснить ей, что я перебрал акиви и был не в лучшей форме для развлечений в постели. Ну и прекрасно: кому захочется в таком признаваться? – Ты натянут как веревка, Тигр. И можешь порваться в любой момент. Давай посмотрим, смогу ли я снять хоть немного напряжения.
Лицом вниз, как приказано. Голова отдыхает на переплетенных руках. Хорошо было лежать спокойно.
Но еще лучше стало, когда она коснулась меня.
Шея, плечи, лопатки. Слои напряженных мускулов, забывших, что можно расслабиться. Потом вверх и вниз по спине, нажимая и похлопывая, мягко, но настойчиво разминая. Всю спину, потом снова к шее, заканчивая почти за ушами.
Она засмеялась, когда я довольно заворчал и забормотал бессвязные слова благодарности.
Но смех умолк. Руки застыли.
Потом она мягко пригладила волнистые каштановые волосы, спадавшие мне на спину. Их давно пора было подстричь.
– Прости, – тихо сказала она. – Всегда тяжело терять близких тебе людей.
Особенно когда их так мало. Сула, Акбар. Мой шодо, умерший двенадцать лет назад. И даже Разящий, обычный меч, который, тем не менее, был мне очень близок.
Все мертвы. Даже меч.
Осталась только Дел.
– Раньше оно таким и было, – я повернул жеребца к сбитым из деревянных планок воротам, болтавшимся у полуразрушенной глиняной стены. – Когда-то Кууми было одним из самых больших поселений на Юге, оно разрывалось по швам от обилия караванов и торговцев. Но потом пришла Пенджа и поглотила все окрестности, и караваны стали ходить другой дорогой. Почти все торговцы уехали отсюда. Кууми так и не смогло возродиться.
– Но разве это Пенджа?
– Еще нет, но она очень близко, – я махнул рукой в Южном направлении.
– Полдня пути в ту сторону. Да и вообще-то все так привыкли к другим маршрутам, что о Кууми просто забыли. Даже после ухода Пенджи это место не стало таким, каким было прежде.
И никогда уже не станет. То, что когда-то было процветающим поселением, теперь превратилось в свою же слабую тень. Деревянные хижины вместо прочных домов, рассыпавшаяся глина вместо кирпичей. Узкие улицы перегораживали песчаные заносы, а старые дома безжалостно разрушал горячий, жалящий ветер. Кууми рассыпался как древние кости оракула, сыпалась кирпичная кладка, трескалась глина, осыпались здания. Контуры Кууми были округлыми и размытыми; деревянные жилища цвета кости, высушенные на солнце, были полны прожорливых долгоносиков и напоминали пышные караваи.
Мы подъехали к поселению с Севера, задержались у разбитых ворот, чтобы дать медь так называемому охраннику, и проехали внутрь.
Дел пришла в ужас оттого, что на мне пришлось заплатить за въезд.
– Стена совсем разрушена, – сказала она. – Пять шагов от ворот и любой может спокойно войти… ты заплатил только ради того, чтобы проехать через парадный вход?
– Мы просто заплатили, – отрезал я и решил ограничиться этим ответом. Кууми было древним уважаемым поселением и нельзя было обращать внимания на его бедственное состояние. На Юге это знали все. Все играли в эту игру.
Через разбитые ворота вглубь поселения: жеребец едва волочил ноги, подковы глухо стучали в лабиринте улиц, из-под копыт со звоном вылетали мелкие камешки. Улицы соединялись, снова расходились, поворачивали, но я хорошо знал дорогу. Я вел жеребца к Кантине Споров.
– Все здесь какое-то… серое, – заметила Дел, разглядывая дома, пока мы проезжали по покрытым слоем песка узким улицам.
– Мы на краю Пенджи.
– Но даже небо серое.
– Это пыль, – объяснил я. – Пыль Пенджи, смешанная с грязью. Она очень легкая, как пудра… если подуть, взлетает. Видишь? – я показал на облачко, висевшее под брюхом жеребца.
– Похоже на пепел, – тихо сказала Дел. – Как будто костер горел долго и остался только пепел… это поселение похоже на погребальный костер.
