Страница:
И мне пришло в голову, что неплохо было бы помыться. Я всегда старался быть чистым, хотя в пустыне это трудно. Под солнцем человек потеет, пыль прилипает к поту, и скоро уже тело покрывает спекшаяся корка.
Я не мылся уже несколько дней. Вспотевший, пьяный, истекавший кровью, я не думал о чистоте, и грязь на мне успела запечься слоями. Мне очень нужно было помыться. А если бы мы задержались и сняли комнату, я мог бы окунуться в бочку с водой…
Но.
– Думаешь желающих будет так много? – наконец спросил я, пытаясь уйти от темы разговора.
Она пожала плечами, тоже не желая спорить дальше, думая, как и я, о другом.
– Мы убили джихади. Вернее человека, которого они считают джихади. Для них теперь все уничтожено – предсказание, Оракул, обещание перемен. Не все, конечно, кинутся за нами в погоню, но фанатики не сдадутся.
– Если твой брат не сумеет им все объяснить. Убедить их, что Аджани не тот человек.
Тем человеком был я, но вряд ли они мне поверят. Для всех на Юге – по крайней мере для людей, которые знали меня, а это не совсем весь Юг (хотя я это часто утверждаю) – я был Песчаным Тигром. Танцором меча. Не мессией. Не человеком, который должен был каким-то образом превратить песок в траву.
Дел многозначительно подняла палец и по этому жесту я понял, что она собирается поставить меня на место, указав на явные ляпы в моих логичных рассуждениях. Это всегда доставляло ей удовольствие. Дел нравилось думать, что она может мне что-то объяснить.
– Если мой брат может говорить. Ты утверждаешь, что может. Ты утверждаешь, что он говорил…
– Говорил. Я слышал. И многие слышали. А ты это пропустила только потому что была занята танцем с Аджани.
– Это был не танец, – тут же перебила она (доверьте женщине поменять тему разговора в середине дискуссии). – Танец по сути своей благороден. Это была казнь.
– Ну хорошо… – Дел была права, но рассуждать на эту тему я не собирался. У нас было достаточно других дел. – Слушай, я не знаю, что на уме у этих религиозных дураков, и ты не знаешь. Может они уже вернулись в Искандар…
– А что за пыль мы видели утром?
Признаю, иногда она бьет в точку.
Я вздохнул.
– Купи все в дорогу, баска. А я куплю немного вина.
– И воды.
– Да. И воды.
И акиви. Но ей я об этом не сказал.
В конце концов она пошла меня разыскивать. Я ждал ее прихода, зная, что любая женщина поступила бы так. Женщины заставляют вас ждать целую вечность когда вы хотите куда-то ехать, но если им нужно отправляться в дорогу, они не позволят вам задержаться ни на минуту. Я торопливо проглотил акиви.
Уже вторую чашку, но Дел об этом не узнает.
В комнате был полумрак, потому что кантины в пограничных городах – да и в любом пустынном городе, если уж на то пошло – днем освещаются только солнечным светом. Здесь, на Юге, солнечные лучи проходят долгий путь. Специальных окон в домах никогда не делают, а в восточной стене обычно пробивают одно или несколько отверстий, поскольку утреннее солнце самое прохладное. К середине дня, когда раскаленный диск высоко поднимается над горизонтом, лучи его в дом уже не попадают. Во второй половине дня в кантинах всегда полутьма, зато не сильно допекает жара.
Дел откинула полог, подвешенный у двери, чтобы в комнату не летел песок, и вошла в кантину. Ей достаточно было одного взгляда, чтобы понять, куда она попала. Кантина была маленькая, грязная, убогая. В ближайшем к двери углу, в грязи валялось едва дышащее тело, глубоко ушедшее в мечты хува. Второе тело, более похожее на живого человека, сгорбилось на табуретке около одного из восточных «окон». Когда Дел вошла, сидящий на табуретке что-то пробормотал и выпрямился. Я уже привык, что появление Северянки не остается незамеченным. Интересно, привыкла ли она. На одну секунду я вдруг увидел Дел глазами обычного Южанина, вспомнил, как сам смотрел на нее при первой встрече. Она была – и осталась – очень эффектной: высокая, с длинными руками и ногами, гибкая, невероятно изящная. Не женоподобная, а женственная во всех тонкостях этого слова. Даже скрытое под белым бурнусом, ее тело завораживало. А уж о лице и говорить нечего. Глубоко внутри меня что-то вспыхнуло. Это было не просто желание: меня переполнило запоздалое осознание, и я удивился, как же то, о чем другие мужчины могли только мечтать, досталось мне.
Мне стало легко и приятно.
Я приподнял чашку.
– Да озарит солнце твою голову.
Дел задумчиво осмотрела меня.
– Ты закончил?
Я по-дурацки ухмыльнулся, еще не оправившись от потрясения.
– Глоток, всего глоток… – и допил последние капли из чашки.
Голубые глаза сузились под подозрительно нахмуренными бровями.
– И сколько ты успел выпить?
Потрясение прошло, я вернулся к реальности и вздохнул.
– Столько, сколько можно успеть за короткий момент свободы, дарованный мне пока ты собиралась в дорогу, – я исследовал внутренности чашки, но акиви больше не обнаружил.
– С твоими темпами ты мог бы успеть выпить кувшин, – она недоверчиво посмотрела на мои фляги. – Ты в состоянии ехать?
– Я родился на спине лошади, – отрезал я, поправляя ремни фляг.
– Сочувствую твоей матери, – Дел наклонилась, чтобы поднять мешок. – Ты идешь?
– Уже пошел, – я быстро прошел мимо нее, задержавшись ровно настолько, чтобы повесить на ее протянутую руку пять фляг.
Всю дорогу от кантины Дел шипела, пытаясь распутать перекрутившиеся ремни.
– Я не понесу твое мерзкое акиви.
– Акиви несу я, у тебя вода.
Дел внимательно разглядывала меня, пока я садился на жеребца.
– Справедливое решение. У меня больше фляг чем у тебя.
– Я взял воды с избытком, – согласился я. – Мне пришло в голову, что у тебя случайно может возникнуть желание умыться.
Я развернул жеребца, пока Дел садилась, и мысленно усмехнулся, заметив, что она исподтишка дотронулась до лица. Вообще-то Дел не тщеславна, хотя боги благословили ее втройне, но я не встречал ни одной женщины, в которой тщеславия не было бы ни капли.
Каждый может позволить себе маленькую месть.
Едем. Снова. Только на этот раз моей голове было значительно легче. Я уже мог сидеть прямо. Клин клином приносит облегчение.
