Русый Игорь. Время надежд (Книга 1)

   - Он, да я, да мы с ним, - ответил Щукин. - И санчасть при нас. Бери картошку, младший лейтенант.
   - Значит, вас двое? - уточнил Стрельбицкий, обчищая тонкими пальцами бурую золу с картофелины. - Этот пулемет мешает. По красной ракете надо его убрать, лучше гранатами.
   - Я уж прицеливался, - сказал Щукин. - Там веселый фриц сидит. То поет, то играет.
   Как бы в подтверждение немец стал исполнять на губной гармошке что-то бравурно-тягучее.
   - Бах, - задумчиво улыбнулась Леночка.
   - Что? - насторожился Кутейкин.
   - Баха играет, - кивнул Стрельбицкий. - Значит, ясно, Щукин? Главное, этого музыканта убрать.
   Я дальше...
   Легкими прыжками, с какой-то грациозной стремительностью он пронесся над пепелищем и скрылся за соседней, такой же обгорелой, широкой русской печкой, возвышающейся меж дымящих углей.
   - Кем раньше был Стрельбицкий? - спросила Марго.
   - Вроде бы по женской части, - ответил Кутейкин. - Из тех, что представления дают.
   - Танцором, лапоть, в балете, - сказал Щукин. - Он парень что надо.
   - Это верно, - согласился Кутейкин. - Да я про то, что не мужчинское это дело. Мужик должен землю пахать иль у машины работать. А это что?
   Леночка старательно разжевывала картошку, и на зубах у нее хрустела зола. Кутейкин привалился спиной к трубе.
   - Еще в запасном полку был у нас один. Так он всем говорил: "Я игуанодон".
   - Кто? - недоуменно переспросила Леночка.
   - Игуанодон... Чего это, никому было не ведомо.
   Попробуй угадай, а спросить никто не спросит, чтобы дурость свою не выказать. Игуанодон - может, ученый какой. Ротный его писарем определил. Мы на учении целый день, а он в кухне сидит... Потом уж вызнали, что так здоровый дурак назывался, который ходил на двух ногах и жрал много. Животное такое было.
   - Ловкач. Ну и ловкач, - хохотал Щукин.
   Рассмеялись и Марго с Леночкой. Короткая пулеметная очередь тут же ударила в трубу.
   - Иван, нихт ха-ха! - крикнул немец.
   - Ну, бродяга, дождешься! - заорал Щукин, хватая автомат.
   - Да чего ты? - удержал его Кутейкин. - Ты высунешься, а он из пулемета. Куражится он...
   На запад от села повисло и будто примерзло к лесу огромное темно-красное в дыму солнце. И вечернее стылое небо обливалось кровяными пятнами. Леночка беспокойно посмотрела назад, где остался Зуев.
   - У вас трудно понять, - сказала Марго, - где шутка, где серьезно.
   - Да-к оно и в жизни, - Кутейкин хитро прищурил один глаз, - не поймешь, когда плакать надо, а когда смеяться.
   - Картошка очень вкусная, - проговорила Леночка, сворачивая цигарку. Щукин, ты под пули не лезь.
   Не надо. Мне будет горько, если тебя убьют. Честное слово.
   - Обойдется, - примирительно сказал Щукин. - Возьми кисет, у меня другой есть. В госпитале, когда был, одна черноглазая на память расшила.
   Тем же путем, укрываясь за плетнем, где на кольях, точно отрубленные головы, висели горшки, а у основания намело снегу и копоти, они добежали к погребищу Зуев сидел на бревне, что-то писал. Около него топтался старшина Бурда и рядом, присев на корточки, ждал молоденький связной из штаба батальона. Артиллеристы еще возились у пушки.
   - Отдашь комбату, - говорил Зуев. - Противника я сейчас выбью. Драпанут на пулеметы третьей роты.
   Еще лучше минами накрыть. Там лощинка... А ты, Бурда, принимай взвод Ханбулатова. У тебя задача: двигаться с фланга.
   - Коней-то куда? - спросил Бурда. - Имущество ведь ротное ..
   - Мне думать о твоем имуществе? - резко сказал Зуев. - Бегом к взводу!
   Глядя вслед старшине, который побежал мелкой, стариковской торопью, нагнувшись и смешно виляя широким, обтянутым ватными брюками задом, раскидывая ноги в негнущихся валенках, он протянул связному записку:
   - Если через десять минут комбату не вручишь, голову оторву. Понял?
