Роберсон Дженнифер. Разрушитель меча

   – Но часть его в тебе, – повторила она.
   – Часть его во мне.
   Глаза Дел заблестели так, что мне показалось будто они наполнились слезами. Но я убедил себя, что ошибаюсь.
   – И кто кого из вас исцелил? Кто кого ПЕРЕДЕЛАЛ?
   Я очень глубоко вздохнул.
   – Я заставил его подчиниться. Я использовал его.
   – ИСПОЛЬЗОВАЛ его! Его?
   – Я специально уехал от вас подальше, вызвал его и использовал. Я воспользовался магией Чоса Деи.
   Кончик меча дрогнул.
   – КАК ты мог это сделать?
   – Болезненно, – я скривился. – Как-то раз – совсем недавно – ты сама сказала, что я человек колоссальной силы воли, – Дел молчала, мне оставалось только смущено пожать плечами. – Ну… я подумал, что стоит это проверить. Я же должен был выяснить, права ли ты.
   – А если бы ты оказался не прав… – прошептала она.
   – Я это предусмотрел. Я заключил себя в связывающий круг.
   – Во что?
   – В связывающий круг. Чтобы Чоса не мог выйти из него и остался в ловушке, – я пошевелился, стараясь не наткнуться на острие. Я ненавидел магию и необходимость использовать ее самому раздражала меня. Мне приходилось заниматься противным делом, и от этого я сам себе был противен. – С появлением Чоса Сам… моя яватма не умерла и не опустела. Она еще дает мне силу, если я правильно ее призываю; если мне удается пробиться к ней сквозь Чоса Деи. И я еще могу использовать ее. Когда получается, – я дернул плечом. – Это не очень приятно. Ощущения довольно болезненные.
   – Тебе всегда становится плохо если рядом магия, – мрачно напомнила Дел. – Значит ты сам себя вылечил. Ты себя переделал, используя силу Чоса.
   – Часть его силы. Я заставил его подчиниться моему приказу, – я вздохнул. – А потом долго корчился от боли.
   – А почему ты не попробовал раньше? Ты мог бы уберечь себя от многих неприятностей? – голубые глаза блеснули. – Не пришлось бы мучиться от боли в колене?
   – Мог бы, но раньше мне это в голову не приходило. Когда я это придумал… – я вздохнул и сморщился. – Я не привык использовать магию или зависеть от нее. Это такая же опора как религия.
   – И что заставило тебя передумать? – поинтересовалась Дел.
   Я вздохнул.
   – Тройственное будущее.
   – Что?
   – Что может случиться, вряд ли случится, уже не случится, – я уныло покачал головой. – Я этого не хотел… НИЧЕГО из этой чепухи. Но в Стаал-Уста мне дали кусок железа и заставили Создать яватму, а потом напоить ее кровью и призвать…
   – Но тебе не нужно было поить ее вторично в Чоса Деи! Никто тебя не заставлял делать это!
   Я печально улыбнулся.
   – Ты заставила, баска. Потому что иначе я проигрывал, а Чоса Деи получал тебя.
   Она понимала это не хуже меня. Гончие аид поймали Дел в Горе Дракона и у нее не было шансов спастись. После смерти Дел Чоса Деи забрал бы ее меч и, многократно увеличив свою силу, уничтожил бы охрану, поставленную Шака Обре.
   Кончик клинка немного опустился. Прогресс налицо.
   – А что случится дальше? Что за тройственное будущее?
   – Я видел разные образы. Жизнь и смерть, начала и концы. Обрывки. Части. Фрагменты. Несбывшиеся мечты и разбитые яватмы.
   – Мы умрем?
   – В одном будущем. Во втором мы оба выживем. Еще в одном погибаешь ты, в другом я.
   – Но это уже четыре, – удивилась она. – Четыре будущих, Тигр, а ты говорил, что оно тройственное.
