Сафонов Дмитрий. Башня

   — Денис, мы уедем, — поддержала она подругу.
   Истомин-младший кивнул.
   — Ну да. В крайнем случае улетите, — он мотнул головой в сторону вертолета. Геликоптер, принадлежавший телеканалу, которым руководил его отец, словно услышал эти слова и, отвернув, скрылся из виду. — Нет, уже не улетите…
   Девушки насторожились.
   — Денис, что-то случилось? — проговорила Света.
   — Ага… Что-то уже случилось. Не совсем то, на что мы с Севой рассчитывали, но…
   — В чем дело?
   Сева не придавал словам Дениса никакого значения, его гораздо больше интересовала спина Ларисы, и особенно то место, где спина заканчивалась; Лариса, недовольно поморщившись, отступила еще на полшага.
   — Что-то не так?
   — Дело в том, — Денис старался тщательно подбирать слова: истеричный девчоночий визг не самый приятный звук из тех, что ему доводилось слышать. — Дело в том, что жизнь не стоит на месте. Пока мы тут с вами… общались, в мире творилось Бог весть что. В Заире тысяча человек преставилась от СПИДа, у Николая Баскова начал ломаться голос, а Папа Римский причислил Мадонну к лику святых. Но, если бы все закончилось только этим, вокруг Башни не крутился бы вертолет.
   — Ты хочешь сказать?.. — начала Света, но Лариса перебила ее:
   — Может, позвонишь папе? Узнаешь поподробнее.
   — Неплохая мысль, — отозвался Денис. — Но когда фазер ведет передачу, он забывает о том, что у него есть крошка-сын. Нет, девочки. Тут и так все понятно. Ставлю свои носки против ваших сережек, что с этим прекрасным зданием что-то происходит. Есть мнение, что оно может рухнуть — с минуты на минуту.
   Взгляд Дениса задержался на Севе и стремительно увеличивающейся выпуклости под «молнией» джинсов. «До него, похоже, не доходит, что я говорю. Глас вопиющего в пустыне».
   Девчонки переглянулись.
   — Надо валить отсюда, — сказала Лариса подруге. Теперь парни интересовали их еще меньше, чем обещанный красивый закат из окна сорок седьмого этажа.
   Света кивнула в ответ.
   — Да, хватит уже.
   — Дамы, ну куда же вы? — Денис воздел, как писали раньше в книжках, руки. — Останься, Светик, и я покажу, какой у меня… богатый внутренний мир.
   Света окинула его скептическим взглядом.
   — Знаешь, Денис… Это надоедает.
   Девушки развернулись и пошли в прихожую.
   — Да? Наверное… Но не мне — это уж точно. Ромео… — он ткнул Севу кулаком в плечо. — Очнись!
   Сева стряхнул охватившее его оцепенение, но (Денис понимал, что от приятеля и нельзя ожидать чего-нибудь другого) расценил этот толчок по-своему.
   — Лари-иса! — проблеял он срывающимся голосом. — А как же?.. Закат? — Он увидел презрительную гримаску, искривившую губки его пассии, и поспешил исправиться: — А еще у меня есть замечательный торт…
   «О Боже! Что он говорит? Какой торт?»
   — Сева, Сева! Не занудствуй! Проводи дам до двери!
   — Они уже уходят? — Сева с отчаянием посмотрел на Дениса.
   — Нет. Мы их провожаем. Галантно и настойчиво.
   — А как же? А как же?
   — Сева! В Москве десять миллионов человек. Из них примерно шесть миллионов — женщины. Из этих шести — один миллион молодых и красивых. Даже если чуть меньше, все равно расклад в нашу пользу. Такая статистика тебя не убеждает?
   Из прихожей доносились возня и тихие восклицания.
   — Я тебе говорила, надо было идти с этим… как его… Резваном в «Метелицу». Чего мы сюда поперлись?
   — Ладно, еще не поздно. Позвоним ему из машины. В конце концов…
   Раздался голос Ларисы:
   — Эй, мальчики! А как у вас открываются двери?
