Страница:
Арбуз открыл бутылку пива и сказал:
– Но это еще не все. По причинам, объяснять которые тебе я не намерен, все твои люди останутся под замком до того момента, когда ты принесешь деньги. Они не будут заложниками, это мне ни к чему. Просто... Тебе не нужно знать почему. Далее...
Приложившись к бутылке, Арбуз закурил.
– Далее. Никто не должен знать, что Роман Меньшиков жив. Если ты откроешь рот и ляпнешь где-нибудь об этом, я убью тебя независимо о того, принесешь ты деньги или нет.
– Крутой, что ли? – Чукча попытался изобразить презрение.
– Да, – кивнул Арбуз, – крутой. И не стоит пытаться сохранить хорошую мину при плохой игре. Ты проиграл, и будь любезен заплатить проигрыш.
Арбуз встал и посмотрел на Бритву.
– Виктор, я надеюсь, мы с тобой хорошо понимаем друг друга?
– Да, конечно, – кивнул Бритва.
Он действительно понял, кто есть кто в этой ситуации, и никаких сомнений относительно того, чью сторону следует принять, у него не было.
– Тогда позаботься о том, чтобы вся его бригада, – Арбуз кивнул на двойника, – посидела под замком до тех пор, пока я не попрошу тебя освободить их.
– Смотри, ответишь! – Чукча угрожающе взглянул на Бритву.
Арбуз засмеялся, а Бритва встал со своего трона и, подойдя к Чукче, сказал:
– Да ты, видать, действительно отмороженный! Я ведь тоже вор в законе, чтоб ты знал. Я бы тебя сейчас с удовольствием порезал на ленточки, чтобы ты думал, прежде чем рот открывать, но...
Бритва посмотрел на Арбуза и вздохнул:
– Но уважаемый Арбуз хочет другого. Мы, понимаешь ли, люди уважаемые, и поэтому уважаем друг друга. А ты – кусок дерьма. Поэтому иди и делай то, что тебе сказали. И не забывай, что язык нужно держать на привязи. А то ведь это Арбуз обещал не трогать тебя, если ты ответишь деньгами за свои дела, а я – не обещал.
– Я, между прочим, тоже не обещал, – задумчиво сказал Арбуз.
– Правда? – удивился Бритва. – А я и не заметил.
Оба засмеялись, потом Бритва сказал:
– Ну, чего ты ждешь? Иди!
Чукча встал и пошел к выходу из ангара.
Уже в дверях он остановился и открыл было рот, но только махнул рукой и вышел.
Арбуз усмехнулся и сказал:
– Да-а-а... С головой у него совсем плохо.
– Ну, не то чтобы совсем, – возразил Бритва, – однако некоторые части мозга не работают вовсе.
– Точно, – Арбуз засмеялся, – а как насчет по рюмочке?
– Обязательно!
В это время Роман пересел на тот диван, в углу которого сжался оставшийся без поддержки двойник, и ласково спросил:
– А не расскажешь ли ты мне, дружочек, как ты подслушивал под дверью, когда Лиза разговаривала со мной?
Глава 2
Глава 3
– Но это еще не все. По причинам, объяснять которые тебе я не намерен, все твои люди останутся под замком до того момента, когда ты принесешь деньги. Они не будут заложниками, это мне ни к чему. Просто... Тебе не нужно знать почему. Далее...
Приложившись к бутылке, Арбуз закурил.
– Далее. Никто не должен знать, что Роман Меньшиков жив. Если ты откроешь рот и ляпнешь где-нибудь об этом, я убью тебя независимо о того, принесешь ты деньги или нет.
– Крутой, что ли? – Чукча попытался изобразить презрение.
– Да, – кивнул Арбуз, – крутой. И не стоит пытаться сохранить хорошую мину при плохой игре. Ты проиграл, и будь любезен заплатить проигрыш.
Арбуз встал и посмотрел на Бритву.
– Виктор, я надеюсь, мы с тобой хорошо понимаем друг друга?
– Да, конечно, – кивнул Бритва.
Он действительно понял, кто есть кто в этой ситуации, и никаких сомнений относительно того, чью сторону следует принять, у него не было.
– Тогда позаботься о том, чтобы вся его бригада, – Арбуз кивнул на двойника, – посидела под замком до тех пор, пока я не попрошу тебя освободить их.
– Смотри, ответишь! – Чукча угрожающе взглянул на Бритву.
Арбуз засмеялся, а Бритва встал со своего трона и, подойдя к Чукче, сказал:
– Да ты, видать, действительно отмороженный! Я ведь тоже вор в законе, чтоб ты знал. Я бы тебя сейчас с удовольствием порезал на ленточки, чтобы ты думал, прежде чем рот открывать, но...
Бритва посмотрел на Арбуза и вздохнул:
– Но уважаемый Арбуз хочет другого. Мы, понимаешь ли, люди уважаемые, и поэтому уважаем друг друга. А ты – кусок дерьма. Поэтому иди и делай то, что тебе сказали. И не забывай, что язык нужно держать на привязи. А то ведь это Арбуз обещал не трогать тебя, если ты ответишь деньгами за свои дела, а я – не обещал.
– Я, между прочим, тоже не обещал, – задумчиво сказал Арбуз.
– Правда? – удивился Бритва. – А я и не заметил.
Оба засмеялись, потом Бритва сказал:
– Ну, чего ты ждешь? Иди!
Чукча встал и пошел к выходу из ангара.
Уже в дверях он остановился и открыл было рот, но только махнул рукой и вышел.
Арбуз усмехнулся и сказал:
– Да-а-а... С головой у него совсем плохо.
– Ну, не то чтобы совсем, – возразил Бритва, – однако некоторые части мозга не работают вовсе.
– Точно, – Арбуз засмеялся, – а как насчет по рюмочке?
– Обязательно!
В это время Роман пересел на тот диван, в углу которого сжался оставшийся без поддержки двойник, и ласково спросил:
– А не расскажешь ли ты мне, дружочек, как ты подслушивал под дверью, когда Лиза разговаривала со мной?
Глава 2
СМЕРТЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ
Мысли лениво текли в голове у Романа, как неспешные волжские воды, тихим плеском обозначавшие свое присутствие метрах в пятидесяти ниже по берегу. Последние лучи заходящего солнца золотили верхушки лип и тополей, окаймлявших набережную, и гасли в окнах массивных сталинских домов, покрывая причудливыми тенями их фасады с бесчисленными колоннами, арками на манер древнеримских и прочими архитектурными излишествами.
Одной рукой Роман похлопывал по теплому гранитному парапету, прокаленному дневной сорокаградусной жарой, другой обнимал прижавшуюся к нему Лизу. Редкие гудки далеких пароходов, доносимые прохладным ветром откуда-то с верховьев Волги, только подчеркивали звенящую вечернюю тишину.
Одним словом, было хорошо.