   – Будущих бесконечное множество, – объяснил я. – Но для каждого из них существуют три возможности: может случиться, вряд ли случится, уже не случится, – я растерянно развел руками, понимая что связного рассказа не получается. – Каждый вариант, каждое будущее постоянно изменяется, оно может стать совсем другим, когда смотришь на него… даже когда думаешь о нем. Можно увидеть только смутную тень, возможность… – аиды, чем проще я пытался это объяснить, тем больше запутывался сам. – Ну в общем все это я увидел прошлой ночью, когда хустафа бросал песок, – я пригладил взъерошенные волосы на затылке, снимая напряжение. – Я видел каждый вариант. Они постоянно двигались, извивалось как клубок червей, – я пытался подобрать слова, чтобы она тоже смогла увидеть, а потом помочь мне понять. – Я видел все, что может случиться, вряд ли случится, уже не случится. И в середине этого клубка были мы с тобой…
   Дел совсем побледнела. Выглядела она такой же потрясенной, как и я.
   – Мне это не нравится! – вздохнул я. – Мне это совсем не нравится… я бы с большим удовольствием забыл обо всей этой истории… но что мне остается делать? Я присосался к этому мечу, а к нему присосался Чоса Деи. Я просто ничего не могу изменить, правильно? Я могу только мучиться от своей беспомощности, – я покачал головой и откинул мокрые от пота волосы со лба. – Я не просил хустафу бросать песок…
   – Из-за того, что ты мог там увидеть? – хрипло спросила Дел.
   – Я просто… не хотел, – я пожал плечами. – Я никогда не задумывался о будущем, меня отучили от этого когда я был чулой у Салсет. Рабы не должны думать ни о чем, главное для них – выжить сейчас, – я непроизвольно дернулся вспоминая прошлое. – Я предпочел бы узнать свое будущее только когда окажусь в нем.
   Дел вяло кивнула, потом улыбнулась своим мыслям, потому что они были просты и понятны и помогали не думать о беспомощности.
   – Значит… мы останемся вместе. И что бы я ни сделала и ни сказала, случится то, что предопределено.
   – Может случиться, вряд ли случится, уже не случится, – я развел руками и умудрился выдавить улыбку. – Понимаешь, Делила? Нельзя узнать свое будущее потому что оно все время меняется. То, что сейчас возможно, завтра станет маловероятным, а потом уже никогда не сможет произойти.
   Дел стерла бусинки пота с верхней губы.
   – Я не понимаю тебя. Ты не тот человек, которого я когда-то встретила в кантине.
   Я усмехнулся.
   – А ты этим не гордишься? По-моему каждая женщина мечтает изменить мужчину.
   Она выплюнула Северное проклятье.
   – Я не знаю, что тебе сказать. Ты во мне все перевернул.
   – Это во мне все перевернули, – сказал я с чувством и быстро, чтобы Дел не успела остановить меня, сцепил пальцы на клинке Бореал. – Я не Чоса Деи. Часть его во мне, но я остаюсь самим собой, – я помолчал. – Мог бы Чоса сделать это не поглотив ее? Не поглотив тебя?
   Она смотрела на мои руки. На кожу нормального цвета и темные волоски на ней, на нормальные ногти.
   – Я знаю ее имя, – сказал я. – Она была бы моей, если бы я захотел ее. Если бы я был Чоса Деи.
   – И я? – спросила Дел. – Я тоже была бы твоей, если бы ты захотел меня?
   Я медленно покачал головой.
   – Я никогда не делал этот выбор за тебя. Ты научила меня уважать чужое мнение.
   Она долго молчала, потом тихо попросила:
   – Отпусти, Тигр.
   Я разжал пальцы и Дел убрала меч в ножны.
   Я опустился на кровать, радуясь, что наконец-то могу расслабиться, и думая, что для головы, которая и без того шла кругом от запутанных и неожиданных истин, я выпил слишком много акиви.
   – Объясни мне только одно: как ты умудрилась не опьянеть?
   Дел улыбнулась.
   – Я научилась этому в Стаал-Уста.