Дел ехала рядом со мной, пока мы самой короткой дорогой выбирались из Харкихала. Когда ворота остались позади, она поинтересовалась:
– И куда мы теперь?
Жеребец потянулся зубами к чалому, и мне пришлось ударить его пяткой по плечу.
– Отдохни, рассадник паразитов… Ну поскольку мы уже направляемся на Юг, наверное можно больше не ломать себе голову над этим вопросом.
– Мы обсуждали это всю прошлую ночь, но так ничего и не решили.
Я помнил наш разговор смутно. Так, какие-то обрывки. Мы кажется кого-то собирались искать.
И тут меня как ударило.
– Шака Обре, – бросил я.
Дел убрала прядь волос, прилипших к верхней губе.
– И я снова скажу, что это трудно. А может и невозможно.
Я поерзал в седле. Затылок чесался, волосы вставали дыбом, даже предплечья пощипывало.
– Аиды, баска, лучше бы ты не напоминала.
Она отпихнула в сторону настырный нос жеребца, потянувшийся к ее левому колену.
– Кому-то из нас пришлось бы заговорить об этом первым.
Я расправил плечи, пытаясь стряхнуть мурашки. Все утро я провел в раздумьях, как же победить головную боль и справиться с восстанием в желудке. Хотя ни то, ни другое я окончательно не излечил, мне стало гораздо легче – и у меня появилась возможность подумать о чем-то другом. О чем-то совершенно запутанном и нерешенном.
– Мне это не нравится, – пробормотал я.
– Искать Шака Обре была твоя идея.
– Вот именно: идея. Не все идеи стоит воплощать в жизнь.
Дел глубокомысленно кивнула.
– Значит мы просто убегаем? Никого не ищем?
– И это все упрощает. Я хорошо знаю Юг. Мы найдем тихое местечко и отсидимся там пока все уляжется.
Дел снова кивнула.
– Вот значит как. Дайте только время и даже священная война закончится.
Мне не пришлось задумываться, чтобы понять, в каком Дел настроении: слишком простодушно она говорила.
– Подожди, – я полез под бурнус и нащупал кошелек. Многолетний опыт позволял мне определять сумму по весу. – Сколько у тебя денег?
Дел не потрудилась проверить.
– Несколько медных монет, не более. Почти все я потратила в Харкихале.
Я поправил бурнус, чтобы он не цеплялся за ремни перевязи.
– Значит нам придется быстренько станцевать несколько танцев где получится. Кошельки немного потолстеют, тогда можно и прятаться, – я вздохнул. – Чтобы хорошо спрятаться нужны деньги.
Светлые брови Дел тут же недоуменно изогнулись.
– Ты предлагаешь танцевать, чтобы получить деньги?
Я нахмурился.
– Вообще-то так танцоры мечей и зарабатывают на жизнь.
– Но только если люди захотят заплатить, чтобы посмотреть на поединок или наймут нас танцевать по какой-то другой причине. А какой смысл платить нам за танец в надежде выиграть несколько ставок если нужно только схватить нас? Уж конечно цена за наши головы превысит размер выигрышей от танца.
– Я не уверен, что за наши головы назначили цену, – жеребец споткнулся о камень. – Поднимай ноги, вислоухий или ударишься носом.
– Мы… я… убила джихади. Так чего же ты ждешь?
Я наклонился вбок и выплюнул пыль изо рта.
– Чего я жду? Думаю, они как гончие аид пойдут по нашим следам. Вряд ли им за это заплатят… скорее они хотят убить нас из-за ужаса содеянного нами – мы украли их мечты.
– И наверняка найдутся люди, которые согласятся заплатить за нашу поимку. Даже слухи о нас будут стоить монету или две.
– Может быть, а может быть и нет, – я потер заросшие щетиной шрамы. – Ладно. Может нам действительно лучше пока не танцевать. Но есть и другие способы… мы могли бы наняться охранять караван. Священная война или не священная война, все равно караваны будут пытаться пересекать Пенджу, где всегда много борджуни. Мы им пригодимся.
– Правильно, – согласилась Дел, – но только священная война мешает торговле и наверняка какое-то время караванов будет не так много. А если бы ты был караванщиком, ты бы нанял двух людей, которые убили мессию?
– Они не узнают, кто мы.
Дел внимательно посмотрела на меня. Выражение лица у нее было изысканно спокойным, и я понял, что сейчас она скажет мне что-то очень неприятное.
– Сколько еще на Юге танцоров мечей, которые на голову выше большинства Южан, кожа которых светлее, но не такая светлая как у Северян, на лице у которых шрамы песчаного тигра, не говоря уже о зеленых глазах, и которые носят Северные яватмы.
Я нахмурился.
– Ну наверное столько же сколько болтливых голубоглазых блондинок с Севера, которые тоже носят мечи. И тоже магические.
– Все это плата, которую вынуждена платить шишка, – жизнерадостно констатировала Дел.
– Ну ладно…
Я вел жеребца на Юг, настойчиво предлагая ему вспомнить, какой хороший у него широкий шаг.
– Но мы должны что-то сделать. У нас кончаются деньги, а жизнь в бегах дорого стоит.
– Есть другой способ.
– Какой?
– Украсть.
Я уставился на нее в полном изумлении.
– Украсть?
Северный акцент Дел и ее неуверенность в выборе слов часто искажают ее речь, но Дел умудрилась изобразить мое Южное растягивание звуков.
– За всю твою крайне достойную жизнь ты ни разу о таком не слышал?
Я решил, что вопрос не заслуживает ответа.
– Но ТЫ. Ты предлагаешь воровать? А кодекс чести Стаал-Уста это одобряет? Ты столько рассказывала мне о чести Северян, – я посмотрел на нее повнимательнее. – Ты за свою жизнь когда-нибудь что-нибудь украла?
– А ты?
– Я спросил первым. К тому же я не Северянин, так что это не важно.
– Важно. Я бы не удивилась… Ты сам говорил много раз, ради того, чтобы выжить можно пойти на все.
– В моей работе и жестокость иногда не повредит.
– Ну а поскольку у нас с тобой работа одинаковая, хотя я и женщина, будет вполне логично предположить, что я разбираюсь в воровстве.
– Разбираться в чем-то и заниматься чем-то это разные вещи, – поправил я. – Ты когда-нибудь воровала? Лично ты? Ты, Северный танцор меча, мастер яватмы? Обученная и тренированная по древним кодексам чести Стаал-Уста?
Теперь нахмурилась Дел. Только у нее это получилось посимпатичнее.
– Почему ты не можешь поверить, что я когда-то воровала? Разве я не убивала людей? Я делала это на твоих глазах.
