Мысли его метались от Виты к Марине, от Марины к Зяблику, от Зяблика к Петеру Крайчику…
Если быть честным с самим собой, думал он, то по отношению к Вите я оказался порядочной сволочью. Никакой заботой о беременной женщине не оправдаешься. И хорошо, что Вита всего этого не знает.
– Ты ошибаешься! – прозвучал в мозгу чей-то голос.
– Что?! – Калинов застыл как вкопанный.
– Ты ошибаешься. – Медовик обернулся, единственный его глаз светился грустью. – Любящие хорошо знают своих любимых.
И Калинов вспомнил, как Вита спрашивала его накануне своего исчезновения, не бросит ли он ее. Но ведь Марина в тот день задавала тот же самый вопрос!..
– Для женщины быть брошенной – все равно что умереть, – сказал Медовик.
– А ты-то откуда знаешь?! – Калинов заглянул Медовику в глаз. – Ты кого-нибудь бросал?
– Меня бросали, потому и знаю… А у женщин еще больнее.
– Но ведь я-то не бросал, я только собирался, да и то на время.
– Всяк предает сначала в мыслях.
– Всяк предает сначала в мыслях, – повторил, как эхо, Калинов. Сердце его вдруг сжалось, и он с трудом прошептал: – Кто ты, Медовик?
– Сейчас я твоя совесть. Пошли?
Калинов оглянулся. Они по-прежнему стояли в чистом поле.
– Куда?
– К ней?
– Нет! – воскликнул Калинов неожиданно для себя самого.
– Но ведь ты хотел ее видеть!
– Хотел, но… – Калинов замолк.
Медовик ждал продолжения. А не дождавшись, сказал:
– Пошли!
Калинов опустил голову. А когда поднял, поля вокруг уже не было. Они стояли в огромной пещере. По темным стенам метались отсветы пламени костра. Костер горел в центре пещеры. Вокруг костра сидели люди. Калинов пригляделся и замер, потрясенный.
Они все были здесь. Как четверть века назад. И Клод, и Зяблик, и Флой, и «мисс миллионерша». И все остальные. И выглядели они как четверть века назад. Только Вита и Джос были сегодняшними.
– Побыстрее! – заторопил Клод.
Калинов втиснулся между Флой Салливан и Иреной.
– Привет! – сказала Флой. – Именно таким я тебя всегда и хотела видеть.
– Как ты тут очутилась?
– Сон… Только всегда ты мне снился таким, каким я тебя помню. А сегодня почему-то совсем другой. Я не раз видела тебя в выпусках новостей, но ты все равно снился мне мальчиком…
– Тебе часто снится Дримленд?
– Почти каждую ночь. И ты. Ты ведь мне нравился, хоть и подкачал тогда… Ты женат?
– Да. На двоих.
– Блюдешь моду?
– Причем здесь мода?
– Ладно, ладно! – Флой потрепала его по плечу. – Дети?
– Трое. Скоро будет четвертый. А у тебя?
– У меня пятеро. Но я единственная жена.
Калинов почувствовал, что на него кто-то смотрит, поднял глаза. Смотрела на него Вита. Флой перехватила его взгляд:
– Ты счастлив?
– Не знаю. А ты как? В стриптиз-театрах играла?
Она улыбнулась. Посмотрела строго-внимательно. Как учительница на своего ученика.
– Пока не вышла замуж. – Она снова взглянула на Виту. – Странно! Что здесь делает эта дама? Я ее не помню. С какой стати она в моем сне? – Она перевела подозрительные глаза на Калинова. – Ты ее знаешь?
– Да, это моя жена. Первая.
Флой закусила губу:
– Так может, это твой сон?
– Вряд ли… Скорее, это ее сон.
– Вот как! – Флой нахмурилась. – Но я не хочу быть во сне у незнакомой женщины.
– Она тебе знакома. Это Вита. Помнишь?
– А-а-а… Та рыженькая серая мышка? Выходит, она тебя все-таки окрутила?