   – Научилась? Вас учили пить?
   Она забралась на кровать, скрестила ноги и прислонилась к стене.
   – Считается, что выпивка делает танцора меча беззаботным. Я тебе это говорила.
   – Да. Неоднократно. Продолжай.
   – Поэтому прежде чем покинуть Стаал-Уста, каждый ученик должен получить один урок.
   – И какой же?
   – Мы должны пить всю ночь и весь следующий день.
   – Всю ночь и весь день?
   – Да.
   – Аиды, тебе же потом было плохо!
   – В этом все дело.
   – Довести человека до полуживого состояния?
   – Довести человека до полуживого состояния, чтобы больше никогда ему не захотелось напиться.
   – Но ты пила. Сегодня.
   – Пьянство лишает человека равновесия.
   – Это одно из его многочисленных последствий.
   – Поэтому нас в Стаал-Уста заставляли пить, а потом танцевать. Чтобы мы привыкли и научились в любом состоянии контролировать себя. Чтобы даже напившись, мы не проиграли танец.
   Я задумался. Система обучения казалась мне довольно странной, но результаты были налицо.
   – Я пью уже много лет… почему я не смог привыкнуть?
   – Меня заставляла дисциплина. Самоконтроль. Ты, напившись, не стараешься справиться с опьянением и, кроме того, у тебя самоконтроль несколько ослаблен.
   – Северная напыщенность, – пробормотал я и снова задумался. – Значит все эти разговоры, что ты можешь выпить больше меня… – я не закончил.
   – Я могу, – спокойно согласилась Дел.
   Я натянуто улыбнулся.
   – А я могу отлить дальше.
   На секунду она застыла, потом расслабилась.
   – В этом я готова признать твою победу.
   – Ну и отлично, – я поднялся. – Теперь ложись спать, а я проверю как там лошади.
   – Я могу пойти с тобой.
   Я улыбнулся.
   – Я знаю, что ты не пьяна, баска. Но я бил от души и готов поспорить, что голова у тебя болит.
   Она потрогала подбородок.
   – Болит. Такого я от тебя не ожидала, – Дел помолчала и мрачно добавила. – Стоило бы тебе за это отплатить.
   – Отплатишь, – усмехнулся я. – Если не кулаком, то языком, – я улыбнулся, чтобы она не обиделась. – Отдохни, баска, – я повернулся к двери, но так не вышел. – Да, баска, еще одно…
   Дел вопросительно приподняла брови.
   – Что, в аиды, заставило тебя бросить вызов этому клещу Пенджи?
   – Которому?
   – Богатому. Тому, который хотел купить тебя.
   – А-а, ему, – она нахмурилась. – Он меня разозлил.
   Я посмотрел на нее с подозрением.
   – Ты наслаждалась собой.
   Дел усмехнулась.
   – Да.
   – Ну спи, – я снова повернулся к двери.
   – Тигр?
   Я застыл, потом обернулся.
   – Что?
   Дел смотрела на меня внимательно и серьезно.
   – Если ты нарисовал связывающий круг, который мог запереть Чоса Деи, почему ты не оставил в нем меч?
   – Меч? – растерянно переспросил я, а потом понял. – Я, конечно, мог.
   – И Чоса Деи был бы в ловушке.
   Я кивнул.
   Дел нахмурилась.
   – Разве мы не этого добиваемся? Загнать его в ловушку из которой он уже не смог бы выбраться?
   Я снова кивнул.
   – Да. И я нашел такую ловушку. Моя яватма – ключ к ней.
   Голубые глаза сверкнули. Вопрос был слишком важен и Дел осторожно подбирала слова.
   – Тогда почему бы не оставить его в круге и не покончить со всей этой историей?
   – Потому что, – просто ответил я.
   – Потому что? Потом что что?
   Я печально улыбнулся.
   – Потому что мне бы тоже пришлось остаться в круге.
   – Тебе?..
   – Он во мне, баска. Теперь нужно освободить не только меч… нужно освободить и меня.
