Ладно, решил он, подожду до обеда. Что там у нас на повестке дня?
Через полтора часа, расправившись с очередным звонившим, он в очередной раз убедился, что голова занята не работой. Маринина выходка беспокоила, на сердце лежал каменюга размером с постамент Медного всадника, и Калинов тщетно пытался убедить себя, что он совершенно не волнуется. Ну подумаешь, уничтожила приборчик!
Но не выдержал. Переключил свой служебный канал на Милбери, а сам отправился в Летний сад. За двадцать минут обшарил все уголки, которые любила Марина, и, нигде ее не обнаружив, вернулся назад.
На тейлоре горел сигнал ожидания. Кого-то не устраивало общение с Милбери, кому-то требовался «сам» собственной персоной.
Калинов сел за стол, привел в порядок дыхание, справился об абоненте. Связи с ним ждал секретарь ЕПСП. Калинов дал согласие. Через несколько секунд удовлетворенное лицо Петера Крайчика проявилось на дисплее. Поприветствовали друг друга, поговорили о том о сем. А потом Петер выдал новость:
– Алекс! Мы намерены выдвинуть вашу кандидатуру в члены Совета Планеты от Северного Европейского округа.
Калинов опешил. Он не состоял в Европейской партии сторонников полигинии, поскольку быть работником Социологической комиссии значило быть беспартийным. И хотя полностью избежать влияния политической раскладки сил не удавалось, но к этому всегда стремились. Социологическая комиссия должна учитывать интересы людей, а не партий.
– Я понимаю, – говорил Крайчик, – что вы все равно не вступите в ЕПСП, но этого и не требуется. Вы все равно душой наш, даже будучи беспартийным. И кто, как не вы, способен в достаточной степени отстаивать интересы многоженцев?
Калинов поблагодарил за доверие, обещал подумать и хотел было раскланяться, как вдруг к нему явилась беспокойная мысль.
– Простите, Петер! Могу ли я знать, когда было принято решение о моей персоне?
Крайчик удивился, но ответил:
– Решение обратиться к вам было принято вчера на секретариате. Особенных прений оно не вызвало.
– А журналисты были поставлены в известность?
– Да, по окончании секретариата состоялась пресс-конференция.
Калинов еще раз поблагодарил, и они распрощались.
Само по себе известие было приятным, но теперь события сегодняшнего дня сразу стали видеться по иным углом, и Калинов обеспокоился еще больше.
Снова позвонил домой. Анфиса сказала, что младшая хозяйка еще не возвращалась, а с Женькой они уже искупались, и он, такой потешный, затеял…
Калинов, не дослушав, переключился на Виту.
– У тебя сегодня что, – осведомилась Вита, – день усиленного общения с примой?
– Подожди! – оборвал Калинов. – Дай мне номер Марининого доктора.
– А что случилось? – встревожилась Вита.
– Пока не знаю. Давай номер!
Мегера исчезла, с дисплея на Калинова смотрела теперь заботливая супруга, продиктовала номер.
Зуев отозвался сразу.
– Сигнал не возобновился?
– Нет. – Зуев развел руками. – Наверное, она сломала браслет.
– А вы не могли бы взглянуть на последний кусок записи? Перед самым исчезновением сигнала…
Лицо врача исчезло с дисплея. Калинов увидел его правое ухо, полуприкрытое черными волосами.
– Что именно вас интересует?
– Меня интересует, нет ли в записи перед исчезновением сигнала чего-либо странного, – раздельно продекламировал Калинов.
С минуту на экране красовалось ухо. Врач что-то мурлыкал себе под нос. Потом замолк, удивленно посмотрел на Калинова и снова отвернулся. Еще полминуты тишины. Наконец Зуев протяжно свистнул.
– Ничего себе!.. – На дисплее появились его округлившиеся от удивления глаза. – Никогда такого не видел! Графики имеют такую форму, словно Марина Васильевна уснула. Только не так как обычно – в течение нескольких минут, – а сразу. Продолжительность участка изменения ритмов – всего две секунды. Интересно…
Очень интересно, подумал Калинов. А главное, очень понятно.
– Вы давно работаете? – спросил он.
– Год. А что?
Зеленый, подумал Калинов. Не встречался еще с подобными ситуациями. А в институте не изучали.
– Ничего, – сказал он. – Спасибо вам.
– А что это значит-то? – воскликнул врач.