Выжженные солнцем, разорванные ветром, навесы свисали с легких деревянных решеток и столбов около отверстий в стенах и дверей и были такими же серыми, как и стены домов. Навесы слабо покачивались от робкого ветерка. Солнечные лучи рисовали узоры на стенах, сложенных из неровно вылепленных глиняных кирпичей. Кирпичи крошились и из мест разломов торчали стебли сухой травы. Жеребец пытался их выдирать.
– Мне все равно, на что оно похоже, лишь бы здесь можно было купить лошадь и вымыться.
– А воду мы здесь достанем?
– Вода есть, но за нее придется платить.
– Мы уже платили у ворот.
– Это была дань за вход. А в Кууми еще есть дань за воду. В этом поселении за все платят, иначе оно давно погибло бы.
– Да, но… плата за воду! А если бы у нас не было денег?
Жеребец зацепился ногой за упавший навес, споткнулся и фыркнул. Сожженная солнцем ткань порвалась, освобождая ногу. Поводом я поднял гнедому голову.
– Пришлось бы придумать, как найти деньги.
– Это ужасно, – объявила она.
– Без сомнения, – согласился я, выискивая впереди мою любимую кантину.
Дел поняла куда мы приехали как только я остановил жеребца. Здание почти не отличалось от остальных: потрескавшиеся стены, отвалившиеся куски глиняных кирпичей. Выжженные, залатанные оранжево-коричневые навесы, свисающие с единственного не упавшего шеста, бросали тень на дверь. Я потянул носом и уловил знакомые запахи: вино и акиви.
Она нахмурилась.
– А что мы забыли ЗДЕСЬ?
– Я знаю владельца.
– Это он или она?
– Он конечно. Мы на Юге, – я помолчал, выжидающе глядя на нее. – Ты слезаешь? Пока ты за моей спиной, мне очень трудно спуститься.
– Я слезу сразу после того, как ты объяснишь, почему нам нужно СНАЧАЛА останавливаться в кантине, а потом уже думать, где купить лошадь и как достать воду.
– Нам нужна комната.
– И сколько мы здесь пробудем?
– По крайней мере всю ночь. Я хочу вымыться, хорошо поесть и поспать в кровати. Если желаешь, можешь составить мне компанию, – я подумал, что такую фразу Дел может принять за приглашение; она ненавидит когда ей делают одолжения.
Дел соскользнула с жеребца.
– Ты, кажется, говорил, что самое главное это купить лошадь.
– Сначала выпить. И вымыться. Потом поесть. Потом в кровать. А утром можно будет заняться лошадью, – я вынул ноги из стремян и положил больное колено на седло. – А больше всего мне хочется, хотя бы недолго, посидеть спокойно в тени, а не под палящим солнцем, размышляя над чашкой акиви – или вина если акиви не будет. После этого можно будет отправиться отдыхать.
Дел улыбалась пока я, соблюдая все меры предосторожности, позволил песку, покрывавшему улицу, принять вес моего тела. У меня все болело.
– Иди в кантину, – предложила она, когда я прикусил губу, чтобы сдержать очень искреннее проклятье. – Я займусь жеребцом.
Я не собирался возражать, хотя вела себя Дел необычно. Я привык, что она категорически отказывается останавливаться в кантинах.
– Иди в ту сторону, – я махнул рукой в нужном направлении. – На конюшню это не похоже, но тень и вода там есть.
Дел взяла повод.
– Мне придется платить за это?
– Я же говорил: я знаю владельца, – я подумал и добавил. – Он берет с меня только половину.
– Половину, – пробормотала Дел и повела жеребца за угол.
Когда она вернулась, я сидел на шатком трехногом табурете в шаткой кантине, опираясь локтем о шаткий стол, чтобы можно было положить подбородок на руку с голубыми ногтями; в другой руке была глиняная чашка с плескавшимся на дне акиви. И чувствовал я себя тоже довольно шатко, как будто у меня выбили опору из-под ног и я застыл перед падением.
