Он запер кабинет и отправился на пятнадцатый этаж, к служебным джамп-кабинам. Очередь перед ними в такое время отсутствовала, и через несколько мгновений Калинов был уже в Молте, штат Огайо.
Молта оказалась небольшим городком, застроенным преимущественно частными особняками.
Калинов довольно быстро разыскал местного шерифа. Поздоровались, предъявили друг другу реквизиты.
– Все о'кей, – говорил шериф, энергично рубя ладонью воздух. – Мои ребята наблюдают за домом этого парня с вечера. Использовали спецоптику. Никто к нему не заявлялся, сам он до сих пор дома. Весь вечер просидел в обнимку с бутылкой, сейчас, полагаю, вряд ли еще проспался. Во всяком случае, из спальни не вылезал. – Он укоризненно покачал головой. – Пьет он, конечно… Это ж какое здоровье надо иметь!.. А что, собственно, случилось?
– Друг у него вчера погиб, – сказал Калинов.
– Так вот почему он вылакал этакую прорву спиртного. – Шериф понимающе покивал. – Мои ребята еще там, можете его разбудить. Только сначала отыщите чего-нибудь опохмелиться. Как бы после вчерашнего у него язык не распух!.. – Шериф визгливо захохотал.
– Ну, пару месяцев он у нас еще поговорит, – пробормотал Калинов. – А Бог даст, и больше.
Шериф перестал хохотать, удивленно взглянул на собеседника:
– Загадки изволите загадывать?.. Впрочем, дела вашей службы – это дела вашей службы… Я распоряжусь: вас подбросит полицейская машина.
Через пять минут Калинов стоял перед жилищем Формена – двухэтажным особняком, похожим на другие дома в округе: экранирующиеся окна, энергокрыша и прочие прелести современной архитектуры.
Калинов встал в поле зрения телекамеры сторожа и позвонил в старомодный звонок. Тишина. Калинов еще раз позвонил. Ни звука в ответ. Калинов нажал кнопку и держал ее до тех пор, пока из-за угла не появился высоченный детина в спортивном костюме. Это был не Формен.
– Эй, паренек! – сказал детина, неторопливо приближаясь. – Чего ты здесь ищешь? – Тут он увидел стоящую на улице машину и подобрался.
– Хозяин из дома не выходил? – спросил Калинов.
– Спит после вчерашнего.
Калинов снова нажал кнопку звонка. Душа его стремительно превращалась в ледышку.
Неужели успели ликвидировать, подумал он. Черт бы меня побрал с моей проклятой вежливостью, надо было сразу сюда примчаться, еще вчера…
– Когда вы видели Формена в последний раз?
Детина с сомнением посмотрел на Калинова, отошел в сторону, тихо переговорил с кем-то по вибрасу.
– Подожди немного, паренек. – Он двинулся к водителю полицейской машины. – Джек, дуй за шерифом!
Машина рванулась в хмурое небо.
– Подожди еще немного, паренек, – сказал полицейский и вдруг заорал:
– Фрэнк!
Из-за кустов окружающего особняк сада появился еще один мужчина, габаритами значительно мельче первого.
– Так когда вы видели Формена в последний раз? – повторил Калинов, добавляя в голос строгости.
– Около часа, паренек, – сказал детина.
– В ноль пятьдесят четыре, – уточнил Фрэнк, – он в последний раз поцеловался с бутылкой, посидел некоторое время за тейлором и отправился в спальню.
– Придется ломать двери, – сказал Калинов.
– Придется, паренек, придется. Вот появится шериф – и сломаем. Работа привычная…
Шериф появился через семь минут. Еще две минуты отняли дверь и отключение сторожа, врубившего сирену под крышей. За дверью их никто не встретил: домашнего робота у Формена не было. Гурьбой устремились вверх по лестнице и остановились на пороге незапертой спальни.