– Попрошу потише! – сказал Клод. – Начинаем.
Все уставились в костер. Калинов смотрел на Виту. Флой с раздражением прошептала:
– Какой смысл?.. Если это ее сон, то и победить должен ее дэй-дрим.
Калинов встал и, пристально глядя на Виту, спросил:
– Может, не стоит?
Тинэйджеры превратились в статуи, в фигуры из музея мадам Тюссо. Джос и Медовик переглянулись и удалились от костра, растворились в полутьме.
– Зачем ты меня мучаешь? – спросил Калинов.
Вита удивилась, потом, глядя на потрескивающие сучья, спросила тихо:
– Разве Я тебя мучаю?
– Зачем ты меня здесь держишь?
– Разве Я тебя сюда звала. Ты пришел сам.
– Но я пришел за тобой.
– Вот как? – Она подняла голову. Взгляд зеленых глаз пронзил его насквозь. – Разве Я тебе нужна?
Ты мне нужна, хотел сказать Калинов. И не смог: зеленые глаза выворачивали душу наизнанку. И только когда Вита отвернулась, он сумел выпалить:
– Конечно нужна! И мне, и Марине, и детям.
Она снова посмотрела на него, но на этот раз глаза ее были какими-то мутными, словно подернутыми дымкой.
– Да, Марине и детям я нужна. Тебе – вряд ли. – Она оглянулась по сторонам, словно кого-то искала. – Я думаю, его самое время выпускать. Больше ему здесь делать нечего.
Из полутьмы вывернулись Джос и Медовик, снова устроились в кругу. Зашевелились и тинэйджеры. Загомонили, подняли головы, равнодушными глазами поглядели на Калинова. В них не было ненависти, но не было и любви. И потому Калинов не удивился, когда вокруг начал сгущаться такой забытый и такой знакомый серый туман.
И тут мысли Калинова рванулись вперед. Они стремительно заскользили, по прошлому, настоящему, будущему… И будущее без Виты было странным, незаконченным, начиненным виной и бесчестьем. И были там обида и ненависть детей, насмешки знакомых, презрение Марины. И сам он был там, какой-то ненормальный – то ли без головы, то ли без сердца, то ли без чувств… А может, и без самой жизни. В любом случае, ничего хорошего его в таком будущем не ждало.
А мысль скользила дальше. И наконец открылась бездна, в которой не было ничего – ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. И вот тут-то жизни он не видел абсолютно точно. Бездна была такова, что в ней исчезала не только его жизнь. Вместе с ним туда проваливалась и Земля, и Солнце, и все Внеземелье. В бездне не было ничего, даже вакуума, и Калинов оторопел.
Это не смерть, понял он, потому что смерть – продолжение жизни, только другими путями. Это не смерть, понял он, это полное исчезновение жизни, и помешать процессу не могут ни Сути, ни Суперсути, ни те, кто еще выше, кто не имеет даже названия. Но для жителей Земли это будет просто гибель. И все они, эти двадцать миллиардов душ, смотрели на него сейчас как на предателя, сквозь серый туман нуль-пространства, сквозь вибрирующие поля джамп-генераторов, сквозь душу самого Калинова. И он понял, что Дримленд – не убежище несчастных тинэйджеров, Дримленд – это мечты, надежды и любовь всех жителей Земли, в силу определенных причин не реализованные, не достигнутые, не прочувствованные. Потому что человек слаб, и большинство журавлю в небе предпочитает синицу в руках, и нет нужды осуждать их за это, ибо в слабости такой сила человечества, в слабости такой – пространство для развития, и пока не достигнут идеал, есть к чему стремиться и рано уходить…
– Мне рано уходить, – произнес вслух Калинов.
И серый туман рассеялся, превратился в полутьму. Калинов снова был в той же пещере, только не было тут теперь музея восковых фигур. Не было и живых тинэйджеров. Как не было и Виты. У костра сидели Джос и Медовик, смотрели в огонь, разговаривали. Калинова они не видели: полутьма у стены прекрасно маскировала его. Калинов осторожно сел на землю и стал слушать.
