Дмитрий Сафонов
Башня
Посвящается Анне — той, благодаря и ради которой все это написано.
— Мама, тебе не кажется, что мы кое-что забыли?
— Что?
Женщина, согнувшаяся под тяжестью огромного пакета, набитого всякой вкусной всячиной, обернулась. В ее голосе звучали растерянность и досада.
Мальчик лет двенадцати, склонив набок вихрастую голову, укоризненно посмотрел на нее.
— Что? Что ты обычно забываешь купить?
Женщина улыбнулась. Улыбка очень шла ее миловидному лицу. «Вороньи лапки» тонких морщин разбежались от уголков глаз, стали чуть четче и глубже.
— Валерик… — Они были с сыном почти одного роста, но пакет с продуктами почему-то тащила именно она. — Мог бы напомнить и раньше, в магазине. Возвращаться я не собираюсь.
— Ну ма-а-ама-а-а…
— Нет, сынок, попозже. Сначала пообедаем, потом уже мороженое. Ладно?
Мальчик надул губы и наклонил голову. Женщина поспешно отвернулась. Она не любила, когда сын капризничал, всем своим видом давая понять, что он сильно — «ты понимаешь, мама? сильно!» — недоволен.
В такие моменты он становился похож на отца, и хотя Марина понимала, что упрямство не самая плохая черта в мужском характере, но все же… упрямство, доставшееся в наследство от отца, не та вещь, которую она могла бы одобрить.
Тонкие целлофановые ручки пакета больно резали пальцы. Она переложила его в другую руку и двинулась вперед.
Если она сейчас обернется, начнется долгий спор, который все равно придется прервать — какой-нибудь грубой (и наверняка глупой) фразой: «Нет, и все!». Или — что еще хуже: «я сказала — нет!».
Поэтому она просто шла к дверям дома, прислушиваясь к шагам за спиной. Валерик постоял немного и двинулся за ней следом. Марине не нужно было оборачиваться, чтобы представить, какое у него сейчас лицо — взгляд исподлобья и жесткий очерк еще по-детски пухлых губ.
Сын взрослел как-то очень быстро. Ей казалось, что не по дням, а по часам, и она была вынуждена с горечью признать, что не готова к этому. Ну может, она была готова это понять. Но не принять.
«Не хватало нам только поссориться из-за мороженого», — подумала она.
— Мне кажется, — сказала она достаточно громко, чтобы Валерик мог ее слышать, — эта новая игра, которую мы купили, куда интереснее и сложнее предыдущих…
Это был правильный ход. Шаги ускорились и переместились из-за спины куда-то влево.
— Ну, не знаю, чего там «классного»…
«Словечко. Я сказала не „классная“, а „интересная“». Но вслух это говорить не стоило — иначе ее часть диалога свелась бы к постоянным замечаниям.
— Обычная «стрелялка», — продолжал сын. — На среднем уровне сложности я пройду ее за два дня. Ну, может, за три. Перестреляю всех монстров и загоню их обратно в преисподнюю.
Марина подавила невольный вздох. Новое поколение выбирало пепси. «Три мушкетера» пылились на полке. Она кивнула своим мыслям, но Валерик расценил это по-своему.
— Правда, я не уверен, что наш компьютер ее потянет. Пора уже менять «железо», — интонация сына была выжидательной. Видимо, он хотел продолжить тему. В обмен на временно забытое мороженое.
Марина на мгновение застыла. Покупка нового компьютера в ее планы не входила. И обсуждение этого означало бы еще один спор. Внезапно Марина почувствовала себя беззащитной и беспомощной. И от этого она еще больше разозлилась на упрямство и эгоизм сына. «Впрочем, эгоизм в его возрасте — вещь совершенно нормальная. Но ведь… Его отец так и остался эгоистом. Может, все дело в том, что ОНИ никогда по-настоящему не вырастают? Так и остаются маленькими, требовательными, изнеженными мальчиками?»
ОНИ — так она называла мужчин. Существ, которые думали только о себе.
Марина поднялась на три невысокие ступеньки; чуткий фотоэлемент, уловив приближение человека, услужливо распахнул стеклянные двери.
В вестибюле было тихо и прохладно. Она прошла, приветливо (хотя и не слишком искренне) кивнув охраннику, и направилась к лифтам. Краем глаза она уловила какое-то движение и услышала сиплый одышливый голос.
— Позвольте, я вам помогу?