– Только тех, которые хотели убить тебя. Самозащита и воровство это разные вещи, баска, – я ухмыльнулся. – И словам «я когда-то воровала» я не верю.
Дел вздохнула.
– Ну хорошо, сама я никогда не воровала, но это не значит, что при необходимости я не смогу. Ведь до того, как Аджани уничтожил мою семью я не умела убивать, а теперь для меня это обычное занятие.
Неприятный холодок пробежал у меня по спине.
– Это не обычное занятие. Да, ты убивала, но для тебя это не обычное занятие. Ты танцор меча. Не все из нас убивают. Если кто-то это и делает, то только потому что его вынуждают обстоятельства. Только защищая жизни.
– Последние семь лет я только и делала что убивала, – отрезала она.
– Аджани мертв, – сказал я. – Эта часть твоей жизни окончена.
– Разве? – голос у нее был зловещий.
– Конечно. Кровный долг уплачен. Что тебя еще беспокоит?
– Жизнь, – бросила она. – Мне почти двадцать три года. Сколько мне еще осталось? Лет двадцать? Тридцать? Может даже сорок…
– И такое бывает, – согласился я, надеясь обратить все в шутку.
– И что я буду делать с этими сорока годами?
Человек в моем возрасте – тридцать шесть? тридцать семь? – не отказался бы еще от сорока лет. А Дел умудрилась сказать о них с отвращением и мне это совсем не понравилось.
– Аиды, баска, проживи их! Что еще с ними делать?
– Я танцор меча, – напряженно сказала она, – я заставила себя стать такой. А теперь ты говоришь, что у меня в жизни больше нет цели потому что Аджани мертв.
– Дел, ради валхайла…
Естественно закончить она мне не позволила.
– Подумай, тигр. Ты говоришь, что эта часть моей жизни завершена. Время убийств. Годы, когда я пожертвовала человечностью ради одержимости,
– что-то сверкнуло в ее глазах: гнев и разочарование. – Если это правда, что мне осталось? Что осталось женщине?
– Дел, не начинай снова…
– Может мне отправиться в гарем какого-нибудь танзира? Конечно я бы дорого стоила. Меня изгнали с Севера и я не могу вернуться на родину. Может мне выйти замуж за Южного крестьянина, или караванщика, или владельца кантины? – она многозначительно подняла палец. – Не забывай, я бесплодна. Я не могу принести мужу наследников, – рука безвольно упала. – На что еще я гожусь?
Я скривился, сдерживая улыбку, и чувствуя неловкость, потому что ответ на ее вопрос был очень простым. Ответ был слишком простым. Дел сама заставила меня найти его. Тем не менее он был верен.
– В твоем случае некоторые мужчины – большая часть мужчин! – могли бы поклясться, что желание иметь детей отступает перед желанием, которое ты вызываешь.
Она покраснела и скрипнула зубами.
– Если я сейчас прекрасна настолько, чтобы «вызывать желание», на что я буду годится когда красота исчезнет? Что мне делать, Тигр? Что мне остается?
– Ну, не знаю, что будет если ты выйдешь замуж за Южного крестьянина…
– Может мне пойти прислуживать в кантину? Тебе нравятся служанки.
– Слушай, Дел…
– Или попробовать соблазнить танзира Джулы?
– В Джуле правит женщина.
Она испепелила меня взглядом.
– Ты понял, что я имела в виду.
– А танзир Джулы тоже не прочь расправиться с нами, помнишь? Особенно с тобой. Ты убила ее отца.
– Только убивать я и умею, – со страстью в голосе закончила Дел.
– Тебе это не нравится? Тогда измени свою жизнь, – спокойно предложил я. – Последние – сколько? почти два года – ты без передышки разглагольствовала, как женщина должна сражаться, чтобы занять достойное место в мире мужчин. Ты сражалась и ты победила. А теперь, ожидая, что я решу за тебя твои проблемы, ты уничтожаешь все, чего достигла. Ты стала тем, кем должна была стать ради определенной цели. Эта цель уже позади. Так найди себе другую.
Дел долго смотрела на меня. Не знаю, о чем она думала. Даже мне, хорошо знавшему ее, не удалось это понять. Но яростное напряжение, овладевшее ею, спало и заговорила она уже не так резко.
– А ты нашел свою цель?
Я пожал плечами.
– У меня нет цели. Я просто живу. Я – Песчаный Тигр.
Дел наконец улыбнулась. Последние следы напряжения исчезли с ее лица.
– Песчаный Тигр, – промурлыкала она. – Да, этого более чем достаточно. Настоящая шишка.
– И, кстати говоря, мы так ничего и не решили, – напомнил я.
– Ты о чем?
– Куда мы едем.
– На Юг.
– Это я уже понял. А куда на Юг?
Дел раздраженно нахмурилась.
– В аиды, а мне откуда знать?
Надо же, как точно она передала мои чувства.
3
Я не мылся уже несколько дней. Вспотевший, пьяный, истекавший кровью, я не думал о чистоте, и грязь на мне успела запечься слоями. Мне очень нужно было помыться. А если бы мы задержались и сняли комнату, я мог бы окунуться в бочку с водой…
Но.
– Думаешь желающих будет так много? – наконец спросил я, пытаясь уйти от темы разговора.
Она пожала плечами, тоже не желая спорить дальше, думая, как и я, о другом.
– Мы убили джихади. Вернее человека, которого они считают джихади. Для них теперь все уничтожено – предсказание, Оракул, обещание перемен. Не все, конечно, кинутся за нами в погоню, но фанатики не сдадутся.
– Если твой брат не сумеет им все объяснить. Убедить их, что Аджани не тот человек.
Тем человеком был я, но вряд ли они мне поверят. Для всех на Юге – по крайней мере для людей, которые знали меня, а это не совсем весь Юг (хотя я это часто утверждаю) – я был Песчаным Тигром. Танцором меча. Не мессией. Не человеком, который должен был каким-то образом превратить песок в траву.
Дел многозначительно подняла палец и по этому жесту я понял, что она собирается поставить меня на место, указав на явные ляпы в моих логичных рассуждениях. Это всегда доставляло ей удовольствие. Дел нравилось думать, что она может мне что-то объяснить.
– Если мой брат может говорить. Ты утверждаешь, что может. Ты утверждаешь, что он говорил…
– Говорил. Я слышал. И многие слышали. А ты это пропустила только потому что была занята танцем с Аджани.
– Это был не танец, – тут же перебила она (доверьте женщине поменять тему разговора в середине дискуссии). – Танец по сути своей благороден. Это была казнь.