   — А они не открываются, — пробормотал Денис и, повысив голос, добавил: — Сева, помоги дамам.
   Сева вздохнул, пожал плечами и пошел в прихожую. Денис знал, что он сейчас услышит. Так и есть.
   — Денис! — голос товарища дрожал почти как у девчонок. — Что-то с дверями!
   — А я здесь при чем? — тихо сказал Денис. — Разбирайтесь сами.
   Внезапно все отошло на второй план: и Света с Ларисой, и Сева, остро нуждавшийся в причащении женским прелестям.
   «Позвонить отцу — это неплохая мысль». Он прошел в соседнюю комнату и закрыл за собой дверь.
   На экране шел рекламный ролик Башни. Денис открыл записную книжку своего аппарата, нашел номер — у отца было три мобильных, Денис выбрал тот, что предназначался для самых близких людей, — и нажал кнопку «вызова». Автоматический оператор на двух языках сообщил, что абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети. Этого и следовало ожидать.
   Денис подумал, стоит ли нарушать строжайший отцовский запрет — звонить непосредственно на режиссерский пульт, и решил, что стоит. Он набрал другой номер, прижал мобильный к уху и стал ждать.
   Трубку подняла какая-то девушка — видимо, один из помощников режиссера.
   — Добрый день! — вежливо поздоровался Денис. С этим в семье было строго: несмотря на высокое положение, занимаемое отцом, с его подчиненными Денис разговаривал исключительно вежливо и обращался только на «вы» — как в конце девятнадцатого века отпрыски славных дворянских фамилий обращались к слугам. — Извините, что отрываю вас от работы… Скажите, могу я поговорить с Кириллом Александровичем?
   Девушка замялась.
   — У него эфир. Он занят. А кто его спрашивает?
   — Сын, Денис. Передайте ему, пожалуйста, что у меня очень срочное дело.
   — Денис Кириллович… Я передам, он перезвонит вам, как только освободится…
   Денис улыбнулся. Нехорошая фраза, что-то из криминальных телесериалов: «Папа позвонит, как только освободится».
   — Пожалуйста, вы можете сообщить ему прямо сейчас? Скажите, что это имеет отношение к программе. Точнее, к сюжету, который сейчас в эфире.
   Девушка ойкнула.
   — Что-то случилось? Денис Кириллович!
   «О Господи! Только не надо лишних вопросов». Не выносить сор из избы — еще одна семейная традиция. Что бы ни произошло, все должно оставаться внутри.
   — Передайте, что у меня есть кое-какая информация о Башне… — он не успел договорить.
   Гул… Какой-то низкий, утробный гул, ощущаемый скорее телом, нежели слышимый ухом. Впечатление было такое, что сами стены превратились в гигантские сабвуферы и излучают ультранизкие частоты.
   — Передайте пожалуйста, пусть срочно перезвонит, — стараясь не кричать, сказал Денис, отключил телефон и сунул его в карман.
   Он поспешил в прихожую, но на пороге остановился и уперся взглядом в телевизор. Это было интересно — находиться внутри Башни и видеть, что происходит снаружи. Картинка, транслируемая с вертолета, выглядела вполне невинно: Башня, освещенная закатными оранжевыми лучами солнца. Но…
   По стене, облицованной сине-зелеными, словно чешуя ящерицы, переливающимися панелями, поползла узкая трещина. Она продолжалась вверх и вниз, расширяясь прямо на глазах.
   «Это называется „Башне не грозит обрушение“, — вспомнил Денис, подумав, что нечто подобное он уже слышал: несколько лет назад, когда какой-то чиновник, приглашенный отцом на передачу, уверял, что дефолт нам не угрожает. — Прелестно».
   В следующее мгновение огромный телевизор начал скользить по тумбе из толстого гладкого стекла. Денис почувствовал, как пол под его ногами дрогнул.
   Гул усилился, и теперь к нему присоединился громкий треск, будто кто-то рвал гигантский лист бумаги. Шум почти заглушил визги, доносившиеся из прихожей.