Марина повернула голову и увидела высокого седого мужчину — одного из немногих жильцов Башни, с кем она была знакома.
«Сергей Петрович», — сказала себе Марина, но фамилию, сколько ни пыталась, вспомнить не смогла, хотя ее можно было прочесть на глянцевых обложках детективов, заполонивших прилавки магазинов и уличные лотки.
Рука соседа (Марине показалось, что она сильно дрожит, гораздо сильнее, чем следовало бы) подхватила ручки пакета, и Марина поспешно разжала пальцы. В этом не было ничего похожего на ухаживание («пожилого… пожалуй, пожилого») мужчины за («м-м-м… пока еще молодой») женщиной. В этом было что-то другое, но что именно — Марина не понимала.
Она осмотрела Сергея Петровича немного внимательнее. Сегодня он выглядел как глубокий старик, едва державшийся на ногах. Он дрожал, как от холода, под красными, словно воспаленными глазами, набрякли огромные мешки, кожа на лице отвисла и собралась в некрасивые складки. Сергей Петрович слишком поспешно подхватил ее пакет, покачнулся и чуть не упал.
«Может, он пьян? Или с похмелья?» Но, нет, алкоголем от него не пахло. В другой руке он держал свои пакет, и в нем ничто не звякало и не булькало. Сквозь полупрозрачный целлофан Марина разглядела острые углы сигаретных пачек, несколько (почему-то несколько) дешевых одноразовых зажигалок, большую бутылку кока-колы и батон хлеба.
«Ежедневный рацион закоренелого холостяка», — с усмешкой и в то же время с затаенной жалостью подумала Марина.
— Хорошо, что я вас дождался… — пробормотал Сергей Петрович. Он говорил тихо и неразборчиво, будто человек, разбитый инсультом. — Всем ниже, понимаете… А вы все-таки выше…
Она не поняла ни слова из того, что он сказал. Марина кивнула, подошла к дверям лифта и нажала кнопку вызова. Ей показалось, что сосед вздрогнул.
Он стоял и, не отрываясь, смотрел на светящееся табло, на котором стремительно менялись цифры. Он шевелил губами, словно беззвучно что-то шептал.
«Старческие причуды, — решила Марина. — А может, все писатели такие — немного того».
За стеной послышался тихий гул; двери лифта открылись, и сосед снова вздрогнул, как от неожиданного удара.
Марина вошла в просторную, ярко освещенную кабину, машинально глянув на себя в зеркало. Она на мгновение увидела отражение Сергея Петровича и испугалась. В глазах старика (он выглядел именно как старик; куда девался тот подтянутый моложавый мужчина, которым он был еще полгода назад?) ясно читался ужас. Марина повернулась; Сергей Петрович стоял на площадке, понурив голову; он будто не решался войти в кабину.
Мимо него боком протиснулся Валерик; Марина со стыдом заметила презрительную усмешку, искривившую губы сына. К счастью, писатель ничего не увидел. Казалось, он был всецело поглощен одной-единственной проблемой: входить в лифт или нет?
— Сергей Петрович… — осторожно позвала Марина.
— А?!
— Вам тридцать пятый?
Он судорожно сглотнул; под сморщенной кожей шеи скакнул кадык. Сергей Петрович сделал над собой усилие и вошел.
— Да. Тридцать пятый…
Валерик нажал две кнопки: «35» и «39». Двери медленно закрывались, и старик вдруг дернулся, словно хотел в последний момент выскочить обратно.
— Что с вами? Вы плохо выглядите…
Лифт начал быстро и совершенно бесшумно подниматься.
— Да, я… — в замкнутом пространстве ясно чувствовался кислый запах, доносившийся изо рта писателя. Но это был не запах алкоголя.
Марина деликатно отвернулась.
— Мне кажется, вам надо выспаться. По-моему, вы очень устали.
Сергей Петрович посмотрел на нее, и Марина ощутила на лице холод и липкость остановившегося взгляда необыкновенно расширенных глаз.
— О Боже, — пробормотал он.
Секунды тянулись невыносимо долго. Марине казалось, что это не кончится никогда. «Ну, когда же?» — она подняла глаза на табло, светившееся над головой старика.
Наконец лифт остановился, и Сергей Петрович, поспешно поставив оба пакета на пол, выскочил из кабины. Он, не оглядываясь, спотыкающейся походкой посеменил через огромный холл.
— Сергей Петрович!
Сосед втянул голову в плечи и с опаской оглянулся.