После всех треволнений прошедших дней и вчерашней разборки у Бритвы Роман решил передохнуть денек-другой и задержаться ненадолго в Волгограде – конечно же, вместе с Лизой. В които веки представилась возможность беззаботно насладиться жарким волжским летом и хоть на время забыть обо всех этих Чукчах, Корявых, «Воле народа» и о прочей нечисти...
Когда Роман посвятил Арбуза в свои планы, Арбуз хмыкнул и недовольно покачал головой, однако потом подумал и согласился, что так оно, может быть, даже и к лучшему. В конце концов, Роману сейчас полезно побыть где-нибудь подальше от Питера и от уверенной в его гибели «Воли народа». В случае какой-нибудь пиковой ситуации в Волгограде Романа с Лизой может прикрыть тот же Бритва, однозначно вставший на их сторону – ну а он, Арбуз, пока разведает на месте, как там дела и куда ветер дует.
– Ладно, гуляй, – разрешил наконец Арбуз Роману, – только грим не вздумай снимать. Я отзвонюсь, как и что.
На том и порешили.
Тем же вечером Роман с Лизой проводили Арбуза и его людей на питерский самолет, потом вернулись в гостиницу и всю ночь блаженствовали в президентском номере Лизы. Угомонившись только под утро, они проспали до полудня, пообедали в гостиничном ресторане и отправились выполнять следующий пункт намеченной программы – бездумно бродить по Волгограду и наслаждаться окрестными красотами.
Волгоград оказался городом весьма занимательным – километров восемьдесят в длину и всего лишь десять-пятнадцать в ширину. Беглый просмотр купленного в ближайшем газетном киоске плана показал, что незримая тень блаженной памяти Иосифа Виссарионовича плотно витает над ним до сих пор, несмотря на все старания послеперестроечных властей. Даже названия районов и улиц были, как на подбор – районы Дзержинский, Ворошиловский, Тракторозаводской, площадь Павших героев, проспект Ленина, улица Советская – хоть сейчас опять Волгоград в Сталинград переименовывай.
Роман с Лизой отправились на проспект Ленина и тут же оказались как будто бы на каком-то бесконечном Московском проспекте, только с бульваром посередине. Быстро утомившись от буйства сталинского ампира, они поймали такси и попросили пожилого водителя отвезти их на Волгу. Водитель был такой просьбой немало удивлен.
– Дык вон же она, везде! – сказал он недоуменно и описал рукой дугу градусов на сто восемьдесят. – Вы, ребята, видно, приезжие, так давайте я вас лучше на рыбный рынок отвезу, он как раз на берегу и есть. Там и пристань рядом, на острова поедете, нечего в такую жару по городу шляться.
На рыбном рынке и впрямь оказалось гораздо интереснее, чем на проспекте Ленина. Фронтон помпезного здания рынка, отдаленно напоминающего знаменитый храм Артемиды в Эфесе, украшал транспарант с огромными буквами: «Будьте, граждане, культурны, не бросайте мимо урны!»
– Уже хорошо! – засмеялся Роман, выбираясь из машины и подавая руку Лизе. – Вот здесь, я вижу, точно не соскучишься. Что еще посоветуете, дядя?
– Берите воблу астраханскую, балык, – напутствовал их водитель, – белорыбицу не берите, растает по такой жаре. Ну и дуйте на острова, а о пиве не беспокойтесь, там его навалом. Счастливо!
День пролетел незаметно. Пляж размером с футбольное поле, покрытый белым горячим песком, теплая ленивая волжская вода, потрясающий вид вверх по реке, небеса, впитавшие голубизну вод, – напрочь отбили чувство времени. Одно портило настроение Роману – проклятый грим и молдавско-румынские усы подковой мало того, что выглядели предельно по-дурацки, так еще и лишали его возможности искупаться как следует. Приходилось утешаться беготней с Лизой по мелководью да наблюдением из-под тента с пивной стойкой и неожиданно вкусным жигулевским пивом местного разлива за заплывами Лизы чуть ли не до противоположного берега.
Хорошо, что бармен за стойкой вовремя напомнил о том, что через десять минут отходит последний катер, а то бы они так и остались на острове на всю ночь. Катер доставил Романа с Лизой прямо к подножию гигантской гранитной лестницы, спускающейся к Волге от Аллеи Героев, и они еще успели полюбоваться на знаменитый волжский закат.
– Боже мой, как хорошо, – прошептала Лиза, прижавшись щекой к плечу Романа, – в жизни не видела такой красоты... Давай погуляем еще немного?
– Так, девушка, значит, об уединении со мной больше не мечтаем? – вскинул брови Роман и тут взгляд его упал на табличку с названием набережной. – Ого! Вопрос снят! Ну как же джентльмену с дамой не прогуляться по набережной имени Шестьдесят второй армии? Шестьдесят первая не простит!
Лиза ткнула его в бок локтем, они взялись за руки и медленно пошли по гранитным плитам вдоль берега Волги.
– Неужели тебе не хорошо? – спросила Лиза, поглаживая руку Романа. – Скажи что-нибудь...
– Мне хорошо уже потому, что я весь день не видел зеркала и свою мерзкую рожу в нем. Соответственно, плохо, потому что ты эту рожу вынуждена видеть.
– Ну что ты, Ромка, – улыбнулась Лиза, – я же знаю, что это ты со мной, и никакая рожа меня не пугает!
– Зато меня пугает, – буркнул Роман, – и раздражает этими усиками и гопницкой челкой, и вообще я себя чувствую полным идиотом.
– Господи, ну ты и глупый какой! Ну кто тут тебя видит, кроме меня? А я тебя всякого люблю, хоть с усами, хоть с челкой, хоть и вообще лысого.
Роман оглянулся. На набережной, бесконечной, как и все параллельные Волге волгоградские улицы, действительно не было ни души.
Повернувшись к Лизе, Роман крепко обнял ее.
– Ну и ну, – зашептал он Лизе прямо в ухо, зарывшись в ее волосы – значит, вам, девушка, все равно с кем, хоть с усатым, хоть с волосатым...
– Как сказать, уважаемый джентльмен, я вообще-то, как вам уже было сказано, девушка труднодоступная!
Лиза засмеялась, шлепнула Романа по щеке и, легонько оттолкнув его, быстро пошла вперед, однако почти сразу остановилась.
– Ромка, смотри, здесь скамейка! Давай, посидим немного, посмотрим еще на Волгу?
– Много мы увидим в такой темени! – хмыкнул Роман.
В стремительно сгущающихся сумерках и впрямь было трудно хоть что-то разглядеть – и уж тем более в той части набережной, куда забрели Роман с Лизой. Раскидистые деревья с мощными кронами вплотную подобрались к гранитным плитам, в непроглядной тени одного из них как раз и угадывалась скамейка, на которую указывала Лиза.
– Садись, садись, Ромео Кишиневский!
