Роберсон Дженнифер. Разрушитель меча

   – Я был уверен, что ты меня поймешь, – я похлопал жеребца по шее. – Ну, старина, кажется тебе снова нести двоих.
   Дел поправила ремень перевязи.
   – А почему не посадить его со мной? Мы вместе будем весить меньше чем ты один.
   Я посмотрел на верующего идиота, который не сводил с Дел восхищенных глаз.
   – Да, – кисло согласился я. – Он, конечно, придет в восторг.
   Дел нахмурилась и я заторопился.
   – Ладно, все. Садись и поехали.

20

   Его звали Мехмет. Мехмет был просто занозой в заднице. Хотя, конечно, не по своей вине. Он был тем, кем был: измученным парнем без воды который очень нуждался в помощи. Беда была в том, что мы ему эту помощь предложили, а он ее принял. Вообще-то я человек не грубый, но иногда могу и забыть о деликатности. Причина этого в том, что по доброте своей я сам себе устраиваю неприятности, как например в случае с Мехметом, жаждавшим побыстрее помочь своим спутникам.
   Он очень хотел помочь им СЕЙЧАС.
   И сейчас он воспринимал именно как сейчас, а мы с Дел считали это делом-по-утру, потому что солнце село, а искать караван в темноте было бессмысленно.
   Вот только Мехмет этого не понимал.
   Дел, деловито раскатывая одеяло, с хмурым видом выслушивала его речи. Я занимался своим одеялом и отвлекся только на ее вопрос:
   – А что он говорит сейчас?
   – То же что и минуту назад. Что мы не можем ждать до утра, поскольку его акетни в беде.
   – Его кто?
   – Акетни. Я не совсем уверен, что означает это слово, но думаю, что оно как-то объединяет людей с которыми он путешествует. Что-то вроде семьи, наверное… или просто группа людей, объединенных верой.
   – Религиозная секта, – констатировала Дел. – Как те нелепые фанатики Кеми, которые избегают женщин.
   – Они заходят слишком далеко. Мехмет, по-моему, не из них, – я посмотрел на Южанина, стоявшего между нами, нервно сжимая руки, и ожидавшего нашего решения. – Ему и в голову не приходит, что женщины могут нести зло – вот, он опять с тебя глаз не сводит.
   Дел мрачно покосилась на меня.
   Мы не стали разжигать костер, поскольку деревья в полных кристаллов песках не росли, а древесный уголь, который мы захватили с собой, нужно было экономить. На ужин мы решили поесть сухого мяса, и хотя ни Дел, ни я не были в восторге от этой обычной пищи путешественников, мы знали, что с ней можно дойти куда угодно. Мы устроили на ночь лошадей, разложили одеяла. Солнце опустилось, воздух остыл; нам хотелось только поесть и лечь спать.
   Мехмет, обнаружив, что все его уговоры оказались безрезультатны, снова затянул свое: что мы не должны останавливаться, а ехать вперед, пока не найдем его акетни. Где, как он объявил, нас вознаградят за оказанную помощь.
   – Как? – сухо спросил я. – Ты же говорил, что проводники забрали все ваши деньги.
   Он упрямо поднял подбородок.
   – Вам заплатят, – повторил он. – И эта плата будет дороже денег.
   – Что-то похожее я и раньше слышал, – я расправил складки одеяла. – Слушай, Мехмет, я понимаю, что ты беспокоишься о своих друзьях, но сейчас лучше постарайся уснуть. Мы отправимся в путь при первых лучах солнца и найдем их к полудню. ЕСЛИ ты правильно запомнил расстояние, – я кинул на него мрачный взгляд. – Ты ведь его правильно запомнил, так, Мехмет?
   – В той стороне, – он показал. – А если мы отправимся СЕЙЧАС, мы найдем их еще до рассвета.
   – СЕЙЧАС мы никуда не отправимся, – отрезал я. – СЕЙЧАС я собираюсь что-нибудь поесть, переварить это в спокойной обстановке, а потом уснуть.
   Он просто оскорбился.
