Русый Игорь. Время надежд (Книга 1)

   Вроде ищешь эвакуированных родных. Поищи земляков и среди бойцов.
   - Ясно, - кивнул Волков.
   - А сейчас отдыхай. После обеда можно в город сходить. Оглядишься тут.
   После обеда Шор, запьянев, улегся спать. Волкова насторожило то, что он будто способствует его замыслу, и тоже хотел остаться дома. Но Шор тоном приказа сказал:
   - Тебе Надо узнать обстановку. Иди.
   На кривых, с покосившимися домиками улицах городка было много военных: спешили куда-то интенданты, прохаживались курсанты училищ, летчики. Группами шли усталые, в промасленных телогрейках рабочие с завода, где окончилась смена. У магазинов стояли очереди за хлебом.
   "Верит Шор, что я крепко запутан, - думал он, - или это проверка?"
   Все же он рискнул зайти на почту и отправил короткую телеграмму: "Здоров, адреса пока нет. Еж" - так его называла мать в детстве.
   Женщина, принимавшая телеграммы, даже не глянув на него, выписала квитанцию Выйдя снова на улицу, он разорвал эту квитанцию, бросил в железный ящик с песком и направился к дому Тюхина.
   Шор еще лежал на своей кушетке.
   - Ну как? - равнодушно поинтересовался он.
   - Можно было и не ходить, - сказал Волков.
   - Давай тогда спать. Завтра пораньше встанем.
   Шор повернулся к стене и вскоре захрапел.
   В другой комнате что-то неразборчиво бубнил Тюхин, очевидно ругая жену.
   Ночью Волков проснулся от легкого шороха. Луна торчала в окне углом свежевьгструганной доски, и мерцающий свет падал на кушетку Федора. Но его там не было. Дверь осталась приоткрытой, и слышался храп Тюхина. Босиком, чтобы не греметь сапогами, Волков пробрался на кухню: если заметят, можно объяснить желанием напиться. И вторая дверь была открыта.
   - ...Феденька, что же мне?.. - донесся слабый говор. - Измаялась я... Мочи нет. Семь лет маюсь, хотела и руки наложить. Девчонкой ведь замуж пошла. Голод был... А теперь с постылым как жить?
   - Ты погоди еще немного, - отвечал Шор.
   - Я и в армию уйду. Стирать буду. Прачки в армии нужны. А смерти не боюсь. И смерть приму.
   - Настасья! - вдруг крикнул из глубины дома проснувшийся Тюхин.
   - Здесь я, - ответила с крыльца она. - К скотине выходила.
   - А чего холода напустила? - проворчал Тюхин. - Иди сюда.
   Волков пробежал в комнатку и улегся на свою лежанку.
   XV
   На станцию Волков шел мимо почты, однако его никто здесь не ждал. Только у вокзала какой-то человек обогнал его, задев локтем. Лицо этого человека в брезентовом плаще и рваной шапке показалось Волкову знакомым. И, как бы для того, чтобы Волков мог лучше разглядеть его, тот остановился, прикуривая.
   "Это же Комзев, - узнал его Волков. - Старший лейтенант..."
   В памяти его на миг всплыли осыпавшиеся траншеи, ломаная цепь автоматчиков, стук пулемета, разрывы гранат и атака...
   А Комзев подмигнул ему одним глазом, точно хотел сказать: "Удивился, брат?"
   Не оглядываясь, Волков пересек вокзальную площадь, где стояло много повозок. На перроне толпились мобилизованные, все остриженные наголо, но еще в своей домашней одежде. Это были уже не молодые парни, а степенные пожилые люди. Молча, с закушенными губами, стояли жены. Лишь некоторые всхлипывали, что-то тихо говорили напоследок мужьям.
   Волков нырнул под состав открытых платформ, нагруженных станками эвакуированных заводов, обгорелыми танками. Из другого подошедшего состава выпрыгивали бойцы с котелками, торопясь набрать воды.
   Комзев догнал Волкова. Они присели у товарного вагона, сброшенного с насыпи.
   - Что не удивляешься? - весело играя глазами, спросил Комзев.