Роман подошел, сел рядом с Лизой и взял ее за руку. Он хотел сказать что-нибудь смешное, но не смог – в горле откуда-то появился мягкий теплый комок.
– Лиза, я...
– Что, милуетесь, голубки? – заскрипел вдруг сзади хриплый прокуренный голос.
Роман резко обернулся и инстинктивно отпрянул.
Прямо в лицо ему сипло дышал перегаром какой-то урод, появившийся из-за спинки скамейки, как черт из коробочки. В руке у урода в лунном свете тускло отсвечивал нож с узким длинным лезвием.
– Чукча! – невольно воскликнул Роман.
– Ага, узнал, – удовлетворенно констатировал Чукча и вдруг с обезьяньей ловкостью притиснул лезвие ножа к горлу Романа, одновременно схватив его другой рукой за волосы.
– Недолго миловаться осталось, недолго, – забормотал Чукча, откидывая голову Романа назад и заглядывая ему в лицо, – сейчас ты запоешь у меня, сука!
Чукча был зол до остервенения.
Вообще-то он обозлился на весь белый свет еще в раннем детстве, в родной беспросветной Тюмени. Дворовые пацанята не хотели водиться с вороватым сопливым заморышем, как ни старался он показаться в их глазах бывалым и своим в доску. Он стал курить чуть ли не с первого класса, уже в тринадцать лет впервые напился, в одиночку вылакав украденную у соседа бутылку вина прямо в песочнице, на глазах у всей дворовой шпаны – ничего не помогало. Не помог даже демонстративный взлом продуктового ларька на соседней улице, в результате которого он попал в специнтернат. Ребята постарше вроде бы и приняли его после этого в свой круг, даже погонялом наделили, чтобы все было, как у больших, прозвали Чукчей за вечно прищуренные припухшие глазки, однако до себя так и не подняли. Использовали в основном на побегушках – за бормотухой сгонять, постоять на стреме в то время, как они обчищали карманы у очередного подгулявшего забулдыги. И вместо ожидаемой благодарности не скупились при этом на тумаки, пендели и прочие знаки безоговорочного презрения.
Возвращаясь под утро домой в комнату в дощатом и продуваемом всеми ветрами бараке, которую он занимал вместе с беспробудно пьющей матерью, Чукча валился не раздеваясь на продавленную раскладушку и наливался тяжелой злостью.
К семнадцати годам он уже был зол настолько, что среди бела дня на глазах у прохожих проломил кирпичом голову случайному мужчине, который показался ему чересчур жизнерадостным. С тех пор и начались скитания Чукчи по разнообразным местам лишения свободы, в которые он попадал в основном за проступки, удивляющие своей жестокостью и немотивированностью.
Постепенно Чукча приобрел репутацию безбашенного беспредельщика, однако авторитета не было и в помине. Даже в родной Тюмени Чукчу хоть и побаивались, но не уважали.
И вот теперь, когда, казалось бы, забрезжил свет в окошке, когда он раскрутил наконец собственное дело, которое должно было принести ему не только хорошие бабки, но и долгожданный авторитет, – опять облом!
После сходняка у Бритвы Чукча бросился было собирать отступное, сунулся к волгоградским авторитетам, понадеявшись на свою какую-никакую, а все-таки славу. Где-то в глубине насквозь озлобленной души он, несмотря ни на что, считал себя авторитетом всероссийского масштаба. Однако вовремя пущенная Бритвой и Арбузом информация сделала свое дело – бизнес с двойником повсеместно был признан крысятническим, и волгоградские авторитеты Чукчу послали. Далеко и надолго.
С отчаяния Чукча принялся названивать в родную Тюмень, однако уже после третьего звонка понял, что и там облом.
Впереди – могила.
Жизнь лопнула как мыльный пузырь.
Тут-то и накрыла Чукчу такая злоба, которую даже он никогда в своей жизни не испытывал.
Лабух, поганый лабух, все из-за него!
Разорвать, вынуть печень, изрезать на куски!
Всю ночь ошалевший от злости Чукча караулил Романа с Лизой у гостиницы, спрятавшись в круглосуточном ларьке, который притулился прямо у гостиничного крыльца. Насмерть перепуганный продавец сидел все это время под прилавком, не смея пошевелиться под дулом подрагивающего в руке Чукчи «ТТ». Сам же Чукча при этом до рези в глазах пялился на входную дверь гостиницы и непрерывно пил водку, наугад снимая бутылки с прилавков и отвлекаясь только на то, чтобы молча отпустить пиво случайным ночным покупателям.
Где-то под утро, уже на втором литре, Чукчу отпустило, он кое-как пришел в себя и начал более-менее соображать. Подумав немного, он ударом рукоятки пистолета по затылку вырубил продавца, выскользнул из ларька и схватился за мобильник.
Чего ж самому-то, в самом деле, напрягаться по мелочи? Нет, для себя мы оставим самое сладкое, и не на пулю пойдет этот лабух поганый, а на ножик вострый, чтобы лучше почувствовал.
Уже через полчаса знакомый наркот, вызванный Чукчей по телефону, доставил все нужные сведения. Болтливая дежурная администраторша за какие-нибудь полсотни баксов охотно сообщила полезную информацию – сладкая парочка отчаливать сегодня не собирается и забронировала за собой номер еще на одну ночь.
Пока подогретый фальшивой сотней долларов наркот с энтузиазмом следил за перемещениями поганого лабуха и его биксы, Чукча позволил себе немного расслабиться. Он сгонял на частнике в цыганскую слободку на окраине Тракторозаводского района и хорошенько подогрелся героином. Так что к тому времени, когда наркот сообщил ему по мобильнику об отбытии сладкой парочки с острова, Чукча был уже вполне готов.
И вот наступил его звездный час.
– Ну что, будешь петь, гнида? – шипел Чукча, с наслаждением деря Романа за волосы и вдавливая нож ему в горло. – Чего же не поешь, козел, петух сраный?
Внезапно Чукча вскрикнул и ослабил хватку. Воспользовавшись этим, Роман кувырком слетел со скамейки и тут же вскочил на ноги.
– Кусаться, сучка?! – заорал Чукча, наотмашь хлестнув Лизу по лицу.
Лиза отшатнулась, Роман бросился на Чукчу, однако Чукча успел первым. Перепрыгнув через спинку скамейки, он рывком поставил Лизу на ноги и спрятался за ней, выставив нож вперед прямо Роману в глаза.
– А что, так даже и лучше, – хохотнул Чукча и вдруг прижал острие ножа к шее девушки, – хорошо, конечно, тебя порезать, а ее – так еще и интереснее! Тебе же больнее будет, ты же у меня на говно изойдешь, корчиться будешь, как червяк, сапоги мне лизать... Мне все одно могила, а я один в могилу не пойду!
Роман остолбенел, сердце пулеметом забилось у него в груди, голову наполнил оглушительный звон.
Этот урод явно не в себе, ведь зарежет, как пить дать, зарежет, и не крякнет...