Формен лежал ничком на ковре, поджав левую ногу. Справа от него валялся обыкновенный медицинский шприц. Фрэнк осторожно прошел в спальню, склонился над лежащим телом, пощупал пульс на откинутой в сторону руке.
– Труп, – констатировал он. – И уже давно, успел остыть.
– Наркота, паренек? – спросил детина Калинова.
Тот пожал плечами. Шериф уже вызывал по вибрасу врача. Фрэнк осторожно выходил из спальни.
– Где он пил вечером? – спросил Калинов.
Детина взглянул на шерифа. Тот кивнул.
– Пойдем, паренек, покажу.
Они прошли в соседнюю комнату, нечто вроде гостиной. Здесь было приоткрыто окно и подняты шторы, по комнате гулял сквозняк. На столе красовалась пустая бутылка из-под виски, рядом стакан.
– Чистое глотал, – сказал детина. – Содовой не видно.
Калинов осматривал комнату. Его внимание привлек клочок бумаги, прилепленный скотчем к клавиатуре тейлора. На клочке каракулями было начертано по-английски: «Калинову из отдела аномалий Социологической комиссии».
– Позовите сюда шерифа.
– Слушаюсь! – Детина наконец признал в Калинове соратника.
– Судя по всему, Формен оставил сообщение, – сказал Калинов появившемуся шерифу. – Мне бы хотелось, с вашего позволения, с ним ознакомиться.
– Не вижу причин препятствовать. – Шериф без колебаний нажал клавишу на тейлоре.
Дисплей остался темным, но в комнате раздался голос.
– Извините меня, Калинов, – говорил Формен заплетающимся языком, – за то, что я с вами так и не встретился. Вам надо было побеседовать с Бойлем, но он хотел справиться сам. Он сказал, что во всем виновата Земля, что нам всем не надо было прилетать сюда в отпуск, что пространство каким-то образом изменило нашу психику. Я не верил в это, потому что сам не испытывал никакой тревоги. Но вот вернулся Крылов, и у него возникли схожие с Бойлем проблемы. – Наступила пауза, потом пьяный голос зазвучал снова: – Я считаю, дело не в нашей психике. Против Бойля и Крылова действуют какие-то силы. Гибель Бойля доказывает это. Мне кажется, на такие действия способны только ксены, потому что никто из землян не мог желать нашей смерти, мы ни перед кем ни в чем не виноваты. Не знаю, правда, в чем мы виноваты перед ксенами… Тем не менее такую аварию, как вы рассказали, ни один человек организовать не способен. Впрочем, боюсь, вы не поверите в мою версию… Ну и черт с вами! Все равно через три дня наступит черед Игоря, и тогда вы поверите, но будет уже поздно! А я ждать не буду, я сам…
Голос Формена умолк. Калинов подождал еще немного, но больше из тейлора не раздалось ни звука.
– Наверное, паренек свихнулся, – сказал сзади детина. – О каких он там ксенах плел?
Калинов пожал плечами.
– Похоже, это просто самоубийство, – сказал шериф.
– Да, – сказал Калинов. – Похоже… Жаль!
Шериф смотрел на него с сочувствием.
– Когда сможете, перешлите эту запись мне, – сказал Калинов. – Полагаю, дело будет закрыто довольно быстро.
– Согласен с вами. – Шериф кивнул. – Перешлю вам копию. Сегодня же… Чем мы еще можем вам помочь?
– Разрешите воспользоваться вашей машиной, чтобы добраться до ближайшей джамп-кабины.
Вернувшись в Петербург, Калинов сразу же доложил о случившемся Расселу. Шеф был готов рвать и метать. Во всяком случае, было видно, что сдерживает он себя с большим трудом.
– Тебе не кажется, что ты проспал это самоубийство? – спросил он ядовито.
– Любое совершившееся самоубийство всегда кто-нибудь проспал, – сказал Калинов с философским вздохом. – Впрочем, мог я взяться за Формена, вчера еще мог, но пришлось бы нарушить закон… Я бы посмотрел потом, как бы мы выкручивались перед прессой.