   Мебель и вообще все вещи, находившиеся в комнате, дрожали и подпрыгивали, словно собирались устроить какую-то фантастическую скачку. Телевизор подобрался к самому краю тумбы, замер на мгновение и пополз дальше.
   Слева, в двух шагах от Дениса, с грохотом обрушилась книжная полка, обдав ноги мелкой россыпью стеклянных брызг. Он попятился к двери, успев заметить, что телевизор с трудом балансирует на краю… И в следующий момент он рухнул с полутораметровой высоты на пол.
   Денис едва успел среагировать: он закрыл лицо ладонями, согнулся и резко повернулся к взрывающемуся кинескопу спиной.
   Даже сквозь нарастающий гул и грохот он услышал легкое чирканье: что-то острое разорвало рубашку на спине и впилось в кожу.
   — Черт! — Денис обернулся. Над телевизором клубился легкий синеватый дымок, в бездонном чреве разбитого кинескопа сверкали мелкие электрические искры.
   Паркет в комнате вспучился, шашки выскочили и торчали в разные стороны, как гнилые зубы изо рта старика. Под ковром словно прошла волна; дорогая шерстяная тряпка напоминала распластавшегося удава с причудливым узором на спине, медленно проглатывающего свою жертву. Денис посмотрел по сторонам, чтобы выяснить, откуда еще можно ждать атаки, что еще готовится к прыжку.
   Стены перед глазами дрожали, и пол ходил ходуном; все это очень напоминало первое в жизни сильное алкогольное опьянение с той разницей, что, когда Денис впервые напился, стены хоть и двигались, но при этом оставались целыми.
   Он обхватил голову руками и бросился в прихожую.
   То, что он увидел, заставило его улыбнуться. Лариса сидела на корточках, зажав голову между коленями; блузку с блестящей вышивкой она натянула на лицо. Может, она считала это надежным укрытием? Разве не так поступают дети, закрывая лицо ладонями?
   У Светы была прямо противоположная реакция. Она металась по прихожей, тщетно пытаясь найти выход. Крашеные волосы стояли дыбом. Девушка успела надеть только одну босоножку, вторая нога была босой.
   Только Сева оставался спокоен и невозмутим. Впрочем, его спокойствие сильно встревожило Дениса и не потому, что оно было наигранным. Нет, Сева действительно был спокоен. Он лежал на полу, не подавая никаких признаков жизни. На лбу его вздувалась и прямо на глазах росла огромная багровая шишка.
   Денис перешагнул через горные лыжи: пара дорогих «Россиньолей» с пристегнутыми ботинками спикировала со шкафа и угодила прямиком Севе в лоб.
   «Хорошо еще, сам шкаф не упал». Денис старался мыслить позитивно; у него была такая возможность, поскольку шкаф оказался встроенным в стенную нишу, и, хотя от нее во все стороны, как паутина, расходилась сеть неглубоких трещин, сам шкаф остался неподвижен.
   Он нагнулся над товарищем и похлопал его по щекам.
   — Сева! Сева!!!
   Треск, кажется, стал тише. По крайней мере, гул — низкий, изматывающий — стих.
   — Сева, ты жив? — приятель пробурчал что-то неразборчивое. — Севочка, любимый, разве от этого теряют сознание? — Денис говорил высоким, почти писклявым голоском, пытаясь копировать кого-то из девчонок. Он давился от смеха, подступавшего откуда-то изнутри, и, хотя ситуация явно не располагала к веселью, он ничего не мог с собой поделать. Отец ему как-то сказал: «Ты, наверное, и в преисподнюю заявишься с березовым веником под мышкой и тут же пошлешь кого-нибудь из чертей за холодным пивком». В общем-то, он был прав.
   Башня перестала содрогаться, и треск проходил, будто остывал.
   — Севочка, вставай, нехорошо обманывать ожидания порядочной девушки! — Он взял Севу за шею и оторвал тело от пола. Приятель сел и захлопал глазами.
   — Что это?
   Денис пожал плечами.
   — Маленькое землетрясение. Что же еще? Для Москвы в июле это обычное дело.