   И тот, кивнув, бросился мимо девушек, чуть не споткнувшись о тело Ханбулатова. Пустой котелок громко звякнул в его вещмешке.
   - Ну, все, - проговорил Зуев. - Где это вы гуляли?
   - Ужинали, - ответила Леночка, вытаскивая из кармана печеную картофелину.
   - Чудеса, - улыбнулся Зуев, суровость на его лице как-то вдруг исчезла, хотя брови оставались сдвинутыми. - А старшина тут живого гуся разыскал. Выбьем фрицев и позавтракаем.
   - Лейтенант! - крикнул артиллерист с погребища. - Опять дымовую завесу ставят.
   - Балуются, черти, - ответил Зуев. - Пусть дымят.
   Он снова улыбнулся Леночке и, держа в одной руке картофелину, а в другой ракетницу, полез на погребище. Не было стука пулеметов, лишь потрескивали догорающие срубы, где-то скрипела зола - это переползали, готовясь к атаке, бойцы. Солнце утонуло в дыму, и зыбкая, пугливая тьма клочьями обваливалась с неба.
   - А знаешь, - тихо сказала Марго, - у Щукина другого кисета нет.
   - И что же?
   - Так... Зуев, по-твоему, идеал?
   Леночка нахмурилась, быстро взглянула на подругу.
   - Не могу понять, добрая ты или нет.
   Холодный ветер гнал дым на юг, к Москве. Дым стелился низко, резал глаза. И, может быть, оттого у обеих выступили слезы.
   XIII
   Атака началась в тишине. Но спустя пять или шесть секунд взвилась ракета, изливая мертвенный свет, и тут же неистово затрещали пулеметы. Где-то бухнули гранаты, донесся короткий истошный вопль. Теперь десятки ракет словно изорвали ночь, отодвинули мрак в поле, где он загустел каменной чернотой, отгородив прочий мир. А здесь, в ярком свете, перепрыгивая через воронки, минуя обгорелые трубы, по не затухшей еще золе, раскидывая ногами угли, бежали цепью люди. За плечами у некоторых болтались вещмешки с притороченными котелками, поблескивали каски. И сверху от ракет на них осыпался дождь искр. Выкаченное из укрытия орудие плеснуло снопом огня.
   Леночка привстала, отыскивая взглядом Зуева.
   - Левее два! - командовал старший сержант. Опять гулко выстрелила пушка, и сразу тяжелый разрыв осветил подкинутые бревна, какие-то лохмотья, человеческие фигуры в том месте, откуда неслись зеленые пулеметные трассы.
   Было ясно, что атака, как и рассчитывал Зуев, оказалась внезапной. Бойцам оставалось пробежать еще немного. И там неожиданно взревел мотор бронетранспортера, оглушительно застучала его автоматическая пушка. Видно было, как на упавших, пробитых этими снарядами, загорались шинели, как с одного бойца сорвало каску и он присел. Кто-то метнулся назад под прикрытие печных труб, кто-то еще бежал вперед, и навстречу поднимались темные силуэты, брызжущие рыжими клочьями огня автоматных дул.
   - Разворачивай! - закричал осипшим вдруг голосом старший сержант. - По бронетранспортеру...
   Его команда утонула в разрывах, хлестнувших по земляному конусу погребища, по щиту орудия. Двое артиллеристов, взявшихся за лапу станины, повалились. Откинулся навзничь и заряжающий, выронив из рук снаряд. Марго кинулась туда и увидела еще, как скатился с погребища Зуев. Большими скачками, чтото крича, он побежал в гущу боя, а следом метнулась фигурка Леночки.
   Старший сержант оттолкнул наводчика.
   - Заряжай! - выкрикнул он.
   Другой боец уже повернул станину, когда хлестнула новая очередь, и пушка точно подпрыгнула, издав скрежет, звон. Марго упала на артиллеристов, оба, видно, были убиты и даже не шевельнулись. Наводчик сидел, прикрыв руками лицо, кровь текла меж пальцев.
   Бронетранспортер, лязгая гусеницами, двигался к орудию.
   - Подавай, - толкнул ее боец. - Снаряды подавай.