   – Как ты можешь спать, зная, что мой акетни в беде?
   Я вздохнул и почесал шрамы от когтей.
   – Я могу спать, – терпеливо объяснил я, – потому что я не вхожу в твой акетни, чем бы он, в аиды, ни был.
   Мехмет выпрямился. Он был стройным, сухопарым парнем, почти без жира под кожей, отчего его пустынные черты становились совсем острыми. Как и у многих рожденных в Пендже, у него был нос с горбинкой, заставляющий вспомнить о ястребе, но в карих глазах не чувствовалось пронзительности хищника.
   Он стоял между Дел и мною, разглядывая нас обоих. Мехмет был молод и самоуверен, но отличался от большинства своих ровесников. В нем не было несносности нахального начинающего танцора меча, мечтающего прославиться, как Незбет, но его переполняло то великое упрямство молодости, которое заменяло мудрость жизненного опыта. Мы с Дел казались ему эгоистами – или только я: для него Дел была чудом совершенства, а чудеса нельзя обвинять в эгоизме.
   Над головой Мехмета ночь раскатывала свое одеяло, расшитое сверкающими звездами. Серебро полумесяца роняло лучи на наши головы.
   А Мехмет упрямо ждал, когда же я передумаю, только теперь, когда он переводил взгляд с Дел на меня, лицо у него становилось злобным. Дел-то может усмирять мужской гнев своей красотой.
   – Это акетни! – зашипел он. – ЦЕЛЫЙ акетни!
   Дел хорошо почувствовала интонацию, хотя и не поняла смысл.
   – Чем он так расстроен?
   – Ничего нового, – объяснил я. – Он поет ту же старую песню, – я сел на одеяло, уже привычно поудобнее устроив колено, и посмотрел вверх на Мехмета. – Я не знаю, что такое ЦЕЛЫЙ акетни и не представляю, что такое акетни вообще. Так что давай лучше раскладывай свободное одеяло, устраивайся на ночь, а беспокоиться об акетни будешь утром.
   Он застыл в такой напряженной позе, что я испугался, как бы он не сломался. Но он только вздрогнул, потом упал на колени, склонил голову, прижал одну ладонь к сердцу и начал бормотать что-то на неизвестном мне диалекте.
   – Снова за свое, – поморщился я.
   Мехмет замолчал. Я чувствовал, что он на пределе самоконтроля.
   – Тогда может быть вы позволите мне позаимствовать у вас лошадь? – тихо спросил он. – И воду? Я поеду сейчас, а вы догоните утром.
   Мне пришло в голову, что если мы позволим ему взять лошадь и воду, самим нам ехать уже никуда не придется. Но в этом случае мы оставались в невыгодном положении: два человека на одной лошади и минимум воды.
   – Нет, – я выкопал в суме буханки пресного хлеба и два куска сушеного мяса кумфы. – Придется подождать.
   Мехмет резко повернулся к Дел, которая, застыв от страсти в его голосе, разглядывала Южанина. Он набрал побольше воздуха и снова начал свой рассказ, присоединив к нему просьбу дать ему кобылу и немного воды.
   – Она не понимает, – сказал я ему. – Она не знает твоего языка.
   Он подумал и с трудом подбирая слова повторил все на Пустынном.
   Дел посмотрела на меня.
   – Если я скажу нет, он ведь не попытается украсть ее, а? – ей, как и мне, совсем не хотелось ехать вдвоем на одной лошади и периодически идти, чтобы дать жеребцу отдохнуть.
   С улыбкой я повторил вопрос Мехмету и тот просто пришел в ужас. Он вскочил на ноги, потом снова упал на колени, сжимая свой порванный бурнус, словно собирался разодрать его, и затараторил что-то вроде укоризненной речи, обращаясь к Дел, ко мне и к небесам.
   – Я не знаю, – я опередил вопрос Дел. – Кажется мы его оскорбили.
   – А-а, – она вздохнула и полезла в сумку за своим ужином. – Мне очень жаль, что он так на это отреагировал, но теперь, надеюсь, он будет держаться подальше от кобылы.