Больше в кантине никого не было. Дел, пробравшаяся через болтавшийся навес, застыла, обнаружив, что я единственный посетитель кантины и, приняв задумчивый вид, осмотрела комнату.
– Да-а, – наконец протянула она. – Я конечно знала, что тебе давно пора было помыться, но похоже, что я просто привыкла к запаху, а на самом деле все обстоит гораздо хуже.
– Знаешь, у тебя это не слишком удачно получается, – отрезал я.
Светлые брови удивленно выгнулись.
– Что получается?
– Шутки, – я поднес чашку ко рту, глотнул акиви и поставил чашку на стол. – Но вообще-то от женщин чувства юмора я никогда не требовал.
Бледные брови опустились вниз и сошлись у переносицы.
– И сколько женщин у тебя было? – она осторожно прошла через лабиринт шатающихся стульев и столов. – Мне казалось, что я отсутствовала недолго.
Я задумался и неохотно выдавил:
– Достаточно долго… Достаточно долго, чтобы я успел выяснить, что Акбар мертв.
Она застыла у моего – нашего – стола.
– Акбар – это тот твой друг, которому принадлежит кантина?
– Да, – я сделал еще глоток.
– Мне жаль, – просто сказала она.
– Да, – чашка снова опустела. Я поставил ее, поднял керамический кувшин – край потрескался, а кое-где был отбит – и щедро налил себе до краев. Едкий запах совсем молодого акиви тут же ударил мне в нос.
– Выпей акиви, баска.
Она осмотрелась.
– С меня и воды хватит… Кроме тебя здесь кто-нибудь есть?
– Вода стоит три медные монеты за чашку. Акиви дешевле.
– Я не люблю акиви, – она все еще оглядывалась, безуспешно пытаясь рассмотреть что-нибудь в полумраке. – Мы здесь одни?
– Где-то там кузен Акбара, – я махнул рукой.
– Он тот самый борджуни, который взял с меня десять медных за конюшню жеребца и еще пять за воду?
– Я же сказал, что акиви дешевле.
– Сам попробуй напоить лошадь акиви, – Дел зацепила табуретку ногой и вытащила ее из-под стола. – Хотя, конечно, с его темпераментом он тебе подходящая пара, – она покосилась на мой кувшин. – Ты собираешься выпить все?
– Если ты мне не поможешь.
Дел вдруг посерьезнела и внимательно осмотрела меня.
– С тобой все в порядке?
– Я устал, – тихо сказал я ей. – Устал узнавать, что мои друзья мертвы. И думать, не я ли следующий.
Легкая улыбка изогнула ее губы, но тут же пропала.
– Мне жаль, что твой друг мертв, но думаю, что ТЫ вне опасности.
– А почему нет? Моя работа заставляет все время рисковать, многое в ней зависит от случая.
Она постучала по изрезанному столу пальцем с коротким ногтем.
– Потому что ты такой же как твоя лошадь: слишком упрямый, чтобы сдаться.
– Сейчас я не упрямый. Сейчас я просто пьяный, – я сделал еще глоток.
– А вот ты сейчас скажешь, что прежде чем пить, нужно было поесть, и будешь права. Ты скажешь, что больше мне нельзя пить ни глотка, и будешь права. Ты скажешь, что за ночь я отдохну и утром все будет восприниматься легче, и будешь права, – я посмотрел ей в глаза поверх неровного края чашки. – Ты когда-нибудь ошибаешься?
Дел отвлеклась от стола.
– Я ошиблась, предложив твои услуги Стаал-Уста.
Мне стало лучше.
– Это точно.
– И какое-то время я ошибалась в тебе, – она мрачно посмотрела на чашку, но ничего не сказала об акиви, от которого я только озлобился. Это я и сам понимал. – При нашей первой встрече ты мне очень не понравился. И, кстати, заслуженно. Тогда ты точно соответствовал моим представлениям о тебе: типичный Южанин, – она улыбнулась. – Но постепенно ты изменился в лучшую сторону. Сейчас ты уже вполне сносный.
– Спасибо.
– Ну да, – она снова осмотрелась. – Если в ближайшие несколько минут кузен Акбара так и не появится, воду я возьму сама. И бесплатно.