Калинов пожал плечами, демонстрируя абсолютное спокойствие, и отключился. Снова вызвал Виту.
– Ты мне скажешь, что случилось? – В глазах Виты стояла тревога. – Или семейные проблемы у нас тоже секретны?
– Ее похитили.
– Как это похитили?! – Вита была поражена. – Разве беременных похищают?
Калинов потер рукой лоб, с трудом унял дрожь в пальцах. Зачем все это? Кому надо?
– Выходит, похищают!
– Так чего же ты сидишь?! – взорвалась прима. – Надо же что-то делать!.. Позвони в Службу безопасности…
– Нет! – Калинов замотал головой. – Нельзя в Службу безопасности, нельзя. Ждать надо…
– Ты в своем уме? Чего ждать?
– Ждать, пока похитители сообщат свои требования.
Вита выпучила глаза:
– Так они тебе и сообщили!
– Сообщат! – Калинов все еще тер рукой лоб. Поймав себя на этом, тут же убрал руку под стол. – Сообщат… Людей без причин не похищают. Тем более жену такого человека как я. Обязательно сообщат, и очень скоро.
Было видно, как Вита пытается успокоиться. И когда ей это удалось, Калинов с укором подумал, что она сумела взять себя в руки слишком быстро. У него вот до сих пор рука трясется под столом.
– Ты думаешь, похищение связано с политикой?
– Уверен!
– М-да-а, – протянула Вита. – И как долго ты намерен ждать?
Калинов пожал плечами:
– Время покажет.
Вита фыркнула:
– Знаешь, дорогой мой муженек… Тебе никогда не приходило в голову остаться холостым? Если бы я была мужчиной и у меня украли жену, я бы не знаю что сделала… А он сидит себе и рассуждает о политике! – Она вдруг помотала головой. – Послушай, а с чего ты взял, что ее похитили?
Калинов объяснил.
– Ну, знаешь! – сказала Вита. – Все это еще вилами на воде писано…
– Я уверен. Такие случаи бывали.
– Даже так?.. И кто же это может быть?
– Монисты.
Вита захлопала длинными ресницами. Потом сказала:
– Надо отменять вечеринку.
– Нет. – Калинов снова принялся тереть рукой лоб. – Пусть все идет, как должно идти. И я тебя прошу… Никто не должен ничего знать. Я уверен, что это провокация.
Лицо Виты вдруг исчезло с дисплея. Тишину пронзило сдавленное рыдание. Когда она снова посмотрела на него, в глазах ее блестели крошечные бриллиантики.
– Господи! – простонала она. – Ну что ты за человек?! – Она помолчала и вдруг сказала севшим голосом: – Сашенька, ты не слушай меня… Что бы ни случилось, я с тобой, рядом.
Кровь бросилась в лицо Калинову, и он едва нашел в себе силы благодарно кивнуть жене.
Он возвращался домой около шести. Вышел из джамп-кабины, поздоровался со спешащим навстречу соседом, пересек сосновую аллею, идущую вдоль берега, и спустился на теплый песок. Ветерок был слабым, и в полукилометре от берега неспешно ползли по белесой глади десятка полтора яхт. Разноцветные паруса их то и дело заполаскивались, а порой и откровенно обвисали. Горизонта не было видно: вдали Ладога плавно превращалась в небо. На пляже в живописном беспорядке валялись прокопченные фигуры любителей солнечных ванн.
Калинов закатал до колен штаны, разулся, зашел по щиколотки в воду и побрел вдоль берега, поднимая со дна песок. По правую руку от него тянулись вдоль сосновой аллеи пестрые домики обитателей Кокорева. Крыши-энергопанели на домах все еще были подняты: аппаратура никак не могла насытиться даровой энергией дневного светила.
Калинов специально воспользовался одной из дальних кабин, чтобы удлинить дорогу до своего дома. Надо было подумать.
За вторую половину дня ничего не произошло. Марина не объявилась. Предполагаемые похитители признаков жизни не подавали. Вита несколько раз звонила ему, утешала, требовала утешений сама и всячески мешала до четырех часов, когда, наконец, отправилась домой, потому что у Анфисы кончался рабочий день. Из дома она, слава Создателю, не звонила.
Молчание похитителей Калинова не удивляло. Видимо, они решили помотать ему нервы, чтобы потом легче было добиться выполнения своих требований.