Рассел перестал бегать по кабинету, сел и задумался.
– Ладно, – примирительно сказал он через некоторое время. – Что произошло – то произошло!.. Как ты относишься к посмертному посланию Формена?
– А никак. Это может быть и правдой, и пьяной болтовней. Теперь все будет зависеть от времени, которое мы потратим на поиски Крылова.
– Какие меры приняты к его розыску?
Калинов рассказал.
– Я свяжусь с Генеральным прокурором, – проговорил, выслушав, Рассел.
– Может быть, подключить к розыску дополнительные силы?
– Вряд ли это необходимо. Если прокурор даст разрешение сегодня, мы отыщем Крылова в течение завтрашнего дня, не позднее. И тогда многое станет ясным… В одном нам не повезло: Андерсон и Накаяма оказались на Земле в одиночестве. Окажись у них отпуск в одно время, мы вполне могли заняться этим делом несколько раньше. Уж друг от друга-то они бы не скрывали, что с каждым из них происходят непонятные события. Друзья для них были дороже матерей…
– В нашем поколении многие матери хуже посторонних людей, – сказал Рассел. – Может быть, на них лежит печать Великих религиозных войн, не знаю… Впрочем, что сожалеть без толку? Сберегите Крылова, иначе вообще ничего не узнаем.
– Крылова мы сбережем! – твердо сказал Калинов. – В противном случае, грош нам цена!
Оставив кабинет начальника, Калинов хотел зайти к Милбери. Административная обстановка требовала накрутить хвоста подчиненным. Она же требовала активного личного участия в розысках Зяблика. Однако оперативная обстановка на этом отнюдь не настаивала. Подчиненные были достаточно грамотными работниками, чтобы и самостоятельно справиться со столь несложной задачей.
Так рассуждал Калинов. Он не хотел себе признаться, что на самом деле им руководит желание обязательно повстречаться вечером с Мариной. Признаться в этом желании значило согласиться с тем, что в жизни бывают моменты, когда привлекательная женщина, впервые встреченная несколько часов назад, становится важнее старого приятеля. Разумеется, подобные моменты бывают, но не у тридцатитрехлетнего же довольного собой главы семейства!.. И потому Калинов сказал себе, что он вполне доверяет своим ребятам, а значит – сегодня ему здесь больше делать нечего.
Когда Калинов понял, что она не придет, было уже без четверти восемь. Почти час он сидел за столом, сервированным на двоих, каждые пять минут пресекал попытки официанта принести хотя бы холодную закуску и посматривал на широко распахнутые двери, ожидая, что там вот-вот мелькнет жгуче-черная прическа.
Он огляделся. Зал был уже на три четверти полон, да и на свободных столиках красовались светящиеся таблички, извещающие, что стол заказан. Неподалеку от Калинова сидела одинокая блондинка в зеркальных очках.
В ресторане по-прежнему не было модного ныне психосинтезатора, и потому все занимались друг другом. Вместо музыки пока висел в воздухе гул десятков голосов, приглушенный звукопоглотителями. В полутьме все выглядело романтично и наверняка располагало к любви.
Ну и черт с ней, подумал Калинов. Плевать я на нее хотел! Раз уж выбрался сюда, так хоть отдохну…
Он махнул рукой официанту, и тот наконец смог исполнить свой профессиональный долг. Коньяк он принес армянский, выдержанный. После первой же рюмки исчезли куда-то и наложивший на себя руки Формен, и скрывающийся по неизвестным причинам Зяблик, и многие-многие другие… Вот только Марина исчезать не желала, и совсем ему было на нее не наплевать. Вторая рюмка напомнила ему, что он – мужчина, уже больше недели не спавший с женщиной. На какое-то время одиночество стало для Калинова самой главной заботой, и чтобы забыть о нем, пришлось воспользоваться помощью третьей рюмки.
