Русый Игорь. Время надежд (Книга 1)

   Штурман выбежал из кабины, открыл люк. Тугая струя воздуха окатила Андрея.
   - Давай, ребята! - крикнул штурман.
   - Ну, лейтенант, - Власюк сдавил руку Андрея, - я пошел. Там встретимся.
   Он шагнул к люку и, не то сказав штурману что-то, не то шумно вздохнув, упал головой вниз. Вторым был Прохоров.
   - Второй! Третий!.. - отсчитывал Андрей, стараясь увидеть там, в черной бездне, падающих десантников, но они сразу исчезали. Андрей ощутил новую меру времени, и секунды казались неизмеримо длинными.
   Седьмым шел Климов. Он улыбнулся Андрею:
   - Люблю ночью прыгать. Звезды и земля! А ты между ними...
   - Давай! - хлопнул его штурман по спине.
   Затем радист, присев у люка, глянул туда, отшатнулся и боком, неумело вывалился, лишь мелькнули его ботинки.
   - Восьмой! Девятый!.. - машинально отсчитывал Андрей. Зажав вспотевшей ладонью кольцо парашюта, не дожидаясь, когда штурман хлопнет по плечу, уже не думая ни о чем, торопливо шагнул, провалился в звенящую гулом моторов темноту...
   Темнота крутилась, упруго била по щекам. С хлопком раскрылся парашют. И, качаясь на стропах, Андрей засмеялся.
   "Все просто и обычно, - подумал он. - А страшным кажется то, что еще не наступило... И красота удивительная. Вот где красота!"
   Далеко, у края неба, высвечивая округлость земли, мерцал бледно-изумрудный свет и наполнялся то сиреневыми, то розовыми лучами. А с другой стороны еще лежала тьма. Гул самолета быстро удалялся. Внизу покачивались затуманенные неровности леса. И там будто начали торопливо ломать сухие ветки.
   IX
   Земля накатилась туманом, холодными от росы ветками. Андрей свалился в мягкий куст. Едва он успел расстегнуть лямки парашюта, как что-то жарко взвизгнуло над ухом. И резко протрещала автоматная оче
   редь. Прямо на Андрея бежал человек. Его ноги скрывала молочная пелена тумана, и поверх, казалось, плыл обрубок фигуры в каске.
   - Sie sind da!.. Russen sind da! [Они здесь!.. Русские здесь! (нем.)] прокричал он, вскидывая автомат.
   Непослушными, точно замерзшими, пальцами Андрей дернул наган из кобуры, выстрелил. Фигура немца медленно повалилась в туман, а сверху бесшумной тенью упал десантник, и парашют накрыл обоих.
   "Я был последний, - мелькнуло у Андрея. - Кто же это?"
   Из-под кипы шелка выбрался, чертыхаясь, Лютиков. Где-то поблизости снова затрещал автомат. Как лохматый оранжевый клубок, блеснуло пламя разрыва гранаты, высветив корявые стволы деревьев.
   - Ложись! - громким шепотом приказал Андрей - Эт-т да! - упав рядом и задыхаясь от волнения, произнес Лютиков. - Хотел меня, как гуся...
   В той стороне, где разорвалась граната, ухнул филин.
   - Наши это, - Лютиков приподнялся, коротко свистнул.
   Из черноты леса появился Власюк. Согнувшись, он тащил кого-то. Андрей заметил ноги в маленьких ботинках, ящик рации.
   - Что?.. Радист?..
   - Влипли... Я гранатой.
   Издали послышались выкрики немцев. Стал бить пулемет короткими, частыми очередями. Пули, ударяясь о землю, лопались, брызгали яркими искрами.
   - Разрывными лупят, - присев и держа на спине радиста, хрипел Власюк. Грузовики там. Целая колонна... Уходить надо!
   Пробежав метров тридцать, Андрей остановился.
   Словно прислушиваясь к чему-то в глубине земли, лежал десантник. Рот его был приоткрыт, и тускло поблескивал металлический зуб, а возле уха запекшейся кровью чернело пулевое отверстие.
   - Прохоров, - узнал его Лютиков.
   - Давай, давай! - проговорил Власюк. - Убит, не видишь?