Что делать?
Между тем Чукча, не отпуская Лизу, отступил на пару шагов и громко чмокнул ее прямо в нежно и беззащитно белеющую в темноте шею.
– Эх, хороша шейка! – прогнусавил он с издевкой. – Вот по такой-то лебединой шейке да ножичком! Ты что же думал, тебе всю жизнь будет фарт с такими вот бабами перины мять да сладкими песенками народ дурить? А честным людям, значит, хрен под нос? Стоять!
Заметив, что Роман подался было вперед, Чукча надавил ножом на Лизину шею. Лиза тонко вскрикнула, из-под острия ножа под воротник ее рубашки скатилась капля крови.
– А вот и кровушка, – удовлетворенно сказал Чукча, – а ну-ка попробуем, как там она...
Пальцем свободной от ножа руки Чукча стер кровь с Лизиной шеи, старательно облизал палец и зажмурился.
– Да ничего такого и особенного, могла бы быть и послаще, у такой-то мягкой крали. Что, лабух, не хочешь попробовать? Сравнялись мы с тобой, оба ляльку пользуем, ты трахал, а я, вишь, кровь пью!
Чукча довольно засмеялся. Роман с трудом сдерживался, чтобы не наброситься на него – понимал, что это бесполезно, Лизу так не спасешь.
Но что же делать, ведь должен же быть какой-то выход, не может быть, не должно быть, чтобы она вот так и погибла...
– Ты вот что, – помрачнел Чукча, – что-то ты больно спокойный, кореш. Вижу, что не хватает в тебе понимания глубины твоей вины и трагизма твоего положения. Ну да ничего, это дело мы сейчас быстро поправим, чтобы тебя до самых печенок проняло.
Хлесткий удар по пояснице согнул Лизу, она со стоном опустилась на колени. Чукча перехватил нож и упер лезвие ей под подбородок.
– Смотри, падла, – сказал Чукча, уставившись на Романа тяжелым взглядом, – вот так, как овечку, ме-ме...
Похолодевший Роман затаил дыхание и напрягся, как пружина.
– Ты зенки не таращь, ты меня слушай, – деревянным голосом продолжил Чукча, – ты что же, падла, думал, что тебе все это с рук сойдет? Я это дело выдумал, я душу в него вложил, я руководил им со шконки, я отсидел шестеру от звонка до звонка и только два месяца назад откинулся, чтобы на дело это сесть. А теперь ты, лабух поганый, мне жизнь кончить хочешь?
Чукча вдруг отрывисто захохотал:
– Сейчас я твоей лярве кровь пущу. А ты смотреть будешь и песни мне при этом петь будешь, и не пикнешь. Хорошо споешь – я твою лярву не больно зарежу, быстро. Плохо, без желания – буду пилить ейное нежное горлышко, как сырой пень тупой ножовкой, чтобы помучилась как следует, да и ты вместе с ней. Ну, пой, падла, я слушать желаю!
И тут Романа осенило.
Чукча только что сказал, что он вернулся с зоны всего два месяца назад. А это значит... Это значит, что он наверняка прошел обработку фильмами с двадцать пятым кадром, которыми «Воля народа» начала зомбировать зеков еще с прошлой зимы!
Значит, он запрограммирован на самоубийство, и программа эта запускается его, Романа, песней, той самой, которую он исключил из всех концертных программ и дал себе слово забыть навсегда – «Воля тебя не забудет».
Роман пристально посмотрел Чукче прямо в глаза и негромко запел, старательно выговаривая слова.
– Воля тебя не забудет, воля тебя сбережет, – раздался над притихшим ночным берегом Волги кодовый припев, сочиненный специалистами из отдела психологических разработок.
Не веря своим ушам, Лиза беззвучно заплакала и открыла рот в немом крике – она подумала, что Роман сошел с ума. И тут свершилось чудо.
Чукча вдруг резко выпрямился, отпустил Лизу, которая без сил повалилась на землю, и отвел руку с ножом далеко в сторону. Лиза, всхлипывая, отползла в сторону и уткнулась лицом в траву.
А Роман все повторял и повторял две главные строчки припева, не отводя пронзительного взгляда от Чукчи.
Лицо Чукчи сделалось похожим на бесстрастный лик какого-то монгольского божка, остекленевшие глаза тупо смотрели в пустоту из-под полуприкрытых век. Подчиняясь ритму пения Романа, Чукча медленно поднял нож на уровень груди, взялся за рукоятку обеими руками и развернул его лезвием к собственному горлу.
– Сделай это сейчас, сделай это сейчас! – с силой произнес Роман, вкладывая в эти слова всю свою энергию.
Вдруг Чукча широко раскрыл глаза.
– Давай! – выдохнул Роман, почти теряя сознание от напряжения.
Чукча взвизгнул и обеими руками всадил нож себе в горло. Кровь пульсирующим ручьем полилась ему на грудь, он захрипел и повалился ничком прямо под ноги Роману.
Тишина внезапно навалилась на уши, не было слышно даже плеска волжских волн. Тошнотворная слабость охватила Романа, руки его дрожали, в голове было абсолютно пусто.
Что с Лизой? – мелькнула в помутневшем сознании одинокая мысль.
Тяжело ступая на ватных негнущихся ногах, Роман обошел растекающуюся из-под Чукчи лужу крови, опустился на колени рядом с Лизой и тронул ее за плечо.
– Лиза!
Лиза не отвечала. Лицо ее было иссиня-бледным, глаза закрыты, казалось, что она не дышит.
Осторожно перевернув Лизу на спину, Роман похлопал ее по щекам. Лиза коротко вздохнула, и ресницы ее затрепетали.
Слава богу, это всего лишь обморок.
Роман поднял Лизу на руки и побрел, спотыкаясь, в сторону Аллеи Героев. Гранитная лестница казалась бесконечной, и когда впереди наконец-то показалась ярко освещенная оранжево-желтыми фонарями улица Маршала Чуйкова, Роман уже основательно выбился из сил.
Усадив Лизу на первую попавшуюся скамейку, Роман бросился ловить машину, однако редкие таксисты и частники проносились мимо него, даже не притормаживая, стоило им только заметить бессильно откинувшуюся на скамейке Лизу.
Плюнув, Роман огляделся и с радостью обнаружил, что, несмотря на поздний час, кое-какая жизнь на абсолютно пустынной на первый взгляд улице Маршала Чуйкова все-таки теплится.
На фасаде второго от скамейки дома по противоположной стороне улицы ярко горела переливающаяся всеми цветами радуги надпись «Продукты, 24 часа». Дверь в «Продукты» была открыта настежь, напротив двери прямо на тротуаре стояла насквозь проржавевшая «копейка» неопределенного цвета с открытым багажником. Разгрузкой багажника занимался какой-то мужчина, расторопно перетаскивающий в магазин картонные коробки с позвякивающим содержимым.