По правде говоря, вся эта история сногсшибательной не была. Время от времени монисты похищали женщин из полигамных семей и выдвигали перед руководством Социологической комиссии различные требования. Как правило, в обмен на похищенную приходилось выпускать из-под административного ареста кого-либо из активных проповедников моногамии, задержанных за нарушение общественного порядка. Нарушителей отпускали, женщин обнаруживали утром где-нибудь на скамеечке неподалеку от жилья, похитителей найти не удавалось. Да честно говоря, никто их особенно и не искал, поскольку беременных до сих пор еще ни разу не похищали. Это была некая игра между сторонниками моногамии и властями, и она вполне устраивала власти, поскольку монисты имели право на собственные взгляды на природу брака, так же как имели право и выражать эти взгляды. А что в подобных ситуациях нарушались права личности, так на это закрывали глаза. Вреда женщинам никогда не причинялось. Конечно, они ничего не помнили, но похитители пользовались безопасными слип-препаратами. Мужья, разумеется, возмущались, но, со своей стороны, тоже понимали: лучше уж такое развитие событий, чем то, что происходило лет пятнадцать назад, когда секунд и насиловали, и убивали. И если бы похищенной была не Марина, Калинов, скорее всего, и не узнал бы об очередном похищении. Эти проблемы разрешались на местах, низшими чинами Социологической комиссии. И лишь когда исчезала жена кого-либо из высокопоставленных лиц, к делу подключался Калинов. Впрочем, такое случилось всего раз или два: высокопоставленные лица в массе своей были людьми консервативными и предпочитали вместо второй жены иметь старую добрую, прошедшие через многие века любовницу. У немногих же двоеженцев вполне хватало средств, чтобы нанять для своих близких охрану.
Калинов не был очень богатым человеком, а привлекать к охране свою собственную организацию значило нарваться на обвинения в использовании средств налогоплательщиков на личные нужды: пресса спит и видит такие ситуации. Да и не охранять же женщину, решившую погулять в Летнем саду, в местах, которые знакомы с детства и никогда не отличались повышенной криминогенной обстановкой. И часто ли она теперь встречается на Земле, повышенная криминогенная обстановка? Это ведь не спутники внешних планет, куда тянется разный сброд и где пока нет возможности снимать некроотпечатки с трупов. Благодаря этой методике службы общественной безопасности на Земле в последний год достигли практически стопроцентной раскрываемости опасных для личности преступлений, а стирание агрессивных экстремумов индивидуума – слишком страшное наказание… Вот и подались убийцы и насильники за пределы пояса астероидов. Там хоть есть шанс избежать наказания (а в скобках заметим, и немалый шанс, но таковы правила тамошней социальной среды обитания, и каждый отправляющийся туда знает, чего опасаться). На Земле же, в основном, остались лишь экономические преступления.
И все-таки Калинов беспокоился. Было у него ощущение, что исчезновение Марины – не обычная вылазка монистов. Он и сам не понимал, откуда это ощущение взялось. Интуиция…
Вода приятно холодила ноги и успокаивала. Вокруг с визгом носились полуголые дети. Они бесшабашно бросались в утробу Ладоги, поднимая тучи брызг. Такие же полуголые мамаши, возлегая на песке, самодовольно поглядывали на отпрысков. Полные груди прятались в бюстгальтерах, маленькие выставлялись на всеобщее обозрение. Прокопченные мужчины напропалую флиртовали с обладательницами неразвитых бюстов: вернулась мода на плоских.
Все было как всегда. Вот только не ждала Калинова дома Марина. И потому чувствовал он, что его лишили изрядного куска привычной жизни. А в сердце время от времени толкался острыми локтями самый примитивный страх.
Лет пять назад, когда удалось наконец обуздать вспышку насилия, связанную с распространением полигинии, Калинову довелось столкнуться кое с кем из так называемых «апологетов моногамии».
Католический священник, по имени, кажется, отец Бенедикт, оказался в числе приглашенных на вечеринку, участвовали в которой и Калиновы. Марина тогда только-только перестала кормить Женьку, и супружеское трио, впервые за последние полтора года, гуляло в полном составе.
Отец Бенедикт, наряженный в мирской фрак, с самого начала празднества приглядывался к Калинову, да так откровенно, что тому не стоило большого труда обнаружить сей интерес. В конце концов назойливое внимание незнакомца Калинову надоело, и когда все уже изрядно набрались, он попросил хозяина представить его соглядатаю.