– Ну хорошо… – Дел была права, но рассуждать на эту тему я не собирался. У нас было достаточно других дел. – Слушай, я не знаю, что на уме у этих религиозных дураков, и ты не знаешь. Может они уже вернулись в Искандар…
– А что за пыль мы видели утром?
Признаю, иногда она бьет в точку.
Я вздохнул.
– Купи все в дорогу, баска. А я куплю немного вина.
– И воды.
– Да. И воды.
И акиви. Но ей я об этом не сказал.
В конце концов она пошла меня разыскивать. Я ждал ее прихода, зная, что любая женщина поступила бы так. Женщины заставляют вас ждать целую вечность когда вы хотите куда-то ехать, но если им нужно отправляться в дорогу, они не позволят вам задержаться ни на минуту. Я торопливо проглотил акиви.
Уже вторую чашку, но Дел об этом не узнает.
В комнате был полумрак, потому что кантины в пограничных городах – да и в любом пустынном городе, если уж на то пошло – днем освещаются только солнечным светом. Здесь, на Юге, солнечные лучи проходят долгий путь. Специальных окон в домах никогда не делают, а в восточной стене обычно пробивают одно или несколько отверстий, поскольку утреннее солнце самое прохладное. К середине дня, когда раскаленный диск высоко поднимается над горизонтом, лучи его в дом уже не попадают. Во второй половине дня в кантинах всегда полутьма, зато не сильно допекает жара.
Дел откинула полог, подвешенный у двери, чтобы в комнату не летел песок, и вошла в кантину. Ей достаточно было одного взгляда, чтобы понять, куда она попала. Кантина была маленькая, грязная, убогая. В ближайшем к двери углу, в грязи валялось едва дышащее тело, глубоко ушедшее в мечты хува. Второе тело, более похожее на живого человека, сгорбилось на табуретке около одного из восточных «окон». Когда Дел вошла, сидящий на табуретке что-то пробормотал и выпрямился. Я уже привык, что появление Северянки не остается незамеченным. Интересно, привыкла ли она. На одну секунду я вдруг увидел Дел глазами обычного Южанина, вспомнил, как сам смотрел на нее при первой встрече. Она была – и осталась – очень эффектной: высокая, с длинными руками и ногами, гибкая, невероятно изящная. Не женоподобная, а женственная во всех тонкостях этого слова. Даже скрытое под белым бурнусом, ее тело завораживало. А уж о лице и говорить нечего. Глубоко внутри меня что-то вспыхнуло. Это было не просто желание: меня переполнило запоздалое осознание, и я удивился, как же то, о чем другие мужчины могли только мечтать, досталось мне.
Мне стало легко и приятно.
Я приподнял чашку.
– Да озарит солнце твою голову.
Дел задумчиво осмотрела меня.
– Ты закончил?
Я по-дурацки ухмыльнулся, еще не оправившись от потрясения.
– Глоток, всего глоток… – и допил последние капли из чашки.
Голубые глаза сузились под подозрительно нахмуренными бровями.
– И сколько ты успел выпить?
Потрясение прошло, я вернулся к реальности и вздохнул.
– Столько, сколько можно успеть за короткий момент свободы, дарованный мне пока ты собиралась в дорогу, – я исследовал внутренности чашки, но акиви больше не обнаружил.
– С твоими темпами ты мог бы успеть выпить кувшин, – она недоверчиво посмотрела на мои фляги. – Ты в состоянии ехать?
– Я родился на спине лошади, – отрезал я, поправляя ремни фляг.
– Сочувствую твоей матери, – Дел наклонилась, чтобы поднять мешок. – Ты идешь?
– Уже пошел, – я быстро прошел мимо нее, задержавшись ровно настолько, чтобы повесить на ее протянутую руку пять фляг.
Всю дорогу от кантины Дел шипела, пытаясь распутать перекрутившиеся ремни.
– Я не понесу твое мерзкое акиви.
– Акиви несу я, у тебя вода.
Дел внимательно разглядывала меня, пока я садился на жеребца.
– Справедливое решение. У меня больше фляг чем у тебя.
– Я взял воды с избытком, – согласился я. – Мне пришло в голову, что у тебя случайно может возникнуть желание умыться.
Я развернул жеребца, пока Дел садилась, и мысленно усмехнулся, заметив, что она исподтишка дотронулась до лица. Вообще-то Дел не тщеславна, хотя боги благословили ее втройне, но я не встречал ни одной женщины, в которой тщеславия не было бы ни капли.
Каждый может позволить себе маленькую месть.
Едем. Снова. Только на этот раз моей голове было значительно легче. Я уже мог сидеть прямо. Клин клином приносит облегчение.
Дел ехала рядом со мной, пока мы самой короткой дорогой выбирались из Харкихала. Когда ворота остались позади, она поинтересовалась:
– И куда мы теперь?
Жеребец потянулся зубами к чалому, и мне пришлось ударить его пяткой по плечу.
– Отдохни, рассадник паразитов… Ну поскольку мы уже направляемся на Юг, наверное можно больше не ломать себе голову над этим вопросом.
– Мы обсуждали это всю прошлую ночь, но так ничего и не решили.
Я помнил наш разговор смутно. Так, какие-то обрывки. Мы кажется кого-то собирались искать.
И тут меня как ударило.
– Шака Обре, – бросил я.
Дел убрала прядь волос, прилипших к верхней губе.
– И я снова скажу, что это трудно. А может и невозможно.
Я поерзал в седле. Затылок чесался, волосы вставали дыбом, даже предплечья пощипывало.
– Аиды, баска, лучше бы ты не напоминала.
Она отпихнула в сторону настырный нос жеребца, потянувшийся к ее левому колену.
– Кому-то из нас пришлось бы заговорить об этом первым.
Я расправил плечи, пытаясь стряхнуть мурашки. Все утро я провел в раздумьях, как же победить головную боль и справиться с восстанием в желудке. Хотя ни то, ни другое я окончательно не излечил, мне стало гораздо легче – и у меня появилась возможность подумать о чем-то другом. О чем-то совершенно запутанном и нерешенном.
– Мне это не нравится, – пробормотал я.
– Искать Шака Обре была твоя идея.
– Вот именно: идея. Не все идеи стоит воплощать в жизнь.
Дел глубокомысленно кивнула.
– Значит мы просто убегаем? Никого не ищем?
– И это все упрощает. Я хорошо знаю Юг. Мы найдем тихое местечко и отсидимся там пока все уляжется.
Дел снова кивнула.
– Вот значит как. Дайте только время и даже священная война закончится.