Это была пустая угроза. Дел оставила бы деньги.
– Вот, выпей, – я протянул ей чашку. – Хотя бы промой горло.
– Я не хочу.
– Ты когда-нибудь пробовала?
– Однажды.
– Всю чашку? Или только глоток?
– Глотка было достаточно.
– Я тебе тоже сначала не понравился. Ты сама это только что признала.
Дел вздохнула, устало потирая плечо.
– Сиди и пей, если хочешь… Я лучше соберу фляги и пойду за водой.
Я махнул рукой.
– В центре рыночной площади большой колодец. Это в той стороне, там тебе продадут воду.
– Три медные монеты за чашку? – Дел поднялась, ногой запихнув табуретку обратно под стол. – А сколько за флягу?
Я задумался.
– Не знаю. Цены постоянно меняются. Все зависит от твоего умения торговаться, – я осмотрел ее: высокая, гибкая, красивая. И очень опасная.
– Если найдешь правильный подход, сможешь сэкономить несколько монет.
– Может быть, – сухо сказала она. – Но по-моему топить свое достоинство ради скидки в несколько медных монет не стоит.
Дел повернулась к двери, а я наполнил рот акиви. Потому что ответить мне было нечего.
Закат. И ни свечей, ни ламп, ни факелов, потому что за них пришлось бы платить. Но пока они были и не нужны: солнце опускалось за горизонт и небо из оранжевого превращалось в розовое, потом в пурпурное, а стены кантины приобретали все более глубокий фиолетовый оттенок.
На мое плечо легла прохладная ладонь.
– Пойдем, – мягко сказала Дел. – Пора ложиться спать.
Я оторвал мутный взгляд от тарелки с несъедобной массой, поданной мне под названием тушеное мясо.
– Могу я сначала прикончить ужин?
– Сначала он прикончит тебя.
На второе плечо тоже опустилась ладонь. Она сжалась не по-женски сильно, так что напряженные мускулы почувствовали ее через бурнус, хитон, ремни перевязи и кожу. Это было просто блаженством.
– Поешь утром, когда будешь заниматься клином.
Смутный образ.
– Каким клином?
– Который другим клином вышибают.
А-а. Теперь я понял.
– …боги, баска… только не останавливайся…
– Это? – она старательней начала разминать мне плечи. – Ты напряжен, как нагруженная веревка.
– …аиды… как же хорошо…
– Я оставила наши вещи в невероятно дорогой комнате, которая скорее всего, еще до рассвета обрушится на наши головы. Постель готова. Пойдем спать?
Ее правая рука передвинулась к моей шее, прохладные пальцы разминали ноющие сухожилия, снимая напряженность.
– Вставай, – тихо повторила она.
Я неловко приподнялся и тут же почувствовал, что она поддерживает меня под руку. Я позволил ей помочь мне, чтобы не беспокоить больное колено.
– Я ужасно пьян, баска. Невероятно, кошмарно пьян.
– Я знаю. Вот. Сюда…. пожалуйста не падай. Если ты рухнешь на меня мертвым грузом, я тебя уже не дотащу.
– Мертвый груз, – повторил я. – Как Акбар.
Она ничего не сказала. Просто привела меня в крошечную, невероятно дорогую комнату, которая действительно вполне могла обрушиться на наши головы еще до рассвета, и помогла мне опуститься на постель, пропахшую лошадьми, потом и человеческим телом, остро нуждающимся в мытье.
Я не стал ложиться. Я прислонился к стене и слепо уставился сквозь фиолетовый полумрак заката на светловолосую Северную женщину, стоявшую рядом со мной на коленях. Молча, я неуклюже выбрался из ремней перевязи и отложил в сторону меч в ножнах.
– Он был хорошим другом, – тихо заговорил я. – Когда я ушел от Салсет, Кууми было одним из первых поселений, куда я добрался. Мне было шестнадцать лет, но выглядел я гораздо взрослее. Всю мою жизнь мне внушали, что я чула. Я не знал, как быть свободным.
Дел молчала.