– Может быть, он все-таки не тот? – говорил Медовик.
– Мы не могли ошибиться, – отвечал Джос.
– Но ты же видишь – связь оборвалась!
– Однако я не теряю надежды на ее восстановление… Мы изменили тактику. Посмотрим на результаты.
– И все-таки по расчетам связь не должна была обрываться.
– Милый, он же человек. Их судьбы никогда нельзя сделать полностью фатальными. Всегда остается разброс реакций. – Джос наклонился, пошевелил горящие сучья. – Честно говоря, надоела мне эта шкура. Все время приходится контролировать процессы управления… Ты на Земле когда-нибудь ходил по краю пропасти?
– Нет, там, где я жил, была равнина.
– Ну, у нас, честно говоря, настоящих гор тоже не было. Точнее будет сказать – ходить над обрывом.
– По краю оврагов я ходил. – Медовик мечтательно улыбнулся. – И по деревьям лазил, когда бортничал.
Джос поморщился:
– Помнишь, когда стоишь на краю обрыва, появляется такое странное ощущение… Кажется, взял бы и шагнул в пустоту… Аж мышцы от желания сводит.
Медовик покивал.
– Вот у меня такие же ощущения с оболочкой, – продолжал Джос. – Так и хочется взять и перестать управлять телом. И посмотреть, что будет…
– Нос расквасишь, вот и все. Больше ничего не будет.
– Нет, ты до конца не понимаешь. – Джос покачал головой. – Все-таки людьми мы были слишком разными.
– Разумеется… Тебя вся Земля знает, а кому известен медосборщик с берегов Ильменя. Большинство и названия-то такого никогда не слышали!
– Ладно, – сказал Джос, – оставим эту тему. Человеческие тела пробуждают в нас человеческие эмоции. Этак, еще немного, и меня потянет в постель к живой женщине… Как думаешь, он надолго ушел?
– Вряд ли. Сомневаюсь, что он вообще ушел. Если он Спаситель, не должен был. Витальная программа должна его ограничивать в поступках.
Калинов внимательно слушал. Говорили, без сомнения, о нем. Но смысл разговора до него не доходил. Понятно было только, что эти двое, кажется, имеют какое-то отношение к спиритосфере, к той страшненькой сказке, в которую он окунулся десять лет назад и которая давно уже стала казаться чем-то нереальным, как будто и не происходившим вовсе. И только присутствие Марины в его жизни говорило о том, что все это действительно случилось.
– Как бы то ни было, – сказал Джос, – провал близится. Изменение энтропии начнется уже через неделю плюс-минус одни сутки.
– Так скоро?
– Ну здесь-то эту неделю можно растянуть в полвека. Но это добавит кое-какие сложности… Так что, если он ушел, мы дадим ему не больше одного дня. Потом заберем сюда и больше не выпустим.
– Подожди-ка, – сказал Медовик.
Он неуловимо изменился, застыл, словно превратился в камень. Джос ждал. Наконец Медовик шевельнулся, ожил, оттаял.
– Никуда он не ушел. Он где-то здесь, точнее определить не могу – не хочет, чтобы мы знали, где он. Может быть, совсем рядом, затаился где-нибудь и слушает.
– Ты думаешь? – Джос обернулся, посмотрел сквозь Калинова. – Если он способен на такое, то не все еще потеряно. Значит, связь не оборвалась полностью. А с дубль-Спасителями всегда были сложности.
– Ладно, – сказал Медовик. – Пошли в гостиницу. Если он остался, ему придется искать ночлег.
Они исчезли. Калинов подождал немного, потом встал и подошел к костру. Костер догорал, не трещали сучья, не взметались искры, но от него все еще шло приятное тепло. Калинов сел, пододвинулся ближе и попытался осмыслить услышанное.