Мне не пришлось задумываться, чтобы понять, в каком Дел настроении: слишком простодушно она говорила.
– Подожди, – я полез под бурнус и нащупал кошелек. Многолетний опыт позволял мне определять сумму по весу. – Сколько у тебя денег?
Дел не потрудилась проверить.
– Несколько медных монет, не более. Почти все я потратила в Харкихале.
Я поправил бурнус, чтобы он не цеплялся за ремни перевязи.
– Значит нам придется быстренько станцевать несколько танцев где получится. Кошельки немного потолстеют, тогда можно и прятаться, – я вздохнул. – Чтобы хорошо спрятаться нужны деньги.
Светлые брови Дел тут же недоуменно изогнулись.
– Ты предлагаешь танцевать, чтобы получить деньги?
Я нахмурился.
– Вообще-то так танцоры мечей и зарабатывают на жизнь.
– Но только если люди захотят заплатить, чтобы посмотреть на поединок или наймут нас танцевать по какой-то другой причине. А какой смысл платить нам за танец в надежде выиграть несколько ставок если нужно только схватить нас? Уж конечно цена за наши головы превысит размер выигрышей от танца.
– Я не уверен, что за наши головы назначили цену, – жеребец споткнулся о камень. – Поднимай ноги, вислоухий или ударишься носом.
– Мы… я… убила джихади. Так чего же ты ждешь?
Я наклонился вбок и выплюнул пыль изо рта.
– Чего я жду? Думаю, они как гончие аид пойдут по нашим следам. Вряд ли им за это заплатят… скорее они хотят убить нас из-за ужаса содеянного нами – мы украли их мечты.
– И наверняка найдутся люди, которые согласятся заплатить за нашу поимку. Даже слухи о нас будут стоить монету или две.
– Может быть, а может быть и нет, – я потер заросшие щетиной шрамы. – Ладно. Может нам действительно лучше пока не танцевать. Но есть и другие способы… мы могли бы наняться охранять караван. Священная война или не священная война, все равно караваны будут пытаться пересекать Пенджу, где всегда много борджуни. Мы им пригодимся.
– Правильно, – согласилась Дел, – но только священная война мешает торговле и наверняка какое-то время караванов будет не так много. А если бы ты был караванщиком, ты бы нанял двух людей, которые убили мессию?
– Они не узнают, кто мы.
Дел внимательно посмотрела на меня. Выражение лица у нее было изысканно спокойным, и я понял, что сейчас она скажет мне что-то очень неприятное.
– Сколько еще на Юге танцоров мечей, которые на голову выше большинства Южан, кожа которых светлее, но не такая светлая как у Северян, на лице у которых шрамы песчаного тигра, не говоря уже о зеленых глазах, и которые носят Северные яватмы.
Я нахмурился.
– Ну наверное столько же сколько болтливых голубоглазых блондинок с Севера, которые тоже носят мечи. И тоже магические.
– Все это плата, которую вынуждена платить шишка, – жизнерадостно констатировала Дел.
– Ну ладно…
Я вел жеребца на Юг, настойчиво предлагая ему вспомнить, какой хороший у него широкий шаг.
– Но мы должны что-то сделать. У нас кончаются деньги, а жизнь в бегах дорого стоит.
– Есть другой способ.
– Какой?
– Украсть.
Я уставился на нее в полном изумлении.
– Украсть?
Северный акцент Дел и ее неуверенность в выборе слов часто искажают ее речь, но Дел умудрилась изобразить мое Южное растягивание звуков.
– За всю твою крайне достойную жизнь ты ни разу о таком не слышал?
Я решил, что вопрос не заслуживает ответа.
– Но ТЫ. Ты предлагаешь воровать? А кодекс чести Стаал-Уста это одобряет? Ты столько рассказывала мне о чести Северян, – я посмотрел на нее повнимательнее. – Ты за свою жизнь когда-нибудь что-нибудь украла?
– А ты?
– Я спросил первым. К тому же я не Северянин, так что это не важно.
– Важно. Я бы не удивилась… Ты сам говорил много раз, ради того, чтобы выжить можно пойти на все.
– В моей работе и жестокость иногда не повредит.
– Ну а поскольку у нас с тобой работа одинаковая, хотя я и женщина, будет вполне логично предположить, что я разбираюсь в воровстве.
– Разбираться в чем-то и заниматься чем-то это разные вещи, – поправил я. – Ты когда-нибудь воровала? Лично ты? Ты, Северный танцор меча, мастер яватмы? Обученная и тренированная по древним кодексам чести Стаал-Уста?
Теперь нахмурилась Дел. Только у нее это получилось посимпатичнее.
– Почему ты не можешь поверить, что я когда-то воровала? Разве я не убивала людей? Я делала это на твоих глазах.
– Только тех, которые хотели убить тебя. Самозащита и воровство это разные вещи, баска, – я ухмыльнулся. – И словам «я когда-то воровала» я не верю.
Дел вздохнула.
– Ну хорошо, сама я никогда не воровала, но это не значит, что при необходимости я не смогу. Ведь до того, как Аджани уничтожил мою семью я не умела убивать, а теперь для меня это обычное занятие.
Неприятный холодок пробежал у меня по спине.
– Это не обычное занятие. Да, ты убивала, но для тебя это не обычное занятие. Ты танцор меча. Не все из нас убивают. Если кто-то это и делает, то только потому что его вынуждают обстоятельства. Только защищая жизни.
– Последние семь лет я только и делала что убивала, – отрезала она.
– Аджани мертв, – сказал я. – Эта часть твоей жизни окончена.
– Разве? – голос у нее был зловещий.
– Конечно. Кровный долг уплачен. Что тебя еще беспокоит?
– Жизнь, – бросила она. – Мне почти двадцать три года. Сколько мне еще осталось? Лет двадцать? Тридцать? Может даже сорок…
– И такое бывает, – согласился я, надеясь обратить все в шутку.
– И что я буду делать с этими сорока годами?
Человек в моем возрасте – тридцать шесть? тридцать семь? – не отказался бы еще от сорока лет. А Дел умудрилась сказать о них с отвращением и мне это совсем не понравилось.
– Аиды, баска, проживи их! Что еще с ними делать?
– Я танцор меча, – напряженно сказала она, – я заставила себя стать такой. А теперь ты говоришь, что у меня в жизни больше нет цели потому что Аджани мертв.
– Дел, ради валхайла…
Естественно закончить она мне не позволила.
– Подумай, тигр. Ты говоришь, что эта часть моей жизни завершена. Время убийств. Годы, когда я пожертвовала человечностью ради одержимости,
– что-то сверкнуло в ее глазах: гнев и разочарование. – Если это правда, что мне осталось? Что осталось женщине?