   Дел побледнела.
   – Аиды… – пробормотала она.
   – Я был уверен, что ты меня поймешь, – я повернулся и вышел из комнаты.

27

   Я не пошел проверять лошадей. Я пошел к старику.
   Акетни Мехмета расположили свой лагерь на площади у караванного квартала.
   Раньше, в дни когда Кууми было суетливым и полным жизни, на этой площади располагался самый большой базар, а караваны останавливались не доезжая до поселения. После прихода Пенджи, поселение лишилось былой мощи и осмелевшие борджуни начали нападать на путников и торговцев, не успевших укрыться за стенами. Тогда-то почти опустевший базар и стал приютом всем, кто ехал в Харкихал или на Север через Кууми.
   Фургоны, обтянутые выгоревшей на солнце тканью, нетрудно было найти и в слабом свете звезд и полумесяца. Я прошел по пыльной площади и поискал фургон хустафы.
   Я мог бы догадаться, что с его способностями он должен быть узнать о моем приходе и уже ждал меня.
   Или просто успел проснуться и сделать вид, что ждал.
   Он был один. Сидел около фургона на своей подушке. Шкуры ослов покрывала серая пыль и в полутьме они казались за серебристыми. Животные сбились в стадо и, сопя и фыркая, подбирали зерна. Огромные заостренные уши постоянно двигались; хвосты с жидкими кисточками щелкали, отгоняя назойливых насекомых.
   Яркие черные глаза хустафы сверкнули при моем приближении. Я остановился перед ним.
   – Ты видел это? – спросил я. – Мой приход сюда?
   Он улыбнулся, растянув морщинистые губы, привыкшие к отсутствию зубов.
   Я опустился на колени, вынул нож и нарисовал узоры на утоптанной земле. Это были не слова – я не умею читать и писать – и даже не руны, хотя в них я немного разбираюсь, и даже не привычные символы, обозначающие воду, благословение или предупреждение.
   Несколько линий. Одни были прямыми, другие извивались, некоторые перекрещивались. Закончив, я убрал нож и взглянул на старика.
   Какое-то время он даже не смотрел на рисунок. Он разглядывал меня, изучал мои глаза, словно через них хотел прочитать мысли. Я знал, что это невозможно – ну может для кого-то и возможно, но Бросающий песок обычно читает только песок – и решил, что он ищет что-то другое. Какой-то знак. Подтверждение. А может ждет от меня признания. Я так и не понял, что он хочет и мог ли я это сделать.
   Потом он посмотрел на мой рисунок. Он долго изучал его, прослеживая взглядом каждую линию. Когда закончилась последняя, он, тяжело дыша, наклонился и положил свою тонкую дрожащую ладонь в центр рисунка. Ладонь прикрыла большую часть линий и оставила в пыли расплывчатый отпечаток. Старик поднял руку и провел через лоб ровную линию.
   Я ждал ответа.
   Или он уже ответил? Этот жест в его акетни был связан с джихади.
   Я очень глубоко вздохнул, разгоняя путаницу мыслей.
   – Я джихади?
   Он посмотрел на меня: старый сморщенный старик с грязной полоской через лоб.
   – Если это так, – не успокаивался я, – что в аиды мне делать? Я танцор меча, а не святой… не мессия, знающий как превращать песок в траву! – я замолчал, вспомнив о предположении Дел. И чувствуя себя полным дураком. – Или… может не в траву, а в стекло?
   Черные глаза сверкнули. На ломаном Пустынном он сообщил мне, что все члены его акетни вели себя достойно, ожидая когда же исполнится предсказание Искандара.
   Да, еще и Искандар. Так называемый джихади, которого ударила по голове собственная лошадь и который умер прежде чем успел совершить хотя бы что-то из обещанных чудес.