— Вы забыли, — Марина подняла его пакет.
Старик вернулся и протянул дрожащую руку. Марина подумала, что он сейчас промахнется; будет долго хватать воздух, но только не ручки пакета. Но Сергей Петрович сделал над собой усилие, будто сосредотачивался, и вырвал у нее сумку.
— Спасибо… — буркнул он и продолжил свой путь.
— Мам, он что, дурак? — Двери лифта еще не успели закрыться, и Марина испугалась, что сосед услышит.
«Впрочем, он, наверное, ничего сейчас не слышит», — успокоила она себя. Но реплика сына требовала правильной реакции.
— Валерик… Почему «дурак»? Он…
«А что он? Как это еще можно назвать? Во всяком случае, он не кажется нормальным человеком».
— Наверное, он просто не выспался… Устал…
— Ну-ну… — скептически изрек Валерик. — Устал…
Лифт тронулся.
«И это тоже моя Башня, — подумала Марина. — Все это: самое высокое и самое красивое здание в Москве, открывающиеся стеклянные двери, охраняемая территория, вестибюль, выложенный мраморными плитами, скоростные лифты и полубезумный старик, который боится в них ездить один; все это — МОЯ Башня».
— Пожалуйста, проходите!
Обстановка риэлторской конторы была простенькой, если не сказать — убогой. Посреди комнаты стоял стол, на нем — компьютер. В углу — аппарат с холодной водой, что было весьма кстати: на улице стояла ужасная жара.
Риэлтор — по виду почти мальчик — услужливо отодвинул стул, чтобы Марина села. Она поблагодарила его кивком головы. Рядом сел Владимир. Лицо его было, по обыкновению, мрачным.
Марина давно заметила, что у него мрачное лицо. Как давно? Ну, наверное, месяц назад. Она пробовала вызвать мужа на откровенный разговор, узнать, что его так гнетет, но ничего не получалось. Владимир отделывался короткими, ничего не значащими фразами: «Ничего. Тебе показалось», но она знала наверняка, что ей это не кажется.
— Что-то на работе? — спрашивала она, понимая, что других причин просто быть не может.
— Все в порядке, — неизменно отвечал он. Конечно же, ничего не было в порядке. У него отнимали его бизнес, отлаженный и функционирующий, как часы, но Владимир не хотел говорить об этом жене. Считал, что на это у него есть веские причины.
Владимир думал, что всего добился своим умом и энергией. «Человек, который сделал себя сам», — частенько любил повторять он. Отчасти это было правдой.
Все истории людей, добившихся крупного успеха, напоминают старый анекдот. Журналист спрашивает у мультимиллионера: «Как вы заработали свое состояние?» Тот отвечает: «Очень просто. Нашел яблоко, помыл, продал. Купил два. Помыл, продал, купил четыре… » — «А потом — тонну, грузовик, вагон, да?» — «Нет. А потом умерла бабушка в Канаде и оставила мне наследство».
Если покопаться, всегда найдется какая-нибудь бабушка. Была такая и у Владимира.
Идея была простая — чистить картошку и фасовать ее в вакуумную упаковку. Сначала это была маленькая линия, работающая на территории бывшей фабрики-кухни. Начинал Владимир один. Он попробовал предложить свою продукцию в магазины, но очень скоро понял, что выгоднее обслуживать предприятия общепита: те бежали от чистки картошки, как черт от ладана. С каждой тонны (на выходе оставалось около семисот килограммов, остальное уходило в очистки) чистая прибыль составляла сто долларов. Может, это и не слишком много, однако Владимир продавал по двенадцать тонн в день.
Дела быстро пошли в гору. Он договорился с двумя крупными фирмами, производящими почву для цветов, и продавал им очистки, решая одновременно две проблемы: избавлялся от отходов и повышал рентабельность производства — зарабатывал на шелухе.
Скоро он почувствовал, что необходимо расширяться. Владимир закупил в Италии автоматизированную линию очистки, и его оборот вырос вдвое.
Затем потихоньку стал чистить не только картошку, но и морковку, лук, свеклу. В продаже появились суповые наборы для «ленивых хозяек» — морковка, луковица и килограмм нарезанного картофеля, достаточно было открыть пакет и бросить все это в бульон.
И его расчет оказался верным. Новое предложение породило спрос. Он удивлялся только одному: почему до сих пор такая простая мысль никому не приходила в голову?
