Когда минула половина одиннадцатого, он запросил Северо-Американский Банк о судьбе перечисленной суммы. Деньги все еще находились на счету. Ничего не изменилось и в половине двенадцатого. Потом с докладом явился Милбери:
– Ребята отыскали с десяток бабулек, отдыхающих вчера в Летнем саду.
– Ну и?.. – встрепенулся Калинов.
Милбери виновато развел руками:
– Ничего. Кое-кто обратил внимание на беременную женщину в розовом костюме, однако это и все. Она гуляла, сидела на скамеечке, но когда ушла, куда и с кем, никто не заметил.
– И выкуп до сих пор не получен, – тихо сказал Калинов.
– Не получен?! – удивился Милбери. – Странно… Может, похитителей что-то напугало?
– Нечего им пугаться! Вчера я вообще никаких активных действий не предпринимал. Да и сегодня, можно считать, тоже.
– Странно…
– Странно, – согласился Калинов. – И потому все происходящее мне очень и очень не нравится.
– Может, задействовать нашу агентуру у монистов?
Калинов встал из-за стола и принялся мерить шагами кабинет. У него опять начали дрожать руки, и он засунул их в карманы брюк. Милбери провожал его глазами и молчал, понимая состояние, в котором находится сейчас начальник.
– Нет, – сказал наконец Калинов. – Никаких активных действий!.. Честно говоря, я попросту боюсь.
Милбери понимающе покивал, и Калинов отпустил его, повторив:
– Никаких активных действий!
Когда Рэн удалился, он решил выяснить, откуда был передан текст послания. Никакой полезной информации выяснение не добавило: работали с уличного терминала Глобального Информационного Банка где-то под Стокгольмом. Служебным номером не пользовались – текст адресовался методом «на деревню дедушке», но это могло быть сделано и специально.
Черт возьми, подумал Калинов, как все-таки просто у нас преступникам! Бросил несколько монеток в кассу терминала, и никакая Служба безопасности тебя никогда не отыщет! Правда, ни одно преступление не ограничивается бросанием монеток в кассу. Потому серьезные преступления всегда и раскрываются. Сядь преступнику на хвост, а дальше государственная машина размотает ниточку до конца. Впрочем, иначе и быть не может, иначе бы наш мир давно рухнул…
Посидев еще немного, он попробовал взяться за работу.
Тейлор ожил в семнадцать часов.
Все послеобеденное время ушло псу под хвост: «взяться за работу» Калинов так и не сумел. В голову постоянно лезли самые идиотские мысли. То Калинову казалось, что Марина сама отправила утреннее послание, решив основательно помотать ему нервы, то он видел ее в своем воображении истерзанной и убитой. Почему-то с отрубленной головой и вспоротым кривой саблей животом…
Пока шипел принтер, он стоял у окна не дыша, словно боялся вспугнуть неведомого корреспондента. А потом, когда прозвучал сигнал об окончании приема, со всех ног бросился к аппарату.
Послание гласило:
«Мы не сомневаемся, что ты выполнил наши условия, выдвинутые утром. Однако нам не нужны твои деньги. У нас нет никаких материальных требований, нам нужно только одно: чтобы ты развелся с одной из своих жен. Такой поступок высокопоставленного чиновника подаст пример всем, кто, разочаровавшись в двоеженстве, в силу разного рода субъективных причин не находит в себе решимости изменить свое семейное положение. Ты найдешь жену в целости и сохранности. Мы даем тебе одну неделю. Полагаем, ты отыщешь возможность ускорить бракоразводный процесс. При невыполнении нашего требования твоей секунде будет грозить смертельная опасность. Решимости у нас хватит, не сомневайся!»
Подписи под текстом не было. На этот раз его отправили с уличного терминала ГИБа в Лондоне.
Калинов вздохнул с некоторым облегчением. Теперь ясно, что это все-таки монисты. Впрочем, торопиться с выводами еще рановато: может, истины в этом послании не больше, чем в первом. Чем черт не шутит, пока Бог спит… Странно, правда, что они не требуют отказаться от участия в выборах. Хотя, если он подаст на развод, нынешние выборы для него и так станут недоступны.