Мужчина оказался средних лет лицом кавказской национальности. Выслушав Романа, он равнодушно пожал плечами.
– Гостиница «Мамай», говоришь? Почему нет?
– Слышь, друг, – попросил Роман, – и достань нам какого-нибудь коньяку поприличнее из своих коробочек.
– Почему нет? – повторил кавказец и закопошился в багажнике.
– Вот, бери, дагестанский, настоящий, у меня весь хороший... – он протянул Роману бутылку, не удержался и покосился на Лизу, – а безобразничать не будешь?
– Не буду, не буду, – усмехнулся Роман, – я на сегодня уже отбезобразничал.
– Ну тогда поехали! – кавказец решительно захлопнул багажник. – Этот товар-шманар потом разгружу, не убежит. Сто баксов, и ты дома, дорогой!
Гостиница была километрах в двух, максимум в трех, однако Роман махнул рукой и согласился. Вдвоем они усадили Лизу на заднее сиденье, Роман примостился рядом. Когда «копейка», взвыв натруженным мотором, рванула с места, Лиза пришла в себя и открыла глаза.
– Что это было, Рома? Какой ужас...
– Не волнуйся, все обошлось.
– А где этот тип, он такой страшный, все как во сне...
– Он ушел, забудь. Давай-ка лучше выпьем.
Роман открыл коньяк, протянул бутылку Лизе. Сделав маленький глоток, Лиза поперхнулась, закашлялась, потом облегченно вздохнула и уткнулась лицом в грудь Роману.
В зеркале заднего вида мелькнули глаза кавказца, Роман встретился с ним взглядом. Кавказец усмехнулся и замурлыкал под нос какую-то восточную мелодию.
Одной рукой Роман похлопывал по теплому гранитному парапету, прокаленному дневной сорокаградусной жарой, другой обнимал прижавшуюся к нему Лизу. Редкие гудки далеких пароходов, доносимые прохладным ветром откуда-то с верховьев Волги, только подчеркивали звенящую вечернюю тишину.
Одним словом, было хорошо.
После всех треволнений прошедших дней и вчерашней разборки у Бритвы Роман решил передохнуть денек-другой и задержаться ненадолго в Волгограде – конечно же, вместе с Лизой. В които веки представилась возможность беззаботно насладиться жарким волжским летом и хоть на время забыть обо всех этих Чукчах, Корявых, «Воле народа» и о прочей нечисти...
Когда Роман посвятил Арбуза в свои планы, Арбуз хмыкнул и недовольно покачал головой, однако потом подумал и согласился, что так оно, может быть, даже и к лучшему. В конце концов, Роману сейчас полезно побыть где-нибудь подальше от Питера и от уверенной в его гибели «Воли народа». В случае какой-нибудь пиковой ситуации в Волгограде Романа с Лизой может прикрыть тот же Бритва, однозначно вставший на их сторону – ну а он, Арбуз, пока разведает на месте, как там дела и куда ветер дует.
– Ладно, гуляй, – разрешил наконец Арбуз Роману, – только грим не вздумай снимать. Я отзвонюсь, как и что.
На том и порешили.
Тем же вечером Роман с Лизой проводили Арбуза и его людей на питерский самолет, потом вернулись в гостиницу и всю ночь блаженствовали в президентском номере Лизы. Угомонившись только под утро, они проспали до полудня, пообедали в гостиничном ресторане и отправились выполнять следующий пункт намеченной программы – бездумно бродить по Волгограду и наслаждаться окрестными красотами.
Волгоград оказался городом весьма занимательным – километров восемьдесят в длину и всего лишь десять-пятнадцать в ширину. Беглый просмотр купленного в ближайшем газетном киоске плана показал, что незримая тень блаженной памяти Иосифа Виссарионовича плотно витает над ним до сих пор, несмотря на все старания послеперестроечных властей. Даже названия районов и улиц были, как на подбор – районы Дзержинский, Ворошиловский, Тракторозаводской, площадь Павших героев, проспект Ленина, улица Советская – хоть сейчас опять Волгоград в Сталинград переименовывай.
Роман с Лизой отправились на проспект Ленина и тут же оказались как будто бы на каком-то бесконечном Московском проспекте, только с бульваром посередине. Быстро утомившись от буйства сталинского ампира, они поймали такси и попросили пожилого водителя отвезти их на Волгу. Водитель был такой просьбой немало удивлен.
– Дык вон же она, везде! – сказал он недоуменно и описал рукой дугу градусов на сто восемьдесят. – Вы, ребята, видно, приезжие, так давайте я вас лучше на рыбный рынок отвезу, он как раз на берегу и есть. Там и пристань рядом, на острова поедете, нечего в такую жару по городу шляться.
На рыбном рынке и впрямь оказалось гораздо интереснее, чем на проспекте Ленина. Фронтон помпезного здания рынка, отдаленно напоминающего знаменитый храм Артемиды в Эфесе, украшал транспарант с огромными буквами: «Будьте, граждане, культурны, не бросайте мимо урны!»
– Уже хорошо! – засмеялся Роман, выбираясь из машины и подавая руку Лизе. – Вот здесь, я вижу, точно не соскучишься. Что еще посоветуете, дядя?
– Берите воблу астраханскую, балык, – напутствовал их водитель, – белорыбицу не берите, растает по такой жаре. Ну и дуйте на острова, а о пиве не беспокойтесь, там его навалом. Счастливо!
День пролетел незаметно. Пляж размером с футбольное поле, покрытый белым горячим песком, теплая ленивая волжская вода, потрясающий вид вверх по реке, небеса, впитавшие голубизну вод, – напрочь отбили чувство времени. Одно портило настроение Роману – проклятый грим и молдавско-румынские усы подковой мало того, что выглядели предельно по-дурацки, так еще и лишали его возможности искупаться как следует. Приходилось утешаться беготней с Лизой по мелководью да наблюдением из-под тента с пивной стойкой и неожиданно вкусным жигулевским пивом местного разлива за заплывами Лизы чуть ли не до противоположного берега.
Хорошо, что бармен за стойкой вовремя напомнил о том, что через десять минут отходит последний катер, а то бы они так и остались на острове на всю ночь. Катер доставил Романа с Лизой прямо к подножию гигантской гранитной лестницы, спускающейся к Волге от Аллеи Героев, и они еще успели полюбоваться на знаменитый волжский закат.
– Боже мой, как хорошо, – прошептала Лиза, прижавшись щекой к плечу Романа, – в жизни не видела такой красоты... Давай погуляем еще немного?
– Так, девушка, значит, об уединении со мной больше не мечтаем? – вскинул брови Роман и тут взгляд его упал на табличку с названием набережной. – Ого! Вопрос снят! Ну как же джентльмену с дамой не прогуляться по набережной имени Шестьдесят второй армии? Шестьдесят первая не простит!
Лиза ткнула его в бок локтем, они взялись за руки и медленно пошли по гранитным плитам вдоль берега Волги.