   Стены, пол и потолок постепенно замирали; они больше не качались и не дрожали. Сева поправил сбившиеся набок очки.
   — Денис… — казалось, еще немного — и он заплачет.
   — Сева… — Денис старался, чтобы голос его звучал строго. — Давай обойдемся без сантиментов. Конечно, я тебя спас. Но лыжи пришлось пристрелить. Не беда, купишь новые.
   — Как открывается эта чертова дверь?!!
   Визг за спиной напомнил ему о пожарной машине, мчащейся по городу.
   — Дальше… Следующий вопрос, — не оборачиваясь, бросил он. — В теме «архитектура» я не силен. Давайте что-нибудь из области искусства…
   Света подскочила к нему и стала трясти за плечо.
   — Открой мне! Открой мне немедленно!
   Денис покачнулся, скинул с плеча руку с острыми ногтями и обернулся. С бледного, будто стекшего вниз лица Светы на него смотрели вытаращенные в ужасе глаза.
   — ОТКРОЙ!!! — Ее пальцы, как когти пантеры, мелькнули в нескольких сантиметрах от его щеки; если бы Денис не успел отшатнуться, она бы оставила ему четыре красные полосы. Ненужное украшение.
   Денис поколебался, но недолго. Левой рукой он обхватил запястье девушки, а правой — отвесил короткую звучную пощечину.
   Света застыла — совсем как падающий телевизор на краю тумбы. Денис подумал, что еще немного — и она взорвется.
   — Светик! — спокойно произнес он. — Постарайся успокоиться. А то ведь… Боюсь, войду во вкус.
   Он снова поднял руку, будто для замаха, и этого оказалось достаточно. Девушка шумно дышала, но больше не кричала. Она отступила назад.
   — Займись подругой. Теперь ты знаешь, как это делается?
   — Козел… — прошипела Света. Она напряглась, и Денис подумал, что сейчас она снова бросится на него, но девушка, видимо, учла разницу в весе и росте. Она отошла к двери и склонилась над сидящей Ларисой.
   — Отлично, дамы! Не будем паниковать. От этого ничего не изменится — я имею в виду, в лучшую сторону.
   — Подонок! Ублюдок, — со злобой цедила Света, и Денис решил, что это надо прекратить.
   — Светик! У тебя слишком соблазнительные и мягкие щечки для того, чтобы ты могла безбоязненно говорить подобные вещи. Поэтому замолчи, пожалуйста.
   Он повернулся к Севе.
   — Ты знаешь какой-нибудь хитрый способ открыть дверь?
   — Нет.
   — Ага… А как еще мы можем выйти?
   Сева помотал головой.
   — Ну ладно. Будем думать…
   В кармане джинсов зазвонил мобильный. Денис предусмотрительно отошел на несколько шагов в глубь квартиры и поднес телефон к уху.
   — Да.
   Звонил отец.
   — Да, фазер, привет, как поживаешь? Я не отрываю тебя от работы?
   — Денис, — голос отца был немного раздраженным и одновременно напуганным. — Что с тобой? Где ты?
   — Святой отец… Я — в Башне. И могу подтвердить, что твой канал, как всегда, на высоте. Вы очень подробно и правдиво освещаете ход событий. Хочешь, я буду передавать сообщения в прямой эфир?
   — В Башне?!
   — Только не вздумай говорить матушке, для нее я на даче у Севы.
   Истомин-старший молчал, осмысливая услышанное.
   — Зачем понапрасну беспокоить старушку? — продолжал Истомин-младший.
   — Денис… — отец подбирал нужные слова, но они почему-то никуда не годились. — Денис, не волнуйся… Спасатели уже… И там… Не только спасатели. Где вы?
   — Сорок седьмой этаж. Впрочем, может, это уже устаревшие сведения. Нас так тряхнуло… Не исключено, что Башня наполовину ушла под землю.
   — А сейчас?
   — Больше не трясет, если ты это имеешь в виду. Трясется только Сева, и то по своей глупости. Я всегда отговаривал его заниматься горнолыжным спортом. Лыжи не его конек.