Он вызвал Милбери, познакомил его с текстом. Милбери прочел, покачал головой.
– Все же это дело, оказывается, по нашему ведомству.
– Если только не дымовая завеса, – сказал Калинов.
Милбери наморщил лоб:
– Вряд ли… Что можно прикрыть такой дымовой завесой? Денег они так и не взяли?
Калинов повернулся к тейлору, использовал уже ставший привычным за сегодня набор команд. Деньги по-прежнему получены не были. Он вернул их на свой счет и сказал:
– Кажется, материальный выкуп их действительно не интересует.
Милбери усмехнулся:
– Любопытный поворот… Видимо, господа монисты решили перейти в наступление. Твой развод был бы для них прекрасным рекламным трюком… Надо проверить, не было ли где-нибудь еще подобных ситуаций. Я займусь? – Он встал.
– Хорошо, но я прошу тебя: без активных действий!
Милбери по-солдатски – через левое плечо – сделал поворот и зашагал к двери.
– Подожди-ка, – сказал вдруг Калинов. – У нас ведь сейчас проводится кодовый контроль джамп-связи?
Милбери остановился, обернулся:
– Да, мы следим за одним из членов петербургской организации Одиноких. Возможно, через него осуществляется координация действий различных организаций…
– Да, я помню. Ты подозреваешь, что в целях конспирации Одинокие отказались от компьютерной связи?
– Подозреваю.
Калинов вытянул губы куриной гузкой.
– Прокуратура дала разрешение на полгода, – сказал Милбери.
– Прокуратура… – пробормотал Калинов. – Слушай, поставь-ка на контроль мою жену.
– Которую?
– Похищенную конечно же! Сможем выяснить, около какой кабины они ее прятали. Вдруг это наведет на след!..
Милбери состроил кислую гримасу:
– Но разрешение…
– Разумеется, под мою ответственность! – Калинов набросал на листочке группу цифр. – Вот ее генокод. Поставь немедленно.
Милбери забрал листочек и молча вышел.
Что ж, голубчики, подумал Калинов, поглядим, чья возьмет! Я никому не позволю хватать себя за горло!
Как и вчера, Вита встретила его на пороге.
Ничего я ей пока не скажу, решил Калинов и отрицательно помотал головой.
Вита вздохнула – продырявленная надувная игрушка! – отвернулась. Калинов сделал над собой усилие и обнял ее. Вита не отпрянула, но и не прильнула к мужу. Словно простенькая, бесчувственная кукла…
– Вообще-то кое-какие события произошли, – неожиданно для себя проговорил Калинов. – За нее потребовали выкуп.
Они прошли в столовую.
– И что? – спросила Вита с надеждой.
– А ничего! Деньги я перечислил, но они их не взяли.
Вита села на стул, задумалась.
– Может быть, это чья-нибудь шутка? – спросила она после некоторых размышлений.
– Хороша шутка! Хотел бы я посмотреть на человека, который способен так шутить!
– Взгляни в зеркало!
Калинов вытаращил глаза:
– Что ты имеешь в виду?
Вита встала, выпрямилась, вскинула голову.
– Вспомни Дримленд. – Голос ее зазвенел металлом. – Если бы ты остался стариком, это тоже была бы шутка. Только мне было бы совсем не смешно…
– Но ведь так же не случилось! – воскликнул Калинов.
– Не случилось… Только планировать заранее то, что произошло, ты не мог. А значит, с самого начала «шутил»…
Боже, подумал Калинов. Ведь столько лет прошло, а она помнит. Все-таки я, наверное, никогда не научусь понимать их, этих женщин.
– Ты не подумай, – продолжала Вита, – что я собираюсь осыпать тебя упреками. Просто в таких делах возможны самые различные «шутки».