   Он выругался, принимая ее за кого-то из расчета, сунул в руки тяжелый холодный снаряд. Все решали какие-то мгновения - удастся ли подбить бронетранспортер до того, как он наползет на орудие. Взгляд ее теперь схватывал то залитое потом скуластое лицо бойца, то руки сержанта, который выхватил у нее снаряд. Голые пальцы ее уже не чувствовали холода металла, и полупудовая чушка казалась почти невесомой. Выстрел блеснул молнией.
   - Готов! - закричал старший сержант. - Давай еще...
   Она повернулась, но вместо скуластого лица увидела раскинутые ноги в ботинках. Перешагнув через убитого, схватила из ящика снаряд...
   Не было уже гулкого треска автоматической пушки.
   Затухали ракеты. Метрах в тридцати стоял бронетранспортер. Что-то горело внутри, освещая железные лепестки пробоины. Словно растворились в обволакивающей мгле фигурки людей. И только часто бухали карабины, режуще-звонко перекатывалась автоматная стрельба. У станины присел и дергал затвор винтовки какой-то боец. Орудие зарядили, но старший сержант медлил.
   - Погодим, - сказал он. - Что еще? Хитер немец.
   Бронетранспортер сюда на руках выкатил. Для чо и дым пускал.
   - Уж как хитер, - отозвался присевший боец.
   - А ты кто? Почему здесь? - удивился старший сержант. - Какого взвода?
   - Я и есть взвод... Гляди-ка, - ответил боец, показывая стволом винтовки на лежащих метрах в десяти убитых немцев - Уж посекли бы вас тут. Орудию, вишь, забрать хотели.
   Отблески горящего бронетранспортера играли на его каске и худых скулах.
   Марго стала бинтовать лицо наводчика, иссеченное осколками. А он громко, натужно скрипел челюстями.
   - Шестеро нас было, - продолжал боец, - и старшина. Теперь-то я один, значит. Куда ж мне?
   - Оставайся, - согласился старший сержант и повернулся к наводчику: Как ты, Иван? Глаза целы?
   Наводчик промычал что-то из-под руки Марго.
   У погребища двигались тени, хриплый голос Зуева спрашивал:
   - Федосов где? Кто видел? А Стрельбицкий жив?
   - Ранен, - ответил кто-то. - Вон тащат его.
   Тишина опять висела над пепелищами, лишь доносились стоны раненых, невнятные, глухие в плывущей из-за печных труб черноте.
   Бой кончился Теперь командиры собирали оставшихся, подсчитывали убитых, чтобы написать донесение в штаб и по неписаному обычаю войн указать свои и чужие потери, хотя чужих потерь никто не знал.
   Марго отвела к погребищу артиллериста. Сюда шли легкораненые и несли на руках тех, кто не мог идти.
   Леночка уже бинтовала грудь Стрельбицкому, а Кутейкин одной рукой поддерживал его, другая pyka, выпростанная из рукава шинели, была наспех замотана полотенцем.
   - Ты молчи, - говорил Стрельбицкому Зуев - И так все ясно... Это бронетранспортер, черт бы его побрал, все испортил. Кому передашь взвод?
   - Щукину, - прохрипел тот.
   - Ну что ж, - ответил Зуев. - Так и сделаем Вынырнул из темноты Федосов, без каски, с немецким ручным пулеметом на плече. Он бросил пулемет, молча обвел глазами сидевших раненых и так же молча, не глядя на Зуева, опустился на корточки возло Стрельбицкого.
   - Крепко тебя?
   - Ничего, - простонал Стрельбицкий. - Автоматчик...
   Он закашлялся, брызгая кровавой слюной.
   - Молчи, молчи, - сказал Зуев. - Сейчас отправим.
   А там быстро штопают.
   Кто-то подвел ближе лошадей. Стрельбицкого и еще двух тяжелораненых уложили в повозку. Лошади храпели, чуя кровь, испуганно дергались.
   - Галицына, - распорядился Зуев, - повезешь их.
   - Да я никогда не ездила, - ответила Марго. - И лошадей боюсь.
   - Что еще за дамские штучки? - вспылил Зуев. - Быстро! Кого еще я могу выделить? А, черт! Кутейкин, садись, поможешь ей.
   - Это ладно, - засуетился Кутейкин. - Хоть и одноруч, а управимся.
   - Около Красной Поляны медсанбат, - говорил Зуев. - Дорога прямо через лес.