– Неужели тебе не хорошо? – спросила Лиза, поглаживая руку Романа. – Скажи что-нибудь...
– Мне хорошо уже потому, что я весь день не видел зеркала и свою мерзкую рожу в нем. Соответственно, плохо, потому что ты эту рожу вынуждена видеть.
– Ну что ты, Ромка, – улыбнулась Лиза, – я же знаю, что это ты со мной, и никакая рожа меня не пугает!
– Зато меня пугает, – буркнул Роман, – и раздражает этими усиками и гопницкой челкой, и вообще я себя чувствую полным идиотом.
– Господи, ну ты и глупый какой! Ну кто тут тебя видит, кроме меня? А я тебя всякого люблю, хоть с усами, хоть с челкой, хоть и вообще лысого.
Роман оглянулся. На набережной, бесконечной, как и все параллельные Волге волгоградские улицы, действительно не было ни души.
Повернувшись к Лизе, Роман крепко обнял ее.
– Ну и ну, – зашептал он Лизе прямо в ухо, зарывшись в ее волосы – значит, вам, девушка, все равно с кем, хоть с усатым, хоть с волосатым...
– Как сказать, уважаемый джентльмен, я вообще-то, как вам уже было сказано, девушка труднодоступная!
Лиза засмеялась, шлепнула Романа по щеке и, легонько оттолкнув его, быстро пошла вперед, однако почти сразу остановилась.
– Ромка, смотри, здесь скамейка! Давай, посидим немного, посмотрим еще на Волгу?
– Много мы увидим в такой темени! – хмыкнул Роман.
В стремительно сгущающихся сумерках и впрямь было трудно хоть что-то разглядеть – и уж тем более в той части набережной, куда забрели Роман с Лизой. Раскидистые деревья с мощными кронами вплотную подобрались к гранитным плитам, в непроглядной тени одного из них как раз и угадывалась скамейка, на которую указывала Лиза.
– Садись, садись, Ромео Кишиневский!
Роман подошел, сел рядом с Лизой и взял ее за руку. Он хотел сказать что-нибудь смешное, но не смог – в горле откуда-то появился мягкий теплый комок.
– Лиза, я...
– Что, милуетесь, голубки? – заскрипел вдруг сзади хриплый прокуренный голос.
Роман резко обернулся и инстинктивно отпрянул.
Прямо в лицо ему сипло дышал перегаром какой-то урод, появившийся из-за спинки скамейки, как черт из коробочки. В руке у урода в лунном свете тускло отсвечивал нож с узким длинным лезвием.
– Чукча! – невольно воскликнул Роман.
– Ага, узнал, – удовлетворенно констатировал Чукча и вдруг с обезьяньей ловкостью притиснул лезвие ножа к горлу Романа, одновременно схватив его другой рукой за волосы.
– Недолго миловаться осталось, недолго, – забормотал Чукча, откидывая голову Романа назад и заглядывая ему в лицо, – сейчас ты запоешь у меня, сука!
Чукча был зол до остервенения.
Вообще-то он обозлился на весь белый свет еще в раннем детстве, в родной беспросветной Тюмени. Дворовые пацанята не хотели водиться с вороватым сопливым заморышем, как ни старался он показаться в их глазах бывалым и своим в доску. Он стал курить чуть ли не с первого класса, уже в тринадцать лет впервые напился, в одиночку вылакав украденную у соседа бутылку вина прямо в песочнице, на глазах у всей дворовой шпаны – ничего не помогало. Не помог даже демонстративный взлом продуктового ларька на соседней улице, в результате которого он попал в специнтернат. Ребята постарше вроде бы и приняли его после этого в свой круг, даже погонялом наделили, чтобы все было, как у больших, прозвали Чукчей за вечно прищуренные припухшие глазки, однако до себя так и не подняли. Использовали в основном на побегушках – за бормотухой сгонять, постоять на стреме в то время, как они обчищали карманы у очередного подгулявшего забулдыги. И вместо ожидаемой благодарности не скупились при этом на тумаки, пендели и прочие знаки безоговорочного презрения.
Возвращаясь под утро домой в комнату в дощатом и продуваемом всеми ветрами бараке, которую он занимал вместе с беспробудно пьющей матерью, Чукча валился не раздеваясь на продавленную раскладушку и наливался тяжелой злостью.
К семнадцати годам он уже был зол настолько, что среди бела дня на глазах у прохожих проломил кирпичом голову случайному мужчине, который показался ему чересчур жизнерадостным. С тех пор и начались скитания Чукчи по разнообразным местам лишения свободы, в которые он попадал в основном за проступки, удивляющие своей жестокостью и немотивированностью.
Постепенно Чукча приобрел репутацию безбашенного беспредельщика, однако авторитета не было и в помине. Даже в родной Тюмени Чукчу хоть и побаивались, но не уважали.
И вот теперь, когда, казалось бы, забрезжил свет в окошке, когда он раскрутил наконец собственное дело, которое должно было принести ему не только хорошие бабки, но и долгожданный авторитет, – опять облом!
После сходняка у Бритвы Чукча бросился было собирать отступное, сунулся к волгоградским авторитетам, понадеявшись на свою какую-никакую, а все-таки славу. Где-то в глубине насквозь озлобленной души он, несмотря ни на что, считал себя авторитетом всероссийского масштаба. Однако вовремя пущенная Бритвой и Арбузом информация сделала свое дело – бизнес с двойником повсеместно был признан крысятническим, и волгоградские авторитеты Чукчу послали. Далеко и надолго.
С отчаяния Чукча принялся названивать в родную Тюмень, однако уже после третьего звонка понял, что и там облом.
Впереди – могила.
Жизнь лопнула как мыльный пузырь.
Тут-то и накрыла Чукчу такая злоба, которую даже он никогда в своей жизни не испытывал.
Лабух, поганый лабух, все из-за него!
Разорвать, вынуть печень, изрезать на куски!
Всю ночь ошалевший от злости Чукча караулил Романа с Лизой у гостиницы, спрятавшись в круглосуточном ларьке, который притулился прямо у гостиничного крыльца. Насмерть перепуганный продавец сидел все это время под прилавком, не смея пошевелиться под дулом подрагивающего в руке Чукчи «ТТ». Сам же Чукча при этом до рези в глазах пялился на входную дверь гостиницы и непрерывно пил водку, наугад снимая бутылки с прилавков и отвлекаясь только на то, чтобы молча отпустить пиво случайным ночным покупателям.
Где-то под утро, уже на втором литре, Чукчу отпустило, он кое-как пришел в себя и начал более-менее соображать. Подумав немного, он ударом рукоятки пистолета по затылку вырубил продавца, выскользнул из ларька и схватился за мобильник.
Чего ж самому-то, в самом деле, напрягаться по мелочи? Нет, для себя мы оставим самое сладкое, и не на пулю пойдет этот лабух поганый, а на ножик вострый, чтобы лучше почувствовал.