В каких это делах, хотел поинтересоваться Калинов и вдруг вспомнил вопрос, заданный ему Милбери. «Которую?..» Черт возьми, сказал он себе. Неужели она? Хорошенькое дело!..
Он медленно приблизился к жене, взял ее за руку. Рука была холодная. Как у зомби.
– А скажи, – проговорил он, глядя ей прямо в глаза, – ты бы смогла так пошутить?
Вита грустно улыбнулась:
– Лет двадцать назад смогла бы. Теперь уже нет. Возраст не тот… – Голос ее дрогнул, она отвернулась.
Но он понял, о чем она не договорила. Спина стала пониже, а чувства пожиже… Он уронил ее руку и опустил голову. Вита тут же ушла на кухню.
Нет, сказал он себе, конечно, это не она. Но лет двадцать назад, точно, смогла бы. Правда, лет двадцать назад мысли о второй жене мне и в голову не приходили…
Он поднялся наверх, переоделся. Потом зашел к Женьке, поиграл с ним в морской бой.
К ужину вернулись из города старшие дети.
Ужинали молча. Вита не поднимала глаз от тарелки. Сельма, взявшая на себя обязанности официантки, время от времени с удивлением поглядывала на мать. Даже Женька, чувствуя настроение взрослых, вел себя за столом на редкость примерно.
Когда приступили к чаю, Сельма спросила:
– Кто-нибудь наведывался к маме-два?
– Я был, – сказал Калинов.
Сельма повернулась к Вите:
– А ты, мама?
Вита наконец подняла голову:
– Я тоже была… Вместе с папой.
– И как она? – спросил Сережка.
– Все хорошо, – сказал Калинов. – Через день-другой ее отпустят домой.
– Да, через день-другой ее отпустят домой, – эхом подтвердила Вита.
Все несколько оживились. Женька было заныл: «Хочу к маме-два-а-а!» – но его пристыдили, засомневались, мужчина ли он с этаким нытьем, после чего парень взялся доказывать, что он мужчина, согласившись отвезти на кухню грязную посуду. Чаю он не хотел, хотел мороженого.
– После ужина я обязательно закажу тебе мороженое, – пообещал Сережка.
Допили чай, убрали со стола.
– Кто еще будет мороженое? – спросил Сережка.
Взрослые отказались, Сельма – как почти взрослая, – тоже.
– Мама, мне нужно с тобой поговорить, – сказала она.
Дамы удалились наверх, Сережка с Женькой направились к рисиверу за мороженым. Впрочем, через минуту они вернулись, неся каждый по приличной порции орехового. Калинов пошел на кухню. Конечно же, Женька оставил посуду на сервировочном столике. Калинов зарядил посуду в мойку и сел на стул. Внезапно навалилась неподъемная усталость. Словно на плечи угнездили земной шар.
Чуть слышно звякала посуда, в столовой переговаривались сыновья. Потом там все затихло: наверное, парни отправились к себе. А потом на кухню заглянула Вита, села рядом с Калиновым, прислонилась к его плечу.
– Мне кажется, Сельма что-то подозревает, – сказала она чуть слышно.
– С чего ты взяла?
– Она так странно смотрела на меня, когда мы разговаривали… Словно думала совсем о другом.
– А о чем вы разговаривали?
– О ее кавалерах. Девочку беспокоит, что она не может решить, кто ей больше нравится.
Калинов улыбнулся – земной шар свалился с плеч, – встал и принялся доставать из мойки высушенную посуду. Вита продолжала сидеть. Когда он сложил посуду в буфет, она вдруг спросила:
– Саша, неужели ты подумал, что я и в самом деле могла?..
– О чем ты? – Калинов медленно повернулся к ней. Как цветок к солнцу.
– Ты прекрасно знаешь, о чем! – Солнце было настойчиво.
– Нет, конечно! – соврал Калинов. – Глупости какие!
– Нет, не глупости, – сказала Вита равнодушно. – Ты подумал, я знаю. Раньше бы так не подумал.