   Минут через двадцать они спустились в заросший дикой малиной овражек. Лес медленно просыпался. На верхушках деревьев трепетал розовый отсвет зари.
   Власюк, с трудом переводя дыхание, опустил радиста на землю, бросил немецкий автомат.
   - И трофей захватил... Живем, лейтенант. Ушли!
   - А если бегут следом? - оглянулся Лютиков.
   - Такой лес чесать и дивизии мало... Штаны подмокли, стратег?
   Власюк отстегнул ремни на груди радиста и, приподняв его, снял рацию. Сумка была издырявлена, внутри что-то звякнуло.
   - Жив? - спросил Андрей, глядя на бледное лицо радиста.
   - Оглушило, - сказал Власюк, - Радист у нас того, лейтенант...
   - Что?
   Власюк молча стянул с головы радиста шлем, и длинные светлые женские волосы рассыпались по траве.
   - Эт-т да, - вытаращил глаза Лютиков.
   - Я уж тут понял, - сказал Власюк. - А тащил и не мог угадать, чего в карманы гимнастерки напихано.
   Вроде бы мячики тугие.
   - Как же теперь? - вздохнул Андрей. - И где остальные ребята?
   - Живые найдутся... А тебя куда чмокнуло? - спросил Власюк у Лютикова.
   - Да вот, - Лютиков часто заморгал веками, оттянул порванную сзади штанину. - Жигануло малость.
   - Чего ж орал в самолете?
   - Так припекло...
   Власюк отстегнул флягу. Зубами выдернув пробку, он сдавил пальцами щеки девушки так, что губы ее приоткрылись. Как бы для пробы, торопливо глотнув из фляги, он стал медленно лить булькающую жидкость ей в рот. Она дернулась, поперхнулась и раскрыла глаза.
   - О-ой, - темные зрачки ее вдруг испуганно расширились. - Где я?
   - В лесу...
   Рукой она быстро ощупывала ворот комбинезона.
   - Чего ты? - усмехнулся сержант. - Все на месте.
   - Фу? - радистка сморщилась, видно, лишь теперь ощутив во рту вкус и запах водки.
   - Это не фу, а горилка.
   - А рация... Где рация? - опять испуганно заговорила она, шаря ладонями по траве.
   - Ты глянь, - сержант подвинул к ней ящик рации.
   Едва открыв сумку, радистка закусила губу.
   - Испортили... Все разбито.
   - Повезло, - сказал Власюк. - Иначе б осколки тебе достались.
   - Как вы? - спросил Андрей. - Можете идти?
   - Ну? - кивнула она и ладонью тронула свой подбородок. Нижняя губа у нее была толще, и это придавало лицу выражение обидчивого, упрямого ребенка.
   "Еще заплачет сейчас, - подумал Андрей. - И глаза у нее косят... Ну, как теперь быть, что с ней делать?
   Соображали там, в штабе, когда посылали, или обалдели все?.."
   Радистка натянула шлем и опять стала похожа на мальчишку.
   - Меня зовут Ольгой, - тихо проговорила она.
   - А меня зовут лейтенант! - с накипевшим раздражением бросил Андрей. Пошли, Власюк!
   - Как же теперь без рации? - спросила Ольга.
   Андрей не ответил, думая о том, что из одиннадцати человек уцелело четверо, рации нет, и ни комбриг, ни сам командующий фронтом больше ничего не прикажут, не посоветуют. Все теперь надо решать самому.
   Они выбрались из кустов малины и пошли на юг.
   Радистка слегка прихрамывала.
   - Может, других в сторону унесло, - сказал, оглядываясь, Лютиков. Прохорова только видели.
   - Тебя никуда не унесло! - рассердился Власюк. - Гитлер знал, в какое место осколок влепить, чтоб соображение было.
   - Нет в тебе шарману, сержант. - Лютиков покосился на радистку и вздохнул.
   С востока далеким глухим рокотом изредка накатывалась война. Лучи солнца, точно узкие полосы раскаленного добела железа, пробивали сырой холодок, застоявшийся в сумраке густой чащи. Посвистывали, радуясь тихому утру, птицы - им не было дела до беспокойно озиравшихся людей, бредущих куда-то и не замечавших красоты жизни.