   - Я теперь ничему не удивляюсь, - ответил Волков. - Значит, вы тогда пробились?
   - Четверо... И комбрига дотащили.
   Комзев мало изменился: та же широкая заразительная улыбка, румянец во всю щеку. Лишь одет иначе, а вместо щегольских сапог на ногах какие-то грязные ботинки, перетянутые шнуром.
   - Меня с фронта отозвали две недели назад и говорят: "Лейтенанта Волкова из десантной бригады помнишь? ." "Помню, - отвечаю. - Убит на моих глазах".
   "Тогда, - говорят, - надо встретить мертвеца". "Есть, - отвечаю. Когда двигаться на тот свет?" "Пока немного ближе", - говорят А вчера телеграмму приносят. .
   Дома у тебя все живы, здоровы. Папаша из газет сводки аккуратно вырезает. Решил подсчитывать, сколько фрицев ухлопали. На его счетах война через месяц должна кончиться. А мамаша грозилась тебя выпороть, как домой заявишься. Мамаше надо бы полководцем стать. Ну, вообще беспокоятся... Как тебя называть?
   - Виктор Никифоров, - сказал Волков.
   - Ясненько.
   - Что-нибудь известно про лейтенанта Жаркового?
   - Жарковой?
   - Его выбрасывали тогда с группой на парашютах.
   - Дружок твой, - вспомнил Комзев. - Нет... О нем ничего не знаю. Четвертый месяц воюем, а сколько всего было.
   Волков оглянулся. Два железнодорожника шли мимо них.
   - Ты не беспокойся, - сказал Комзев. - Наблюдают. Если появится любопытный, аккуратненько уберут.
   Ну, давай рассказывай.
   Он записал имена, которые сообщил Волков,
   - Можно брать их сегодня, - добавил Волков. - Надоело мне уже...
   Комзев хмыкнул:
   - В этом районе передатчик действует. Шифровки лупит ночью. И отыскать его не могут. Шор, конечно, тут не один. Возможно, и не он руководит. Я думаю, с тобой генерал захочет повидаться. Когда бы лучше?
   - Лучше завтра, - ответил Волков. - Неизвестно, что будет потом.
   - Пожалуй, - согласился Комзев. - А сейчас двигай в Раменск, как тебе приказано. Мы что-нибудь организуем. И все аккуратненько Шору доложи. По непроверенным данным, войска отводят с фронта на пополнение. Чтобы проверить, надо еще съездить разок.
   Понятно? Завтра, как вернешься, тут буду ждать. Теперь расходимся...
   К Раменску Волков доехал на товарняке. Станцию ночью бомбили. В тупике догорал санитарный поезд.
   Мокрый снег кружился над разбитыми дымящимися вагонами, над глубокими воронками, над зенитками, у которых стояли, накрывшись плащ-палатками, бойцы.
   Купив газету, Волков узнал, что немцы подошли к Можайску. Их наступление развертывалось по всему фронту тремя гигантскими уступами.
   На станции из вагонов поезда, прибывшего из Москвы, высаживали старух и детей. Шумливая суета, крики создавали паническую неразбериху. Подальше разгружался воинский эшелон: с платформ скатывали гаубицы, из теплушек по дощатым лазам выводили коней. Два молодых артиллерийских лейтенанта в новеньком обмундировании уговаривали девушку с миловидным лицом, измазанным паровозной копотью, и масленкой в руках, назначить им свидание.
   - Утром здесь проезжали, - говорил один из них, - думали, уже на фронт. И вернули oj Москвы.
   - Неразбериха, - сказал другой.
   Волков подошел к этой девушке и спросил, когда будет поезд на Коломну.
   - Вот, - кивнула она на состав. - Разгрузят - и уйдет порожняком.
   Оба лейтенанта с недовольным видом уставились на Волкова.
   - А ну шагай отсюда! - проговорил один, у которого из-под сдвинутой набекрень фуражки выглядывал рыжий чуб.
   - Человеку же ехать надо, - заступилась девушка, рассматривая Волкова голубыми, какими-то очень ясными на чумазом лице глазами.
   - Шпаки гражданские еще ходят, - сказал лейтенант. - Эшелон воинский.
   У состава выкрикнули команду.