Что им нужно от него теперь? Если он Спаситель, то кого он должен спасти? Виту?.. Зяблика?.. Свою семью?.. Счастье своих жен и детей?.. Он представления не имел. Но казалось ему, будто он только что побывал на очередном спектакле.
От костра шло странное тепло. Оно согревало не только тело, но и душу. От него становилось хорошо, счастливо, как от несчастной любви, когда ее вспоминаешь через много лет. Что-то шевельнулось в сердце, захотелось, чтобы здесь, у костра, оказалась Вита и чтобы неверные тени бегали по ее лицу.
Он поднял голову. Вита сидела по другую сторону костра, смотрела на огонь. Ошуюю и одесную от нее расположились Вита-горничная и Вита-официантка. По лицам всех троих скакали быстрые тени. Калинов разглядывал лицо жены. В неверном свете догорающего костра оно казалось ему незнакомым, потерянным, забытым, у глаз резвились морщинки, рыжая челка ниспадала на лоб, длинные ресницы луками загибались кверху. Какая-то мысль колотилась Калинову в мозг, но он отогнал ее, замотал головой.
– Постарела я, правда? – сказала Вита.
– Неправда, – соврал Калинов.
Вита покачала головой:
– Не обманывайся.
– Ну а если и постарела, так что?
В глазах Виты блеснули искорки слез. Блеснули и исчезли. Надо было что-то сказать, но слов не находилось. Молодые Виты молчали тоже, но вполне возможно, что в этой мизансцене им была определена роль статисток. Троица смотрелась, как мамаша с дочками: одинаковые волосы, одинаковые глаза, одинаковые ресницы. Вот только… И тут Калинова как громом поразило. До него вдруг ДОШЛО, что это не мать с дочерьми; до него ДОШЛО, что и мать и дочери – это один и тот же человек. Он неожиданно для себя увидел в этой сорокалетней женщине обеих молодых девиц. Конечно, время замаскировало их в ней, но они тут присутствовали. Был в ней их голос, из взгляд, их жесты, их желания, и все трое были – ОНА!
И как только он понял это, все три женские фигуры совместились в одну, и Калинов увидел в ней то, что давно перестал различать – ЖЕНЩИНУ. Боже мой, подумал он, когда же рыжеволосая тростиночка с изумрудными глазами превратилась для меня в привычную постельную принадлежность? Как одеяло или наволочка… Ему вдруг захотелось сказать ей что-нибудь особенное, такое, чтобы и она увидела в опытном, требовательном, уверенном в себе самце того жизнерадостного парня, какого придумала себе четверть века назад. И удивился, почему он сам ни с того ни с сего стал смотреть на нее совсем другими глазами, ведь он-то ее себе не придумал, он видел ее такой, какой она и была.
Сказать он ничего не успел. Она начала таять, словно кто-то выключил голографический проектор. А потом и костер задуло мощным неощутимым порывом неприлетавшего ветра. И навалившаяся со всех сторон темнота сказала ему: вокруг что-то изменилось. А может, не только вокруг, но и внутри него… И вообще, главное в том, что все-таки похищения не было, а было, по-видимому, «исчезновение по сговору между мнимой жертвой и сообщником». Или сообщниками. И он будет не он, если не узнает причины этого сговора. Пусть даже для решения проблемы ему придется проторчать в Дримленде не один десяток лет. Земная жизнь, во всяком случае, сумеет его подождать…
И если придется применить силу, что ж, он готов. Но только, конечно, не против Виты!