– Дел, не начинай снова…
– Может мне отправиться в гарем какого-нибудь танзира? Конечно я бы дорого стоила. Меня изгнали с Севера и я не могу вернуться на родину. Может мне выйти замуж за Южного крестьянина, или караванщика, или владельца кантины? – она многозначительно подняла палец. – Не забывай, я бесплодна. Я не могу принести мужу наследников, – рука безвольно упала. – На что еще я гожусь?
Я скривился, сдерживая улыбку, и чувствуя неловкость, потому что ответ на ее вопрос был очень простым. Ответ был слишком простым. Дел сама заставила меня найти его. Тем не менее он был верен.
– В твоем случае некоторые мужчины – большая часть мужчин! – могли бы поклясться, что желание иметь детей отступает перед желанием, которое ты вызываешь.
Она покраснела и скрипнула зубами.
– Если я сейчас прекрасна настолько, чтобы «вызывать желание», на что я буду годится когда красота исчезнет? Что мне делать, Тигр? Что мне остается?
– Ну, не знаю, что будет если ты выйдешь замуж за Южного крестьянина…
– Может мне пойти прислуживать в кантину? Тебе нравятся служанки.
– Слушай, Дел…
– Или попробовать соблазнить танзира Джулы?
– В Джуле правит женщина.
Она испепелила меня взглядом.
– Ты понял, что я имела в виду.
– А танзир Джулы тоже не прочь расправиться с нами, помнишь? Особенно с тобой. Ты убила ее отца.
– Только убивать я и умею, – со страстью в голосе закончила Дел.
– Тебе это не нравится? Тогда измени свою жизнь, – спокойно предложил я. – Последние – сколько? почти два года – ты без передышки разглагольствовала, как женщина должна сражаться, чтобы занять достойное место в мире мужчин. Ты сражалась и ты победила. А теперь, ожидая, что я решу за тебя твои проблемы, ты уничтожаешь все, чего достигла. Ты стала тем, кем должна была стать ради определенной цели. Эта цель уже позади. Так найди себе другую.
Дел долго смотрела на меня. Не знаю, о чем она думала. Даже мне, хорошо знавшему ее, не удалось это понять. Но яростное напряжение, овладевшее ею, спало и заговорила она уже не так резко.
– А ты нашел свою цель?
Я пожал плечами.
– У меня нет цели. Я просто живу. Я – Песчаный Тигр.
Дел наконец улыбнулась. Последние следы напряжения исчезли с ее лица.
– Песчаный Тигр, – промурлыкала она. – Да, этого более чем достаточно. Настоящая шишка.
– И, кстати говоря, мы так ничего и не решили, – напомнил я.
– Ты о чем?
– Куда мы едем.
– На Юг.
– Это я уже понял. А куда на Юг?
Дел раздраженно нахмурилась.
– В аиды, а мне откуда знать?
Надо же, как точно она передала мои чувства.
3
Оазисом называлось беспорядочное нагромождение плоских, желто-розовых валунов, защищающих живой мирок в пустыне от вторжения ветра и песка, и несколько тощих пальм с чахлыми, серо-зелеными листьями. О какой-то тени говорить не приходилось. Только к северу от стены камней, у ее основания, тянулась узкая темная полоска, и это было лучше чем ничего. Кроме того, мы еще не настолько далеко зашли на Юг, чтобы начала донимать жара. На границе между двумя странами прохладно и песок не наполняли кристаллы Пенджи.
Вода плескалась в природном каменном бассейне, надстроенном человеческими руками, и наполняла его в запястье глубиной, что по пустынным меркам считалось достаточным запасом. Со дна бассейна, скрытый паутиной травы, песком и мелкими камешками, бил подземный источник. Хотя осушить бассейн было делом нескольких минут – а лошадь могла сделать это и быстрее – он быстро наполнялся. Источник казался неисчерпаемым, но каждая капля воды на Юге драгоценность и ею не рискуют. Поэтому люди для верности надстроили стены, окружавшие бассейн, а на каждом камне стены грубо высекли надписи, которые должны были защитить оазис от всех и каждого, кто посмел бы попытаться уничтожить его щедрость.
Я развернул жеребца, отдал ему повод и гнедой жадно начал пить. Камень цвета песка мокро блеснул, но быстро скрылся под водой, когда источник снова наполнил бассейн. Я позволил жеребцу осушить его наполовину, потом отвел в сторону.
Дел, все еще сидевшая на чалом, нахмурилась, увидев, что я начал развязывать узлы сумок и ослаблять подпруги.
– Ты же не собираешься здесь задерживаться…
– Скоро стемнеет.
– Но мы у всех на виду… Может было бы лучше поехать куда-нибудь в другое место? Где можно спрятаться?
– Может было бы лучше, – согласился я, – но вот только вода ЗДЕСЬ. Ты знаешь не хуже меня, что на Юге мимо воды не проходят.
– Нет, но мы можем наполнить фляги, остудить лошадей и ехать дальше.
– Ехать куда? – я бросил сумы на землю. – До следующего источника день езды. Глупо уезжать отсюда на ночь глядя. Луны сегодня не будет… Ты согласишься рискнуть потеряться в темноте?
Дел вздохнула, рассеянно сражаясь с чалым поводом. Мерин фыркнул, брызгая слюной.
– Кажется однажды ты мне говорил, что знаешь Юг как линии своей руки.
– Говорил. Знаю лучше чем многие. Но это не значит, что я должен вести себя как дурак, – я расстегнул подпруги, снял седло и влажный потник, бросил их на сумы. Спина жеребца была мокрой и взъерошенной. – Мы давно не были на Юге, баска. Наверняка с тех пор по пустыне пронеслось не меньше двадцати песчаных бурь. Все изменилось. И чтобы понять, что изменилось и где мы, мне нужно видеть.
– Я это понимаю, – терпеливо согласилась она. – Но если мы задержимся, нас будет легче найти.
Я показал на источник.
– Видишь те каракули? Они защищают не только воду. Здесь в неприкосновенности все путешественники пустыни.
– Даже путешественники, обвиняемые в убийстве мессии? – заинтересовалась она.
Я оскалил зубы.
– Да.
Вообще-то я этого не знал, но спорить не хотелось.
Дел не унималась.
– И люди с уважением отнесутся к этому закону?