А в восемь часов началось действо, ради которого и приходили в этот ресторан люди. Под потолком загорелись сиреневые огни. На подиуме, в конце зала, появились пятеро, подключили старинные музыкальные инструменты, и зазвучала музыка. Кажется, играли что-то из «Битлз» – Калинов плохо знал классику. К подиуму потянулись пары.
Калинов снова огляделся. Блондинка в зеркалах так и сидела за своим столиком, задумчивая и одинокая. Калинов встал.
– Вы разрешите?
Блондинка тряхнула головой, выходя из задумчивости, и повернула к нему лицо. Сиреневые огни отражались в стеклах очков. Она благосклонно кивнула, поднялась, и Калинов повел ее к танцующим. Мелодия лилась медленная и грустная, под нее, должно быть, хорошо танцевать вдвоем. Блондинка положила Калинову руки на плечи, без навязчивости, но плотно прижалась к нему упругим телом. Тело ее показалось разгоряченному коньяком Калинову на удивление прохладным.
– Не пришла?
Голос был певучим, без малейшего признака присущей голосам современных женщин хрипотцы. Калинов помотал головой, и его отражения в зеркальных очках повторили это движение.
– И мой кавалер не счел нужным. – Она печально вздохнула в ухо Калинову.
Этот вздох растрогал Калинова. Возникло острое желание утешить и защитить слабую доверчивую женщину.
– Почему бы двоим брошенным людям не объединиться? – предложил он. – Мой столик к вашим услугам.
Она ничего не ответила, но положила ему голову на плечо. Сильнее, однако, не прижалась. Калинов понятия не имел, о чем с нею беседовать, и танец они дотанцевали в молчании. Когда музыка затихла, он взял ее за прохладную руку и повел прямо к своему столику. Она ни словом ни жестом не выразила недовольства. Подозвали официанта, тот вернул на стол второй прибор. Пока он бегал вокруг, Калинов наконец рассмотрел ее. Она была несомненно молода, не старше двадцати двух, пышные светлые волосы, маленький вздернутый носик, полные губы, на подбородке – ямочка, только глаза были скрыты за зеркалами. Коньяк она пить отказалась, официанту пришлось принести для нее бутылку красного крымского.
– Зачем вы носите очки? – спросил Калинов, когда официант, открыв бутылку, удалился. – Здесь ведь темно.
– Они мне не мешают. – Легкомысленный взмах рукой. – У меня ноктофилия.
– Бедненькая! – Калинов понимающе покивал. – Как же вы все время в очках?
– Привычка… Зато я хорошо вижу в темноте. – Она подняла фужер с вином. – Давайте выпьем за знакомство. Кстати, меня зовут Нора.
– Саша. – Калинов взял свою рюмку. – За знакомство!
Чокнулись, выпили.
– Вы часто здесь бываете? – спросила Нора, без энтузиазма принимаясь за закуску.
– Сто лет не был… Но когда есть возможность, прихожу с огромным удовольствием.
– Любите музыку двадцатого столетия?
– Да, она мне нравится… Хотя не скажу, что знаю ее хорошо. Она в меру экспрессивна и в меру мелодична. И, наверное, поэтому привлекательна. К тому же, в ней еще не ощущается никакого влияния церкви.
По залу вновь разлился сиреневый свет, и музыканты заиграли что-то знакомое. Нора отложила вилку. Калинов воспринял это как намек и тут же потащил ее танцевать. Алкоголь уже подействовал вовсю, танец давался Калинову легко, и все было бы совсем отлично, если бы не ощущалась в его партнерше некая напряженность, словно Нора лишь минуту назад выучила движения танца и постоянно боялась их перепутать.
Потом они снова ели и пили, а дальше вечер превратился для Калинова в череду оторванных друг от друга событий.