Уже через полчаса знакомый наркот, вызванный Чукчей по телефону, доставил все нужные сведения. Болтливая дежурная администраторша за какие-нибудь полсотни баксов охотно сообщила полезную информацию – сладкая парочка отчаливать сегодня не собирается и забронировала за собой номер еще на одну ночь.
Пока подогретый фальшивой сотней долларов наркот с энтузиазмом следил за перемещениями поганого лабуха и его биксы, Чукча позволил себе немного расслабиться. Он сгонял на частнике в цыганскую слободку на окраине Тракторозаводского района и хорошенько подогрелся героином. Так что к тому времени, когда наркот сообщил ему по мобильнику об отбытии сладкой парочки с острова, Чукча был уже вполне готов.
И вот наступил его звездный час.
– Ну что, будешь петь, гнида? – шипел Чукча, с наслаждением деря Романа за волосы и вдавливая нож ему в горло. – Чего же не поешь, козел, петух сраный?
Внезапно Чукча вскрикнул и ослабил хватку. Воспользовавшись этим, Роман кувырком слетел со скамейки и тут же вскочил на ноги.
– Кусаться, сучка?! – заорал Чукча, наотмашь хлестнув Лизу по лицу.
Лиза отшатнулась, Роман бросился на Чукчу, однако Чукча успел первым. Перепрыгнув через спинку скамейки, он рывком поставил Лизу на ноги и спрятался за ней, выставив нож вперед прямо Роману в глаза.
– А что, так даже и лучше, – хохотнул Чукча и вдруг прижал острие ножа к шее девушки, – хорошо, конечно, тебя порезать, а ее – так еще и интереснее! Тебе же больнее будет, ты же у меня на говно изойдешь, корчиться будешь, как червяк, сапоги мне лизать... Мне все одно могила, а я один в могилу не пойду!
Роман остолбенел, сердце пулеметом забилось у него в груди, голову наполнил оглушительный звон.
Этот урод явно не в себе, ведь зарежет, как пить дать, зарежет, и не крякнет...
Что делать?
Между тем Чукча, не отпуская Лизу, отступил на пару шагов и громко чмокнул ее прямо в нежно и беззащитно белеющую в темноте шею.
– Эх, хороша шейка! – прогнусавил он с издевкой. – Вот по такой-то лебединой шейке да ножичком! Ты что же думал, тебе всю жизнь будет фарт с такими вот бабами перины мять да сладкими песенками народ дурить? А честным людям, значит, хрен под нос? Стоять!
Заметив, что Роман подался было вперед, Чукча надавил ножом на Лизину шею. Лиза тонко вскрикнула, из-под острия ножа под воротник ее рубашки скатилась капля крови.
– А вот и кровушка, – удовлетворенно сказал Чукча, – а ну-ка попробуем, как там она...
Пальцем свободной от ножа руки Чукча стер кровь с Лизиной шеи, старательно облизал палец и зажмурился.
– Да ничего такого и особенного, могла бы быть и послаще, у такой-то мягкой крали. Что, лабух, не хочешь попробовать? Сравнялись мы с тобой, оба ляльку пользуем, ты трахал, а я, вишь, кровь пью!
Чукча довольно засмеялся. Роман с трудом сдерживался, чтобы не наброситься на него – понимал, что это бесполезно, Лизу так не спасешь.
Но что же делать, ведь должен же быть какой-то выход, не может быть, не должно быть, чтобы она вот так и погибла...
– Ты вот что, – помрачнел Чукча, – что-то ты больно спокойный, кореш. Вижу, что не хватает в тебе понимания глубины твоей вины и трагизма твоего положения. Ну да ничего, это дело мы сейчас быстро поправим, чтобы тебя до самых печенок проняло.
Хлесткий удар по пояснице согнул Лизу, она со стоном опустилась на колени. Чукча перехватил нож и упер лезвие ей под подбородок.
– Смотри, падла, – сказал Чукча, уставившись на Романа тяжелым взглядом, – вот так, как овечку, ме-ме...
Похолодевший Роман затаил дыхание и напрягся, как пружина.
– Ты зенки не таращь, ты меня слушай, – деревянным голосом продолжил Чукча, – ты что же, падла, думал, что тебе все это с рук сойдет? Я это дело выдумал, я душу в него вложил, я руководил им со шконки, я отсидел шестеру от звонка до звонка и только два месяца назад откинулся, чтобы на дело это сесть. А теперь ты, лабух поганый, мне жизнь кончить хочешь?
Чукча вдруг отрывисто захохотал:
– Сейчас я твоей лярве кровь пущу. А ты смотреть будешь и песни мне при этом петь будешь, и не пикнешь. Хорошо споешь – я твою лярву не больно зарежу, быстро. Плохо, без желания – буду пилить ейное нежное горлышко, как сырой пень тупой ножовкой, чтобы помучилась как следует, да и ты вместе с ней. Ну, пой, падла, я слушать желаю!
И тут Романа осенило.
Чукча только что сказал, что он вернулся с зоны всего два месяца назад. А это значит... Это значит, что он наверняка прошел обработку фильмами с двадцать пятым кадром, которыми «Воля народа» начала зомбировать зеков еще с прошлой зимы!
Значит, он запрограммирован на самоубийство, и программа эта запускается его, Романа, песней, той самой, которую он исключил из всех концертных программ и дал себе слово забыть навсегда – «Воля тебя не забудет».
Роман пристально посмотрел Чукче прямо в глаза и негромко запел, старательно выговаривая слова.
– Воля тебя не забудет, воля тебя сбережет, – раздался над притихшим ночным берегом Волги кодовый припев, сочиненный специалистами из отдела психологических разработок.
Не веря своим ушам, Лиза беззвучно заплакала и открыла рот в немом крике – она подумала, что Роман сошел с ума. И тут свершилось чудо.
Чукча вдруг резко выпрямился, отпустил Лизу, которая без сил повалилась на землю, и отвел руку с ножом далеко в сторону. Лиза, всхлипывая, отползла в сторону и уткнулась лицом в траву.
А Роман все повторял и повторял две главные строчки припева, не отводя пронзительного взгляда от Чукчи.
Лицо Чукчи сделалось похожим на бесстрастный лик какого-то монгольского божка, остекленевшие глаза тупо смотрели в пустоту из-под полуприкрытых век. Подчиняясь ритму пения Романа, Чукча медленно поднял нож на уровень груди, взялся за рукоятку обеими руками и развернул его лезвием к собственному горлу.
– Сделай это сейчас, сделай это сейчас! – с силой произнес Роман, вкладывая в эти слова всю свою энергию.
Вдруг Чукча широко раскрыл глаза.
– Давай! – выдохнул Роман, почти теряя сознание от напряжения.
Чукча взвизгнул и обеими руками всадил нож себе в горло. Кровь пульсирующим ручьем полилась ему на грудь, он захрипел и повалился ничком прямо под ноги Роману.