   И как полагается джихади, перед смертью он объявил, что его миссия будет выполнена, хотя он сам еще не знает как и когда это случится. А значит из слов Джамайла – неизвестно как ставшего Оракулом – можно было сделать вывод, что должен был вернуться не обязательно сам Искандар, а кто-то, выполняющий его роль.
   А я ни чью роль выполнять не собирался, большое спасибо.
   И тут же меня захватил поток воспоминаний. Они били ключом изнутри, прорываясь к поверхности моего сознания: чужие, странные, незнакомые воспоминания о зеленой, плодородной стране. Я мучительно пытался понять, где же мог видеть этот цветущий мир, а потом понял: это был Юг глазами Чоса Деи еще до его разлада с братом.
   Благодаря Чоса я очень хорошо «помнил» слова Шака Обре, пообещавшего, что если он сам не сможет восстановить мир, найдется тот, который сможет это сделать, невзирая на старания Чоса Деи.
   И вполне возможно, что именно поэтому в Искандаре и появился джихади. Он возник неизвестно откуда и его имя осталось в людской памяти только потому что в его честь был назван город, да еще сохранились воспоминания о том, что лошадь ударила его по голове – а такой истории вполне достаточно, чтобы о мессии не забыли, независимо от его святости. Так что может быть Искандар вовсе не был человеком, обычным человеком, которые живут в этом мире.
   В конце концов никто ведь не знает, как работает магия, откуда она берется и как ею управлять. Люди изучают ее и наугад пытаются подчинить себе ее силу, надеясь, что не ошибаются.
   А значит, хотя это и кажется невероятным, Искандар мог быть созданием наколдованным Шака и посланным в мир, чтобы было кому восстановить Юг, превратив песок в траву.
   Созданием. Не человеком. Его сделала магия, как Чоса Деи сделал гончих. Ведь вполне возможно, что Шака Обре тоже мог создавать, и может быть даже людей…
   Я резко выпрямился и почувствовал, что дрожь пробирает меня до костей. Я увидел совсем новую возможность. И мне она совсем не понравилась.
   – Нет, – решительно объявил я.
   Хустафа поднял голову. В слабом свете песок на лбу блестел.
   – Нет, – повторил я, вложив в одно слово всю страсть моего переделанного Чоса тела.
   Старик пожал плечами, показывая, что не собирается мне больше ничего объяснять.
   Или он просто не знал?
   Я начал задыхаться.
   – Я человек, – упрямо сказал я. – Меня не сделала магия, я не создание Шака. Я не колдовское творение…
   Мехмет беззвучно вышел из-за фургона. Удивление в его взгляде быстро сменила мягкая укоризна: я зачем-то пришел среди ночи и начал приставать к старику.
   – Кто такой джихади? – совершенно серьезно спросил я Мехмета. – Мессия? Или магическое создание, наколдованное каким-нибудь волшебником для своих целей?
   – Джихади самый святой их всех! – возмутился Мехмет.
   – Я говорю не о конкретном джихади, а вообще, – я был уже где-то на грани полного отчаяния. Дышать было тяжело и больно. – Ты знаешь откуда он приходит?
   Мехмет пожал плечами.
   – Какая разница? Прошлое не имеет значения – после появления джихади важно только настоящее и будущее. Важно то, что он делает, а не то, кто он.
   Я проглотил комок в горле, резко развернулся и ушел от них.
   Подальше от возможности – нет, невозможности – о которой я не хотел даже думать.
 
   Я нарушил один из самых главных законов жизни танцора меча, когда-либо вбитых в его мозг – и тело – деревянными мечами для практики и настоящими стальными клинками.
   А этот закон гласил: как бы ни был танцор меча расстроен, какие бы мысли ни занимали его, он никогда не должен забывать смотреть по сторонам.
   Потому что любая из этих сторон может нести угрозу его жизни.
   Так оно и получилось.
   К моему большому – и очень болезненному – сожалению.
   Я не успел даже выйти с площади и углубиться в узкие переулки и аллеи.
   Я прошел почти полдороги и добрался до открытого пространства у края площади, за которым виднелись темные пятна улиц, когда на меня накинулась целая армия.