   - Адрес, Надя, адрес, - проговорил другой лейтенант. - Эх, не успел записать...
   И оба побежали к пушкам.
   - Знакомлюсь каждый час, - вздохнула девушка, - на три минуты. Вы глядите, поезда тут долго не стоят. Ночью бомба прямо на вагон с ранеными упала.
   Вчера и днем бомбили...
   - А вы тут живете?
   - Я из Москвы, училась в консерватории, - ничуть не удивляясь его любопытству, ответила она.
   - И Машу Галицыну знаете?
   - Галицыну?.. Конечно. Вы дружили?
   - Нет, - сказал Волков. - Так просто.
   - Мне Галицына всегда не очень нравилась. Гордячка... Ой, - тихо проронила она, глядя уже мимо Волкова. - Ленька опять удрал...
   Мальчишка лет двенадцати в больших не по росту сапогах и большом картузе шмыгнул за вагон.
   - Помогите догнать его. Третий раз на фронт убегает. Мать же с ума сойдет.
   - Рискну, - улыбнулся Волков, представив, как "немецкий агент", выполняющий опасное задание, ловит сбежавшего из дому мальчишку.
   Ленька притаился у колеса и осторожно выглядывал, рассудив, должно быть, что для него-то главная опасность исходит от масленщицы. Не проявил он беспокойства и когда Волков схватил его за руку.
   - Пусти... Чего ты?
   Но, увидев бегущую девушку, сразу захныкал:
   - Большой, да? Справился. Ма-амке скажу!
   - Как тебе не стыдно, Ленька! - проговорила Надя. - Мать расстраивается, а тебе не стыдно. Опять хотел убежать? Вот нашлепаю тебя... Горе от этих мальчишек!
   - Все равно убегу, - насупился Ленька.
   - А убьют, что матери делать?
   Ленька засопел, презрительно вытянув губы. Должно быть, понятие "убьют" казалось ему столь нелепым, что и разговор вести об этом попусту.
   - Беда от этих мальчишек. Одна беда...
   В этот момент клацнули буфера и заскрипели вагоны состава.
   - Ой, поезд уходит, - сказала она.
   Волков догнал тронувшийся состав, вскочил на подножку тамбура, где уже сидело несколько беженцев.
   Холодный, мокрый ветер с заснеженных подмосковных лугов бил в лицо. У переезда остановились тягачи с гаубицами и колонна пехоты. На бойцах истрепанные, прожженные шинели. Пушки были исцарапаны осколками, дула закопчены.
   "Хватит, - подумал Волков. - Завтра скажу, что хватит. И тоже на фронт..."
   Вечером Шор подробно расспрашивал о воинском эшелоне на станции Коломна, о том, сколько пушек сгружали в Раменске, о калибре гаубиц на переезде Досаду вызвало у него то, что Волков не сумел узнать ни одного номера части.
   - И так видно, что потрепанные части, - говорил Волков, - с фронта отвели. Артиллерийские дивизионы в Раменске были свежие, но пушки допотопные.
   Каким-то остановившимся, тяжелым взглядом Шор посмотрел на него:
   - Это все неточные сведения. Мало чего ты узнал В голосе не было угрозы, но холодные зрачки под набухшими веками давили беспощадной жестокостью Так, наверное, сытый удав мог смотреть на пойманного кролика, раздумывая, что с ним делать. И казалось, вся его физическая сила концентрировалась в этом взгляде.
   - Попробую узнать, - сказал Волков, делая судорожное глотательное движение. - Попробую еще завтра...
   Шор отвернулся.
   - Чем смелее действуешь, тем у людей меньше подозрений... Ночевать я сегодня буду в другом месте А ты останешься и завтра утром езжай в Раменск.
   На следующий день Волков опять поехал в Раменск Он толкался среди беженцев, слушая разговоры о грабителях, называющих себя "Черной кошкой", узнал, что в подошедшем эшелоне батальоны дивизии, отведенной из-под Можайска на формирование.
   - Это двадцать шестая? - наугад спросил Волков у одного бойца.
   - д зачем тебе? - подозрительно уставился на него тот.