Он вспомнил всю цепочку своих приключений в Дримленде, и истина наконец-то толкнулась к нему в сознание. Он вспомнил Аничков мост, бывший когда-то исключительно важным для них обоих: возле одного из вставших на дыбы коней Калинов-подросток назначал своей рыжей подружке свидания. Он вспомнил, какой разной была Вита в их первые ночи – то дьявольски распущенной, то пуритански-целомудренной, и он не знал, что ждет его в очередной постельной игре, и это несло в себе особую прелесть и особое удовольствие…
Много чего он вспомнил, сидя в безглазой тьме, вся их совместная жизнь прошла перед ним – этап за этапом, событие за событием, желание за желанием, – и причина его пребывания здесь стала ему совершенно ясной. Кто-то – а кто, еще предстоит выяснить, – очень желал, чтобы он снова влюбился в свою первую жену. И Калинов поразился, как же это до него не доходило раньше. Ведь это и пацану было бы понятно, а уж если брать опытного сорокалетнего повидавшего виды мужчину, непосредственно связанного с работой спецслужб… Да уж, подобной толстокожести он от себя никак не ожидал. Не зря говорят: близкое лучше видится на расстоянии. И что имеем – не храним, потерявши – плачем… Он, правда, до сих пор и не догадывался о какой-то потере. И даже похищение Марины не раскрыло ему глаз. Изо дня в день он твердил себе, что одну женщину нельзя четверть века любить одинаковой любовью – пылкая влюбленность перерастает в обстоятельное, мудрое чувство… И вообще, раз она для него до сей поры сексуально привлекательна, значит, он все еще любит ее. Вот так…
Теперь понятно, почему мысль о разводе не показалась ему кощунственной. Он попросту обманывал себя, оправдываясь внешними обстоятельствами. Причина же оказалась внутри… Любовь не бывает мудрой, а секс без чувства и вовсе не любовь. Последние десять-одиннадцать лет его чувство к Вите умирало, а он этого даже не заметил. Нет, иногда, конечно, возникала такая мысль, но потом вдруг начинало казаться, что прима по-прежнему дорога ему, что без нее ему стало бы плохо, что он бы постоянно вспоминал о ней… И невдомек было, что так вспоминают старые, изношенные, хоть и УДОБНЫЕ ботинки. И если новые хороши, если новые красивы, то те лишь привычнее. ПРИВЫЧНЕЕ и ничего больше!.. Эх, господа, любовь – величайшее благо, но любовь, ставшая привычкой, – это уже величайшая МЕРЗОСТЬ. Наверное, потому они и несовместимы – любовь и привычка, – и, наверное, потому любовь умирает, как только появляется привычка. А потому боритесь в любви с привычкой, и что бы вы ни делали, дабы победить ее, все будет только на пользу прекрасному чувству. Любая крамола, любые отвергаемые ханжами выходки – если они способствуют процветанию любви – да здравствуют!..
Калинов крякнул. Такие мысли были для него не новы, но он впервые обратил их к себе, к своей собственной жизни. Воистину, врачу, исцелися сам!.. Воистину, сапожник без сапог!
Ну ладно, сказал он себе. И дураку понятно, что меня здесь соблазнили моею собственной женой. Вопрос, кому это нужно?.. Конечно, это нужно ей самой. Наверное… Если она меня все еще любит… Зададим вопрос по-другому: не «кому это нужно?», а «кто инициатор происходящих событий?» И ответ «Вита» сразу же становится маловероятным. Потому что есть в разыгрываемом спектакле понимание мужской психологии. Вита выстроила бы все разыгрываемые сцены совершенно иначе. Впрочем, одна сцена была срежиссирована ею – рыцарская схватка. Все остальное – не ее. Все остальное – этих двух субчиков, Джоса и Медовика. Как бы они ни прятались за покатые женские плечи, как бы не намекали на Витины желания, как бы ни старались обвинить в происходящем его самого, Калинова… А вот с ними можно поговорить и с позиции силы: не сахарные – не растают…
Стремление оформилось, созрело и стало неотвязным. И тьма вокруг исчезла. Зато под мышкой появилась кобура с парализатором, а в кармане – заряженный серебряными пулями пистолет. И Калинов понял, что волшебная палочка начала наконец выполнять его желания. А стало быть, исполнится и главное желание – взять за селезенку двух субчиков. Надо только пожелать… И он пожелал.