Вот они слиты в танце, и он уже не чувствует в ней никакой напряженности, да и кажется ему, что они знакомы уже тысячу лет – так с нею легко и просто… А вот они за столом, пьют, едят и смеются, и она что-то говорит, но он не может понять и только слушает прекрасный певучий голос… А вот они целуются в джамп-кабине, губы ее упруги и прохладны, и очень мешают очки, но она не позволяет их снять… А вот он застилает постель, прислушиваясь к шуму воды в ванной, где Нора принимает душ, и ему жутко не нравится, что она так долго там копается. Он берет с кресла ее платье – в обычном свете оно оказывается нежно-розовым – и вешает в шкаф. И вдруг, сам не зная зачем, вкалывает в пояс «жучка». А потом она появляется из ванной, на ней ничего нет, кроме очков на лице, и ему кажется, что она и мылась прямо в этих своих проклятых очках. Она гасит свет в комнате и оказывается в его объятиях. Он целует прохладные губы, и выясняется, что очки она сняла, но глаз ее в темноте все равно не видно, и слава Богу. Тело ее теперь теплое, и Калинову кажется, что она специально так долго возилась в ванной, чтобы согреться. Тут они падают в постель, его ладони шатрами накрывают тугие девичьи груди. Мысли уносятся далеко-далеко, на край Вселенной, и остаются одни ощущения… А потом, посреди ночи, он вдруг просыпается в ужасе: ему кажется, что рядом лежит холодный труп, что в пьяном угаре он задушил ее своими объятиями, но она поворачивает к нему голову и говорит: «Спи, милый. Давай, я подую тебе в лицо и погашу плохой сон». Он успокаивается. Она дует ему в лицо. Лоб его овевает прохладный ветерок, и Калинову приходит на ум, что, если бы рядом с ним сейчас лежала Марина, то ветерок этот был бы июльский, теплый и ласковый, и с этой мыслью он вновь засыпает, инстинктивно отодвигаясь от любовницы, и в самый последний миг, на грани сна, ему кажется, что он все-таки кого-то сегодня предал: то ли ее, то ли Марину, то ли жену…
3. КАПКАН НА ОХОТНИКА
Когда он проснулся, рядом уже никого не было. Калинов приподнялся на локте и огляделся. Слава Богу, у него вчера хватило ума привести Нору в свою холостяцкую квартиру. Хорош бы он был, если бы притащился с нею в Кокорево, в ИХ с Витой брачную постель. Да-а-а…
Он с трудом встал, прошел на кухню. Кухня была пуста. Судя по всему, его ночная любовь смылась, не попрощавшись. Голова после вчерашнего изрядно трещала, и, чтобы прийти в норму, пришлось принять сразу две таблетки антивинина. Потом он забрался в ванну и, крутясь под колкими струйками воды, пытался представить себе, как Нора стояла вчера тут, на этом самом месте, и струйки секли ее гладкое тело. Стало до омерзения противно, нежданно-негаданно накатил стыд перед черненькой девушкой в кумачовом платье, но Калинов выключил горячую воду, и стыл куда-то пропал. Наверное, замерз и превратился в ледышку. Ледышка, правда, осталась, спрятавшись в глубине души, но с этим уже ничего нельзя было поделать – надо ждать, пока исчезнут последние признаки похмелья.
Он посмотрел в зеркало и скривился. Физиономия была еще та. Не физиономия, а свиное рыло. Надо же, сказал он себе, эко зацепила твою мужскую гордость кареглазая забиячка!.. К первой попавшейся юбке бросился за утешениями! Куда делся примерный семьянин, где была его совесть? На кой черт ты связался с этой мороженой ноктофиличкой?!
Совесть молчала: по-видимому, последние остатки похмелья уже выветрились из души. Калинов перекрыл воду. Массажер включать не хотелось, и он растерся докрасна полотенцем. Выйдя из ванной, заказал себе завтрак и принялся одеваться. Проверил карманы: от подобных подруг чего угодно можно ожидать. Однако все оказалось в целости и сохранности. На клавиатуре тейлора демонстративно расположилась розовая заколка для волос. Калинов включил рекордер. На экране появилась Нора, одетая и причесанная. На лице ее снова красовались зеркальные очки. В глубине экрана, заботливо укрытый одеялом, безмятежно дрых сам Калинов. Волосы Норы были распущены, груди рвались из розового плена – аппетитная девочка, ничего не скажешь, не зря она так легко подцепила его вчера.