   "Да, влипли, - размышлял Андрей. - Сережка был прав... И девчонка еще здесь. Без комбинезона, наверное, она совсем хрупкая. С ней хорошо танцевать...
   Фу, черт, какие дурацкие мысли лезут!"
   Под ногами мягко шуршали прошлогодние жухлые листья.
   X
   Желудев стоял у пенька, когда бойцы притащили на шинели пленного.
   - Кладите здесь, - распорядился Волков.
   Телефонист ложкой выскребывал что-то из котелка. Другой котелок стоял на пеньке. Аппетитный запах борща висел над полянкой.
   - Кто он такой? - спросил Желудев. - Документы есть?
   Волков отдал комбригу солдатскую книжку.
   - Та-ак... Ганс Хааге. Разведывательный батальон 6-й армии.
   Упираясь ладонями в землю, солдат приподнялся.
   Обмотанные бинтами ноги лежали, как два толстых полена, глаз его заплыл фиолетовым кровоподтеком, на худом лице, под носом и в уголках распухших губ, запеклась кровь.
   - Эка разделали! - сказал Желудев.
   - Да царапался, - разъяснил боец. - Стреляного уже взяли, а царапался, что кошка.
   Желудев наклонился, вглядываясь в лицо пленного.
   - Werden Sienun spreehen? [Говорить будете? (нем.)] - спросил он.
   - Ja, ja... [Да, да... (нем.)] Господин... оберет... - запинаясь, отвечал солдат, увидев его петлицы. - Я... Вена.
   - Австриец? - удивился Желудев. - Гитлер оккупировал Австрию, и за него теперь деретесь?
   Солдат, видно, не понял это.
   - Гитлер?.. Ja, ja... Австрия...
   Комбриг заговорил по-немецки, вставляя и русские слова. Пленный отвечал также наполовину немецкими, наполовину исковерканными русскими словами.
   И Волков улавливал смысл разговора.
   Когда Желудев спросил, много ли немецких танков здесь, пленный умолк.
   - Есть солдатский честь, - выдавил он, а потом глухо спросил, расстреляют ли его. Комбриг молчал, и пленный добавил, что русским завтра "сделают котел".
   Австрийцу было трудно сидеть, он задыхался, голова клонилась набок.
   - Чего толкует? - спросил, подходя ближе, майор Кузькин.
   - Возьми его, - проговорил Желудев. - Накорми, что ли... Утром отправим в тыл.
   - Накормим, - добродушно пробасил майор. - Борщ ядреный удался. Такого борща отродясь не едал...
   - Кухни в батальоны отправляй сейчас, - приказал Желудев.
   - Понятно, - хмурясь, кивнул майор, глыбой возвышавшийся рядом с Желудевым.
   Бойцы унесли пленного на шинели следом за майором туда, где были кухни. Желудев, растирая ладонью щеку, взглянул на темные сгустки облаков, катившиеся по блеклому небу.
   - Да-а, фланги, фланги, - как бы думая вслух, произнес он.
   - Левый фланг у нас прикрыт болотом, - напомнил Волков и если бы знал, о чем именно думает сейчас Желудев, то не говорил бы этого.
   Оставив здесь бригаду, штаб фронта хотел выиграть те несколько часов, когда противник будет вести разведку. А за это время фланг армии отойдет на другой рубеж. Бригадой жертвовали, чтобы сохранить главные силы. Так же, как и сам Желудев хотел пожертвовать ротой у моста, если бы двинулись немецкие танки, чтобы сохранить бригаду.
   - Зуб не выдернул, все откладывал, - проговорил комбриг. - И жениться времени не хватало. А ничего в жизни откладывать не стоит. Кто сказал мне это?
   Комиссар сказал. И погиб раньше меня... Который час, лейтенант?
   - Десять минут четвертого, - ответил Волков.
   - Пожалуй, успели выбросить десант. Лейтенант-то твой друг задушевный?
   - Мы в одной школе учились.
   Желудев взял котелок, сел на пень. Но есть борщ не стал, а, точно насытившись одним запахом, поставил котелок на траву.
   - Да... Много огромного на земле, но огромней всего человек. Ни одно существо, кроме человека, не может сознательно идти на смерть... А ты, Волков, думал, почему бывает... если тебе умереть, то считаешь это несправедливым, но когда сам приказываешь другим, то видишь необходимость?