Его планы стали приобретать грандиозный размах. По самым грубым оценкам, Москва потребляла в год восемь миллионов тонн картофеля. Если хотя бы один из этих миллионов продавать в чищеном виде… Это была необъятная перспектива.
И в этот момент нашлась та самая бабушка — в лице одного очень крупного бизнесмена, предложившего весьма щедрые инвестиции.
Наследство пришлось кстати: обороты выросли в несколько раз. Владимир сумел охватить три округа Москвы и готовился к завоеванию четвертого, когда от доброй бабули поступило приятельское предложение (пока приятельское) — продать бизнес. За разумную сумму. Инвестированные средства в зачет не шли; они и так оставались новому хозяину, но Владимиру дали понять, что проценты придется вернуть. Не совсем грабительские: он бы выплатил их сполна, если бы ему дали развернуться, но он успел только вложить, а получить ожидаемую прибыль не успел. По всему выходило, что ушлая бабушка умудрилась накупить на грош пятаков. Курица научила подруг нести золотые яйца и отправилась в суп.
Последний месяц он не работал, а словно шел по болоту, не зная, в каком месте его ждет твердая кочка, а в каком — зыбкая трясина. Он перестал доверять даже своему бухгалтеру — подозревал, что тот каждую неделю раскладывает его финансовый пасьянс на столике у любимой бабушки.
В этой ситуации ничего не оставалось, как попытаться урвать напоследок хорошенький кусок. Башня подвернулась очень кстати. На нулевом цикле квадрат будущего жилья стоил даже по московским меркам бешеных денег. Интересно, что будет на выходе?
И хотя ситуация с ценами на жилье в Москве все больше и больше напоминала финансовую пирамиду (потому что всему есть предел; рано или поздно люди поймут, что лучше жить за городом, на свежем воздухе, чем ютиться в самом суперсовременном муравейнике; и, когда стоимость обыкновенной — пусть даже очень большой и удобной — квартиры вплотную подберется к стоимости загородного особняка, тогда и наступит этот предел), Владимир решил рискнуть.
— Башня будет полностью автономной, — вещал парнишка, раскладывая перед ними альбом с красочными картинками. — Собственная система кондиционирования, свой микроклимат в каждой квартире…
Мысли Владимира витали где-то далеко отсюда; он с трудом заставил себя сосредоточиться на иллюстрациях.
— А что, балконов не предусмотрено? — перебил он парнишку.
Риэлтор чарующе улыбнулся — сначала Марине, а потом и ему.
— Ну что вы? Какие балконы? А вы разве вышли бы на балкон, скажем, пятидесятого этажа? Нет, в Башне не будет ни балконов, ни окон, ни форточек. Сплошное атермальное пуленепробиваемое стекло — от пола до потолка. До тридцать девятого этажа высота потолков — ровно четыре метра, от сорокового до пятьдесят девятого — четыре метра двадцать сантиметров, и в пентхаузе — пять.
— Есть еще и пентхауз? — полюбопытствовал Владимир.
— Разумеется. Но он пока не продается. Мы будем принимать заявки после завершения строительства.
— Угу… А что мы можем купить сейчас?
— Все — вплоть до тридцать девятого этажа.
— Почему до тридцать девятого?
— Видите ли, — парнишка виновато улыбнулся. — Руководство считает, что многие люди, располагающие свободными финансами, захотят вложить деньги в элитное жилье на нулевом цикле; с тем, чтобы потом, перепродав его, получить весьма ощутимую прибыль. Поэтому было принято решение выше тридцать девятого этажа пока ничего не продавать.
— То есть, если я вас правильно понимаю, компания рассчитывает, что у нее хватит денег достроить Башню до конца, не привлекая средств будущих жильцов? А потом продать готовые квартиры подороже? — Владимир с лету ухватил суть.
— Именно так.
— Значит, централизованная система кондиционирования?
— Не только кондиционирования. Электроснабжения, водоснабжения, канализации и так далее и так далее. Башня может находиться в полностью автономном режиме до сорока восьми часов.
— Хм… Это интересно, — пробурчал Владимир. «Что они, готовятся на случай ядерной войны?» — Простите мой дилетантский вопрос: а она не может рухнуть, как карточный домик?
Брови парнишки укоризненно взметнулись вверх. Вздумай Владимир усомниться в правильности (хотя это еще вопрос — что считать правильным в наше время?) его сексуальной ориентации, он бы не выглядел таким уязвленным.