– Хэлло, дружочек! – Аппетитная девочка приветливо помахала рукой. – Я рада, что встретилась с тобой. Ты парень что надо! – Она послала ему воздушный поцелуй. – Только не ищи меня. Я сама тебя найду. Если, конечно, захочу! – Она еще раз помахала рукой, и экран погас.
– Что ж, – пробормотал вслух Калинов. – Найти тебя не представляет ни малейшего труда. Но если бы ты только знала, как далек я от подобного желания.
Он подумал, что и вчера подсознательно сопротивлялся этой связи – не зря же тело Норы все время казалось ему таким холодным – словно у мертвой… Вот только до конца не устоял: все-таки самец одержал в нем верх… Ладно, встретиться с нею еще придется – хотя бы для того, чтобы изъять «жучка», – но встреча эта может и подождать, сейчас имеются дела поважнее.
Он самодовольно помахал рукой темному экрану, выключил тейлор и отправился завтракать.
Милбери не успел найти Крылова. Игорь отыскался сам. В десять утра его изображение неожиданно появилось на дисплее.
– Говорят, ты меня ищешь? – сказал Крылов вместо приветствия.
Он был спокоен на вид. Голос его нисколько не дрожал, лишь печать усталости угнездилась на лице. Большой усталости, смертельной…
– Мне надо с тобой поговорить, – ответил Калинов, тоже не поздоровавшись. – Желательно, с глазу на глаз.
Крылов довольно долго изучал выражение лица Калинова.
– Думаешь, разговор так уж необходим? – спросил он наконец.
– А тебе известно, что из пятерых ты теперь остался в гордом одиночестве?
– Как? – испугался Крылов. – Значит, и Формен?.. – Он умолк, словно незаконченность вопроса давала ему какую-то надежду.
Калинов спокойно кивнул.
– Ты много знаешь об этом деле? – спросил Крылов после очередной паузы.
Калинов вновь кивнул. Господи, прости меня, подумал он. Ложь во спасение – не есть зло.
– Как ты считаешь? – продолжал Крылов. – То, что Формен умер… можно сказать, вместо меня… не дает ли мне… В общем, есть ли у меня два месяца?
– Нет! – жестко сказал Калинов. – Формен умер не вместо тебя! Так что к субботе наступит твоя очередь!
– Ты знаешь, кому это нужно?
– Да, – соврал Калинов. И добавил: – Тому же, кому была нужна смерть твоих друзей.
Крылов посмотрел на него затравленным взглядом:
– И нет спасения!
– Неправда, – сказал Калинов. – Спасение есть. С этой целью я и хотел с тобой встретиться.
– Ну хорошо, – решился Крылов. – Я в Новгороде, буду ждать тебя у памятника тысячелетию России.
– Сейчас отправляюсь… Надеюсь, ты не исчезнешь!
– Полагаю, не исчезну. Я появился в Новгороде всего час назад – время исчезать еще не наступило.
Они сидели на берегу Волхова. Позади, через их головы, внимательно смотрелся в воду седой Кремль. Крылов только что закончил свой короткий сбивчивый рассказ и ждал реакции Калинова.
– Почему ты сразу не обратился ко мне? – спросил тот. – Ты же взрослый человек! И разве я не один из твоих друзей?
Крылов вздохнул:
– А с чем я должен был идти к тебе?.. Да ты бы меня на смех поднял! Или к психиатру отправил бы!.. Разве не так?
– Не так, – соврал Калинов. – И думаю, что в этом случае Бойль и Формен остались бы живы.
– Ну вот… Теперь я еще и в их смерти виноват. – Крылов уныло покачал головой.