   - да брательник письмом сообщил, что едет, - ответил Волков - Он из двадцать шестой.
   - Не, мы восемьдесят первая.
   Снова разгружались и артиллеристы, которых он видел здесь вчера. Лейтенант с казацким чубом узнал его, сам окликнул:
   - Эй, парень, а где она?
   - Кто? - спросил Волков.
   - Масленщица эта... Надя.
   - Откуда я знаю? - ответил Волков.
   А из репродуктора доносилось: "Наши войска, ведя упорные оборонительные бои в районе Харькова, за истекшие сутки..."
   Назад он возвращался с эшелоном беженцев.
   Не доезжая Коломны, он спрыгнул и пошел к опрокинутому вагону. Там уже сидели Комзев и пожилой рабочий в замасленной спецовке.
   - Это Волков, товарищ генерал, - сказал Комзев. - А теперь Виктор Никифоров.
   - Здравствуйте, - кивнул тот, не вставая.
   - Ну, что в Раменске? - спросил Комзев.
   - Восемьдесят первая дивизия из-под Можайска.
   И артиллеристы. Они возмущаются, что гоняют тудасюда.
   - Правильно, - засмеялся Комзев. - Через три дня сильнее возмущаться будут. Между прочим, там еще один человек крутился. И сюда он приехал раньше тебя.
   - Шор? - спросил Волков.
   - Шор не такой дурак. Видимо, поручил следить за тобой.
   - Хорошо, что вспомнили кличку Рыба, - сказал генерал. - Перед войной еще искали, а он сидел в тюрьме как уголовник. Настоящее имя этого человека Вальтер Штрекер. Офицеры абвера называют его "железный Вальтер"... Летом на Украине был захвачен гауптман Кюн и немного рассказал о своем друге Штрекере, уверенный, что тот находится в безопасности.
   Отец Вальтера Штрекера директор крупных заводов.
   Сыну легко перебраться на теплое местечко в Берлине. А он предпочитает риск... Говорю это, чтобы знали, с кем имеете дело. Арестовать Шора просто, но тогда мы упустим большие возможности. Я думаю, вас, лейтенант, считают надежным, если отправили к Штрекеру. История с мостом, вероятно, была проверкой. Задумано ловко. Мы бы наверняка усилили охрану, и все тогда им стало бы ясно...
   - Мне и в голову не пришло, - усмехнулся Волков.
   - Теперь относительно ваших поездок... Немецкий генштаб очень интересуется нашими резервами, - сказал генерал, и усталое лицо его с плохо выбритыми щеками, аккуратной бородкой нахмурилось. - А сколько еще агентов здесь? Это меня интересует. И главное, радиопередатчики... Через несколько дней вы "завербуете" Комзева. Предположим, он дезертир. Как лучше сделать, еще обдумаем.
   - Разрешите? - спросил Комзев. - Если мне выйти на Тюхина...
   - Инициативу надо бы оставить Шору, - подумав немного, сказал генерал. Он как бы решал в уме сразу несколько задач и в то же время сгребал пальцами мокрый снег, лепил из него фигурки неуклюжих зверюшек.
   Договорились, что Волков намекнет Шору о слухах, будто в лесу появились дезертиры. Теперь, казалось, все пойдет по строго намеченной логической нити. Но в этот же вечер случилось то, чего никто бы не мог предугадать и где самая неумолимая логика бессильна.
   Волкова арестовали у дома Тюхина. Потом из дома вывели Шора. Их с наручниками отправили в камеру предварительного заключения.
   - Взяли субчиков, - говорил усатый милиционер, хлопая окованной жестью дверью. - Эх, бандюги!
   Стрелять бы вас на месте!
   Стены и низкий потолок камеры были заплеваны, исписаны ругательствами.
   - Кто бы мог думать, что он такой идиот! - угрюмо сказал Шор. Проломил Настасье голову и сам явился в милицию.
   - Тюхин? - догадался Волков. - А почему забрали нас?
   - Оружие успел выбросить? - спросил Шор.
   С растерянностью на лице и думая о молчаливой Настасье, Волков только покачал головой.
   - Ладно, - усмехнулся Шор. - Осудят Шорина и Никифорова за грабеж лет на десять. А из тюрьмы выходов много.