В душе Калинова проснулась ярость, подняла голову, огляделась. Он сжал кулаки и медленно сосчитал до десяти.
– Хочешь ударить меня? – спросила Вита тихо. – Если будет легче, ударь…
Калинов через силу улыбнулся:
– Не говори ерунды! Ты-то тут причем?
– Все мы причем! – Вита встала, подошла к нему. – Наверное, мне надо было развестись с тобой тогда… А я решила попробовать… Как же: модная семья! Вита – прима Калинова. Звучит-то как!
Ярость улеглась. Калинов поднял руку и погладил жену по голове.
– Милая, я бы все равно не дал тебе развода. Ты мне была нужна тогда, нужна и теперь. – И вдруг почувствовал, что, кажется, покривил душой.
– Нужна! – сказала Вита сквозь слезы. – Наверное… Только в качестве кого?.. Ты меня сейчас погладил по голове словно маленького капризного ребенка. – Она всхлипнула. – Эх, Сашенька, Сашенька! Как мало в твоих ласках стало нежности!..
Она повернулась и выбежала из кухни. Калинов вздохнул.
Чушь какая-то, подумал он. Ну ничего, вернем Маринку, и все будет по-прежнему. Столько лет жили…
Но интуиция подсказывала ему: по-прежнему уже не будет. А интуиции он привык верить. Что-то сломалось в их жизни в последние два дня. А может, и не в последние… Может, это «что-то» ломалось уже давно, многие годы, и похищение Марины лишь ускорило процесс…
Он выключил аппаратуру и вышел в столовую. Виты не было. Калинов сел. В доме стояла мертвая тишина. Как будто здесь и не жили. А через открытое окно доносился шелест листьев и пение птиц. И Калинов вдруг понял, что прислушивается – не раздадутся ли за входной дверью тяжелые в последние месяцы, чуть шаркающие шаги второй жены.
Так он просидел с полчаса. Ничего за входной дверью не раздалось. Тогда он встал и пошел спать.
Надо бы хоть ступеньки сделать скрипучими, подумал он, поднимаясь по лестнице. А то как в склепе…
– Папа! – Из дверей своей комнаты выглядывала Сельма. – Папа, мне надо с тобой поговорить.
Он зашел к ней.
– Слушаю тебя, дочь.
Дочь смотрела на него широко открытыми глазами, словно ждала чего-то. Но, по-видимому, не дождалась.
– Скажи мне, папа… – Она помедлила мгновение и вдруг словно выстрелила: – Мама-два ушла от нас?!
Калинов сел на кровать, посадил Сельму рядом с собой.
– Почему ты так решила?
Она пристально смотрела ему прямо в глаза. Калинов расслабил мышцы, улыбнулся.
– Я наводила сегодня справки, – сказала Сельма. – Мамы-два нет ни в одной из Питерских клиник. Более того, ее нет ни в одной из клиник всей планеты! Где она?
Вопрос был задан требовательным тоном. Калинов почувствовал, что если он соврет, дочь обязательно это поймет. Он снова улыбнулся.
– Мама-два не ушла от нас, – сказал он спокойно. – Она вернется, через несколько дней… Она в клинике, под псевдонимом… Я, к сожалению, не могу сейчас сказать тебе всей правды. Ты узнаешь ее через некоторое время, обязательно узнаешь, я тебе обещаю. Но волноваться нет никаких причин, просто возникли определенные сложности…
– Это связано с твоей работой?
– Да, – коротко сказал Калинов.
Сельма кивнула. С лица ее исчезло напряженное ожидание, на щеках распустились ямочки: она улыбнулась.
Калинов наклонился и поцеловал дочку в лоб.
– А в губы можешь? – спросила она.
– Зачем? – удивился Калинов.
Она пожала плечами:
– Просто интересно, как ты целуешься. Наверное, хорошо, раз у тебя две жены… У нас мальчишки, как телята с мокрыми губами!
Глупышка, подумал Калинов. Вот ты и выросла.
– Они научатся, Сельма, – сказал он и подмигнул. – Они обязательно научатся. Любви ведь тоже приходится учиться.