   – Пусть лучше уводит кобылу, чем жеребца, – я жевал хлеб и краем уха слушал молитвы Мехмета. – Как ты думаешь, он так всю ночь проведет?
   Во взгляде Дел появилась растерянность.
   – Послушай, ну если он так беспокоится…
   – Нет.
   – Если они в опасности…
   – Нет. Может им очень хочется пить, но ночь они переживут. Это люди Пенджи, баска… день или два без воды не убьют их. Они умеют приспосабливаться. Поверь мне, если знаешь…
   – Мехмет боится…
   – Мехмет боится, что у него будут неприятности из-за того, что он так задерживается, – я запихнул слишком большой кусок сухой кумфы в рот и старательно начал жевать его.
   Дел прищелкнула языком от отвращения.
   С полным ртом, я оскалился.
   – Джамайл любил так делать, – сказала она. – Конечно он был гораздо моложе и просто не мог придумать ничего поумнее.
   – Видишь? – я посмотрел на Мехмета, с мрачным видом взявшегося за одеяло. – Типично по-женски, пользоваться любым случаем, чтобы переделать мужчину. Я только одного не могу понять, почему даже мужчина сразу понравился женщине, она все равно хочет его изменить?
   – Ты мне сразу не понравился, – прохладно сообщила Дел, а Мехмет смотрел на меня с нескрываемым недоумением; неужели он действительно был ТАКИМ молодым? Или просто запаздывал в развитии и ничего не знал об отношениях мужчины и женщины?
   Я задумчиво прикусил губу.
   – Ты уже достаточно пыталась изменить меня, баска.
   – И кое в чем преуспела, – Дел элегантно откусила небольшой кусочек кумфы и воспитанно прожевала его.
   Я показал в ее сторону клоками своего куска.
   – Видишь? – снова обратился я к Мехмету. – А какие женщины у вас в акетни?
   Мехмет посмотрел на Дел.
   – Старые, – сказал он. – И моя мать, – дополнение многое о нем говорило.
   Я поднял флягу.
   – И они, конечно, тоже стараются изменить тебя.
   Он пожал плечами.
   – В акетни нужно делать то, что говорят. Что бы мы ни узнавали от песка… – он замолчал. – Я уже сказал слишком много.
   – Священная чепуха, да? – я кивнул. – Вот это тоже по-женски. Они вечно все перекручивают, придумывают какие-то ритуалы, лишь бы заставить людей подчиняться. Старые, молодые, все они такие, – я покосился на Дел. – Даже Северянки.
   Дел спокойно жевала кумфу.
   Я снова повернулся к Мехмету.
   – А эта плата…. это что-то ценное?
   Мехмет вытащил из сумы кусок кумфы.
   – Очень ценное…
   Я скептически выгнул брови.
   – Если оно такое ценное, почему эти «проводники» его не взяли?
   – Потому что они были слепы. – Мехмет пожал плечами. – Их души затворены.
   – А моя нет? Если, конечно, она у меня есть.
   Мехмет сосредоточенно жевал мясо.
   – Но ты же здесь, – сообщил он. И это тоже о многом говорило.
   Я раздраженно поерзал на одеяле, стараясь поудобнее устроить колено, и выпил еще вина.
   – Ну ладно, с платой разберемся, когда приедем в Кууми. Много времени это не займет – вы не так далеко от дороги. Может ваши проводники и не хотели, чтобы вы погибли.
   Мехмет пожал плечами.
   – Теперь это не имеет значения. Они сами выбрали свое будущее.
   Я наморщил лоб.
   – Да?
   Но Мехмет уже закончил разговор. Он молча доел свою кумфу, смыл ее в желудок водой, лег на одеяло и уставился в небо. Снова бормотание. Словно звезды – или боги – могли его услышать. Я повернул голову и долго лежал, глядя в темноту. Думая: а вдруг могли.