   — Денис, вы заперты? — Истомин не стал расспрашивать сына, что он имеет в виду, говоря о лыжах. Он прекрасно знал, что Денис порой начинает нести всякую ерунду. — Двери не открываются?
   — Фазер, у тебя самая точная информация. Ручаюсь, на РТР еще ничего об этом не знают.
   — Сын… — Башню и студию разделяло не менее десяти километров, но Денис будто видел, как отец недовольно поморщился. — Когда двери откроются, будьте очень осторожными. — Голос отца стал тише, словно он закрывал трубку рукой: — Сейчас начнется штурм… И вас освободят. Не паникуйте. Понятно? Не вздумайте паниковать!
   — Ты же знаешь, я не паникую, — Денис говорил уверенно, но на мгновение закралась мысль, что его реакция — смешливая и нарочито веселая — на самом деле не что иное, как тщательно замаскированная паника. — Хочешь, я буду вести прямой репортаж? Представляешь, как это здорово?
   — Что ты несешь? Какой прямой репортаж? Денис… Деня, — так нежно и ласково Истомин давно уже не называл сына. — Пожалуйста, будь серьезен. И — осторожен. Я… Ты знаешь, я, наверное, сейчас приеду.
   — Нет, папа, — отрезал Денис. Он и не заметил, как немного пренебрежительное и скрывающее настоящие чувства «фазер» уступило место естественному «папа». — Только этого не хватало. Что будет с мамой, если ты вдруг исчезнешь с экрана? Она еще, чего доброго, решит, что к власти пришел режим «черных полковников», достанет из-под кровати ружье и начнет отстреливаться… Я просто… Я хотел, чтобы ты знал, где я. Ей знать об этом не обязательно. Во всяком случае, пока.
   — Да, ты прав, — как-то тускло и бесцветно отозвался отец. — Денис!
   — Да.
   — Звони мне. Пожалуйста.
   — Конечно, пап… — он помолчал. Слишком грустным становился их разговор. Необходимо было внести ноту здорового идиотизма. — Если я принесу тебе в клювике эксклюзивный репортаж, что ты скажешь насчет «Туарега»?
   — «Туарега»? — переспросил Истомин.
   — Ну да, на «Порше-Кайенн» это не потянет, а «Туарег» будет в самый раз.
   — Я, пожалуй, сначала сниму ремень…
   — Не пугай! Ты давно уже носишь подтяжки. Можешь не отпираться, я подсматривал в замочную скважину. Значит, договорились? «Туарег» со всем фаршем. И чтоб движок — «восьмерка». На меньшее я не согласен.
   — Денис!
   — Пап, все. У меня все в порядке, просто рекламная пауза подходит к концу.
   — Денис, звони мне!
   — Обещаю… — он помолчал, чувствуя, как пальцы изо всех сил сжимают телефон, а к горлу подступает что-то… Что-то, похожее на… Он не мог этого допустить. — Да, кстати, — тон его снова стал беззаботным… и легким. — Ты здорово смотришься на экране. И даже порой говоришь умные вещи… Я… — он прочистил горло, словно поперхнулся. — Горжусь тобой. Вот что. Будь на высоте. Но не вздумай вставать в кадре — живот все испортит. Ну, пока. Я не прощаюсь.
   И раньше, чем отец успел что-то сказать, Денис отключил связь. Он потер висок и только сейчас почувствовал, что спина горит, как от ожога.
   — Здорово смотришься, папа… — пробормотал он вполголоса.
   Затем обернулся и вновь направился в прихожую. По тому, как Сева смотрел на него остановившимся взглядом и в глазах его плавал страх, Денис понял, что что-то неладно…
   — Что еще?
   — Денис… У тебя вся спина… В крови… — Сева выглядел так, словно готов был вот-вот снова потерять сознание.
   — Да? — Денис попробовал извернуться и посмотреть на спину, но из этого ничего не получилось. — Где у тебя зеркало? Ну, такая штука, в которой бегает смешной очкастый человечек, очень похожий на тебя?
   — В ванной.