   - Я не боюсь и смерти, если появится необходимость! - ответил Волков.
   - Дай-ка мне второй батальон, - оборачиваясь, совсем иным тоном, как бы с досадой, проговорил Желудев. Вздремнувший телефонист завозился и начал сердито кричать:
   - "Голубка"... "Голубка"... Я "Коршун"... Поснули там, черти! Слушай, "Голубка"!..
   Желудев забрал у него трубку.
   - Тихо еще у тебя, "Голубка"?.. Завтракают, наверное... Как роты окопались? Ну что ж, и у меня за весь штаб один лейтенант работает. На левый фланг пулеметы выставил? Тогда можешь спать...
   Подошел и остановился рядом запыхавшийся уполномоченный контрразведки старший лейтенант Комзев.
   - Где пропадал? - спросил, глядя на него, Желудев и добавил в трубку: Не тебе это... Ложись спать.
   - Иди-ка погуляй, - сказал Комзев телефонисту. - - Подыши свежим воздухом.
   Хотя он говорил спокойно и даже весело, его круглое молодое лицо, разрумянившееся от предутреннего холодка, было озабочено.
   - В чем дело? - нахмурился комбриг.
   - Разрешите присесть? Всю ночь топчусь...
   За эти дни Волков уже изучил манеру контрразведчика говорить туманно, не спеша, заставляя собеседника теряться в догадках и высказывать непродуманные суждения.
   - Садись! - разрешил Желудев. - Так что?
   - Непорядочек, - проговорил Комзев, сдвигая к животу деревянную кобуру маузера и опускаясь на землю. - Иду мимо кухни, а там пленного как дорогого гостя угощают: один хлеб сует, другой чай подливает. Русской шинелькой укрыли, чтоб не замерз. Ох, добрый же мы народ... Ну, я поглядел на него, поглядел и сам папиросу дал.
   Он качнул головой, как бы удивляясь теперь самому себе, и было видно, что это совсем не тот непорядок, который заботил его.
   - Ты о деле говори, - приказал Желудев.
   - Лейтенанта с десантом отправили?
   - Отправили. А что? - насторожился комбриг. - У тебя что-нибудь есть?
   - Когда будет, то и говорить нечего, - весело играя глазами, ответил Комзев. - Мое дело раньше предусмотреть...
   - А-а, черт! - успокоение сказал Желудев. - Кого же мне было посылать? Тебя, что ли?
   - Я знаю лейтенанта, - произнес Волков.
   Комзев повернул голову. Было что-то располагающее в его открытом взгляде и широкой заразительной улыбке, но манера говорить и держаться так, будто он знает то, чего еще никто не знает, порождала у Волкова неприязнь.
   - Андрей и немецким языком владеет, - сказал он.
   - Вот как? - продолжая улыбаться, заметил Комзев. - Свободно шпрехает?
   - Я тоже владею, - сказал комбриг. - Что же, потвоему?..
   - Вы этот язык учили, - засмеялся Комзев, - с января тридцать девятого по ноябрь сорокового. И молодая учительница помогала. В халатике, по-соседски бегала...
   - Слушай, Комзев! - резко проговорил Желудев. - Ты господа бога не думаешь заменить?
   - Я ведь говорю, что того лейтенанта мало знаю.
   - А мало знаешь, так не болтай!
   - Чей это? - указывая на котелок с борщом и, видимо, стараясь перевести разговор на другую тему, спросил Комзев.
   - Ешь! - отозвался Желудев.
   Старший лейтенант взял котелок, но, заметив, что Желудев еще пристально смотрит на него, вздохнул:
   - Такая уж моя работа...
   Едва он поднес ложку ко рту, как за лесом бухнули взрывы. Желудев схватил трубку:
   - "Голубка"! Что у вас?.. Как?
   Шея комбрига вытянулась, брови сошлись к переносице. Волков понял, что случилось неожиданное, совершенно непредвиденное.
   - Лейтенант Волков! - сказал Желудев, держа еще трубку около уха Комбат-два убит. Приказываю заменить его... Бегом!..
   XI
   Снаряды рвались часто, заволакивая берег дымом.
   Волков бежал не пригибаясь. В рытвинке он наткнулся на лежащего возле телефонного провода бойца.