   - Какой грабеж?
   - На дорогах. Можешь накручивать уголовные легенды. Когда человек говорит о себе плохое, ему верят больше. Сейчас подробности обговорим...
   XVI
   Шора увели на допрос. Когда он вернулся, то успел шепнуть:
   - Очная ставка...
   - Выходи, Никифоров, - торопил усатый милиционер.
   Кабинет следователя находился рядом. Тюхин, понурившийся и бледный, сидел на табуретке у зарешечённого окна. Худощавый молодой следователь что-то писал. Возле его руки лежали очки.
   - Знаете этого человека? - спросил он, указывая карандашом на Волкова.
   - Знаю- ответил Тюхин. - Про него и говорил.
   - Минуточку, - следователь надел очки. - Будете отвечать только на мои вопросы. Итак, вы его встретили у железнодорожной будки?
   - Федор это просил.
   - Допустим. А отчего именно у будки?
   - Раньше они так сговорились.
   Тюхину разговор, видно, казался бессмысленным, ненужным, и мысли его были заняты другим, поэтому отвечал совершенно механически, одеревенелым голосом.
   - Никифоров, где вы познакомились с Федором Шориным?
   - В поезде, - сказал Волков.
   - Раньше знали его?
   - Нет.
   - А вы, Тюхин, знали?
   Из вопросов следователя и ответов Тюхина как бы постепенно развертывалась картина его жизни и трагедия Настасьи - заурядная, нехитрая в сравнении с теми огромными, происходящими на земле событиями, которые занимали Волкова.
   ...Когда-то в Москве убили ювелира. Тюхин сам не участвовал в этом, но прятал ценности. Он купил дом, женился на оставшейся без родных Настасье и много лет пребывал в страхе, что его арестуют или вернутся из тюрьмы налетчики. Постоянный страх расплаты делал его жестоким и мнительным. Он выходил из дому редко и Настасью держал в постоянном страхе. Он любил с тем мучительным, отупелым чувством, которое из боязни потерять любимую оборачивалось ненавистью. И, сознавая инстинктивно, что этим порождает у нее отвращение, все больше любил и больше ненавидел. Шорин появился как-то утром и сказал, что налетчики простят долг, если он возьмет квартирантов...
   - А вы говорили, что с Шориным познакомились недавно? - обратился следователь к Волкову.
   - Что Настасья-то? - вырвалось у Тюхина.
   - Пока жива, - ответил следователь. И Тюхин вдруг беззвучно разрыдался.
   - Для нее же все. Копил, берег! А сказала, что уйдет... что не люб.
   - Нельзя любить ни того, кого боишься, ни того, кто тебя боится. Это говорил еще Марк Тулий Цицерон, - заметил следователь и повернулся к милиционеру - Уведите обвиняемого.
   Милиционер тронул Семена Григорьевича за плечо:
   - Ты бы раньше каялся. Все каются посля, ан дело уже сделано...
   - Итак, Никифоров, - проводив Тюхина взглядом из-под очков, заговорил следователь. - Ясная картина?
   Можно обмануть других, но нельзя обмануть себя Нечистая совесть будет всегда и неотступно ходить, как мрачный призрак.
   "Так вот для чего понадобился и разговор с Тюхиным", - отметил Волков.
   - Это уже из Достоевского, - усмехнулся он. - Кстати, Цицерон говорил: "Чем честнее человек, тем менее подозревает других в бесчестности..."
   Следователь даже не мог скрыть оторопелости Должно быть, в институте профессора толковали ему, что преступления связаны с умственной отсталостью людей, а когда возрастает умственный потенциал, является стремление к полезному труду.
   - Вы читали Цицерона?
   - Афоризмы легко запоминаются, и поэтому кажется, что в них уйма мудрости, - сказал Волков.
   - Н-да, - задумчиво протянул следователь - Где вы достали пистолет?
   - Купил, - ответил Волков.
   - Предположим. И участвовали в действиях так называемой "Черной кошки"?
   - Об этом и не слыхал.
   - Все ложь, Никифоров, ложь!
   - Конечно, - подтвердил Волков.