– Я не знал даже как разговаривать с людьми. ЯЗЫК я конечно знал, но я не знал, как с ними говорить. Меня учили молчать и только отвечать на вопросы, – я скривился. – Я добрался до Кууми и прошел по четырем кантинам в надежде найти работу, чтобы достать деньги на еду… Во всех четырех я просто стоял у дверей, молча, надеясь, что кто-то заговорит со мной, потому что я первым заговорить не мог. У Салсет, если я пытался задать кому-то вопрос, меня били… – я плотнее прижался к стене. – Никто со мной не разговаривал. Они только разговаривали ОБО мне – оскорбляли, смеялись, сама понимаешь – но никто не говорил со мной. И я не мог попросить работу. Не мог попросить еду.
Дел сжалась и внимательно смотрела на меня.
– И когда я пришел в эту кантину, уже в пятую, я был уверен, что все повторится. Я не мог понять, почему это происходит, но я смирился. И тогда Акбар заговорил со мной, – я даже слабо улыбнулся, вспоминая эту сцену. – Он спросил меня, не хочу ли я выпить. Я думал, что он говорит о воде и кивнул, да. А вместо воды он принес мне акиви.
Глаза Дел стали совсем яркими.
– Я никогда его раньше не пил. Только воду. Но во рту у меня все пересохло, а я был свободен пить что захочу. Поэтому я выпил ВСЕ. Так быстро, как только смог, – я провел рукой по уставшим, покрасневшим от грязи глазам. – Я почти сразу опьянел. Акбар это заметил, но вместо того, чтобы вышвырнуть меня на улицу, отвел в комнату. Он позволил мне выспаться, – я похлопал рукой по кровати. – Вот в этой самой комнате.
Дел видимо сглотнула комок в горле.
– В каждый мой приезд в Кууми, я останавливался здесь. За полцены. И мог пить сколько угодно акиви, – я вздохнул, разглядывая тонкую крышу из досок и глины, смешанной с сухой пустынной травой. Через щели я видел багровеющую ночь. – Однажды он сказал мне, что у него есть лошадь. Жеребец. Акбар объяснил, что никто не мог усидеть на нем. Он пытался убить каждого, кто залезал в седло. Никто не хотел покупать его. Акбар не мог кормить бесполезную лошадь и предложил мне забрать его, – я криво улыбнулся. – Он сказал, что у меня голова достаточно твердая, чтобы я мог рискнуть завести знакомство с этим тупоголовым, вислоухим гнездом для паразитов.
Дел молчала.
– Он сбрасывал меня четыре раза. Потом сдался. Наверное решил, что если человек настолько туп, что не понимает ясных объяснений, лучше не тратить на него силы.
Дел улыбнулась.
– Но он до сих пор пытается, – заметила она с неожиданной хрипотой в голосе. – Время от времени.
– И иногда у него это получается. Только я снова на него залезаю, – я вздохнул и одурело потер грязное лицо. – Я устал. Я пьян. Мне нужно поспать… Только вряд ли я усну.
– Ложись, – тихо сказала Дел, приподнимаясь.
– Баска…
– Ложись на грудь, – отрезала она, прерывая мои попытки тактично объяснить ей, что я перебрал акиви и был не в лучшей форме для развлечений в постели. Ну и прекрасно: кому захочется в таком признаваться? – Ты натянут как веревка, Тигр. И можешь порваться в любой момент. Давай посмотрим, смогу ли я снять хоть немного напряжения.
Лицом вниз, как приказано. Голова отдыхает на переплетенных руках. Хорошо было лежать спокойно.
Но еще лучше стало, когда она коснулась меня.
Шея, плечи, лопатки. Слои напряженных мускулов, забывших, что можно расслабиться. Потом вверх и вниз по спине, нажимая и похлопывая, мягко, но настойчиво разминая. Всю спину, потом снова к шее, заканчивая почти за ушами.
Она засмеялась, когда я довольно заворчал и забормотал бессвязные слова благодарности.
Но смех умолк. Руки застыли.
Потом она мягко пригладила волнистые каштановые волосы, спадавшие мне на спину. Их давно пора было подстричь.