Похоже, учиться ей приходится всю жизнь, добавил он про себя и погладил шелковистые дочкины волосы.
– Ложись спать, девочка. Все будет в порядке.
Выйдя от нее, он заглянул в спальню примы. Вита лежала на кровати спиной к двери и, кажется, спала.
Ну и слава Богу, подумал Калинов.
Разбудили его знакомые тяжелые шаги. Он быстро натянул трусы и выскочил из спальни. По коридору шла Марина, шла медленно, полуприкрыв глаза. Как сомнамбула. Едва он подскочил к ней, она рухнула ему на руки. Он подхватил жену и отнес в ее комнату. Положил на кровать прямо поверх покрывала.
Марина лежала с закрытыми глазами. Дыхание ее было ровным, черные волосы разметались по кровати, розовый костюм рельефно обтягивал круглый живот.
– Что с ней?
Калинов обернулся. В спальню вошла Вита в ночной рубашке.
– Не знаю, – сказал Калинов. – Я ее только что обнаружил в коридоре.
Вита тронула ладонью Маринкин лоб.
– Вызови доктора.
Калинов бросился в кабинет. Взглянул на часы: четыре утра. Разыскал домашний номер наблюдающего врача.
Зуев, по-видимому, спал очень чутко: уже через пятнадцать секунд его слегка опухшее со сна лицо появилось на дисплее.
– Что случилось? – спросил он сквозь зевок. – Извините.
– Моя жена нашлась!
– Поздравляю, – сказал Зуев. – Что дальше? Надеюсь, не ради этого сообщения вы разбудили меня.
– Она появилась дома, только что. И, по-моему, не очень здорова. Ей нужна ваша помощь.
Доктор помотал головой, стряхивая остатки сна.
– Хорошо, – сказал он без энтузиазма. – Через несколько минут я буду у вас.
Натянув шорты и рубашку, Калинов вернулся в спальню Марины. Вита уже раздела секунду и уложила под одеяло. Сидя у кровати на пуфике, она держала Марину за руку.
– Как она? – спросил Калинов.
– По-моему, просто спит, – сказала Вита. – Ты вызвал врача?
– Обещал быть через несколько минут.
– Надо бы встретить его у джамп-кабин.
Калинов спустился вниз. Входная дверь зияла открытой черной пастью. Калинов вышел наружу. Над Ладогой уже наливался рассвет, но в тени деревьев было еще совсем темно. Калинов зашагал к калитке. Выпавшая роса холодила ноги, и Калинов вдруг обнаружил, что отправился встречать доктора босиком. Он бегом вернулся в дом, надел туфли. И тут его осенило. Он поднялся в кабинет, взял фонарик. А выйдя на улицу, осветил песчаную дорожку перед дверью. На сыром от росы песке были неплохо видны следы Маринкиных туфель. Вот только вели они не к калитке. Цепочка отпечатков уводила куда-то за дом, в сад. Калинов двинулся по следам. В конце дорожки отпечатки обрывались, но все равно было видно, откуда пришла Марина: роса на траве была сбита. Выставив перед собой фонарь, Калинов двинулся дальше. Через пятнадцать метров ему все стало ясно. Трава на лужайке у фонтана была изрядно помята.
Он внимательно осмотрел лужайку и пошел встречать доктора.
Ознакомившись с показаниями своих приборов, Зуев сказал:
– Она просто спит. Думаю, ничего страшного нет. Пусть выспится, а утром милости прошу в клинику, на более тщательное обследование.
Он поправил на руке Марины новый браслет и начал собирать аппаратуру в чемоданчик. Вита посмотрела на Калинова.
– Я бы сделал ей анализ крови, – сказал тот. – И поторопился бы.
– Полагаете, могут быть следы препаратов?
– Да! Иначе с какой стати она спала бы в такой ситуации!