   - Управимся, - повторил Кутейкин, беря вожжи.
   XIV
   Как только отъехали от села, ночь будто стала гуще Погромыхивала дальнобойная артиллерия. Иногда мглу синим огоньком рассекала шальная трассирующая пуля. Было одиноко, жутко в этой шумящей гулом орудий холодной темноте.
   - На-алегай, милые, - ласково покрикивал Кутейкин. - Отдохнули, чать... - И лошади, как бы успокоенные его голосом, шли ровнее.
   Марго стала накрывать раненых дырявыми, отслужившими свой срок телогрейками, шинелями, которые числились еще где-то в ведомостях за убитым старшиной.
   - Сестренка... пить, - застонал боец с раной в животе.
   - Нельзя тебе, нельзя.
   - Печет... Хотя снежку дай. Все нутро печет. Хоть лизнуть.
   - Ты пойми, до операции никак нельзя.
   - Понимаю, а спасу нет, как печет. Скорей бы...
   В легком скрипе двуколки ей почудился и голос Стрельбицкого.
   - Что? - наклонилась она к нему. - Вам холодно?
   Голова его тряслась, подпрыгивала, и, закусив губу, он смотрел вверх.
   - Небо черное. Какое оно черное... А там звезда упала.
   - Это пуля. Трассирующая пуля, больше ничего
   - Да, - медленно, как при смертельной усталости, он закрыл веки, но тут же их снова поднял. - Не хочется умирать под таким небом. Совсем нет звезд Я доживу до утра?
   - Конечно, - говорила ему на ухо Марго. - И не только до утра...
   - Правда? - слабо улыбнулся он. - А звезд нет...
   Каждая женщина хочет быть чьей-то звездой. Ведь хочет? Если вы будете моей звездой... пусть недолго.
   Марго подумала, что это бред, но глаза Стрельбицкого смотрели осмысленно и вопросительно. Что-то стиснуло ее горло, невозможно было дышать.
   - Да, - сказала она, - да.
   - Спасибо... А Зуеву... ему не нужна звезда. И таких, как ни странно, любят больше... Почему?
   - Не надо говорить. Вам нельзя. Молчите.
   Стрельбицкий умолк, и лицо его в копоти и пороховой гари обрело выражение покорной задумчивости.
   - Испить бы, - стонал рядом боец. - Ох, печет.
   Они уже ехали через лес. Стало еще темнее. Глаз различал лишь неровные, пушистые контуры заснеженных елей, туманные стволы берез. И запах морозной свежести, совершенно непривычный, колкий после дыма, остро щекотал ноздри. Вытянув руку, она ухватила с ветки немного снега и приложила к губам бойца.
   - Э-эх, благодать, - слизывая языком тающие кристаллики, выдохнул он. Морошкой отдает... У нас морошка-то в лесу ковром. Пиво из нее...
   - Стой! Тп-ру-у! - закричал вдруг Кутейкин. - Мать честная!
   - Что там?
   - Завал... Во тебе и прямая дорожка.
   - Как же? - обеспокоилась Марго. - Как теперь?
   - Объезд где-то. Старшина ведь ездил.
   - Быстрее надо, Кутейкин... Быстрее!
   Кутейкин молча спрыгнул и начал разворачивать лошадей. Метрах в тридцати от завала была узкая просека со следами колес. Кутейкин внимательно пригляделся к этой дороге и прошел вперед немного, топая валенками.
   - Кабы мин тут не набросали, - сказал он, возвратившись. - У саперов это просто.
   - А если бы вы подорвались? - удивленно спросила Марго.
   Кутейкин не ответил и, шумно сопя, забрался на облучок.
   - Ну авось да небось... Трогай, милые!
   - Как рука? - спросила Марго.
   - Да-к, шевелится. Письма отписывать буду... Сон мне нынче интересный приснился. Вздремнул я на горяченькой золе, аккурат перед атакой. Гляжу: собрались все правительства, сколь их есть на земле, - толпа огромная, краю нет. Спрашивает один: "А что, мужики, не довольно ли кровушку простого народа лить, хаты жечь?" Галдеж тут поднялся: "Как это, да чего?.." "А так, - говорит, - сделаем на всех одно правительство. Когда одно правительство, то с кем ему воевать? Солдат - по домам, к бабам".
   Жизнь, как в раю. Сызнова галдеж: "А нам куда?.."