Познакомились. Хозяин тут же смылся обхаживать свою очередную пассию.
– Вы веруете в Господа? – спросил отец Бенедикт после начальных, как всегда, малозначащих реплик.
– Не вполне, – уклонился от прямого ответа Калинов.
– Я так и думал… А храм Божий хотя бы посещаете?
– Да вот руки, знаете ли, не доходят! – Калинов пьяно ухмыльнулся. – Или, скорее, ноги…
Отец Бенедикт нахмурился:
– Печально, что миром руководят не обретшие веры в Господа нашего! Потому и зло по миру проистекает!
Калинов хотел было заметить, что наибольшее зло в мире в последние два века проистекало на почве религии, но решил не обострять разговор. Упоминание о Великих Религиозных войнах всегда уязвляло священников.
– Так ли это? – сказал Калинов.
– Так, сын мой, воистину так! Паства видит, как вы предаетесь греху, и легко впадает во искушение.
Калинов уже понял, к чему ведет служитель церкви. Стоило бы осторожно выйти из разговора, но Калинова понесло.
– В чем же грех мой, святой отец?
Отец Бенедикт доверительно положил руку на плечо Калинова и сказал с проникновенной укоризной:
– В прелюбодеянии, сын мой, ибо сказано в Писании: «И прилепится к жене своей, и будут два одной плотью, так что они уже не двое, но одна плоть». И далее: «Всякий женящийся на другой прелюбодействует».
– Но ведь я не совращал чужой жены, святой отец!.. Что же касается многоженства, так ведь и у Иакова была не только Рахиль, но и Лия! Да еще Валла! – Калинов поднял указательный палец. – Да еще Зелфа! Так что я праведник по сравнению с Иаковом[12]. – Калинов не выдержал и усмехнулся.
– Не смейтесь, сын мой!.. Смеяться над учением Господа – еще один грех…
– И потом, насколько я знаю, святой отец, не вся церковь придерживается вашего мнения о многоженстве.
– Я понимаю, о ком вы говорите, сын мой. Слаб человек, и священнослужители – всего лишь люди… Те, о ком вы говорите, уже отлучены от Святой церкви. – Отец Бенедикт возвысил свой голос. – И судимы будут страшным судом перед лицом Господа нашего!
На них начали оглядываться, и Калинов постарался избавиться от общества священника. Однако тот не унимался и, распаляясь, заревел, как иерихонская труба:
– Покайтесь, грешники, ибо грядет суд Господень!
Пришлось хозяевам утихомиривать разбушевавшегося служителя культа. Впрочем, минут через двадцать, приняв еще пару чарок, он уже мирно почивал на диванчике в комнате для гостей.
К Калинову подошла Марина. Лицо ее раскраснелось, глаза блестели.
– Покайся, грешник, зачем искушаешь святого отца диавольскими помыслами?
Калинов коснулся губами ее руки:
– С таким симпатичным диаволом я бы грешил до скончания века. И даже дольше…
Марина счастливо рассмеялась, но погрозила ему пальчиком:
– И все-таки не стала бы я столь открыто конфликтовать со священником.
– Да не конфликтовал я с ним. Он сам ко мне привязался. И потом… Разве МЫ с тобой раскололи церковь? Поскольку есть паства, приверженная идеям полигинии, естественно появляются и священники, призванные быть ее пастырями. Так было всегда… Вспомни: во времена автомобилизации в Америке создавались специальные церкви для автомобилистов. В них можно было принять участие в службе, не покидая машины… Противостоят социальным процессам только глупцы! И не забывай, что на Земле, помимо христианства, существуют и другие вероисповедания. И они относятся к полигинии совсем по-другому.
– Да знаю я, знаю! – Марина потерлась носом о его плечо. – Поцелуй меня, грешник!
Тут же подлетела, блестя глазами, Вита, всегда следившая в компаниях, чтобы ей не досталось от мужа поцелуев меньше, чем секунде.
История со священником просочилась в печать, и через день Калинов получил от начальства нагоняй «за отсутствие государственной мудрости». А несколькими месяцами позже случайно узнал, что отец Бенедикт переметнулся к раскольникам и напрочь забыл о целибате[13], обзаведясь сразу двумя матушками из своих новых прихожанок.