 
   Я проснулся, услышав возмущенное ржание жеребца и шелест песка под его ногами. Я вскочил и помчался к нему еще до того, как успел вспомнить о больном колене, так что все мои усилия по излечению пошли прахом. Изобретательно ругаясь, я похромал дальше.
   Мехмет обернулся, почувствовав мое приближение. В руках он держал потник. Увидев выражение моего лица – и обнаженный меч – он сделал шаг назад.
   – Я только хотел помочь, – запротестовал он. – Не украсть, помочь. Я хотел оседлать его за тебя, – он положил руку на сердце. – Ты же сам говорил: с первыми лучами.
   Я бы это первыми лучами не назвал, но рассвет был уже близок. Мне пришлось поверить Мехмету: если бы он действительно собирался украсть лошадь и тихо уехать, он взял бы кобылу. Характер жеребца он успел оценить за день путешествия с нами.
   Дел тоже приподнялась и откинула одеяло. Растрепанная светлая коса свисала с плеча.
   – Мы можем поесть по дороге.
   Я стер песок с глаз и лица, повернувшись спиной к нашему лагерю. Клинок тускло сверкнул черным в слабом свете нового рассвета. Еще несколько минут сна пошли бы мне на пользу; всю ночь я просыпался от кошмаров.
   – Отойди от него, – посоветовал я Мехмету. – Он по утрам не в настроении.
   Дел тихо хихикнула, но воздержалась от комментария. Мехмет с готовностью отошел, оглядываясь через плечо на проснувшегося жеребца, и решил заняться своим одеялом. Я наклонился, подобрал перевязь, убрал меч в ножны. И выругался, когда ноготь зацепился за кожаный ремень и оторвался.
   К моему удивлению боли почти не было. Почерневший ноготь отвалился полностью.
   Я пошатнулся.
   Дел подошла, изучила «рану» и взглянула на мое окаменевшее лицо.
   – Это только ноготь.
   – Это безобразно.
   – Безобразно? – она посмотрела, потом недоверчиво хохотнула. – После всех ран, которые ты получал, не говоря уже о Стаал-Уста, где я чуть не вырезала тебе кишки – ЭТО тебя волнует?
   – Это безобразно, – повторил я, понимая, что говорю глупость.
   Дел поймала мое запястье и поднесла руку к моим глазам.
   – Ноготь, – повторила она. – Порезы после бритья у тебя были страшнее.
   – А тебя это развлекает, – обвинил я.
   Дел отпустила руку.
   – Да, развлекает. По-моему это очень весело, – но улыбка смягчила слова.
   Я провел большим пальцем по тому месту, где еще несколько минут назад был ноготь, и пожал плечами. Не знаю почему, но я сразу почувствовал себя больным.
   – Поехали, – резко сказал я. – Акетни Мехмета ждет.
   Дел снова хихикнула за моей спиной.
   – А теперь он решил поторопиться.
   – Ну хватит, – поморщился я и наклонился, чтобы свернуть свое одеяло.
   Дел, тихонько посмеиваясь, взялась за свое.
   Вот это я в женщинах ненавижу. Чтобы отомстить, они выбирают самые неподходящие способы.

21

   К полудню я потерял ноготь на правом большом пальце, потом еще два. Вид пальцев без ногтей был настолько отвратителен, что мне постоянно хотелось вывалить на песок весь свой завтрак. Но акетни Мехмета мы нашли. Пять маленьких фургонов стояли рядом. Грубая холстина, когда-то ярко-голубая, а теперь выгоревшая, плотно обтягивала остовы. Стреноженные ослы, сбившиеся в маленькое грязное стадо, дружно заорали при нашем приближении. Я подумал, не здесь ли отдыхает и спутник Мехмета, сбросивший его и удравший. Как и ожидалось, все с радостью выбежали встречать Мехмета, но еще светлее стали их лица, когда они узнали, что мы привезли воду. Мы с Дел отстегнули от седел фляги, а Мехмет спрыгнул с кобылы и торопливо начал раздавать их, одновременно отвечая на множество вопросов на диалекте Пенджи, которого я так и не мог расшифровать. Темные глаза Южан сияли от радости и облегчения, коричневые руки сжимали фляги.