   Ну может и не армия. Я мог судить только по ощущениям.
   Может всего половина.
   Обычно если на вас нападают в городе, то это один или два – или три, или четыре – воинственно настроенных вора, которым очень нужны ваши деньги. Если их цели настолько просты, они появляются из темноты один за другим как волки, надеясь напугать своим количеством и поведением. На простых людях такой прием почти всегда срабатывает, но человеку, владеющему оружием так, как танцор меча, он только дает лишнее преимущество, поскольку появляется время обнажить меч. А если в руках опытного танцора меч, даже аиды знают, сколько атакующих не смогут ничего сделать. Потому что обычно когда один из воров теряет руку – а иногда и голову, если он очень настойчив – остальные всерьез задумываются, не лучше ли им убраться.
   Обычно. Но эти дружелюбные ребята не были ворами. По крайней мере я так решил, потому что тактику воров они не использовали. Они просто всей толпой возникли из темноты и навалились на меня. Я упал на спину, захлебнувшись грязью, навозом, кровью, и отчаянно выругался.
   А мой меч в ножнах был подо мной, должен я добавить.
   Аиды, в таком затруднительном положении я еще никогда не оказывался.
   Я лежал, раскинув руки и ноги, а незнакомцы вели себя довольно сдержанно. Кулаки и ноги делали свое дело, но без большого энтузиазма.
   Пока кто-то тихо не напомнил им, что я человек непредсказуемый и доверять мне нельзя. А а если они меня упустят, ни один из них не выживет. Потому что если я их не прикончу, это сделает ОН.
   Почему-то они тут же решили, что не стоит терять время и кто-то ударил меня по виску чем-то очень твердым.
 
   Я проснулся в полутьме, ругаясь и чувствуя, что боль в том месте, где располагались почки, просто убивала меня. Голова тоже болела, но к этому я успел привыкнуть. А вот так надавать мне по почкам было довольно бессовестно, хотя и эффективно: человек не полезет в драку, если от каждого движения у него все болит как в аидах и пару дней вместо мочи ему придется отливать кровь.
   Над головой крыша. Что-то вроде комнаты. В ней было сухо, пыльно, спертый воздух провонял крысами, насекомыми и старой мочой. Я лежал около стены или какой-то перегородки, потому что чувствовал спиной преграду. Меня положили на правый бок и скрутили веревками. Откуда-то сзади шло смутное перламутровое сияние. Омерзительный желто-зеленый свет. Он почти не разгонял темноту, но я заметил фигуру, скрывавшуюся в глубоких тенях.
   Я понял, что не один в комнате, перестал ругаться и только тогда обнаружил, что сгоряча не обратил внимания на тонкий шнур, туго затянутый на моем горле. Запястья были чем-то – шнуром? веревкой? – связаны за спиной и это же что-то, видимо очень небольшой длины, сдерживало и мои лодыжки, отчего ноги были согнуты так, что пятки почти касались ягодиц. Очень неудобное положение.
   Которое совершенно не делало меня хозяином ситуации.
   – Песчаный Тигр…
   Оказывается они – или он – знают, кто я. С одной стороны, это позволило сделать вывод, что меня схватили не случайно. С другой, я понял, что эта неприятность покрупнее чем простое, хотя и болезненное, ограбление. Мне стало совсем плохо, когда я попытался пошевелиться, чтобы проверить, все ли кости целы, и обнаружил, что в кошельке позвякивают монеты.
   – Песчаный Тигр…
   Я застыл. Ныли запястья и затылок. В животе все свернулось.
   – Слушай, сделай одолжение? – попросил я. – Зажги побольше света, чтобы я мог увидеть на какую вечеринку меня пригласили.
   Тишина. Потом голос спросил, с оттенком мягкого удивления, уверен ли я что хочу света.
   – Ты понимаешь, что если увидишь меня, тебя придется убить?