   - Связист? - крикнул Волков, но боец не шевельнулся И тогда лишь Волков увидел розовый пузырь около глаза, неподвижные руки, стиснувшие концы провода. Волков не думал о том, что и его так же сейчас могут убить. Его заботило лишь то, как он покажет себя, командуя батальоном, и как будет громить врага.
   Пробежав еще метров двадцать, Волков свалился в окоп командного пункта батальона, где побывал ночью. Рядом теперь зияла воронка. Мертвый комбат лежал на бруствере окопа Старшина в каске, с запыленным лицом, измазанный глиной, сидел в окопе, положив ногу, обмотанную бинтами, на телефонную катушку. Два бойца курили, третий наблюдал за рекой.
   На дне окопа валялись шинели, фляги, остатки соломы, перемешанной с землей.
   - Сидите! - махнул рукой Волков, потому что бойцы намеревались встать.
   - А вас уже спрашивали, - доложил старшина, отодвигая раненую ногу, чтобы дать место лейтенанту. - Комбриг звонил.
   Старшина говорил неохотно, искоса поглядывая на Волкова, точно удивляясь, как могли этому лейтенанту доверить батальон.
   - Ну, что тут? - отдышавшись, спросил Волков, подражая комбригу.
   - Батальонного убило сразу, - ответил старшина. - А меня вот царапнуло. Принимайте хозяйство...
   Упираясь локтем в нишу для гранат, он встал на здоровую ногу и начал рассказывать, где чьи позиции.
   Справа и слева, ближе к реке, в дыму, в клубах пыли тонули окопы, кое-где на секунду появлялись, будто из-под земли, кругляки касок. Дальше темнела полоска воды.
   Командный пункт был ходом сообщения связан с другим окопом Там стоял пулемет.
   "Вот оно... вот настоящая война, - думал Вслков. - Тут не штаб... Узнаю, чего я стою".
   Все эти незнакомые люди в окопах и даже неприветливый старшина заранее нравились ему. Он испытывал к ним признательность, даже какую-то странную любовь оттого, что все находившиеся здесь и в других окопах теперь были связаны его волей и жизнь их зависела от его решений.
   - В ротах по тридцать человек осталось, - докладывал старшина. - Один взвод комбат держал в резерве. Такое у нас хозяйство...
   - Зачем же наверх положили? - спросил лейтенант, имея в виду тело комбата.
   - Осколки теперь ему не повредят... А небо любил.
   Всегда, бывало, ляжет и в небо смотрит. Так и убило его.
   - Сызнова гудит там, - проговорил наблюдательбоец с юным лицом и длинными, точно наклеенными, выгоревшими на солнце ресницами. - Чему бы гудеть?..
   - Знамо что! - отозвался снизу другой. - Без толку разве загудит? Машины гудят або танки...
   - Где телефон? - спросил Волков.
   Боец откинул полу шинели, которой был накрыт телефонный ящик.
   - "Коршун"... "Коршун", - зашептал он в трубку. - Давай первого. Явился к нам "Сизарь"... Не понимаешь? Кого ждали, явился!.
   За окопом разорвался снаряд. Волков от неожиданности присел, и старшина ухмыльнулся. Комья земли шмякнулись о бруствер.
   - Нагнитесь, старшина, - резко приказал Волков. - И так людей мало!
   - Есть первый, - доложил телефонист. - На линии.
   Прижав к уху трубку, Волков различил хрипловатый голос комбрига. И вдруг подумал, что и его слова сейчас пройдут через мертвые пальцы связиста, лежащего в рытвине.
   - Лейтенант? Принял батальон? Что у тебя? - спрашивал Желудев.
   - Танки! - сдавленно закричал наблюдавший боец. - Танки вижу! Идут на нас!
   - Танки! - повторил Волков.
   - Много? - спросил комбриг.
   Волков приподнялся, чтобы сосчитать эти танки.
   Но увидел сперва редкий ежик волос мертвого комбата, а потом и танки за рекой. Левее, где находились окопы соседнего батальона, земля пузырилась фонтанами разрывов. Клубы дыма висли над рекой.
   - Лейтенант, - звучал в трубке голос комбрига, - куда ты пропал?..