   - То есть вы лжете и еще сознаетесь? - тонкая, будто просвечивающаяся от частых недоеданий кожа его лица задергалась мышечными спазмами, а глаза стали круглыми и по-детски удивленными. Это был уже не многоопытный, с проницательным взглядом человек каким он держался раньше, а мальчишка, обманутый в лучших намерениях. Видно, ему очень хотелось сейчас поколотить подследственного. А Волков размышлял: не сказать ли, кто Шор, - уж очень интересно посмотреть, какое тогда будет лицо у этого юриста.
   - Нелегкая это работа, - насмешливо проговорил он - задавать вопросы. И сколько бы вопросов мы ни задавали, опять возникнут другие, на которые еще труднее отвечать.
   - Вы просто циник, Никифоров, - сразу как-то успокоился тот, довольный, очевидно, найденным ключом раскрытия характера и строя в уме новую логическую цепь допроса. - Будем иначе говорить...
   Однако говорить ему не удалось. Зашел седой подполковник милиции, а с ним еще двое. Это были генерал и другой, незнакомый Волкову пожилой человек в одинаковых штатских пальто, надетых поверх военной формы. У подполковника милиции и у этого человека вид был такой, словно им дали хороший нагоняй.
   - Из Московского управления, - объяснил коротко подполковник следователю. - А вас к телефону...
   Когда следователь и подполковник милиции вышли, генерал расстегнул пальто.
   - Наломали дров... Клопы едят?
   - Да, - улыбнулся его шутке Волков.
   - Что Шор?
   - Спокоен как будто. Надеется устроить побег.
   - Хм... Это мысль неплохая, - генерал потер ладонью щеку и засмеялся. Мы тоже об этом думали.
   Бежать вам надо, когда Шор совсем успокоится.
   - Обоим? - растерянно спросил Волков.
   - Именно, - подтвердил генерал. - Вероятно, и фронт переходить с Шором будете.
   - Но я... - проговорил Волков и запнулся.
   - Что молчите?
   - Я совсем забыл. Ковальский просил это .. Легенда о золотом руне...
   - Легенда?..
   Генерал, удивленно приподняв брови, слушал его рассказ.
   - Да, - хмыкнул генерал. - Ковальский неисправимый лирик. Что же он там? Легендами еще увлекается? Придется выговор дать. А ты запиши, где брали это руно. Чем черт не шутит.
   Генерал помолчал, хрустнув пальцами рук, и задумчиво прибавил:
   - Все же странно... Почему вокруг Коломны набросали много агентов? Что вы думаете, лейтенант?
   - Леса кругом. Удобно, - сказал Волков.
   Никто еще не мог знать, что именно здесь, у Коломны, по разработанному плану немецкого генштаба должно было сомкнуться кольцо танковых армий вокруг Москвы. И на карте фельдмаршала фон Бока синие стрелы уперлись в этот городок на берегу Оки.
   XVII
   Шор и Волков бежали ночью. Когда их повели в тюрьму, Шор ударом кулака оглушил милиционера.
   По темным улицам Коломны они вышли к железной дороге и прыгнули на товарный состав. Поезд, груженный углем, без остановок шел к Москве. Уже за Раменском они спрыгнули, перебежали в лес.
   - Теперь пусть ищут, - усмехнулся Шор, пряча за голенище наган милиционера. - Следователь думал, что я раскололся. Для убедительности адресок настоящих грабителей ему выдал. Он меня чаем поил и жаловался, какой ты негодяй.
   - Без документов никуда не уйдем, - хмуро сказал Волков.
   - Документы будут, - Шор присел на лесную кочку. - Садись, отдохнем.
   Далеко, в предрассветной мути неба, лопались красные блестки. Стук зениток наплывал эхом, а лучи прожекторов над Москвой раскачивались, будто их трепал порывистый ветер. Лес был мокрый, холодный.
   - Неподалеку, в Малаховке, - говорил Шор, - живет человек...
   - С меня хватит, - качнул головой Волков. - Откуда я знаю, что там нет ловушки?
   - Это проверенный человек.
   - И Тюхин был проверенный, а влипли... Почэму следователь кончил допросы?