Доктор немного подумал, кивнул. Когда он приставил анализатор к обнаженному плечу Марины, та вздрогнула, но не проснулась. Анализатор чуть слышно защелкал. Зуев внимательно смотрел на дисплей.
– Есть следы, – сказал он наконец. – Похоже, она находится под действием волюнтофага… Но следы очень слабые. По-видимому, использован препарат, который быстро распадается в крови.
Калинов закусил губу. Вита посмотрела на него:
– Что это означает?
– Это означает, что она сейчас выполняет указания того, кто сделал ей инъекцию, – сказал Зуев. – Волюнтофаг – это препарат, полностью подавляющий волю человека. Ей приказали спать – вот она и спит. К счастью, этот препарат не представляет опасности для физического здоровья человека.
– Для физического? – Вита подняла брови. – А для какого же тогда здоровья он представляет опасность?
Зуев беспомощно посмотрел на Калинова.
– Видишь ли, Вита… – Калинов подошел к жене и взял ее за руку. – Если бы ей, скажем, приказали сойти с ума, она бы не сумела избежать этого.
Вита сунула кулак в рот и прикусила костяшки пальцев.
– Не думаю, чтобы так было на самом деле, – поспешно сказал Калинов.
– Какой смысл?
Вита замотала головой. Калинов обнял ее и сказал:
– Я уверен, все будет в порядке… Иди-ка поспи еще.
Вита ушла. Зуев укоризненно покачал головой:
– Зря вы пустились в объяснения…
Калинов поморщился:
– Да я и сам понимаю, что зря… Черт знает, что меня дернуло! Наверное, эта история все-таки сказалась на моих нервах. Ну а вы?.. Больше не будете спрашивать меня, почему графики имели такую странную форму?
– Не буду, – буркнул Зуев. – Коллеги просветили!
Он собрал свой чемоданчик и ушел. Калинов проводил его до джамп-кабины.
Вернувшись обратно, он взял плавки и отправился купаться: все равно уснуть теперь можно было только со снотворным, а снотворное за три с половиной часа до работы используют только абсолютные кретины.
На пляже было пусто, лишь далеко справа виднелась одинокая фигура такого же раннего купальщика.
Калинов вошел в воду и неторопливым брассом поплыл вдоль берега. Как всегда, в объятиях ладожской воды хорошо думалось. Он не сомневался, что здоровью Марины не нанесено никакого ущерба. Не для того ее похищали и снова вернули. А вот угроза, высказанная во втором послании похитителей, откровенно беспокоила его. Ему вдруг пришло в голову, что он практически не знает Марининого прошлого, а зря… Ведь были же у нее мужчины до встречи с ним: в двадцать четыре года девочек не бывает. И она девочкой не была. Что если виновник случившегося – кто-то из ее бывших ухажеров? Разумеется, думает, что он, Калинов, конечно же, разведется с секундой: ведь с примой его связывает гораздо больший отрезок жизни!.. Хотя нет, чушь все это, отъявленнейшая чушь! Тогда и условие было бы поставлено совершенно конкретно: развестись с Маринкой. Разумеется, чушь! Кто же может надеяться, что Калинов разведется с беременной женой? На такое может рассчитывать только сумасшедший.
Он перевернулся на спину и лег на воде, раскинув руки.
Надо все-таки браться за монистов, подумал он. Пусть Милбери поработает с агентурой. А моих всех под охрану. На всякий случай… Кому же все-таки выгодно, чтобы начальник отдела аномалий Социологической комиссии развелся с одной из жен? Ортодоксам-церковникам?.. Разумеется! Какой материал для проповедей! Господь наш вразумил грешника и направил его на путь истинный. Искусителю не удалось удержать в когтях свою жертву. Истинная вера – это вера в Господа нашего, а истинный супруг – это супруг ЕДИНСТВЕННОЙ жены. И так далее… Вот только не верю я, что церковь докатилась до киднапа… Лесбиянкам выгодно?.. Конечно. Вот только выгода у них не прямая. Им это выгодно стратегически. Если увеличится количество незамужних женщин, им проще вербовать новых подруг… Одиноким выгодно?.. Без сомнения, но их выгода, как и у лесбиянок, стратегическая. Если бы не один аспект, психологический. Ревность самца-неудачника к самцу-баловню судьбы. И утоление этого чувства – вещь уже сиюминутная. А ревность, как известно, – одна из классических причин для умышленного убийства. Так что есть тут материал для раскопок, есть!