Калинов похлопал его по плечу:
– Ладно, не казнись!.. Давай еще раз – поподробнее… Значит, когда ты в первый раз почувствовал угрозу?
– В пятницу.
– В чем она выражалась?
Калинов почесал затылок, устремил взгляд в небо.
– Ты знаешь, пожалуй, ни в чем. Просто непонятная тревога. Я еще подумал, что космос довел меня до ручки: на Земле неуютно стало… Да, просто некая тревога и неопределенное чувство вины. Знаешь, как на следующее утро после хорошей попойки… И что меня больше всего поразило: чувство это не проходило даже в те минуты, когда мы с Алькой занимались любовью. Мне вдруг пришло в голову, что у меня как у мужика могут возникнуть проблемы… – Он быстро взглянул на Калинова, но лица того не коснулась и тень улыбки.
– А может, все проще, Игорь? – сказал Калинов. – Может, ты просто изменил Алле? Отсюда и тревога, и чувство вины.
– Да ты что?! – Крылов был поражен. – Мы же с Аллой монисты!.. Да у нас на борту и женщин-то вовсе не было. Чисто мужской коллектив. Два раза в неделю сексриплейсер – вот и вся разрядка.
– Ну хорошо, – виновато проговорил Калинов. – Продолжай. Значит, в пятницу…
– Да, в пятницу. В тот же день, вечером, мне позвонил Бойль, сообщил о смерти ребят и спросил, не происходит ли вокруг меня что-либо непонятное. Я тогда не догадывался, что он имеет в виду, и сказал, что все в порядке. Больше он ни о чем таком не заикался, поговорили об отпуске, о делах и распрощались. А в субботу, когда мы с Алькой гуляли в Павловске, я вдруг ощутил уже не тревогу, а настоящий ужас. – Голос Крылова дрогнул. – Даже, скорее, не ужас, а… В общем, я понял, что, если сейчас, сию же секунду, не уберусь отсюда, то тут же умру. Вот я и убрался…
– Куда?
– В тот момент мне было все равно. Я просто набрал первый попавшийся индекс и оказался в Кочабамбе. Это такой город в Боливии. Устроился там в отеле… кажется, «Пасифик»… Спать, естественно, не хотелось, и потому я всю ночь надирался в баре. Под утро позвонил Алле и уснул, а когда проснулся, вновь почувствовал тревогу. Дождался, пока она превратилась в полновесный страх, и снова смылся, на этот раз в Австралию. – Он умолк, потер виски.
– И там снова надирался?
– Нет, там я пить не стал. Понимал, что надо как-то разбираться в этом деле. В общем, на этот раз тревога не исчезала. Она лишь резко уменьшилась, а потом, в течение нескольких часов, снова нарастала… Короче, кончилось моим бегством на Аляску. Там все повторилось. Далее я уже нигде надолго не задерживался, мотался по планете туда-сюда, с одного полушария в другое, лишь бы подальше от предыдущего места…
– С Бойлем не пробовал связаться?
– Пробовал. Дважды или трижды. Ни разу не застал дома. Потом узнал, что он тоже скрывается.
– От Формена узнал?
– Да. Он мне и выложил обе версии: свою и Бойля.
– Даже так?.. И какая, на твой взгляд, ближе к действительности?
Крылов подобрал камушек, бросил его в реку, посмотрел, как разбегаются по воде круги. Калинов терпеливо ждал.
– Не знаю, Саша, – сказал наконец Крылов. – Поначалу мне казалось, у нас действительно какое-то заболевание психики… Но Формен уверял, что с ним ничего непонятного не происходит. Тем не менее мне показалось, он чего-то боится…
– Мне тоже так показалось, – сказал Калинов.
– А в воскресенье… хотя нет, погоди… В бегах совсем запутался с днями недели… Нет, это уже был понедельник… Да, в понедельник я узнал от него, что Юрген пытался прорваться во Внеземелье и был убит. А теперь убили и Формена!