   - И тебя бы, Кутейкин, сделать президентом, - слабо отозвался младший лейтенант.
   - А что? Уж я бы... Ну, чего из этого разговора вышло, я не доглядел. Щукин меня толкнул и говорит:
   "Идем пулемет сымать". Певуна того мы гранатой достали. Верещал, как заяц. Еще трое было... Какой-то успел меня из автомата. Да положили мы всех.
   Кутейкин оглянулся и тихо сказал Марго:
   - В самом деле, кажись, нету мин. Или пронесло?..
   И дорога езженая, а людей не видать. Что бы это?
   Проехали еще километр. Беспокойство все сильнее охватывало Марго: неужели заблудились? Чуть синее стал воздух, и лес будто кутался в холодный рассветный туман. Из этого тумана донеслось глухое урчание моторов.
   - Танки идут, - обрадовался Кутейкин. - Значит, и живая душа есть... В медсанбате перво-наперво водкой угостят. А как же? На таком холодище без этого нельзя.
   Дорога круто сворачивала по опушке леса. Впереди, скрывая гудящие танки, была железнодорожная насыпь. Марго соскочила с повозки:
   - Я узнаю...
   Она взбежала на гребень насыпи к рельсам и тут же испуганно присела, услыхав далекую немецкую речь.
   Там, за насыпью, у опушки леса, виднелись какие-то громадные силуэты. Около них двигались тягачи.
   - Чего это? - проговорил, взбираясь следом, Кутейкин.
   - Немцы.
   Опять донеслась команда, отчетливая и резкая в сухом морозном воздухе.
   - Гляди-ка, пушки это, да огромадные. Мать честная. Выше леса торчат. Эт-та угостит, и не проглотишь.. Давай назад, от греха!
   В поле зрения Марго еще попался железнодорожный столбик и отметка "31". Спустившись, они вместе начали заворачивать лошадей.
   - Куда? - приподнял голову Стрельбицкий.
   - Да немцы тут, - шепотом ответил Кутейкин. - Известное дело... Пушки у них.
   - Где мы?..
   - А поди разберись.
   - Большие пушки?
   - Обомрешь. Снаряд, чай, поболе меня.
   - Нельзя уходить... Нельзя! - беспокойно завозился младший лейтенант. Вы понимаете? Дальнобойные. Они будут стрелять... По Москве.
   - Так у нас и винтовок нет, - опешил Кутейкин. - Чего делать?
   - Этими снарядами по Москве... Подождите... Тут железнодорожная линия. Где-то должен быть телефон.
   Станция или разъезд. Надо туда.
   - Постреляют же, - уронил Кутейкин.
   - Нельзя иначе... - Глаза его вдруг стали прозрачными как лед. - Я приказываю!
   - Эх,- вздохнул Кутейкин. - Думал, еще малость поживу.
   Он погнал лошадей вдоль насыпи. Отпечатки танковых гусениц явственно вырисовывались здесь, на снегу.
   Немецкие танки шли, очевидно, ночью в ту же сторону, куда ехали они.
   - Ну, Галицына, - тихо спрашивал младший лейтенант, - что-нибудь есть? Вы же моя звезда... Что увидели?
   - Ничего пока, - стараясь унять дрожь в голосе, отвечала она.
   Раненный в живот боец только ворочал глазами.
   Третий, артиллерист с забинтованным лицом, не приходил в сознание.
   - Темнеет что-то, - сказал Кутейкин. - Дом вроде.
   - Хорошо... Гони, - проговорил Стрельбицкий. - Должен быть телефон.
   - А если там они? - спросила Марго.
   ~ Вы уйдете в лес, - ответил Стрельбицкий. - Звезды не умирают.
   Это был станционный домик на разъезде.
   - У меня пистолет, - сказал младший лейтенант. - Я буду стрелять, если что... А вы успеете добежать к лесу... Идите!.. Черт, не могу сам.
   И она медленно пошла туда.
   - Телефон, - добавил с повозки младший лейтенант.