– Все зависит от того, кто нас разоблачит, – я пошатнулся и расставил ноги пошире, когда жеребец прижал голову к моей руке и начал тереть зудящую от жары и пыли шкуру. – Племена всегда уважали перемирие путников. Они кочевники, баска… места вроде этого много значат для них. Это племена придумали вырезать символы на камнях, обещая защиту воде и путешественникам. Вряд ли они нарушат обычай даже если найдут нас, а в этом я тоже сомневаюсь.
– А если приедет кто-то другой? Кто не уважает обычаи?
Жеребец потерся сильнее и чуть не свалил меня. Я отпихнул назойливую голову.
– Значит придется с ними разбираться. Рано или поздно. Сегодня вечером или завтра утром, – я прищурился и посмотрел на нее. – Тебе не кажется, что пора дать лошади напиться? Она тянет повод с того момента как мы сюда приехали.
Так оно и было. Чалый, чувствуя запах воды, пританцовывал от нетерпения и хлестал хвостом, пытаясь добраться до бассейна, но Дел держала его на коротком поводе, не позволяя опустить голову.
После моих слов Дел сморщилась, вынула ноги из стремян и соскочила с мерина. Как и я за несколько минут до этого, она подвела лошадь к бассейну и чалый припал к воде. Несколько секунд Дел стояла неподвижно, нахмурив светлые брови в слабом раздражении, потом выражение ее лица изменилось. Дел оттащила чалого от бассейна – нельзя позволять лошади пить очень много сразу – и начала расседлывать его. Работа отвлекла ее, и морщины на лбу разгладились. Дел снова стала молодой.
И восхитительно великолепной той смертоносной острой красотой, которая так похожа на только что отточенный клинок меча.
Обычно на время наших остановок я снимал с жеребца уздечку и, стреноженного, оставлял его в одном недоуздке. Теперь это было рискованно. В любой момент могла появиться погоня и нам пришлось бы тут же садиться на лошадей и уезжать, а седлая стреноженную лошадь без уздечки мы рисковали потерять весь драгоценный запас времени. Так что уздечку я снимать не стал. Я просто придавил повод камнем, хотя жеребец и сам не собирался никуда уходить. Рожденный и выросший в пустыне, он понимал, что нельзя променять воду на неизвестность.
Я повесил седло и потник на каменную стену сушиться, а сам занялся одеялами, флягами и сумками. В общем, я чувствовал себя довольно бодро. Молот в голове совсем затих, хотя небольшое неприятное ощущение осталось, и желудок уже не возмущался. Я снова стал человеком и наконец-то послал Дел свою обычную ухмылку.
Дел покосилась на меня и занялась мерином. Как и я, она придавила повод камнем и освободила мокрую спину от седла и вещей. Чалый был неплохой лошадью, хотя и высокой, но это на мой взгляд. Я привык к моему коротконогому, крепенькому жеребцу, и не променял бы его на большого, мохнатого Северного мерина, у которого под шкурой было слишком много жира. Конечно на Севере лишний слой жира и густая шкура согревали в морозы, но в пустыне чалый, конечно, начал линять. Дел, сморщившись, вырвала несколько клоков влажной шерсти и пустила их лететь по воздуху.
Закончив с чалым, Дел повернулась ко мне.
– Значит мы остаемся здесь на ночь.
Я задумчиво осмотрел ее.
– Я думал, с этим вопросом мы уже разобрались.
Она решительно кивнула, потом повернулась ко мне спиной и прошествовала по траве, песку и камням в сторону Севера. Отойдя на несколько шагов, она вынула из ножен меч.
– Только не снова, – простонал я.
Дел подняла меч над головой, положив рукоять и клинок на раскрытые ладони, и запела. Песня была тихая и нежная, но полная силы и достоинства. Она так легко отзывалась на призыв и совершала то, для чего и была создана. Жемчужно-розовое сияние, слепящая белая вспышка, глубокая голубизна зимней бури. Они скользили по клинку, а потом срывались с него как дыхание баньши, умывая руки Дел.
Я не видел ее лица, только выгнутую спину под бурнусом, волосы, стекающие с плеч, но и этого было достаточно. Глубоко изнутри меня, болезненно, поднимались чувства, в которых я не мог разобраться. Не обычное желание, к нему я уже привык, не поклонение, потому что Дел не была совершенством, а все, что есть между ними. Хорошее и плохое, черное и белое, мужское и женское. Две половины создают целое. Дел была моей второй половиной.
Она долго пела. Потом опустила меч, прорезав дыхание мороза, и воткнула меч в землю.
Я вздохнул.
– И это тоже.
Другая мягкая, нежная песня. Дел, конечно, предпочла бы, чтобы я ее не слышал, а может ей было все равно. Она нарочно выдавала свои чувства. Я понял, что этот маленький ритуал, такой бесконечно Северный, был предназначен для меня так же как и для богов, к которым она обращалась.
Внезапно я чуть не расхохотался. Если я действительно был джихади, она могла бы помолиться и мне. По крайней мере я был Южанином.
И тут же из темноты выкралось сомнение, чтобы напасть на меня при дневном свете. Гнетущее, неразрешимое сомнение, древнее по своей сути, но одевшее теперь новые, модные одежды.
Был ли я Южанином? Или кем-то совсем другим?
Вода плескалась в природном каменном бассейне, надстроенном человеческими руками, и наполняла его в запястье глубиной, что по пустынным меркам считалось достаточным запасом. Со дна бассейна, скрытый паутиной травы, песком и мелкими камешками, бил подземный источник. Хотя осушить бассейн было делом нескольких минут – а лошадь могла сделать это и быстрее – он быстро наполнялся. Источник казался неисчерпаемым, но каждая капля воды на Юге драгоценность и ею не рискуют. Поэтому люди для верности надстроили стены, окружавшие бассейн, а на каждом камне стены грубо высекли надписи, которые должны были защитить оазис от всех и каждого, кто посмел бы попытаться уничтожить его щедрость.
Я развернул жеребца, отдал ему повод и гнедой жадно начал пить. Камень цвета песка мокро блеснул, но быстро скрылся под водой, когда источник снова наполнил бассейн. Я позволил жеребцу осушить его наполовину, потом отвел в сторону.
Дел, все еще сидевшая на чалом, нахмурилась, увидев, что я начал развязывать узлы сумок и ослаблять подпруги.
– Ты же не собираешься здесь задерживаться…
– Скоро стемнеет.
– Но мы у всех на виду… Может было бы лучше поехать куда-нибудь в другое место? Где можно спрятаться?
– Может было бы лучше, – согласился я, – но вот только вода ЗДЕСЬ. Ты знаешь не хуже меня, что на Юге мимо воды не проходят.
– Нет, но мы можем наполнить фляги, остудить лошадей и ехать дальше.