   — О! В ванной? Наверное, он там не только бегает, а занимается еще кое-чем — Он подмигнул. — О'кей! Я пойду полюбуюсь, а ты пока развлеки дам. Например, напомни, зачем они сюда приехали. Думаю, они будут смеяться.
   Он направился в ванную, но, словно вспомнив о чем-то, остановился на полпути и снова повернулся к Севе.
   — И кстати… Ты говорил мне, что купил новую цифровую камеру. Найди, пожалуйста… Если она еще цела.
   Сева укоризненно вздохнул.
   — Денис.
   Денис развел руками.
   — Гены, Сева… К тому же я зарабатываю на «Туарег»…
   Он зашел в ванную и обнаружил, что дела обстоят несколько хуже, чем он предполагал. Его любимая рубашка-поло, клюквенного цвета, вся пропиталась кровью и прилипла к спине. Он осторожно снял рубашку и увидел кусок толстого стекла, застрявший между лопатками, слева от позвоночника.
   — Вот черт! Только этого не хватало.
   Кровь сочилась из раны слабыми толчками. Две тонкие струйки текли по спине, подбираясь к джинсам. Денис схватил первое попавшееся полотенце, накинул его на спину и зажал концы под мышками.
   — Ребята-а-а! — пропел он, выходя из ванной. «Видимо, я все-таки боюсь и начинаю паниковать». Он чувствовал это, потому что неоправданная веселость нарастала с каждой минутой. — У меня к вам один нескромный вопрос. Никто из вас в детстве не мечтал стать врачом?
 
   Дубенский осторожно спускался вниз, хватаясь руками за скобы, торчавшие из стены вентиляционной шахты. До дна было не более пяти метров, но он старался не смотреть вниз. Следом за ним лез Кондратьев, и Дубенский понимал, что тормозит всю процессию: тяжелые ботинки капитана с коваными каблуками так и норовили наступить ему на пальцы, когда Михаил боялся отпустить скобу.
   — Ну? — услышал он тихое шипение командира штурмовой группы.
   Дубенский ничего не ответил и стал двигаться быстрее.
   Внизу послышались осторожные шаги: первый боец уже спустился. За ним — второй. Наконец ноги Дубенского ощутили дно шахты, покрытое тонким слоем воды — конденсата.
   Он дождался Кондратьева и схватил его за плечо. Рука капитана мягко, но очень настойчиво отцепила его пальцы.
   — Что?
   — Дальше по прямой — около тридцати метров. Уклон будет, но небольшой — чтобы конденсат стекал в канализацию. А потом…
   А потом… Его больше всего волновало именно то, что начнется потом.
   — Да?
   — Потом начнется подъем.
   — Это вас смущает? — Кондратьев говорил ему на ухо — громким шепотом.
   — По отвесной стене, по таким же скобам… — Михаил сам не понимал, что ожидал услышать в ответ. Может, он надеялся, что капитан покачает головой и повернет назад?
   — Ну и что? — начал раздражаться Кондратьев. — Здание новое, скобы крепкие… Полезем потихонечку. Вы, главное, не тормозите.
   — Понимаете… Поток воздуха… Я опасаюсь, что…
   Кондратьев, кажется, понял, что он хотел сказать.
   — Вы боитесь высоты?
   — Ну да… То есть… Мы ведь можем добраться до второго-третьего этажа, а там, через вентиляционный короб, вылезти в холл, затем выйти на лестницу…
   Нет, так не получалось. Двери, ведущие на лестницу, были закрыты, и он знал об этом.
   — Сломаем двери, выйдем на лестницу, — поправился Дубенский, — и по ней поднимемся до технического этажа…
   Кондратьев помолчал, обдумывая его слова.
   — Где установлены камеры слежения?
   — В холлах… — упавшим голосом сказал Дубенский. — И… на лестницах, между этажами…
   Кондратьев молчал.
   Конечно, Дубенского взяли потому, что он знал в Башне каждый закоулок. Его взяли, чтобы проникнуть в здание бесшумно и незаметно… А если ломать двери… И бегать по лестницам перед камерами, то эффект внезапности пропадет. Он и сам это понимал.