Его мысли вернулись к Марине.
Применение волюнтофага объясняет многое. После инъекции с нею можно было делать что угодно. Даже увести из супружеской постели… А уж из Летнего сада – и вовсе не проблема. И саму инъекцию сделать – никаких сложностей. Царапнули чем-нибудь в толпе руку… А вот вытащить теперь из Марины информацию – проблема еще та! Наверняка перед расставанием ей приказали все забыть: хемогипнотический блок. Не идиот же Калинов, чтобы пытаться снять такой блок у беременной жены! Он бы и в другое время поостерегся его снимать: на стадии опытов три четверти тех, на ком отрабатывалась методика, закончили помешательством. Они были добровольцами, но это не спасло разработчиков методики от решетки… А вот ниточку здесь найти можно: не так-то просто достать такой волюнтофаг. Хотя, конечно, труды предстоят немалые…
Он перевернулся на живот и поплыл назад. Сделал небольшую пробежку – километра два. Дома первым делом отправился под душ. А потом заглянул к Марине.
Она проснулась, едва он вошел. Увидела его, улыбнулась, протянула к нему руки. Калинов наклонился, поцеловал ее в губы, погладил по голове. Губы были мягкие, а волосы жесткие. Как и всегда…
Марина снова улыбнулась:
– Ты со мной как с маленьким ребенком!
Она села, свесив ноги с кровати. Но тут же снова легла, прислушалась.
– Она там бьется! – Марина взяла руку Калинова и, откинув, одеяло, положила на свой круглый живот. – Чувствуешь?
Толчки были довольно ощутимыми. Калинов, не удержавшись, погладил живот, потом осторожно убрал руку и набросил на жену одеяло.
– Хорошо, – сказала она, потянувшись, и закрыла глаза.
– Хорошо, – согласился Калинов. И осторожно спросил: – Где ты была?
– Когда?
– Вчера.
Она открыла глаза:
– Ты же знаешь… Гуляла по Летнему саду. Смотрела «Амура и Психею». Разве ты забыл? Я же тебе вчера вечером рассказывала!
– Да нет, не забыл, – сказал Калинов. Все было ясно. – Это я так… Кстати, твой врач хочет, чтобы ты сегодня легла в клинику на обследование.
В глазах Марины проснулась тревога.
– Почему? Я же себя хорошо чувствую… И почему он мне ничего не сказал? Я у него была на днях, ты знаешь.
– И тем не менее врача надо слушать. – Калинов сконструировал на лице выражение «строгий папочка».
– Хорошо-хорошо, – сказала Марина подчеркнуто-послушно и вновь потянулась к нему.
– Вот и умница! – Он еще раз коснулся ее губ, а потом пристально посмотрел в глаза.
Зрачки у нее были слишком большие. Тогда он, все так же пристально глядя ей в глаза, сказал гранитным голосом:
– Спать… Немедленно спать… И проснуться после десяти часов утра… А потом отправиться в клинику…
Лицо ее исказилось, взгляд окаменел, рука, лежащая у Калинова на затылке, судорожно дернулась, соскользнула и упала на одеяло. Марина спала.
Калинов вышел из спальни и закрыл дверь на замок. Воровато оглянулся. Свидетелей преступления в окрестностях не наблюдалось. Он посмотрел на часы: была половина седьмого. Он спустился вниз. В ванной шумела вода. Через несколько минут оттуда вышла Вита, одетая в халат. Подошла, прижалась к плечу мужа.
– Ты от нее? Как она?
– Спит.
Вита вздохнула.
– Она все еще под действием этого зелья. Я приказал ей спать до десяти.