   Слабый, угасающий вскрик показался ей громом - так обострился слух. Двери были распахнуты, окно выбито. Снег кругом в жирных, черных пятнах и разрыхлен гусеницами. Она ждала, что вот-вот затрещит автомат. Ноги слушались плохо, не гнулись почему-то в коленях, и каждый шаг давался с большим усилием. Она поднялась на крылечко и зашла внутрь. Свет луны едва пробивался в окно. На полу, истоптанном и грязном, валялись окурки немецких сигарет. Телефон висел на стене, в другой маленькой комнатке. Она сняла трубку, не веря, что может работать этот телефон, когда танки пересекли линию связи. Но в трубке зашуршало, сердитый женский голос ответил:
   - Диспетчер.
   - Послушайте, - давясь от волнения и радости, заговорила Марго. - Где вы находитесь?
   - То есть как где? В Москве... Что вы там шепчете?
   - Послушайте, я не могу громче... Мне нужен какой-нибудь штаб. Здесь немцы.
   - Где немцы? - испуганно спросила женщина.
   - Здесь какой-то разъезд .. Мне нужен штаб. Это очень важно...
   - Не знаю я никакого штаба, - проговорила трубка. - Глупо разыгрывать.
   - Да поймите же... Немцы устанавливают пушки...
   Вот номер, - и Марго сказала ей ном-эр телефона Невзорова. Пожалуйста...
   - Серьезно говорите? Ну, попробую, - в трубке щелкнуло и долго была тишина. Потом мужской усталый голос ответил:
   - Слушаю.
   - Костя? - крикнула она, хотя уже поняла, что не его голос. - Это штаб?.. Штаб?
   - Кто говорит?.. Вы, дамочка, перепутали.
   Марго торопливо стала говорить о пушках, которые устанавливают возле железной дороги.
   - Вы сами видели? - спросил тот, и она чувствовала, как беспокойно напрягся человек у другого конца провода.
   - Да, да... У железной дороги. На столбе здесь отметка "31". Это у Красной Поляны.
   - Какой калибр орудий?
   , - Не знаю... Только большие...
   - Ясно... Минуточку.
   - Алло, алло! - звала она. - Я не могу ждать...
   У меня раненые.
   Но трубка молчала. Бросив ее, Марго выскочила из домика. Кутейкин с округлившимися глазами и открытым ртом держал вожжи так, чтобы сразу хлестнуть лошадей.
   Она прыгнула на двуколку, больно ударившись грудью. И Кутейкин тут же махнул вожжой.
   - Но-о, милые... Выручай!
   Он погнал лошадей по дороге, сворачивавшей в лес.
   Здесь уже не было отпечатков танковых гусениц, виднелся лишь припорошенный санный след.
   - Есть телефон? Работает? - спрашивал ее Стрельбицкий. - Вы говорили?
   - Да, да, - с усилием выдохнула она.
   - Кому сказали?..
   - Это штаб... У меня руки дрожат.
   - Поздно, - улыбнулся ей синеватыми, с запекшейся кровью губами Стрельбицкий. - Поздно бояться...
   Возможно, это самое главное, что вы могли сделать за всю жизнь...
   - Авось да небось, - бормотал Кутейкин. - Инда взопрел я. Гляжу, фриц по насыпи идет. Что тут сделаешь? А он, видно, за своих издаля-то принял... Куда еще нелегкая унесет? Так и родимчик влепится. Эх, люди...
   XV
   Еще час они ехали по молчаливому лесу, слушая то далекие, то близкие выстрелы танковых орудий. Все больше светлело небо. Наконец увидели село, перед которым были окопы. Лейтенант, подбежавший к ним, спросил, откуда выехали.
   - Оттуда, - махнул рукой Кутейкин. - А в лесу немцы гуляют.
   - Мы же второй эшелон, - засмеялся лейтенант. - Это вам со страху показалось.
   - Ну, ну, - буркнул Кутейкин. - Гляди... Как бы у самого потом со страху не мокло.
   Стрельбицкий лежал с закрытыми глазами, какойто безучастный, удивительно спокойный.
   - Быстрее, Кутейкин, - сказала Марго. - Быстрее!
   В селе над избами курились дымки топившихся печей. У обледенелого колодца спорили бабы, держа коромысла, как винтовки. Неумело переставляя грубые костыли, шел по улице раненый боец. Медсанбат занимал крайние избы. Около них стояли накрытые брезентом повозки, санитарный автобус.
   - Приехали, - сказал Кутейкин. - Не иначе, за кого-то из нас денно и нощно молятся. Оно, конечно, господу богу плевать, а тебе приятно.