   Вежливый, привыкший повелевать голос; один из тех, на которые не обращаешь внимания пока он не предъявит доказательство силы. Легкий акцент выдавал жителя Границы. Было еще что-то, чего я не смог распознать. Голос казался знакомым, но я никак не мог вспомнить, где слышал его.
   Я выдавил циничную ухмылку.
   – Аиды, если тебе надо, ты меня все равно убьешь. Зачем иначе было меня сюда тащить? – я поработал запястьями, но веревка не поддавалась. Она даже затянулась сильнее.
   Тишина. А потом свет.
   Я выругался, забыв о петле на горле.
   – Точно, – согласился он. – Теперь мы еще раз обсудим, сколько ты возьмешь за Северную баску.
   Я объяснил ему, что ему надо с собой сделать.
   – Ничего не имею против, – спокойно сообщил он. – Я человек довольно развращенный, об этом знает весь Юг. Меня называют Умир Безжалостный.
   Я скрипнул зубами.
   – Зачем тебе Дел?
   – Так ее зовут?
   Я снова выругался. На этот раз на себя.
   – Нет.
   Комнату освещала одна лампа. Южанин стоял перед ней и поэтому должен был казаться только темным силуэтом, но бледное сияние из-за моей спины позволяло увидеть характерное для Юга смуглое лицо, нос с горбинкой, четкие скулы, тонкие губы и глубокие впадины скрывающие необычные бледно-серые глаза. Судя по акценту, он жил на Границе. Даже при слабом свете кольца и пояс сверкали.
   – Мне нужна… Дел потому что, как я уже говорил, я собираю отличия.
   – И что, в аиды, это значит?
   Он махнул рукой.
   – Некоторые люди собирают красивые ткани, золотые украшения, лошадей, женщин, мужчин, ковры, шелка… – снова легкий жест, демонстрирующий пренебрежение к обычности. – Я собираю разные вещи. Главное для меня, чтобы они отличались от всего привычного.
   – Значит ты хочешь пополнить ею свою коллекцию.
   – Она невероятно прекрасная женщина и к тому же очень опасна. Большинство женщин – Южных женщин – мягкие, услужливые. Их можно найти везде. А в ней мягкости нет совсем. Она твердая. Она острая как стекло. Она отточена как сталь, – я едва различил его улыбку, скрытую тенями. – Она так отточена, что могла бы разрезать плоть мужчины и позволила бы ему истекать кровью у ее ног, а сама при этом улыбалась бы.
   – Она тебя разрежет, – пообещал я. – Она – танцор меча, борджуни… хорошо обученный, соединенный с яватмой танцор меча. Ты представляешь, что это значит?
   – Это значит, что она нужна мне больше чем кто-либо, – он снова улыбнулся. – И я не борджуни. Я танзир.
   – В Кууми?
   Он пожал плечами.
   – При хорошем правлении Кууми могло бы снова приносить прибыль, но я только недавно получил это поселение. Я присоединил его к моему городу, – он показал на Север. – К Харкихалу.
   – Харкихал твой? – я нахмурился. – У Харкихала не было танзира уже много лет. Это пограничный город – город жителей Границы. Ты не можешь просто приехать в него и объявить, что он твой.
   – Пока один не верит, другой сделает, – он махнул рукой. – Но я здесь не для того, чтобы обсуждать с тобой захват Харкихала. Я вообще-то ничего не должен с тобой обсуждать – я просто подумал, что тебе интересно будет узнать, что пока мы тут разговариваем, мои люди похищают для меня женщину.
   Я попытался порвать веревки, но только чуть не задохнулся и почти потерял сознание. Дрожа от злобы, я прошипел:
   – Там вот значит как ты хотел ее купить.
   – Я горжусь своим умением разбираться в людях. Когда я узнал кто ты, я сразу понял, что ты не сдашься. У тебя сложилась определенная репутация, Песчаный Тигр… Говорят, что три месяца в шахте Аладара тебя изменили, – он помолчал и добавил: – И Северянка.