   - Четыре машины! - доложил Волков.
   - Только четыре? - удивился Желудев. - Ну, держись! Гранатами их...
   Поблизости разорвалось несколько снарядов, и трубка умолкла.
   - "Коршун"! - закричал Волков. - "Коршун"!
   - А?.. Что? - испуганно встрепенулся боец. - Нету связи?
   - Связь!.. Быстрее! - приказал Волков, глядя на растерянное, сразу осунувшееся лицо телефониста, на его побелевшие губы. Икнув, он передал недокуренную цигарку товарищу, схватил винтовку и, медля еще, посмотрел на реку, через которую, бурля воду, ползли танки Затем выпрыгнул из окопа, свалив большой ком рыхлой глины ..
   Танки с налипшими водорослями уже медленно выползали на этот берег, их пушки часто выплескивали желтоватые снопики огня. И тут же следовали оглушительные взрывы. Земля качалась, дождем сыпалась в окоп.
   "Противник разведал оборону и действует уверенно, - лихорадочно соображал Волков. - Что я могу?..
   Если бы артиллерия ударила с фланга..."
   - Связь! - крикнул он. - Есть связь?
   - Нету... не дошел, верно... А роты на проводе. Будете говорить?
   В пальцах боец еще держал недокуренную дымившую цигарку телефониста и не решался бросить ее, словно надеясь, что тот вернется. А в телефонной трубке звучали голоса командиров рот:
   - ...Два танка подбили! Два уже...
   - ...А этот умный, стерва... Отошел! Не достать гранатой...
   - Отсекайте пехоту! - крикнул Волков.
   - Да нету пехоты... Одни танки.
   - Как нет? - удивился Волков.
   - А хрен ее знает, - пробурчал голос в трубке. - Нигде не видно.
   Тупой удар отшвырнул Волкова к стенке, чем-то мокрым, горячим залепило глаза, едкий дым накрыл окоп. Боец, который первым увидел танки, молча свалился около Волкова. Рядом кряхтел отброшенный взрывом старшина. А сверху за бруствером нарастал лязг гусениц.
   "Гранаты!.. Гранаты!.. - пронеслось в мыслях Волкова. - Иначе раздавит..."
   Он в нише холодеющими пальцами нащупал связку гранат.
   Танк был метрах в десяти, его широкий, искаженный черно-зеленой налепью ила и водорослей срез брони между крутящимися гусеницами и черный глазок пушки надвигались ужасающе быстро. Мертвый комбат все так же лежал на бруствере, лицом кверху, и, казалось, смотрел открытыми неподвижными глазами в небо. Черный муравей карабкался по его синеватой, выбритой на рассвете щеке...
   Сознание Волкова лишь какими-то отдельными, не связанными между собою деталями запечатлевало происходящее: этого черного муравья, наползающие гусеницы танка, рыжий цветок бессмертника на кривом стебельке, уцелевший как-то чудом после взрыва и который он заметил лишь сейчас, и черный зев пушки, хищно уставившийся прямо на него...
   Левая гусеница взрыхлила бугорок, и ствол пушки дрогнул, изрыгнув огонь. Сухой, жаркий вихрь пронесся над головой, опалил шею, будто кто-то сыпанул раскаленным песком. Волков швырнул связку, целясь под левую гусеницу. И новая жаркая волна опахнула его лицо. Волкову показалось, что за этим установилась мертвая тишина, похожая на ту, которая наступает после того, как, заткнув пальцами уши, ныряешь в реку на большую глубину. Он почувствовал острый, как от неразведенного уксуса, запах пота мертвого комбата и ощутил тяжесть крови в голове. Потом уже начал различать трескотню беспорядочных выстрелов и чьито крики...
   Танк остановился шагах в четырех от полузасыпанного окопа. Синевато-желтый огонь клубочком трепетал на дуле пулемета. И остро визжавшие пули, веером проносясь над головой, рыли землю позади окопа.
   У края порванной, вытянувшейся по земле гусеницы качался невредимый бессмертник. И Волков подивился живучести этого колючего рыжего цветка, что издревле славянские матери зашивали в рубахи сыновей, отправляя их биться с чужеземцами, твердо веря, что бессмертник убережет и от острого меча, и от других напастей.