   - Потому, что я искренне каялся, выдал своих дружков-грабителей. Логика юриста.
   - Только ли? - усомнился Волков.
   - Что-нибудь заметил? - насторожился Шор.
   - Если бы заметил, то не спрашивал...
   - А я начинаю тебе верить, - сказал Шор.
   - Поздновато.
   - Нет, - засмеялся Шор. - Такова игра. Хочешь побывать в Москве?
   - И еще у черта в зубах, - кривя рот, буркнул Волков.
   - Спокойно, - процедил Шор. Он втянул шею и стал похожим на японского божка, оставленного кемто на лесной кочке Рот его темнел широким провалом. - Жаль, московские рестораны закрыты, а то бы съели в "Арагви" шашлычок. Не люблю пресной жизни... Гад же Тюхин, угрохал Настасью... Да. Каждому приходится выбирать из двух возможностей: быть лучше или жить лучше? Здесь и вся философия. - Шор коротко усмехнулся. - Большинство людей точно мокрицы у горячей кастрюли, суетятся, а забраться в нее не могут. Идет внутренняя борьба между "хочу" и "могу".
   Только у сильного человека "хочу" означает и "моту".
   Остальные признают его силу, так как это их собственный, недостижимый идеал. Понял?
   - Нет, - сказал Волков.
   - Кого называют великими? Чингисхан или Наполеон, допустим... Этих парней ничто не останавливало.
   Устраивали мясорубку для целых народов, и аппетит их не портился. За что уважать людей, если они глупы?
   "Что с ним? - подумал Волков. - Или в нем шевельнулась жалость к Настасье? Как его разгадать?"
   Шор подтянул голенища сапог. Лишь теперь Волков заметил, что рука его все время была там, куда сунул наган.
   - Идем, - сказал он.
   Зеленую еще траву покрывали опавшие листья, напоминая крупную ржавую чешую. Всегда шумные, полные дачников, эти места будто вымерли. Попадались консервные банки, желтели обрывки газет.
   У Москвы стреляли зенитки. Темное небо расцвечивали оранжевые вспышки.
   - Железную дорогу бомбят, - сказал Волков.
   Вдалеке наклонно пронесся к земле огромный факел.
   - Сбили!
   - Черт! - выругался Шор.
   На опушке рощи стояли танки. Заметили это неожиданно и оба упали. Но когда пригляделись, то стало ясно: это лишь фанерные макеты, грубо окрашенные, замаскированные увядшими ветками. Корявые бревна изображали стволы орудий. А на земле валялись обрезки досок, стружка. Никто не охранял макеты, расставленные так, чтобы из окон проходивших поездов были видны их контуры среди деревьев. Шор насчитал девяносто фанерных танков.
   - Дали работку плотникам, - без улыбки сказал он. - Чуть ли не танковый корпус.
   Возле дачной станции Малаховка они увидели тот поезд, на котором ехали. Насыпь темнела воронками, хаотично грудились обломки платформ, блестел рассыпанный уголь. Женщины в спецовках очищали путь.
   Шор и Волков подошли ближе.
   - Чего гуляете? Помогли бы! - крикнула одна.
   - Поможем, - отозвался Шор.
   Он плечом налег на платформу и сдвинул ее.
   - Вот бугай, - удивилась женщина.
   - И кровь горячая, - подмигнул ей Шор.
   - Ходят без дела, - отгребая лопатой уголь, сказала другая, в брезентовых штанах и синем платке, повязанном так, что скрывал ее щеки, лоб. - Твою бы силушку на фронт.
   - А уже!.. - меняя игривость голоса на лихую беззаботность, выпалил Шор. - Последний нонешний денечек... Завтра любимым оставим наказ: "Жди меня, и я вернусь или похоронная".
   Как-то вдруг это изменило ее настороженное отношение к ним.
   - Так шли бы домой, - сказала она. - Чего надрываться? Управимся и без вас.
   Затем, выпрямившись и откинув платок, тихо добавила:
   - Если Антипова Юрия там встретите... на фронте.
   Муж это. Давно писем нет. Если встретите...
   - Антипов? Ладно! - толкая платформу, отозвался Шор.