   Никто не пил. Они приняли фляги с пылкой благодарностью, но ни один не сделал ни глотка. Мехмет повернулся к нам. Мы все еще сидели на лошадях, в растерянности глядя на акетни.
   – Объясни им, что мы отдаем им эту воду, – сказал я Мехмету на Пустынном. – Мы оставили ровно столько, чтобы хватило добраться до Кууми. Они могут спокойно выпить все.
   Мехмет покачал головой, слушая бормотание Южан. Их было пятеро – у всех головы обернуты тюрбанами, темные лица полускрыты пыльными легкими вуалями. Под широкими бурнусами ничего нельзя было разглядеть, но судя по жилистым запястьям и коже, покрытой пигментными пятнами, все пятеро были гораздо старше Мехмета. Как он и говорил.
   – В чем дело? – спросила Дел.
   Я пожал плечами, придерживая жеребца, который просто горел желанием нанести визит стаду ослов, чтобы объяснить им, кто теперь за главного. Лошади ненавидят ослов. И, по-моему, взаимно.
   – Никто не хочет пить.
   Мехмет шагнул к нам.
   – Мы приносим вам свои благодарности, люди с мечами. Вы заслужили глубокую признательность акетни за воду и помощь.
   Я уже собирался начать отговариваться, но от растерянности забыл все, что хотел сказать, потому что Мехмет и его спутники упали на колени и низко склонили головы, а потом наклонились вперед так, что лбы коснулись песка. Выражение глубочайшего почтения; такого мы не заслужили. Все застыли на песке. Из-под назатыльников, защищавших кожу от солнца, спускались тонкие седые косы. Все женщины? Поспорить я бы не согласился. Да и как определить, если с ног до головы человек укутан бурнусом и вуалью?
   Мехмет нараспев произнес монотонную речь и тут же получил ответ гнусавым пятикратным эхо. Каждый приложил ладонь к песку, поднимая облачко пыли, и пальцами нарисовал через весь лоб ровную линию. Когда они подняли головы, кристаллы Пенджи, прилипшие к коже, засверкали в лучах солнца. Четыре женщины и старик, решил я. Шесть пар темных пустынных глаз встретились с голубыми и зелеными.
   И я вдруг почувствовал себя чужим. Сам не знаю почему, но мне стало неуютно. Глядя на этих Южан, я осознал, что не имею с ними ничего общего. Я был совсем другим. Какая бы кровь во мне ни текла, ни капли ее не принадлежало акетни Мехмета.
   Я поерзал в седле. Дел молчала. Мне стало интересно, о чем она думала, так далеко от дома.
   – Вы пойдете на дарение воды, – тихо сказал Мехмет.
   – Дарение? – я удивился не меньше, чем Дел.
   – Вы пойдете, – повторил Мехмет, и другие торопливо закивали и пригласили нас жестами.
   Они казались людьми безвредными – я не заметил никакого оружия, даже обычных ножей – и мы с Дел, обменявшись взглядами, уважительно приняли приглашение и соскочили с лошадей. Я подвел жеребца к ближайшему фургону и привязал его к колесу. Дел пришлось завести кобылу за фургон и оставить ее там.
   Мехмет и его акетни, во всем стараясь выразить нам свое почтение, окружили нас и отвели к самому последнему фургону, где нам предложили подождать. Потом Мехмет и другой мужчина откинули складки ткани, прикрывавшей вход в повозку, и вошли внутрь, вежливо разговаривая с интерьером. Через несколько минут фургон исторг странный груз: древнего, иссохшего человека, завернутого в серо-голубой бурнус, одетый поверх легкой белой мантии.
   Мехмет и его спутник очень осторожно вынесли старика, подчеркивая его хрупкость своим повышенным вниманием. Остальные Южане тем временем вытаскивали из фургонов подушки, веера из пальмовых листьев, ставили временные навесы от солнца. Старика устроили на подушке и над его тюрбаном натянули легкую ткань. Мехмет опустился перед ним на колени с одной из фляг и тихо заговорил.