– Прости, – тихо сказала она. – Всегда тяжело терять близких тебе людей.
Особенно когда их так мало. Сула, Акбар. Мой шодо, умерший двенадцать лет назад. И даже Разящий, обычный меч, который, тем не менее, был мне очень близок.
Все мертвы. Даже меч.
Осталась только Дел.
18
Меня разбудил знакомый монотонный звук: металлический скрежет точильного камня о клинок. Я вдохнул запах масла и стали.
И Дел.
Я перекатился на другой бок, проклиная запутавшееся одеяло, и продрал глаза. Была уже середина дня. Солнце поднялось высоко и ярко освещало комнату через щели в крыше.
И это мне кое-что напомнило.
– Надо же, она все еще на месте, – заметил я. – Крыша.
Дел даже не посмотрела.
– Да, – буркнула она и еще старательнее заработала точильным камнем.
Расчесанные влажные волосы рассыпались по плечам. На тунике остались влажные пятна, которые быстро высыхали.
– Ты успела помыться, – удивился я.
– Да, – скрип, звон, шипение. – Да, я успела сходить в купальню.
– Акбар мог бы принести… – я тут же замолчал. Дел кинула на меня внимательный взгляд, на секунду оторвавшись от меча, и снова взялась за дело.
– Мне гораздо лучше, – сообщил я, откидывая одеяло. – Ты сумела распутать все узлы в шее и плечах. Конечно остается еще голова…
Я не закончил, потому что понял, что она меня не слушала.
– Что случилось?
Скрип. Звон. Шипение.
– Ничего.
– Никакого «ничего». В чем дело?
Она покачала головой.
– Если это из-за того, что я вчера напился…
– Нет.
Я задумался.
– Я что-то сказал? Ну то есть, когда я отключился…
– Ты не отключился, ты просто уснул. Я знаю разницу. Это не из-за твоих слов. Да, во сне ты разговаривал, но я ничего не поняла, так что не могу обвинить тебя в непристойности.
Это уже прогресс. Я сумел вытянуть из нее не только пожатие плечами или односложный ответ.
– Что тебя беспокоит?
Она отложила в сторону точильный камень и показала мне клинок.
– Смотри.
Я посмотрел. Под солнечными лучами меч светился. Жемчужно-розовая сталь, охраняемая путаницей рун, непонятных никому, кроме Дел.
– Баска…
– Смотри, – повторила она и перепачканным в масле пальцем ткнула в клинок.
И тогда я это увидел. Грязь. Пятно. Чернота.
– Я не понимаю…
– Я выбила твой меч у тебя из рук моим, – сдержанно напомнила она. – Я отбросила твой зараженный меч своей яватмой. И вот результат.
Зараженный. Интересное она подобрала выражение.
И главное очень точное.
Я облизнул губы, потом прикусил одну.
– Может дело не в этом.
– В этом, – отрезала она и снова взялась за точильный камень. – Именно в этом. Это работа Чоса Деи. Он заразил мою яватму.
– Ты не знаешь…
– Знаю, – она смотрела на меня ледяными глазами поверх клинка. – Думаешь я ничего не понимаю? Посмотри на свои ногти, Тигр. Посмотри на ладони и руки. А потом повтори, что «дело не в этом».
Я последовал ее совету и посмотрел. Ногти потемнели и из синих стали черными. Это была не чернота Чоса Деи, хотя именно из-за него произошли эти изменения, а скорее чернота синяка. Ногти отслаивались и я понял, что в скором времени все они сойдут. Кожа на руках до локтей была по-прежнему трупно-белой, шершавой и сильно шелушилась.
Я поежился, потом сел прямо и откинул одеяло. Солнце поливало комнату своими лучами, глаза болели и мне пришлось прищуриться. Головная боль донимала не сильно… но вышибать клин придется. Хотя бы один легкий удар.
– Я не знаю, что тебе сказать. Давно ты пытаешься его счистить?