Так что церковь тоже была вынуждена подстраиваться под настроение своей паствы. Впрочем, далеко не все священники оказались такими легкими на подъем, как отче Бенедикт, и потому христианская церковь постоянно требовала внимания Социологической комиссии…
Федора Салова Калинов встретил не на вечеринке. Салов сам напросился к нему на аудиенцию. Фамилия не соврала – он оказался бесформенным жирным мешком с лысым черепом и тремя подбородками. Уселся в кресло для посетителей, заплывшие жиром глазки не мигая разглядывали Калинова.
– Я – Адепт Восточноевропейского филиала Всемирной Организации Одиноких Мужчин, – проговорил наконец Салов.
Калинов коротко кивнул. Информация для него новостью не была: ему уже докладывали, что Салов быстро выдвигается из низов монистских масс. Салова поддерживали те несчастные, кого современная медицина не смогла избавить от физических уродств.
– Я уполномочен заявить вам решительный протест, – сказал с апломбом Салов, – в связи с разгоном демонстрации наших сторонников в Тамбове.
– Протест не принимается, – сказал Калинов. – Демонстрация оказалась несанкционированной.
– А чем мы виноваты, если тамбовские власти спят на ходу? Заявка нами была подана вовремя.
– Тем не менее это не дает вам права на нарушение закона. – Калинов развел руками. – И вообще этот вопрос следует решать в Тамбове, в тамошнем суде. Свобода не должна вступать в конфликт с общественным порядком.
Салов фыркнул:
– Понимаю!.. Не любите вы нас. Наша организация вам как кость в горле.
– Кто это «мы»? – спросил Калинов.
– Да хотя бы вы лично. Вы же сам извращенец. Потому нас и боитесь. Украли чужую женщину. – Салов сжал кулаки и упер их в жирные ляжки. – Неужели вам не приходит в голову, что кто-то по вашей вине остался неженатым? – Салов подался вперед, и его объемистый живот перекатился чуть ли не на колени.
– Вы женаты? – спросил Калинов.
Салов поперхнулся:
– Я не о себе беспокоюсь. По миру и без меня холостых хватает. Имеющий глаза да увидит.
Дурачком прикидывается, подумал Калинов с неприязнью. Но сдержался.
– Хорошо, – сказал он. – Давайте посчитаем… Известно, что четыре из пяти землянок желают иметь семью. Известно также, что, в противовес этому, жениться готовы не более сорока процентов мужчин. Таким образом, на две потенциальные невесты приходится только один жених. В чем виноваты те, кому женихов не достанется? Почему они должны перебиваться случайными связями и в одиночку растить детей?
– Ничего, у нас общество богатое. Последствия войн давно изжиты – вырастим…
– Подождите! – оборвал Калинов. – Я еще не закончил. Экономических сложностей, конечно, нет. Действительно, вырастим. А психологические?.. Но посчитаем дальше. Известно так же, что по сексуальным характеристикам только двадцать пять процентов мужчин способны содержать полигамную семью. Так что даже если каждый из них будет женат на двоих – а это далеко не так, – то и в этом случае двадцать процентов женщин останутся свободными, не желая этой свободы. И они и в самом деле останутся, потому что все, что вы можете им дать, – это два раза в неделю переспать с кем-нибудь из них и гордо уйти утром, всем своим видом показывая: вот, снизошел до тебя…
– Эко вы повернули! – сказал Салов. – Но ведь раньше-то так жили… И почему вам все, а нам ничего? Где свобода?
Калинов усмехнулся:
– Ну в любовных-то делах свободы никогда не было, был исключительно взаимный интерес… Впрочем, дело не в этом. Что вы дурачком прикидываетесь? Почему бы вам не задать подобный вопрос чемпиону мира Фрэнку Фостеру, по какому праву он толкает четыреста килограммов, а вам не поднять и пятидесяти? Подождите! – рявкнул он, увидев, что Салов хочет что-то сказать. – Странное дело!.. Я могу еще понять калек, биологические особенности организмов которых не позволяют им воспользоваться пересадкой конечностей. Они действительно обделены судьбой… Но вы-то, вы! Что мешает вам избавиться от вашего живота – да какое там живота! – от этого безобразного пуза? Ведь вы же молоды и здоровы, я знаю! Физические нагрузки, правильный режим питания, и через год вас знакомые не узнают.
Салов презрительно фыркнул:
– Какое вам дело до моей жизни? Я живу как хочу! Знаю я эту вашу философию! «Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным», – прогнусавил он, передразнивая кого-то.