   Я за свою жизнь встречал достаточно шукаров, шодо и святых, не говоря уже о танзирах в преклонном возрасте. Но никогда еще не видел я человека настолько старого. И с такой жизнью в глазах.
   Волосы на затылке поднялись. Кости заныли.
   Мехмет продолжал бормотать, время от времени показывая то на меня, то на Дел. Слов я не понимал, но было ясно, что он рассказывал о своих приключениях начиная с того момента, как покинул акетни. Я вспомнил свой категорический отказ искать караван ночью. У меня, конечно, были на то причины, то теперь, взглянув в яркие черные глаза древнего старика, я почувствовал угрызения совести.
   Я перенес свой вес на другую ногу, чтобы отдохнуло больное колено, и обменялся взглядами с Дел. Она не хуже меня почувствовала, что старик оценивает каждого из нас, сопоставляя увиденное с рассказом Мехмета. Если он только скажет, что я…
   Нет.
   Мехмет сказал. Мне этого слышать не хотелось.
   Как и остальные, старик носил тюрбан. Полоска ткани, обычно скрывавшая лицо, складками висела под подбородком. Темное пустынное лицо было таким морщинистым, что напоминало смятый шелк. Впалость вокруг рта выдавала отсутствие зубов. Старик сгорбился на подушке, изучая то меня, то Дел, и внимательно слушая человека на несколько десятилетий моложе его.
   Дед? Вряд ли. Скорее прадед.
   В конце концов Мехмет закончил. Потом он низко поклонился и предложил флягу старику.
   Дарение воды. Все Южане опустились на колени. Дел и я, заметив это, едва не последовали их примеру, но вовремя вспомнили, что для акетни мы были чужаками и наше вмешательство в ритуал, даже с лучшими намерениями, могло быть воспринято как оскорбление. А неприятностей нам и без этого хватало.
   Мы ждали. Потом старик положил свою жилистую, слабую руку на флягу Мехмета и что-то тихо пробормотал. Я решил, что это было благословение, а может слова благодарности.
   Мехмет налил немного воды в дрожащие, сложенные чашкой ладони. Старик развел пальцы и струйки потекли между ними, капая на песок. Когда упала последняя капля, старик легко коснулся песка, словно шлепнул ребенка.
   Я не знаю, что он говорил, но все слушали восхищенно и шумно вздохнули, когда пальцы оставили на лбу ровную полоску.
   Ничего особенного, но я не мог оторваться. Я смотрел на складки. На линии. На глубокие морщины, забитые мокрым песком.
   – Тигр? – тихо позвала Дел.
   Я не мог отвести глаз от старика. Худые руки медленно начали двигаться, и мне казалось, что каждым движением они пытались оживить во мне то, что выжег своим присутствием Чоса Деи. Кожа сразу начала чесаться, внутренности медленно леденели…
   Мне нужно выбраться отсюда…
   Складки, линии и морщины.
   – Тигр? – повторила Дел.
   Мне нужно выбраться отсюда, пока старик меня не обнаружил…
   Я поднес руку к лицу, проследил пальцами шрамы песчаного тигра. Складки, линии и морщины. Не говоря уже о четырех глубоких полосах, проходящих через щеку.
   Старик улыбнулся. А потом он начал смеяться.
 
   Стемнело. Мы сидели кругом, старик отдыхал на своей подушке. Все наконец-то сняли вуали и мы увидели очень похожие остроносые Южные лица, светлевшие каждый раз, когда на глаза им попадалась фляга с водой. Я был прав, успокаивая Дел: эти рожденные в Пендже люди привыкли ограничивать себя в воде и запросы их были невелики. Это отражалось на их внешности.
   Мы пустили по кругу флягу, каждый сделал глоток, потом передали кумфу и хлеб и каждый откусил по куску. Должные ритуалы были исполнены и люди начали тихо переговариваться.