   Из соседнего окопа выпрыгнул пулеметчик. Он деловито влез на танк, прикладом ударил по стволу пулемета. Гимнастерка его на спине была разорвана, лицо покрыто копотью, сверкали только крупные, как у лошади, зубы и белки глаз.
   - Хвёдор, гранату тащи!
   - А нету...
   - Огонь давай. Мать их!.. Зараз выкурим...
   Внутри танка щелкнули один за другим три пистолетных выстрела.
   - Гляди-ка! - удивился боец. - Не схотели...
   Он прыгнул на землю и направился к окопу, усталый, недовольный, словно после тяжелой бесполезной работы.
   - Куда?.. - крикнул старшина, навалившись грудью на бруствер. - Зажигай его, поганца!
   Впереди, где окопались роты, чадили еще два танка. Четвертый уполз за реку.
   "Все... Отбились!.. Но почему танки шли без пехоты? - думал Волков, и, опережая эти мысли, роились еще другие. - Я остановил их! Мой батальон... Вот победа! "
   Прямо на окоп выбежал худенький боец с перекошенным лицом. Из носа у него текла кровь.
   - Стой! - крикнул Волков. - Стой! Назад!
   - Чего ж? - боец махнул рукой. - Вон уж где...
   А мы чего же?..
   - Э-э, - выдохнул старшина.
   Левее, вытянувшись колонной, через реку двигались танки с пехотой. Волков сразу как бы окаменел и не слышал, о чем еще говорил боец, только смотрел на эти неторопливо ползущие машины.
   "Да, это конец, - билось у него в мозгу. - Здесь лишь отвлекали внимание. И я ничего не могу сделать..."
   От чувства невыносимой жалости к себе, от чувства бессилия ему хотелось умереть сейчас, в эту минуту, чтобы ничего больше не видеть, ничего не знать... И, как сквозь вату, начал доходить к нему голос откуда-то появившегося связного, который объяснял, что его уже третьего посылают с распоряжением отойти батальону к лесу.
   - Надо идти, комбат, - проговорил старшина, впервые называя так лейтенанта, как бы утвердив его и для себя в этой должности, не по приказу свыше, а здесь, на поле боя. - Мы свое исполнили...
   Волков не двинулся, и старшина, обхватив его за плечи, тряхнул.
   - Давай! - закричал он бойцам. - К лесу.
   Остатки бригады скапливались на полянке леса.
   Железный шквал все искорежил, перемешал здесь: и сучья деревьев, и разбитые кухни, и амуницию. В луже борща елозил пленный с залитым кровью лицом, раненный теперь еще осколком немецкого снаряда. У пня телефонист бинтовал голову неподвижно лежащему комбригу. Тут же стоял и Комзев.
   Верхом на обозной лошади, смачно, заковыристо ругаясь, кружился по поляне заместитель комбрига майор Кузькин:
   - В богородицу... душу... Воинство разэтакое!
   И как бы на эту ругань из леса выбегали бойцы.
   Слышались уважительные голоса:
   - Во дает!.. Не поперхнется.
   - Генерал, что ли, братцы?
   - Да майор наш обозный...
   - Иди ты!.. Крепкое словцо, инда винцо...
   Шагая около Волкова, худенький боец с разбитым носом громко жаловался:
   - Я-ак дасть мэни в сопатку. Аж зирки побачив...
   - Зачем подставлял? - буркнул опиравшийся на его плечо старшина.
   - Из танки выскочил... руки ж задрав. А посля мэни в сопатку... Упокоил его лопаткой... Чи то по правилу?..
   Позади катил свой "максим" пулеметчик с разорванной на спине гимнастеркой, шли другие бойцы
   - Стройся! - закричал майор, прыгнув с лошади. - Что?.. Навоевались?
   - Побьют здесь всех, - сказал кто-то.
   - Побьют?.. У кого в штанах мокро, того побьют,- - ответил Кузькин, бросая слова раздельно, точно вбивая гвозди. - А если ты не боишься, тебя, может, и убьют, но не побьют.
   - Обходят же... А, Иван Егорыч? - тихо сказал пулеметчику второй номер.
   - Не мельтеши. Два раз еще никто не помирал.
   Сколько патронов-то?
   - Две коробки есть.