Тишина внезапно навалилась на уши, не было слышно даже плеска волжских волн. Тошнотворная слабость охватила Романа, руки его дрожали, в голове было абсолютно пусто.
Что с Лизой? – мелькнула в помутневшем сознании одинокая мысль.
Тяжело ступая на ватных негнущихся ногах, Роман обошел растекающуюся из-под Чукчи лужу крови, опустился на колени рядом с Лизой и тронул ее за плечо.
– Лиза!
Лиза не отвечала. Лицо ее было иссиня-бледным, глаза закрыты, казалось, что она не дышит.
Осторожно перевернув Лизу на спину, Роман похлопал ее по щекам. Лиза коротко вздохнула, и ресницы ее затрепетали.
Слава богу, это всего лишь обморок.
Роман поднял Лизу на руки и побрел, спотыкаясь, в сторону Аллеи Героев. Гранитная лестница казалась бесконечной, и когда впереди наконец-то показалась ярко освещенная оранжево-желтыми фонарями улица Маршала Чуйкова, Роман уже основательно выбился из сил.
Усадив Лизу на первую попавшуюся скамейку, Роман бросился ловить машину, однако редкие таксисты и частники проносились мимо него, даже не притормаживая, стоило им только заметить бессильно откинувшуюся на скамейке Лизу.
Плюнув, Роман огляделся и с радостью обнаружил, что, несмотря на поздний час, кое-какая жизнь на абсолютно пустынной на первый взгляд улице Маршала Чуйкова все-таки теплится.
На фасаде второго от скамейки дома по противоположной стороне улицы ярко горела переливающаяся всеми цветами радуги надпись «Продукты, 24 часа». Дверь в «Продукты» была открыта настежь, напротив двери прямо на тротуаре стояла насквозь проржавевшая «копейка» неопределенного цвета с открытым багажником. Разгрузкой багажника занимался какой-то мужчина, расторопно перетаскивающий в магазин картонные коробки с позвякивающим содержимым.
Мужчина оказался средних лет лицом кавказской национальности. Выслушав Романа, он равнодушно пожал плечами.
– Гостиница «Мамай», говоришь? Почему нет?
– Слышь, друг, – попросил Роман, – и достань нам какого-нибудь коньяку поприличнее из своих коробочек.
– Почему нет? – повторил кавказец и закопошился в багажнике.
– Вот, бери, дагестанский, настоящий, у меня весь хороший... – он протянул Роману бутылку, не удержался и покосился на Лизу, – а безобразничать не будешь?
– Не буду, не буду, – усмехнулся Роман, – я на сегодня уже отбезобразничал.
– Ну тогда поехали! – кавказец решительно захлопнул багажник. – Этот товар-шманар потом разгружу, не убежит. Сто баксов, и ты дома, дорогой!
Гостиница была километрах в двух, максимум в трех, однако Роман махнул рукой и согласился. Вдвоем они усадили Лизу на заднее сиденье, Роман примостился рядом. Когда «копейка», взвыв натруженным мотором, рванула с места, Лиза пришла в себя и открыла глаза.
– Что это было, Рома? Какой ужас...
– Не волнуйся, все обошлось.
– А где этот тип, он такой страшный, все как во сне...
– Он ушел, забудь. Давай-ка лучше выпьем.
Роман открыл коньяк, протянул бутылку Лизе. Сделав маленький глоток, Лиза поперхнулась, закашлялась, потом облегченно вздохнула и уткнулась лицом в грудь Роману.
В зеркале заднего вида мелькнули глаза кавказца, Роман встретился с ним взглядом. Кавказец усмехнулся и замурлыкал под нос какую-то восточную мелодию.
Глава 3
КАК СТАТЬ ТРУПОМ
– ... Вот такие дела, – Роман закончил рассказ о волгоградских приключениях и потянулся за рюмкой.
Роман, Лиза, Боровик и Арбуз сидели в кабинете Арбуза за огромным стеклянным столом, в центре которого в окружении разнообразных маринадов и соленостей располагалась запотевшая двухлитровка «Смирновки», установленная на штативе из бронзовой проволоки на манер колодезного журавля. В углу кабинета глухо бормотал телевизор с плазменным экраном в полстены.
Арбуз ухватился за горлышко, наклонил бутылку и поочередно наполнил рюмки.
– Ну что, выпьем за ваше чудесное избавление! – торжественно провозгласил он.
И добавил после того, как все выпили, задумчиво похрустывая пупырчатым нежинским огурчиком:
– А ты ведь, друг детства, теперь у нас вроде как маг и волшебник, Гэндальф, едрен-батон...
– Тихо, тихо! – прервал его Боровик и схватился за пульт телевизора. – Опять про Ромку!
На экране появился мрачный диктор на фоне заставки «Криминальная хроника», Боровик прибавил звук.
– ... дополнительная информация о недавней трагической гибели известного певца Романа Меньшикова, – донеслось из телевизора. – Милиция продолжает расследование. Напомню, что популярный исполнитель так называемого русского шансона погиб в результате взрыва бензоколонки прямо в центре города, на углу Каменноостровского проспекта и Кронверкской набережной. Отрабатывая различные версии, в том числе и версию теракта, милиция пришла к однозначному выводу – взрыв произошел в результате неосторожного обращения с огнем самого Романа Меньшикова. Таким образом, дело в ближайшее время будет прекращено...
Роман, Лиза, Боровик и Арбуз сидели в кабинете Арбуза за огромным стеклянным столом, в центре которого в окружении разнообразных маринадов и соленостей располагалась запотевшая двухлитровка «Смирновки», установленная на штативе из бронзовой проволоки на манер колодезного журавля. В углу кабинета глухо бормотал телевизор с плазменным экраном в полстены.
Арбуз ухватился за горлышко, наклонил бутылку и поочередно наполнил рюмки.
– Ну что, выпьем за ваше чудесное избавление! – торжественно провозгласил он.
И добавил после того, как все выпили, задумчиво похрустывая пупырчатым нежинским огурчиком:
– А ты ведь, друг детства, теперь у нас вроде как маг и волшебник, Гэндальф, едрен-батон...
– Тихо, тихо! – прервал его Боровик и схватился за пульт телевизора. – Опять про Ромку!
На экране появился мрачный диктор на фоне заставки «Криминальная хроника», Боровик прибавил звук.
– ... дополнительная информация о недавней трагической гибели известного певца Романа Меньшикова, – донеслось из телевизора. – Милиция продолжает расследование. Напомню, что популярный исполнитель так называемого русского шансона погиб в результате взрыва бензоколонки прямо в центре города, на углу Каменноостровского проспекта и Кронверкской набережной. Отрабатывая различные версии, в том числе и версию теракта, милиция пришла к однозначному выводу – взрыв произошел в результате неосторожного обращения с огнем самого Романа Меньшикова. Таким образом, дело в ближайшее время будет прекращено...