   Мехмет сказал, что все они были родственниками. Такими были все акетни, объяснил он, они объединяли людей одной крови и одной веры. В своем акетни Мехмет был самым молодым и теперь, пока он не найдет женщину, которая согласится стать его женой, у старого хустафы не будет новых родственников.
   – Ху… кого? – не понял я.
   Мехмет отличался завидным терпением. Он объяснил, что хустафой назывался старейшина племени. Отец акетни. Хустафа был в каждом акетни, но их был особенный.
   Ну конечно, всегда так.
   Их хустафа, продолжил он, зачал трех девочек и двух мальчиков с женщиной, которая давно уже мертва. Они, в свою очередь, зачали других детей, но никто не захотел остаться в акетни. Двое умерли в сезон лихорадки, трое других просто ушли.
   Мы с Дел переглянулись.
   Ушли, с нажимом повторил Мехмет. Они покинули их акетни в поисках порочной жизни.
   Разумеется. Жизнь вне акетни – и вообще-то любой группы последователей той или иной религии – всегда считается порочной. Тут удивляться нечему.
   Аиды, как же я ненавижу слепую веру.
   Все акетни были очень маленькими. В них входили по семь человек, не больше, и только один мог быть достаточно молодым, чтобы зачать. Мехмету нужна была жена.
   Я посмотрел на Дел. Мехмет посмотрел на Дел. Все в круге посмотрели на Дел.
   Получившая такое повышенное внимание вдруг напряглась как веревка. Не понимая ни слова из нашего разговора, Дел насторожилась. От возникшей напряженности вибрировал воздух.
   – Ему нужна жена, – не без ехидства сообщил я Дел.
   Она уставилась на Мехмета. Я бывал в баньши-бурях и потеплее.
   Но Мехмет был не дурак. Он тут же поднял руку.
   – О беловолосый африт с Севера, я слишком прост для тебя.
   Я вынужден был признать, что Южанин нашел ловкий способ избежать гнева Дел и одновременно без долгих объяснений тактично успокоить обнадеженных единоверцев. Я готов был поспорить, что за время нашей поездки он неоднократно представлял себе как Дел осчастливит его, согласившись лечь в его постель – а кто о таком не мечтает, разве только мертвый, да и тот очнулся бы, подойди Дел к нему – но он понимал, что мечты останутся мечтами. Они с Дел были слишком разными.
   Придется ему довольствоваться спасением своего акетни. Хватит с него для начала, кисло подумал я. Нельзя быть таким жадным.
   Дел пошевелилась медленно и осторожно, как собака, не уверенная, чего ждать от окружающих. Шерсть на загривке еще стояла дыбом, хотя кроме меня никто этого не видел.
   Мехмет продолжал рассказывать. Оказывается и они, в глубине Пенджи, услышали о джихади и его цели.
   Я вскинул голову. Он ведь говорил обо мне.
   Конечно их хустафа давно уже ожидал прихода мессии. Акетни и существуют для того, чтобы его встретить.
   Я нахмурился. Мехмет это заметил и заторопился все подробно объяснить. С его говорливостью он не мог смолчать.
   Когда он закончил, я кивнул, надеясь, что больше ничего об этом не услышу. Но рядом сидела Дел, жаждавшая узнать тему долгого рассказа на незнакомом языке.
   – О чем он говорил?
   – Мы правильно догадались, что такое акетни: это группа людей, которые создали свою религию. Такое часто случается в Пендже… когда боги отворачиваются от племени, или когда племя проигрывает большую битву, или когда начинается болезнь, когда «магия» слабеет и так далее люди расходятся. Иногда племена распадаются на семьи. Видимо это и есть такой акетни. Когда-то они ушли из племени, решив жить по-своему, по своим законам и их собственной вере, – я пожал плечами. – Я никогда не интересовался жизнью племен, но несколько раз приходилось сталкиваться с такими людьми.
   – Значит Кеми акетни?
   Я скривился.
   – Нет, Кеми совсем другие. Они выделились очень давно, пытаясь распространить свое учение по всей Пендже. Потом в каком-то древнем разрушенном городе нашлись манускрипты и Кеми решили поклоняться им.