– Ехать куда? – я бросил сумы на землю. – До следующего источника день езды. Глупо уезжать отсюда на ночь глядя. Луны сегодня не будет… Ты согласишься рискнуть потеряться в темноте?
Дел вздохнула, рассеянно сражаясь с чалым поводом. Мерин фыркнул, брызгая слюной.
– Кажется однажды ты мне говорил, что знаешь Юг как линии своей руки.
– Говорил. Знаю лучше чем многие. Но это не значит, что я должен вести себя как дурак, – я расстегнул подпруги, снял седло и влажный потник, бросил их на сумы. Спина жеребца была мокрой и взъерошенной. – Мы давно не были на Юге, баска. Наверняка с тех пор по пустыне пронеслось не меньше двадцати песчаных бурь. Все изменилось. И чтобы понять, что изменилось и где мы, мне нужно видеть.
– Я это понимаю, – терпеливо согласилась она. – Но если мы задержимся, нас будет легче найти.
Я показал на источник.
– Видишь те каракули? Они защищают не только воду. Здесь в неприкосновенности все путешественники пустыни.
– Даже путешественники, обвиняемые в убийстве мессии? – заинтересовалась она.
Я оскалил зубы.
– Да.
Вообще-то я этого не знал, но спорить не хотелось.
Дел не унималась.
– И люди с уважением отнесутся к этому закону?
– Все зависит от того, кто нас разоблачит, – я пошатнулся и расставил ноги пошире, когда жеребец прижал голову к моей руке и начал тереть зудящую от жары и пыли шкуру. – Племена всегда уважали перемирие путников. Они кочевники, баска… места вроде этого много значат для них. Это племена придумали вырезать символы на камнях, обещая защиту воде и путешественникам. Вряд ли они нарушат обычай даже если найдут нас, а в этом я тоже сомневаюсь.
– А если приедет кто-то другой? Кто не уважает обычаи?
Жеребец потерся сильнее и чуть не свалил меня. Я отпихнул назойливую голову.
– Значит придется с ними разбираться. Рано или поздно. Сегодня вечером или завтра утром, – я прищурился и посмотрел на нее. – Тебе не кажется, что пора дать лошади напиться? Она тянет повод с того момента как мы сюда приехали.
Так оно и было. Чалый, чувствуя запах воды, пританцовывал от нетерпения и хлестал хвостом, пытаясь добраться до бассейна, но Дел держала его на коротком поводе, не позволяя опустить голову.
После моих слов Дел сморщилась, вынула ноги из стремян и соскочила с мерина. Как и я за несколько минут до этого, она подвела лошадь к бассейну и чалый припал к воде. Несколько секунд Дел стояла неподвижно, нахмурив светлые брови в слабом раздражении, потом выражение ее лица изменилось. Дел оттащила чалого от бассейна – нельзя позволять лошади пить очень много сразу – и начала расседлывать его. Работа отвлекла ее, и морщины на лбу разгладились. Дел снова стала молодой.
И восхитительно великолепной той смертоносной острой красотой, которая так похожа на только что отточенный клинок меча.
Обычно на время наших остановок я снимал с жеребца уздечку и, стреноженного, оставлял его в одном недоуздке. Теперь это было рискованно. В любой момент могла появиться погоня и нам пришлось бы тут же садиться на лошадей и уезжать, а седлая стреноженную лошадь без уздечки мы рисковали потерять весь драгоценный запас времени. Так что уздечку я снимать не стал. Я просто придавил повод камнем, хотя жеребец и сам не собирался никуда уходить. Рожденный и выросший в пустыне, он понимал, что нельзя променять воду на неизвестность.
Я повесил седло и потник на каменную стену сушиться, а сам занялся одеялами, флягами и сумками. В общем, я чувствовал себя довольно бодро. Молот в голове совсем затих, хотя небольшое неприятное ощущение осталось, и желудок уже не возмущался. Я снова стал человеком и наконец-то послал Дел свою обычную ухмылку.
Дел покосилась на меня и занялась мерином. Как и я, она придавила повод камнем и освободила мокрую спину от седла и вещей. Чалый был неплохой лошадью, хотя и высокой, но это на мой взгляд. Я привык к моему коротконогому, крепенькому жеребцу, и не променял бы его на большого, мохнатого Северного мерина, у которого под шкурой было слишком много жира. Конечно на Севере лишний слой жира и густая шкура согревали в морозы, но в пустыне чалый, конечно, начал линять. Дел, сморщившись, вырвала несколько клоков влажной шерсти и пустила их лететь по воздуху.
Закончив с чалым, Дел повернулась ко мне.
– Значит мы остаемся здесь на ночь.
Я задумчиво осмотрел ее.
– Я думал, с этим вопросом мы уже разобрались.
Она решительно кивнула, потом повернулась ко мне спиной и прошествовала по траве, песку и камням в сторону Севера. Отойдя на несколько шагов, она вынула из ножен меч.
– Только не снова, – простонал я.
Дел подняла меч над головой, положив рукоять и клинок на раскрытые ладони, и запела. Песня была тихая и нежная, но полная силы и достоинства. Она так легко отзывалась на призыв и совершала то, для чего и была создана. Жемчужно-розовое сияние, слепящая белая вспышка, глубокая голубизна зимней бури. Они скользили по клинку, а потом срывались с него как дыхание баньши, умывая руки Дел.
Я не видел ее лица, только выгнутую спину под бурнусом, волосы, стекающие с плеч, но и этого было достаточно. Глубоко изнутри меня, болезненно, поднимались чувства, в которых я не мог разобраться. Не обычное желание, к нему я уже привык, не поклонение, потому что Дел не была совершенством, а все, что есть между ними. Хорошее и плохое, черное и белое, мужское и женское. Две половины создают целое. Дел была моей второй половиной.
Она долго пела. Потом опустила меч, прорезав дыхание мороза, и воткнула меч в землю.
Я вздохнул.
– И это тоже.
Другая мягкая, нежная песня. Дел, конечно, предпочла бы, чтобы я ее не слышал, а может ей было все равно. Она нарочно выдавала свои чувства. Я понял, что этот маленький ритуал, такой бесконечно Северный, был предназначен для меня так же как и для богов, к которым она обращалась.
Внезапно я чуть не расхохотался. Если я действительно был джихади, она могла бы помолиться и мне. По крайней мере я был Южанином.
И тут же из темноты выкралось сомнение, чтобы напасть на меня при дневном свете. Гнетущее, неразрешимое сомнение, древнее по своей сути, но одевшее теперь новые, модные одежды.
Был ли я Южанином? Или кем-то совсем другим?