– Достаточно давно, чтобы понять что толку от этого нет, – она снова отложила точильный камень и посмотрела на меня полными отчаяния глазами. – Тигр, это же мой кровный клинок…
– Я понимаю, – я действительно понимал ее. Даже лучше, чем она думала. – Баска, я не знаю, что тебе сказать. Я могу что-то сделать? Может попробовать спеть?
И Дел.
Я перекатился на другой бок, проклиная запутавшееся одеяло, и продрал глаза. Была уже середина дня. Солнце поднялось высоко и ярко освещало комнату через щели в крыше.
И это мне кое-что напомнило.
– Надо же, она все еще на месте, – заметил я. – Крыша.
Дел даже не посмотрела.
– Да, – буркнула она и еще старательнее заработала точильным камнем.
Расчесанные влажные волосы рассыпались по плечам. На тунике остались влажные пятна, которые быстро высыхали.
– Ты успела помыться, – удивился я.
– Да, – скрип, звон, шипение. – Да, я успела сходить в купальню.
– Акбар мог бы принести… – я тут же замолчал. Дел кинула на меня внимательный взгляд, на секунду оторвавшись от меча, и снова взялась за дело.
– Мне гораздо лучше, – сообщил я, откидывая одеяло. – Ты сумела распутать все узлы в шее и плечах. Конечно остается еще голова…
Я не закончил, потому что понял, что она меня не слушала.
– Что случилось?
Скрип. Звон. Шипение.
– Ничего.
– Никакого «ничего». В чем дело?
Она покачала головой.
– Если это из-за того, что я вчера напился…
– Нет.
Я задумался.
– Я что-то сказал? Ну то есть, когда я отключился…
– Ты не отключился, ты просто уснул. Я знаю разницу. Это не из-за твоих слов. Да, во сне ты разговаривал, но я ничего не поняла, так что не могу обвинить тебя в непристойности.
Это уже прогресс. Я сумел вытянуть из нее не только пожатие плечами или односложный ответ.
– Что тебя беспокоит?
Она отложила в сторону точильный камень и показала мне клинок.
– Смотри.
Я посмотрел. Под солнечными лучами меч светился. Жемчужно-розовая сталь, охраняемая путаницей рун, непонятных никому, кроме Дел.
– Баска…
– Смотри, – повторила она и перепачканным в масле пальцем ткнула в клинок.
И тогда я это увидел. Грязь. Пятно. Чернота.
– Я не понимаю…
– Я выбила твой меч у тебя из рук моим, – сдержанно напомнила она. – Я отбросила твой зараженный меч своей яватмой. И вот результат.
Зараженный. Интересное она подобрала выражение.
И главное очень точное.
Я облизнул губы, потом прикусил одну.
– Может дело не в этом.
– В этом, – отрезала она и снова взялась за точильный камень. – Именно в этом. Это работа Чоса Деи. Он заразил мою яватму.
– Ты не знаешь…
– Знаю, – она смотрела на меня ледяными глазами поверх клинка. – Думаешь я ничего не понимаю? Посмотри на свои ногти, Тигр. Посмотри на ладони и руки. А потом повтори, что «дело не в этом».
Я последовал ее совету и посмотрел. Ногти потемнели и из синих стали черными. Это была не чернота Чоса Деи, хотя именно из-за него произошли эти изменения, а скорее чернота синяка. Ногти отслаивались и я понял, что в скором времени все они сойдут. Кожа на руках до локтей была по-прежнему трупно-белой, шершавой и сильно шелушилась.
Я поежился, потом сел прямо и откинул одеяло. Солнце поливало комнату своими лучами, глаза болели и мне пришлось прищуриться. Головная боль донимала не сильно… но вышибать клин придется. Хотя бы один легкий удар.
– Я не знаю, что тебе сказать. Давно ты пытаешься его счистить?
– Достаточно давно, чтобы понять что толку от этого нет, – она снова отложила точильный камень и посмотрела на меня полными отчаяния глазами. – Тигр, это же мой кровный клинок…
– Я понимаю, – я действительно понимал ее. Даже лучше, чем она думала. – Баска, я не знаю, что тебе сказать. Я могу что-то сделать? Может попробовать спеть?