– Я тоже живу как хочу. И как могу! – Калинов сбросил со стола невидимый мусор. – Вы думаете, я не понимаю, чего вы добиваетесь? Вы же к власти рветесь. В нормальных видах человеческой деятельности вы рыльцем не вышли. Так почему бы не пролезть в мировой парламент на голосах инвалидов и тех, кому не справиться с комплексом неполноценности? Вы тут говорили о свободе. Так в этом и есть свобода! Вы свободны валяться на диванчике и накачиваться пивом, а я свободен иметь столько жен, сколько со мной согласятся жить! – Калинов стал, демонстративно посмотрел на часы.
Старая как мир история, подумал он, успокаиваясь. Раньше искали врага по расовому, национальному, экономическому или культурному признаку. Теперь вот – по сексуальному. А подоплека, она как была, так и осталась…
Салов тоже поднялся, криво усмехаясь.
– Ну смотри, Калинов! – Лицо его перекосилось от ненависти. – Я буду не я, если мы не трахнем хотя бы одну из твоих шлюшонок!
– Трахалкой ты не вышел! – процедил Калинов. – С таким боровом в постель ни одна женщина не ляжет. Ты их животом подавишь, и больше ничего!.. Вон отсюда, и не дай Бог тебе лично нарушить общественный порядок!
Третьей была корреспондентка журнала «Уорлд секс-мэгэзин». Она оказалась симпатичной блондиночкой лет двадцати пяти, с длинными ресницами и голубыми глазами. Имени ее Калинов не запомнил – не то Лорина, не то Лавиния. Журналу потребовалось интервью с одним из многоженцев, сотрудников Социологической комиссии. Лорина-Лавиния остановила свой выбор на Калинове и сразу взяла быка за рога.
– Мистер Калинов, как вы пришли к полигинии?
– Я к ней не приходил, – сказал Калинов. – Мы встретились случайно.
– Но ведь каким-то образом у вас появилось такое желание!
Калинов усмехнулся:
– Подобные желания мужчинам присущи изначально. Только не все способны и не все решаются. Ну и не у всех есть экономические основания.
– Вот-вот… Существует мнение, что если бы не экономические ограничения, отряд многоженцев изрядно вырос бы за счет двадцатилетних. Как вы к этому относитесь?
– Думаю, вырос бы, но не изрядно. Дело в том, что молодые мужья, даже из тех, кто предрасположен к браку, переносят потерю свободы с определенными трудностями. Поэтому вряд ли они захотят в первые годы семейной жизни жениться еще на одной. По-моему, к этому более склонны мужья со стажем в десять-пятнадцать лет. По статистике, именно такой период требуется мужчине, чтобы переориентировать свои психологические установки на семью, да и то не до конца. В определенном смысле семья не является для мужчин приоритетом, в жизни есть много гораздо более интересных направлений общественной деятельности, не требующих, к тому же, подобной самоотдачи.
– Другими словами, вы согласны с тем, что все мужчины – эгоисты.
– Несомненно, но не стоит осуждать их за это. Эгоизм заложен в представителях сильного пола самой природой, он неразрывно связан с традиционно слабым развитием эмоциональности и объясняется отсутствием биологической ответственности за вновь рождающуюся жизнь. Ведь биология низводит роль мужчины лишь к зачатию. Зато мужчины менее консервативны, чем женщины. Ведь отцовство, в отличие от материнства, не зависит от стабильности окружающей обстановки… Я не слишком заумен?
Лорина-Лавиния улыбнулась очаровательной улыбкой:
– Не слишком! Уровень читателей нашего журнала довольно высок. Кстати, вы не читаете его?
– Нет, знаете ли. – Калинов виновато развел руками. – Мое время посвящено, в основном, практике.
– Тогда мой другой вопрос… Каков ваш сексуальный коэффициент?
Каков вопрос – таков ответ, подумал Калинов.
– При нерегулярных свиданиях хватит и на вас.
На лице корреспондентки появилось неудовольствие.
– Вряд ли мне это необходимо… Я – член Ассоциации Лесбийской Любви.
Калинов мысленно присвистнул:
– А вот интересно, как ВАША Ассоциация относится к распространению полигинии?
– Довольно холодно! Распространение полигинии ограничивает рост нашей организации.
– Это каким же путем?
Лорина-Лавиния протянула руку и выключила диктофон.
– Вам я скажу… Дело в том, что немалое количество женщин предрасположены как к гетеросексуальным, так и к гомосексуальным контактам…