   Женщина-врач, пожилая, толстая, в наброшенной поверх белого халата шинели, с грубоватым лицом, и за ней медсестра в одном коротком распахнутом халате, чтобы видны были стройные ноги, подошли к ним.
   - Раненые? - спросила врач и, глянув на Стрельбицкого, толстым пальцем оттянула его веко. - Да... запоздали, милочка.
   - Как? - вырвалось у Марго.
   - Не видите? - рассердилась она. - Этих двоих снимайте. И прямо в операционную.
   - А лейтенант мне все руку жал, - вдруг глухо, изпод бинтов сказал артиллерист. - Минуты три, как ослаб.
   Санитары привычно, ловко уложили раненых на носилки. Младший лейтенант остался в двуколке. Застывшее, узкое, очень белое лицо его теперь казалось вылепленным из фарфора.
   "Звезда... звезда... - думала Марго. - И то время, когда я шла к телефону, оказалось для него равным жизни... Если бы я не боялась и шла скорее?.."
   Она вдруг ощутила какое-то страшное, жуткое одиночество, глядя на мертвое лицо Стрельбицкого, и беззвучно заплакала.
   - Твой? - спросила медсестра.
   - Мой, - ответила она, не в силах уже почему-то добавить "командир".
   Вытащив из кармана халатика бинт, медсестра стала вытирать катившиеся по ее грязным, закопченным щекам слезы. Кутейкин топтался около них.
   - Ну, чего ты?.. Иди в перевязочную, - сказала медсестра.
   - Да-к, попрощаться.
   - Прощайте, Кутейкин, - сказала Марго. - Выздоравливайте.
   - Это уж... А в роте от меня поклон.
   Вернулись санитары и подняли негнущееся тело младшего лейтенанта. Кутейкин, горбясь, направился следом. Где-то неподалеку залпами ударила тяжелая артиллерия. Потом гул разрывов докатился из-за леса, от Красной Поляны. В ту же сторону плыли звенья бомбардировщиков, наполняя воздух рокотом.
   - Ты успокойся, - говорила медсестра. - Пойдем, спирта дам... Когда у меня первого убили, я закостенела вся. Ну, а потом... Спирт при этом вроде лекарства.
   - Нет, - сказала Марго, - не хочу.
   Кряжистый боец с автоматом остановился у двуколки.
   - Так и есть - наши! - восклинул он. - Мы ж из одной роты. Не признали?.. Титков я. Значит, пехом не шагать. И старшина тут?
   - Нет, - качнула головой Марго.
   - Чирей был у меня, - весело говорил он. - Присесть никакой возможности. Старшина и доставил сюда.
   А здесь мастера: ножиком хлоп - и облегчение... Ждем кого аль поедем?
   - Поедем, - сказала Марго.
   Всю обратную дорогу боец рассказывал ей то про свой чирей, то про иные болезни, очевидно, как многие люди, уверенный, что для врачей и санитаров нет приятнее темы разговора. Они подъехали к завалу, и оказалось, что дорога есть левее.
   - А это куда? - спросила Марго, указывая на просеку.
   - Это прямо на тот свет, - засмеялся боец. - Мины кругом. Вчера дощечки убирали, на случай, если прорвутся.
   Холодок пробежал по ее спине, вызывая неприятную дрожь коленей, подобную той, что испытала у разъезда. Она сидела на том месте, где лежал Стрельбицкий, укрыв ноги его простреленной шинелью, и думала о Волкове. Никогда еще так не хотелось ей, чтобы он вдруг оказался рядом, может быть под одной шинелью, и никого больше кругом, только лес, нарядный, просветленный. А по щекам, будто выжатые морозом, катились слезы, и она языком слизывала их, очень холодные, соленые. Титков, не оглядываясь, погонял лошадей.
   - Говорят, наступать скоро будем, - весело тараторил он. - Слышь, как лупят? Может, и начали. Эх, дают! А у нас еще тихо...
   Немного помолчав, Титков засмеялся.
   - - И вот чудно. Потолкался здесь в тылу... Глянешь на иного - медаль. У нас-то реже. Иль выбивают, что не дождешься, пока довезут, иль здесь к начальству ближе? Э-э-х... И на весну еще не повернуло, а бабы к пахоте готовятся, сеялки отлаживают, - он дернул поводья, заворачивая на вьющуюся между елями стежку. - Оврагом поедем. Днем немец минометами кроет.