Вокруг начал выстраиваться его служебный кабинет, стены вытекали из серого тумана, стыковались друг с другом, тянули за собой из небытия мебель и аппаратуру. Эти декорации не показались ему подходящими, и он загнал их назад, в серую пелену. Тогда оттуда выплыла обстановка семейного спортивного зала: шведская стенка, гимнастические снаряды, большой ковер, на котором однажды ночью… Это тоже было явное не то. А потом из тумана явился холм, обычный холм, заросший по-весеннему зеленой травкой. Этого холма в своей жизни Калинов не помнил и потому согласился с подобной сценической площадкой. Не пришлось долго ждать и актеров. Появились Джос и Медовик, возлегли на травку а ля римские патриции.
Калинов достал из кобуры парализатор, взял субчиков под прицел, заявил спокойно:
– Пора бы нам побеседовать по-серьезному.
Субчики не испугались, не вскочили, не запросили пощады. Джос сел, подтянул к груди колени. Медовик продолжал возлежать а ля.
– Решительный парень, – сказал Джос Медовику. – Он мне все-таки нравится.
– И мне, – отозвался Медовик.
Калинов вдруг словно со стороны увидел всю сцену: лежащего Медовика, сидящего Джоса и себя, нависшего над ними, с парализатором в руке. Этакий охранник с пленниками. Вот только неизвестно, кто кого взял в плен. И не похоже ли это, скорее, на двух взрослых, играющих с ребенком в казаки-разбойники? Он засунул парализатор в кобуру и лег рядом.
– Так-то лучше! – пробормотал Медовик.
А Джос сказал:
– Начинайте, молодой человек! Мы вас слушаем.
И Калинов начал.
Когда он закончил, Джос сказал:
– Что ж, во многом ты прав и выводы делаешь верные. Почти все… За исключением самого главного – причин происходящих с тобой событий. Все эти разговоры о тесте, желающем вновь свести свою дочь с зятем, – ерунда. Даже если попытаться сделать поправку на принадлежность тестя к спиритосфере… Друг мой, ни я, ни Медовик к спиритосфере не принадлежим.
– Так я вам и поверил! – сказал Калинов.
Джос с одноглазым переглянулись.
– Зачем иначе вы подводили меня к возобновлению моих чувств к вашей дочери?
– Хорошо, – сказал Джос. – Придется тебе рассказать… Все дело в том, что периодически наше Солнце проходит в своем постоянном движении вокруг центра Галактики через участки пространства, физические законы в которых отличаются от широко распространенных. Одни участки имеют резко увеличенную энтропию, другие, наоборот, резко уменьшенную, в третьих – отличные от наших законы тяготения, в четвертых – неравномерность течения времени. И так далее и тому подобное… Естественное, от таких перепадов не поздоровится не только жизни на планетах, но и самой центральной звезде.
– Насколько мне известно, такие гипотезы выдвигались уже давно, – сказал Калинов. – И насколько известно, ни одна из них не подтвердилась.
Джос мрачно покивал:
– Подтвердиться они вполне могли бы, но тогда бы мы с тобой сейчас не разговаривали. Нас бы просто не существовало… Один из таких участков Солнечная система пересекала около двух с половиной тысяч лет назад, другой – немного попозже, были и еще подобные случаи. В скором времени предстоит пересечь очередной такой участок.
– И ничего с Землей не случилось, – сказал Калинов.
– Не случилось потому, что в первом случае на Земле жил я, а во втором случае – Медовик. В каждом случае кто-то жил.
– Разве вы боги, чтобы спасать целую планетную систему?
– Я знаю одного молодого человека, – сказал Медовик, – который десять лет назад спас Землю не будучи богом.
– Но я спасал планету от людей! – возразил Калинов. – А уж если быть точным, то я вообще спасал друга.
– Но спасая друга, ты тем самым спас и Землю. Благодаря твоему вмешательству, и агнец оказался цел, и волки сыты… Однако это дело прошлого, нас же волнует недалекое будущее. Весь фокус заключается в том, что люди не только бывают угрозой миру, иногда случается, что только они могут и спасти его. Сейчас наступает как раз такой период.
– И естественно, именно я и должен его спасти? – Калинов фыркнул.