   Михаил вздохнул.
   — Полезем до технического этажа, — оправдывая его самые худшие ожидания, сказал Кондратьев. — Главное — не перепутать.
   — Не перепутаете… — язык у Михаила стал заплетаться, словно первым отреагировал на предстоящую прогулку по отвесной стене шахты. Двести метров — это не так уж много, если идти по земле. Но если карабкаться двести метров вверх… — Там… краской… нарисованы цифры. Вы не перепутаете.
   — Я все-таки надеюсь, что вы будете с нами, — с мягким нажимом произнес Кондратьев и слегка подтолкнул Дубенского вперед.
   Михаил почувствовал, что его ноги стали как ватные: они с трудом сгибались в коленях, но стоило бы им согнуться чуть больше нужного, и он бы упал.
   Дубенский медленно двинулся вперед, по наклонному дну желоба. В какой-то момент он подумал, что сейчас остановится и больше не сделает ни шагу, но капитан толкал его в спину, и Дубенский волей-неволей переставлял непослушные ноги…
   Наконец они подошли к тому месту, где дно резко переходило в вертикальную стену, из которой торчали скобы. Сейчас эти скобы из металлического рифленого прута толщиной в палец казались Дубенскому такими хрупкими… и ненадежными.
   В шахте было темно: лишь слабый электрический свет, пробивающийся сверху (из вентиляционных камер, стоявших через каждые пять этажей; там небольшие вентиляторы поддували отработанный воздух в гигантскую трубу), озарял оцинкованные блестящие стенки. В этих отсветах он увидел, как первый боец решительно и уверенно, будто и не знал другого способа подниматься на верхние этажи, полез вверх. За ним последовал второй.
   Дубенский отошел в сторону, пропуская остальных.
   Он не мог видеть взгляда, устремленного на него Кондратьевым, но уловил движение, которым капитан, чуть помедлив, хлопнул по плечу третьего бойца, и тот послушно шагнул вперед.
   — Вот что… — Жесткая и сильная рука схватила Дубенского за шиворот и подтянула к себе — так легко, словно бы Михаил и не весил девяносто два килограмма при росте метр восемьдесят девять. — Ты сейчас полезешь наверх, понял?
   — Нет, — еле слышно ответил Михаил и покрутил головой.
   Вместо ответа он получил легкий удар раскрытой ладонью в лоб.
   — Мы не на прогулку собрались, и ты не сидишь, почесывая пузо, у себя в кабинете. Здесь сто пятьдесят человек, соображаешь? И они ждут помощи. Где, ты говоришь, технический этаж? На пятидесятом? Ты взлетишь по этой лестнице и будешь думать вот о чем: каждый этаж — это три спасенных души. Усек?
   Дубенскому стало холодно, и виной тому был не только поток влажного воздуха сверху.
   — Я…
   Кондратьев не дал ему договорить.
   — Манда рожает дураков, а Родине нужны герои. Ты будешь героем, парень! Твоя семья будет гордиться тобой! — голос капитана вдруг изменился: из резкого, приказного, он стал мягким и вкрадчивым. — Я бы, конечно, мог и сам, но, извини, не закончил компьютерные курсы. Зато свою часть работы я сделаю, как надо, можешь не сомневаться… — В чем-в чем, а в этом Дубенский не сомневался. — Нам без тебя никак. Давай, дружок! — Кондратьев подтолкнул Михаила к этим проклятым скобам.
   — Скажите… — он почти знал, каким будет ответ, но все же… надеялся. — У вас нет… никакой страховки?
   В темноте сверкнули белые зубы капитана. Та же самая рука — вроде бы и небольшая, но очень крепкая — снова схватила его за шиворот и оторвала от земли.
   — Это тебя устроит? Я буду снизу, если что, подхвачу… — Кондратьев заметил, что он не только не успокоил Дубенского, но скорее, наоборот, еще больше напугал. — Да ничего с тобой не случится. Вперед! Разрешаю тебе помочиться мне на голову, если уж будет совсем невмоготу, но только не останавливайся. Давай! Пошел!