— Ну что вы? В конструкции башни применены те же решения, что и при строительстве всех подобных объектов. Например, Останкинской или телевышки в Торонто. Конструкция изначально спроектирована гибкой: это значит, что при сильном ветре шпиль может отклоняться до трех метров, но Башня не рухнет…
Владимир дальше не слушал, молча кивал головой.
— Значит, не упадет?
— Ну ведь Останкинская же не рухнула, несмотря на сильный пожар.
— Резонно. Но Останкинскую строила вся страна…
Риэлтор опять улыбнулся — на этот раз снисходительно.
— У концерна накоплен достаточный опыт…
— Ну допустим, — согласился Владимир. Гримаса парнишки говорила, что ни о каких «допустим» не может быть и речи — это действительно так. — И как мы будем попадать на этот тридцать девятый этаж?
— На одном из четырех скоростных лифтов. Смотрите, — парень открыл нужную страницу. — Скорость подъема четыре метра в секунду. Если сделать больше, то у человека могут возникнуть неприятные ощущения…
— По этажу за секунду?
— Да.
— Значит, сорок секунд я буду только ехать, не считая ожидания? Хм… Утешает одно — что бедолага из пентхауза будет пилить к себе домой целую минуту.
— Обратите внимание на двери между этажами, — продолжал риэлтор. — Они все автоматические и снабжены электронными замками. Вы можете попросту закрыть свой этаж. На каждом этаже — два раздельных крыла, в каждом крыле — по две квартиры. Огромный холл — вы можете сделать там зимний сад…
— Где сосед будет выгуливать своего любимого дога… — закончил Владимир. Ему доставляло удовольствие отпускать шпильки в адрес риэлтора и Башни: настроение было ни к черту.
Но парень не растерялся.
— За всеми этажами будет вестись постоянное наблюдение из центрального пульта. Он расположен здесь, на техническом этаже — между сорок девятым и пятидесятым. В подземном гараже, на всех лестничных переходах, в холлах и лифтах поставят телекамеры, и охрана будет вести круглосуточное наблюдение.
— Значит, в лифте и жену не обнять? — Марина смущенно посмотрела на мужа. — И в зимнем садике не позагораешь в чем мать родила… — продолжал Владимир.
— Ненавязчивое, очень деликатное наблюдение, — мгновенно отреагировал парнишка. — К тому же в вашем саду будет соседский дог…
— Ах, ну да, я и забыл… — рассмеялся Владимир. Эта простая шутка заставила его немного оттаять. — Ладно, мы берем.
— Что именно?
— Еще не знаем.
— Самая маленькая квартира на этаже — двухкомнатная. Сто десять квадратных метров. Впрочем, внутренние стены не являются несущими, поэтому вы можете сделать и три комнаты, и одну большую студию. Окончательная планировка и отделка — за счет жильца.
— Понятно, — Владимир подвинул альбом ближе. — Выбирай.
Для Марины, выросшей в хрущевке, все квартиры казались одинаково роскошными. Баснословно, умопомрачительно роскошными.
— Может, вот эту трехкомнатную, — неуверенно сказала она.
— Не знаю, тебе там жить…
Владимир мысленно выругался. Он отвел глаза, ожидая, что жена его поправит — «не тебе, а нам», но Марина, казалось, ничего не заметила.
— Или четырехкомнатную? — мечтательно сказала она.
Владимир взглянул на метраж.
— Конечно, можно. Но тебе придется добираться из спальни до кухни на велосипеде.
— Вы ориентируетесь на какую-то конкретную сумму? — участливо спросил риэлтор.
«Мы ориентируемся на какую-то конкретную дату», — мысленно поправил его Владимир. Деньги на новое оборудование для его расширяющегося предприятия уже были перечислены на подставной счет несуществующей фирмы; со дня на день он ждал подтверждения перевода. «Тогда — Шереметьево-2, и — прощай, Родина! Чисть себе картошку сама!»
При таком раскладе он оставался в крупном выигрыше. Быстро перекидывал деньги из одного банка в другой, оттуда — в третий, заметая следы, затем снимал их со счета, и — ищите наших за границей!
В этой комбинации, помимо бесспорного торжества справедливости, был только один минус. Жена и сын. Если он сразу возьмет их с собой, это вызовет ненужные подозрения, но если он неожиданно пропадет, словно провалится сквозь землю, то семью скорее всего не тронут. Семью оставят в покое — в качестве приманки. В надежде, что он когда-нибудь объявится — выйдет с ними на связь.