– Ничего смешного в этом нет, – сказал Джос. – Мир должны спасти вы с Витой.
– И каким же образом?
– Когда наступает время угрозы окружающему миру, на Земле рождаются люди, противодействующие этому. Такими были мы, а теперь ты и Вита.
– Да кто же вы, черт вас возьми! – воскликнул Калинов.
– Ты знаешь, что меня зовут Джошуа, – сказал Джос. – Но это не совсем так… Я – Иешуа из Ершалаима, мессия.
– А я – Медовик из Словенска Великого, мессия.
– Иешуа из Ершалаима?! – воскликнул Калинов. – Иисус?
– Зовут меня и этим именем. Около двух с половиной тысяч лет назад я спас Землю.
– А за это Израиль распял вас на Голгофе! – сказал Калинов. И вдруг вспомнил след на руке Джоса. – Снимите обувь.
Джос разулся. На подъеме каждой ступни выделялся приличных размеров шрам. И тут Калинов, наконец, поверил. И в самом деле, чем происходящее сейчас качественно отличалось от того, что происходило десятью годами раньше?
– Возможности Спасителя, – продолжал Джос, – непосредственно связаны с его человеческими эмоциями. Да и с эмоциями всех других людей. Не случайно ведь в местах, где социальная атмосфера заражена злобой и ненавистью, обязательно случаются стихийные бедствия. Эмоциональный фон людей очень воздействует на природные явления. Я, например, чтобы спасти тогда окружающий мир, должен был любить всех людей. Для этого я и был рожден.
– Святым духом?! – не удержался от сарказма Калинов.
Джос оставил его сарказм без внимания:
– Да, они назвали это Святым духом. Так же была рождена сорок три года назад моя дочь Вита. Так же рождаются и все Спасители.
– И я?!
– И ты, – подал голос Медовик.
Калинов ошеломленно посмотрел на него и вновь повернулся к Джосу:
– Вы хотите сказать, что я тоже ваш сын?
– Нет. Ты не мой сын. Я ведь не один такой. Были и до меня, были и после. В разных народах и на разных континентах. Большинство из них даже не знают, что они мессии, но это не мешает им выполнять свое предназначение.
И Калинов вдруг вспомнил, что давным-давно, на заре своей первой жизни, он так и не смог узнать у матери имя отца. За всеми недомолвками и многозначительными пожатиями плеч, которые позволяли себе его тетушки, эта история так и осталась покрытой тайной. Как и история, рассказанная ему когда-то будущей тещей.
– Значит, мы с Витой тоже мессии?
– Да. И у вас случай особый. Чтобы избежать предстоящей катастрофы, создав вокруг Солнечной системы кокон из пространства с привычными параметрами, два Спасителя должны любить друг друга. Всю их совместную жизнь… С вами вообще необычная история. По объективным причинам ты родился раньше положенного времени. Пришлось давать тебе вторую жизнь. К счастью, эту непростую задачу удалось решить.
– Это что же? – Калинов чуть не задохнулся. – Это что же, получается, Дримленд был создан вами для этой цели?
Джос улыбнулся:
– А разве он не мог служить нескольким целям?.. Но мы отвлеклись. Долгое время ваши с Витой отношения нас устраивали, но с некоторых пор все изменилось.
– Это вы увели Виту в Дримленд?
– Я, – сказал Медовик. – Я принял твой облик.
– Но тогда вы не Сути… Сути не способны на такое.
– Да, мы не Сути, – сказал Джос. – Мы те, кто выше Сутей и Суперсутей, хотя и проходим их стадию. Если хочешь, мы все вместе и есть Бог.
– Вы Бог? – прошептал Калинов. – И это вы заставили Зяблика украсть мою вторую жену, поставить меня перед выбором…
– Ну, впрямую его никто не заставлял, но в определенном смысле вина наша. Зяблик и рожден только для того, чтобы постоянно испытывать на прочность вашу с Витой любовь. Он своего рода индикатор…