И может быть, лет через пять… Или шесть… Когда все утихнет и рассвирепевшая бабушка немного успокоится и ослабит бдительность, тогда он перетащит их к себе. Во Флориду. Или в Калифорнию. Или еще куда-нибудь, да мало ли на свете местечек, где можно с толком потратить четыре миллиона?
Владимир утешал себя мыслью, что он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО так думает. Что он в это верит.
— Мы располагаем достаточной суммой, — не без гордости ответил он парнишке. — Я думаю, — обратился он к Марине, — надо выбирать, учитывая вид из окна. Это будет самое правильное. Куда выходят окна этой трехкомнатной?
— О-о-о! Вы правы, это самый лучший выбор! Пойдемте со мной! — риэлтор вывел их на крыльцо вагончика, стоявшего неподалеку от стройки. В нем и происходил весь разговор. — Посмотрите! Ваши окна будут выходить на север, — он махнул рукой вправо. — И на запад! — показал на Серебряный Бор.
— Отлично! Берем!
Спустя четыре дня Владимир, как всегда, уехал на работу, но в обычное время не вернулся.
Поначалу Марина не придала этому значения: мало ли, почему муж задерживается. Но он не позвонил и не предупредил — и это выглядело странным.
Рабочий день подходил к концу. Марина позвонила в офис. Секретарша ответила, что Владимира сегодня не было.
Марина стала волноваться. Воображение рисовало ей красочные картины супружеской измены — одна другой откровеннее и циничнее. Подозрения, терзавшие ее в последние месяцы, внезапно получили подтверждение.
Марина позвонила ему на мобильный. Робот механическим голосом ответил: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Так продолжалось в течение двух часов, после чего Марина открыла записную книжку и стала набирать номера его друзей и приятелей. Никто ничего не знал.
Около полуночи, потеряв надежду найти мужа. Марина подала заявление о розыске в милицию.
Следующие несколько дней стали для нее сущим адом. Она вздрагивала от любого телефонного звонка и со всех ног бежала открывать входную дверь. Версию супружеской измены она отвергла как несостоятельную. Теперь она склонялась к мысли, что Владимира убили или же он сам от кого-то скрывается.
Квартира к тому времени уже была оплачена: трехкомнатная на тридцать девятом этаже, общей площадью сто пятьдесят метров.
Потом к ней несколько раз приходили вежливые молодые люди в дорогих костюмах и интересовались, куда мог исчезнуть ее муж. Они не угрожали, не грубили — они просто интересовались, но Марине ответить им было нечего. Собственно, она понимала, что даже если бы она знала, то говорить все равно не стала бы. Молодые люди тоже это понимали, поэтому больше ее не беспокоили.
Еще через неделю она полезла за деньгами в шкаф: в доме всегда была небольшая сумма наличными, по старой советской привычке Марина хранила их на полке в шкафу, под стопками постельного белья. Там она нашла незапечатанный конверт, в конверте — записку, написанную рукой Владимира.
В ней говорилось, что в депозитной ячейке хранятся пятнадцать тысяч долларов; продав старую квартиру (они жили в двухкомнатной на Соколе), она выручит еще шестьдесят или около того. Суммы хватит на отделку новой квартиры в Башне.
Больше всего ее поразил этот холодный расчет — пятьсот долларов за квадратный метр. Не много, но и не мало. Достаточно.
Тогда она поняла две очевидные вещи. Первое: Владимир жив, и второе: мужа она больше не увидит.
Сначала Марина хотела расторгнуть контракт с концерном «Север», но оказалось, что, по условиям договора, это не очень выгодно, гораздо лучше продать уже готовую квартиру. Она подумывала так и поступить, но потом случилось обстоятельство, заставившее ее переменить свое решение.
Как-то летом, вернувшись с дачи в старую квартиру, она обнаружила входную дверь открытой. Все было перевернуто вверх дном. Их обокрали, хотя и красть-то было нечего, кроме домашнего кинотеатра — последней покупки Владимира.
Она вспомнила про охраняемую территорию Башни, круглосуточное наблюдение и электронные замки… И решила оставить все как есть.
Так Марина Волкова стала обладательницей роскошной квартиры, соседкой миллионеров — без гроша за душой.
С момента исчезновения мужа прошло три года (два — строили Башню, и год заняла отделка квартиры), и боль обиды стала понемногу утихать. Но все же окончательно она еще не прошла.